Батлер Октавия. Дикое племя

   — Прежде всего, это был он. А на все три оставшихся вопроса я отвечу отрицательно. Нет.
   — Тогда оставь ее. Если она надоедает тебе, просто не обращай на нее внимания некоторое время. Оставь ее без внимания на двадцать лет, или на тридцать. Какая разница для тебя или для нее, насколько? Когда ты вернешься к ней, она так или иначе изменится. Но только, Доро, не убивай ее. Не делай этой ошибки.
   — Я не хочу и не нуждаюсь больше в ее присутствии.
   — Но ты не прав. Ты ошибаешься, потому что, оставшись одна, она не умрет и не позволит себя убить. Она не временный человек в этом мире. И ты никак не можешь согласиться с этим. Если ты оставишь ее в живых, а затем вновь вернешься к ней, ты уже никогда не будешь одиноким.
   — Ты не понимаешь, о чем говоришь!
   Исаак встал и подошел к столу, чтобы взглянуть в глаза Доро.
   — Если уж я не знаю вас двоих, и не понимаю, что вам нужно, то кто еще это поймет? Она как нельзя лучше подходит для тебя: она не так сильна, чтобы это тебя беспокоило, но достаточно сильна, чтобы позаботиться о себе и о своих близких. Вы можете не встречаться друг с другом много лет, но все равно до тех пор, пока вы оба будете живы, одиночество вам не грозит.
   Доро начал изучать Исаака с растущим интересом, заставив того задуматься, правильно ли он смог оценить значение этой женщины.
   — Ты сказал мне, что знаешь, кто был отцом Нвеке, — прервал молчание Доро.
   Исаак кивнул.
   — Энинву сказала мне. Она была так разгневана и расстроена, что мне показалось, она должна была это кому-то рассказать.
   — И что ты думаешь об этом?
   — Какое значение это имеет сейчас? — выдохнул Исаак. — К чему вспоминать?
   — Ответь мне.
   — Ну хорошо. — Исаак пожал плечами. — Я уже сказал, что знаю тебя и знаю ее, и поэтому я не был удивлен тем, что ты сделал. Вы оба упрямы и мстительны, в этом вы похожи на обычных людей. Она держит тебя в гневе и напряжении многие годы. Ты же пытаешься свести с ней счеты. Ты делаешь это сейчас, делал это и раньше, но в итоге ее гнев только растет. Единственный человек, которого мне жаль, так это Томас.
   Доро в недоумении поднял брови.
   — Но он бежал. Он был на ее стороне. И к тому же, он исчерпал свои возможности.
   Исаак расслышал скрытую угрозу и с беспокойством взглянул в лицо Доро.
   — Ты и в самом деле считаешь, что должен был так поступить? — тихо спросил он. — Я твой сын, я не отношусь к дикому племени, я не болен, но я едва пережил тот переходный кризис. Я никогда не умел ненавидеть тебя, никогда не мог от тебя сбежать, независимо от того, что ты делал, а ведь я один из тех немногих твоих детей, кто мог бы совершить успешный побег. Ты думал, что я не знаю этого? Я здесь, потому что я так хочу. — С этими словами он протянул руку Доро. Некоторое время Доро смотрел на него, затем протяжно вздохнул, и быстро, но осторожно взял его огромную мозолистую ладонь в свою.
   Некоторое время они сидели молча в наступившей тишине, пока Доро не встал, чтобы подложить новое полено в огонь. Исаак вновь мысленно вернулся к Энинву и подумал, что все его слова о самом себе были справедливы и для нее. Обладая способностью к трансформации, она могла быть в числе тех немногих, кому удалось бы сбежать от Доро. Возможно, именно это и беспокоило Доро. Хотя вряд ли это произойдет.
   Доро разрешал ей бывать где угодно и делать все, что она хотела. В те периоды, когда он чувствовал себя особенно одиноким, когда люди умирали, оставляя его, он должен был видеть ее. Она была целителем — в широком смысле, который, как порой казалось, Доро вряд ли мог понять. Возможно, это понимал отец Нвеке, и вот сейчас, переживая собственную боль, это, без всякого сомнения, понимала Нвеке. По иронии судьбы Энинву, кажется, сама этого не осознавала. Она думала, что больные и слабые приходят к ней только за ее лекарствами и за ее знаниями. В себе она имела кое-что еще, о чем даже и не подозревала.
   — Нвеке будет еще лучшим лекарем, чем смогла стать Энинву, — сказал Доро, как бы отвечая на мысли Исаака. — Я не думаю, что ее способности к телепатии могут сильно повредить ее здоровью.
   — Позволь Нвеке быть тем, кем она сможет, — сказал Исаак, и в голосе его послышалась усталость. — Если она будет так хороша, как тебе кажется, тогда у тебя будет две очень ценных женщины. И ты будешь распроклятым дураком, если потеряешь хоть одну из них.
   Нвеке начала снова кричать, издавая ужасающие хриплые звуки.
   — О Боже, — прошептал Исаак.
   — Она скоро лишится голоса, если будет так кричать, — заметил Доро. А затем с обычной бесцеремонностью добавил. — У тебя больше не осталось такого печенья?
   Исаак знал его достаточно хорошо, чтобы не удивляться. Он встал, чтобы взять тарелку с горкой фруктового печенья, которое Энинву недавно испекла по голландскому рецепту. Очень редко чужая боль могла обеспокоить Доро. И если бы оказалось, что девушка находится на грани смерти, он был бы озабочен только тем, что теряет хорошее семя. Но если она была всего лишь близка к агонии, для него это не имело никакого значения. Исаак сделал усилие, чтобы вновь перевести разговор на Энинву.
   — Доро? — Он заговорил так тихо, что это единственное слово почти заглушили крики девушки. Доро повернулся на его голос. Он выдержал взгляд Исаака, не проявив при этом ни достаточного интереса, ни сострадания. Он просто обернулся и посмотрел на него. Исаак видел много раз, как кошки смотрят на людей. Сейчас ему напомнил об этом ответный взгляд Доро. Возможно, действительно так и было. Все чаще и чаще в глазах Доро проскальзывало что-то нечеловеческое. Когда Энинву впадала в ярость, она говорила Доро, что он всего лишь человек, претендующий быть богом. Но на самом деле она все понимала. Ни один человек не мог запугать ее, но Доро, хотя и потерпел с ней неудачу, приучил и ее бояться себя. И он же приучил Исаака бояться за него.
   — Что ты потеряешь, — сказал Исаак, — если позволишь Энинву жить?
   — Я устал от нее. Вот и все. С меня хватит. Я просто устал от нее. — В его голосе действительно звучала усталость, и обычная человеческая слабость, смешанная с раздражением от тщетности затраченных усилий.
   — Тогда отпусти ее. Отошли ее прочь и разреши жить так, как она захочет.
   Доро нахмурился. Он выглядел таким встревоженным, каким Исаак еще никогда не видел его. Почти с уверенностью можно было сказать, что это хороший признак.
   — Подумай об этом, — продолжил Исаак. — В конце концов, ведь у тебя есть время, чтобы приручить ее, а тем временем ты можешь взять кого-нибудь еще, может быть, не из такого дикого племени. Ведь и она, рано или поздно, тоже почувствует одиночество. Она будет вынуждена переменить отношение к тебе.
   Но он ничего не ответил Исааку на эти слова. Было бы ошибкой стремиться получить какие-то обещания от Доро. Исаак усвоил это очень давно. Лучше всего было почти подвести его к соглашению, а затем оставить одного. Временами это срабатывало. Иногда, действуя подобным образом, Исааку удавалось спасать человеческие жизни. Но иногда он проигрывал.
   Так они и сидели вместе — Доро, продолжавший жевать печенье, и Исаак, прислушивающийся к крикам боли, которые доносились из спальни, пока голос Нвеке наконец не затих. Прошло несколько часов. Исаак приготовил кофе.
   — Ты должен поспать, — сказал ему Доро. — Можешь лечь в одной из детских кроватей. Когда ты проснешься, все уже будет позади.
   Исаак лишь слабо покачал головой.
   — Как я могу уснуть, так ничего и не узнав?
   — Хорошо, тогда не спи, но, по крайней мере, приляг. Выглядишь ты ужасно. — Доро взял Исаака за плечо и повел в одну из детских спален. В комнате было темно и холодно, но Доро развел огонь и зажег единственную свечу.
   — Хочешь, я буду ждать здесь вместе с тобой? — спросил он.
   — Да, — с благодарностью ответил Исаак. Доро принес себе стул.
   В этот момент крики возобновились, и на какое-то время это привело Исаака в замешательство. Голос девушки уже давно стал походить на хрипящий шепот, и кроме скрипа от случайных движений кровати да хриплого дыхания двух женщин в доме не раздавалось ни звука. И вот опять эти крики.
   Исаак неожиданно поднялся и спустил ноги на пол.
   — В чем дело? — спросил Доро.
   Но Исаак едва расслышал его. Неожиданно он вскочил на ноги и бросился в другую спальню. Доро попытался остановить его, но Исаак оттолкнул удерживавшие его руки.
   — Разве ты не слышишь? — закричал он. — Это не Нвеке. Это Энинву.
 
   Доро показалось, что кризис в состоянии Нвеке миновал. Время было самым подходящим — раннее утро, несколько часов до рассвета. Девушка выдержала обычные в таких случаях десять-двенадцать часов агонии. Теперь она должна была затихнуть на некоторое время. Последние часы этого перехода были самыми опасными. В такие моменты люди очень часто теряли контроль над собственным телом, и воспринимали не только мысли, но и движения посторонних людей. В такое время было просто необходимым присутствие сильного и бесстрашного человека, способного создать необходимый уют. Энинву была в этом смысле само совершенство, потому что она не могла причинить никакого вреда — по крайней мере, намеренного.
   Люди Доро рассказывали ему, что это период больших страданий. Это период, когда сумасшествие от восприятия чьих-то посторонних мыслей кажется бесконечным, и тогда, в отчаянии и безрассудстве, они были готовы сделать что угодно, только бы остановить боль. Однако именно в этот период они начинали чувствовать какой-то труднодостижимый, но все же существующий путь к управлению этим безумием, благодаря которому они могли от него отгородиться. Это был путь к обретению покоя.
   Однако из комнаты Нвеке раздались новые крики, и Исаак с юношеской прытью бросился к дверям спальни, крикнув на ходу о том, что это были уже не крики Нвеке, а крики Энинву.
   И Исаак оказался прав. Но что же там случилось? Неужели Энинву не смогла спасти девушку от смерти, несмотря на все свои способности? Или это было что-то еще, какая-то новая беда, связанная с переходом, которую они не ожидали? Что могло заставить столь твердую и уверенную в себе Энинву так кричать?
   — Ох, Боже мой, — закричал Исаак, когда вбежал в спальню. — Что ты сделала? Боже мой!
   Доро вбежал вслед за ним в спальню и остановился возле двери, оглядывая комнату. Энинву лежала на полу, изо рта и носа у нее текла кровь, глаза были закрыты, и она не издавала ни звука. Она казалась едва живой.
   На кровати сидела Нвеке, наполовину скрытая пуховой периной. Она пристально смотрела вниз на Энинву. Исаак ненадолго остановился рядом с Энинву и слегка встряхнул ее, будто пытаясь разбудить, но у нее лишь безвольно дернулась голова.
   Он взглянул вверх и увидел сквозь складки перины лицо Нвеке. И прежде чем Доро смог сообразить, что происходит, Исаак схватил девушку и сильно ударил ее по лицу.
   — Прекрати! Прекрати это немедленно! — закричал он. — Остановись! Ведь она твоя мать!
   Нвеке закрыла лицо рукой, она выглядела испуганной и словно бы не осознавала происходящего. Доро показалось, что до того, как Исаак ее ударил, ее лицо вообще ничего не выражало. Она смотрела на Энинву, окровавленную и лежащую на полу, словно это был не человек, а всего лишь мертвый камень. Она смотрела, но наверняка не видела ничего, пребывая в трансе. Возможно, что она ощутила боль от удара Исаака. Возможно, она слышала, как он закричал, хотя Доро сильно сомневался в том, что она вообще могла воспринимать слова. Скорее всего, до ее сознания доходили сейчас только боль, шум и замешательство.
   В следующий момент ее маленькое, милое, но совершенно пустое лицо так исказилось, что Исаак вскрикнул. Подобное случалось и раньше. Доро видел такое не раз. Некоторые люди переносили переходный кризис внешне вполне спокойно, их тело не подвергалось никаким воздействиям, а страдал только мозг. Постепенно они приобретали силу и возможность контролировать ее, но при этом утрачивали то, что делает эту силу значительной и полезной. Почему Доро не мог понять таких простых вещей? А что если вред, нанесенный Исааку, уже нельзя было устранить? И что если теперь он потерял их обоих — и Исаака, и Нвеке?
   Доро перешагнул через Энинву, обошел Исаака, который теперь скорчился на полу, и подошел к девушке.
   Он схватил ее и ударил, точно так же, как Исаак.
   — Хватит! — сказал он, не пытаясь перейти на крик. Если только его голос дойдет до нее, она будет жить. Если нет, ей придется умереть. Боги, сделайте так, чтобы она услышала его. Дайте ей возможность сохранить разум, если он еще у нее остался.
   Она отшатнулась от Доро, как испуганное животное. Что бы она ни сделала, причинив боль Исааку и, возможно, убив Энинву, то же самое с Доро у нее не получилось. Его голос все-таки достиг ее.
   Она попыталась прыгнуть и наполовину сползла с кровати в попытках оторваться от него, и приземлилась на Исаака. Энинву находилась чуть дальше. Она по-прежнему была без сознания. Она, возможно, и не почувствовала бы, если бы девушка свалилась на нее. Но Исаак почувствовал, и мгновенно отреагировал на новую боль.
   Он схватил Нвеке и сбросил ее со своего пронизанного болью тела. Он подбросил ее вверх со всей силой, какая много раз помогала ему проводить сквозь шторм корабли. Но он уже не соображал, что делает, как не соображала этого и она. Он так и не увидел, как ее тело буквально вдавилось в потолок, разрываясь на части, не видел, как ее голова врезалась в одну из балок, треснула, и остатки ее посыпались вниз ужасающим кровавым дождем и градом из костей и кусков мозга.
   Ее тело упало прямо на Доро, переломанное и напоминающее старую ветошь. Каким-то образом он поймал его, и удерживал, не давая ему вновь свалиться на Исаака. Итак, девушка была потеряна. С такими ранами она не могла выжить. Он быстро положил тело на кровать и подошел к Исааку, чтобы убедиться, жив ли он. Позже — возможно, позже — он прочувствует все случившееся. Возможно, он даже покинет Витли на несколько лет.
   Лицо Исаака было бледным, с отвратительным серым оттенком. Сейчас он был очень тих и спокоен, хотя и не потерял до конца сознания. Доро слышал, как он задыхался, старался восстановить дыхание. По его словам, у него было больное сердце. Могла ли Нвеке каким-то образом усугубить эту болезнь? А почему нет? Кто лучше всех способен вызывать болезни, если не тот, кто призван их лечить?
   В отчаянии Доро вернулся к Энинву. На какой-то момент он сосредоточил на ней все свое внимание и понял, что она еще жива. Он мог это чувствовать. Она воспринималась как добыча, а не как бесполезный труп. Доро тронул было ее руку, но потом отпустил, потому что она показалась ему мягкой и неживой. Тогда он дотронулся до ее лица, склонился, чтобы приблизиться к ее уху. — Ты можешь слышать меня, Энинву?
   Казалось, она никак не реагирует на его слова.
   — Энинву, Исаак нуждается в тебе. Он может умереть, если ты не поможешь ему.
   Ее глаза открылись. Секунду-другую она смотрела вверх, на него, — возможно, старалась воспринять всю безнадежность, отражавшуюся на его лице.
   — Я лежу на ковре? — наконец прошептала она.
   Он нахмурился, задумавшись — что, если и она тронулась рассудком? Но для Исаака она была единственной надеждой.
   — Да, — сказал он.
   — Тогда используй его, чтобы подтащить меня поближе к нему. Так близко, как ты сможешь. Только не трогай меня.
   Она глубоко вздохнула.
   — Пожалуйста, не трогай меня.
   Он поднялся на ноги и подвинул ее вместе с ковром поближе к Исааку.
   — Она сошла с ума, — прошептала Энинву. — Каким-то образом ее рассудок надломился.
   — Я знаю это, — сказал Доро.
   — А затем она попыталась разорвать меня на части изнутри. Будто рвала и резала изнутри сердце, легкие, вены, желудок… Она была такой же, как я, как Исаак, как… может быть, Томас. Она проникала в мое сознание, заглядывала внутрь моего тела. Она имела такую способность.
   Да, Нвеке была всем, на что так надеялся Доро, и даже более того. Но вот она умерла.
   — Помоги Исааку, Энинву!
   — Пойди и принеси мне еды, — сказала она. — Там еще осталось немного тушеного мяса?
   — Ты сможешь добраться до Исаака?
   — Да. Иди же!
   Пытаясь поверить ей, Доро вышел из комнаты.
 
   Энинву все же удалось немного залечить себя, так что внутренние кровотечения прекратились и она смогла двигаться, не опасаясь их возобновления. Повреждений было очень много, а восстановить их следовало как можно скорее. Когда она меняла свой облик, ей приходилось перестраивать органы, которые уже существовали, и создавать новые, в то время как старые поддерживали ее жизнедеятельность. В большинстве случаев, меняя облик, она все-таки оставалась наполовину человеком — по крайней мере, ее сознание оставалось человеческим, да и часть органов тоже. Нвеке обладала такой силой, что запросто могла расстроить ее органы один за другим. И Энинву не сомневалась, что если бы девушка начала работать над ее мозгом, она умерла бы раньше, чем успела бы хоть как-то себе помочь. Даже сейчас следовало проделать огромную работу по восстановлению и постараться избежать при этом тяжелых осложнений. Даже не добравшись до ее мозга, Нвеке едва не убила ее.
   И как в таком состоянии можно помочь Исааку? Но она должна это сделать. Она поняла в самый первый год их совместной жизни, что ошибалась в нем. Он оказался прекрасным мужем. Вместе с ним, объединив усилия, они построили этот дом. Люди приходили посмотреть на них и присмотреть за ними, так что никакие случайные иноземцы не могли увидеть того колдовства, которое совершалось на этой стройке. Ее сила просто восхищала Исаака, но никогда не мешала ему. Она же всегда и полностью доверяла его силе. Она видела, как он тащил огромные деревья из леса и очищал их от коры. Она видела, как он убивал волков, даже не касаясь их. Однажды она видела, как в драке он убил человека — пьяного дурака, который выпил слишком много и выбрал в качестве объекта оскорбления Исаака. Этот дурак был вооружен, а Исаак безоружен. Исаак никогда не носил с собой оружия. В этом не было необходимости. Этот человек умер так же, как и волк: в одно мгновение его голова разлетелась на куски, будто его ударили дубиной. Потом Исаак сильно переживал из-за содеянного.
   Все это видела Энинву, но никакие способности Исаака не вызывали в ней такого страха перед ним, какой она испытывала рядом с Доро. Иногда Исаак подбрасывал ее вверх, и она или кричала, или смеялась, или ругала его — в зависимости от обстоятельств, но она никогда не его боялась. И она никогда не презирала его.
   — У него гораздо больше рассудка, чем у человека, который в два-три раза старше него, — сказала она Доро, когда Исаак был еще молод, а между ней и Доро были еще чуть лучшие отношения. В определенном смысле Исаак был намного разумнее Доро. И Исаак понимал даже лучше, чем она, что ему придется делить ее по крайней мере с Доро. И что ей также придется делить его с другими женщинами, которых Доро к нему приводил. Ее заставляли привыкнуть к этому, но в ней нарастала ненависть. Она чувствовала острую ненависть каждый раз, едва услышав предупреждение Доро, что она должна дать ему очередного ребенка. Исаак воспринимал каждого ее ребенка как своего собственного. Он принимал ее без горечи или злости, когда она возвращалась к нему из постели Доро. И каким-то непонятным образом он помогал ей переносить даже такие случаи, когда Доро стремился сломить ее, перекроить на свой лад, когда ее молчаливое послушание начинало его раздражать. Странно, но хотя сама она не могла простить Доро даже самых мелких пустяков, она не чувствовала никакой обиды, если что-то ему прощал Исаак. Долговое обязательство между ним и Доро было таким крепким, словно Исаак и действительно был его сыном от каждого носимого им тела. Если бы Исаак не любил Доро, и если бы эта любовь не была взаимной, хотя и на довольно странный манер — такой, какой привык понимать ее Доро, — только тогда Доро можно было бы считать абсолютно бесчеловечным созданьем.
   Ей не хотелось думать, какой была бы ее жизнь без Исаака — вернее, как бы она смогла вынести Доро без него. Она всегда стремилась быть независимой от других, от мужа или от детей. Но все люди были временными на этой земле, они умирали. Умирали все, кроме Доро. Почему, почему не могло быть так, чтобы Исаак жил и жил, а умер именно Доро?
   Она поцеловала Исаака. За долгую жизнь она много раз целовала его так. Ведь между ними было нечто большее, чем любовь. В своем организме она производила лекарство для него. Она очень тщательно изучала все обстоятельства его жизни, и даже старила свои органы, чтобы выяснить саму природу старения. Это была очень опасная работа. Любая ошибка могла убить ее прежде, чем она смогла бы понять ее и исправить. Она внимательно прислушивалась к тому, как Исаак описывал свою боль и все, что ее сопровождало, включая тяжесть в груди, головокружение, сердцебиения, распространение боли в область плеча и руки.
   Когда он первый раз ощутил боль, а это было лет двадцать назад, то подумал, что умирает. Вот тогда первый раз она вызвала эту боль в своем теле, и была напугана так же сильно, как и он. Это было ужасно, но она жила так, как жил Исаак, и в конце концов пришла к пониманию того, как старение организма может привести к порче крови и сужению сосудов.
   И что же следовало делать, чтобы с этим бороться? Как можно было восстановить кровообращение в стареющем организме? Разумеется, она могла восстановить свое собственное. Поскольку вызванная ею самой боль не убила ее, и поскольку она поняла, что необходимо сделать, чтобы восстановить порядок, она могла начать осторожно восстанавливать поврежденные сосуды, а затем растворять твердеющие ткани. Так она становилась физиологически молодой женщиной, какой была в годы после своего переходного возраста. Но Исаак не пострадал во время переходного возраста. Наоборот, он получил возможность обрести талант — который, правда, не смог продлить его жизнь. Если бы только она могла дать ему хоть часть своей силы…
   Но это были лишь бессмысленные мечты. Если уж она не могла вылечить его организм от старения, она по крайней мере должна попытаться предотвратить дальнейшие ухудшения. Он не должен есть так много, а некоторую пищу не должен есть вообще. Он не должен курить и заниматься тяжелой работой, несмотря на свою силу и возможности. И то и другое все равно требует своей платы. Он не должен больше проводить корабли сквозь шторм. Ему больше подходили легкие задачи, да и то лишь до тех пор, пока они не начинали вызывать боль. Она очень твердо сказала Доро, что если он не хочет убить Исаака, то должен найти более молодого человека, чтобы тянуть его баржи.
   Сделав это, Энинву потратила множество тяжелейших наполненных болью часов, чтобы отыскать или сделать лекарство, которое могло бы облегчить Исааку боль, когда та появлялась. В конце концов она так извела себя, что даже сам Исаак попросил ее остановиться. Но Энинву не остановилась. Она несколько раз едва не отравила себя, пробуя различные растения или вещества, полученные из животных, которые она раньше никогда не использовала, и определяя собственную реакцию на них. Она перепроверила и хорошо известные ей средства, и обнаружила при этом, что такая простая вещь, как чеснок, может быть полезной, но только в определенных случаях. Она продолжала работать, создавая лекарства, которые позже могли бы пригодиться другим. Для Исаака она совершенно случайно сделала лекарство, потенциально весьма опасное, которое должно было расширять кровеносные сосуды, уменьшая тем самым нагрузку на его ослабленное сердце и снижая боль. Когда боль появлялась, она вновь давала ему лекарство. Боль проходила, и он был изумлен. Он взял ее с собой в Нью-Йорк-Сити и позволил выбрать чудесную ткань. Затем он повел ее к модельеру — чернокожей, но свободной женщине, которая рассматривала ее с нескрываемым любопытством. Энинву объяснила женщине, что бы она хотела, но как только она сделала паузу в словах, женщина заговорила сама.
   — Ты происходишь из людей Онитша, — сказала она на родном языке Энинву и улыбнулась, глядя на удивленную Энинву. — У тебя все хорошо?
   Так Энинву встретилась с женщиной со своей родины, которая, может быть, приходилась ей родственницей. Это был еще один подарок, который ей сделал Исаак. Так у нее появилась новая подруга. Он был очень хорошим, ее Исаак. И сейчас он не должен умереть и оставить ее одну.
   Но на этот раз лекарство, которое всегда помогало, оказалось бессильным. Боль не отступала.
   Исаак был весь пепельного цвета, покрытый потом и задыхающийся. Когда она попыталась поднять его голову, он открыл глаза. Она не знала, что делать. Ей хотелось бы не смотреть на него в эту минуту, но она не могла. В своих поисках она нашла условия, при которых сердце могло очень легко отказать, и это вот-вот должно было произойти с Исааком. Она едва не убила себя, изучая эволюцию болезни. Она была непреклонна в своих попытках сохранить Исааку жизнь, но вот теперь, каким-то непонятным образом, бедная Нвеке уничтожила всю ее работу.
   — А что Нвеке? — прошептал Исаак, как будто прочитал ее мысли.
   — Не знаю, — сказала Энинву. Она огляделась вокруг, остановила взгляд на пуховом матрасе, который был взбит легкими волнами.
   — Она спит.
   — Хорошо, — задыхаясь, произнес он. — А я подумал, что случайно едва не убил ее. Значит, я видел это во сне…
   Он умирал! Нвеке убила его. В своем безумии она убила его, а он беспокоился, что мог причинить ей боль! Энинву покачала головой, как бы в ответ на свои безнадежные мысли. Что она может сделать? Ведь она, с ее богатыми знаниями, должна найти хоть что-то…