Батлер Октавия. Дикое племя

   — А возможно и нет, — сказала Энинву. — Ты мог бы, как я, производить одного обычного ребенка за другим.
   Доро пожал плечами и сменил тему разговора.
   — Ты должна сделать так, чтобы сын твоей дочери встретился с этой девушкой, когда ему станет немного лучше. Хотя ее возраст и не вполне подходящий, она ведь немного моложе, чем Окойя. Возможно, они понравятся друг другу.
   — Они родственники!
   — Они никогда не узнают этого, если ты им не расскажешь. А ты должна промолчать и на этот раз. Они будут решать это только между собой, Энинву. И если они захотят, то смогут пожениться по обычаям их новой родины.
   — И как это происходит?
   — Существует устоявшаяся церемония. Они дают друг другу обещания в присутствии… э-э… — он добавил английское слово, затем все-таки перевел его на ее язык, — …священника.
   — У них здесь нет родственников, кроме меня, а эта девушка меня даже не знает.
   — Это не имеет значения.
   — Но какая это будет бедная свадьба.
   — Не совсем. Я дам им землю и семена. Другие научат их, как следует жить в новой для них стране. Это очень хорошее место, Энинву. Люди там никогда не останутся бедными, если будут работать.
   — Все мои дети хорошие работники.
   — Тогда все будет в порядке.
   Он оставил ее. Она побрела по палубе, разглядывая корабль, окружавшее его море и темную полоску деревьев, видневшуюся на берегу. Берег казался очень далеким. Она вглядывалась в него с нарастающим чувством страха и глубокой тоски. Все, что она знала и чем жила, оставалось теперь позади, в той глубине, окруженной деревьями и лесами. Она покидала своих людей, и в данном случае это означало более долгое расставание, чем при простой прогулке.
   Она отвернулась от берега, напуганная неожиданными чувствами, которые ее ошеломили. Она смотрела на мужчин, черных и белых, проходивших по палубе, занятых какой-то работой, которой она не понимала. Рыжеволосый белый мужчина шел в ее сторону, улыбаясь и внимательно рассматривая ее грудь, так что она подумала о том, была ли у него вообще когда-нибудь женщина. Он заговорил с ней, очень медленно и очень отчетливо произнося слова.
   — Исаак, — сказал он, указывая на свою грудь. — Исаак. — Затем ткнул пальцем в ее сторону, не дотрагиваясь до нее, и вопросительно поднял свои густые выгоревшие брови.
   — Исаак? — повторила она, запинаясь на каждом слоге.
   — Исаак. — Он хлопнул себя по груди. Затем вновь указал в ее сторону. — Ты?
   — Энинву! — ответила она, сообразив, что от нее требуется. — Энинву. — И улыбнулась.
   Он тоже улыбнулся и произнес ее имя с ошибкой, а затем повел ее вдоль палубы, показывая ей предметы и называя их по-английски. Новый язык, так сильно отличающийся от всего, что ей доводилось слышать раньше, очаровал ее с тех самых пор, как Доро начал ее обучать. Теперь она повторяла слова очень старательно и стремилась их запомнить. Казалось, что рыжеволосый Исаак был в восторге. Наконец кто-то позвал его, и он неохотно покинул ее.
   Одиночество тут же вернулось к ней, как только он ушел. И хотя вокруг нее по-прежнему суетились люди, она чувствовала себя одинокой на этом большом корабле, на самом краю бесконечного водного пространства. Одиночество. Почему оно ощущается так сильно именно сейчас? Ведь она была одинока с тех самых пор, когда узнала, что не умрет подобно всем остальным людям. Они всегда будут покидать ее: друзья, мужья, дети… Со временем она не сможет даже вспомнить лиц своего отца или матери.
   Но сейчас ей показалось, что одиночество нахлынуло на нее словно морская волна, в которую она прыгнула вниз головой.
   Некоторое время она разглядывала находящуюся в постоянном движении водную поверхность, а затем вновь взглянула на далекий берег. Теперь он показался ей еще более удаленным, хотя Доро и сообщил, что корабль до сих пор не отправился в путь. Энинву чувствовала, что находится далеко от дома. Возможно, уже так далеко, что возвращение почти невозможно.
   Она вцепилась в поручни, не сводя глаз с берега. Ее не оставляло удивление, вызванное собственным поступком. Как могла она оставить свою родину, даже из-за Доро? Как она сможет жить среди этих чужеземцев? Белая кожа, рыжие волосы… что они для нее? Для нее они были еще хуже, чем просто чужеземцы. Незнакомые, чужие люди, которые будут окружать ее, работать, кричать, заниматься своими делами, но они совершенно не задевают ее чувств, не избавляют ее от одиночества.
   Она подтянулась на поручнях.
   — Энинву!
   Больше она не колебалась. Этот голос был похож на москита, промчавшегося возле уха. Едва заметная помеха.
   — Энинву!
   Она должна прыгнуть в море. Волны либо отнесут ее домой, либо поглотят ее. В любом случае она найдет умиротворение. Одиночество разъедало ее, как болезнь, как боль, которую, несмотря на все свои способности, она не могла отыскать и вылечить. Море…
   Чьи-то руки схватили ее, оттащили назад и вниз, на палубу. Руки удержали ее от свидания с морем.
   — Энинву!
   Рыжие волосы смутно замаячили перед ней, рыжие волосы, белая кожа. Какое право он имел к ней прикасаться?
   — Остановись, Энинву! — закричал он.
   Она поняла английское слово «остановись», но никак на него не прореагировала. Отшвырнув человека в сторону, она вновь устремилась к поручням.
   — Энинву!
   Еще один голос, и еще одни руки.
   — Энинву, ты вовсе не одинока здесь.
   Возможно, никакие иные слова не могли бы ее остановить. Возможно, никакой другой голос не мог бы заставить ее отказаться от решения в один момент покончить с одиночеством. Возможно, что только ее родной язык мог пересилить в ней тягу к далекому берегу.
   — Доро?
   Она опомнилась уже у него в руках, крепко сжатая в объятиях. Ей казалось, что она уже на той грани отчаяния, когда можно при необходимости отбросить эти руки, чтобы освободиться, но она испугалась.
   — Доро, что-то случилось со мной.
   — Я знаю.
   Ее неистовая ярость тут же утихла. Она в замешательстве оглянулась вокруг себя. А тот, рыжеволосый, что случилось с ним?
   — Исаак? — испуганно спросила она. Неужели она сбросила молодого человека в море?
   Позади нее раздался настоящий взрыв многоголосой чужеземной речи, которая была и пугающей, и в то же время обнадеживающей по тону. Исаак. Она обернулась и увидела его, живого и сухого, и была слишком обрадована, чтобы обращать внимание на его тон. Он и Доро обменялись несколькими фразами на своем английском, а затем Доро заговорил с ней.
   — Он не причинил тебе вреда, Энинву?
   — Нет. — Она взглянула на молодого человека, который потирал красное пятно на своей руке. — Мне кажется, что это я могла ударить его. — Почувствовав неловкость, она вновь повернулась к Доро. — Он помог мне. Я не стала бы причинять ему боль, но… какой-то дух словно овладел мною.
   — Хочешь, я извинюсь за тебя? — Казалось, что Доро был чем-то изумлен.
   — Да. — Она подошла к Исааку, очень тихо произнесла его имя, и притронулась к его ушибленной руке. Уже не в первый раз она пожалела, что не может уменьшить чужую боль так же легко, как свою собственную. Она слышала, что Доро что-то говорил вместо нее, видела, как раздражение и гнев исчезали с лица молодого человека. Он улыбнулся ей, демонстрируя плохие зубы. По-видимому, он простил ее.
   — Он говорит, что ты сильна, как мужчина, — пояснил ей Доро.
   Она улыбнулась.
   — Я могу быть сильнее многих, но ему необязательно знать об этом.
   — Он может это знать, — сказал Доро. — Он сам очень сильный человек. К тому же он мой сын.
   — Твой…
   — Сын от моего американского тела. — Доро улыбнулся, как будто сделал какой-то фокус. — Это тело было смесью белого, черного и индейского. Индейцы чаще всего имеют коричневый оттенок.
   — Но ведь он белый.
   — Белой была его мать. Это была рыжеволосая немка. Он скорее ее сын, чем мой, по крайней мере на первый взгляд.
   Энинву качала головой и с тоской смотрела на отдаленный берег.
   — Тебе нечего бояться, — как можно мягче сказал Доро. — Ты не одинока. Дети твоих детей находятся здесь, рядом с тобой. И кроме того, здесь я.
   — Как ты можешь понять мои чувства?
   — Я должен быть слепым, чтобы не знать и не видеть этого.
   — Но…
   — Неужели ты думаешь, что ты первая женщина, которую я увожу от ее людей? Я наблюдал за тобой все время, с тех пор как ты покинула свою деревню, зная наперед, что этот момент наступит рано или поздно. Таким людям, как мы, всегда требуется быть рядом либо с родственниками, либо с теми, кто на нас похож.
   — Но ты не похож на меня!
   Доро промолчал. Он уже однажды ответил на этот вопрос, она это запомнила. По-видимому, он был не намерен отвечать на него в очередной раз.
   Она взглянула на него, на его длинное молодое тело, хорошо сложенное и красивое.
   — Смогу ли я увидеть когда-нибудь, каков ты есть, когда не прячешься за очередную человеческую оболочку?
   На какой-то миг ей показалось, будто из его глаз на нее взглянул леопард. Нечто смотрело на нее — и этим нечто, диким и леденящим душу, был дух, который заговорил очень спокойно и мягко.
   — Обратись к своим богам, Энинву, с тем, чего ты никогда не делала. И позволь мне оставаться мужчиной. Будь довольна мною таким, каков я есть. — Он протянул руку, чтобы дотронуться до нее, и она изумилась тому, что не отпрянула назад, а лишь задрожала, не двинувшись с места.
   Он привлек ее к себе, и она, к своему удивлению, ощутила покой в его руках. Тоска по дому, по людям, которая вот-вот была готова к ней подступиться, исчезла. Как будто ей было достаточно одного Доро, кем бы он ни был на самом деле.
   Доро послал Энинву проведать ее внука и повернулся, чтобы отыскать своего сына. Тот в этот момент смотрел вслед Энинву, не отрывая взгляда от ее раскачивающихся бедер.
   — Я только что сказал ей, как легко она может научиться читать, — заметил Доро.
   Теперь молодой человек смотрел вниз, хорошо осознавая, что кроется за этими словами.
   — Тебе самому очень легко дается чтение, — продолжал тем временем Доро.
   — Я не могу ничем помочь, — пробормотал Исаак. — Ты должен надеть на нее как можно больше одежды.
   — Я сделаю это, так или иначе. А сейчас постарайся сдерживать себя. Она — единственная на корабле, кто действительно может убить тебя. Точно так же и ты — один из немногих, кто может убить ее. А мне не хочется терять ни одного из вас.
   — Я не причиню ей вреда. Она мне нравится.
   — Разумеется.
   — Я имею в виду…
   — Я знаю, знаю. Кажется, ты тоже нравишься ей.
   Молодой человек заколебался, и некоторое время смотрел в сторону, на голубую гладь воды. Затем почти вызывающе взглянул на Доро и спросил:
   — Ты хочешь оставить ее для себя?
   Доро мысленно рассмеялся.
   — На некоторое время, — ответил он. Это был его любимый сын, очень редких качеств молодой человек, чей талант и характер формировались именно в том направлении, как и намечал Доро. Наследственностью предков Исаака Доро управлял на протяжении тысячелетия, развивая одни качества, которые считал полезными, и отбрасывая другие, разрушительные и опасные. И вот, наконец, несомненный успех. Исаак. Здоровый и здравомыслящий сын, в котором благоразумие берет верх над непослушанием. Таким и должен быть сын Доро. Он достаточно силен, чтобы успешно провести корабль сквозь ураган.
   Исаак продолжал смотреть в ту сторону, где скрылась Энинву. Затем медленно покачал головой.
   — Я не могу представить себе, как могут сочетаться твои и ее способности, — сказал Доро, продолжая наблюдать за ним.
   Исаак быстро повернулся, окрыленный неожиданной надеждой.
   — Мне кажется, что те небольшие, но сложные вещи, которые она производит внутри собственного тела, должны требовать не меньших способностей, чем те, которыми пользуешься ты, перемещая огромные предметы в окружающем тебя мире.
   Исаак нахмурился.
   — Как может она знать о том, что происходит внутри нее?
   — Очевидно, она немного похожа на одну мою семью из Вирджинии. Те способны чувствовать, что происходит в закрытых местах, или в местах, удаленных от них на многие мили. Я планировал объединить тебя с кем-нибудь из этой пары.
   — И я могу понять, почему. Я был бы гораздо лучше, сам по себе, если бы мог видеть подобным образом. И в прошлом году не загнал бы на скалы «Марию Магдалину».
   — Ты все сделал правильно. Ты удерживал нас на плаву, пока мы не нашли порт.
   — Если бы я имел ребенка от Энинву, может быть, он и обрел бы такое зрение. Я предпочитаю ее этим людям из Вирджинии.
   Доро громко рассмеялся. Ему очень нравилось баловать Исаака, и Исаак это знал. Временами Доро сам был удивлен тому, как он тонко чувствует самого лучшего из своих детей. И, проклиная свое любопытство, он поинтересовался, какого именно ребенка может произвести на свет Исаак от Энинву.
   — У тебя будут женщины из Вирджинии, у тебя будет и Энинву, — сказал он. — Я разделю ее с тобой, но чуть позже.
   — Когда? — Исаак ничего не мог поделать со своим нетерпением.
   — Позже, я сказал. Сейчас она переживает очень опасное время. Ей пришлось оставить все, что составляло ее жизнь, и у нее нет ни малейшего представления о том, на что она это променяла. Если мы будем очень сильно принуждать ее, она может покончить с собой, прежде чем мы сможем извлечь из нее хоть какую-то пользу.

5

   Окойя оставался в каюте Доро, где Энинву могла ухаживать за ним, пока его болезнь не утихнет. Затем Доро отправил его в трюм, где находились остальные рабы. Когда корабль вышел в море и африканский берег исчез за горизонтом, рабам разрешили бродить по трюму и даже по палубе, где им больше нравилось. Поскольку у них не было почти никакой обязательной работы, они фактически были гораздо свободней, чем члены экипажа. Так что у Окойи не было никаких причин считать, будто это перемещение связано с каким-то ограничением свободы. Доро очень внимательно наблюдал за ним, стараясь определить, насколько тот сообразителен и уживчив — или запуган и готов провоцировать неприятности. Но Энинву познакомила юношу с Аденкву, и казалось, что теперь молодая женщина занимала большую часть его времени. Во всяком случае, у него не было желания устраивать бунт или нечто подобное.
   — На самом деле они не настолько нравятся друг другу, как это может показаться, — говорила Энинву, стараясь убедить Доро. — Кто знает, что у них на уме?
   Но Доро только улыбался. Что было у них на уме, было ясно каждому. Энинву просто боялась за их слишком близкое кровное родство. Она находилась под сильным влиянием убеждений, бытовавших среди ее людей. Казалось, она чувствовала свою особую вину за их встречу, которую могла так легко предотвратить. Но с другой стороны, даже ей было ясно, что Окойя и Аденкву нуждаются друг в друге, как она нуждается в Доро. Подобно ей, они чувствовали себя слишком уязвимыми и одинокими. Через несколько дней после начала плавания Доро отвел Окойю на палубе в сторону, подальше от Аденкву, и сказал ему, что капитан корабля имеет право сам исполнить церемонию женитьбы.
   — Белый человек, этот самый Вудли? — спросил Окойя. — И что он должен сделать с нами?
   — В твоей новой стране, если вы хотите пожениться, вы должны дать обещание перед священником, или перед человеком, представляющим власть. На корабле таким человеком является Вудли.
   Молодой человек в сомнении покачал головой.
   — Здесь все происходит по-другому. Я ничего не понимаю. Мой отец выбрал для меня жену, и я был ею доволен. И даже было сделано формальное предложение ее семье.
   — Ты больше никогда ее не увидишь. — Доро старался говорить как можно убедительнее, и очень спокойно встретил гневный взгляд молодого человека. — Мир, в котором мы живем, не всегда бывает мягким и удобным, Окойя.
   — Так я должен жениться, потому что ты этого хочешь?
   Некоторое время Доро просто молчал. Пусть ребенок некоторое время подумает над этими глупыми словами. Наконец он сказал:
   — Когда я приказываю подчиняться, молодой человек, ты будешь понимать это и будешь подчиняться.
   Теперь замолчал Окойя, который продолжал раздумывать над происходящим. А поскольку он старался это скрыть, то к его молчанию примешивался еще и страх.
   — Так я должен жениться? — наконец спросил он.
   — Нет.
   — У нее был муж.
   Доро только пожал плечами.
   — А что будет с нами на этой твоей родине?
   — Возможно, ничего. Я дам тебе землю, семена, и некоторые мои люди будут помогать тебе освоиться на новом месте. Ты будешь продолжать изучать английский, а возможно, еще и голландский язык. Ты будешь жить. Но взамен того, что я дам тебе, ты должен будешь повиноваться мне, независимо от того, приду ли я к тебе завтра утром или через сорок лет.
   — И что же я должен сделать?
   — Сейчас я еще не знаю этого. Возможно, что я дам тебе бездомного ребенка, или даже несколько детей, чтобы ты заботился о них. Возможно, что тебе придется предоставить приют и взрослым людям, которые будут в нем нуждаться. Возможно, что ты будешь получать сообщения для меня, или охранять мою собственность. Возможно что-нибудь еще. Что-нибудь вообще.
   — Плохое и хорошее, без разбора?
   — Да.
   — Предположим, что я не буду повиноваться. Ведь даже раб иногда может поступать по своему собственному разумению.
   — Это твое решение и твое право, — согласился с ним Доро.
   — И что ты сделаешь тогда? Убьешь меня?
   — Да.
   Окойя взглянул в сторону, потер свою грудь, где оставило след раскаленное железо.
   — Я буду повиноваться, — прошептал он. Некоторое время он молчал, потом продолжил, говоря медленно, тщательно выговаривая слова. — Я хочу жениться. Но разве должен эту церемонию проводить белый человек?
   — А кто же еще? Неужели я?
   — Да. — Молодой человек, казалось, испытал облегчение.
   Так все и было. Доро не имел на это формального права, но он просто-напросто приказал Джону Вудли оказать ему такое доверие для совершения церемонии. Доро хотел, чтобы на церемонию были допущены рабы, а не только экипаж корабля. Если они начнут привыкать к незнакомой пище и незнакомой компании, то должны будут признать и новые обычаи.
   Здесь не было пальмового вина, которое приготовила бы семья Окойи, если бы он взял себе жену дома, в своей деревне. Но Доро предложил ром, на столе был всем знакомый батат, и другая менее знакомая еда. Начался скромный пир. Родственников и близких у молодых здесь не было, за исключением Доро и Энинву. К этому времени рабы и некоторые члены экипажа перезнакомились между собой, и были приняты как гости. Доро объявил им на их родных языках, что происходит на корабле, и они собрались все вместе, смеясь, жестикулируя и выкрикивая комментарии на своих языках, и частично на английском. Временами смысл их замечаний был весьма красноречив, и Окойя вместе с Аденкву оказались вовлечены в самый центр этой неразберихи и смеха. В эту беззлобную атмосферу, царившую на корабле, окунулись рабы, которые все так или иначе имели собственный жестокий опыт жизни на родине. Одни были похищены из родных деревень. Другие — проданы за колдовство или за другие провинности, в которых они как правило виноваты не были. Некоторые уже родились рабами. А кто-то попал в рабство во время войны. Все подвергались жестоким издевательствам во время плена, все прошли через боль — гораздо большую, чем они были в состоянии запомнить. Все потеряли родственников: мужей, жен, родителей, детей… они поняли к этому времени, что им больше никогда не доведется увидеть их вновь.
   Но на корабле они встречали доброжелательность. Здесь было достаточно пищи — даже слишком много для рабов, привыкших к малому. Здесь не было цепей. Здесь были одеяла, которые согревали их, а на палубе было вдоволь морского воздуха, который их освежал. Здесь не было ни плетей, ни ружей. Ни одна из женщин не была изнасилована. И несмотря на то, что все люди страстно желали попасть домой, они все, подобно Окойе, слишком боялись Доро, чтобы пожаловаться на что-то или поднять мятеж. Большинство из них вряд ли могло сказать, почему они его боялись; к тому же для них он был единственным человеком, которого они все знали, и кто мог говорить со всеми, пускай не вполне свободно. И они не допускали даже мысли, чтобы выступить против него или сделать что-то такое, что заставит его обратить против них свой гнев.
   — Что ты сделал с ними, отчего они так боятся тебя? — спросила его Энинву в ночь этой свадьбы.
   — Ничего, — честно признался Доро. — Ведь ты видела меня среди них. Я никого не обидел. — Он заметил, что она не удовлетворена этим ответом, но это не имело значения. — Ты плохо себе представляешь, каким может быть корабль, — сказал он ей. А затем пустился в описание кораблей работорговцев, где трюмы забиты рабами так, что люди не могут сделать лишнего движения, при этом каждый из них прикован к своему месту и вынужден лежать в собственных нечистотах… Побои и изнасилование женщин — обычные явления на таких кораблях. Большая часть рабов там умирает, но все без исключения проходят через эти страдания.
   — Такие большие потери! — закончил Доро, выражая своими словами отвращение. — Но эти корабли везут рабов на продажу. Мои же люди принадлежат только мне и предназначены лишь для моих целей.
   Энинву некоторое время молча смотрела на него.
   — Должна ли я радоваться тому, что твои рабы не пропадают так бесцельно? — спросила она. — Или же мне следует опасаться тех целей, для которых ты их предназначаешь?
   Он только рассмеялся той серьезности, с которой она это произнесла, и предложил ей немного бренди, чтобы отметить свадьбу ее внука. Он будет откладывать эти разговоры столько, сколько сможет. Со временем ей не нужны будут ответы на эти вопросы. Она найдет их сама. Почему она боится его? Для каких целей предназначена она? Она понимает все это. Она лишь просто-напросто бережет себя. Он тоже должен беречь ее. Она самый ценный его груз, и он должен очень бережно с ней обращаться.
   Прошло всего лишь два дня после того, как Окойя и Аденкву сыграли свадьбу, и в море разразился сильнейший шторм. Энинву спала рядом с Доро, в его необычайно мягкой постели, когда ее разбудили звуки дождя и топот многочисленных ног, доносившийся сверху. Корабль кренился из стороны в сторону, раскачивался, вызывая тошноту, испуганная Энинву не надеялась пережить следующий шторм. Первый перенесенный ею шторм был очень короткий, но яростный и страшный. Этот небольшой опыт подсказывал ей, чего следует ожидать на этот раз. Весь экипаж обязан находиться наверху и бороться с ветром, управляя парусами; пусть люди в смятении мечутся по палубе, но корабль должен быть управляем. Рабы, испуганные и ослабевшие от тошноты, находятся в трюме. Доро соберется вместе с Исааком и еще несколькими членами экипажа — и им останется, как она считала, только стоять и сообща наблюдать за постигшим их бедствием, и дожидаться его конца.
   — Что ты делаешь, когда находишься там вместе с этими людьми? — спросила она его однажды, полагая, что даже он может иметь богов, к которым обращается в минуты такой опасности.
   — Ничего, — сказал он.
   — Но… для чего вы тогда собираетесь?
   — Мы можем понадобиться, — ответил он. — Люди, которых я собираю вокруг себя, это мои сыновья. У каждого из них есть особые способности, которые могут оказаться полезными.
   Он не хотел говорить ей больше ничего о своих сыновьях, об этих недавно признанных сыновьях, ограничившись лишь предупреждением.
   — Оставь их в покое, — сказал он. — Исаак лучший из них, самый надежный и стойкий. Остальные — ненадежны и небезопасны даже для тебя.
   Теперь он вновь поднялся к своим сыновьям, набросив на себя одежду, которую обычно носили белые люди. Энинву последовала за ним, полагая, что благодаря собственной силе и проворству сможет избежать опасности.
   На палубе она обнаружила, что дождь и ветер были гораздо сильнее, чем ей до этого показалось. Темнота над палубой время от времени разрывалась бело-голубыми вспышками молний. Огромные волны накатывались на палубу и могли легко сбросить Энинву за борт, несмотря на ее изворотливость и силу. Она продолжала держаться, стараясь как можно быстрее приспособить свои глаза к окружающей темноте. Если и был какой-то слабый свет, то его было явно недостаточно, чтобы глаза обычного человека могли что-нибудь разглядеть. Наконец она стала видеть, и даже слышать, несмотря на шум волн, дождя и ветра. До нее доносились отдельные фразы на английском, выражавшие, скорее всего, отчаяние, и ей очень хотелось понять их смысл. Но если слова и были ей незнакомы, то сам тон, с которым они произносились, не оставлял сомнений. Эти люди считали, что им недолго осталось жить.
   Кто-то налетел на нее, сбивая с ног, а затем упал на нее сверху. Она смогла разглядеть, что это был один из членов команды, сбитый с ног и подхваченный напором ветра и волн. Многие мужчины привязывали себя к каким-нибудь прочным и неподвижным предметам или частям корабля, которые находили поблизости, и после этого им оставалось только набраться терпения.
   Ветер неожиданно ударил с новой силой, и вслед за ним пришла огромная гора воды, волна, которая едва не перевернула корабль. Энинву схватила какого-то человека за руку, удерживаясь второй рукой за поручень. Если бы она не сделала этого, их обоих смыло бы за борт. Она подтащила человека поближе к себе и смогла обхватить его рукой. Затем в течение нескольких секунд она просто продолжала его удерживать. Около третьей из мачт, напоминавших высокие деревья, на кормовой палубе (или на полуюте, как называл Исаак это место) стояли, повернувшись к ней спиной, Доро и Исаак, и еще трое мужчин, сыновей Доро, ожидавшие момента, когда может понадобиться их участие.