Батлер Октавия. Дикое племя

   Вскоре появился и муж вместе с двумя взрослыми сыновьями и дочерью, пришла и очень молоденькая застенчивая жена одного из сыновей. Девушка была стройной, с оливкового цвета кожей, черноволосая, с темными глазами, и даже на взгляд Энинву она была очень красива. Когда Доро очень учтиво заговорил с ней, она отвечала ему, едва шевеля губами. Она старалась не смотреть на него — пожалуй, кроме одного раза, когда он повернулся спиной. Но взгляд, который она устремила на него, был столь же красноречив, как и перемена, произошедшая с Сарой Катлер. Энинву чуть прикрыла глаза, задумавшись над тем, что за мужчину получила она. Ведь женщины на корабле вовсе не находили Доро столь желанным и неотразимым. Они были просто запуганы. Но вот эти женщины… жившие среди его людей… Может быть, он вел себя среди них подобно петуху, перепрыгивая с одной на другую? Ведь не были же все они, в конце концов, его родственниками или друзьями. Скорее всего, это были люди, которые поклялись в ему верности, или те, кого он купил как рабов. В некотором смысле они представляли нечто большее, чем просто его собственность, чем просто его люди. Мужчины смеялись и разговаривали с ним, но никто из них не позволял себе того, что мог позволить, например, Исаак. Все выказывали ему заметное почтение. И если при этом их жены, или сестры, или дочери бросали взгляды на Доро, они просто не замечали этого. Энинву подозревала, что даже если бы Доро вдруг принялся внимательно разглядывать женщин, мужчины обязательно бы попытались сделать вид, что этого вообще не было. Или, наоборот, они были бы этим очень горды. Кто знает, какие странные манеры здесь приняты?
   Но вот теперь Доро обратил свое внимание и на Энинву. Она была очень смущена такой компанией: мужчины и женщины, все вместе, за одним столом, ели незнакомую для нее пищу и разговаривали на языке, который она могла понимать с очень большим трудом. Доро старался поддерживать с ней беседу, разговаривая о самых простых вещах.
   — Может быть, тебе недостает батата? Здесь нет ничего похожего на него.
   — Это неважно. — Ее голос будто напоминал голос той молоденькой девушки: не больше, чем движение одних лишь губ. Ей было стыдно открывать рот перед этими чужеземцами, хотя раньше ей частенько приходилось говорить с незнакомыми людьми, и она всегда разговаривала легко и свободно. Нужно всегда говорить доброжелательно и уверенно, когда люди обращаются к тебе за лекарством или лечением. Какое может быть доверие к человеку, который едва выговаривает слова, не глядя при этом на собеседника?
   Она решительно подняла голову и перестала изучать суп в собственной тарелке. Да, ей не доставало батата. Даже этот чужеземный суп не мог заставить ее забыть о горке привычного мятого батата. Но сейчас это не имело значения. Она оглядела стол, и встретилась со взглядами Сары Катлер и одного из ее сыновей. Но в этих взглядах она увидела лишь дружелюбие и любопытство. Молодой человек, стройный, с каштановыми волосами, на вид был такого же возраста, что и Исаак. Мысль об Исааке заставила ее еще раз взглянуть вокруг.
   — А где же Исаак? — спросила она у Доро. — Ведь ты говорил, что это место было его домом?
   — Он пошел навестить друзей, — сказал Доро. — Он придет немного попозже.
   — Он должен был прийти сюда в первую очередь! — заметила Сара. — День близится к концу, а он так и не пришел домой на ужин.
   — У него были причины, — сказал Доро. И больше она к этому не возвращалась.
   А Энинву нашла другую тему для разговора. Она больше не переходила на шепот. Кроме того, она следила за тем, чтобы держать ложку точно так же, как это делали другие, и точно так же, как другие, есть все остальное: и хлеб, и мясо, и сладости брать очень аккуратно, одними пальцами. Люди, собравшиеся за эти столом, ели намного аккуратней, чем мужчины на корабле. Поэтому и она старалась делать это точно так же. Она разговорилась с молодой застенчивой девушкой и узнала, что та происходит из индейского племени могаук. Доро выдал ее замуж за Блейка Катлера, поскольку они оба имели небольшие признаки как раз тех качеств, которые были необходимы Доро. Казалось, что они были довольны своим союзом. Энинву подумала о том, что она была бы гораздо счастливее с Доро, если бы ее люди находились поблизости от нее. Это было бы хорошо и для ее детей, которые у нее появятся, так как они знали бы, что несмотря на цвет кожи они никогда не будут рабами. Она была полна решимости создать им здесь настоящую родину, независимо от того, позволит ли это Доро или нет. Она хотела, чтобы ее дети никогда не забывали, кто они такие.
   Затем ей стало интересно, предпочтет ли эта девушка из племени могаук забыть, кто она такая, когда разговор за столом перекинулся на войну с индейцами. Белые, собравшиеся за столом, наперебой рассказывали Доро о том, как в самом начале года «Защитники индейцев» и группа белых, называвших себя французами, ворвались через ворота в расположенный к западу от Витли городок с труднопроизносимым названием Ченектади, убили там несколько человек, а остальных захватили. Разговор был очень долгий, насыщенный ужасающими подробностями, и в конце концов Доро пообещал оставить здесь Исаака и свою дочь Аннек, которая скоро должна стать очень сильной. Казалось, это как-то успокоило всех. Энинву чувствовала, что она только наполовину поняла смысл разговора, ведь эти люди были для нее по сути чужеземцами. Но все же она спросила, не было ли таких нападений и на Витли.
   Доро улыбнулся, и эта улыбка была не из приятных.
   — Дважды, и оба раза индейцы, — сказал он. — Случайно именно тогда я был здесь. У нас с ними мир, после того второго нападения, которое было лет тридцать назад.
   — Это достаточный срок, чтобы они забыли об этом, — сказала Сара. — Так или иначе, а это новая война. Французы и «Защитники индейцев»! — Она с недоверием покачала головой.
   — Паписты! — пробормотал ее муж. — Сволочи!
   — Мои люди могут сказать им, что здесь живут всесильные духи, — прошептала девушка-индеанка и улыбнулась.
   Доро взглянул на нее, будто неуверенный в серьезности ее слов, но та уже опустила голову.
   Энинву тронула Доро за руку.
   — Вот видишь? — сказала она. — Я же говорила тебе, что ты дух!
   Все рассмеялись, и Энинву почувствовала себя среди них более уютно. Надо найти удобный момент, чтобы выяснить, кто такие паписты и «Защитники индейцев», и что за ссора вышла у них с англичанами. Но для одного дня ее впечатлений было больше чем достаточно. Она расслабилась и занялась едой.
   Еда очень понравилась ей, она ела много и с большим наслаждением. После всего съеденного и выпитого, после того, как все собрались около камина, чтобы поговорить, заняться вязаньем и курением, она начала ощущать боли в желудке. К тому времени, когда собравшиеся стали расходиться, ей приходилось прилагать большие усилия, чтобы избежать рвоты и не унизить себя перед этими людьми. Когда же Доро показал ей ее комнату, где был камин и большая кровать, покрытая мягкой периной, она тут же разделась и легла. К этому моменту она уже успела узнать, что ее организм очень плохо реагирует на единственный особый продукт, а именно — на сдобные сладости, которые ей очень понравились, но названия которых она не знала. Она съела их после огромного количества мяса, которое и так было слишком большим для ее желудка. Сейчас она занималась тем, что контролировала свое пищеварение и удаляла болезненную слабость из своего организма. Пища не должна быть выброшена наружу. Но усваиваться должна только полезная. Она медленно анализировала происходившее внутри себя и была настолько захвачена этим, что, казалось, уснула. Если бы кто-то попытался в этот момент заговорить с ней, она бы наверняка не услышала. Ее глаза были закрыты. Она не могла заняться этим при всех. Здесь же не имело значения, чем она занималась. Здесь присутствовал только Доро, сидящий за огромным деревянным столом — более красивым, чем тот, который был у него на корабле. Он что-то писал, и она знала, что при этом он рисует знаки наподобие тех, какие она видела в его книгах.
   — Это очень старый язык, — сказал он однажды. — Такой старый, что никто из живущих не может прочесть его.
   — Никто, кроме тебя, — сказала она тогда.
   А он лишь кивнул и улыбнулся.
   — Люди, у которых я выучился ему, сделали меня рабом, когда я был еще ребенком. Теперь же они все умерли. Их потомки забыли старую мудрость, старое письмо, старых богов. Помню все это только я.
   Она так и не поняла, что послышалось тогда в его голосе: горечь или удовлетворение. Он всегда бывал очень странным, когда говорил о своей молодости. Энинву захотелось дотронуться до него и сказать, что он не может быть одиноким, пережив так много. Но при этом он возбуждал в ней страх, напоминавший о его смертоносной исключительности. Поэтому тогда она ничего не сказала.
   Сейчас, когда она лежала и анализировала, какая пища привела к этому расстройству, и какая именно ее составляющая, она чувствовала дополнительный уют от присутствия Доро. И если бы он покинул комнату в полной тишине, она все равно догадалась бы об этом, почувствовала бы, что потеряла его. В комнате стало бы холоднее.
   Причиной ее болезни было именно молоко. Молоко животных! Эти люди готовят самую разную пищу на молоке! Она прикрыла рот рукой. Знал ли об этом Доро? Разумеется, знал. Как он мог не знать этого? Ведь это были его люди!
   И вновь ей понадобились все ее силы, чтобы удержаться от рвоты, на этот раз последовавшей от неожиданного облегчения.
   — Энинву?
   Она решила, что это Доро стоит возле длинного полога, закрывавшего постель, и вполне возможно, что он уже не первый раз называет ее имя. Ее удивило, что она услышала его, но не ощутила прикосновения. Он говорил очень тихо.
   Она открыла глаза и взглянула вверх. Он был прекрасен, стоя в озарении света от свечей, мерцавших на столе позади него. Она заметила, что он без одежды, но эта деталь лишь на мгновенье привлекла ее сознание, так как главные ее мысли были по-прежнему заняты той отвратительной проделкой, которую сыграло с ней это животное молоко.
   — Почему ты не предупредил меня?! — требовательно спросила она.
   — Что? — Он нахмурился, явно смутившись. — О чем я должен был предупредить?
   — О том, что эти люди употребляют в пищу молоко животных!
   Тут он разразился смехом.
   Она отпрянула назад, будто он ударил ее.
   — Так значит, это была шутка? И остальные сейчас тоже смеются, пока я не слышу?
   — Энинву… — Он изо всех сил старался остановить смех. — Мне очень жаль, — наконец сказал он. — Я подумал о другом, и я не собирался смеяться над тобою. Но, Энинву, ведь мы все ели одно и то же.
   — Да, но почему часть этих блюд была приготовлена из …
   — Послушай. Я знаю привычки и обычаи твоих людей: не пить молоко животных. Я обязательно предупредил бы тебя, если бы хорошенько подумал. Никто из тех, кто ел вместе с нами, не знал, что молоко может повредить тебе. Уверяю тебя, они и не думали смеяться над тобой.
   Она колебалась. Он говорил очень искренне. В этом она была уверена. Но все таки…
   — Эти люди готовят пищу из молока животных? И они делают так всегда?
   — Всегда, — сказал Доро. — И они еще пьют молоко. Таков их обычай. И чтобы получать молоко, они специально держат крупный рогатый скот.
   — Отвратительно! — Энинву произнесла это с негодованием.
   — Во всяком случае, не для них, — сказал Доро. — И ты ничуть не оскорбишь их, если скажешь им об этом.
   Она взглянула на него. Казалось, что он не давал никаких приказаний, но у нее не было сомнения, что одно все-таки последовало. Она не сказала ничего.
   — Ты можешь стать животным, как только захочешь, — продолжил он. — И ты совершенно точно знаешь, в их молоке нет ничего дьявольского.
   — Но это молоко предназначено для животных! — сказала она. — А сейчас я не животное! Я просто-напросто не хочу есть молоко вместе с животными!
   Он только вздохнул.
   — Ты знаешь, что тебе придется измениться, чтобы привыкнуть к местным обычаям. Ведь не могла же ты прожить больше трех сотен лет без того, чтобы не привыкать к новым обычаям.
   — Я не буду больше пить это молоко!
   — Тебя никто и не заставляет. Только оставь в покое других и разреши им пить его.
   Она отвернулась от него. Ей еще ни разу за столь долгую жизнь не приходилось жить среди людей, которые нарушали этот запрет.
   — Энинву!
   — Я буду подчиняться, — пробормотала она, а затем повернулась к нему с вызывающим выражением. — Когда у меня будет свой собственный дом? Мой собственный очаг, где я смогу готовить пищу?
   — Когда ты научишься сама вести хозяйство. Что ты можешь приготовить сейчас из тех продуктов, которых ты никогда не видела? Сара Катлер научит тебя всему, что тебе необходимо знать. Скажи ей, что от молока тебе становится плохо, и она будет учить тебя готовить без молока. — Его голос чуть смягчился, и он присел на кровать. — Это из-за молока ты так плохо чувствуешь себя?
   — Разумеется. Даже мое тело чувствует это отвращение.
   — Но из-за молока еще никогда и никому не становилось плохо.
   Она молча смотрела на него.
   Он просунул руку под одеяло и очень мягко погладил ее живот. Ее тело почти утонуло в пуховой перине.
   — Тебе пришлось самой лечить себя? — спросил он.
   — Да. Но при таком количестве пищи мне понадобилось очень много времени, чтобы выяснить, что именно послужило причиной.
   — И ты узнала это?
   — Разумеется. Как же я могу заняться лечением, если я не знаю причину заболевания? Я думаю, что знаю почти все болезни и яды, какие есть в моем народе. Теперь я должна изучить все то же и здесь.
   — Это изучение, оно очень опасно?
   — Да-а. Но только в самом начале. Если я однажды выучила что-то, больше опасность не повторится. — Ее голос вдруг стал томным. — Нет-нет, не убирай руку. Можешь прикасаться ко мне, потому что все уже прошло.
   Он улыбнулся, и напряжение, повисшее между ними, исчезло. Его прикосновения стали более целенаправленными.
   — Вот так хорошо, — прошептала она. — Я вылечилась как раз вовремя. А теперь ложись рядом и покажи мне, почему все эти женщины так глазеют на тебя.
   Он только тихо рассмеялся и опустился в постель.
 
   — Мы должны поговорить этой ночью, — сказал он позже, когда они, утомленные, лежали рядом.
   — У тебя еще есть силы для разговоров, муженек? — сказала она сонно. — А я-то думала, что ты собираешься спать и проснешься не раньше, чем взойдет солнце.
   — Нет. — На это раз его голос был серьезен. Она положила голову ему на плечо, потому что знала по опыту, что, засыпая, он всегда хотел ощущать ее рядом. Теперь она подняла голову и взглянула на него.
   — Ты пришла в свой новый дом, Энинву.
   — Я знаю это. — Ей очень не нравилось, когда он начинал говорить таким ровным голосом, без малейших оттенков эмоций. Это был голос, которым он запугивал людей, голос, который напоминал ей, что она должна думать о нем иначе, чем просто о мужчине.
   — Ты дома, но я вновь должен буду уехать.
   — Но…
   — Я должен уехать. У меня есть другие люди, которым я нужен, чтобы защитить их от врагов, или которых я должен проведать, чтобы они убедились, что все еще принадлежат мне. У меня есть отдельно живущие люди, за которыми нужно поохотиться, чтобы снова собрать вместе. У меня есть женщины в трех разных городах, которые могут принести очень сильных детей, если я дам им нужных самцов. И многое, многое другое.
   Она вздохнула и еще глубже зарылась в перину. Он собирается оставить ее здесь, среди чужеземцев. Он уже все решил.
   — Когда ты вернешься, — сказала она с покорностью в голосе, — здесь тебя будет ждать сын.
   — Ты беременна?
   — Я могу забеременеть прямо сейчас. Твое семя все еще живо в мне.
   — Нет!
   Она едва не подскочила, вздрогнув от его решимости.
   — Это не то тело, от которого я хотел бы получить здесь твоих первых детей, — сказал он.
   Она старалась показаться равнодушной и заговорила с нарочитой небрежностью:
   — Хорошо, я подожду, пока ты не сможешь… стать другим мужчиной.
   — В этом нет необходимости. На твой счет у меня другие планы. — Волосы на ее затылке начали медленно подниматься, становясь жесткими и колючими.
   — Какие планы?
   — Я хочу, чтобы ты вышла замуж, — сказал он. — И ты должна сделать это в соответствии с обычаями живущих здесь людей.
   — Это не имеет значения. Я буду следовать твоим обычаям.
   — Да, но только эта свадьба будет не со мной.
   Она уставилась на него, лишившись дара речи. Он лежал на спине и смотрел на большую балку, поддерживавшую потолок.
   — Ты выйдешь замуж за Исаака, — сказал он. — Я хочу иметь детей от вас двоих. И я хочу, чтобы у тебя был муж, который будет не просто навещать тебя время от времени, а даст тебе гораздо больше. Живя здесь, ты можешь по несколько лет не видеть меня. А я не хочу, чтобы твоя жизнь проходила в одиночестве.
   — Исаак? — прошептала она. — Твой сын?
   — Мой сын. Он прекрасный человек. Он хочет, чтобы ты была с ним, и я хочу того же.
   — Но ведь он ребенок! Он…
   — А какой мужчина для тебя не ребенок, если не считать меня? Исаак еще более способный мужчина, чем ты думаешь.
   — Но… он твой сын! Как могу я выйти замуж за сына, когда его отец, мой муж, все еще жив? Это отвратительно!
   — Это не будет столь отвратительно, если я прикажу сделать это.
   — Ты не можешь! Это мерзость!
   — Ты покинула свою деревню, Энинву, свой город, свою землю и своих людей. Теперь ты находишься здесь, где правила устанавливаю я. Здесь есть только один вид мерзости: непослушание. Ты должна подчиниться.
   — Я не буду! Зло есть зло! Некоторые вещи меняются от места к месту, но только не эти. Если твои люди желают унижать себя, употребляя в пищу молоко животных, я могу не смотреть при этом в их сторону. Пусть их позор остается при них. Но сейчас ты хочешь, чтобы я опозорила сама себя, сделала себя еще ничтожнее, чем они. Как мог ты попросить меня об этом, Доро? Ведь земля перевернется под ногами! И весь твой урожай увянет и погибнет!
   Он издал звук, выражавший недоверие.
   — Это глупость! А я-то думал, что нашел женщину, достаточно мудрую, чтобы не верить в такой вздор.
   — Ты нашел женщину, которая не хочет пачкать себя! А что происходит здесь? Положи сыновей рядом с их матерью! Положи братьев и сестер всех вместе!
   — Женщина, если я прикажу, они охотно сделают это.
   Энинву отодвинулась, чтобы не касаться его. Он и раньше заводил об этом разговоры. О кровосмешении, о скрещивании ее собственных детей друг с другом — наподобие собак, которые пренебрегают родственными отношениями. И, словно в каком-то исступлении, она постаралась как можно скорее увести его прочь со своей земли. Тогда она спасала своих детей, но сейчас… кто мог спасти ее?
   — Я хочу получить детей от твоего тела и от его, — вновь повторил Доро. Он сделал паузу, приподнялся на локте, нависая над ней. — Солнечная женщина, разве я сказал тебе что-то такое, что может повредить моим людям? Здесь совсем другая земля. Эта земля моя! Большинство людей, живущих здесь, существуют только благодаря тому, что я заставлял их предков жениться именно таким образом, который не принимают твои люди. Однако каждый из моих людей живет здесь очень хорошо. И никакой разгневанный бог не довлеет над ними. Их урожаи растут с каждым годом.
   — И некоторые из них слышат так много чужих мыслей, что перестают жить собственным умом. Время от времени некоторые из них вешаются.
   — Нередко твои собственные люди тоже вешаются.
   — Но не из-за этих ужасных причин.
   — Тем не менее они умирают. Энинву, подчинись мне. Здесь тебя может ждать чудесная жизнь. И тебе не найти лучшего мужа, чем мой сын.
   Она закрыла глаза и попыталась не воспринимать его просьбы как приказания. Она старалась побороть поднимающийся внутри нее страх, но не могла справиться с ним. Она знала, что в тот момент, когда просьбы и приказания будут исчерпаны, он перейдет к угрозам.
   Она убила его семя внутри собственного тела. Она разъединила два маленьких трубчатых сосуда, по которым поступало семя. Она делала это много раз, когда ей казалось, что она подарила мужчине слишком много детей. Сейчас она сделала это, чтобы вообще не иметь детей, чтобы ее нельзя было использовать с этой целью. Когда она проделала это, она села и взглянула на него.
   — Ты лгал мне с того самого дня, когда мы встретились, — как можно спокойней сказала она.
   Он покачал головой. — Я не обманывал тебя.
   — «Позволь мне подарить тебе детей, которые будут жить», вот что говорил ты. «Я обещаю, что если ты пойдешь со мной, то получишь от меня детей таких же, как ты сама», вот твои слова. А теперь ты отсылаешь меня прочь, к другому мужчине. Ты вообще ничего не дал мне.
   — Ты будешь носить моих детей, так же как и детей Исаака.
   Она вскрикнула, словно от боли, и выскочила из его постели.
   — Дай мне другую комнату! — сквозь зубы процедила она. — Я не могу лежать здесь рядом с тобой. Лучше я лягу на голом полу. На голой земле!
   Он продолжал лежать, будто не слышал ее слов.
   — Спи, где тебе захочется, — сказал он наконец.
   Она уставилась на него, все ее тело вздрагивало от приступов страха и гнева.
   — Так вот что ты хочешь сделать из меня, Доро? Свою собаку? А ведь ты нравился мне. Не одна жизнь прошла с тех пор, когда мне так нравился мужчина.
   Он промолчал.
   Она приблизилась к постели, взглянула на его бесстрастное лицо, желая вступиться за собственную судьбу. Она не думала, что ей удастся упросить его именно сейчас, когда он уже принял решение, но ставки в этой игре были слишком высоки. Она должна попытаться.
   — Я пришла в эту землю, чтобы стать твоей женой, — сказала она. — Но всегда есть много других, которые готовят для тебя и обслуживают тебя, чуть ли не так же, как обслуживала бы жена. И если бы здесь не было других, то я очень плохо справлялась бы со своей ролью на новом месте, о котором знаю так мало. Ты должен был знать, что со мной именно так и произойдет, но все-таки хотел взять меня с собой, и я хотела быть с тобой, несмотря на то, что мне пришлось начинать все заново, как ребенку. — Она вздохнула и оглядела комнату, будто разыскивая слова, которые могли бы дойти до него. Кругом была незнакомая ей обстановка: стол, кровать, громадный шкаф с выдвижными ящиками, какие используют в Дании для хранения одежды и белья. Еще здесь было несколько стульев и ковров. Все это было так же чуждо ей, как и сам Доро. От этого у нее только возрастало чувство беспомощности, словно она явилась в это странное место с единственной лишь целью — умереть. Она уставилась на огонь в камине, единственную знакомую для нее вещь в этой комнате, и тихо продолжала:
   — Муж мой, а может быть, это и хорошо, что ты уезжаешь? Год или два — не такой долгий срок, особенно для нас. Мне и прежде приходилось подолгу оставаться одной. Когда ты вернешься, я буду знать, что и как мне следует делать, чтобы быть для тебя достойной женой. И я подарю тебе сильных сыновей. — Она вновь взглянула в его сторону, заметив, что он наблюдает за ней. — Не отталкивай меня, пока я не показала тебе, какой женой я могу стать.
   Он уселся на кровати, спустив ноги на пол.
   — Ты ничего не поняла, — сказал он тем же мягким голосом. Он привлек ее ближе, усаживая рядом с собой. — Разве я не говорил тебе, что именно я создаю? На протяжении многих лет я собирал людей с такими малыми признаками потенциальной силы, что они казались самыми обычными людьми, и скрещивал их вновь и вновь, пока их потомки не развили в себе эти скрытые возможности. И на свет стали появляться такие люди, как Исаак.
 
   — И такие, как Лейл.
   — Лейл был не так уж и плох. Он очень хорошо управлял своими способностями. Я создал и других, такого же типа, чьи способности гораздо сильнее, а поведение намного лучше.
   — Разве ты создал его? Из чего? Из кучи глины?
   — Энинву!
   — Исаак говорил мне, что белые верят, будто их бог создал первых людей из праха. Ты говоришь так, словно ты сам бог!
   Он глубоко вздохнул и посмотрел на нее. В его взгляде проступала печаль.
   — То, что я есть, или то, что я думаю об этом, тебя не касается вообще. Я сказал тебе, что ты должна делать… нет, нет, подожди. Выслушай меня.
   Она закрыла рот, проглатывая очередные слова протеста.
   — Я уже сказал, что ты не поняла, — продолжил он. — Теперь я думаю, что ты намеренно не хочешь понять меня. Да неужели ты и в самом деле думаешь, что я могу отказаться от тебя лишь только потому, что ты неумелая жена?
   Она отвернулась. Нет, разумеется, она не верила этому. Она лишь хотела удержать его от невозможных для нее поступков. Ведь он собирался скрещивать ее точно так же, как люди скрещивают домашний скот. Он так и сказал: «Я хочу детей от твоего тела и от его». Ее желания не имели значения. Разве спрашивал кто-нибудь об этом корову или козу?
   — Я даю тебе самого лучшего из своих сыновей, — сказал он. — И я надеюсь, что ты будешь хорошей женой для него. Я никогда бы не отдал тебя ему, если бы не был уверен в этом.
   Она медленно покачала головой.
   — Нет, это ты не понимаешь меня. — Она внимательно посмотрела на него — в его глаза, глаза обычного человека, на его чуть удлиненное красивое лицо. До сих пор ей удавалось избегать подобных стычек с ним благодаря тому, что она шла на уступки. Сейчас она не могла подчиниться.
   — Либо ты мой муж, — сказала она как можно спокойней, — либо у меня вообще нет мужа. Если мне понадобится мужчина, я найду его себе сама. Мой отец и все мои прежние мужья давным-давно умерли. Ты не принес мне никаких подарков, ты просто прогнал меня прочь. Ты можешь меня прогнать, но ты не сможешь указывать мне, куда я должна идти.