Бутаков Эрик. Одиннадцать

   И Ефим откинулся на спину, вонзив взгляд в небеса.
   – Так что с костями-то делать? – спокойно спросил Володя, не разделяя тревогу Ефима.
   – Хрен его знает! Решай сам.
   – Оставлю до утра в «тарелке». На всякий случай. Хули паниковать?
   Ефим аж поднялся на локте. Посмотрел на приятеля, почесал затылок, наморщился, потеребил нос, чего-то там прикинул в мозгах и согласился, пытаясь быть превосходным:
   – Правильно. Я тоже оставил. Может, это единственный биологический продукт, который нам завтра придется зажевать.
   – Да, ладно – всё будет нормально! Чего ты расклеился? Будет день – будет и всё остальное. В том числе, и пища – сам же знаешь. Ты вон, какие сегодня переметы наставил – обязательно будет мясо – я уверен!
   – Спасибо, брат! – искренне за поддержку поблагодарил Ефим. – Не расклеился я – устал от перелета, наверное. Не люблю я летать на вертолетах... Не обращай внимания. В первую ночь у меня всегда так. Завтра уже все смешным казаться будет. А в первую ночь всегда налетают тягучие думы. Не обращай внимания. Это просто смена обстановки. Я быстро адаптируюсь – потом ещё надоест, какой я, как ты говоришь, веселый и находчивый. Вот! Так что пока...
   – Давай бульон допьем, – перебил Володя. – Я за водой схожу – «чаю» вскипятим. А то выливать жалко. Надо что-то делать, если прибило. А там тоска-старуха сама отвалит...
   – Ты прав! Давай допьем, – согласился Ефим, не обращая внимания на то, что его перебили – он не слишком хорошо понимал, что он должен добавить после слов «так что пока», так что пока не огорчился, и посоветовал: – Котелок золой потри, чтобы жиру поменьше было.
   – Я в курсе.
   – Ну и отлично.
   Допив бульон, мужики пошли каждый по своим делам, разгонять тоску-старуху: Вова за водой к реке, Ефим в «Стоунхендж», сориентироваться по звездам.
   Выяснилось и подтвердилось ещё раз и ночью: Юг они определили точно – скала на горе была тютелька в тютельку на Юге и торчала, протыкая лунное небо как... (Ефим опять не смог подобрать культурные слова для сравнения фаллосообразной скалы на фоне ночного неба, обвинив во всём хандру первого неадаптированного вечера и мандраж перед предстоящей ночевкой в непривычной обстановке).
 
    У костра в темноте под миллиардом рассыпанных звезд.
   Потихоньку всё пришло в норму. Валяясь на циновке, глядя в небо и пожевывая травинку, Ефим размышлял о вечном.
   – У тебя нет такого ощущения, что они над нами издеваются? – Он хворостиной поправлял угли в костре.
   – В каком смысле? – не понял Володя.
   – Что значит: триста тридцать три и три десятых километра на Юг, да ещё и по карте? Что значит, по карте три десятых? Зачем они вообще нужны эти три десятых?
   – Это три градуса.
   – Что? – Ефим поднял глаза на Вову.
   – Ровно три градуса по меридиану с севера на юг, если никуда не сворачивать и именно по карте.
   – То есть?
   – Да это так – задачка за пятый класс: диаметр Земли примерно сорок тысяч километров, раздели на триста шестьдесят градусов, получишь сто одиннадцать и одну десятую километра. Триста тридцать три и три – это три градуса, – Вова, как бы нехотя правил нож камнем, найденным на берегу. – Мне это ещё в вертолете стало ясно.
   Может, Вове в вертолете и стало ясно, а вот Ефим сразу не врубился, что это за подвох. Сейчас он испытывал прилив легкой досады, что так невнимательно учил географию в пятом классе. Но, тем не менее, не показывая вида, спросил, делая как можно более серьезный этот вид:
   – То есть, если я тебя правильно понял, мы можем как-то определиться. Что значит три градуса?
   – Можем, если у тебя есть транспортир, – Володя улыбнулся, на секунду оторвавшись от своего ножа.
   Ефим улыбнулся в ответ и машинально выпалил:
   – Нет, у меня только рейсмус!
   И они оба засмеялись.
   Через минуту, вернувшись к этой теме, Ефим предложил попробовать все-таки как-то определиться (или обозначить как-то) эти три градуса с помощью простейших приспособлений или самодельных приборов, попробовать...
   – А смысл? – перебил его Вова.
   – Не понял! – Ефим наклонил голову набок.
   – Смысл? Ну, определиться не сложно: сейчас возьмем две твоих стрелы, одну подвесим параллельно земле, другую направим на Полярную Звезду и после как-нибудь закрепим их друг с другом, и высчитаем угол между ними, и поймем, на какой широте мы находимся. Это проще простого, если использовать диаметр котла, кусок бересты и что-нибудь ещё вместо линейки. Допусти, угол мы рассчитали и определились. Но три градуса, это такая мелочь и ошибиться в сотую или десятую, а то и на градус легко, если на глаз определять Звезду и горизонт. Толку-то? Чуть не под тем углом глянул на звезду – вот тебе уже и промашка на полградуса. А это – полста километров. Правильно?
   – И что ты предлагаешь? Шаги считать? По-моему, лучше хоть некудышную, но иметь метку, чем совсем ничего. Промашка на полста километров, все же вернее, чем шаги считать.
   – Ну, давай сделаем, пока небо звездное. Может ты и прав, – Володя поднялся от костра. – А то завтра облаков нагонит, ничего не разглядим в небесах. Пошли.
   Ефим тоже поднялся, и они, взяв три стрелы, бечевку и ножи, опять отправились в «Стоунхендж».
 
   Примерно через час они вернулись с деревянным треугольником в руках, сделанным из стрел, скрученных меж собой бечевкой. И разговор по теме «Как определиться на местности по долбанной системе координат» продолжился.
 
   – Повесь его на сучек, – предложил Володя, кивнув на треугольник, – завтра по-светлу я сделаю какой-нибудь берестяной транспортир, рассчитаем угол.
   Ефим повесил треугольник на сук, отошел на пару шагов, полюбовался «своим» детищем в свете костра и присел к огню.
   – Ну хорошо, широту мы завтра определим посветлу, как ты говоришь, а долготу мы как узнаем? – Ефим ломал мелкие ветки, распаляя костер.
   – Да никак!
   – Почему? – не понял Ефим такого прямого и категоричного ответа.
   – А как мы её узнаем без приборов? Никак! – Вова пожал плечами. – Часовой пояс я тебе могу сказать, но в каждом часовом поясе примерно по пятнадцать градусов. Триста шестьдесят подели на двадцать четыре и сразу ясно, что светило за час пятнадцать градусов наматывает.
   – Это я знаю.
   – Тем более. Если бы мы до секунды знали разницу от нулевого меридиана до того места, где мы сейчас сидим, ещё можно было бы высчитать. Да и то ошибка неизбежна. Я так думаю, что мы сидим сейчас где-нибудь на сто одиннадцатом меридиане – эти же всё нас на одиннадцать втискивают...
   – Сто одиннадцатый и одна десятая! – Ефим поднял палец вверх.
   Володя улыбнулся, оценив шутку.
   – Это точно! Скорее всего. Так что, по-любому, мы собьемся и по широте и по долготе!
   – И как быть? – Ефима начали одолевать сомнения, как они доберутся до так называемого базового лагеря.
   – Никак! – опять без эмоций ответил Володя. – Помотаем километры, как-нибудь найдем этот чертов лагерь. Хорошо, если он находится на берегу какой-нибудь реки или озера! Там видно будет. Нам главное сейчас жратвы добыть! А уж со жратвой-то мы не пропадем! Правильно, Ефим?!
   Вот, он впервые за всё это время назвал его по имени. И Ефиму неизвестно почему, но стало как-то спокойнее. Уверенность Володи давала свои плоды, если так можно выразиться. И Ефим спросил:
   – А ты по жизни-то кто?
   – В смысле?
   – В смысле профессии. Учитель географии?
   Вова засмеялся.
   – Нет, я врач.
   – Врач! – Ефиму понравился ответ. Врач – это хорошо, очень хорошо. И он уточнил: – Окулист?
   Вова опять рассмеялся.
   – Нет! Хирург. Травматолог. Стоматолог. Полевой акушер. Педиатр. Реаниматор. И много кто ещё! Но только не окулист. К сожалению.
   – О как много всего! Когда успел?
   – С детства. Династия врачей, – Вова махнул рукой. – Это долгая история.
   – Но хорошая история! – оценил Ефим. – Очень хорошая.
   – А ты кто? – Володя тоже интересовался напарником, но пока, от природной вежливости, разговор этот не заводил, а тут причина появилась.
   – Я государственный служащий. Экономист, юрист, финансист... В общем, всё на «ист», но прошу не рифмовать!
   Вова улыбнулся – он давно отрифмовал.
   – Ещё я книжки о природе пишу. И в походы хожу. А ещё, говорят, у меня неплохо получается ловить зверьков. Вот завтра и посмотрим, так ли это?
   – Хорошо бы, – почему-то вздохнул Володя.
   – Да, хорошо бы! – согласился Ефим. – Вот, типа, и познакомились.
   – Типа – да.
   – А лет тебе сколько? – на всякий случай уточнил Ефим.
   – Тридцать три.
   – Ясно. Я почему-то так и думал. Всё на одиннадцать будем делить. Думаю, ты догадываешься, сколько мне.
   – С четверки начинается?
   – Да.
   – Тогда догадываюсь.
   – Вот и ещё раз познакомились.
   – Это точно, – согласился Володя. – Будем спать?
   – Давай, – на этот раз согласился Ефим.
   И они укутались в свои войлочные одеяла, подбросив хвороста под таежный костер, который в специальной литературе называется «нодья».
 
   Нодья тлела всю ночь и, в общем-то, хорошо грела, отражаясь от камня. В шалаше, под толстыми одеялами было тепло, не смотря на звездную ночь. Однако, как только начало светать и мир покрылся молочной дымкой, напарники, как по команде, проснулись, чувствуя давления в мочевом пузыре.
   Потом они снова рубанулись и проспали ещё примерно часок.
 
   Утро.
   – Ну, что? Пошли смотреть «переметы»?
   – Может, чайку сначала попьем? – Володя раздувал ещё тлеющие угли костра.
   – Может, после, когда вернемся, попьем. Заодно, если Бог даст, может, и пожрем нормально. Дикого мяса в жирном бульоне! – Последние слова он произнес громко, как революционер, сжав кулак и театрально им тряхнув.
   – Ладно, – согласился, улыбаясь, Вова. – Вот только костер раскочегарю, чтобы потом опять кресалом не дзынькать, и пойдем.
   Володе нравилось, что Ефим остроумный малый и незакомплексованный для своих-то сорока с копейками лет. Вон как хорохорится, махая кулачком. Посмотрим, что он там за «ловец орлов»! А вслух добавил:
   – Сейчас, ещё немного осталось! Сейчас разгорится.
   – Логично, – Ефим, сжав губы и приподняв брови, махнул головой в полном согласии.
   И огонь разгорелся.
   Вова возился с обгоревшими головешками стволов и дровами, а Ефим собирал вещи, необходимые для похода к «переметам», как он назвал свои ловушки. Сеть решено было проверить после – когда вернутся. Куда из неё рыбка денется?
 
   Бесшумно продвигаясь по звериной тропе, парни ещё издалека заметили, что загнутой попрек тропы березки с крюками «на акулу» нет.
   – Сработало! – прошептал Ефим.
   И они быстро, почти бегом бросились к ловушке.
   На двух из трех крюках, глубоко впившихся в заднюю ногу и шею, подвешенная вниз головой, болталась кабарга. Увидев людей, она начала дергаться, пытаясь из последних сил, высвободится. Но крюки ещё сильнее впивались в тело бедного животного, принося ей невероятные страдания. Вова, не раздумывая, подбежал к маленькому оленю и проткнул измученное тело рогатиной, угодив точно в сердце. Кабарга дернулась последний раз, и глаза её стали мутнеть. Из, казалось, игрушечной пасти (но без клыков – то была самка) на траву закапала кровь.
   – Готова, – определил Володя.
   – Готова, – согласился Ефим.
   – Снимаем, да свежевать будем?
   – Нет. Думаю, не протухнет за полчаса, пойдем, посмотрим, что на следующей, – рассудил Ефим.
   – А эту? С собой что ли?
   – Пусть пока висит. Куда она денется? Не таскать же её? Пусть висит, пока теплая. Потом разберемся. Мы быстро – туда сгоняем и обратно.
   – Как скажешь, – Вова обтирал пучком травы кровь с острия рогатины, – но я все же думаю лучше освежевать.
   – Пошли, – тихо сказал Ефим.
   – Нет, я всё же кишки вытащу, – Вова снимал с крючков кабаргу. – Сейчас – быстро! А то протухнет – мясо испортится.
   – Ну, давай.
   Володя, действительно быстро освежевал оленя и подвесил его обратно, намотав веревку на задние ноги.
   – Вот, теперь нормально. Кровь, за одно, стечет.
   – Хорошо, – согласился Ефим. – теперь идем?
   – Конечно.
   – Только тихо.
   – Естественно.
   И они, не теряя времени, и в глубине души довольные «уловом», двинулись дальше.
 
   Вторая ловушка тоже «сработала».
   На тропе, в лужи уже запекшейся крови, с конкретной пробоиной в черепе около глаза, валялась небольшая молодая косуля. Мухи уже облепили рану.
   – Эта почти не мучилась! – Володя, вытащив нож, зачистил то место, где роились мухи. – Ухлопало её моментально. Даже уползти с тропы не хватило сил. Тык – готова!
   – Ещё бы! Дыра-то в башке, как будто кайлом рубанули! Бедный Троцкий! – зачем-то добавил Ефим. – Спущусь с обрыва, гвозди заберу. А ты пока потроши эту. Знаешь как?
   Володя улыбнулся:
   – Издеваешься?
   – Нет! Извини. Хирург и мясник – разные вещи. Потрошил раньше?
   – Завязывай, Ефим! – Володя рассмеялся. – Иди за гвоздями! Разберусь.
   – Как скажешь, начальник. Я, правда, без задней мысли... Извини, если что..
   – Иди уж...
   Володя достал нож, перевернул копытное и принялся за работу.
   Ефим положил лишние вещи на тропу, взял лишь топор и начал аккуратно спускаться с обрыва к лесине, в которую он вчера вбил палку с гвоздями. Лесина валялась внизу недалеко.
   В траве что-то зашуршало и поползло.
   – Вова, тут ещё одна! – крикнул наверх Ефим, увидев в траве голову ещё одной козы. – Лук давай! Она ранена!
   Ефим чуть не сорвался с обрыва, так спешил добраться до раненой козы и рубануть её топором по черепу, пока та не очухалась, и пока Вова будет там с луком возиться.
   Коза пыталась подняться на ноги.
   Первая стрела вонзилась ей в круп, и коза, не успев подняться, тут же присела.
   Вторая стрела насквозь пробила шею.
   Через секунду огромное копье с хрустом пробило животному спину, пригвоздив к земле.
   – Хватит! – Крикнул Ефим. Он был в двух шагах от косули. – Меня не зацепи! Готова!
   – Понял, – отозвался с обрыва Володя, все же держа наготове лук.
   Оглядевшись, Ефим увидел неприглядную картину и понял, почему она была здесь и никуда не убежала: козе распороло брюхо и её кишки...
   Впрочем, рисовать такие картинки пока нет смысла, ещё успеем, если надо будет... Именно поэтому косуля и не могла подняться... Ефим перерезал животному горло (облегчив страдания), и то, что тянулась по корягам и кустам из распоротого брюха. Главное, теперь мяса у них – завались!
   – Веревку брось! – крикнул Ефим.
   Вова скинул конец веревки.
   Сделав петлю, Ефим затянул её на шее козы, предварительно выдернув стрелы и копье из тела, и скомандовал: «Тащи!»
   Тушка животного, килограммов в сорок веса, тихонько поползла вверх, ломая ветки на пути, а Ефим помогал ей, как мог, «добраться» до тропы, где упирался Володя.
   Потом он оторвал от лесины палку с гвоздями, и сам выбрался наверх обрыва, на тропу.
   – А ты красавчик! – похвалил его Вова. – Признаться, я не очень-то верил, что мы поймаем чего-нибудь.
   – Я сам не ожидал! – сознался Ефим. – Новичкам, как говорится, везет.
   – Обожремся теперь! – Володя трудился, измазанный кровью.
   – Заготовим с собой, – Ефим достал свой нож и принялся за вторую добычу. – Ты где так стрелять научился?
   – Ефим, – Володя остановился и повернул голову к Ефиму, – как ты думаешь, почему я с тобой?
   – Понял! – ответил, смутившись, Ефим. – Я всё никак не могу привыкнуть, что подготовка наша одинакова... почти. Прости, привык командовать! Пережитки профессии. Надо отвыкать! Не обижайся... Но копьем ты её классно! Как жахнет! Хрусь – прибил!
   Вова улыбнулся и продолжил свое дело.
   Ефим, гоняя свои мысли и изредка мотая головой, хлопотал со своим делом.
   Оба предвкушали «Дикое мясо в жирном бульоне».
   «Как тащить их теперь? Там ещё и кабарга!»
   – Дотащим, – читая Ефимовы мысли, заявил Володя.
   – А куда мы денемся?! – отозвался Ефим. – Вниз, с горы по тропе волоком допрём. А потом в речке ополоснем.
   – Карасиков заодно можно будет проверить.
   – Посмотрим. Карасики теперь никуда не денутся. Мы ещё тех не доели... И бурундучка... И косточки оставили на завтрак...
   И они довольные захохотали.
 
   Недостаток пищи – плохо! Неожиданный избыток её – новые проблемы и потеря времени. Теперь, чтобы мясо зазря не пропало, его нужно как-то сохранить, законсервировать, что ли. За день с таким количеством свежего мяса не справиться, придется оставаться ещё на какое-то время.
 
   Полдня они провозились с мясом и изготовлением коптильни. Решили большую часть мяса закоптить – дольше сохранится и есть его можно на ходу, особо не теряя время на приготовление. Но чтобы закоптить, нужно найти подходящее место на берегу, вырыть самодельной деревянной лопатой (и двумя маленькими лопатками-совками, сделанными из лопаток большей косули, одна из которых, в конечном итоге, сломалась) хитроумную траншею, у которой с одной стороны будет дымить постоянный костер, а с другой стороны, под навесом из жердей, – будет коптиться, заранее подсоленное, подсушенноё и нарезанное длинными полосками мясо. Да ещё необходимо дров и зелёнки нарубить на всю ночь, чтобы костер не затухал. Берёза – не подойдет, говорят, она выделяет деготь, поэтому только осина пошла на коптильню и немного сосны для поддержания огня. Всё по науке! Но повозиться пришлось!
   Когда коптильня «заработала», и первый дымок стал просачиваться сквозь дерн, уложенный поверх жердей навеса, им предстояло ещё позаботиться о содранных шкурах. Растянув их для просушки между стволов близко стоящих осинок и привязанных к ним перекладин, что отдаленно напоминало рамы, учитывая дефицит гвоздей, напарники выходили из положения как могли, используя острые веточки и веревку – шкуры жалко было бросать, – могут ещё пригодиться.
   Ливер пожарили стазу же, и ели его пока работали. А кости и оставшиеся куски мяса поставили варить. (То, что влезло в котел при первой закладке. Вообще, закладок оказалось аж шесть!) За пару-тройку дней пути, если мясо проварить, как следует, и залить топленым жиром в какой-нибудь емкости, оно не испортятся. Косточки и кости, особенно позвонки – для навара и чтобы было, что обсосать в лесной темноте «после отбоя» у костерка под ночным звездным небом, рассуждая о смысле жизни и необъятных просторах космоса. Романтика!
 
   Провозившись ещё, как им казалось, часов до шести, уставшие, но сытые и довольные, они наконец-то могли себе позволить завалиться у шалаша на свои войлочные одеяла. В котле кипело варево, плескаясь на угли. Но и в этом положении они не позволяли себе бездельничать: Вова взял треугольник-ориентир, сделанный ночью из стрел, и начал вычислять и вычерчивать прямо на войлочном одеяле круги и градусы, прикладывая то так, то эдак, треугольник к своим фигурам, начерченным угольком. (Потом, когда он решил, что его расчеты верны, Володя накалил на костре гвоздь и на войлоке одеяла «увековечил» свои рисунки, слегка подпалив войлок.) А Ефим решал проблему, куда сложить вареное мясо, залитое жиром. Туески из бересты могут сломаться, и жир днём на жаре потечет, вымазав все и без того дефицитные вещи, а шкуры ещё не высохли, чтобы из них сделать что-то похожее на бурдюки.
   Чтобы не мешать Володе, и самому поразмыслить, он поднялся и пошел ещё нарубить дров и зеленых веток для коптилки и Иван-чая нарвать – надоела смородина – кислая горячая водичка. А заодно и шкуры ножичком почистить от жира – быстрее подсохнут, и вонять меньше будут. «Была проблема – где еды добыть, стала проблема – как еду сохранить. А ведь всё это ещё нужно будет тащить. Пусть даже копченое, разделанное и чуть-чуть облегченное, но мяса килограммов тридцать-сорок чистым весом. Плюс вещи. Знать бы, что так всегда удачно будет заканчиваться охота – другое дело, не пришлось бы столько тащить. Но кто его знает, что там впереди? Может, вообще ничего больше порядочного добыть не удастся. Придется экономить. Ей-богу, Плюшкиным станешь, и голова треснет от хозяйственных проблем. Кстати, что с головами делать? Варить их точно не охота! Но ничего: глаза бояться, руки делают. Всё устаканится. Было бы что хранить! Повезло сегодня. Значить так это кому-нибудь надо!» – и Ефим перекрестился, поклонившись небу.
 
   Ближе к закату, когда коптильня чадила, как надо, когда мясо бурлило, как положено, когда солнце ещё не зашло за горизонт и висело пурпурным шаром в вечерней дымке, мужики прогулялись, проверили плашки. Из одной пришлось выкинуть дохлую мышь, в другой была задавленная маленькая птичка (и её тоже выкинули), а остальные были пусты, хотя и сбиты со сторожков. Крупу всю подъели лесные мелкие жители. Решили больше не настораживать ловушки, а два «удачливых» сторожка, которые ни бог весть что, но поймали, они забрали собой, предполагая, что потом пригодятся.
   В сеть «забрело» всего три ленка. Сеть сняли, решив просушить перед дорогой дальней, чтобы не была такой тяжёлой. А рыбу решили подсолить и на ужин отведать малосольного ленка. Жаль, хлеба нет. Но зато есть Иван-чай у не большой, когда-то обгоревшей поляны, чуть ниже по течению реки. Прогулялись и туда. Нарвали листьев и попытались надергать корней, чтобы засушить их на костре и сделать муку, а из неё хлеб, как учили книжки по туризму. Но корни были настолько тонки и жалки с виду, напоминая собой белых червячков, что парни решили не тратить на эту затею время, и ещё набрали листа для заварки.
 
   Когда село солнце, попробовали мясо. «Уже нормально! Но пусть ещё!» Потом «поковыряли» шкуры, посыпая их золой. Кое-что стало выходить из этой затеи.
   – К завтру должны уже порядком подсохнуть! – предположил Володя. – Сделаем из них бурдюки, точнее, мешки для мяса. Должно получиться... Те мешки сразу пропитаются жиром... А эти – ещё какое-то время продержатся...
   – А там, глядишь, мы и мясо сожрем! – подтвердил Ефим.
   – Точно! – Володя кивнул головой, улыбнулся и кинул ещё горсть пепла на шкуру. – Чтобы мухи яйцами не липли.

* * *

   – Как ты думаешь, сколько сейчас время? – Володя задумчиво глядел на костер, изредка пододвигая длинным прутом маленькие палочки, вывалившиеся из общей, жаром дышащей, кучи.
   – Понятия не имею! – Ефим посмотрел на звезды. – Часов десять, наверное.
   – Возможно... А может уже пол-одиннадцатого. Во сколько темнеет?
   – Вова, спроси что попроще. Я упустил этот момент – не запомнил во сколько темнеет.
   – Я тоже, – вздохнул Володя.
   Ефим посмотрел на товарища.
   – А чего ты вздыхаешь? Это важно?
   – Да, нет. Просто, без часов уже как-то ни так. Как будто потерялся... во времени.
   – «Потерялся во времени» – знакомая фраза, – Ефим вспомнил подземный переход возле храма Василия Блаженного, холодное зимнее утро, мужика в сером пальто и в поношенной шляпе... Как вчера всё было! Хотя уже больше полугода прошло. Тоже вздохнул и добавил: – Да, часы нужная вещь!
   – Не говори! – согласился Вова.
   Ефим привстал, опершись на руку, дотянулся до толстого сука (извиняюсь за каламбур!), бросил его в костер. Искры юркими змейками устремились в небо.
   – Знаешь, братан, я придумал: давай, чтобы не грузиться и ночное время сократить, обсудим этот вопрос!
   – Какой вопрос?
   – Часы! Нужная вещь – часы! Помнишь, по телевизору как-то заставка была: «Нужные вещи», там про чайники рассказывали, про пишущие машинки, ещё про всякую дрянь... А в нашем положении нужная вещь – как раз само то. Я предлагаю: «Нужная вещь – часы!» А? Как ты?
   Вова почесал переносицу.
   – Помню, была какая-то заставка про вещи, точно. Про часы, говоришь...
   – Я, когда в командировки раньше ездил, то в поездах заняться было нечем, мы и придумывали синонимы на какое-нибудь слово. Время пролетало незаметно, пока колеса стучали под полом. Так давай ночь ухлопаем! Итак, часы – только на ассоциациях, всё, что вспомнишь, говори.
   – Часы, какие – наручные?
   – Давай – наручные!
   – Золотые часы! – тут же сказал Вова.
   – Отлично! – Ефим кивнул головой, сжав «уточкой» губы. – Есть такие! Помню, у моей тётушки были такие: маленькие, на браслете с пружинками... браслет просто, как зажим работал: отогнулся, согнулся – запястье внутри. Зато золотые. Циферблат маленький, квадратный. Но я помню, почему-то стеклышко было мутное. У неё – мутное... я потом ещё такие видел – там не мутные были, а у тетушки – мутное. Но помню – золотые часы. Я первый раз тогда золотые часы увидел. И не очень-то поверил, что они золотые. Но они были золотыми. Они лежали на трюмо, а рядом пудреница была, мельхиоровая, а на крышке цветная картинка из глазури (кажется, так называется покрытие – как на орденах) «Ласточкино гнездо. Крым» Я почему-то думал, что это на Кавказе, на Черном море. Для меня тогда – что Крым, что Кавказ – один хрен, всё на Черном море. Мне было-то лет пять, наверное. Но пудреницу четко помню, на трюмо, на темно-коричневой полировке, а рядом – маленькие золотые часы с квадратным циферблатом, мутным стеклышком и браслетом, как клешни у рака...