Буссенар Луи Анри. Необыкновенные приключения Синего человека (= Голубой человек)

   Феликс покачал головой, глубоко вздохнул и продолжал, будто бы и не слышал приятеля:
   - Ну, а ты, дружище Поль? Что поделываешь? Конечно, продолжил морскую карьеру? Ведь она так тебя привлекала.
   - Я капитан дальнего плавания... на хорошем счету у командования. Всю жизнь откуда-то возвращаюсь и вновь куда-то отправляюсь.
   - Ну, и как успехи?
   - О! Пословица гласит: "Кто много странствует, добра не наживает". Возможно, когда-нибудь я и стану миллионером, кто знает. Но сейчас имею скромный достаток.
   - Разве это важно? Ты счастлив... - Феликс снова вздохнул.
   - Счастлив и свободен, как чайка, подвластная лишь своему капризу. Крылья несут ее к облакам или навстречу волнам...
   - Ценю и допускаю такой образ жизни, но только не для себя. Я, словно утка, предпочитаю свой птичий двор, жизнь в четырех стенах, а "путешествую" не дальше бульвара и ближайших предместий. Раз в неделю мы с женой ходим в театр, по воскресеньям приглашаем друзей на баранью ножку, трижды в год устраиваем званые вечера.
   - Ах да, ты ведь женился! Когда я слышал о тебе в последний раз, речь шла именно о твоей женитьбе на мадемуазель... мадемуазель...
   - Аглае Ламберт. - Феликс вздохнул как-то особенно глубоко и задумчиво.
   - Черт побери! - сказал себе капитан Поль. - Для человека с большими доходами, известного столичного коммерсанта мой друг Феликс слишком часто вздыхает.
   - Ну, а ты... устроен? - Бакалейщик произнес это с таким выражением, как будто слово "женат" было ненавистно его губам.
   - Устроен!.. Надо же! Нет, я холостяк, закоренелый холостяк. Однако мы основательно застряли с тобой на бульваре. Здесь такая толчея. На нас уже косятся. Мы и вправду как два костыля на рельсах. Зайдем в кафе, самое время подкрепиться!
   - Сделаем лучше! Хочу воспользоваться случаем и показать тебе мою фирму.
   - Удобно ли это?
   - Оставь, пожалуйста.
   - Ну, так и быть. На твоем складе припасены, должно быть, почтенной выдержки бутылки со всего света?..
   - Еще бы! В этом не сомневайся!
   Так, беседуя на ходу, приятели миновали Монмартр* и оказались на маленькой улочке. Узкая, темная, сырая и грязная, улица Ренар - а именно так она называлась - представляла собой уголок старого Парижа из тех, что почти совсем исчезли в наши дни.
   ______________
   * Монмартр - район Парижа, в котором живут большей частью люди искусства.
   Дойдя до середины, они остановились перед массивными воротами, ведущими в просторный двор. С трех сторон его окружали кладовые, которые буквально ломились от провианта, и в воздухе носились неповторимые ароматы колониальных товаров.
   - Вот мы и пришли, - возвестил Феликс. - Местечко, конечно, не ахти, но наша семья издавна занимает его, ты же знаешь. Эти склады переходят от отца к сыну. Так что мы рассчитываем и дальше пользоваться ими.
   Над дверью красовалась старинная табличка. И хотя буквы на ней стерлись от времени и непогоды, надпись еще можно было различить: Обертен, наследник своего отца. - Колониальные товары. - Оптом и в розницу. - Париж. Прованс*.
   ______________
   * Прованс - область во Франции на побережье Средиземного моря.
   Затем шел длинный список названных товаров, который уж вовсе нельзя было прочитать. На всем лежала печать небрежения. Хозяин дома крепко стоял на ногах, а потому не видел никакой нужды в рекламе.
   Друзья прошли вдоль дверей складов, освещенных, несмотря на ясный день, газовыми фонарями. Всюду суетились приказчики в одинаковых передниках из грубой холстины. Они семенили по каменной лестнице с узкими ступеньками, поднимались на второй этаж, стучались в комнату, и дверь им открывала угрюмая служанка.
   - Сюда, старина, - пригласил бакалейщик. Лицо его, до недавних пор улыбающееся, становилось все мрачнее и мрачнее. - Ты в моих владениях.
   Затем, обратившись к служанке, добавил:
   - Мариет, скажите мадам, что я вернулся, и предупредите, что с нами будет обедать мой друг. А пока дайте нам бутылку мадеры*.
   ______________
   * Мадера - сорт вина.
   Они вошли в столовую, обыкновенную столовую, какую увидишь в доме любого торговца старого закала, уселись за стол орехового дерева, покрытый клеенкой.
   Между тем от взгляда моряка не ускользнула та мгновенная перемена, что произошла в лице его друга, как только он переступил порог собственного жилища.
   - Твоя мадера просто восхитительна, - сказал он, украдкой посматривая на бакалейщика, смаковавшего первый стаканчик, - превосходна, божественна!
   - Она пришлась тебе по вкусу? - заботливо спросил хозяин. - Дай мне твой адрес, я пришлю целый ящик.
   - Благодарю, от всего сердца благодарю. Но, прости, если вмешиваюсь не в свое дело, мне показалось, ты был так оживлен при встрече, а теперь вот совсем сник. Разве обладатель подобного эликсира может грустить?
   - Может! Мне душно здесь. Я невыносимо скучаю в этой старой конуре. Ее облупившиеся стены давят на меня. Коммерция? Сыт ею по горло!
   - И это в твоем-то возрасте, в тридцать лет!
   - В тридцать два, дружище, в тридцать два.
   - Пусть в тридцать два. Но что же дальше?
   - У меня шестьдесят тысяч франков ренты*, на пятьсот тысяч товара, великолепное имение... Есть ребенок - дочь, которую обожаю. Но все равно лучшие годы жизни пройдут в этом чулане. Если б ты знал, как я мечтаю носиться по весенним полям, ловить летом карпов в Луаре, охотиться осенью в песчаных равнинах Слони и...
   ______________
   * Рента - вид дохода, регулярно получаемый с капитала, земли, имущества, не связанный с предпринимательской деятельностью.
   - ...и нагуливать жирок зимой под треск камина. Феликс, какой ты умница! Это же замечательно!
   - О нет, я дурень, потому что ничего этого не делаю.
   - Но кто тебе мешает?
   - Это жалкое существование приносит столько страданий! - Бакалейщик выпил один за другим несколько стаканов мадеры, как бы подзадоривая себя. Вынужден прозябать здесь, словно цветок без света... Приход... расход... баланс... бухгалтерские книги... квитанции... сахар-сырец... мыло... масло... кофе... уксус... свечи... цикорий*... Что я знаю, кроме этого?! Сегодня вот инвентаризация! Ты только вслушайся: ин-вен-та-ри-за-ция! Это значит, что все перевернуто вверх дном, приказчики сбились с ног, кассир совершенно одурел, а моя жена не в себе...
   ______________
   * Цикорий - растение, которое используют как заменитель кофе или как добавление к нему; употребляют также в медицине.
   - Ты хочешь сказать, что на бульваре пережидал суматоху?
   - Все это, впрочем, пустяки, стоит ли об этом?
   - Но почему, почему, черт возьми, не покончить разом со всем и не отдаться наслаждениям деревенской жизни?
   - Ты забываешь, а вернее не знаешь, что женщина по имени Аглая Ламберт, госпожа Обертен, решила иначе.
   - А-а! Да ты сам себе не хозяин?
   - У нас шестьдесят тысяч франков ренты, а жена хочет двести тысяч.
   - Завидный аппетит!
   - А чтобы добиться этого, мне придется зарасти коростой на мерзкой улице Ренар. Один дьявол знает, может, я и издохну тут.
   На этих словах в комнату вошла служанка и объявила: мадам вот-вот появится.
   Хозяйка, вероятно, послала ее узнать что-нибудь, прежде чем незнакомец будет ей представлен. Но во все время, пока старая дева накрывала на стол, друзья не проронили ни слова. Раздосадованная тем, что ничего не удалось услышать, Мариет с головы до ног оглядела гостя. Бравый молодой человек, лет тридцати, широкоплечий, большерукий, с загорелым лицом, рыжеватый, светлоглазый, то и дело прикладывался к бутылке, по-прежнему украдкой поглядывая на приятеля.
   Феликс Обертен, минуту назад с таким жаром сетовавший на свою жизнь, барабанил пальцами по столу и в нетерпении смотрел на часы. Его друг, размышляя над услышанным, никак не мог объяснить себе, почему молодец с телом атлета, с густой пышной шевелюрой и непослушными, всклокоченными вихрами, с бычьей шеей ходит в собственном доме по струнке и беззащитен, словно пудель.
   На самом деле этот сильный малый, торговец колониальными товарами с улицы Ренар, был достоин сожаления. Его прекрасные черные глаза светились добродушием сильного человека. Большой, слегка приплюснутый нос свидетельствовал о том, что его обладатель не прочь вкусно поесть. Весь он напоминал милого кутенка, а пухлые, чувственные губы самим небом созданы были для того, чтобы улыбаться.
   Но капитан Поль не был физиономистом и потому не сумел распознать под маской добродушия полную неспособность к решительным действиям.
   Внезапно на лестнице послышался торопливый цокот каблучков по каменным ступенькам. Крик-крак! - ключ повернулся в замке, и дверь отворилась.
   Мужчины тотчас встали, и Феликс с выражением безотчетного испуга на лице слегка приглушенным голосом представил:
   - Моя жена!
   Моряк почтительно склонил голову перед маленькой женщиной, которая в то же время, казалось, заполнила собой всю комнату.
   - Дорогая, - продолжал бакалейщик, немного придя в себя, - позволь представить друга детства, капитана Поля Анрийона, о котором я так много рассказывал.
   Женщина едва поклонилась в ответ и прощебетала:
   - Очень рада, месье... Ах, эта инвентаризация... позвольте два слова Феликсу... дела есть дела, не так ли?
   Капитан собрался было что-то сказать, однако "крошка" властно прервала его на первом же слове. Он так и стоял с разинутым ртом, что не помешало ему заметить себе:
   "Тьфу ты! У моего друга Феликса жена - настоящий командир эскадры, без нее он ни шагу!"
   - С инвентаризацией кончено, - решительно заявила мадам Обертен, давая понять, что больше говорить не о чем. - Шестьдесят две тысячи восемьсот франков сорок сантимов чистой прибыли... более тысячи франков вознаграждение кассиру... более двух тысяч - приказчикам... сотня Мариет...
   - Прекрасно, мой друг, чудесно.
   - Шестьдесят две тысячи франков, - невольно вскрикнул капитан, - но это же замечательно! Мадам, позвольте выразить вам мое искреннее восхищение.
   - О! У нас могло бы быть и сто... двести тысяч, если бы муж захотел... Ах! Быть бы мне мужчиной!..
   - Вот уж сказала так сказала! Была бы ты мужчиной, ну и что?
   - Я всего лишь слабая женщина, не жалею ни времени, ни сил, и мне так досадно, что все впустую.
   - Ну, пошло! Снова ты? Счастья у нас прибавится, что ли? Или лучше нам станет в этой конуре, где я умираю от скуки? Может быть, мы перестанем есть эти ненавистные котлеты под отвратительным соусом, что продает мясник на углу? Да, нам подавай миллионы, а единственная служанка носится как угорелая, к тому же заменяет горничную! Неудивительно, что для стряпни у нее попросту не хватает времени, поэтому питаемся на бегу, на скорую руку, точно служащие, которым платят двести франков в месяц.
   Мадам Обертен раздраженно пожала плечами и воздела руки к небу, призывая Бога в союзники.
   Чувствуя себя не в своей тарелке, моряк не знал, как держаться, и приготовился уже уходить, когда Феликс, разгадав намерения приятеля, обратился к нему:
   - Котлеты под соусом бывают только на завтрак... на обед... Возможно, сегодня будет торжественный обед... как-никак инвентаризация. Останься, сделай милость.
   - О! Конечно же, месье, - преувеличенно любезно пригласила мадам Обертен. - Боже мой! Чувствуйте себя как дома. Вы старинный друг мужа, а значит, почти член нашей семьи.
   Капитан Анрийон молча поклонился и вновь уселся на ободранный бамбуковый стул. Доблестный моряк так удачно вписался в их семейный кружок, что мадам Обертен, быстро глотая горячий суп, без стеснения продолжала деловую беседу. Между тем в голове ее несчастного супруга вертелась кровожадная мысль: как было бы хорошо, если бы она обожгла однажды язык!
   Совсем еще молодая, не старше двадцати семи, очень красивая, с золотыми, ниспадающими на детский лоб волосами, с маленьким коралловым ротиком, с огромными голубыми глазами и темными ресницами, с ямочками на румяных щеках, мадам Обертен была бы очаровательна, если бы не слишком решительный взгляд, суховатый голос и резкие жесты. Она чем-то напоминала американскую ученую даму, не хватало только педантизма*, свойственного обычно женщинам Нового Света.
   ______________
   * Педантизм - преувеличенная точность, излишняя мелочь.
   Продолжая болтать без умолку, "малютка" успевала еще схватить что-нибудь с тарелки, решить сложные домашние проблемы, услужить гостю и довести до бешенства собственного мужа.
   - Но, дорогая, - перебил он ее наконец, - это вовсе не интересно Полю... Поговорим о чем-нибудь другом, умоляю тебя!
   - Как же так, - негодовала она, - что может быть важнее для серьезного человека, чем деловая беседа? Разве капитан дальнего плавания - это не тот же торговец? Моряк торгового флота! Может ли быть у мужчины звание достойнее? Коммерция для меня - все равно, что поэзия, - добавила она тоном Корнелии, говорящей о своих детях: "Вот мои сокровища!" - Еще одно словечко, только одно, относительно кофе. Во Франции кофе дорожает, не так ли, капитан?
   - Как и по всей Европе, мадам. На Яве* же, напротив, цены падают. И в Бразилии тоже.
   ______________
   * Ява - один из островов Малайского архипелага в Тихом океане.
   - Таким образом, если бы некий предприниматель захотел приобрести партию бразильского кофе...
   - Отправившись туда с двумястами тысячами франков, он заработал бы миллион в каких-нибудь четыре месяца.
   - Миллион!.. За четыре месяца!.. Ты слышишь, Феликс?
   - Слышу! Ну, и что дальше?.. Не хочешь ли послать меня в Бразилию попытать счастье?
   - А не ты ли сам все грозился уехать?
   - Нет! Не выйдет, - решительно заявил Феликс. Очевидно, под действием винных паров он впервые, быть может, осмелился возразить своему "командиру эскадры".
   Удивленная столь категоричным ответом, женским чутьем уловив, что не следует - во всяком случае сейчас - слишком нажимать на мужа, чье терпение было уже на исходе, мадам Обертен моментально сбавила тон и с нежностью произнесла:
   - Друг мой, подумай хорошенько! Путешествие в Бразилию - это же бесподобно! Капитан Анрийон может подтвердить.
   - Двадцать восемь дней туда, столько же обратно, два месяца там... Времени, чтобы облазить все бразильские рынки, более чем достаточно. И дело сделано!
   - Вот это разумная речь! В добрый час! Ты слышишь, Феликс?
   - Не слышу и не хочу понимать. - Бакалейщик даже повысил тон, видя, что жена начинает сдаваться. - К тому же я боюсь путешествий. Пусть торговля раздражает меня, пусть, но болтаться в море, которое я ненавижу, - еще хуже.
   - Но, дорогой, подумай: шестьдесят тысяч франков в год... Этого едва хватит на кусок хлеба. Мы занимаем приличное положение в обществе...
   - Положение разбогатевших бакалейщиков!
   - Несчастный, ты просто не хочешь понять! Ладно, буду откровенна. Знаешь ли ты настоящую причину моей, как ты говоришь, жадности?
   - Ну?
   - Хорошо! Я сама против скупости разбогатевших бакалейщиков и хочу дать ей бой! Моим оружием будет миллион! Я хочу быть первой на приеме в префектуре Орлеана, хочу, чтобы монсеньор* попросил меня о вспомоществовании беднякам. Роскошью и неслыханной милостыней я хочу затмить этих иссохших богатых вдовушек, хочу, чтобы у моей дочери была карета с гербами...
   ______________
   * Монсеньор - обращение к высшим лицам католического духовенства.
   - И ради этой красивой мечты ты отправляешь меня навстречу океану, желтой лихорадке, диким зверям, убийственному экваториальному климату?! Не слишком ли высокая цена для твоих амбиций?*
   ______________
   * Амбиция - честолюбие, тщеславие, спесь, чванство.
   - Ты находишь их неуместными?
   - Я нахожу их неуместными, идиотскими, возмутительными! Можно подумать, что в Орлеане не знают, с чего начинали твои предки...
   - Феликс!..
   - Они торговали кроличьими шкурками. Ходили по деревням с лесенкой за спиной и принюхивались, не пахнет ли кроличьим рагу. Если есть запах, значит, есть и желанная шкурка.
   - Месье! Вы нанесли оскорбление моей семье!
   - Я никого не оскорбил, так оно и было. Твои предки - бравые ребята, они всегда искали, чем бы поживиться. Правда, в чем им не откажешь, так это в честности. На ужин у них подавали головы от копченой селедки, а на обед постный суп. Они разбогатели на торговле старьем и шкурками. И в этом нет ничего постыдного. Но все орлеанское общество умрет с хохоту, узнав об уморительной претензии присутствующей здесь мадемуазель Аглаи Ламберт. Твои родители, безусловно, достойны всяческого уважения, но что делать, - до высшего света им далеко.
   - О! Вы, несомненно, были бы счастливы прикарманить прибыль от нашей скромной торговли!
   - Я этого не говорил! К тому же вы, кажется, забыли, что наши доли в деле равны. Мой отец, знаете ли, тоже не из последних оборванцев.
   - Покончим с этим, сударь. Вы унижаете меня, и я вам этого не прощу. Взгляд ее стал колючим, даже жестоким.
   - Но... дорогая моя, - спохватился несчастный бакалейщик. Он слишком хорошо знал этот взгляд, таящий угрозу, взгляд укротителя. От недавней решительности не осталось и следа. - Дорогая моя!.. - У него чуть было не вырвалось "дорогуша", как до сих пор еще говорят в провинции. - Однако...
   - Достаточно! Мне стыдно за ваше малодушие... я никогда не забуду, что вы заставили меня краснеть перед вашим другом.
   Хозяйка была мертвенно бледна, губы побелели, рот искривила страшная гримаса, глаза метали молнии. Она выскочила из-за стола, отворила дверь в соседнюю комнату и исчезла.
   - Ах! Вот как? - заорал бакалейщик не своим голосом, оглушительно ударив кулаком по столу. - Хорошо же! Посмотрим!
   - Право, Феликс, успокойся, пожалуйста, - пробормотал моряк, оторопев от неожиданной вспышки гнева.
   - Мой бедный Поль, ты не знаешь ее. Теперь моя жизнь превратится в сущий ад на полгода, а то и больше. Аглая из тех, кто долго не сдаются... Боюсь, как бы чего не вышло. Пойдем-ка отсюда, а не то я все здесь переломаю или запущу чем-нибудь в окно.
   * * *
   Мадам Обертен заперлась в своей комнате и больше не выходила. Каково же было ее удивление, когда муж не вернулся ночью.
   - Ба-а! Да не загулял ли он с капитаном? Ну ладно, месье Феликс, утром я вам устрою...
   Но все случилось как раз наоборот. Очаровательная бакалейщица впервые со дня своей свадьбы завтракала в одиночестве. Она, словно тень, бродила по дому и кладовым, не находя, на ком бы выместить зло.
   В томительном ожидании время текло все медленнее. Феликс не объявлялся. Наступил час ужина - никого. А потом - вторая бессонная ночь в гневе, в одиночестве, в тревоге.
   На следующее утро, ровно в восемь, испуганная мадам Обертен решилась сообщить в полицейский участок об исчезновении мужа. Но как человек дела прежде разобрала почту. В образцовом торговом доме почта не может ждать.
   Она наугад принялась рыться в ворохе писем со всех концов Франции, как вдруг наткнулась на большой квадратный конверт с парижской маркой, надписанный почерком ее мужа. Лихорадочно вскрыв письмо, залпом прочла несколько строк, улыбнулась и начала снова, уже вслух, как бы стараясь глубже проникнуть в смысл прочитанного:
   "Париж, 4 октября 1886, 6 часов вечера.
   Мадам!
   Через полчаса я уезжаю в Гавр*. Отправляюсь в Бразилию скупать все существующие запасы кофе. Капитан Анрийон убедил меня в вашей правоте. Я захватил с собой двести тысяч франков. Их хватит на закупки и дорожные расходы. Потрудитесь записать их на мой счет. Прилагаю нотариальное свидетельство, дающее вам право управлять фирмой в мое отсутствие.
   ______________
   * Гавр - портовый город во Франции, в устье реки Сены.
   Уезжаю, не поцеловав дочь. Увижу ли я ее?
   Феликс Обертен".
   - Прекрасно! В добрый час, - воскликнула молодая женщина, потирая руки. - Молодец Феликс! Настоящий мужчина. Главное в жизни - уметь взять. Итак, я стану дамой высшего света, моя дочь выйдет замуж за маркиза.
   ГЛАВА 3
   Отплытие. - "Дорада". - Зрители заинтригованы. - Марсельские матросы что-то подозревают. - Непогода. - Капитан колеблется. - Твердое решение. Пассажир объявляет войну уткам. - Убийство сатанита. - Суеверие. - Человек за бортом. - Рискованное спасение. - Отменный пловец. - Умиление. Спасен. - Акула. - Жди беды.
   Утром 6 октября красивое трехмачтовое судно с пятьюстами бочками на борту отплывало из Гавра в неизвестном направлении.
   И хотя обыкновенный парусник никого не мог удивить в старом нормандском порту, на этот раз любопытных собралось много. А все потому, что корабль отплывал не куда-нибудь, а в далекие, неведомые края, и отплывал внезапно. В строго отведенные сроки "Дораду" разгрузили, снабдили водой и продовольствием. Капитан помалкивал о цели неожиданного путешествия. И его матросы напоминали скорее членов дипломатического корпуса, так они были скрытны, не обронив до самого отплытия ни слова, ни полслова.
   Подняв паруса, трехмачтовик плавно отошел от причала.
   Провожая "Дораду", любуясь ее безукоризненными формами, одни утверждали, что парусник направляется в Китайское море за партией опиума, другие возражали: он просто плывет в Бразилию за сахаром и кофе.
   - Обратите внимание! - говорили знающие люди. - Судя по ватерлинии*, в трюмах не густо; наверное, какая-нибудь мелочь на продажу, всякий хлам...
   ______________
   * Ватерлиния - линия вдоль борта судна, ниже которой оно не должно погружаться в воду; показывает нормальную осадку.
   - Ветер, ветер у них в багаже! - послышался звонкий голос одного из стоявших неподалеку матросов, и всех обдало едким запахом лука и чеснока. Одного взгляда достаточно, чтобы понять: судно направляется к берегам Африки, а там его уж поджидает добрая партия "черного дерева"!
   - Не может быть, Мариус!
   - Тю-у! Да это ясно как белый день!..
   - И что же, вы действительно считаете, что это невольничий корабль? осведомился пожилой, прилично одетый господин. - Я полагал, что международные законы сурово преследуют этот постыдный промысел, а англичане безжалостно вешают торговцев живым товаром.
   - В доказательство скажу вам, папаша, что владелец "Дорады" англичанин по имени Бейкер, и я работал на его фирму.
   - И вы занимались подобным делом?
   - Конечно! И неплохо зарабатывал.
   - В таком случае могу подтвердить, что капитан Анрийон - совладелец "Дорады", а значит, заинтересован в прибылях.
   - Вот именно, капитану нужно доходное место.
   В разговор вмешался лоцман:*
   ______________
   * Лоцман - специалист по проводке судов на определенных участках пути.
   - Однако это не мешает капитану Анрийону быть лихим моряком, а "Дораде" летать как птица.
   - А как насчет экипажа?
   - Команда достойна судна и капитана!
   - Что правда, то правда! Взгляните-ка!
   - Отдать концы! - послышалось с борта судна, и парусник, маневрируя с небывалой быстротой и четкостью, весь, от бушприта* до бизань-мачты**; оделся в паруса.
   ______________
   * Бушприт - выступающий впереди судна горизонтальный или наклонный брус, который служит для вынесения вперед носовых парусов.
   ** Бизань-мачта - самая задняя мачта трехмачтового судна, каковым является "Дорада".
   - Нечего сказать: чисто сработано!
   - А что ты думал? Как, по-твоему, работают матросы, которые не гуляют, не безобразничают и не пьют?
   - Но они же бретонцы!..
   - И тем не менее они не кутили, сами грузились и разгружались. На берег, между прочим, выходили только вместе и без конца следили один за другим.
   - Добавьте к этому, что команда всегда ходит с одним и тем же капитаном.
   - Тут явно дело нечисто!
   - Куда же власти смотрят?
   - Военный комиссар облазил все сверху донизу, да разве что найдешь? У капитана Анрийона все бумаги в порядке, концы с концами сходятся. Допрашивали людей, так они все, как один, подтвердили его слова.
   - Ну, а если все это выеденного яйца не стоит, и "Дорада" обыкновенное торговое судно, плывет, скажем, за опиумом?
   - Увидим, - усмехнулись марсельские матросы.
   Тем временем трехмачтовик уже миновал мол. Норд-вест* раздувал паруса. Кокетливо наклонившись влево, "Дорада" устремилась вперед подобно рыбе, имя которой она носила. Покачиваясь на волнах, судно удалялось, трижды подняв и опустив флаг.
   ______________
   * Норд-вест - северо-западный ветер.
   Вскоре обогнули мыс.
   - Северо-запад, один румб к северу! - скомандовал лоцман. - Капитан, вы взяли верный курс.
   - Добро! Благодарю вас, лоцман, и прощайте.
   - До свидания, капитан! Счастливого плавания!
   В этот момент шлюпка причалила к правому борту, лоцман спустился в нее, и секунду спустя она уже спешила к пароходу, дымившему на горизонте.
   "Дорада" покинула французские воды.
   Между тем бриз все усиливался. Волны, поначалу, как обычно, похожие на речные, становились все больше. Берег был уже далеко, и море давало себя знать. Оно волновалось. Начиналась сильная качка, столь мучительная для любого, чей желудок и ноги не привыкли к морским путешествиям.
   Капитан изучал карту в кают-компании, когда в дверном проеме показался веселый и немного взъерошенный Обертен.
   - Феликс?! - удивленно произнес офицер. - Я думал, что ты преспокойно дрыхнешь на своей койке...
   - Почему?
   - Потому что качает.
   - Качает?
   - Да-да, и я удивлен, что, несмотря на сильную качку, ты не страдаешь морской болезнью.
   - Морской болезнью?
   - Ну, или как там еще это можно назвать...
   - Морская болезнь? У меня? Никогда в жизни. Наоборот, появился волчий аппетит. Нельзя ли ускорить обед?
   - Но позволь, не прошло и двух часов, как мы встали из-за стола.
   - Возможно... Однако очень хочется есть. Я так счастлив, что сбежал из этой старой конуры на улице Ренар и больше не вижу угрюмой физиономии старой Мариеты, не слышу резкого тона госпожи Оберген, урожденной Ламберт, одно только имя которой - Аглая - производило на меня ужасное впечатление! Никогда не чувствовал себя лучше. Моя радость выражается в ненасытном голоде.