Браун Сандра. Рикошет

   Они подъехали к «Казармам». Дункан припарковался на свободное место на стоянке. Но ни Диди, ни он не спешили выходить из машины. Он наклонился вперед, скрестил руки на руле и стал смотреть на обычных прохожих и полицейских, сновавших через вход со стороны Хабершем-стрит.
   Он чувствовал, что Диди смотрит на него. И все же не захотел первым нарушить напряженную тишину.
   — Слушай, Дункан, я понимаю, как тяжело не обращать внимания на ее лицо. Ее тело. Несмотря на слухи по поводу моей сексуальной ориентации, которые распускают уроды вроде Уорли, я совершенно нормальная. И это не значит, что я заблуждаюсь насчет привлекательности Элизы. Я восхищаюсь — ладно, восхищаюсь и завидую — тому, как она выглядит и как на нее реагируют мужчины. Видишь, я с тобой откровенна. И ты, в свою очередь, не должен ничего от меня скрывать.
   Она замолчала. Он ничего не ответил. Тогда она продолжила:
   — Ты можешь честно, как на духу, признать, что теряешь объективность, когда смотришь на нее?
   — Я полицейский.
   — С членом. А у него, как известно, совести нет. Тут он повернулся и взглянул на нее.
   — Разве ты хоть раз, хоть когда-то, замечала, что я допускаю компромиссы в расследовании?
   — Нет. Для тебя постоянно да или нет, черное или белое. Ничего серого, неясного. Поэтому я, как только получила звание детектива, просила, чтобы меня сделали твоей напарницей.
   — Так о чем мы тогда спорим?
   — Ты никогда не вел дело с участием женщины, которая тебе нравится. А на том вечере она тебе понравилась с первого взгляда. Не отрицай.
   — Просто симпатичная мордашка среди этих рож.
   — Которая поразила тебя, словно удар молнии.
   — Это случилось до того, как я узнал ее имя. И тем более до того, как она пристрелила человека.
   — Значит, твое влечение умерло вместе с Гэри Рэем Троттером? Ничто не тревожит твой пах, когда она рядом?
   Большим пальцем он смахнул со лба капли пота.
   — Диди, она кого хочешь с ума сведет. Ты что, думаешь, я этого не понимаю?
   Она подняла брови, показывая, что это не тот ответ, который бы ее успокоил.
   — Во-первых, — сказал он, — она замужем.
   — Ты презираешь ее мужа.
   — К делу не относится.
   — Надеюсь.
   — К делу не относится, — твердо повторил он. Диди не стала настаивать, но по ее лицу было видно, что она все еще сомневается.
   — У меня достаточно подружек и сексуальных связей.
   — Мягко говоря.
   — И назови хоть одну замужнюю. Диди молчала.
   — Вот именно, — сказал он. — Диди, я расширил нормы сексуальной этики, чтобы они подходили к моему образу жизни и требованиям момента. Но измена для меня под запретом.
   Она кивнула:
   — Ладно, верю. Ну а если бы она не была замужем…
   — Она по-прежнему оставалась бы главным подозреваемым текущего расследования.
   Диди просияла:
   — Текущего. Значит, мы еще покопаемся в этом деле?
   — Да, — мрачно сказал он. — Я тоже чувствую, здесь что-то не клеится.
   — Все дело в ней. Она… как бы это сказать? Скользкая?
   — Ты проверяла ее, но почти ничего не нашла, так? Диди принялась загибать пальцы:
   — Полиция ее не задерживала, больших долгов нет, до замужества в газетах о ней не было ни строчки. Она появилась из ниоткуда.
   — Никто не появляется из ниоткуда. Диди задумалась:
   — У одной моей подруги есть кое-какие светские связи. Очень часто лучшую информацию можно получить из обычных сплетен.
   — Сделай это незаметно.
   — Мне даже расспрашивать ее не придется. Уверена, стоит упомянуть имя Элизы Лэрд — и только успевай слушать. Моя подруга жить не может без сплетен.
   Они вылезли из машины и подошли ко входу в здание. Но Дункан не стал подниматься по ступенькам, а пошел Дальше по улице. Диди спросила, куда он направился.
   — Я уже несколько дней не звонил своим. Не хочу говорить с ними в офисе, когда вокруг снует столько народу.
   Она зашла внутрь. Дункан дошел до конца переулка и свернул за угол, оказавшись возле фасада здания, выходившего на Оглторп-авеню. Он прошел мимо черно-белого патрульного автомобиля выпуска 1953 года — он был чем-то вроде талисмана — и прошел еще с полквартала до кладбища в Колониальном парке.
   Пара неутомимых туристов, не обращая внимания на зной, фотографировали, читали таблички, пытались расшифровать вырезанные на могилах надписи. Возле одной из затененных скамеек Дункан остановился и сел, но мобильный не достал и родителям не позвонил. Не двигаясь, он смотрел на покосившиеся камни в изголовьях могил и выщербленные кирпичные арки.
   Он представил, как призраки поверженных героев революции смотрят на него, ожидая, что он будет делать. То, что считает правильным? Или, впервые за всю свою работу, он не послушает голоса совести?
   Неподалеку, над крышами, два одинаковых шпиля баптистского собора Святого Иоанна словно напоминали: грешить или нет — всего лишь вопрос выбора.
   Не обращая внимания на эти безмолвные предупреждения, он достал из кармана брюк записку, тайно переданную ему Элизой Лэрд во время рукопожатия.
   Он мгновенно почувствовал ее, зажатую между их ладоней. Элиза крепко сжала ему руку, чтобы она не упала на пол и не выдала ее. Глаза Элизы умоляли его об этом.
   Несмотря на мольбу в ее глазах, ему следовало тогда же объявить о записке. Если не сразу, то в тот момент, когда они с Диди остались вдвоем. Он должен был рассказать об этом своей напарнице, и они бы вместе развернули и прочитали эту записку.
   Но он этого не сделал.
   Теперь она, казалось, жгла ему ладонь, как раскаленный уголь. Несколько раз он повернул ее, рассматривая. Белый листок был сложен вдвое в небольшой квадратик. Он почти ничего не весил. Выглядел невинно, хотя он понимал, что это не так. Неважно, что там написано, ему это грозит одними неприятностями.
   Если в ней говорится о вчерашнем убийстве, значит, он виноват в сокрытии свидетельских показаний.
   Если это личное, что ж, тогда еще хуже.
   Первое касалось закона. Второе — нравственности.
   Сейчас еще не поздно показать записку Диди. Он бы придумал какую-нибудь отговорку, что не показал ее раньше. Она бы, конечно, ему не поверила, но возражать не стала чтобы скорее прочитать, что там написано. Они бы открыли записку, прочли и вместе проанализировали содержание.
   Или он мог просто уничтожить записку и до гробовой доски гадать, о чем же в ней говорилось.
   Вместо этого с трепещущим сердцем и затаив дыхание, дрожащими руками — призраки отцов-основателей неодобрительно смотрели на него, церковные шпили указывали вверх, на небо, словно пытались указать богу на его, Дункана, ошибку — он развернул записку. Она была написана аккуратным почерком.
   «Я должна увидеться с вами наедине. Пожалуйста».

Глава 7

   Элиза смотрела фильм на DVD. Экранизация романа Джейн Остен. Она видела его по меньшей мере десять раз и знала диалоги почти наизусть. Роскошные костюмы и декорации. Великолепные съемки. Затруднения, которые переживала героиня, были надуманными и легко разрешимыми. Конец — счастливым.
   В жизни все по-другому. Поэтому ей так нравилась эта история.
   — Я был прав, — объявил судья, войдя в небольшую комнату, где был установлен широкий экран и принадлежавшая Элизе внушительная коллекция дисков.
   Она взяла пульт и отключила звук.
   — В чем?
   Он сел рядом с ней на диван.
   — Гэри Рэй Троттер ни разу не появлялся в моем зале. Сразу после ухода детективов я позвонил в офис и велел проверить записи. Тщательно. Я никогда не председательствовал на слушании по делу Гэри Рэя Троттера.
   — А ты сможешь узнать, не был ли он свидетелем по Другому делу?
   — Могу, но на это уйдет больше сил, чем я намерен затратить. И потом, я практически уверен, что сказал детективам правду. Я никогда раньше не видел этого человека. Да и ты говорила, что его не знаешь.
   — Я так сказала, потому что это правда. Он помолчал, а потом ответил:
   — Элиза, я ничего другого и не имел в виду.
   — Прости. Я не думала, что это прозвучит резко.
   — У тебя есть оправдание. — Он нежно ее поцеловал. Когда их губы разъединились, она спросила, не хочет ли он выпить.
   — С удовольствием.
   Она подошла к бару для напитков, взяла тяжелый хрустальный графин с виски и наклонила горлышко над высоким стаканом.
   — Ты знакома с Робертом Савичем? Элиза чуть не уронила графин.
   — Что, прости?
   — Савич. Ты когда-нибудь слышала о нем?
   Она внимательно смотрела, как виски наполняет бокал.
   — Хм, имя вроде знакомое.
   — Так и должно быть. О нем то и дело болтают в новостях. Наркобарон. Не считая прочего.
   Сохраняя равнодушное выражение лица, она бросила в стакан два кубика льда, вернулась с ним к дивану и протянула его судье:
   — Надеюсь, тебе понравится.
   Он отпил глоток, похвалил и сказал, глядя на нее поверх стакана:
   — Это из-за Савича Хэтчер так на тебя ополчился. Она взяла диванную подушку и обняла обеими руками.
   — А какая связь?
   — Помнишь, я рассказывал тебе, что обвинил Хэтчера в неуважении к суду и отправил в тюрьму?
   — Ты говорил, судебное разбирательство оказалось незаконным и он из-за этого рассердился.
   — Суд был над Савичем.
   — А-а.
   — Детектив Хэтчер до сих пор не может мне этого простить, — сказал Като. — А достается тебе.
   Она поиграла пальцами с оборкой на подушке.
   — Просто он выполняет свою работу.
   — Разумеется, он обязан задавать вопросы при любом расследовании, но тебя они с напарницей с самого начала записали в подозреваемые.
   — Детектив Боуэн меня терпеть не может.
   — Завидует, — пренебрежительно махнул рукой судья. — Это видно невооруженным глазом, и даже младенцу ясно, почему. Но она — мелкая сошка.
   — Мне так не показалось, — тихо сказала Элиза, вспоминая, с каким подозрением вчера и сегодня глядела на нее эта женщина.
   — У Боуэн есть кое-какие награды, ты знаешь. Но ее кумиром остается Хэтчер. — Он захихикал так, что зазвенели кубики льда в бокале. — А он — крепкий орешек.
   — Что ты имеешь в виду?
   — Он умный и честный полицейский. Боуэн смотрит ему в рот. Его друзья становятся ее друзьями. К врагам это относится вдвойне.
   — Като, вряд ли он считает тебя своим врагом.
   — Может, я выразился слишком сильно, но он давно заимел на меня зуб и теперь срывает зло на тебе.
   — Значит, у него за пазухой не только суд над Савичем?
   — Я слышал о его домыслах. Он считает, я слишком снисходителен. — Он пожал плечами, словно до подобной критики ему не было никакого дела. — Обычная жалоба упертых полицейских.
   — Он не похож на Грязного Гарри^[10]. Он улыбнулся ее сравнению.
   — Нет, конечно, он упертый, но не до такой степени. На самом деле в этом человеке много противоречивого. Однажды он давал показания по делу убийцы ребенка, и, когда описывал место преступления, тельце жертвы, у него в глазах стояли слезы. Если бы ты увидела его тогда на свидетельской трибуне, ты бы решила, что он просто тряпка. Но говорят, когда он допрашивает подозреваемого, особенно если тот лжет или водит его за нос, а Хэтчер об этом знает, он становится совершенно другим человеком и может дойти до рукоприкладства. — Он погладил ее по волосам. — Сегодня ты видела его с этой стороны, верно?
   — Мне ни разу не было страшно за себя, — полушутя сказала она.
   — Он бы не посмел, — так же пошутил Като. — Между прочим, ее расспросы об очередности выстрелов, твоего и этого Троттера, звучали почти как оскорбление. — Он сделал глоток и задумался. — Пожалуй, стоит позвонить его начальнику, Биллу Жерару, а может, и самому шефу полиции Тэйлору.
   — Пожалуйста, не делай этого. Твердость ее тона его изумила.
   — Почему?
   — Видишь ли… — Она замолчала, пытаясь выдумать подходящий предлог. — Я не хочу привлекать внимания к тому, что произошло. Не хочу делать из мухи слона.
   Испытующе глядя на жену, он поставил виски на столик и положил ей руку на шею. Пальцы у него были холодные как лед.
   — Элиза, чего ты боишься?
   Сердце у нее упало, но ей удалось изобразить на лице недоумевающую улыбку.
   — Я не боюсь.
   — Ты боишься, что расспросы Хэтчера и Боуэн о вчерашнем приведут… к чему-нибудь? Более ужасному, чем то, что случилось?
   — Что может быть ужаснее человеческой смерти? Несколько секунд он пристально смотрел на нее, потом ласково улыбнулся.
   — Ты права. Забудь. Глупая мысль. — Он убрал руку и поднялся. — Досматривай свой фильм. Сказать миссис Берри, чтобы принесла тебе чего-нибудь?
   Она покачала головой.
   Он взял стакан, чтобы унести с собой. У двери обернулся:
   — Милая?
   — Да?
   — Если бы вчера ночью ты не спустилась вниз, ничего бы не случилось. Даже если бы Троттер нас ограбил — что ж, все хорошо застраховано. Может, с сегодняшнего дня тебе ограничить ночные прогулки по дому?
   Она слабо улыбнулась:
   — Наверное, ты прав.
   Он улыбнулся в ответ и уже собрался уходить, но вновь остановился.
   — Знаешь… есть еще причина, по которой Хэтчер продолжает изводить тебя допросами.
   — Какая?
   — Это дает ему возможность на тебя смотреть, — ухмыльнулся судья. — Несчастный мерзавец.
   Дункан сидел в своем кабинете за столом, заваленным бумагами, и прокручивал сообщения на автоответчике, чтобы Диди и остальные детективы, находившиеся в офисе, видели, как он занят. Кой черт дернул его развернуть эту записку!
   Он не мог понять, зачем Элизе понадобилось ее передавать. Зато он точно понял: ее рассказ о том, как она застрелила Гэри Рэя Троттера, был фальшивкой от начала и до конца. И дело не в том, что туповатому взломщику изменила удача. Если бы речь шла только о самозащите, она бы не стала передавать расследующему дело детективу записки с просьбой о встрече наедине.
   Которой не будет.
   Не будет.
   Он бросил возню с неотвеченными сообщениями, взгромоздил ноги на стол и достал желтый блокнот, в который записывал пришедшие в голову мысли.
   Были, помимо записки, и другие причины не верить рассказу Элизы Лэрд. Начиная с самого факта ограбления. С какой стати Троттер ходил пешком по такому фешенебельному району, как Ардсли-парк? На бульварах, опоясывающих район, машины шли потоком, но внутри все улицы были рассчитаны только на мам с колясками или бегунов-любителей. Человек, идущий пешком в половине первого ночи, немедленно вызвал бы подозрения. Вор-домушник со стажем, пусть даже неудачник, должен был об этом знать и наверняка оставил бы поблизости машину.
   Потом, казалось невероятным, что Троттер решил пробраться в дом именно в ту единственную ночь, когда миссис Лэрд забыла включить сигнализацию.
   Ладно, пусть тебя разморило после вина и секса. Но ведь эта усталость не смогла одолеть бессонницу. Она не заснула мирным посткоитальным сном. Нет, она спустилась вниз выпить молока, чтобы оно помогло ей уснуть. Разве эта прогулка по темному дому не напомнила ей об отключенной сигнализации?
   Во-вторых, почему, услышав шум в кабинете, она не проскользнула обратно на кухню и не вызвала 911? Почему ее первой реакцией было схватить пистолет и встретиться со взломщиком лицом к лицу?
   В-третьих, Троттер не был похож на человека, который станет рисковать, чтобы его поймали с поличным. Скорее он поджал бы хвост и дал оттуда деру. Только до чертиков уверенный в себе грабитель остался бы на месте и не побоялся встретиться с хозяевами, особенно если он просто хотел что-то украсть.
   Эта мысль привлекла внимание Дункана. Он вернулся назад, перечитал ее, подчеркнул «если он просто хотел что-то украсть», затем поставил радом большой вопросительный знак.
   — Эй, Дунк.
   Еще один детектив просунул голову в дверь кабинета. Его звали Харви Рейнолдс, но все называли Конгом из-за густых волос на теле, делавших Харви похожим на гориллу. Каждый дюйм свободной от одежды кожи был покрыт густой, курчавой, черной растительностью. О том, как он выглядел без одежды, боялись даже строить предположения.
   Сходство с обезьяной усиливалось из-за его толстой шеи, обширной грудной клетки и коротких ног. Несмотря на устрашающую внешность, он был добрейший парень. Он тренировал Малую Лигу ради команды, в которой играли его сыновья-близнецы, и обожал домоседку-жену. По его твердому убеждению, ему страшно повезло, что такое сокровище согласилось выйти за него замуж. Дункан, несколько раз видевший ее на разных собраниях, был согласен с Конгом. Она была сокровищем. Эти двое, без сомнения, жили душа в душу.
   — Можно отнять у тебя пару минут?
   Дункану хотелось обдумать последнюю записанную им мысль, но он отложил блокнот и жестом пригласил Конга войти.
   — Чем сегодня торгует Малая Лига? Конфетами? Журнальной подпиской?
   Конг добродушно улыбнулся:
   — Цитрусовыми из долины.
   — Что за долина?
   — А черт ее знает. Я потом тебе их всучу. Сейчас у меня к тебе дело.
   В отделе особых жертв Конг искал пропавших без вести. Иногда их с Дунканом расследования совпадали. Он подтянул к себе стул и оседлал его, свои ужасные руки он положил на стол.
   — Откопали что-нибудь на Савича после того суда?
   — Все глухо.
   — Изворотливый, сволочь.
   — Точно.
   — Он так и не получил ничего за тех двоих… как их… Боннет, да?
   — Да, а до этого был еще один парень по имени Чет Роллинз, — зло сказал Дункан.
   — Верно.
   — Ему ведь, кажется, даже обвинение за них не предъявили?
   Дункан покачал головой.
   — Я был уверен, что в этот раз ты его наверняка прижмешь. Ему и Фредди Моррис сойдет с рук?
   — Я ничего не могу сделать.
   — Мягкожопый судья, — пробормотал Конг.
   — Говорит, он и слушать ничего не будет, пока мы не предоставим ему железобетонные улики, — пожал плечами Дункан.
   — Да, и все-таки: федералы нашли что-нибудь?
   — Мне ничего не известно.
   — До сих пор злятся?
   — Еще как. Не пишут, не звонят. А уж я-то как по ним истосковался.
   Конг хихикнул.
   — Ну, если я могу помочь прищучить этого сукиного сына Савича…
   — Спасибо. — Дункан указал подбородком на зажатый в волосатом кулаке лист бумаги: — В чем дело?
   — Мейер Наполи. Дункан захохотал.
   — Да ты сегодня горы сворачиваешь.
   О Мейере Наполи в полицейском участке были наслышаны. Этот частный сыщик умел ловко облегчать кошельки своих клиентов на крупные суммы, давая взамен исключительно обещания, которые редко выполнял.
   Обычно он работал сразу на обе стороны. Если его нанимала жена в надежде получить доказательства неверности мужа, Наполи часто шел к мужу и за определенную плату обещал ему вернуться к жене ни с чем. Нередко он так утешал убитую горем супругу изменника, что она вновь начинала чувствовать себя желанной.
   — И на которой из них ты нашел Мейера Наполи? Конг подергал себя за мочку уха, поросшую черными волосками.
   — В этом-то и проблема. Я его не нашел.
   — Как?
   — Сегодня утром позвонила секретарша Наполи, сказала: он не пришел в офис на встречу с клиентом. Она раз десять позвонила ему домой и на мобильный, но он не ответил. Такого никогда не случалось. Говорит, он всегда поддерживает связь. Всегда. Без исключений. Она поехала к нему домой, посмотреть, может, он умер или что. Там его не было. Тогда она сообщила нам. И перезванивает каждый час, она уверена, с ним что-то случилось. Говорит, он никогда не пропускал утренних встреч с клиентами, ни при каких обстоятельствах. По ее словам, он никогда не берет больничный или отпуск, а если бы даже и взял, то непременно предупредил бы ее. Эта чертова баба так нас достала, что я уступил. Приехал в его офис и объяснил: если нет прямых доказательств насильственной смерти, взрослый человек считается официально пропавшим только по прошествии двадцати четырех часов с момента, когда его видели последний раз. Она сказала, что у него дома никаких признаков насилия она не заметила, но с боссом случилось несчастье, иначе он бы вышел на работу.
   Дункан понял, что у Конга была весомая причина все это ему рассказывать, и не мог дождаться, когда же тот перейдет к главному. Желудок активно напоминал ему о себе. Он слишком мало спал этой ночью и слишком много работал днем. Пора было купить домой жареного цыпленка, открыть банку пива, может, поиграть на пианино, чтобы дать мозгу возможность свободно поразмыслить о Троттере, понять, что он делал в доме Лэрдов и почему не сбежал, когда его обнаружили.
   Еще ему надо подумать о записке Элизы и о том, почему она передала ее и почему он не рассказал об этом своей напарнице.
   Конг продолжал рассказывать:
   — Я-то думал, Наполи хранит свой офис надежнее сейфа, как сокровищницу. Но секретарша была так взволнована, что даже не заметила, как я читал бумаги у него на столе. Она тем временем заламывала руки и кудахтала, где же сейчас ее босс.
   Тут Конг протянул Дункану лист бумаги, который принес с собой. На нем был отпечатанный на машинке список имен.
   — Я запомнил несколько имен, встретившихся в его бумагах, — объяснил Конг. — Как только вернулся в офис, отпечатал список, чтобы не забыть. Честно говоря, я считаю, Наполи залег на дно, чтобы не попасться тому, кого разозлил, — недовольному клиенту или какой-нибудь дуре, с которой трахался. Но если все же наш вонючка и попал в переделку — секретарша в этом не сомневается, — эти имена могут пригодиться. Будет ясно, куда можно поехать с расспросами.
   Дункан кивнул, показывая, что принимает объяснения Конга.
   — И вот почему я принес список тебе… — Конг указал на имя посередине списка. — Разве это не твой парень?
   Дункан прочитал имя. Медленно снял ноги со стола, взял у Конга список и прочитал снова. Потом хрипло ответил:
   — Это мой парень.
   — Настоящий скандал. С момента знакомства и до венчания прошло меньше трех месяцев.
   От «Казарм» до офиса Мейера Наполи в центре города было несколько минут езды. Диди решила воспользоваться Ими, чтобы поделиться с Дунканом добытыми сведениями 0 Прошлом Элизы Лэрд.
   — Ничего скандального или необычного в коротком Ухаживании нет, — возразил Дункан.
   — Особенно когда известный председатель суда высшей инстанции женится на официантке, которая разносит коктейли. Да-да, ты не ослышался, — заявила она в ответ на взгляд Дункана. — Элиза работала в баре загородного клуба, членом которого был судья Лэрд.
   — Это какого же?
   — «Серебристая волна», какого же еще. В общем, как только судья с ней познакомился, он стал играть в гольф ежедневно, иногда по два захода, но больше девятнадцати не набирал.
   Дункан припарковался возле приземистого квадратного офисного здания и прикрепил на лобовое стекло знак, что машина принадлежит полицейскому — иначе бы вездесущие саваннские добровольцы непременно выписали ему штраф. Он открыл дверцу и вышел, надеясь освежиться на ветерке. Воздух был неподвижным и душным. Солнце зашло, но от раскаленного тротуара все еще поднимался жар; подошвы его ботинок стали горячими.
   — Самое главное тебе рассказать сейчас или потом? — спросила Диди, когда они подошли к двери офисного здания.
   — Сейчас.
   — Судья был закоренелым холостяком, время от времени крутил романы с вдовами или разведенными, но о свадьбе речь никогда не заходила. Зачем делиться семейным богатством? Но Элиза свела его с ума. Он втрескался по полной программе. Говорят, она трахалась с ним до одурения, а когда он больше жить без нее не мог — дала от ворот поворот и не соглашалась на секс до тех пор, пока он не возьмет ее замуж.
   — Какого черта этот лифт не едет? — Хотя в здании работал кондиционер, он нимало не смягчил резкость Дункана, причиной которой, по его мнению, была адская жара. Он несколько раз нажал на кнопку, но из шахты не послышалось ни звука, свидетельствовавшего о спускавшейся к ним кабине. — Пойдем пешком. Здесь всего пара этажей.
   Диди стала подниматься вслед за ним по длинной лестнице. За несколько десятилетий на ступенях протерлись углубления от прошедших по ним подошв. Состояние здания было далеко не образцовым. От старых стен пахло плесенью.
   — Друзья и коллеги судьи были в шоке от их помолвки, — продолжала Диди. — Купил ей бриллиантовое колечко — заметил его?
   — Нет.
   — Маркиз, карат этак шесть. Это по скромным подсчетам.
   — Ты обратила на это внимание? — Обычно драгоценности Диди не интересовали.
   — Как я могла не заметить? — сказала она ему в спину; они огибали поворот, ведущий на площадку второго этажа, я от него чуть не ослепла на той веранде. Ты что, не видел, какая от него по всей стене радуга?
   — Видимо, нет.
   — Конечно, ты не мог оторваться от ее глаз.
   Он замер, обернулся и посмотрел на нее поверх плеча.
   — Скажешь, не так? — воинственно сказала она.
   — Я ее допрашивал. Мне что, делать это с закрытыми глазами?
   — Ладно, проехали. — Она махнула ему рукой, указав путь вперед. Он снова стал взбираться по лестнице, а она продолжила свой рассказ: — Короче, судья, влюбленный до беспамятства, устраивает пышную свадьбу. При таких обстоятельствах некоторые сочли это верхом наглости и неприличия и списали его расточительство на жадность невесты.