Браун Сандра. Рикошет

   Он признался, что занимался с Элизой любовью.
   Но утаил, что любит ее.
   Он посмотрел на пианино. Никакого отклика в душе. Зато скамеечка перед ним мучительно напомнила то утро, когда Элиза присела на нее, умоляюще глядя на него своими прекрасными глазами. Которые одинаково легко манили, завораживали — и лгали.
   Не в силах сопротивляться, он сел на край, на котором сидела тогда она. Мысль о том, что она не сказала ни слова правды, ни разу не поступила честно, терзала его. Ни разу. Хуже того, он боялся, что все было задумано Савичем, что она действовала по его указке. И в той жаркой схватке с Дунканом на старом диване все прикосновения, все выражения лица, каждый вздох были просчитаны заранее.
   Откровенно говоря, эта низость была во вкусе Савича. Если бы он пристрелил его так же, как Фредди Морриса, это было бы слишком очевидно и Савича легко могли поймать.
   И потом, пуля в голову — способ слишком обыденный. Для Савича гораздо приятнее подослать к нему Элизу, а потом устроиться поудобнее и весело наблюдать, как очарованный ею Дункан нарушает все значимые моральные нормы, жертвует своей честью, карьерой, самоуважением, всем, что для него важно, и медленно и неотвратимо приближается к окончательному падению.
   Великолепный план.
   Он склонил голову ниже и попытался произнести покаянную молитву, но из саднящего горла вырвались только сухие, резкие рыдания. Он хотел бы заплакать, но что ему было оплакивать? Свою растраченную нравственность? Или Элизу? Какое право имел он оплакивать то, чем он никогда не владел, а значит, и потерять не мог? Элиза была потеряна для него навсегда.
   Он просто потерял себя.
   Так он просидел долго, но к клавишам так и не притронулся. Наконец он встал, выключил лампу и в темноте, на ощупь, стал подниматься по лестнице. Окно на крыше, залитое струями дождя, бросало водянистый отсвет на стену, словно та плакала. Он остановился на площадке, дотронулся до печальных струящихся теней на обоях и вошел в комнату, щелкнув выключателем, когда переступил порог.
   Она стояла в углу между кроватью и окном.
   Он закричал — от смеси неверия, потрясения и ярости. И радости. Она была жива!
   Инстинктивно он выхватил из кобуры пистолет, встал в стойку и направил дуло прямо на нее.
   — Брось плащ, лицом к стене, руки над головой.
   — Дункан…
   — Делай, черт тебя побери! — заорал он. — Или, богом клянусь, я тебя пристрелю.
   Элиза уронила на пол дождевик, который держала, перебросив через локоть, и, подняв руки, повернулась к стене.
   Сделав над собой немалое усилие, он закрыл рот и постарался дышать спокойнее. Но как было сдержать бешено колотившееся сердце?
   — Двадцать второй калибр у тебя? — Что?
   Не опуская пистолета, он подошел к ней и торопливо обыскал сверху донизу: пробежал ладонями по бокам, от подмышек до лодыжек, по внутренним швам джинсов и вокруг пояса. Убедившись, что она не вооружена, он отошел к ночному столику и взял телефон. Кнопки запищали, когда он стал набирать номер. Элиза обернулась.
   Выбросив вперед руку, она жестом остановила его:
   — Не звони никому. До тех пор, пока я все не объяснила.
   — Ты еще все объяснишь.
   — Дункан…
   — Не называй меня так! Я тебе не Дункан. Я — детектив, который засадит твою задницу в тюрьму, и больше никто.
   — Я в это не верю.
   — Придется.
   — Тебе незачем держать меня под прицелом.
   — Наполи и Троттеру ты наверняка говорила то же самое — и вот что с ними случилось. Как ты сюда вошла?
   — Я слышала, как ты ходишь внизу. Ты плакал?
   — Как ты сюда вошла?
   — Окно на первом этаже не было заперто. Я понадеялась, что ты забыл включить сигнализацию. Почему ты плакал?
   Он снова пропустил этот вопрос.
   — Сотни мужчин и женщин сбились с ног, разыскивая тебя по всему юго-западу. Пресса подняла немыслимую шумиху из-за твоего падения с моста. Уверен, ты досыта насладилась вниманием к своей персоне.
   Она развела руки в стороны:
   — Я похожа на человека, который весело проводил время?
   Здесь она была права. Выглядела она ужасно.
   — Что у тебя с волосами?
   — Когда инсценируешь собственное самоубийство, первым делом надо изменить внешность.
   Прическа ее выглядела так, словно она обрезала волосы тупым кухонным ножом. Короткие острые пряди пучками торчали в стороны, словно панковские «ирокезы». И к тому же были выкрашены в темно-каштановый.
   Вместо прежних дорогих нарядов она была одета в слишком просторные для нее джинсы и рубашку. Судя по виду, купленные на блошином рынке. На ногах — обычные тряпочные кеды. Никакой тебе бирюзы. Вдобавок грязные и промокшие.
   Лицо ее сильно похудело, а стрижка делала худобу еще заметнее. На глаза щедрой рукой был наложен мрачный макияж. Заметив внимание Дункана, она пояснила:
   — Чтобы замазать фингал — подарок Мейера Наполи.
   — Кто начал драку? Он или ты?
   Она вытянула руку и закатала длинный рукав рубашки. От запястья до локтя вся рука была покрыта синяками разных оттенков.
   — Кажется, он не ожидал, что я дам сдачи. Телефонная трубка вдруг стала оттягивать Дункану руку. И пистолет. Но он не собирался их опускать.
   — Он ждал тебя в твоей машине? — И когда она удивленно посмотрела на него, пояснил: — Это мы вычислили. Наполи доехал на такси до той улицы, где стояла твоя машина.
   — Пока я была с тобой.
   — Пока ты любезно предложила себя оттрахать.
   Она опустила глаза, но всего лишь на мгновение. Когда она подняла их, во взгляде ее читалась ярость.
   — Ты до сих пор не понял?
   — Судя по всему, нет.
   — Я была в отчаянии! — крикнула она. — Я была готова на что угодно, лишь бы ты мне помог.
   — Но из всего что угодно ты выбрала именно это.
   — Потому что я знала… — Она снова отвела глаза, но в ту же секунду их взгляды снова встретились. — Я знала, что ты этого хочешь.
   Полчаса назад он то же самое говорил Диди. Но когда услышал эти же слова из уст Элизы, кровь закипела в нем от бешенства.
   — Я даже знала: ты ждешь, что именно так я и стану себя вести, — прибавила она. — И детектив Боуэн ждала того же. Что я стану разыгрывать шлюху. Так что я не обманула ваших ожиданий.
   — Но это не помогло.
   — Я знаю. Ты мне не поверил.
   — И тогда, и тем более теперь.
   — А я надеялась, ты передумал.
   Он не позволил себе раскиснуть под этим взглядом раненой лани.
   — Что случилось на мосту?
   Она встряхнула головой, откидывая назад длинные волосы, которых не было — инстинктивное движение, уже знакомое Дункану: так она делала, когда хотела собраться с мыслями. Или придумать ложь.
   — После того, как ты ушел, я заснула.
   — Ну конечно. Ты, с твоей бессонницей.
   Да, она бесподобная лгунья. Он должен был поверить в то, что она заснула после того, как занималась с ним любовью, тогда как секс с мужем ни разу не довел ее до такого изнеможения. Чтобы не поддаться на манипуляцию, он усилием воли переключил внимание на ее слова.
   — Я спала два часа. Когда проснулась, очень испугалась, потому что Като наверняка меня искал. Я побежала назад к машине. Наполи ждал меня на заднем сиденье.
   — Как было условлено.
   — Нет.
   Пытаясь поймать ее на лжи, он сказал:
   — Ты же сразу его узнала.
   Она энергично помотала головой:
   — Я никогда его раньше не видела. Он представился, даже визитку мне свою дал.
   Дункан уже задумывался над тем, зачем понадобился «жучок», если встреча была назначена заранее, и откуда на водительском сиденье взялась визитка Наполи. Как-то он высказал свои сомнения Диди и Уорли, но те посчитали эти детали ерундой.
   — Допустим, — сказал он. — Наполи у тебя в машине. И что дальше?
   — Он приставил мне к голове пистолет и велел ехать на середину моста Талмадж. Я так и поступила, но, когда мы были на мосту, сказала, что он блефует, и не затормозила. Тогда он вдавил дуло пистолета мне в висок и пригрозил спустить курок, если я не вернусь. Когда мы переехали через мост, я развернулась.
   Вот почему машина стояла на той полосе, которая вела в город. Но она могла услышать это из новостей.
   — На этот раз я остановилась на самом высоком месте. Он велел мне не выключать двигателя, выйти из машины и подойти к краю. Я тянула время, спрашивала, чего он хочет, предлагала денег. Он сказал, что ему и так заплатят больше, чем я могу предложить.
   — Кто?
   — А ты как думаешь?
   — Только не смей обвинять своего мужа. Он еле жив от пережитого.
   — Ты ошибаешься.
   — А ты врешь, — резко ответил он. — Я наблюдаю за ним уже десять дней. С каждым днем его горе все сильнее. Он им раздавлен.
   — Он хочет, чтобы вы так думали.
   — Он играет?
   — Да.
   — Ты все еще цепляешься за эту версию.
   — Да.
   Он снова принялся набирать номер.
   — Подожди! Дункан, умоляю. Выслушай меня. Он остановился, но пальца с кнопки не убрал. Она умоляюще сложила руки.
   — Троттер провалился, и Наполи пришлось довести дело самому. Он предложил мне выбор: прыгнуть с моста или получить пулю. Сказал, что для него все едино. До реки двести футов, выжить я не смогу. Люди решат, что я покончила с собой. Если он застрелит меня, это будет похоже на типичный автоугон. В любом случае я умру, а он благодаря Като станет богаче.
   — Зачем твоему мужу нанимать ублюдка вроде Наполи, чтобы тебя убить?
   Она молчала.
   — Дальше этого вопроса дело у нас не движется, — усмехнулся Дункан и нажал еще одну кнопку. — Мотив никак не подбирается. Зато у тебя самой полно мотивов, чтобы убить Наполи.
   — Да. Нет.
   — Так да или нет, черт тебя побери? — крикнул он. Она подняла руку к своим обкромсанным волосам.
   — Ты меня путаешь.
   — Придется потерпеть, миссис. Последние дни меня самого немного запутали.
   — У меня был мотив его убить, но я этого не делала. Я вывернулась и побежала. Он бросился следом. Наступил на задник моей босоножки, она слетела. Я споткнулась и упала. Наполи схватил меня за руку. Вывернул ее, я закричала. Этого он не ожидал. Я воспользовалась этим и рванулась к пистолету. Выхватила его у Наполи и зашвырнула в реку. Он ударил меня по лицу. — Она показала на синяк под глазом. — Я вцепилась ему в волосы и рванула. Он упал, а я снова побежала.
   — В какой-то момент ты выстрелила ему в живот из старого пистолета твоего мужа.
   — Я не знаю ни про какой старый пистолет! — воскликнула она. — Я не убивала Наполи.
   — Кто-то же пустил ему пулю в живот.
   — Савич.
   Он задохнулся от нелепости ее слов. До изумления. — Савич? — Да. Он засмеялся:
   — Любимый козел отпущения. Сначала ты используешь его имя, чтобы заманить меня в дом на тайное свидание. А теперь пытаешься…
   — Это правда!
   — Ты видела, как Савич застрелил Наполи?
   — Да.
   — И он оставил тебя в живых?
   — Он меня не заметил.
   На этот раз Дункану смеяться уже не хотелось. Его терпение тоже подходило к концу. Он жестко посмотрел на нее и сказал:
   — Попробуй еще раз.
   Она глубоко вздохнула, словно собираясь рассказывать длинную запутанную историю.
   — Я побежала от Наполи…
   — А лучше помолчи. Я устал от твоего вранья. Ты убила Наполи. Иначе ты бы известила полицию.
   — Я не могла.
   — Не могла?
   — Я знала: все решат, что я его убила. Как Троттера. Никто бы мне не поверил.
   Он и не поверил. В особенности про Савича, в особенности теперь, убедившись в том, как близко Элиза с ним знакома. Но пока он решил ей подыграть.
   — Ладно, ты убежала и волшебным образом спряталась от Савича. Где ты была десять дней? На что жила? Откуда брала деньги? Наши полицейские прочесывали Восточное побережье от Майами до Метл-Бич, проверили каждую гостиницу, каждый мотель, от дорогих до самых дешевых. Автовокзалы, аэропорты, лодочные станции, прокат автомобилей. Мы проверили все, на чем можно передвигаться.
   Включая мотоциклы, велосипеды и самокаты, — сердито закончил он. — Как тебе удалось исчезнуть? Тебе помогали?
   — Помогали? Нет. У меня был план на случай непредвиденных обстоятельств. Я его давно разрабатывала. Спрятала деньги в надежном месте, приготовила кредитку на чужое имя, поддельное удостоверение личности и место, где спрятаться.
   — В дом, где мы встречались, ты не возвращалась. Она наклонила голову.
   — Ты возвращался туда, чтобы меня найти?
   — Да, возвращался.
   — Один? Или с напарницей? Он не стал отвечать.
   — Ты пряталась до тех пор, пока не прекратились поиски. Теперь никто уже не ищет твои останки. Зачем ты вернулась? Зачем пришла ко мне? Зачем просто не осталась мертвой?
   Слова его были жестокими, видно было, как они задели Элизу. Но он не отказался от вопроса. Наконец она тихо сказала:
   — Я вернулась, потому что мне надо закончить одно дело.
   — Да, я в курсе. То, что вы затеяли вместе с Савичем. — Заметив ее недоумение, он медленно двинулся на Элизу. — Я видел фотографии. Те, которыми Наполи тебя шантажировал.
   — Шантажировал меня? О чем ты говоришь? Какие фотографии?
   Мысль о том, чтобы ударить женщину, была Дункану отвратительна. Но воспоминание о фотографиях с ней и Савичем взвинтили его до предела, до того, чтобы дать ей пощечину. По крайней мере как следует встряхнуть ее, чтобы исчезло из ее выразительных глаз это подделанное недоумение.
   Еще ему хотелось прикоснуться к ней, прижать ее к себе и вдохнуть запах мокрых от дождя волос и кожи — просто чтобы убедиться, что она живая и теплая, что это не злая шутка его воображения. Просто чтобы вспомнить, до чего же это здорово — держать ее в своих объятиях.
   В нем боролись снова долг и желание, и за это он ее ненавидел.
   — Будь проклят тот день, когда я тебя увидел впервые, — сказал он, думая об этой борьбе. — Будь ты проклята за то, что втянула меня в свои интриги, какими бы они ни были. Я молю бога…
   Телефон зазвонил так внезапно, что они оба вздрогнули. Когда он зазвонил снова, они посмотрели на трубку.
   — Дункан, не отвечай. Пожалуйста.
   — Заткнись.
   Он махнул на Элизу пистолетом, чтобы она отошла, и поднес трубку к уху:
   — Алло?
   Около тридцати секунд он слушал, не сводя глаз с ее лица. Потом сказал:
   — Конечно. Сейчас приеду.
   Даже когда связь разъединили, он продолжал смотреть на нее.
   Она нетерпеливо вздохнула. Облизала губы.
   — Что?
   — Сегодня вечером из реки выловили женщину, — медленно сказал он. — Судья Лэрд только что опознал в ней тебя.

Глава 23

   — Внешний вид ужасен, — благоговейно понизив голос, сказал Дотан Брукс. — Ты ведь знаешь, как выглядят утопленники, а она как раз из их числа. — Он оглядел Дункана. — Мокрая была, совсем как ты сейчас.
   С одежды и волос Дункана текло.
   — Я только вернулся, и мне сразу же позвонили. Не хотел терять время на переодевания.
   Он приехал в морг со всей возможной поспешностью; До бара «У Смитти», где осталась машина, пришлось бежать под дождем. Они с судебным экспертом стояли на почтительном расстоянии от судьи, чтобы тот мог побыть наедине с трупом на каталке. Тело было полностью закрыто простыней; открытой оставалась только правая рука, которую судья сжимал в своих ладонях. Он плакал, не таясь.
   Тело обнаружила команда буксирного катера под пристанью для буксиров. От моста Талмадж до пристани было Далеко.
   — Почему она не всплыла раньше? — спросил Дункан.
   — Думаю, зацепилась за что-нибудь под причалом. Рыбы ее как следует поели. И на завтрак, и на обед, и на ужин. Потом она каким-то образом отцепилась от того, что ее удерживало, вот и всплыла.
   — Как же он опознал ее, если труп так обезображен?
   — По родинке. В нижней части живота, частично закрытой волосами на лобке. О такой может знать только муж или любовник. Я сказал, что мы можем подождать с идентификацией, пока не получим записи зубной формы, но он настаивал, хотел взглянуть. Когда увидел ее лицо, то есть то, что от него осталось, чуть в штаны не наложил. Сказал, что это не может быть его красавица Элиза. А когда заметил родинку — у него чуть инсульт не случился, честно тебе говорю. Так и свалился бы на пол, если бы я его не подхватил. — Дотан достал из кармана брюк пакетик «Эм-энд-Эмс», вскрыл. — Будешь?
   — Нет, спасибо. Есть следы борьбы с Наполи? Дотан сунул в рот горсть конфет и принялся жевать их, с шумом разгрызая.
   — Пока нет, да и откуда им взяться. Я посмотрю повнимательнее, когда буду делать вскрытие. Никаких пулевых ранений, если ты про это.
   — Причина смерти — утопление?
   — Если так, в легких будет вода.
   — Во что она была одета?
   Дотан подвел его к стерильного вида столику, на котором были разложены наручные часы на кожаном ремешке и три предмета одежды — до предела грязные и промокшие. Несмотря на замызганный вид, их можно было узнать.
   — Судья говорит, это ее часы, — сказал судебный эксперт. — И одежда, в которой он видел ее в последний раз.
   — Ему легко узнать. Он сам ее покупал.
   Дункан оставил Дотана дожевывать свои конфеты и подошел к каталке. С левой стороны, чтобы видеть лицо судьи. Он притворился, что разглядывает мертвое тело под простыней, но на самом деле разглядывал убитого горем мужа Элизы.
   Тот утер слезы тыльной стороной ладони, поднял глаза и кивнул в знак приветствия:
   — Детектив.
   — Все, кто участвовал в расследовании, передают вам свои соболезнования.
   — Благодарю.
   Дункан собрался с духом и приподнял край простыни. Дотан смягчил краски. Живот у Дункана скрутило. Разложение сделало черты настолько неразличимыми, что это и лицом-то назвать было нельзя. Одно ухо между тем осталось нетронутым. Он заметил, что оно было проколото, но без сережки. Волосы мокрые, спутанные непредсказуемым течением реки; на вид они были того же цвета и длины, что у Элизы. Он опустил простыню.
   — Вам, должно быть, нелегко увидеть ее такой. Судья зажмурил глаза.
   — Не можете представить, что это за боль.
   — И вы уверены, что это ваша жена?
   Он открыл глаза и с упреком посмотрел на Дункана:
   — Вне всяких сомнений.
   — Судья Лэрд, я не хочу спорить с вами. Просто людям случалось неверно идентифицировать тела. Вас бы не вызвали сюда, если бы ситуация не была такой трагичной. Вы были напуганы, эмоционально и физически истощены. В таких обстоятельствах легко ошибиться.
   — Я не ошибся. Доктор Брукс рассказал вам о родинке?
   — Да.
   — Я не мог ее спутать.
   — Разумеется. В любом случае мы окончательно убедимся, когда получим записи зубной формы.
   — Конечно. Завтра я предоставлю доктору Бруксу все, что ему нужно. — Он посмотрел на закрытое простыней тело. — О, как бы я желал ошибиться. Но увы — это Элиза. — Он наклонился к руке, которую сжимал в своих ладонях. Она была мертвенно-белого цвета и — Дункан знал это — холодная и омерзительная на ощупь. Судья поцеловал ее. Выпрямившись, он сказал: — Очень сложно быть государственным служащим, когда у тебя личное несчастье.
   — Даже в своем горе вы остаетесь в центре внимания, — сказал Дункан, поняв, к чему тот клонит.
   — Пресса, я думаю, уже поджидает у входа.
   — Исчезновение вашей жены наделало шума. Теперь пора поставить точку.
   — Сейчас я не могу общаться с прессой. И потом, я хочу побыть с Элизой как можно дольше, пока доктор Брукс не начнет вскрытие. — Голос изменил ему. Судья закрыл глаза рукой.
   Дункан обогнул каталку и подошел к судье.
   — Судья, я уверен, что доктор Брукс подождет столько, сколько вам будет нужно. Мы выставим снаружи охрану, чтобы оградить вас от прессы, когда вы будете уходить. А пока пусть с ними разбирается отдел по связям с общественностью.
   Он повернулся, чтобы уйти, но судья остановил его:
   — Детектив Хэтчер, мы с вами сначала немного не поладили. Должен вам сказать, что вы были необычайно деликатны со мной, пока длился весь этот кошмар. Знайте, что я высоко ценю все, что вы сделали для меня и жены.
   Дункан пожал протянутую ему руку. Но, глядя судье в глаза, он думал: «Далеко не все, что я сделал для твоей жены, ты бы оценил так высоко, ах ты, лживый сукин сын».
   Она сидела на полу в ванной комнате, где он приковал ее наручниками к стоку под раковиной. Когда он потащил ее в ванную и надел наручники, она сопротивлялась, как тигрица. Она умоляла его не оставлять ее здесь, но он ушел. Сказал, что это для ее же безопасности. На самом деле Дункан боялся, что она обманет его и снова сбежит.
   Он по-прежнему думал, что она в сговоре с Савичем. Перед тем как выйти из дома, он установил сигнализацию. Хотя по возвращении лампочки на панели светились как обычно, не зарегистрировав вторжения, он поднялся по лестнице, держа наготове пистолет.
   Она была одна, в той же позе, в какой он ее оставил, только больше не сердилась. Или просто была слишком измотана, чтобы наброситься на него, когда он присел и расстегнул наручники. Он помог ей встать на ноги.
   — Что случилось? — спросила она. Он подождал, пока она помассирует затекшие запястья, потом снова надел наручники. — О, пожалуйста, не надо, — умоляюще сказала она, пока он щелкал замком. — Зачем?
   — Мне так спокойней.
   — Ты мне по-прежнему не веришь?
   Он заглянул в шкаф, достал сумку из грубой ткани, бросил ее на кровать и раскрыл «молнию».
   — Кроме дождевика, с собой что-нибудь есть?
   — Нет. Ты видел Като?
   — Да. Видел.
   — Где?
   — В морге.
   — И он опознал мой труп?
   — Там были твои часы.
   — Наполи заставил меня снять их и отдать ему.
   — В машине их не было.
   — Тогда, вероятно, их унес Савич.
   — Вероятно. — Ему о многом надо было узнать, но только после того, как они уедут в безопасное место. — Где ты была эти десять дней? — спросил он, открывая один за другим ящики комода и зашвыривая вещи в сумку.
   — В доме на Хилтон-Хэд. Я сняла его полгода назад, заплатила сразу за год вперед, но впервые воспользовалась им только на прошлой неделе.
   — Как ты добралась до острова?
   — Некоторое время назад я купила себе подержанный автомобиль и оставила на платной стоянке. Так я могла быстро уехать, если бы мне понадобилось. Той ночью я дошла туда пешком от моста.
   Он замер и посмотрел на нее.
   — А потом вернулась? — Один из маршрутов на остров проходил через мост Талмадж.
   — Нет. Свернула на шоссе.
   — Вернуться через мост было бы слишком большой наглостью, даже для тебя, — съязвил он. И продолжил сборы. — Как ты сумела раздобыть дом, машину и все остальное, если муж приставил Наполи за тобой следить?
   — Наверное, постоянного наблюдения не было.
   Или Наполи утаил часть информации, чтобы позже выложить судье как новую ставку в игре и еще обогатиться.
   — Где теперь машина?
   — На прежнем месте. Сегодня вечером я узнала из новостей, что поиски прекращены, и вернулась с Хилтон-Хэд. Оставила машину на платной стоянке и пешком пришла сюда.
   — Аренда дома и машины. Да от этого останется целая кипа документов. Их даже слепой без труда отыщет.
   — Почему же тогда никто не отыскал их, пока меня не было?
   — Очко в твою пользу, — кисло согласился Дункан. — Но я не хочу рисковать. Ты должна оставаться в тени.
   — Сколько?
   — Пока я не придумаю, что делать.
   — Со мной?
   — Со всем. Твой муж предоставил труп, чтобы мы перестали тебя искать и закрыли дело. Мне нужно выяснить, почему.
   — Пожалуйста, не называй его моим мужем.
   — Вы с ним женаты.
   — Я его презираю.
   Несколько секунд он смотрел ей в глаза, потом ушел в ванную и собрал из шкафчика туалетные принадлежности.
   — Как ты провернула эти сделки? Дом, машину?
   — Под вымышленными именами. Я купила машину с рук в Южной Каролине. Там она и зарегистрирована. Като ничего про это не знает. Я уверена.
   — А я нет, — сказал он, ссыпав туалетные принадлежности в сумку поверх одежды. — Мне это не нравится.
   Он заглянул в шкаф, проверил, не оставил ли чего важного, потом забрал с верхней полки пистолет и коробку с пулями. Положил их в сумку и застегнул «молнию».
   Затем огляделся, думая, увидит ли он эту комнату снова. Но времени на сентиментальные размышления не было. Он подобрал плащ Элизы и отдал ей в скованные наручниками руки.
   — Куда мы едем? — спросила она.
   — Еще не знаю. Но здесь тебе оставаться нельзя. Ты мне пока нужна мертвая. Разувайся. — Она принялась молча развязывать шнурки кед. Он сунул их в карманы дождевика. Торопливо вытер полотенцем следы в ванной. — Если кто-нибудь придет тебя искать, я не хочу, чтобы он увидел твои следы.
   — Кто придет меня искать?
   — Может, твой дружок Савич.
   — Мы не друзья с Савичем. Особенно если он узнает, что я видела, как он застрелил Наполи.
   Дункан на это не ответил, перекинул через плечо ремень сумки и, взяв Элизу за руку, стал спускаться по лестнице, ведя ее за собой.
   — Я оставил машину в переулке. — Он провел ее через темный дом в кухню, к черному ходу.
   Приоткрыл дверь и осторожно выглянул в сад. Как и все сады города, этот изнемогал от дождя. Растения согнулись под тяжестью воды. Ничего особенного Дункан не заметил; никакого движения, только дождь льет по лужам.
   Он достал ее кеды из карманов, всунул в них ее босые ноги.
   — Так, двинулись. — Он потянул ее за руку, но она осталась стоять на месте. Он повернулся. — В чем дело?
   — Теперь ты мне поверил?
   Несколько секунд он смотрел на ее мрачное лицо, потом спросил:
   — У тебя есть родинка на лобке, наполовину скрытая волосами?
   Она выразительно посмотрела на него.
   — Там было темно, — пояснил он. — Я мог ее не заметить.
   — Нет у меня никакой родинки.