— Барахтаться мы, конечно, будем, деваться-то нам некуда, — медленно проговорил Марсель. — Для нас же будет лучше барахтаться до самого упора. В лапки к НКВД нам лучше не попадать. Это я вам авторитетно заявляю. Ну ежели, конечно, никто из вас не желает пройти все круги ада еще на этой грешной земле.
   — Амба, приехали, — Одессит отбил чечетку. — Всю жизнь я мотылялся по стране и всю жизнь гадал, где будут гнить мои косточки. На Одессу-маму я из скромности не рассчитывал ввиду перелетной профессии и ярой нелюбви ко мне одесской милиции. Рассчитывал на Ташкент или хотя бы на Саратов. А вот где, значит! Ну боже ж мой, какое место! И зашатаются над нами кривые кресты. А скорее всего, ничего не зашатается, ну разве лопухи. Свалят нас в ров и лопатами зароют.
   — Все, поскулили и хватит, — Спартак обвел взглядом обступивших его людей. Ну чистое заседание Генштаба, право слово. Ухмыльнулся: — Читаю в глазах немой вопрос: «Есть ли у нас какие-то шансы?»
   — Есть такой вопрос, — сказал Танкист. — И есть еще другой: не лучше ли всей оравой попереть на легашей? По-матросски, ревя, попрем на пули. Если легашей пригнали из тех, кто фронта не нюхал, может, и дрогнут. Прорвем кольцо... Ну, или помрем как люди.
   — Во-первых, не лучше, — сказал Спартак. — Во-вторых, шансы есть. И даже не скажу, чтобы очень дохлые. Наш шанс — это ночь. Ночью мы можем выскользнуть из окружения. Днем прорываться бессмысленно. Днем придется держать оборону... Словом, орлы, боевая задача проста, как собачий хвост, — продержаться до ночи. Плохо то, что еще только утро. Зато хорошо то, что дни сейчас короткие.
   — Они ж тоже не дурные, — с сомнением покачал головой Танкист. — Ночью плотнее сомкнут кольцо, выставят такие дозоры, сквозь которые и одному не просочиться, а уж отрядом...
   Он махнул рукой.
   — Есть кое-какие идеи и на этот счет, — сказал Спартак. — Одессит, тебе первому ставлю боевое задание. (Одессит шуточным макаром отдал честь.) Марш бегом по хатам. Экспроприируешь у крестьянского элемента все простыни, пододеяльники, наволочки и все белое белье. И волоки его сюда.
   — Саваны шить? — скроив серьезную рожу, спросил Одессит.
   — Шить будем, это я тебе обещаю. Только не саваны...
   — Маскхалаты, — догадался Горький. И вдруг расплылся в улыбке: — Просто и гениально! Этого, думаю, они никак не ждут. А ведь и вправду это дает нам хороший шанс. Особенно по темноте. Если еще затеять ложный, отвлекающий прорыв...
   — Затеем, — Спартак постучал карандашом по столу. — И еще кое-что затеем. Мы не первые на этой земле, кого окружают в населенном пункте превосходящие силы противника. На той же Финской подобное сплошь и рядом случалось, причем, что характерно, тоже в студеную зимнюю пору. Чаще белофинны окружали наших, но бывало и наоборот. Некоторым удавалось вырываться из, казалось бы, совершенно гиблого «котла». А я, позволю себе напомнить, прошел две войны, среди которых была и Финская. Так что кое-чему учен. И это кое-что мы обязательно применим. Достанем из загашника. Но об этом потом. Танкист! Возьми кого-нибудь, пошарьте в колхозных закромах. Нужен бензин, керосин, прочие горючие жидкости и все какие есть бутылки. Тряпья кругом навалом. Сможешь из этого приготовить зажигательные гостинцы?
   — А то! — хмыкнул Танкист.
   — Теперь вот что, хлопцы и орелики, — Спартак раскрыл тетрадь на страничке с наспех нарисованным планом деревни. — Слушайте и запоминайте с превеликим тщанием. Потому как от безукоризненного исполнения и полной согласованности действий зависит, продержимся ли мы до ночи. Короче, от этого зависят наши жизни. — Спартак помуслил карандаш. — Двое твоих, Горький, и двое твоих, Марсель, идут к речке. Они займут позиции здесь и здесь, — Спартак поставил на карте крестики. — Здесь укроются за деревьями, а тут залягут за коровьей изгородью. Место открытое, просматривается хорошо, в случае если они пойдут там, до нашего подхода вчетвером вполне их можно задержать. Только думаю, через реку штурмовать они не станут. Понести гигантские потери в их планы никак не входит. Самые опасные направления — со стороны дороги и со стороны колхозного коровника, где лес вплотную подступает к деревне. Здесь поступим вот как...
   Вскоре тетрадный лист оказался изрисован крестиками и стрелками. Спартак скрупулезно разъяснил каждому его задачу, часто и совершенно сознательно повторяя одно и то же — все-таки сейчас рядом с ним были люди в большинстве невоенные.
   — ...Диспозиция диспозицией, а боевой дух — это, пожалуй, поважнее будет, — закончил Спартак инструктаж. — Втолкуйте каждому из своих парней, что наше положение не просто не пропащее, а еще вполне сносное. У нас есть оружие, у нас есть боеприпасы. И не по одному патрону на ствол, как зачастую бывало в начале войны с фрицем, а вполне приличный запас, который, даст бог, еще и пополним. У нас есть еда, вода. Мы встречаем врага не в чистом поле — у нас стены, за которыми можно укрыться и согреться. Если уж на то пошло...
   В избу влетел один из блатных.
   — Шухер, бродяги! Там на дороге... Фу-у... — он замолчал, пытаясь отдышаться.
   — Что там? — шагнул к нему Марсель.
   — Там Ухо с легавыми, — сказал вбежавший...
   Энкавэдэшники подогнали грузовик к выходу дороги из леса на открытое пространство, разделявшее лес и деревню. Задом подогнали. В кузове с пола поднялся человек, предъявил себя в полный рост и тут же вновь рухнул на доски, чтобы не сняли очередью или метким одиночным выстрелом. У этого человека были серьезные основания опасаться за свою жизнь. На такую сволочь, как Ухо, никто из товарищей Спартака, да и сам Спартак, пули бы не пожалел. Потом над задним бортом показалась башка. Ухо приложил ко рту жестяной рупор.
   — Братья! Братья-повстанцы! Люди! Нам дают амнуху!
   Спартаку и находившимся с ним людям — они засели внутри самого крайнего деревенского дома, распахнув окна, — прекрасно было слышно, что выкрикивает парламентер. Хотя, конечно, благородное слово «парламентер» к такой гниде никак не годилось.
   — Братва! Смертная казнь отменена! Уже давно отменена, а вертухаи от нас скрывали! Расстрелов не будет! Слышите! Кто сам выйдет и сдастся, дела тех будут пересмотрены! Сукой буду!
   — Почему будешь, ты и есть сука, — сквозь зубы процедил рядом со Спартаком Марсель.
   — Будут разбираться в причинах бунта! Почему, из-за чего... — надрывался Ухо. — Накажут Хозяина и кумовьев! Вышла бумага, что мы невиновны! Что нас довели! Вертухаев будут карать за превышение, а нам срока накидывать не будут! Это приказал сам товарищ Сталин! Он сказал, что виноваты не мы, а начальники! Начальников под суд, а нам амнуху! Слышите, да? Сам товарищ Сталин!
   Ухо поорал еще немного про товарища Сталина и выдохся. Однако на этом речи не закончились. В кузове, оказывается, прятался еще один человек, теперь и его голова показалась над бортом, и к нему перешел рупор.
   — К вам обращается майор Коломеец, командир отряда НКВД. Мне поручено довести до вашего сведения, что руководство партии и страны приняло решение не применять к вам никаких репрессий. Также принято решение, в случае добровольной сдачи и выдачи зачинщиков, пересмотреть ваши дела. Товарищ Сталин лично станет заниматься вашими делами...
   — Кто бы спорил! — хмыкнул Марсель. — Ясно, пересмотрят...
   — Неужели он заливает? — каким-то сломанным голосом произнес кто-то из блатных. — Не может же он врать про товарища Сталина?
   — Ты чего несешь, падаль! — Марсель подскочил к блатному, схватил за грудки. — Мусорам поверил! Суке Уху поверил!
   — Выходит, истинные суки у тебя под носом были, — вдруг раздался голос Горького.
   — Ты прав, — Марсель повернулся к нему, отпустив блатного. — Ой как ты прав! Я вот чего скажу... Без толковища мочить вора неположено, конечно. Но какое толковище меня не поддержало бы? А, будь оно все проклято, иду на риск! — Марсель вдруг принялся стаскивать с себя бушлат. — Все равно не жить. Но ежели, помирая, я буду знать, что эта падла еще жива, мне будет очень грустно. Кто выскочит, пусть передаст, что я умер вором.
   — Ты чего задумал? — резко повернулся к нему Спартак.
   — Пойду к ним. Вроде как сдаюсь. Уж пику в ребра Уху всадить успею...
   — Не дури! — Спартак рванул Марселя на себя, завалил на пол.
   — Не удержишь! — заорал, отбиваясь, Марсель.
   — Подождите! Я пойду, — над возящимися на полу Спартаком и Марселем навис Поп. — Послушайте меня.
   — Куда ты собрался? — неприязненно спросил его Марсель, садясь на полу.
   — Тебя близко не подпустят ни к Уху, ни к этому майору. Выскочат солдаты, положат под дулами на снег, заставят карманы вывернуть. И главное: что даст нам убийство Уха?
   — А ты что собрался делать?
   — Буду говорить с ними, елико возможно долго. Надену рясу местного священника, назовусь парламентером и стану дурить им голову, мол, мы согласны сдаться, но нам нужны гарантии, мы хотим точно знать то, знать это...
   — А неглупо придумано, — сказал, помолчав, Марсель. — Что мыслишь, Спартачок?
   — Пожалуй, стоит попробовать. Лишний часок-другой протянем, уже хорошо. Как раз кое-что подготовить успеем...
* * *
   ...Священник в рясе, позаимствованной у местного попа, двигался в направлении грузовика. В вытянутой вверх руке он держал белый платок.
   — Жаль, что там Ухо, — процедил сквозь зубы Марсель. — Иначе можно было бы выдать Попа и в самом деле за местного священника.
   — И что бы это нам дело? — спросил Спартак.
   — А кто его знает, — пожат плечами вор. — Легавых бы провели. Уже приятно.
   Спартак с Марселем наблюдали за священником все из того же дома. Незачем было менять наблюдательный пункт. Ничто к этому не подталкивало. И вообще, на их маленьком фронте продолжалось затишье, что вполне устраивало окруженных в деревне беглецов.
   Священник тем временем подошел к грузовику, остановился. Облачившись в свою профессиональную одежду, он даже выглядеть стал по-другому. Распрямил спину, не шел, а шествовал. Спартаку почему-то вдруг пришел на ум протопоп Аввакум. Впрочем, тот, помнится, был старовером, так что сравнение оказалось не вполне уместное.
   К священнику метнулись из-за грузовика две фигуры с автоматами, а над задним бортом показались две головы — Уха и майора. Там, кажется, завязывался разговор. Или, если угодно, переговоры. И Спартак искренне надеялся, что священнику, применив искусство увещевания, удастся их затянуть.
   А потом... Потом произошло непредвиденное, немыслимое, невероятное.
   Поп как-то странно тряхнул правой рукой, из рукава рясы в ладонь вывалился некий предмет. Священник характерным образом вскинул руку. «Ствол?!.» — только успел подумать Спартак, как грянул выстрел.
   Голова Уха мотнулась, точно груша под боксерской перчаткой, на лбу мгновенно выросло темное пятно, заметное даже издали. И Ухо отшвырнуло в кузов.
   Второй раз выстрелить священнику не дали. Солдаты, находившиеся рядом и бывшие наготове, в упор прошили священника автоматными очередями.
   — Что он наделал! — закричал Марсель, хватаясь за голову. — Зачем?!
   Мгновение оба потрясенно молчали. Потом Марсель севшим голосом произнес:
   — А как же грех... Не убий и все такое...
   Но Спартака сейчас не волновали вопросы заповедей, его волновало совсем другое:
   — Теперь держись. Теперь начнется. Надо передать всем, чтобы приготовились... Мать твою, уж лучше б он майора завалил, пользы было бы больше и, глядишь, внесло бы панику в их ряды. Ну теперь уж чего...

Глава девятнадцатая
Бои местного значения

   Спартак в темпе обежал опустевшую деревню (зеки силой выперли из нее всех жителей вместе с председателем от греха подальше), проверил рубежи обороны. Все бойцы были на местах. Никто не дезертировал, никто самовольно не отлучился по пустяковым надобностям. Но вот что касается воинской дисциплины... Тут, как говорится, имелись отдельные недоработки. Блатные во главе с Клыком, обосновавшиеся в доме местного конюха, из которого открывался отличный обзор на раскинувшуюся между лесом и деревней пустошь, проводили время весьма беззаботно. Они где-то раздобыли самогон и теперь, понятное дело, распивали его самыми ударными темпами, закусывая пойло луком и салом. По их раскрасневшимся физиономиям было заметно, что они давно уже перевалили рубеж дозволенных фронтовых ста граммов.
   — Да не смотри волком, начальник, — оскалился Клык. — Не боись, встретим легавого врага со всем нашим усердием. Возьми-ка лучше причастись.
   — Сам ты начальник, — вяло огрызнулся Спартак, отмахнувшись от протянутой бутыли с мутным содержимым.
   Убеждать в чем-то было бесполезно. И ведь не вырвешь же бутылку, не расшибешь ее об угол стола. Это тебе не солдаты, эти могут и за нож схватиться. Для них Спартак всего лишь «мужик».
   «Ладно, черт с ними, — Спартак прикинул на глазок остаток в бутыле — до полного бесчувствия не надерутся, а во время боя быстрехонько протрезвеют».
   Маханув прямо из окна, Спартак огородами добрался до следующего поста. Через два дома от Клыка расположился Геолог с тремя фронтовиками. Они находились не все в одном месте, а на некотором расстоянии друг от друга. Один фронтовик в доме, другой за углом баньки, третий за перевернутыми санями. Все правильно. Ежели, к примеру, засадят из гранатомета или, не приведи господи, танковой пушки, то одним снарядом разом всех не накроют. Вот что значит боевой опыт. Геолог вообще обосновался с окопным комфортом: он лежал на дровнице, соорудив из поленьев бруствер и подложив под себя овчинный полушубок.
   Спартак опустился рядом с Геологом:
   — Что слышно, что видно?
   — Не слышно ничего. Но зато кое-что видно. Во-он там в березняке, чуть левее подломанной березки...
   — Ага, вижу.
   С их небольшого возвышения отлично просматривался залегший в березняке боец — темный силуэт, распластавшийся на белом снегу. Чуть в сторонке за поваленной сосной кто-то еще шевелился, но этот второй был укрыт от взглядов и пуль гораздо более надежно.
   — Борюсь с искушением произвести прицельный выстрел, — сказал Геолог. — Я, конечно, не ворошиловский стрелок, но, думаю, не промахнусь.
   — Не стоит, — сказал Спартак. — Попадешь или нет, еще вопрос, а вот себя обнаружишь точно.
   — Думаешь, еще не обнаружили?
   — Да кто его знает. Могли и не заметить. Ежели ты, конечно, не плясал на этой дровнице, не поднимал вверх шапку на стволе или что ни минута не высовывал голову.
   — Обижаешь.
   — Тогда есть шанс, что не обнаружили. Сомневаюсь, что по нашу душу пригнали отборные части...
   Геолог повернул голову к Спартаку, и в его глазах заплясали озорные черти.
   — А может... пощупаем их, тронем за вымя, а? Организуем легкую партизанскую вылазку в тыл врага. Вдруг народец нам попался дристливый, дрогнут, разбегутся по лесу, а там чем черт не шутит... отгоним и выскользнем из «котла».
   — Где и как вылезать станем? На виду, под огнем?
   — На одном фланге откроем шквальный огонь, чтоб головы те не смогли поднять, и имитируем вылазку, на другом — прорываемся в лес.
   — Брось, Геолог, ты плясать начинаешь. Знакомые симптомчики. Может плохо закончиться.
   — Да невмоготу уже валяться тут бревном. Лучше бы уж скорее началось.
   — Скорее не надо, — сказал Спартак.
   — Неужели ты всерьез надеешься, что сумеем продержаться весь день? Их и так на нас хватит, а если еще подойдут...
   — Как сказал один французский кент с погонялом Вольтер, Господь помогает не большим батальонам, а тем, кто лучше стреляет.
   — Что ж ты при всех не огласил столь замечательную мысль?
   — Ну не все же приходит в голову вовремя. Ладно, продолжу обход позиций...
   Спартак не считал себя ни Александром Македонским, ни маршалом Жуковым, поэтому не изобретал гениальных ходов с обходами по флангу, с засадными полками, с прожекторами в лицо и тому подобными ухищрениями. Оборону деревни он организовал до крайности просто. Посты охранения располагались по периметру деревни, а основные силы находились в центре селения, в избе, где размещался сельсовет и где на укрепленном на крыше шесте и сейчас трепыхался красный флаг. К тому участку, откуда пойдет энкавэдэшная атака, тут же для укрепления рубежа ринутся основные силы. Вот и вся тактика со стратегией. Хотя, конечно, громко сказано: «основные силы»...
   Опа! А это еще кто?
   — Стоять!
   Не было времени раздумывать и колебаться. Спартак перепрыгнул через невысокую изгородь, скинув автомат с плеча и сжав его в руке, чтоб не мешал при беге. Рывком преодолел пространство двора, повернул за угол дома, за которым только что скрылся невысокий незнакомец в кроличьем треухе. Вот он! Спартак наддал и стал нагонять беглеца. Оружия при нем не видно, но это еще ничего не значит.
   Возле кустов малины и покосившегося курятника за ними Спартак настиг убегающего, в прыжке сбил с ног и повалил в снег. И с ходу, действуя на рефлексе, заломил упавшему правую руку...
   Руку Спартак, правда, тут же отпустил, после того как незнакомец пискляво вскрикнул и обернулся.
   — Ты кто? — вырвалось у Спартака. Он видел перед собой конопатую пацанскую физиономию, испуганно хлопающие глаза, в которых набухали слезы. Мать-перемать, этот откуда здесь взялся?
   — Оттуда, вон из того дома, — пацан мотнул головой. По его щеке покатилась слеза.
   — Почему не ушел со всеми? — Спартак поднялся, закинул автомат на плечо, принялся отряхиваться от снега. Разумеется, он и не думал успокоенно расслабляться. Кто знает, что у хлопчика на уме и что припрятано в карманах. Равно как и неизвестно, не пробрался ли он сюда одному ему известным путем по приказу с той стороны, дабы выведать, где засели враги народа. Потому отпустить пацана на все четыре было никак невозможно.
   — А дом на кого бросить? — пацан тоже поднялся со снега.
   — Что значит «на кого»? Слушай, я вообще не понимаю... Тебя что, родители оставили? Сами ушли, а тебя оставили?
   — Мать позавчера в район уехала. Я одна осталась.
   Одна? Ну это уже ваше ни в какие ворота...
   Спартак сдернул с головы малолетки кроличий треух. Час от часу не легче! Так и есть. Девка. Тьфу ты пропасть!
   — А соседи чего про тебя не вспомнили? — Спартак опять нахлобучил на нее шапку.
   — Не знаю, — буркнула девка, отвернувшись. — Может, зашли, не увидели и ушли. У них спросите.
   — Ну а сейчас куда пробиралась?
   — Дык интересно, что вокруг делается. — И вдруг неожиданно... хотя теперь очень даже ожиданно ударилась в плач: — Дяденька, не трогайте меня!
   — Делать мне больше нечего, — устало сказал Спартак. — Только и думаю, как бы тебя потрогать, других забот нету... Вот ведь свалилась на мою голову...
   И как прикажете поступить? Отпустить из деревни к энкавэдэшникам? Так ведь не дойдет скорее всего. Даже если поменяет ватные штаны на юбку. Думается, легавым хватило и Попа — теперь станут палить во все, что движется со стороны деревни, как бы кто ни выглядел и чем бы ни размахивал.
   — Где пряталась-то? — спросил Спартак.
   — В подполе сидела.
   — Короче, так, — Спартак принял решение. — Там и будешь сидеть. Безвылазно. Скоро тут такое начнется... Пули будут свистеть, снаряды рваться. Выберешься из подпола только тогда, когда все окончательно стихнет и долго-долго не будет начинаться снова.
   Про пули со снарядами это он зря сказал — ее глаза округлились, и по щеке покатилась мутная слеза.
   — Не хочу в подпол! Хочу уйти отсюда! — вдруг громко выкрикнула девчонка.
   — Уйдешь отсюда и куда пойдешь?
   — В район пойду. За день доберусь. Я уже ходила. Не буду здесь сидеть!
   Ну не объяснять же, что к чему и чем опасно, не растолковывать же ей во всех печальных подробностях обстановку, не рассказывать о происшествии с Попом. К тому же и некогда было объяснять и уговаривать. Совсем некогда.
   Не долго думая, Спартак сграбастал девку в охапку, забросил на плечо и потащил в дом. По спине заколотили ручонки. Хорошо хоть не визжит в полный голос...
   Спартак затащил свою не слишком тяжелую ношу на крыльцо, прошел через сени, огляделся, ногой пнул дверь на кухню. Опустил девчонку на пол, но обхватил ее за плечи так, чтоб не рыпнулась.
   — Где подпол? Показывай живо!
   — Не хочу, — вновь заныла та.
   Ну, некогда в Макаренко играть и разводить педагогику.
   — Убью! — страшно выпучив глаза, боцманским голосом проорал Спартак. — Где подпол?!
   Девка вздрогнула и испуганно вытянула руку, показывая на затертый коричневый половичок. Спартак нагнулся, отшвырнул его... Ага, крышка с кольцом.
   — Полезай и сиди тихо. Живо!
   Из открытого подпола пахло оплавленным воском. Значит, свечки есть, это хорошо, при каком-никаком огне все же не так мрачно будет куковать...
   Захлопнув крышку, он заметил стоящую на табурете бадейку с колодезной водой и лежащий рядом деревянный ковш. Зачерпнул ковшом воды, жадно испил...
   Второй глоток застрял в глотке, Спартак застыл в неудобной позе. Неужто они! Мать твою... Не глядя бросил ковш и выскочил на крыльцо.
   Твою мать вперехлест и с загибом! Самое худшее, что могло произойти, происходило.
   Спартак отчетливо расслышал в окружающей деревню зимней тишине надвигающийся гул танковых моторов. Ошибки быть не могло. В чем, в чем, а в моторах Спартак разбирался. Конечно, сколько машин идет, он сказать не мог. Но не одна, это точно. А впрочем, и одной будет достаточно, чтобы устроить деревенским оборонцам Ватерлоо вперемежку с Курской дугой.
   Кенгурячьими прыжками Спартак понесся к сельсовету.
   Можно было себя успокаивать, например, тем, что танки — не самая скверная из возможных неприятностей. Ежели бы к деревеньке подогнали минометы «Катюша», вот тогда бы настал однозначный и неотвратимый капут. То же самое — ежели по наземному объекту под названием Кривые Кресты отбомбилось бы звено бомбардировщиков, несущих на себе по двести пятьдесят кило смерти. А танки... Танки — это еще потрепыхаемся. Все же есть бутылки с зажигательной смесью. Да и к деревне танки могут выйти только по дороге, по лесу не получится — помехой встанут какой-никакой сосновый лес, камни, овраги. А в то, что танкисты примутся методично обстреливать деревню издали, превращая ее в пустыню, Спартак не верил. Все ж таки это советский населенный пункт, а не фашистское логово. Не каждый командир решится в мирное время отдать приказ разнести в щепы дома колхозников, сравнять с землей сельсовет с документами и оставить без крыши над головой сотню человек сограждан. И дело тут даже не в благородстве. Просто никто не захочет взять на себя ответственность — пойдут доклады наверх, пока то, пока се... кто-то должен отдать подобный приказ на обстрел деревни, без согласования не решится.
   Все так, конечно, все здраво и логично... Однако слабенькое получалось успокоение...
   Спартак перемахнул через невысокий плетень и выбежал на главную и единственную деревенскую улицу. Гул танков слышался все отчетливее.
* * *
   Навстречу вылетели спартанцы во главе с Марселем.
   Котляревский увидел, как от боксов, где зимовала немногочисленная колхозная автотехника, выезжает грузовик и сворачивает на единственную деревенскую дорогу. Кто за рулем, Спартак разглядеть, разумеется, не успел.
   — Стой, падла!!! — вслед за криком длинная автоматная очередь прошила воздух. Кричал и стрелял Марсель.
   Впрочем, продолжать кричать и стрелять вслед грузовику было уже бесполезно. Грузовик только что пролетел по мостику, перекинутому через овражек, одолел короткий отрезок дороги и нырнул в лес.
   — С-сука... — выдохнул, подбежав к Спартаку, запыхавшийся Марсель. — Какая-то падла слиняла к легавым. Достану гниду — наизнанку выверну...
   — Это кто-то из фронтовиков сдристнул! — выкрикнул Клык, злобно зыркнув в сторону Федора. И тут же резко повернулся к Спартаку: — Танки, начальник, да?
   Не просто спросил, чтобы удостовериться, а с надеждой спросил. С надеждой на то, что Спартак авторитетно разуверит его. Мол, какие там танки, всего лишь тяжелые грузовики, а это поправимо. Но Спартак разуверять не стал... зачем? Он просто кивнул и шагнул к Марселю.
   — Брат, слышишь меня? Бери своих и дуй к коровнику. Легавые сейчас попрут на прорыв под прикрытием тяжелой техники. Совсем недавно так штурмовали немецкие города, а теперь вот... Жизнь.
   — А ты? — спросил Марсель.
   — А мы, — Спартак мотнул головой в сторону фронтовиков, — прикроем въезд в деревню.
   Он не стал растолковывать другу, что мало будет проку от блатных в борьбе с танками. Не столько потому, что у них нет навыка в обращении с зажигательной смесью: главное в другом — они никогда не сталкивались с бронированными машинами, летящими на тебя с охренительной скоростью. Тут у самого что ни на есть хладнокровного и выдержанного, но впервые попавшего в такой переплет, могут вылететь предохранительные клапаны нервной системы, и он, не помня себя, рванет прочь, прочь, прочь, куда глаза глядят, не разбирая дороги. И трусостью это не назовешь, просто всему есть пределы, в том числе и человеческой психике. Гораздо более полезны блатные могут быть в рукопашной — где необходима злость, ярость, исступление. Спартак почти не сомневался, что возле коровника как раз и заварится рукопашная. В конце концов, это простая аксиома захвата населенных пунктов: пехота врывается вслед за бронетехникой в удобных для прорыва направлениях. Второе наиболее удобное направление — коровник.
   Бой при коровнике, однако.
   Звучит...
   — Пошли. — И Спартак понесся по деревне к боксам, где должны быть приготовлены бутылки с коктейлем Молотова.