Страница:
Спешка же объяснялась тем, что компаньон капитана, англичанин Бейкер, двумя месяцами раньше снарядил судно с товаром, взявшее курс к этим проклятым местам. Бейкер послал с судном и человека, уполномоченного вести переговоры с работорговцами.
Обшарив джунгли, человек этот отобрал двести крепких негров, выносливых гвинейцев* - таких всегда держали про запас в укрепленном лагере, - после долгих объяснений купил их отдав взамен привезенные безделушки, затем невольников под конвоем препроводили на берег. Здесь они должны были ждать, пока не придет корабль.
______________
* Гвинейцы - жители Гвинеи.
Заточенные в тесных клетках лишенные воздуха, голодные, они просили у неба лишь одного - убежать из этого ада. Но за попытку побега им грозила смерть. Появление капитана Анрийона пленники восприняли как освобождение. Голодным тут же раздали пищу и тростниковую водку. Потом их заставили больше для соблюдения проформы - поставить крест против своего имени на белом листе бумаги, где, помимо имен, записывались и некоторые формальные условия найма.
Это и называлось добровольной эмиграцией негров с берегов Гвинеи.
Когда наконец погрузили людей, провизию и пресную воду, "Дорада" пустилась в путь. Таким образом, капитан Анрийон экономил время и мог, в случае непредвиденной встречи, утверждать, что плывет из Франции без остановок.
Поскольку единственной движущей силой столь опасного путешествия были деньги, можно предположить, что подобные операции приносят значительную выгоду.
Увы! Так оно и есть. Этим и объясняется, что, несмотря на огромный риск, всегда находятся люди, готовые по собственному желанию пуститься в столь опасную авантюру. За каждого чернокожего по возвращении они получат около тысячи франков. Учитывая все расходы: на транспорт, питание, сделки с агентами и прочее, иной посредник ухитряется выручить до шестисот франков за человека.
В целом, англичанин Бейкер и капитан "Дорады" на двоих заработали сто двадцать тысяч франков.
Вот что узнал пассажир от своего приятеля. Поль постепенно, мало-помалу притупляя сомнения с помощью более или менее убедительных доводов, сумел-таки обратить Феликса в свою веру, заставил смотреть на все с точки зрения немедленной выгоды - а это всегда было слабинкой коммерсантов - и доказал, что негры покидают родину для их же собственного блага, чтобы где-то вдали от дома мыть золотой или алмазный песок. Ничтоже сумняшеся он утверждал, что чернокожие всего добьются в Бразилии, где не хватает рабочих рук, где жизнь легка, и прочее и прочее.
Бакалейщик сдался добровольно и в конце концов уже считал абсолютно естественным, что эмигранты находятся в трюме, в сырости, в голоде и холоде, что их, связанных по двадцать пять человек, выводят ночью подышать свежим воздухом на какие-нибудь полчаса. Про себя он оправдывал это, как некогда и свое прозябание на улице Ренар, тем, что дела есть дела, капитан Анрийон прежде всего человек дела, а удача приходит лишь к отважным и ловким.
Моральное перерождение произошло тем быстрее, что капитан из лучших побуждений с самого начала выдвинул такой аргумент, против которого бакалейщику возразить было нечего:
- У тебя на улице Ренар примерно тридцать служащих.
- Если точно, то сорок два.
- Ты их кормишь?
- В общем, да. Молодые приказчики приравниваются у нас к ученикам.
- То есть их кормят так же плохо, как в коллеже*.
______________
* Коллеж - среднее учебное заведение во Франции.
- Но черт возьми! Я не могу подавать им жареную индюшку и шато-марго*.
______________
* Шато-марго - сорт вина.
- Мне-то известно, что это означает: мерзкая и недоброкачественная еда.
- За этим следит жена, она у нас за экономку.
- Хорошо, не будем больше об этом. А платишь ли ты им?
- От тридцати пяти до пятидесяти франков в месяц.
- И на это они должны снимать комнату, одеваться, обуваться...
- Ну конечно! Что ты хочешь этим сказать?
- Естественно, ты заставляешь их работать по двенадцать часов в день.
- Таковы правила в любой приличной фирме.
- Я отнюдь не спорю и не осуждаю: я констатирую. Скажи мне, Феликс, велик ли доход, что приносят тебе эти голодные, оборванные и сонные молодые люди? Выгодно ли тебе держать их?
- Если бы они были невыгодны, пришлось бы закрыть магазин.
- Так почему же, в таком случае, ты осуждаешь меня за то, что я доставляю бразильским промышленникам рабочие руки на условиях, немногим отличных от тех, что ты создаешь для своих служащих? Что скажешь, старина?
- Скажу, что был слеп, а ты открыл мне глаза.
- Коли так - мир! Стриги купоны с белых, а мне оставь чернокожих. И хватит об этом.
Тем временем "Дорада" при попутном ветре быстро приближалась к цели своего путешествия.
Каждый день капитан записывал, сколько морских миль осталось за кормой трехмачтовой красавицы. Несмотря на ужасные условия, в которых содержали эмигрантов, их самочувствие было лучше, чем ожидалось.
Хорошему настроению капитана способствовали и размышления о кругленькой сумме, которая будет заработана на кофейном деле. Это предприятие удвоит, а то и утроит состояние бакалейщика и насытит наконец мадам Обертен.
Друзьям предстояло вместе осуществить налет на бразильские рынки, естественно, обойти таможенные правила и возможно экономичнее использовать транспорт.
Все шло хорошо, если не считать мрачных предсказаний Беника. Боцман, напуганный смертью сатанита, полагал, что все идет слишком уж хорошо, и утверждал, что их непременно подстерегают неприятности.
Тем не менее до Бразилии оставалось каких-нибудь два дня пути. Все говорило о том, что предсказания не сбудутся. И вот на восемнадцатый день плавания сигнальщик заметил судно по левому борту.
Как тотчас же стало ясно, это был английский крейсер.
За этим последовали события, раскрывшие мошенничество капитана Анрийона, повлекшие за собой конфискацию его корабля, презрение, жертвой которого стал несчастный Феликс Обертен, и, наконец, заточение бакалейщика на военном судне.
ГЛАВА 5
Неясная надежда. - Празднество на борту "Дорады". - Праздник или панихида? - Капитан Анрийон переодевается в форму пьяного англичанина. Таинственные приготовления. - На борту крейсера. - Военный совет. - Осужден, сам того не зная. - Последние минуты "работорговца". - Не понимая друг друга. - Ужасное прозрение. - Висельник. - Взрыв. - Агония*.
______________
* Агония - состояние, предшествующее наступлению смерти.
Крейсер взял курс на Марахао. "Дорада" с опущенными парусами медленно тащилась вслед за военным судном.
Поль Анрийон, поначалу смертельно напуганный роковой встречей, понемногу приходил в себя, хотя положение казалось совершенно безвыходным. Их тянули силой, на привязи, как злоумышленников.
На что капитан надеялся? Через два дня в Марахао он представит местным властям и командованию крейсера неопровержимые доказательства своих коммерческих связей с Джеймсом Бейкером. Подозрение, павшее на несчастного Феликса Обертена, рассеется, и жизнь бакалейщика будет спасена.
Но только ли этой иллюзорной надеждой держался Поль? Прекрасно зная, насколько нещепетильны англичане, когда речь заходит о карательных мерах, мог ли он всерьез рассчитывать на то, что его друга не повесят в сорок восемь часов?
С другой стороны, возможность побега полностью исключалась. Только сумасшедшему могло прийти в голову тягаться в скорости с мощным паровиком, чья артиллерия била без промаха. В лучшем случае их попросту выбросило бы на берег.
Так на какое же невероятное стечение обстоятельств уповал Поль Анрийон?
Взглянув в глаза капитану, успокоился и второй помощник. Постепенно необъяснимая уверенность, что все образуется, овладела всем экипажем, от боцмана до последнего матроса, до юнги Ивона.
О! Если бы эти негодяи англичане не захватили с собой Феликса, безмятежность на борту "Дорады", как это ни покажется странным, была бы полной.
Но капитан парусника помалкивал. Он не произнес ни единого слова ободрения - пятеро англичан - охрана - могли понимать французский, - однако команда инстинктивно чувствовала его уверенность.
Более того. На "Дораде" вовсю пошло веселье, в котором приняли участие и английские матросы. Охранники даже слишком оживились, ненадолго ощутив свободу. На них не давила железная дисциплина военного корабля.
Поначалу французы и британцы злобно уставились друг на друга. Присутствие чужаков явно не радовало людей Анрийона. Но англичане, гораздо менее спесивые, чем их лейтенант, были настроены дружелюбно, и вскоре лед недоверия начал таять. Непрошеные гости всеми силами старались смягчить обстановку.
Перебросились парой слов на ломаном языке, угостили друг друга табаком. И вот уже победители громко хрумкают морковку, которую преподнесли им побежденные.
Затем Беник с гостеприимством настоящего бретонца тайком подсунул старшему из охранников стаканчик водки. Растроганный офицер с этой минуты смягчился и посматривал на боцмана все приветливее и приветливее.
Вскоре Беник как сквозь землю провалился. Он спрятался специально, чтобы набить себе цену, а может быть и для того, чтобы раззадорить англичан, которые все больше и больше хотели пить.
Уловка возымела успех. Англичане так исстрадались от жажды, что, как только пропавший француз вновь появился на палубе, напились в стельку. Сам гостеприимный хозяин не слыл завзятым пьяницей, однако выпить любил и частенько бывал под хмельком. В сложившейся ситуации он посчитал вполне естественным желание расслабиться. Тем не менее превыше всего Беник ставил дисциплину на корабле. Стреляный воробей, он понимал, что может понадобиться капитану в любую минуту и поэтому решил спросить разрешения у Анрийона.
- Ну и ловкач же ты, - отвечал тот, загадочно улыбаясь, - делай как знаешь! Но не теряй голову.
- Я-то ладно, а что с англичанами?
- Я бы не слишком огорчился, если бы к вечеру они были мертвецки пьяны.
- Дело простое. Через два часа будут готовенькими. А как с нашими?
- Не увлекайтесь! Знайте меру. Ты за все отвечаешь. Возьми что нужно на камбузе*.
______________
* Камбуз - кухня на судне.
- Благодарю, капитан.
И началась пьянка. Пили, как будто в последний раз в жизни, целиком отдаваясь удовольствию.
Английским матросам строго-настрого приказали не покидать торговое судно, и за всю выпивку в мире они не оставили бы свой пост. Но пить на посту им никто не запрещал. Сопротивляться искушению не было сил. Как известно, сыны Альбиона* славятся обжорством - языки развязались, разговор перекинулся на девочек...
______________
* Сыны Альбиона - здесь: ироническое название англичан.
Между тем пришло время прогулки чернокожих эмигрантов, по-прежнему томившихся в трюме. Тут-то и сказались результаты импровизированного празднества. Беник в точности выполнил приказание капитана. Он был немного навеселе, и только. Но англичане, пьяные вдрызг, будучи не в силах ворочать языками, все еще тянулись к своим стаканам.
- К погибели своей тянутся! - воскликнул боцман. И он знал, что говорил.
Когда наступила ночь, непроглядная экваториальная ночь, пятеро матросов, повалившись на палубу, заснули непробудным сном. Хоть из пушки пали!
С борта "Дорады" виделись сигнальные огни крейсера. Он медленно двигался вперед, то и дело выпуская из трубы сноп искр. Между двумя судами непроницаемая тьма.
- Капитан, - торжественно доложил Беник, - все готово. Они спят как убитые.
- А ты?
- В полном порядке... Готов выполнить любое ваше приказание.
- Превосходно. Беник, я знаю, что могу полностью доверять тебе.
- Слово матроса. Можете рассчитывать на меня, даже если нужно достать луну с неба или взять англичанина на абордаж*.
______________
* Взять на абордаж - здесь: сразиться с противником в рукопашном бою.
- Нам двоим придется попотеть.
- Жду ваших распоряжений.
- Для начала нужны две крепкие пустые бочки.
- Это можно.
- Кто у руля?
- Кервен - человек надежный. Доверяйте ему, как мне.
- Прекрасно.
- Надо связать винные бочки и бесшумно спустить в море.
- Нет ничего проще. Что потом?
- Сделай, как я говорю, а там посмотрим.
Через четверть часа накрепко связанные бочки покачивались на волнах позади "Дорады". На борту никто не заметил таинственных приготовлений, на первый взгляд абсолютно бессмысленных.
- Теперь, - продолжал капитан, - спустимся ко мне... Или нет; раздень-ка английского офицера и принеси мне его форму.
- Правильно ли будет оставить его на палубе в одной рубашке? - весело подхватил боцман.
- Так и быть, оставь ему тельняшку и панталоны.
- Как прикажете, капитан.
Анрийон спустился к себе, открыл потайной шкафчик, осторожно вынул оттуда продолговатый, негнущийся предмет, по форме напоминающий веретено, весом килограммов в пятнадцать и толщиной в человеческое тело, закрыл шкафчик и вынес предмет в коридор, так как в каюте он не помещался.
- Возьми... Тише! - приказал он Бенику, который возвратился с одеждой в руках.
- Хорошая вещь?
- Лучше не бывает!
Поль быстро переоделся, торопливо сбрил бороду, оставив лишь бакенбарды, надвинул пилотку на самые уши, приосанился и спросил:
- Похож я хоть немного на английского матроса?
- Вылитый, капитан! Клянусь вам.
- Хорошо! Теперь помоги мне перенести... это... этот предмет на палубу.
- Идемте, капитан.
- Осторожно, старина!.. Осторожно.
- Погасить свет в вашей каюте?
- После того, как уйду.
- Вы собираетесь покинуть "Дораду"?
- Нам нужно попытаться спастись.
- Конечно, капитан, но как же месье Феликс?
- Я не забыл о нем. Теперь я хочу спуститься вниз по веревке, к которой привязаны бочки. Как только свистну, опустишь меня.
- И все?
- Еще не все. Слушай и запоминай. Видишь эту коробку?
- Только чувствую, а видеть не вижу, слишком темно.
- Нащупай кнопку.
- Да, капитан. Я понимаю: здесь электричество...
- Не так громко!.. К этой коробке тянется шнур от бобины, которую я забираю с собой.
- Понимаю... стоит нажать на кнопку и...
- Да не ори же ты так!..
- Молчу! Мне все ясно.
- Сейчас половина восьмого. Прекрасно! В половине девятого, ни минутой раньше, ни минутой позже, нажмешь на кнопку. Слышишь: точно в половине девятого, если хочешь спаслись.
- Даже если вы не вернетесь?
- Даже если не вернусь!..
- Это все, капитан?
- Ты хорошо запомнил?
- Как "Отче наш"!
- Итак, мой отважный Беник, пожмем друг другу руки.
- О! С радостью, капитан, - отвечал матрос, сильно сжимая в темноте ладонь Анрийона.
- Прощай, Беник!
- Прощайте! Удачи, капитан! - Голос его дрогнул.
С этими словами Анрийон ухватился за веревку и, перепрыгнув за борт, заскользил к воде. Устроившись на бочках, подал сигнал Бенику, и тот осторожно спустил вниз таинственный предмет. Больше боцман ничего не слышал. Усевшись на ящик, он рассуждал сам с собой:
- Да-а, положеньице... Что-то будет... При одной мысли об этом я весь дрожу и в горле пересыхает. Эх! Размочить бы, да ничего не прихватил. Еще целый час томиться, а потом... Беник, сын мой, прикуси свой язычок! А впрочем, все равно! Раз уж месье Феликс подстрелил сатанита...
* * *
Пока на "Дораде" разворачивались эти события, самое подробное описание которых не передало бы накала страстей в полной мере, на крейсере происходила трагедия. Героем ее был Феликс Обертен.
Едва прибыв на борт под охраной вооруженных матросов, он оказался запертым в темном чулане. У дверей поставили двух часовых. Полчаса спустя его вывели и препроводили в одну из кают. Там уже собрались штабные. Суровые и непреклонные, они торжественно расселись вокруг стола.
Феликс остановился перед этим импровизированным ареопагом*, прямо напротив тучного старца с седыми бакенбардами, голым, как шар, черепом, угловатым лицом и стальными глазами - командующий собственной персоной возглавлял собрание.
______________
* Ареопаг - орган власти в Древних Афинах, названный по месту заседаний на холме Арея. Здесь: ироническое название группы штабных офицеров.
- Ваше имя Джеймс Бейкер, - произнес он по-английски, - и вы подданный Ее Величества.
Не поняв ни единого слова, бакалейщик продолжал хранить молчание.
- Запишите, - председательствующий обратился к комиссару, исполняющему обязанности секретаря, - обвиняемый не отвечает. - Джеймс Бейкер, - снова начал он, - вы обвиняетесь в преступлении, предусмотренном международным морским правом. Вы снарядили невольничье судно, насильно поместили на нем две сотни негров и были задержаны на вами же оснащенном корабле. Случай, предусмотренный действующим законодательством, декретами и, наконец, Абердинским биллем. Таким образом, вы захвачены на месте преступления и не можете этого отрицать. Есть ли у вас какие-либо объяснения по этому поводу? Что вы можете сказать военному совету?
Произнеси командующий свою пространную тираду* на санскрите**, она не стала бы менее понятной для Феликса Обертена. Из всего услышанного он уловил лишь имя Джеймса Бейкера и слова об Абердинском билле. Ясно было, что недоразумение продолжается и что из него упорно хотят сделать Джеймса Бейкера.
______________
* Тирада - длинная фраза, отдельная пространная реплика, отрывок речи, произнесенный в более или менее приподнятом тоне.
** Санскрит - литературный язык древней и средневековой Индии.
Не дрогнув под взглядом старого офицера, Феликс заговорил на хорошем французском:
- К великому сожалению, сударь, я не говорю по-английски; однако охотно объяснился бы на родном языке, ибо не сомневаюсь, что среди вас найдется кто-то, владеющий французским. Я французский подданный, негоциант из Парижа, еду по делам торговли - вынужден повторяться, хотя уже сообщил эти сведения офицеру, приведшему меня сюда. Я не снаряжал судна: ни невольничьего, ни какого бы то ни было иного. Я не знаком с Джеймсом Бейкером и не имею с ним ничего общего. И если, как утверждает матрос, которого я никогда раньше не видел, у нас и имеется некоторое физическое сходство, это еще не основание, чтобы принимать меня за него.
Председатель, в совершенстве владевший французским, слово в слово перевел все сказанное секретарю, чье перо проворно скользило по бумаге.
Затем сказал по-английски:
- Таким образом, вы полностью отрицаете, что являетесь Джеймсом Бейкером. Прежде чем приступить к допросу свидетеля, я обязан напомнить вам, что чистосердечное признание вины могло бы, возможно, спасти вашу жизнь. Но с того момента, как мы услышим правду из уст другого, когда свидетельство смиренного слуги Ее Величества, честного человека, сделает бессмысленным всякое запирательство, у вас не останется шансов. Предупреждаю: запоздалое признание не спасет вас. Итак, продолжаете ли вы все отрицать?
Устав от бессмысленного разговора, Феликс Обертен не отвечал.
- Введите свидетеля! Знаете ли вы этого человека? - Секретарь тут же записал вопрос, обращенный к старшему матросу Дику.
- Да, ваша честь! Это Джеймс Бейкер.
- Вы подтверждаете свои показания?
- Могу подтвердить под присягой: я его узнал.
- Хорошо, можете идти. А вы, - приказ относился к стоявшим здесь же матросам, - уведите обвиняемого.
Феликса препроводили в соседнюю комнату и оставили там ждать приговора.
В подобных случаях англичане скоры на руку, поэтому неудивительно, что решение было готово уже через четверть часа.
Так называемый Джеймс Бейкер вновь предстал перед судьями, и комиссар по-английски зачитал гнусавым голосом длиннющее обвинительное заключение, представлявшее собой выдержку из Абердинского билля. А затем и приговор.
Феликс нимало не сомневался в содержании прочитанного. Однако он и бровью не повел, хладнокровием своим удивив даже самого председательствующего, не слишком впечатлительного от природы.
- У вас есть два часа, чтобы приготовиться к смерти. Если желаете причаститься, корабельный капеллан* к вашим услугам. Кроме того, можете заказать обед.
______________
* Капеллан - священник.
Поняв, что его наконец отпускают, осужденный вежливо поклонился и как можно спокойнее произнес:
- Господа, имею честь приветствовать вас.
Члены совета были ошеломлены.
- Нужно признать, - говорил позже командующий, - что этот негодяй выказал редкое самообладание. Конечно же он англичанин! Жаль, что такие люди не умеют обратить во благо свои способности. Однако, джентльмены, вечером у нас казнь!
Вновь оказавшись в заточении, бакалейщик, потерявший счет причудам англичан, вскоре вынужден был принимать у себя странную процессию. Впереди шествовал человек с фонарем в руке, а за ним другой - краснощекий, свежевыбритый, с красным носом и широкой улыбкой на губах. Он запросто уселся рядом с осужденным и принялся что-то весело рассказывать... по-английски.
На этот раз парижанин не знал, смеяться ли ему или сердиться.
Но раблезианская физиономия* посетителя, его радушие, приятные манеры, даже его костюм - сгубоштатский, состоявший из редингота**, жилета и черных панталон, - так разительно контрастировали с надменными, бесстрастными лицами офицеров, что узник вдруг повеселел.
______________
* Раблезианская физиономия - здесь: добродушная, даже комическая. Французский писатель Франсуа Рабле (ок. 1494 - 1553 гг.) создал галерею персонажей такого рода в романе "Гаргантюа и Пантагрюэль".
** Редингот - длинный сюртук особого покроя, первоначально созданный для верховой езды.
- Вы, вероятно, - спросил он, - явились, чтобы уладить дело? Говорите ли вы по-французски?
- No! No! My boy*. Впрочем, перейдем к делу, мой дорогой. Доверьтесь мне, откройте правду. Мой сан гарантирует вам соблюдение тайны.
______________
* Нет нет, мой мальчик! (англ.)
- Ах, да все равно! Ваши соотечественники так бессердечны. Скажите, что им вздумалось?
- Теперь вы должны приготовиться к смерти.
- Сделать из меня работорговца.
- Ваше хладнокровие выдает в вас человека, способного достойно принять искупление.
- Сделать из меня англичанина!
- Рискованная профессия, должно быть, приучила вас к мысли о неизбежном конце.
- Вы кажетесь мне хорошим человеком. Не хочу оскорбить вас, но я их не переношу.
- Я не осуждаю вас. Мне от всего сердца жаль вас, и если слово участия способно как-то скрасить последние минуты, если присутствие священнослужителя поддержит вас.
- По выражению вашего лица я вижу, что вы полны добрых намерении. Но умоляю, скажите хоть слово по-французски. Быть может, у вас все полиглоты!* А мы совсем иные.
______________
* Полиглот - человек владеющий многими языками.
- Итак, my boy, шутки в сторону. Говорите на родном языке! Если вы хотели удивить меня, то преуспели в этом достаточно. Клянусь богом, никогда не видел такого остроумного висельника. Однако время дорого!
- Ого! Видали? Да ведь я ни черта не понимаю в вашей тарабарщине!
Затем Феликс добавил:
- Я умираю с голоду! Дайте мне поесть.
В ту же секунду, будто услышав пожелание, вошел матрос и поставил перед Обертеном миску с супом. Это был настоящий черепаховый суп.
- Вовремя! - радостно воскликнул заключенный. - Это, пожалуй, примирит меня с коварным Альбионом.
Не медля больше ни секунды, он принялся уплетать национальное блюдо с аппетитом человека, привыкшего питаться шесть раз в день и не евшего на протяжении многих часов.
Несомненно, если бы хороший аппетит служил доказательством чистой совести, капеллан мог бы убедиться в абсолютной невиновности осужденного, невзирая на приговор, вынесенный военным советом.
Пастор между тем продолжал беседовать сам с собой. И право же, очень жаль, что, увлеченный пережевыванием пищи, негоциант не подавал ему больше реплики. Иначе эта комедия абсурда с успехом была бы продолжена.
Наконец, утомленный бессмысленным разговором, его преподобие, нисколько не конфузясь, опрокинул стаканчик, а затем и второй, и третий. Вскоре он окончательно оставил попытки вернуть грешника на путь истинный. Бакалейщик же, насытившись и утолив жажду, ощутил ту невыразимую истому, какая обыкновенно венчает добрый обед. Но внезапно послеобеденный отдых нарушил глухой рокот, сопровождаемый скрежетом металла. Феликс подскочил на месте. Массивная дверь отворилась, и он увидел знакомый конвой и человека с фонарем.
- Пора! - произнес парижанин с комическим смирением. - Гостеприимство здешних хозяев становится навязчивым. Какого черта они не оставляют меня в покое после сытного обеда? Однако ничего не поделаешь. Приходится подчиняться.
Невозмутимые, молчаливые матросы вывели его на палубу.
- Брр! Ну и ветер здесь, наверху! Можно подумать, что меня собираются расстрелять! - Но когда руки связали за спиной, Обертен испугался не на шутку. Жемчужины пота выступили на лбу, и острая, внезапная боль кинжалом пронзила сердце. Бедняга машинально поднял голову, едва различил в свете фонаря веревочную петлю и тут только с ужасом осознал происходящее.
- Повесить! Меня! - завопил он, яростно отбиваясь. - Мерзавцы! Что я вам...
Закончить он уже не успел...
Горло сжала петля. Веревка медленно натянулась, заскрипел плохо смазанный ролик. Повешенный в последний раз напрягся в безнадежном усилии, дернулся, словно марионетка*, и затих...
Обшарив джунгли, человек этот отобрал двести крепких негров, выносливых гвинейцев* - таких всегда держали про запас в укрепленном лагере, - после долгих объяснений купил их отдав взамен привезенные безделушки, затем невольников под конвоем препроводили на берег. Здесь они должны были ждать, пока не придет корабль.
______________
* Гвинейцы - жители Гвинеи.
Заточенные в тесных клетках лишенные воздуха, голодные, они просили у неба лишь одного - убежать из этого ада. Но за попытку побега им грозила смерть. Появление капитана Анрийона пленники восприняли как освобождение. Голодным тут же раздали пищу и тростниковую водку. Потом их заставили больше для соблюдения проформы - поставить крест против своего имени на белом листе бумаги, где, помимо имен, записывались и некоторые формальные условия найма.
Это и называлось добровольной эмиграцией негров с берегов Гвинеи.
Когда наконец погрузили людей, провизию и пресную воду, "Дорада" пустилась в путь. Таким образом, капитан Анрийон экономил время и мог, в случае непредвиденной встречи, утверждать, что плывет из Франции без остановок.
Поскольку единственной движущей силой столь опасного путешествия были деньги, можно предположить, что подобные операции приносят значительную выгоду.
Увы! Так оно и есть. Этим и объясняется, что, несмотря на огромный риск, всегда находятся люди, готовые по собственному желанию пуститься в столь опасную авантюру. За каждого чернокожего по возвращении они получат около тысячи франков. Учитывая все расходы: на транспорт, питание, сделки с агентами и прочее, иной посредник ухитряется выручить до шестисот франков за человека.
В целом, англичанин Бейкер и капитан "Дорады" на двоих заработали сто двадцать тысяч франков.
Вот что узнал пассажир от своего приятеля. Поль постепенно, мало-помалу притупляя сомнения с помощью более или менее убедительных доводов, сумел-таки обратить Феликса в свою веру, заставил смотреть на все с точки зрения немедленной выгоды - а это всегда было слабинкой коммерсантов - и доказал, что негры покидают родину для их же собственного блага, чтобы где-то вдали от дома мыть золотой или алмазный песок. Ничтоже сумняшеся он утверждал, что чернокожие всего добьются в Бразилии, где не хватает рабочих рук, где жизнь легка, и прочее и прочее.
Бакалейщик сдался добровольно и в конце концов уже считал абсолютно естественным, что эмигранты находятся в трюме, в сырости, в голоде и холоде, что их, связанных по двадцать пять человек, выводят ночью подышать свежим воздухом на какие-нибудь полчаса. Про себя он оправдывал это, как некогда и свое прозябание на улице Ренар, тем, что дела есть дела, капитан Анрийон прежде всего человек дела, а удача приходит лишь к отважным и ловким.
Моральное перерождение произошло тем быстрее, что капитан из лучших побуждений с самого начала выдвинул такой аргумент, против которого бакалейщику возразить было нечего:
- У тебя на улице Ренар примерно тридцать служащих.
- Если точно, то сорок два.
- Ты их кормишь?
- В общем, да. Молодые приказчики приравниваются у нас к ученикам.
- То есть их кормят так же плохо, как в коллеже*.
______________
* Коллеж - среднее учебное заведение во Франции.
- Но черт возьми! Я не могу подавать им жареную индюшку и шато-марго*.
______________
* Шато-марго - сорт вина.
- Мне-то известно, что это означает: мерзкая и недоброкачественная еда.
- За этим следит жена, она у нас за экономку.
- Хорошо, не будем больше об этом. А платишь ли ты им?
- От тридцати пяти до пятидесяти франков в месяц.
- И на это они должны снимать комнату, одеваться, обуваться...
- Ну конечно! Что ты хочешь этим сказать?
- Естественно, ты заставляешь их работать по двенадцать часов в день.
- Таковы правила в любой приличной фирме.
- Я отнюдь не спорю и не осуждаю: я констатирую. Скажи мне, Феликс, велик ли доход, что приносят тебе эти голодные, оборванные и сонные молодые люди? Выгодно ли тебе держать их?
- Если бы они были невыгодны, пришлось бы закрыть магазин.
- Так почему же, в таком случае, ты осуждаешь меня за то, что я доставляю бразильским промышленникам рабочие руки на условиях, немногим отличных от тех, что ты создаешь для своих служащих? Что скажешь, старина?
- Скажу, что был слеп, а ты открыл мне глаза.
- Коли так - мир! Стриги купоны с белых, а мне оставь чернокожих. И хватит об этом.
Тем временем "Дорада" при попутном ветре быстро приближалась к цели своего путешествия.
Каждый день капитан записывал, сколько морских миль осталось за кормой трехмачтовой красавицы. Несмотря на ужасные условия, в которых содержали эмигрантов, их самочувствие было лучше, чем ожидалось.
Хорошему настроению капитана способствовали и размышления о кругленькой сумме, которая будет заработана на кофейном деле. Это предприятие удвоит, а то и утроит состояние бакалейщика и насытит наконец мадам Обертен.
Друзьям предстояло вместе осуществить налет на бразильские рынки, естественно, обойти таможенные правила и возможно экономичнее использовать транспорт.
Все шло хорошо, если не считать мрачных предсказаний Беника. Боцман, напуганный смертью сатанита, полагал, что все идет слишком уж хорошо, и утверждал, что их непременно подстерегают неприятности.
Тем не менее до Бразилии оставалось каких-нибудь два дня пути. Все говорило о том, что предсказания не сбудутся. И вот на восемнадцатый день плавания сигнальщик заметил судно по левому борту.
Как тотчас же стало ясно, это был английский крейсер.
За этим последовали события, раскрывшие мошенничество капитана Анрийона, повлекшие за собой конфискацию его корабля, презрение, жертвой которого стал несчастный Феликс Обертен, и, наконец, заточение бакалейщика на военном судне.
ГЛАВА 5
Неясная надежда. - Празднество на борту "Дорады". - Праздник или панихида? - Капитан Анрийон переодевается в форму пьяного англичанина. Таинственные приготовления. - На борту крейсера. - Военный совет. - Осужден, сам того не зная. - Последние минуты "работорговца". - Не понимая друг друга. - Ужасное прозрение. - Висельник. - Взрыв. - Агония*.
______________
* Агония - состояние, предшествующее наступлению смерти.
Крейсер взял курс на Марахао. "Дорада" с опущенными парусами медленно тащилась вслед за военным судном.
Поль Анрийон, поначалу смертельно напуганный роковой встречей, понемногу приходил в себя, хотя положение казалось совершенно безвыходным. Их тянули силой, на привязи, как злоумышленников.
На что капитан надеялся? Через два дня в Марахао он представит местным властям и командованию крейсера неопровержимые доказательства своих коммерческих связей с Джеймсом Бейкером. Подозрение, павшее на несчастного Феликса Обертена, рассеется, и жизнь бакалейщика будет спасена.
Но только ли этой иллюзорной надеждой держался Поль? Прекрасно зная, насколько нещепетильны англичане, когда речь заходит о карательных мерах, мог ли он всерьез рассчитывать на то, что его друга не повесят в сорок восемь часов?
С другой стороны, возможность побега полностью исключалась. Только сумасшедшему могло прийти в голову тягаться в скорости с мощным паровиком, чья артиллерия била без промаха. В лучшем случае их попросту выбросило бы на берег.
Так на какое же невероятное стечение обстоятельств уповал Поль Анрийон?
Взглянув в глаза капитану, успокоился и второй помощник. Постепенно необъяснимая уверенность, что все образуется, овладела всем экипажем, от боцмана до последнего матроса, до юнги Ивона.
О! Если бы эти негодяи англичане не захватили с собой Феликса, безмятежность на борту "Дорады", как это ни покажется странным, была бы полной.
Но капитан парусника помалкивал. Он не произнес ни единого слова ободрения - пятеро англичан - охрана - могли понимать французский, - однако команда инстинктивно чувствовала его уверенность.
Более того. На "Дораде" вовсю пошло веселье, в котором приняли участие и английские матросы. Охранники даже слишком оживились, ненадолго ощутив свободу. На них не давила железная дисциплина военного корабля.
Поначалу французы и британцы злобно уставились друг на друга. Присутствие чужаков явно не радовало людей Анрийона. Но англичане, гораздо менее спесивые, чем их лейтенант, были настроены дружелюбно, и вскоре лед недоверия начал таять. Непрошеные гости всеми силами старались смягчить обстановку.
Перебросились парой слов на ломаном языке, угостили друг друга табаком. И вот уже победители громко хрумкают морковку, которую преподнесли им побежденные.
Затем Беник с гостеприимством настоящего бретонца тайком подсунул старшему из охранников стаканчик водки. Растроганный офицер с этой минуты смягчился и посматривал на боцмана все приветливее и приветливее.
Вскоре Беник как сквозь землю провалился. Он спрятался специально, чтобы набить себе цену, а может быть и для того, чтобы раззадорить англичан, которые все больше и больше хотели пить.
Уловка возымела успех. Англичане так исстрадались от жажды, что, как только пропавший француз вновь появился на палубе, напились в стельку. Сам гостеприимный хозяин не слыл завзятым пьяницей, однако выпить любил и частенько бывал под хмельком. В сложившейся ситуации он посчитал вполне естественным желание расслабиться. Тем не менее превыше всего Беник ставил дисциплину на корабле. Стреляный воробей, он понимал, что может понадобиться капитану в любую минуту и поэтому решил спросить разрешения у Анрийона.
- Ну и ловкач же ты, - отвечал тот, загадочно улыбаясь, - делай как знаешь! Но не теряй голову.
- Я-то ладно, а что с англичанами?
- Я бы не слишком огорчился, если бы к вечеру они были мертвецки пьяны.
- Дело простое. Через два часа будут готовенькими. А как с нашими?
- Не увлекайтесь! Знайте меру. Ты за все отвечаешь. Возьми что нужно на камбузе*.
______________
* Камбуз - кухня на судне.
- Благодарю, капитан.
И началась пьянка. Пили, как будто в последний раз в жизни, целиком отдаваясь удовольствию.
Английским матросам строго-настрого приказали не покидать торговое судно, и за всю выпивку в мире они не оставили бы свой пост. Но пить на посту им никто не запрещал. Сопротивляться искушению не было сил. Как известно, сыны Альбиона* славятся обжорством - языки развязались, разговор перекинулся на девочек...
______________
* Сыны Альбиона - здесь: ироническое название англичан.
Между тем пришло время прогулки чернокожих эмигрантов, по-прежнему томившихся в трюме. Тут-то и сказались результаты импровизированного празднества. Беник в точности выполнил приказание капитана. Он был немного навеселе, и только. Но англичане, пьяные вдрызг, будучи не в силах ворочать языками, все еще тянулись к своим стаканам.
- К погибели своей тянутся! - воскликнул боцман. И он знал, что говорил.
Когда наступила ночь, непроглядная экваториальная ночь, пятеро матросов, повалившись на палубу, заснули непробудным сном. Хоть из пушки пали!
С борта "Дорады" виделись сигнальные огни крейсера. Он медленно двигался вперед, то и дело выпуская из трубы сноп искр. Между двумя судами непроницаемая тьма.
- Капитан, - торжественно доложил Беник, - все готово. Они спят как убитые.
- А ты?
- В полном порядке... Готов выполнить любое ваше приказание.
- Превосходно. Беник, я знаю, что могу полностью доверять тебе.
- Слово матроса. Можете рассчитывать на меня, даже если нужно достать луну с неба или взять англичанина на абордаж*.
______________
* Взять на абордаж - здесь: сразиться с противником в рукопашном бою.
- Нам двоим придется попотеть.
- Жду ваших распоряжений.
- Для начала нужны две крепкие пустые бочки.
- Это можно.
- Кто у руля?
- Кервен - человек надежный. Доверяйте ему, как мне.
- Прекрасно.
- Надо связать винные бочки и бесшумно спустить в море.
- Нет ничего проще. Что потом?
- Сделай, как я говорю, а там посмотрим.
Через четверть часа накрепко связанные бочки покачивались на волнах позади "Дорады". На борту никто не заметил таинственных приготовлений, на первый взгляд абсолютно бессмысленных.
- Теперь, - продолжал капитан, - спустимся ко мне... Или нет; раздень-ка английского офицера и принеси мне его форму.
- Правильно ли будет оставить его на палубе в одной рубашке? - весело подхватил боцман.
- Так и быть, оставь ему тельняшку и панталоны.
- Как прикажете, капитан.
Анрийон спустился к себе, открыл потайной шкафчик, осторожно вынул оттуда продолговатый, негнущийся предмет, по форме напоминающий веретено, весом килограммов в пятнадцать и толщиной в человеческое тело, закрыл шкафчик и вынес предмет в коридор, так как в каюте он не помещался.
- Возьми... Тише! - приказал он Бенику, который возвратился с одеждой в руках.
- Хорошая вещь?
- Лучше не бывает!
Поль быстро переоделся, торопливо сбрил бороду, оставив лишь бакенбарды, надвинул пилотку на самые уши, приосанился и спросил:
- Похож я хоть немного на английского матроса?
- Вылитый, капитан! Клянусь вам.
- Хорошо! Теперь помоги мне перенести... это... этот предмет на палубу.
- Идемте, капитан.
- Осторожно, старина!.. Осторожно.
- Погасить свет в вашей каюте?
- После того, как уйду.
- Вы собираетесь покинуть "Дораду"?
- Нам нужно попытаться спастись.
- Конечно, капитан, но как же месье Феликс?
- Я не забыл о нем. Теперь я хочу спуститься вниз по веревке, к которой привязаны бочки. Как только свистну, опустишь меня.
- И все?
- Еще не все. Слушай и запоминай. Видишь эту коробку?
- Только чувствую, а видеть не вижу, слишком темно.
- Нащупай кнопку.
- Да, капитан. Я понимаю: здесь электричество...
- Не так громко!.. К этой коробке тянется шнур от бобины, которую я забираю с собой.
- Понимаю... стоит нажать на кнопку и...
- Да не ори же ты так!..
- Молчу! Мне все ясно.
- Сейчас половина восьмого. Прекрасно! В половине девятого, ни минутой раньше, ни минутой позже, нажмешь на кнопку. Слышишь: точно в половине девятого, если хочешь спаслись.
- Даже если вы не вернетесь?
- Даже если не вернусь!..
- Это все, капитан?
- Ты хорошо запомнил?
- Как "Отче наш"!
- Итак, мой отважный Беник, пожмем друг другу руки.
- О! С радостью, капитан, - отвечал матрос, сильно сжимая в темноте ладонь Анрийона.
- Прощай, Беник!
- Прощайте! Удачи, капитан! - Голос его дрогнул.
С этими словами Анрийон ухватился за веревку и, перепрыгнув за борт, заскользил к воде. Устроившись на бочках, подал сигнал Бенику, и тот осторожно спустил вниз таинственный предмет. Больше боцман ничего не слышал. Усевшись на ящик, он рассуждал сам с собой:
- Да-а, положеньице... Что-то будет... При одной мысли об этом я весь дрожу и в горле пересыхает. Эх! Размочить бы, да ничего не прихватил. Еще целый час томиться, а потом... Беник, сын мой, прикуси свой язычок! А впрочем, все равно! Раз уж месье Феликс подстрелил сатанита...
* * *
Пока на "Дораде" разворачивались эти события, самое подробное описание которых не передало бы накала страстей в полной мере, на крейсере происходила трагедия. Героем ее был Феликс Обертен.
Едва прибыв на борт под охраной вооруженных матросов, он оказался запертым в темном чулане. У дверей поставили двух часовых. Полчаса спустя его вывели и препроводили в одну из кают. Там уже собрались штабные. Суровые и непреклонные, они торжественно расселись вокруг стола.
Феликс остановился перед этим импровизированным ареопагом*, прямо напротив тучного старца с седыми бакенбардами, голым, как шар, черепом, угловатым лицом и стальными глазами - командующий собственной персоной возглавлял собрание.
______________
* Ареопаг - орган власти в Древних Афинах, названный по месту заседаний на холме Арея. Здесь: ироническое название группы штабных офицеров.
- Ваше имя Джеймс Бейкер, - произнес он по-английски, - и вы подданный Ее Величества.
Не поняв ни единого слова, бакалейщик продолжал хранить молчание.
- Запишите, - председательствующий обратился к комиссару, исполняющему обязанности секретаря, - обвиняемый не отвечает. - Джеймс Бейкер, - снова начал он, - вы обвиняетесь в преступлении, предусмотренном международным морским правом. Вы снарядили невольничье судно, насильно поместили на нем две сотни негров и были задержаны на вами же оснащенном корабле. Случай, предусмотренный действующим законодательством, декретами и, наконец, Абердинским биллем. Таким образом, вы захвачены на месте преступления и не можете этого отрицать. Есть ли у вас какие-либо объяснения по этому поводу? Что вы можете сказать военному совету?
Произнеси командующий свою пространную тираду* на санскрите**, она не стала бы менее понятной для Феликса Обертена. Из всего услышанного он уловил лишь имя Джеймса Бейкера и слова об Абердинском билле. Ясно было, что недоразумение продолжается и что из него упорно хотят сделать Джеймса Бейкера.
______________
* Тирада - длинная фраза, отдельная пространная реплика, отрывок речи, произнесенный в более или менее приподнятом тоне.
** Санскрит - литературный язык древней и средневековой Индии.
Не дрогнув под взглядом старого офицера, Феликс заговорил на хорошем французском:
- К великому сожалению, сударь, я не говорю по-английски; однако охотно объяснился бы на родном языке, ибо не сомневаюсь, что среди вас найдется кто-то, владеющий французским. Я французский подданный, негоциант из Парижа, еду по делам торговли - вынужден повторяться, хотя уже сообщил эти сведения офицеру, приведшему меня сюда. Я не снаряжал судна: ни невольничьего, ни какого бы то ни было иного. Я не знаком с Джеймсом Бейкером и не имею с ним ничего общего. И если, как утверждает матрос, которого я никогда раньше не видел, у нас и имеется некоторое физическое сходство, это еще не основание, чтобы принимать меня за него.
Председатель, в совершенстве владевший французским, слово в слово перевел все сказанное секретарю, чье перо проворно скользило по бумаге.
Затем сказал по-английски:
- Таким образом, вы полностью отрицаете, что являетесь Джеймсом Бейкером. Прежде чем приступить к допросу свидетеля, я обязан напомнить вам, что чистосердечное признание вины могло бы, возможно, спасти вашу жизнь. Но с того момента, как мы услышим правду из уст другого, когда свидетельство смиренного слуги Ее Величества, честного человека, сделает бессмысленным всякое запирательство, у вас не останется шансов. Предупреждаю: запоздалое признание не спасет вас. Итак, продолжаете ли вы все отрицать?
Устав от бессмысленного разговора, Феликс Обертен не отвечал.
- Введите свидетеля! Знаете ли вы этого человека? - Секретарь тут же записал вопрос, обращенный к старшему матросу Дику.
- Да, ваша честь! Это Джеймс Бейкер.
- Вы подтверждаете свои показания?
- Могу подтвердить под присягой: я его узнал.
- Хорошо, можете идти. А вы, - приказ относился к стоявшим здесь же матросам, - уведите обвиняемого.
Феликса препроводили в соседнюю комнату и оставили там ждать приговора.
В подобных случаях англичане скоры на руку, поэтому неудивительно, что решение было готово уже через четверть часа.
Так называемый Джеймс Бейкер вновь предстал перед судьями, и комиссар по-английски зачитал гнусавым голосом длиннющее обвинительное заключение, представлявшее собой выдержку из Абердинского билля. А затем и приговор.
Феликс нимало не сомневался в содержании прочитанного. Однако он и бровью не повел, хладнокровием своим удивив даже самого председательствующего, не слишком впечатлительного от природы.
- У вас есть два часа, чтобы приготовиться к смерти. Если желаете причаститься, корабельный капеллан* к вашим услугам. Кроме того, можете заказать обед.
______________
* Капеллан - священник.
Поняв, что его наконец отпускают, осужденный вежливо поклонился и как можно спокойнее произнес:
- Господа, имею честь приветствовать вас.
Члены совета были ошеломлены.
- Нужно признать, - говорил позже командующий, - что этот негодяй выказал редкое самообладание. Конечно же он англичанин! Жаль, что такие люди не умеют обратить во благо свои способности. Однако, джентльмены, вечером у нас казнь!
Вновь оказавшись в заточении, бакалейщик, потерявший счет причудам англичан, вскоре вынужден был принимать у себя странную процессию. Впереди шествовал человек с фонарем в руке, а за ним другой - краснощекий, свежевыбритый, с красным носом и широкой улыбкой на губах. Он запросто уселся рядом с осужденным и принялся что-то весело рассказывать... по-английски.
На этот раз парижанин не знал, смеяться ли ему или сердиться.
Но раблезианская физиономия* посетителя, его радушие, приятные манеры, даже его костюм - сгубоштатский, состоявший из редингота**, жилета и черных панталон, - так разительно контрастировали с надменными, бесстрастными лицами офицеров, что узник вдруг повеселел.
______________
* Раблезианская физиономия - здесь: добродушная, даже комическая. Французский писатель Франсуа Рабле (ок. 1494 - 1553 гг.) создал галерею персонажей такого рода в романе "Гаргантюа и Пантагрюэль".
** Редингот - длинный сюртук особого покроя, первоначально созданный для верховой езды.
- Вы, вероятно, - спросил он, - явились, чтобы уладить дело? Говорите ли вы по-французски?
- No! No! My boy*. Впрочем, перейдем к делу, мой дорогой. Доверьтесь мне, откройте правду. Мой сан гарантирует вам соблюдение тайны.
______________
* Нет нет, мой мальчик! (англ.)
- Ах, да все равно! Ваши соотечественники так бессердечны. Скажите, что им вздумалось?
- Теперь вы должны приготовиться к смерти.
- Сделать из меня работорговца.
- Ваше хладнокровие выдает в вас человека, способного достойно принять искупление.
- Сделать из меня англичанина!
- Рискованная профессия, должно быть, приучила вас к мысли о неизбежном конце.
- Вы кажетесь мне хорошим человеком. Не хочу оскорбить вас, но я их не переношу.
- Я не осуждаю вас. Мне от всего сердца жаль вас, и если слово участия способно как-то скрасить последние минуты, если присутствие священнослужителя поддержит вас.
- По выражению вашего лица я вижу, что вы полны добрых намерении. Но умоляю, скажите хоть слово по-французски. Быть может, у вас все полиглоты!* А мы совсем иные.
______________
* Полиглот - человек владеющий многими языками.
- Итак, my boy, шутки в сторону. Говорите на родном языке! Если вы хотели удивить меня, то преуспели в этом достаточно. Клянусь богом, никогда не видел такого остроумного висельника. Однако время дорого!
- Ого! Видали? Да ведь я ни черта не понимаю в вашей тарабарщине!
Затем Феликс добавил:
- Я умираю с голоду! Дайте мне поесть.
В ту же секунду, будто услышав пожелание, вошел матрос и поставил перед Обертеном миску с супом. Это был настоящий черепаховый суп.
- Вовремя! - радостно воскликнул заключенный. - Это, пожалуй, примирит меня с коварным Альбионом.
Не медля больше ни секунды, он принялся уплетать национальное блюдо с аппетитом человека, привыкшего питаться шесть раз в день и не евшего на протяжении многих часов.
Несомненно, если бы хороший аппетит служил доказательством чистой совести, капеллан мог бы убедиться в абсолютной невиновности осужденного, невзирая на приговор, вынесенный военным советом.
Пастор между тем продолжал беседовать сам с собой. И право же, очень жаль, что, увлеченный пережевыванием пищи, негоциант не подавал ему больше реплики. Иначе эта комедия абсурда с успехом была бы продолжена.
Наконец, утомленный бессмысленным разговором, его преподобие, нисколько не конфузясь, опрокинул стаканчик, а затем и второй, и третий. Вскоре он окончательно оставил попытки вернуть грешника на путь истинный. Бакалейщик же, насытившись и утолив жажду, ощутил ту невыразимую истому, какая обыкновенно венчает добрый обед. Но внезапно послеобеденный отдых нарушил глухой рокот, сопровождаемый скрежетом металла. Феликс подскочил на месте. Массивная дверь отворилась, и он увидел знакомый конвой и человека с фонарем.
- Пора! - произнес парижанин с комическим смирением. - Гостеприимство здешних хозяев становится навязчивым. Какого черта они не оставляют меня в покое после сытного обеда? Однако ничего не поделаешь. Приходится подчиняться.
Невозмутимые, молчаливые матросы вывели его на палубу.
- Брр! Ну и ветер здесь, наверху! Можно подумать, что меня собираются расстрелять! - Но когда руки связали за спиной, Обертен испугался не на шутку. Жемчужины пота выступили на лбу, и острая, внезапная боль кинжалом пронзила сердце. Бедняга машинально поднял голову, едва различил в свете фонаря веревочную петлю и тут только с ужасом осознал происходящее.
- Повесить! Меня! - завопил он, яростно отбиваясь. - Мерзавцы! Что я вам...
Закончить он уже не успел...
Горло сжала петля. Веревка медленно натянулась, заскрипел плохо смазанный ролик. Повешенный в последний раз напрягся в безнадежном усилии, дернулся, словно марионетка*, и затих...