Бутаков Эрик. Одиннадцать

   – Давай-давай! – Ефим спускался к озеру, к камышам.
 
   Маня проснулась, как разбитое корыто.
   – Чё, Мань – хреново? – спросил её Володя, сразу поняв по виду, как ей тяжело.
   – Да, – почти со слезами, спросонья ответила Маша.
   – Ну, не реви – договорились же! Говори, что и как – поможем! Только, не реви! Мы же не бросим тебя, но знать надо, что и как... с тобой. Понимаешь?
   – Понимаю, – Машка все-таки заплакала.
   – Ой, бля! – выругался Вова. – Что случилось?
   – У меня, кажется, началось...
   – Что, началось?
   – Низ живота болит...
   Вова понял!
   – Вековые?
   – Что? – сначала не поняла Маша, а когда поняла – улыбнулась. – Да... вековые... кажется.
   – Что кажется? Проверь.
   Маша заглянула под одеяло, что-то там поделала.
   – Начались.
   «Ещё не легче! – подумал Вова. – Во, Фима обрадуется!», а в слух сказал:
   – Ну и чего ревешь? Обычное дело – первый раз, что ли?
   – Но мне и так неудобно... вы со мной возитесь....
   – Заткнись! – грубо остановил её Вова, и сам удивился себе. – «Возитесь!» Никто с тобой не возится – ты одна из нас! Ты бы бросила меня, если бы у меня был насморк?
   Маша поняла вопрос.
   – Нет! – ответила она.
   – Так а хули ты мне тут ревешь, когда у тебя всего лишь... Это же говорит о том, что ты вполне здорова.
   – А вы, правда, доктор? – Маша с испугу перешла на «вы».
   – Что сразу на «вы»-то?
   – Не знаю! – Маша сидела на одеяле, плотно сжав ноги.
   Вова понял, что к чему. Он встал, подошел к своей поняге, достал кусок всё той же льняной ткани (не использованный до ныне – как знал!) и протянул его Маше.
   – Хватит?
   – Хватит, конечно.
   – Извини – другого ничего нет. Разберешься?
   – Да! – Маша не знала, куда деть глаза – ей было так неудобно...
   Вова постарался приободрить её улыбкой:
   – Я, правда, доктор – врач.
   – А какой?
   – Всякий – какой хочешь! В твоем случае – педиатр!
   Маша надула губки.
   – Чего? – спросил её Вова.
   – Почему, в моём – педиатр?
   – Тебе лет-то сколько?
   – Причем тут годы?
   Вова рассмеялся:
   – Не смеши – «годы!» В куклы, наверное, до сих пор играешь?
   – Ага – в «Кенов»! – зло парировала Маша. – Нам в четырнадцать лет разрешили замуж выходить! Прикинь, сколько девочка должна узнать до этого времени, чтобы не слыть «фригидной лохушкой»?
   – Кем? – не понял Вова. – Ты хочешь сказать, что в тринадцать?...
   – А во сколько, если паспорт дают в четырнадцать?!
   – Серьезно?! – Вова оторопел. – Ты не шутишь?
   – Знаешь, что такое – «одноклассницы»?
   – Нет.
   – Это – суки ёбббнннн! – Машка прикрыла ладонью рот. – Извиняюсь... Попробуй, будь ни как все! У тебя уже паспорт, а ты ху..., – она осеклась, – не видела?
   – Ты не шутишь? – Вова смотрел на неё из-подо лба, почёсывая, одновременно, переносицу. – Правда, да?!
   – Отвернись! – Машка осмелела.
   – Как скажешь! – Вова отвернулся. – Ну, дела-а!
 
   – Ну, что, гаврики – готовы «макарошки» хавать? – коротконогий, мокрый, но почему-то весёлый Ефим, как пузатый китаец, поднимался на бугор, к костру, держа охапку мокрых корней в руках. – Чего приуныли, шантропа?
   – Приуноешь тут! – отозвался Володя.
   – Да ладно! – остановила его Маша.
   – Что случилось? – Ефим свалил свою вязанку к костру. – Поругались, что ли? Завязывайте!
   – Мань, сама скажешь? – спросил Володя.
   – Сам скажи.
   – У неё... проблемы, – сказал Вова.
   – Начались, что ли? – Ефим крутил головой от одного к другому.
   – Как ты угадал? – спросила Маша.
   – А чего гадать? – как ни в чём не бывало, отреагировал Ефим. – Холодная вода – десять километров, четыре ночи на скале, дождь, страх, все дела – не мудрено. У баб всегда так.
   Он протянул руки к костру:
   – Окоченели! Мы как-то с Вовкой – друган мой – девочку, сбитую троллейбусом, в больницу везли... так у той, сразу кровь потекла. Мы ей говорили: «Только не спи, милая!», и трясли за щеки, чтобы не вырубилась. Доставили. И самое интересное, в тот же вечер, возвращаясь из больницы, ещё одну сбитую встретили! Та, правда, на своих двоих, с перепугу, убежала, придерживая разодранную юбку на ходу. У баб – всегда так – чуть что – потекло! Доктор, ты-то чему удивляешься?! Ещё вчера должно было начаться... Я уж, грешным делом, подумал, что Машка беременная... А так – нормально! Бабья доля! Мань, ты-то как, сама-то? Нормалёк?
   Мань улыбнулась, говоря Володе, показывая на Ефима:
   – Учись, доктор!
   Вова почесал репу:
   – Молодцы! Ухайдохали доктора!
   – Чё ты, Вова?! Нормалеус! Давайте, корешки жарить – хорош ругаться. Манька, подтягивайся к костру! Как там мяско?! – Ефим попробовал бульон. – Соли маловато. Экономим?
   – Экономим! Лучше мало, чем ничего.
   – А воду, где набирали?
   – В озере – где ещё?
   – Не отравимся?
   – Я туда пару веточек черёмухи кинул, – Вова показал на куст, Бог знает как, оказавшейся тут черемухи.
   – От черёмухи – горчит! – сказал Ефим.
   – Конечно! Если веник туда засунуть! А от пары веточек... – только дезинфекция.
   – Ну, разгребайте угли – будем жарить хлебцы! – Ефим сам стал разгребать угли, валявшейся рядом веткой. – Теперь, Машутка, хлеб у нас будет! Ты – рада?
   – Конечно.
   – Извини, что я в неглиже – жизнь у нас, Маня, походная!
   Ефим, как борец сумо, был обмотан лишь неширокой полоской ткани, в виде буквы «Т», и это его вообще не волновало. (Маше, кстати, нравилось тайком посмотреть на его круглый зад.)
   – Ты ей дал ткань? – обратился он к Вове.
   – Дал-дал – достали!
   – Тыщь-тыщь-тыщь – не ссоримся! Нам ещё три градуса шагать! Мань, доставай чашки!
   Вова вопросительно смотрел на странного Ефима.
   – Ты, чего такой весёлый – обкурился что ли? – Вова «накрывал» на «стол».
   – Было бы что! Не – просто настроение хорошее! Солнце, болота... друг, подруга... корешки, мяско... – чего грустить? А, если честно, чуть не утонул я – выбрался еле-еле! Там трясина! Братцы, пойдете за долбанным рогозом – осторожней, он в такой хреновой каше растет. Не успеешь оглянуться и тебя уже засасывает!..
   – А чего не орал? – Вова даже перепугался.
   – Я орал! До вас докричишься, поди!
   – Серьёзно?
   – Нет, блядь, шучу! – у Ефима моментально почему-то испортилось настроение. – Там такие заросли...
   – Поодному, больше никуда не ходим! – заявил Володя. – Согласны?!
   – Да! – тут же ответила Машка.
   – Не возражаю, особенно, если Машка в туалет захочет! – улыбнувшись, саркастически согласился Ефим. – Чё ты выдумываешь? Вы, правда, не слышали?
   – Нет, – сказал Вова, – не слышали.
   – Къы! – щелкнул пастью Ефим. – Оглохли, значит!
   – Извини, брат.
   – А-а! – он махнул рукой. – Мань, ты из лука стреляла когда-нибудь?
   – Нет, – ответила Маша.
   – Сейчас, почавкаем – научу! Хочешь?
   – Хочу.
   – Тебе сильно плохо?
   – Да, – Маша ответила не громко, мелко покачав головой.
   – Научу! – пообещал Ефим. – Сегодня никуда не идем! Научу. Отдых!
   Он умел уходить от плохого настроения.
 
   Вечером, когда над болотом поднялся офигенно ровный, как «шесть копеек», диск луны, когда звезды мелкой дробью расстреляли дуплетом низкое небо, когда подползло лирическое настроение и все были сыты и хорошо отдохнули, Ефим «включил свой патефон».
   – А что, ребятки, неплохо сидим, а?
   – Начинай, – сказал Вова, лениво грызя корень рогоза, вкус которого напоминал картошку и орех одновременно. – Что тебе там ещё пришло?
   – Ты меня уже, как никто, понимаешь, – Ефим довольно улыбнулся. – Мань, ты чего там застыла?
   Маша сидела укутавшись, как индеец, в одеяло и смотрела в одну точку, где-то внутри костра. Не поднимая головы, не отводя взгляда от своей точки, она ответила:
   – Думаю.
   – О чём, если не секрет?
   Маша отвела глаза от огня, посмотрела на Ефима и пояснила:
   – Думаю – как будет завтра? Как по болоту пойдем? Что будет потом? Что дома творится? Вспоминаю, как я вас увидела. А если б не увидела?
   – Не думай об этом – этого ничего нет.
   – В смысле, нет?
   – Ну, нет – и всё! Прошлое – прошло, будущего может и не быть! Есть только сия минута, ты, я, Володя, костер, звезды, утки на озере квакают, и все, что мы видим вокруг или как-то по другому ощущаем, например, вот тот корешок рогоза у Вовы во рту.
   Вова, не обращая внимания на слова Ефима, уточнил:
   – Утки – крякают.
   – У кого – как. У меня – квакают. Всё относительно, Вольдемар.
   Володя хмыкнул.
   – Но-но, философ, давай, расскажи нам с Машей какую-нибудь свою историю – вечер с пользой пройдет! – Вова кинул недоеденный корень рогоза в костер. – Давно! Вкус, как у портянки!
   – Откуда у тебя в памяти такое разнообразие вкусов, – Ефим откинулся на спину, уставившись на звезды. – И не разбрасывайся пищей, пожалуйста.
   – Да, извиняюсь! – Вова почесал нос. – Ну, давай свою философию – вижу же, что что-то ещё тебе в сосуд познания накапало за сегодняшний день.
   – А ты прав, мой юный Генрих, – говорил Ефим звёздам. – Ты, как всегда, прав. У тебя зоркий взгляд, сильные руки, стальные нервы. Ты непростой малый, с тобой путешествовать – одно удовольствие...
   – А с тобой – польза – каждый вечер бесплатный ликбез.
   – Рад услужить, помочь, объяснить, – казалось, что Ефим сам с собой разговаривает, уставившись в небо. – Красиво! Жаль, недолговечно... для меня...
   – Чё, помирать собрался? – Вова кинул маленькую щепку в сторону Ефима, чтобы «разбудить» друга. – Чего ты там грузишься?
   Ефим приподнялся и сел.
   – Всё – звезды кончились, появился костер и вы. Что, ещё раз доказывает.... Братцы мои, товарищи – никакого пространства нет!
   Вова наморщив лоб, грустно помахивая «шарабаном», улыбаясь, как идиот, согласился:
   – Да! Да, брат, ты сильно нахлебался! Не ходи больше за рогозом... Я тебя очень прошу!.. пожалуйста.
   – Смейтесь! Смейтесь, Паяцы! – Ефим встал, настроение его улучшалось, когда он входил в образ Горацио. – Смейтесь, жалкие смертные!
   – Маш, не бойся – Фима иногда показывает театр одного актера – это нормально... и поучительно, порой. Как минимум – небезынтересно, – Вова улыбнулся Маше. – Мы так вечера коротаем. Подключайся.
   – Подключайте свои радио и видеоприемники! – декламировал Ефим, расслышав последнее слово Володи. – Смотрите, слушайте, хотите – нюхайте, но, не будьте безучастны в эту единственную и неповторимую никогда секунду вашей жизни! Оп! И началась новая секунда, которая так же неповторима – ловите и её! Оп! Вот уже и третья!..
   – Ты так до утра «опать» будешь! – Вова взял на себя роль критика. – Приступай к главному!
   Ефим опустился на землю. Присел на свой расстеленный плащ.
   – Ладно, слушайте, чего я думаю. Пространства нет!
   – Та-ак!
   – Нет его! Есть только наше субъективное восприятие чего-то такого, чего не пояснишь другим, так как не сможешь им дать свои глаза, уши, нос, язык, пальцы, вывернуться из своей телесной клетки-оболочки и предложить её товарищу, например, тебе, доктор. Я сижу здесь, ты сидишь там. Вокруг нас всё вроде бы одинаковое, но я воспринимаю всё вокруг по-своему, а ты – по-своему – у нас разные точки зрения. Стало быть, и пространства в данную секунду у нас разные. Я вижу звезды, ты – костер. О чем мы можем договориться, если начнем спорить? А ведь всё происходит на одном «острове» среди одних и тех же болот. Понимаешь?
   – Пока не очень, – сознался Володя.
   – А ты, Маша?
   – Стараюсь! – созналась Маша.
   – Молодцы, что стараетесь! Хотя... вам что делать-то? Поехали дальше! Вот, сейчас темно и мы, почти, не видим той «нашей» скалы...
   – А почему она «ваша»? – вставила Маша.
   – Не перебивай! – остановил её Вова. – Потом скажу. Продолжай, профессор.
   – ... Мы не видим скалы, потому что темно. Наше пространство сузилось по сравнению с дневным пространством. Туман вдруг упадет – пространство будет ещё меньше. Я закрою глаза, и моё пространство превратиться только в то, что я ощущаю руками и слышу, допустим. У слепых – своё пространство, у зрячих – своё, у глухих – другое, своё. А все они находятся в одной комнате. И это ещё не всё. Как я только что привел пример – разные географические точки отсчета этого пространства – и всё! пространство изменилось! Даже если набор чувств у нас одинаковый и работает нормально. Так что, нет никакого пространства – есть наше восприятие реальности. А мы называем его пространством.
   – Что-то ты загнул, брат! – Вова на всякий случай посмотрел на звезды. – Вот когда за тобой медведь гнался, ты наверняка думал, как бы побыстрее свалить в дальнее «пространство», чтобы не остаться с Мишей в одном!
   – Да! Вот именно! Мне и хотелось свалить в другое восприятие мира, от Миши, чтобы наши географические точки не пересеклись! Правильно говоришь! Ты же сам только что подтвердил мои слова.
   – Не, мудрено, как-то! Ты давай чего-нибудь попроще.
   – Во-во! Вам только попроще и давай! «Белые розы, белые розы»..., – запел Ефим. – Или: «Ветер с моря дул, ветер с моря дул»... Куда проще? Зато все знают, и сразу образ певца всплывает. Так?
   – Да, – согласилась Маша.
   – Конечно! – Ефим произнес это слово, четко выговаривая букву «ч». – Просто – потому что липко! Прилипло – и вся страна поет. Потому что, каждый способен воспроизвести эти звуки. А вот попробуй «Цепелинов» или «Дипапл» воспроизвести. Я уж молчу про Вагнера или Баха. Не каждый, далеко не каждый воспроизведет, поэтому остальным, кто не может, кажется: «Фу, дерьмо, классика!» А есть люди, которые, кстати, умеют читать ноты. Они смотрят в нотную тетрадь и слышат звуки. На концертах классической музыки такие люди покупают в фойе партитуры, чтобы следить за исполнением, читая ноты. Как мы покупаем программки в театре, так они покупают ноты. И не только слышат, но и, так сказать, видят музыку.
   – Правда? – удивилась Маша.
   – А чего ты удивляешься. Я дам тебе букварь – ты же сразу поймешь и увидишь, как мама мыла раму. А если я дам тебе китайскую грамматику, что ты увидишь? Закорючки, которые называются иероглифами. Но для тебя это непонятные знаки. А практически, любой китаец тебе объяснит: там написано, что мама мыла раму, стоя на бамбуковой циновке, выжимая тряпочку в воде, пахнущей лотосом. Ни так?
   Маша пожала плечами.
   – Так-так, Маша – точно тебе говорю! – Ефим улыбнулся озадаченной Маше. – Вот почему «Белые розы» – это шлягер, а «Тридцать восьмая симфония» – это классика.
   Ефим приподнялся, подошел к котлу и зачерпнул себе чая (они же всё это время сидели у костра после ужина, и чай, само собой, уже был). Глотнув, продолжил:
   – Так и во всём остальном! «Граф Монте Кристо». Сюжет прост и понятен – известная книга на весь мир, «классика для школьного чтения». «Пестрая лента» – элементарно, Вадсон! Целый музей несуществующего никогда человека – музей герою книги, которого мы воспринимаем, как когда-то живущего в натуре. «Три мушкетера» – ну тут Боярский сильно помог. А вот интересная фигня – Гончаров «Обломов». Аббревиатура известная всем... а кто читал? О чем книга «Доктор Фаусту»? «Игра в бисер»? Или «Война и мир»?
   – «Война и мир» про войну с Наполеоном, – Маша читала эту книгу... не до конца, правда.
   – Правильно, Маня! А о чем она?
   – Ну, про войну.
   – Верно – про войну. И про Мир. В смысле – не отсутствие войны, а Мир, как все страны, планета земля, общество людей, и тэ пэ. Правильно?
   Маша задумалась, пожала плечами:
   – Не знаю...
   – Знай. Это так. Это вообще всегда так – важно, о чем книга, в чём смыл, идея, а сюжет забывается. И уж тем более имена героев, если они в анекдоты не попали. Наташа Ростова запомнилась, потому что она на балу с поручиком Ржевским частенько в анекдотах встречается... и не только на балу. Правильно? Прочитал книгу, сюжет забыл, но помнишь идею – значит, не зря читал. Стихи – необязательно учить наизусть, как машина, не понимая сказанного, как в школе заставляли. Прочти, проникнись, прочувствуй, что в них заложено – вот это польза. А то: «Ночевала тучка на груди утёса великана»... Чё ты понял? Что Лермонтов раньше всех проснулся? Или эти умники ещё говорят: «Как сказал Сократ...» И чё? Если ты помнишь, что кто-то что-то сказал, то, скорее всего, ты не врубился в сказанное. Всё уже когда-то кем-то говорилось... и ни один раз. Если ты понял смысл, то это стало уже частью тебя, твоим миром, твоей философией жизни... и ты выдаешь это уже, как своё собственное. А ни как мысли Сократа... Уверен, Сократ в тот данный момент, если он вообще это говорил, имел в виду совсем другое, ни то, что ты хочешь сказать. Прочитанные книги оставляют в тебе свои идеи, свои мысли, которые автор и хотел тебе преподнести с помощью своих героев. И не надо сюжет запоминать – в книгу не врубишься. Зря время потеряешь, если в книге нет идеи. Понимаете, братья и сестры?
   – Скучно! – Вова встал и потянулся.
   – Скучно? Скучно, конечно. Рассказы про мысли – всегда скучны, спать охота, если мозги не воспринимают. Конечно, если ещё и рассказчик жует себе что-то под нос – тогда вообще скучно. Книги про мысли – скука. Книги полные действия... «На балконе, драка завязалась на балконе! Он отбивался, как мог, но их было больше. Руки, уже не слушались руки, окровавленные от бесчисленных ударов по сопаткам этих гадов. Но этих гадов было больше. И они вытолкнули его за перила! „Всё! – подумал он. – Это конец!“ Его маленькое тело летело с небоскреба, неотвратимо приближая его к страшной развязке жизни. Сейчас будет удар, резкая боль – и бесконечность! А как не хотелось умирать! Но... О чудо! Он зацепился пиджаком о раму раскрытого окна на двадцать шестом этаже. Но предательская ткань начала трещать и расползаться. „Что делать, что делать?!“ – судорожно думал он. И вдруг он увидел, что там, за окном, в глубине комнаты, в тускло освещенном углу, на огромной кровати, несколько людей занимаются групповым сексом. И среди них была Она! Она – из-за которой всё и случилось, из-за которой он теперь висит на волоске между жизнью и смертью Она! Она! Она держала чей-то ужасно большой член в своих руках. И вот она, вдруг, у него на глазах начала!.. В глазах у него всё потемнело – он не хотел больше жить! Нет – не стоит жить! Это же из-за неё он... а она!.. и он почувствовал, как всё тело его обессилело, перестало бороться за жизнь и... ткань затрещала... Ещё мгновение, и он полетит вниз, в бездну городских джунглей, в поток машин, в бесконечность, в вечность! „А ты куда?!“ – чьи-то сильные, волосатые руки успели схватить его за воротник. „Нет, малый, не стоит этого делать!“ И руки втащили его в комнату. Она узнала его! Она узнала его! Не ожидала, но вот он здесь!»... Так лучше, не скучно?
   – Не скучно! Продолжай – что там дальше было! – Вова искренне смеялся. – Вот, умеешь же, когда хочешь!
   – Да-да-да, о чем с вами говорить? У вас на уме, Вольдемар, только драки, разврат и желание действовать, вопреки закону.... притяжения! Вот с вами – не соскучишься, Вольдемар. Ребятки, ребятки, – вздохнул Ефим, – ваше пространство в черепной коробке заполнено только прагматичными идеями: «А что дальше будет?», «А что я буду иметь?», «А как бы мне это успеть, достать, получить?» Прагматизм – философия уродов и нищих. Наслаждайтесь, чем есть, – в этом тоже кайф и много красивого. Посмотрите на небо!
   Маша непроизвольно подняла голову вверх. Вова тоже. Ефим посмотрел, куда это они там смотрят?
   – Ну, и что вы видите?
   – Спутник летит, – сказала Маша.
   – А ты, Вова?
   Вова опустил голову и посмотрел на Ефима:
   – А я смотрю, ты, брат, уже на небо насмотрелся! Как я с тобой во времени буду путешествовать? У тебя голова не болит?
   Ефим не опускал голову – он продолжал смотреть на летящий спутник. Но ответил:
   – Нет никакого времени!
   Вова засмеялся:
   – Здрасти! Теперь и времени у него нет! Опусти голову – а то и сам исчезнешь.
   Ефим опустит голову, улыбаясь.
   – Чего ты орешь?! Нет никакого времени. Путешествие во времени – это такая сказка. Ты что поверил, что мы можем теряться во времени? Всё происходит в наших «шарабанах». Даже если и гены они там перетряхнут, наколют нас химией, усыпят и отправят в астрал – всё равно мы останемся по содержанию в нашем теле – тела-то хер куда отправишь. Так что, все эти путешествия – наше воображение, сны, галлюцинации. А времени нет – «Опа!» Помнишь? И всё! Только – «Опа!» есть. Все остальное, лишь то, как мы себе это «Опа!» рисуем! Нет пространства, нет и времени – есть действительность, мимолетная, как вон та комета!
   По небу чиркнула звезда.
   – Ты больше не тони, Фима! А то мы не дойдем без тебя – кто нам будет байки травить?
   – Доктор, ты доктор! Вот ты доктор, а всё играешь в солдатиков. Сказали – поверил! Приказали – выполнил! Живи своим умом, Пчёла! Не слушай никого, кроме самого себя. Твоя жизнь – только твоя. Твоя философия – только твоя. Твои мысли в твоём шарабане – только твои. Будь свободным и независимым.
   – Это точно – слушать тебя, уже сил нет!
   – А в чём разница? – спросила Маша.
   – Разница в чём? – не понял Ефим.
   – Ну, «свобода и независимость» – в чём разница.
   – А-а? – Ефиму понравилось, что её заинтересовало. – Ну, во первых, пишутся и произносятся по разному.
   Володя хмыкнул:
   – Давай, теперь девочке засоряй мозги.
   – А во вторых, – не обращая на обидные Вовины выпады, продолжал Ефим. – Если ты сам за себя платишь – это независимость. А если за тебя никто не думает, и ты решения принимаешь сам – это свобода!
   – Про сексуальную независимость только ей не рассказывай, – вставил Вова. – «Своими руками»...
   – Не слушай его – он свободен сегодня! Он здесь, на «острове» – свободен. И независим! Через месяц, в своей поликлинике он будет иметь бледный вид... и вспоминать мои слова. Он ещё сам этого не понимает. Запахи болота забудет, как тепло у костра – не вспомнит, нас с тобой из памяти сотрет, а идея – останется. Он даже где-нибудь «соплёй блеснет» – это точно! Видишь, как его зацепило! Ты-то как?
   – Нормально, – Маша добрыми глазами смотрела на Ефима.
   – Как животик?
   – Болит немного. Я про него почти забыла. Пока вы...
   – Рад что «мы» заставили своими баснями забыть про боль – тоже польза, слышь, Вова? А ты говоришь!.. Ладно, давайте спать – завтра нам болото штурмовать. Справишься, Маш?
   – Постараюсь.
   – Постарайся, милая. Только не молчи – если что, говори! Лучше ещё одну ночь проведем на болоте, главное не молчи. А если дойдем до «суши» – там и отдохнем нормально...я надеюсь. Правильно я говорю, доктор?
   – Правильно, – Вова подложил дров в огонь.
   – Ну вот, – поговорили. Не холодно тебе?
   – Нет, – сказала Маша и грустно улыбнулась.
   – Ничего-ничего, дочка – прорвемся! Потом с улыбкой будешь вспоминать свои приключения... Если, конечно... Ну, ладно – я спать заваливаюсь. Остальные – свободны... и независимы! Гут найт, друзья мои болотные, гут найт!
 
   Следующий день воспринимается, как чавканье, сырость, комары, утки, трясина кое-где, пекло и усталость. Перекурили, и опять: чавканье, сырость, комары, утки, трясина кое-где, пекло, и ещё большая усталость. Но долгожданная «суша» под заветной горой – приблизилась! И вот они уже на твердой почве, в лесной полосе, у родничка, который они приняли издалека за речку, под горой со скалой на вершине, живые, насколько можно, здоровые, но усталые и грязные. Зато веселые, что всё позади. Ломают хворост и разжигают огонь.
   – Манька! Ты человек, – веселится Ефим. – Ты – настоящий пацан! Вытерпела! Молодец! Переодевайся – мы сами дров натаскаем!
   Маня, еле живая, но тоже счастливая, что болото прошла, еле шевеля руками, стала стягивать вонючие, мокрые чуни.
   – Помочь? – спросил Вова.
   – Нет – я сама – у вас и без меня забот хватает.
   – Справишься?
   – Конечно.
   – Ну, как знаешь, – Вова продолжил рубить толстый сук старой, засохшей сосны.
 
   Ближе к ночи, все так уделались, что было не до разговоров. Однако парни решили, что завтра день покажет, что там – за горой. Может её обойти можно будет, чтобы в лоб не штурмовать. По утру, Вова немного поднимется на гору и разведает, что дальше, с той стороны. А потом, когда они окажутся на той стороне горы, они настроят свои «приборы», и ещё раз определят, где Юг, выбрав следующий ориентир, если таковой (Вова надеялся) будет.
   – А на хрена нам теперь ориентир? У нас часы есть!
   – А ты уверен, что они идут правильно?
   – Нет, – подумав, ответил Ефим.
   – Вот, завтра и узнаем. В полдень.
   – Если солнце будет.
   Вова посмотрел на небо:
   – А куда оно денется? С погодой пока везет.
   – Согласен!
   Перекусили, подсушили вещи, сполоснулись в ручье, и завалились спать, даже, не сделав шалаш – под открытым небом, на радость комарам.
 
   Но утром планы изменились.
   Раздувая костер, чтобы подогреть чай из свежих листьев бадана и прошлогодней брусники, которой поблизости оказалось в достатке, Ефим вдруг предложил:
   – Я думаю, Вова, пойдем все вместе на гору. Чего ты туда-сюда будешь прыгать, как сайгак – силы лучше твои побережём. Потихоньку соберемся и пойдем все вместе. Машка уже очухалась от своих потрясений, спешить нам некуда, ну, пройдем десять километров, но ведь мы их пройдем. А, Бог даст, так и больше протопаем. Как считаешь?
   – Я не против, – Вова сам хотел это предложить, но после вчерашнего разговора было не очень-то удобно всех на ноги поднимать.
   – Вот и ладненько! – Ефим раздул огонь. – Сейчас Маня проснется, попьем чайку, пожуем, что осталось, и пойдем.
   – Я не сплю, – раздался голос Маши из-под одеяла – он пряталась от комаров.