Бутаков Эрик. Одиннадцать

   – Это не глазурь, – вставил Вова. – Это эмаль.
   – Точно, – улыбнулся Ефим. – Глазурь на пряниках. А-а, вот почему?... Наверное, мне пудреница пряник напоминала! Тетушка, кстати, куличи зашибатые делала! Наверное, поэтому пряники, пудреницы, куличи, золотые часы...
   – А я помню, от деда ещё часы остались, военные: белый циферблат, тонкие стрелки, обычные цифры и... всё. Зато с войны ещё. Тогда они были на вес золота!
   – Да, больше, наверное! Прикинь, как они нужны были! Вот сейчас: мы без часов, сидим, гадаем, который час. А тогда – проворонил, не дал зеленую ракету, батальоны в атаку не пошли – к стенке, провокатор! К стенке! Ну, или что-то около того. С трупов тогда часы снять было не западло. Трофеи!
   – Они лежали в коробочке, вместе с орденами и наградными книжками. Еще там было его пенсне, – продолжал Володя. – Орден «Красной звезды». Я в детстве играл с ним, уронил, и откололся маленький кусочек эмали. Дед очень расстроился. А часы он хранил вместе с орденами. Дорогая память была!
   – А он у тебя кем служил?
   – Сначала артиллеристом был, потом в разведке. Он ещё до войны, кажется, Харьковский институт народного хозяйства окончил, охотфак. Так что в лесу, как у себя дома ориентировался. Тогда учили, ни как сейчас... да и леса были – дай Бог. А они с практики, как он говорил, не вылазили – всё в тайге, в тайге... Так что, когда пришло время – он в разведку пошел. И ведь, всю войну прошел!
   – Повезло!
   – Повезло – это точно. Но он был... умный, его голыми руками не возьмешь. Он рассказывал, помню, когда он ещё артиллеристом был, немцы в атаку пошли. Один немец на него бежал... Он, как дал очередью из ППШ, у немца голова отлетела, а он всё ещё бежал! Прикинь?
   – Прикинул! ППШ – зверь машина! Вот – для артиллеристов часы – необходимая вещь: и углы там всякие вымерять и начала артобстрела...
   – Это точно. Но и для разведчиков тем более!
   – Для разведчиков – тем более. Я, кстати, где-то читал, что как-то наших разведчиков у болота немцы зажали, так они по лосиным следам через болота ушли! Наверняка, там среди них тоже охотовед был! – Ефим улыбнулся, глядя на Володю.
   Володя намек понял, улыбнулся в ответ и добавил:
   – А через минное поле – по следа лисицы. Она железо за два метра под землёй чует, на мину не наступит...
   – Только где их, лисиц, напасёшься на каждое минное поле? – вздохнул Ефим. – Вот если бы лис выдавали, как сухпай... Н-да-уж..... Часы во время войны – нужная вещь!
   – Помнишь товарища Сухова? – Володя даже привстал. – У него такие огромные были на руке. Во время Гражданской, наверное, такие только и были?
   – И дефицит страшенный!
   – Вот именно. Поэтому он их кинул чурбану, а тот часы в глаза не видел... пока рассматривал, на радостях, Сухов у него маузер хлоп из руки, потом бах, бах, бах всех остальных, и всё!
   – Не, не всё! Там ещё один был – Абдула его толстой веревкой заарканил. «Ты как здесь?!» «Стреляли!» – Ефим передразнил Саида, которого он назвал Абдулой.
   – Саид, – поправил его Володя.
   – Да-да, Саид. Конечно, Саид. Карлсон.
   – В смысле?
   – Ну, артист тот же – Спартак Мишулин. В детстве всё спектакль по телику крутили про Карлсона – Спартак Мишулин его играл. А запомнился он, как Пан Директор в «Кабачке тринадцать стульев» – была такая передача, помнишь?
   – Нет.
   – Да, ты ещё маленький был, когда она кончилась. Там тогда первый раз фанеру крутили. Герои рты открывали, а им фонограмму из польских песен включали...
   – Из польских? Почему из польских?
   – Политика! Что, они должны были им «Битлов» врубать что ли? Запрещено было. А поляки – братья. Соцлагерь. Поэтому и звали их там всех «пан» да «пани» Пани Моника!.. Поляки – Запад, как не крути, а мы Запад хавали в любом выражении. Даже ГДР была – западнее некуда.
   – ГДР – «была»?
   – Была, была – республика. «Доиче демократишен републик» У нас – «Г», у них – «Д». Хотя, что « Г», что « Д» – в некотором смысле, один хрен, – Ефим сам засмеялся свой находке. – Так что слово « Давно» может звучать и по-другому!
   И он ещё больше расхохотался.
   – « Давно это было! Даненько!»
   Тут уже Вова расхохотался.
   –  Давным давно, давным давно, давны-ым давно! – песню такую слышал... давно.
   – Да уж, песня – давно!
   –  Давно её пели...
   – За Данностью лет!
   –  Давно было говно, а стало у гобрение!
   – Это уже масло масляное, получается!
   Ефим и Вова не переставали смеяться.
   – Что-то ты давно у меня время не спрашивал!
   – А ты давно не отвечал.
   Уже начинали болеть животы.
   – Завязывай, Вова – не могу больше. Вот ведь прибило!..
   – Да, Фим....
   – Какой я тебе Дафин?! Дафины во Франции!
   – А что мне теперь говорить: « Га, Фим?!» – Вова вытер слезу под глазом, продолжая смеяться.
   – «Графин!» В графине видит свою мать: «Мама, как ты туда попала!?» – тут же вспомнил Ефим кадр из «Городка» и воспроизвел его в деталях.
   – « Доро док»? – спросил его Вова, задыхаясь от смеха.
   – После! – ответил Ефим, держась за низ живота.
 
   Вот так они коротали время, выдумывая всякую нелепость, меняя Друзь на Грузь, а потом уточняли, что Груздь это Друзьдь, точнее – Друзгь; и тут же появились, естественно, Грузья, а Друг стал Грудом; Дача – Гача – это нормально; Иппогром; Дигростанция. Донор и Гонор – это, решили они, однокоренные слова, так же, как и Дог с Годом. Слова стали коверкаться, но особо ничего на ум не приходило – веселье угасало. Животы приходили в норму, пора пришла позаботиться о дне (точнее, ночи) насущном (насущной). И Ефим задал резонный вопрос:
   –  Довя гина говарилась?
   –  Говарилась, говарилась, – попробовал Вова кусочек мяса из котла. – Ви гимо до говалый был бычок. А ты что уже про доло гался?
   Ефим улыбнулся:
   – А ты шутить доразд!
   – Не «доразд», а « дораз г». А за доразда – ответишь!
   – Ле дко!..
   И всё началось сызнова. Пока они окончательно не устали, пока не легли спать, пока (уже лежа доносились всхлипывания и смешки, когда вспоминалась какая-нибудь смешная белиберда, типа производные от: «Это вещь Вадима?» «Вадина!»), пока, пока, пока...
   Короче, они уснули, так и не го доворив (тьфу ты, черт!)... не договорив про Часы...
   А впереди ещё будет утро. И, наверняка, оно будет: « Гоброе утро!» Наверняка!

* * *

   – Игра слов, это всего лишь игра слов. Более того, это игра букв, иногда символов или, даже, знаков.
   – Что ты имеешь виду? – Володя грыз травинку.
   (Они уже часа полтора шли вниз по склону горы, удаляясь от своей полянки – места их встречи. Утром, собравшись, как следует подкрепившись, упаковав вещички, они двинулись в путь, и теперь, от нечего делать, рассуждали, практически ни о чем. Точнее, Ефим прогонял Володе о том, как пишутся книги – сегодня их «нужная вещь» была «Книга». Коротали дорогу.)
   – А, всё! Помнишь: «Казнить нельзя помиловать»? Куда поставить запятую? Этот прием знаком с детства, со сказок ещё. Напечатай это выражение в «Ворде» и компьютер подчеркнет зеленым слово «нельзя», задавая тем самым вопрос, куда поставить запятую. А ещё попробуй поставить в конце этого предложения «точку», «вопрос» или «восклицательный знак». Это игра знаков. А то, что мы меняли местами «г» и «д» – это игра буквами. Символами – та самая «собака» в адресах электронной почты или «двоеточие», «дефис», «правая круглая скобка». А словами – уже в масштабах текста – от самого маленького, до «Войны и мира». Понимаешь?
   – Понимаю.
   – Но это только начало, азбучные истины для любого начинающего шлёпольщика текстов. Всё что угодно можно написать, всё что угодно! Порой, не зная грамматики, правил, а иногда и языка, можно написать нечто такое, что будут читать. А куда денутся? – Ефим улыбнулся.
   – В смысле, не зная языка?
   – Ты какой язык в школе изучал?
   – Английский.
   – Ты часто, переписывая английские тексы, заданные на дом, понимал, о чём ты пишешь?
   – Ну, это совсем другое дело...
   – Другое дело? – перебил его Ефим. – Ты знаешь, что раньше в рукописных книгах гласных букв совсем не было? Сейчас, правда, тоже их нет в некоторых письменных языках.
   – Ну, так – что-то слышал.
   – Вот это «ну так – чё-то...» может привести к тому, что один переписывает. Потом другой, потом третий делает помарку в тексте, четвертый, не поняв, что это помарка, её копирует, а сам тем временем три кляксы засадил, пятый их скопировал и сам чего-нибудь в придачу напартачил... и пошло – поехало. Потом некий дятел берется всё это огласовывать, и втыкает, как ему кажется, правильные гласные. А другой дятел, взял первоначальный текст, и впихал свои гласные, пусть даже ему то же самое кажется, и он так же понимает тему. Но тексты уже разные будут из-за этих клякс и помарок. И смысл, разумеется, изменится. И это уже две разные книги получились, как бы об одном и том же, но под авторством разных дятлов. А потом эти книги ученые откопали где-нибудь в гробницах, в разных. И один прав, он же читал подлинник перевода, и другой прав – он тоже читал подлинник перевода. И тема у ученых одна, но они до усеру будут спорить, кто из них прав, столько копий наломают, разделят ученый мир на два лагеря, поддерживающий их и, в конце концов, к истине не придут! А все виной маленькая клякса и пара помарок! А Мир раскололся! А теперь, представь, нашли археологи в Египте на стенах гробницы иероглифы (или как они там называются) или где-нибудь в Перу какие-нибудь письмена, и взялись их срисовывать, как ты в школе «свой» английский, не понимая, что рисуют. Тщательно срисовывали – всё срисовали. Можно, конечно, сфотографировать, но, допустим, всё это происходило в конце девятнадцатого века, когда вскрыли пирамиды, а фотоаппаратов ещё не было. Срисовали. Но не учли, что где-то откололся кусочек штукатурки или трещинка какая-то повлияла на рисунок. И так далее... Переводят, до сих пор переводят, и потом преподносят нам, как истину. Напечатали в журнале, мы читаем... и что мы делаем? Мы верим. Ученые же! Они же всё знают! Для этого они и учились! А мы обязаны верить! Мы узнали, поделились информацией с близкими, естественно, интерпретировав немного (а без этого не получится), близкие наши рассказали друзьям уже со своими вставками и «помарками» и «кляксами», те другим, и... опять пошло-поехало – родился миф. Особенно скверно, когда тебе говорят свою интерпретацию или неточные данные взрослые, пока ты ещё ребенок. Детская память цепкая – потом трудно переубедить, особенно, если это твоя учительница говорила. Люди моего поколения – бедные люди. Им всё детство в школе внушали уважаемые взрослые дяди и тети, что коммунизм это хорошо, что наша цель – коммунизм. А потом – бах! И тот, кто был коммунистом, стал как раз наоборот – коммерсантом... ну, ты понимаешь. Так вот, написанному верить – не стоит. Ещё больше не стоит верить услышанному. Увиденному верить нужно обдуманно, а то, что дает телевизор – вообще не надо...
   – Получается, вся наша жизнь – сон?
   – Хуже!
   – Как это?
   – Сон во сне! С возможностью, точнее – с необходимостью, ложиться спать, что означает, ещё и там видеть сны. Помнить прошлое, не понимать, что происходит в настоящем и не знать, не предугадывать, не видеть будущего. Постоянно к чему-то стремиться. За что-то и о чём-то переживать, не достигать именно тех целей, которые запланировал, радоваться, что тебе не хуже чем другим или чем могло бы быть, ненавидеть многое и многих, жалеть, страдать, вечно терять и понимать, что всё равно сдохнешь, но, надеясь постоянно оттянуть свой конец, в любом смысле. Кошмар!
   – Не понял, почему сон во сне.
   – Ну, как тебе объяснить? – Ефим потер переносицу и помычал при этом. – У тебя, наверняка, было, что во сне, ты знаешь, что сейчас может произойти что-то ужасное, но ты знаешь, что спишь и надо только, скажем так, ущипнуть себя, тогда ты проснешься, и плохое не случиться. Бывает?
   – Да много раз было.
   – Вот я и говорю! А тогда, что такое, по-твоему, самоубийства?
   Вова почесал затылок.
   – Н-да – похоже на сон во сне.
   – Одно херово – не знаешь где, как и каким проснешься! Это и сдерживает – а то все бы уже давно утопились. Но бояться – а вдруг там ещё хуже, чем во сне! Вдруг там ты... Впрочем, лучше не думать! Поэтому, самоубийц и считают грешниками, наверное, что те сами сваливают не домучавшись тут, с нами, на этом пузыре среди космических просторов, покрытом слегка коркой, плесенью лесов и болот, и укатанным в наши же продукты испражнения, некоторые из которых называются «асфальт», «бетон», «рельсы» и «моток провода».
   – Ну ладно, ладно, – Вова остановился, снял понягу, прислонил её к сосне, сел рядом, опершись спинной о ствол. – Передохнем, давай. Ты от темы ушел! Тема: «Книга». Ну, давай, расскажи свой взгляд именно про эту нужную вещь. А ты с темы спрыгнул.
   – Вольдемар! – Ефим тоже скинул мешок, прислонился к соседнему дереву. – Любезный, я ещё к теме и не подошел – это всё присказка. Дай докончить!
   – Давай.
   – Сень Кью. Книга, говоришь? Вот заходишь ты в книжный магазин, и что видишь? Надписи: «Отдел технической литературы», «Отдел художественной литературы», «Искусство», «Спорт», «Юридическая», «Детская» и так далее. Книга, как и любая нужная вещь, она для чего-то нужна. Я полагаю для себя так: Книга бывает информационная, художественная и развлекательная. Все словари, науку, справочники, законы и всю лабуду я отношу к информационной. Художественная – это понятно: выдумки, вымысел или пережитое автором, но в форме доверительного рассказа. Развлекательная – это фотоальбомы, репродукции, рекорды и тэ пэ. Я у себя дома посмотрел, у меня процентов тридцать художественной, процентов шестьдесят информационной, а остальное – «для эстетического наслаждения». Если книга нужна для работы – денег не жалеешь – НАДО! Развлекательная – по интересам: кому корабли, кому голые бабы – денег тоже, чаще всего не жалко, если сильно хочется. А вот с художественной – тут, брат, погодь! Гончаров «Обломов» – эту аббревиатуру, так сказать, знает любой, кто в школе учился. А кто читал? У меня она тоже стоит на полке. Лет тридцать, наверное. Я, помню, однажды, даже, брался из принципа почитать – чего зря стоит? Я, вообще, пытаюсь читать, всё, что покупаю. В большинстве случаев это удается. Но не всегда. Но я знаю, если книга хорошая – всё равно покупаю – может, пригодится. Некоторые – десяток-полтора лет простоят, украшая стенку, а потом – раз, и пригодилась. Справочники – вот те замусоленные, с загнутыми страницами, с пометками на полях... Это всегда в деле. Альбомы – посмотрел, положил, пришли гости – показал; и стоят, пылятся... Зато – есть и, если надо – посмотрю, полюбуюсь! Сальвадор Дали, Музеи всякие, про Байкал, Фотоальбомы, порнуха, награды Вермахта и тэ дэ... «Эстетическое наслаждение»! Но вернемся к «художественной литературе». Что такое хорошая книга? Общепризнанные – это первое! «Шерлок Холмс» – несомненно, каждый читал... если он читать умеет. «Граф Монтекристо» и «Три мушкетера» – тоже нет спора. Настольная книга хиппи «Степной Волк» – если ты хиппи, любую цену отдашь, но прочтешь. Если ты анархист – выложишь последние копейки за мемуары Махно. Философу интересны философы, любителю погорячей – «Эммануэль». Когда книги были дефицит – у тебя подписка на Дюма или Фейхтвангера – ты КОРОЛЬ! Сегодня книг – завались! Но выбираешь только.... Что ты выбираешь?
   – Я?
   – Ты. Что ты читаешь? Что ты любишь читать?
   Вова зачесал репу.
   – Вот так сразу-у? – не зная, что ответить, Вова подбирал слова. – Интересные книги читать люблю. Я, вообще-то, много читаю. Но больше...
   – Понимаю, по медицине, по специальности...
   – И это само собой, – перебил Володя. – Но я и художественной много читаю.
   – Не сомневаюсь, – согласился Ефим, чтобы не ставить в неловкое положение друга. – Не сомневаюсь – медики народ интеллектуальный, они отдыхают когда, или спирт пьют, или читают. А читают они много, не меньше спирта.
   – Издеваешься, что ли?
   – Ничуть! Прости, если тебе так показалось, я просто зарапортовался – спирт вспомнил.
   – Ладно, прощаю, – Вова достал бурдюк. – Пить хочешь?
   – Да, хочу.
   Вова подал воду.
   – Поехали дальше? – спросил Ефим, возвращая бурдюк.
   – Давай ещё посидим.
   – Я не в этом смысле. Я – в смысле, продолжим беседу.
   – А? Ну конечно, давай дальше.
   Ефим вытер ладонью пот со лба, посмотрел на мокрую ладонь и сказал:
   – Жара! Градусов тридцать – не меньше.
   – Да, – согласился Вова.
   – Кстати, о медицинской литературе, – продолжил мысль Ефим. – У тебя дети есть?
   – Есть, дочка.
   – Дочка? Хорошо. Ты книги видел, типа «В помощь молодым мамам»?
   – Да, жена покупала такие, когда дочка родилась.
   – Ты их читал?
   – Пробежался, из любопытства.
   – Я тоже читал, когда сын родился. Но, если б дочка не родилась, ты бы их купил?
   – Нет, конечно!
   – А «Марочник сталей и сплавов»?
   – А нахера он мне нужен?
   – Вот именно! А ведь очень интересная книжка, кто понимает!
   – Наверняка.
   – Точно! Вот и ответ: «А нахрена она мне нужна?» – Ефим поднял палец вверх. – Переходим к основному. Книга – либо нужна, либо «а нахрена»! Если, со специальной литературой (и «эстетической») всё понятно, то с художественной!.. Кровь нужна? Нужна! Титьки нужны? Нужны! И ни только! Лихо закрученный сюжет? Обязательно! И ещё, нечто то, что именно тебя интересует: ты любишь природу? Всё происходит в лесу, в прериях, в горах, на болоте, в пустыне... Ты мореман? Вот тебе пираты, броненосцы, подлодки! Летчику – небо, «пацанам – шампанского», как в песне пелось. Нравиться мозгой пошевелить – детектив. Кишки вспороть или выебать кого – Де Сад, Флобер. Флобер – тот вообще людей слонами давит, да не просто давит, а описывает, как давятся трубчатые кости и костный мозг с кусочками костной ткани растирается об острые придорожные камни. Де Сад – мальчонка рядом с ним. Хочешь про бабью долю? Есть «Бабья доля»! Так и называется, какой-то Сибирский автор, фамилию не помню, но, надо сказать, интересная книга, хорошая. Короче, если я хочу чего-то почитать, то покупаю то, что уже ищу и знаю, что понравится, либо вообще не покупаю, чтобы деньги на говно не тратить.
   – На давно.
   – На давно – да, извиняюсь! Автор – имеет значение. Если он Пупкин, как говорили в армии, я не куплю. Ну, не куплю – не раскрученная, в нормальном смысле, фамилия. Если он Достоевский – может, и куплю. Но Достоевский мне не нравился – ни одного рассказа не мог прочитать до конца, даже, до середины или на одну десятую, пока не узнал, что Фёдор Михайлович отсидел кучу лет. Сразу заинтересовало – и я прочитал много чего. Автор (и его судьба) имеет значение.
   – А из современных тебе кто нравится? – Володя задал этот вопрос с каким-то только ему ведомым прицелом.
   – Из современных? Лимонов нравится, но... Не надо! – Ефим остановил Володю, хотя тот и говорить-то ничего не хотел, а только посмотрел из-под лобья, как обычно. – Не надо! «Эдичку» я не читал. Но знаю, чего он там наворотил – его дело. У него есть много интересного и без этого. А кто ищет, как кто-то у негров болт сосет, тот пусть это и читает.
   Ефим посмотрел вопросительно на Вову.
   – Что? – спросил Вова.
   – Ничего. Продолжать?
   – Конечно. Я ничего против не имею.
   – Ну, и хорошо, – Ефим продолжал. – Гришковец – нормально. Правда, когда я его читал, он нравился меньше, потом я его по телику увидел – вообще разонравился. Писатель ведет какую-то «попсовую» передачу – не нормально, как мне показалось. Потом на диске я увидел, как он читает свою книгу «Как я съел собаку». По-началу – я подумал, что он... не очень, но смотрел,... а потом и ещё смотрел,... А потом уже оторваться не мог,... а потом подумал: «Молодец, Гришковец! Молодец!» И понял, что Гришковец мне нравится. Современный писатель, нормальный. Плакаты, правда, по городу развесели – там он с похмелья и убогий какой-то – это зря. Но мне теперь по фиг – он уже мне нравится. Но это всё цветочки по сравнению с Сорокиным.
   – С кем? – Вова удивился.
   – С Сорокиным.
   – Тебе давно нравится? – Вова улыбался.
   – Давно – Сорокин? Или его говно, которое он так со смаком описывает? Ты сейчас буквы переставляешь?
   – А, как хочешь, понимай.
   – Говно мне его не нравится. Не нравится и его отрезанные соски и залупа отца во рту у мальчика, как Сталин Ленина в жопу жарит у меня вызвало отвращение и «Голубое сало» я читать не стал, раскрыв случайно именно на этом месте. Зато много чего другого я прочитал с удовольствием. Со смехом. И понял – это мы дураки. Парень смеется, а мы принимаем всё за чистую монету. Особенно, когда он, как Петька: «Сели на коня, „цок, цок, цок“ (вся книга), слезли с коня». Покупают ведь, ждут крови, говна и секса. А он и печатает нам – идиотам. Но и это цветочки. Купил я его книгу «Роман». Знаешь, Вова, я хоть и сам я чиркаю пером по эпистоляру, но тут!.. Я не был в церкви лет пять. На середине книги я пошел в церковь!.. Пару раз прослезился. Отличная книга. Если вырвать последних страниц двадцать – классика. Но зачем вырывать? Я их пробежался мельком – это для тех, кто от Сорокина ждет, как слоны давят людей до костного мозга. Получите! Дело вкуса.
   Ефим помолчал малость, а потом продолжил:
   – Знаешь, ещё я его видел в телеподколах «Розыгрыш». Там он повел себя, как нормальный мужик. Всё взял на себя и не ныл, как некоторые.
   – Я видел эту передачу, – сказал Володя.
   – Ну? По-мужицки же он себя вел? А?
   – Нормально, – согласился Вова. – Нормально.
   – Ну вот. От автора много зависит, – Ефим остался доволен. – Если бы он как чмо себя повел – всё! Я бы ему не поверил, и его «Роман» для меня бы (наверное) померк. Но он повел себя нормально. Достойно, как говорится. Ещё, хер его знает, как бы я повел себя в его ситуации!.. – Ефим почесал лоб. – Хер его знает...
   Потом он спросил:
   – Пойдем?
   – Посидим ещё – куда торопиться?
   – Хорошо. Тогда я скажу про Высоцкого. Вова, как актер, вначале был – никто! Смотришь фильм, там: «Вертикаль», «Хозяин тайги», «Карьера Димы Горина» и другие – названия не помню – видишь Высоцкого. И обязательно гитара. Поёт... Кто поет? Высоцкий. Как зовут героя – хрен его знает. Это – Высоцкий. Шукшин – вроде тоже Шукшин, но тот не так – тот герой фильма, играет, и смотришь не Шукшина, а фильм. Никулина же тоже смотришь, и знаешь, что Никулин, но смотришь фильм. А там – не клоун Никулин, а... И Миронов – «Федя, дичь!» – имен тоже не помнишь, но смотришь не Миронова... А Высоцкий – это Высоцкий. Потом был «Арап Перта Великого» – да, там он сыграл не Высоцкого. Жеглов – несомненно – это не Высоцкий... Хотя, замашки... Да ещё потом писать начали, что он в то время на игле сидел – вот и задумаешься, в каком он состоянии играл?... Но это фигня! Жеглов – это не Высоцкий. Тут он сыграл. «Маленькие трагедии» – я видел. Там он тоже сыграл! Дали человеку играть – начал играть... А до того, пока его зажимали – он играл Высоцкого. Но пусть кто-нибудь попробует сказать, что Высоцкий – чмо – я первый пасть порву! Потому что Высоцкий – это Высоцкий. И, знаешь, я первый раз прилетел в Москву, и первое, что я сделал – я поехал на могилу к Владимиру Семеновичу! Тогда ещё просто камень стоял. Вот что значит Автор! А Автор он был от Бога! А когда Автор от Бога, он уже вне времени, вне забот, вне проблем... со стороны. Хотя сам – душу рвет, как тот же Владимир Семенович и сказал бы. И это..... Бляха! Как тут сказать?! Пауза! Вова, ты не устал?
   – Нет, Брат, – (Он первый раз назвал Ефима «братом»), – не устал. Интересно. Я и сам об этом думал – выразить не мог. Давай, дави!
   – Спасибо, – Ефим почти прослезился. Глаза – точно заблестели. – Спасибо. Гоним дальше?
   – Гони! – Вова улыбнулся. – В смысле – продолжай.
   – Гоню. В смысле.... На чем я остановился?...
   – Автор...
   Вова не успел договорить, Ефим перебил.
   – Автор – великая вещь! Жизнь автора и его произведения – спаяны. Хочешь бабло срубить? Всё! – бери лист и пиши заказную статью. Писать научили всех ещё в школе. Вот тебе ручка, вот листок – пиши. А если: «Никого не будет в доме, кроме сумерек одних...» или «„Меня ещё за то любите... за то, что я умру!“.... Вова, вот на такие строчки и нужен лист бумаги. Вот на такие строчки!.. А бабло... Ты стихи любишь читать?
   – Нет.
   – И я – нет! Я их просто не понимаю. Не понимаю! Но вот за такие строчки, Вова!.. Поэтов – до хуя! Как они сами себя называют, но, чаще, это – писари. Писарей – до... и выше гораздо. Книг – миллион. Миллиарды! Беру – пишу! Что читаем? Про секс... Про еили лю блю– будем называть всё своими именами в индоевропейской традиции. Про драки. Про крутых парней и классных «тёлок». Про то, чего нам не хватает. Живет мужик, здоровый такой, в детстве тренировался, думал, что самый сильный... Потом жизнь прихлопнула! Женился. Жена наставила рога – проглотил, почти простил, просто смирился, чтобы не разводиться и имущество, купленное на деньги, которые он заработал, когда перегонял из Владика машины, не делить. Зато, как напьется – «На! Сука!» А он здоровый. А ей куда? – двое детей. Терпит и... потихонечку перепихивается на работе в кабинете у молодого начальника, в «Таёте» у старого знакомого – бывшего, допустим, Вероникиного друга, на свадьбе у подружки – нагло, в ванной комнате, в трех метрах (по прямой) от мужа, за четыре минуты, отодвинув бежевые плавочки вбок... И он ещё в неё и кончил (вышел, а она успела помыться)... Но на засадилове была, сама плохо, честно говоря, помнит, но была, и это она знает, чему и рада в душе! И муж-здоровяк опять с ветвистыми рогами: «А так ему и надо – нечего руки распускать! Скотина! Я всю свою молодость ему отдала!» А здоровяку что надо? Он рад, что шестиметровые доски умудрился перевезти в «Волге», открыв задние стекла и, как ежик, телепаясь по трассе... но доехал, довез полкуба бесплатно. Ещё он рад, что шестьсот рублей сделали возврата. Какого? Не важно! Сделали! Линолеум купил Хороший. По заводской стене. На хрена ему линолеум? Надо! Пригодится! Он счастливый человек – у него всего лишь сахарный диабет и вторая жена изменяет. И всё! Больше проблем нет! Утро, день, вечер... Каждый день – штукарь выручки набармил. Надо рассады матери купить. Теперь купит! Да – ещё Виталька канистру бензина по семнадцать продал. День – заебатый день!.. И таких, Вова, людей – подавляющее большинство. Бабы – само собой! У них дети... Им не надо творить – они и так творят... как минимум – детей. Как максимум – корки мочат, то есть – творят. Одним словом...если хотят. Короче, это уже разговор другого плана, и я их, честно говоря, не осуждаю (они порой со мной творят). Так вот, вернемся к Книге. Что может такой человек написать? Хотя.... Всё, как я уже сказал, зависит от автора. И от его взгляда на жизнь. Про умение излагать я уже и не говорю – это само собой. Был у меня учебник, «логика» называется. Там была хорошая фраза, типа: «Можно сказать „Санитар леса“, а можно сказать „Серый убийца“ – и то, и другое будет о Сером Волке». Вот и в книгах так же. Если автор озабочен, он пишет о том, о чем озабочен. Если автор шутник, как Сорокин, он шутит (правда, по-своему, черновато, но как умеет и хохочет). Если автор заноза, то его фамилия Задорнов. А если сопли любит – то, сам понимаешь, кто автор.