Бутаков Эрик. Одиннадцать

Эрик Бутаков
Одиннадцать

Глава первая
Осеннее зимнее утро

   «Начнем, пожалуй, как обычно – с того места, где он проснулся. Несите щипцы».

   Яркая вспышка света ударила по глазам! Резанула сквозь сжатые веки! Даже больно стало левому глазу. Сильно резанула! Так-то вот спишь-спишь и вдруг – НА-а! Может быть, конечно, это было продолжение сна, но, вроде, во сне ничего не взрывалось. Откуда «НА!»? Ефим не понял. Не понял, что произошло, и как-то даже жалобно, почти по-детски, спросонья, прохны... хрипел: «Э, это... вы это... свет погасите, а!»
   Перевалившись на правый бок, он натянул на голову одеяло. Стало гораздо лучше глазам, но проявились другие неудобства в ощущениях: выяснилось, что во рту пересохло, и рот пересох, и из него невыносимо тянуло перегаром – это особенно чувствовалось здесь, под одеялом. Голова гудела и кружилась, как будто он пил, не просыхая... (чёрт его знает, сколько он пил!) во включенной центрифуге! В общем, сильно гудела сволочная голова! И не ясно было, где он находится: то ли под одеялом, то ли в гробу? Но об этом даже думать не хотелось (так эта сволочь-голова гудела!), и потому он об этом не думал. Сильно хотелось в туалет. Вот что тревожило очень! Но встать не было сил, как не было сил больше терпеть! Но он терпел – не было сил подняться...
   Свет погас.
   «Слава Богу!» – пронеслось в голове... и он тут же уснул.
 
   Оп, свет снова зажегся, и ещё ярче, и опять ослепил. (Видимо, Ефим уже вытащил голову из-под одеяла – там же было не продохнуть от перегара). На этот раз он ничего не успел сказать – свет тут же погас. Лишь маленький ночничок где-то тихонько горел синим огоньком, или может быть это включился телевизор в соседней комнате и отражался в полировке мебели.
   Откуда-то из глубин сознания, послышалось вдруг... Заиграло в оркестровой яме, зазвенело, зацарапало по тарелкам, тромбон хрюкнул, глухо стукнули по барабану, что-то звякнуло, похоже, корабельный колокол, и кто-то спросил: «Мир готов?» Ему ответили: «Готов!» «Поехали! Раз, два три...», – сказал голос. Заиграла музыка.
   Ефим узнал музыку и голос:
    «Свет в начале дня, в начале жизни... Изволь!..
    Боль танцует польку на дне меня!
    Брысь, я ладно сшит,
    Я лишь увидел смысл жить.
    Прыть тупая прыть
    В ногах, в душе...»
 
   – Кать! Выключи телевизор! – громко сказала женщина за спиной.
   Она лежала рядом, он это тут же почувствовал – легкое прикосновение её теплого тела к спине. Сон, как рукой... Какой сон?! Сердце заколотилось, Ефим задохнулся от неожиданности и огромного выброса адреналина – так и с ума можно сойти! «Кто это?!» А повернуться было страшновато! В туалет захотелось сильней!
   – Ну, ма-ам! Я уже не хочу спать! – хныкала девочка из соседней комнаты.
   – Выключи, я сказала, или сделай потише – все ещё спят! Я кому говорю? – кажется, женщина собиралась встать – кровать позади Ефима заскрипела.
   – Ну, мам! Вставайте уже, хватит спать!
   Женщина все же встала и пошла в другую комнату, цыкая на ходу на девочку, дескать, потише давай!
 
   Когда женщина вышла, Ефим переключил внимание от ушных раковин и кожи спины, на другие приемники измученного спиртом организма – красные (что, естественно, не видно было в темноте, но было именно так!) очи. И кое-что сразу стало проясняться! Перед ним висела темно-коричневая, тяжёлая штора до самого пола, стояла полированная тумбочка, блестел паркетный пол. Всё с виду казенное. «Похоже, я в гостинице, – подумал Ефим. – При чём здесь Кашин и Светка? Откуда Катюха?» (Он на сто процентов был уверен, что это всё их голоса, несмотря на то, что эти голоса звучали за спиной!) Ефим стал медленно поворачиваться, как будто боялся кого-то вспугнуть или на что-то взглядом нарваться.
 
   – Разбудила тебя Катя? – Света ласково, извиняясь за дочку, улыбалась, стоя в проеме прохода в другую комнату. Она была в белом гостиничном халате с распущенными, соломенными от природы волосами. Глаза её немного косили, как всегда бывало у неё утром. Но когда это бывало?! Светку это не портило, ей это даже шло – немного ошарашенный после... хорошей ночи видок.
   – А-га, – ответил Ефим, произнося вместо «г», что-то среднее между «х» и хрипом. – Сколько время? – зачем-то спросил он.
   – Уже почти без двадцати пяти восемь. У нас уже почти обед – вот она и не спит, – ответила Света, поясняя, и тут же обратилась к дочке с серьезным материнским требованием. – Сделай потише, я сказала!
   – Ясно! – промычал Ефим, продолжая незаметно осматриваться.
   Света наклонилась, чмокнула его в щеку, улыбнулась и пошла в зал к дочке.
   Ефим соображал:
   «Так, похоже „Россия“. Я здесь уже когда-то был. Полу-люкс. Мы, кажется, приезжали именно сюда со Светкой когда ей стукнуло двадцать пять – в начале декабря девяносто шестого. Точно, так и есть! И Катюха была с нами. Ей тогда было лет пять. Но это же было в девяносто шестом – десять лет с тех пор прошло! Сейчас Катюхе пятнадцать. А Светка вернулась в семью. Тогда, кто там – в той комнате? И что за бред происходит вообще?! Сон? Галлюцинации? Или...» (А какое ещё могло быть «или»?)
   Ефим снова, для верности «аккуратно и бережно» огляделся. (А сердце барабашило!) Не сон как будто!.. Потрогал постель: «Всё, вроде, настоящее. Это не сон?! А что это?... Короче, в туалет охота! Где мои шмотки?»
   Его вещей нигде не было. По крайней мере, в этой комнате не было видно. Может, они в зале? Кстати, под одеялом он лежал голый. (Естественно, голый – он же со Светкой только что лежал!) Правда – бред какой-то!
   – Пошли умываться, – сказала в «той» комнате Светка Кате и потянула её в ванную.
   Та почти не упиралась.
   В ванную комнату было два входа: из зала и прямо отсюда – из спальни. Слышно было, что в ванной уже льется вода. Света сказала: «О, как ты быстро! Задерни шторку!» – и послышался стук крышки унитаза.
   Ефим соскочил. Его трусы оказались радом на паркетном полу. Он их мгновенно натянул, чтобы чувствовать себя гораздо уверенней – голый человек, как улитка без панциря – намного уязвимее, особенно в паху. («Холодный пол, черт!») Пытаясь не издавать шума, он заглянул в зал. Никого. Светка с дочкой в ванной – их слышно.
   Его брюки, рубашка, кофта и куртка лежали на кресле. Тут же валялись носки, а у дверей стояли ботинки.
   Ефим моментально оделся. И обулся.
   Ключ от номера лежал рядом на столике. Он машинально сунул его в карман.
   Тихонько открыв дверь, он выскользнул в коридор, пытаясь бесшумно защелкнуть замок. Получилось – бесшумно защелкнул.
 
   Первым делом, он спешно пошел почему-то налево – ему казалось, что лифт должен быть там. Так и оказалось.
   Лифт сразу открылся, стоило нажать кнопку вызова. Он вошел. Надавил на единицу. Двери закрылись, лифт медленно поплыл вниз. Заложило на мгновение уши. Потом отпустило.
   Ефим перевел дух.
   «Так! Что всё это значит? – думал он, разглядывая себя в огромном зеркале, которое являлось стенкой кабины лифта. Внешне всё было, как вчера... А что, кстати, было вчера?»
   А вчера, десятого ноября, он прилетел в Москву, чтобы сегодня попасть на день рождения Палыча. Вчера утром его встретили, потом они заехали к Палычу на работу, свои вещи он оставил там... Там они немного выпили. Палыч дал сопровождающих,... А вечером вместо гостиницы Ефим поехал...
   Он сунул руку во внутренний карман куртки.
   «Портмоне?» На месте. Расстегнул. Паспорт, вложенный в портмоне, – на месте. «Слава Богу!» Кредитные карточки, пара дисконтных на бензин и в «книжный», визитки, один отсек полный всяких Долларов и Евро, второй – крупных российских денег. Денег много. «Нормально!»
   Во втором внутреннем кармане куртки была ещё пачка Евро – штук сто, то есть, если верить номиналу, сто тысяч Евро в банковской упаковке и несколько (довольно много!) изрядно помятых купюр помимо упаковки сложенных пополам. «О-па? Не понял! На хрена столько нала? Ладно, потом разберемся, всё потом! Это, вообще-то, хорошо! – увидев деньги, он почему-то позабыл про все другие проблемы (а проблемы были – как минимум хотелось в туалет!). – Так, что там ещё есть?»
   В остальных карманах куртки и брюк тоже были деньги, но мелкие деньги – мелочь всякая: десятки, полтинники, сотки... и фишка казино «Метелица» в 1000 Е. «Это откуда?»
   Ещё была почти полная пачка легкого «Marlboro», помятый носовой платок да зажигалка «Zippo», подаренная Санычем на сорокалетие. В кармашке для телефона этой его новой, ещё хрустящей, куртки (он точно вспомнил, что купил её вчера, когда они поехали в центр и заехали в один из бутиков у ЦУМа) был его сотовый телефон «Nokia, N6680».
   «Проверим!» Он нажал зеленую кнопку вызова на телефоне. Высветился последний номер. «Что за номер?» Он не мог вспомнить. Нажал, чтобы пошло соединение. Но умный телефон проинформировал: « Связь отсутствует».
   «Ага, в лифте всегда так! – решил Ефим. – С улицы позвоню».
   Но ещё у него в руках был ключ от номера, из которого он только что сбежал!
   Звякнув, лифт остановился. Почти бесшумно, как будто шёпотом, открылись двери.
   Ефим сунул ключ в карман.
   В холле стояли, сидели и перемещались люди в зимних одеждах, уборщица безнадежно мыла пол.
   Ларьки ещё не открылись – бабы в синих халатах расставляли внутри товар.
   Всё это Ефим заметил, не задумываясь, – он спешил к выходу.
   У выхода, сказав «Доброе утро» двум крепким парням-охранникам в коричневых костюмах с плоскими алюминиевыми значками на карманах, он вышел на улицу, заметив, как они ему кивнули в ответ.
   На улице пробрасывал снег. Было ещё темно и холодно. Хотя фонари горели и машины мчались, как обычно они мчатся по Москве без тормозов и правил, не взирая на темень, слякоть и скользкий асфальт, а в темном небе красовались рубиновые звезды Кремля, один хрен было мерзко на душе и очень тоскливо на сердце. Как и должно было быть! Нету в этой Москве того «домашнего тепла», который есть в Родном Городе, даже если ты в нём, в этом Городе, выныриваешь рано утром из занесенной снегом гостиницы или из запотевшей сауны, или из другого какого уютно-веселого местечка, с похмелья, изрядно помятый, осенью, зимой, в слякоть, в мороз или в снег. В Родном Городе лучше – ты точно знаешь, куда направиться, даже если ты ещё и отговорку не придумал (по дороге что-нибудь в голову да придет). А в Москве – все чужаки, особенно, сами москвичи! Всегда одиноко, не знаешь, куда идти, как добраться, кругом огни, машины, воняет соляркой и чем-то ещё из метро... И люди толпами снуют.
   Плюнув, Ефим пошел на Красную Площадь, к Собору Василия Блаженного. Почему именно туда? Кто его знает – пошел зачем-то туда! Патриот, наверное! Подняв воротник и втянув голову в плечи, спасаясь от небольшого ветра и мокрого снега.
   Пройдя прилично, метров сто пятьдесят, уже почти начав подниматься по аллее к подземному переходу, он вдруг остановился и замер – что-то показалось! Несколько секунд он стоял, как вкопанный и... Обернувшись, Ефим увидел слева от входа в гостиницу синюю, неоновую надпись « Манхэттен-экспресс».
   «Не понял! – промелькнула мысль. – Его же здесь уже сто лет как нету! Там же другой потом клуб был... Снова открыли его, что ли? Не может быть... А почему гостиница-то работает?.. Что, вообще, происходит, что такое?..»
   Опять забилось его трепетное сердце (так и до инфаркта не далече!).
   И вспомнилось Ефиму...

* * *

   В ночном клубе «Манхэттен-экспресс» они были со Светкой в мае девяносто шестого, когда приезжали праздновать его день рождения. Это был вообще первый ночной клуб, который они посетили. Они что-то там много съели мясного, на удивление официантки, потому что в клубах, оказывается, так много не едят, тем более, мясного. Потом Валера Сюткин подключал какие-то кабеля, ползая под и около их столика, шоркаясь о них, и, мешая есть, потому что было очень тесно и темно. Потом Валера запрыгнул на сцену и улыбчиво, как он всегда делает, выдавливая из себя добряка, запел: «А я пою, а кто-то ест, а кто-то пьет...». На что Ефим отреагировал тогда по-своему почему-то зло, сквозь грохот колонок наклонившись к Светке, быстро вставил между строк: «Я пью и ем, а кто-то за щеку берет!»
   – Что? – не поняла Света последних двух слов из-за шума.
   – Я говорю, все нормально! – ответил Ефим.
   – Да, спасибо! Всё здорово! – и Света, подняв руки, изобразила радость и танец... И продолжила поедать мясо.
   – Пожалуйста, – буркнул Ефим и откинулся на спинку стула, с вилкой в левой и ножичком в правой руке.
   (Ему ещё предстояло провести с ней первую московскую ночь вдали от её и своей, теперь уже бывшей, семьи... И он пока так и не понял, на хрена он её сюда приволок... А ей нравилось в этом гаме, среди огней и толкотни... Ей нравилось в Москве... В клубе... В гостинице... Ей всё нравилось... А ему почему-то перестало... Когда стало ясно, что теперь им ночевать в одной постели и жить почти неделю вместе, он увидел её другими глазами, и это его ошарашило – он представил себя на месте того человека, который остался с её дочкой дома и ждет её из «командировки». Очень хотелось бы послушать, что она ему будет плести, когда вернется? А чтобы было, что плести, он решил с ней так провести время, чтобы... (« Ой, да не надо! – любой бы на моём месте так бы и сделал!» – сам с собой разговаривая, самому себе пояснил Ефим) А тут ещё этот Сюткин... (Кстати, через много лет он побывал на месте того человека,... послушал!)
   Потом они пошли в vip-зал смотреть стриптиз с концумацией. Он тогда не знал, что такое «концумация». Когда посмотрел – показалось, что что-то понял, но так и не понял, что. И сейчас толком не понимает значения этого слова. Они, как парочка больных, пялились на мужика, который слюняво лапал почти голую девчонку. (Красивую, правда, «стерву» – так Ефим её тогда назвал, потому что был не один!) Она (или такая же), и к нему приставала, но не очень сильно – по-видимому, ей слегка мешала Светка, которая сама могла не хуже всё такое сделать, о чём и давала понять девице.
   Потом они пошли в гостиницу и сделали, разумеется, по полной программе и сверх того, всё то, ради чего они сюда приехали. А потом, уставшие, но собой довольные, обнявшись, стояли голубки на балконе и смотрели с высоты на ночную Москву. А напротив, за Москвой-рекой, на невысоком длинном строении светилось слово «Мосэнерго». Светка сказала: «Смотри – никуда не сбежишь!», намекая на то, что её благоверный «и здесь и рядом» – он тогда работал в N-энегро. «Н-да!» – ответил тогда Ефим и увел её, довольную, обратно в спальню...

* * *

   Видимо, ей очень понравилась тогда та поездка, раз она через полгода вернулась сюда с ним и с дочкой отмечать свой юбилей – двадцатипятилетие, очень расстроив своих родственников тем, что ушла от мужа к Ефиму... Кстати, дочку они брать не собирались, но её мамаша устроило всё так, что за несколько часов до вылета, ребенка не с кем было оставить. И Ефим, как новый мамин друг, предложил взять её с собой, купил билет, и взял с собой. Ему тогда казалось, что он такой молодец!..Ему самому-то тогда едва перевалило за тридцать, и он был порядочным, но богатым в то «мутное» время охламоном – меры ни в чем не знал... Но это всё дела житейские.
   Сейчас же, по прошествии стольких лет, ему почему-то вспомнилась именно эта алая, как кровь, надпись на фоне ночного неба! (Потом эту надпись убрали. Заменили какой-то рекламой. Он знал это точно, потому что, приезжая в Москву, Ефим всегда останавливался в «России», вспоминал ночи, проведенные со Светкой, и смотрел на алую надпись с балкона, если балкон выходил на реку. А потом, её заменили. Тогда же он заметил, что и клуб там другой, не «Манхеттен» – с другим названием клуб, а может даже и просто ресторан – он туда больше никогда не заходил!) Но это когда было?...
 
   Всё это моментально само собою всплыло в памяти от нескольких синих букв «Манхэттен-экспресс», загоревшихся слева над входом в гостиницу, и Ефим, вспомнив всё, машинально повернул голову направо. За рекой, на невысоком, длинном, старинном строении, горело красным-кровяным светом огромное слово: «Мосэнерго».
   «Бба-бах! – взорвалось в голове. – Который год?!»
   А снег продолжал сыпать с глубокого неба, тая на удивленном лице!
 
   Прошла вечность, прежде чем Ефим тряхнул головой.
   Он развернулся и быстро зашагал к Красной Площади.
   Куранты коротко отбили – без пятнадцати восемь.
   Ефим посмотрел на запястье правой руки – он носил часы на правой руке. «Под президента косишь?» – ехидно спрашивали от нечего делать друзья. Нет, он всегда носил часы на правой руке, сколько помнил у себя на руке часы, – ещё со школы. А вот теперь часов на руке не было. «В номере, наверное, оставил!» – решил он. И тут же пронеслась в гудящей черепной телевизионной коробке паническая мысль, даже не одна: «В каком номере?! Какой номер?! Кто там – в номере, вообще?! Что за бред?! Что происходит?! ........... (потом пробел на несколько секунд, и вновь) ........... Что происходит? Где это я?»
   Он подходил к подземному переходу.
   «Кажется, начинается паника, – сам с собой опять разговаривал Ефим. – Снег, темень, полные карманы денег. Непонятно, какой год, и здоров ли я? А может, сплю? Снег откуда? Точно, мистика какая-то! Светка, „Россия“, „Манхэттен“... Может, поехать к сестре в Нахабино – там может можно будет как-то спокойно разобраться в домашней обстановке? А если никакого Нахабино ещё нет? Если ещё не построили трудолюбивые турки этот военный городок, что тогда? Бред! Конечно, бред, – но такое уже было!»
 
   Такое уже было однажды. Несколько лет назад, в метро «Китай-город». Он приехал по «фиолетовой» ветке, перешёл через переход по лестнице, чтобы пересесть на «оранжевую», но там оказалась опять «фиолетовая». Он был в смятении. Он вернулся обратно. Но и там была «фиолетовая». Он много слышал, что в Москве происходят неладные вещи, всякая чертовщина, еще со времен Булгакова, но попал в такой переплет впервые. «Что это? Петля во времени? Или что-то с головой?» Он вернулся обратно и нашел «оранжевую» ветку. Но рядом была и «фиолетовая». Кругом народу!.. Он уже запутался, откуда он приехал... Только гораздо позже он разобрался, что здесь так устроена станция – ни как обычно, а именно так – с двух сторон и «фиолетовая» и «оранжевая», чтобы вернуться нужно по переходу пройти. Но тогда, в тот момент он запаниковал. Потом с улыбкой вспоминал, как «запутался в петле времени». Смешно-то – смешно, но ощущение провала осталось. Вот и сейчас такая же потеха. Но гораздо хуже!
 
   В подземном переходе, не смотря на ранний час, уже продавали буденовки, армейские значки, красные флаги, тельняшки, открытки, газеты и другую чепуху. Он остановился, глянул на газеты: «7 декабря 1996 года» – в углу «Российской», над портретом Ельцина стояла дата.
   – А свежие газеты есть? – спросил он продавщицу.
   – Еще нет, только вчерашние. Чуть позже подвезут, – ответила она, кивнув на ту, которую он разглядывал мгновение назад.
   – Вчерашняя?! – удивился Ефим. – Вчерашняя...
   – Да. Будете брать?
   – Нет, спасибо.
   Похоже, точно, закружилась голова.
 
   Он вышел из подземного перехода (из-под земли) медленно, как зомби. Снега и ветра он, как зомби, не чувствовал. Он оглянулся на «Россию». Она стояла, как ни в чем не бывало. «А должна уже быть частично разобранной, – подумал Ефим и непроизвольно улыбнулся своей политически не корректной мысли. – Тьфу-тьфу-тьфу!» Обтерев лицо рукой, он достал сотовый и нажал кнопку. «07.48. 11.11.2006.» – высветил дисплей. Но связи по-прежнему не было.
 
   Из перехода поднимался средних лет мужчина в старомодном, темном пальто и фетровой потертой шляпе.
   – Извините, – сказал Ефим, – какое сегодня число?
   – Восьмое, – ответил мужчина.
   – Декабря?
   – Декабря, – мужчина недоверчиво посмотрел на Ефима.
   – А год?
   – Ты что, парень, во времени потерялся? – спросил мужчина. – Восьмое декабря одна тысяча девятьсот девяносто шестого года от Рождества Христова. Ну, ты даешь! Выпил лишку вчера, наверное?
   – Наверное, – согласился Ефим.
   – Ну-ну, бывает, – мужчина прошел мимо, сказав на прощание: – Береги себя.
   – Постараюсь, – пообещал Ефим, но в голове пронеслось:
   «Какой, девяносто, блядь, шестой?! – и разозлило Ефима. – Вы что, все сговорились что ли?! Ух... вашу маму! Зла не хватает!»
   Ефим закурил.
   Вот тут-то голова закружилась по-настоящему. От выпитого вчера «лишку». И снова жутко захотелось в туалет. Поэтому не было времени вспомнить, что было вчера! «После, всё после обмозгуем. Сейчас нужно срочно отлить!» – решил он. А где тут отольешь? На Красной Площади, что ли? «Нет, надо идти к Охотному Ряду – там, кажется, стояли био-туалеты. У перехода на Тверскую, у бывшей гостиницы „Москва“. О! Точно – у „бывшей“! Заодно и посмотрю – стоит ли „Москва“. И „Интурист“! „Интурист-то на моих глазах разобрали!“ – решил Ефим, всё ещё не веря происходящему в районе гостиницы „Россия“, и скоро зашагал через Красную Площадь (он бы побежал, но не хотелось привлекать внимание – так рано утром никто по Площади Красной не бегает). И выкинул, на всякий случай, окурок – он почему-то решил (или когда-то запомнил), что на Красной Площади не курят, а встречаться из-за такого пустяка с милиционерами, которые здесь и днем и ночью тасуются, ему не хотелось – разобраться, сначала надо, что к чему и почему. А уж потом...
   А снег всё шел, а снег всё шел... Липкий, падла, и мокрый снег.
 
   Никаких биотуалетов не было и в помине. Впрочем, как и подземного комплекса магазинов «Охотный ряд». Там только начали рыть котлован, огородив забором площадь. Зато «Москва» и «Интурист» светились всеми окнами. Можно было бы чикануться или чокнуться, но первым делом Ефим юркнул в дыру забора, огораживающую площадь от котлована, и «справил естественные надобности», как говорили в Армии.
   Вылезая обратно, он зацепился рукавом за гвоздь и слегка разодрал куртку на плече. Непроизвольно выругавшись (жалко – новая совсем), пощупав, – сильно ли порвал (оказалось – не совсем очень), он обтер налипшую на ботинки глину об мокрый асфальт и, попинав снег, потопав, чтобы наверняка очистить ботинки, Ефим снова закурил. Вот теперь, когда ничего не жало из нутри и снизу, можно было всё обдумать, вспомнить, попытаться понять, что происходит и определиться, как быть дальше.
 
   Итак, вчера, после торжественной встречи в офисе Владимира Палыча, он и трое случайных друзей с вечеринки, поехали в «Метлу». Там немного «побродили» и уехали ещё куда-то. Последнее было, кажется, какое-то «Шерри» или «Черри», а может это и есть «Метелица» – всё перепуталось, но запомнилось точно, что это заведение находилось в нише посреди Нового Арбата, а как оно называется – какая разница? – он не помнил. Со дня на день казино должны были закрыть – вот Ефим и решил «на последок посетить их, чтобы было потом, что внукам рассказывать!» Туда надо – там-то он сориентируется, на Новом Арбате. Там они уже были порядком подкачены всякими висками и ромами, когда приехали вчера, но он отчетливо помнил, что когда пошел в туалет, было уже почти половина девятого утра... Да-да-да! Именно!.. Потом он вернулся, сел в кресло, выпил, заболела голова, он попросил таблетку от головы, выпил и её... Потом, как обрубило... То есть, это было уже, видимо, сегодня утром... Полдевятого... А сейчас?...
   Он опять дернул правую руку. Часов не было. Тогда он выхватил телефон. «08.03.»
   «Так, всё ясно – нужно срочно на Новый Арбат, посмотреть, что там происходит! Успею? Ну, а если не успею, то чё? Ванчё! Давай, вперед! Там разберешься!»
   И Ефим быстро (опять не бегом) зашагал к Новому Арбату. Уж эту-то дорогу он знал хорошо: мимо конюшен, которые должны были сгореть и отстроиться заново, мимо библиотеки с памятником-мужиком, сидящим под снегом, мимо кинотеатра и Министерства Обороны – в подземный переход, и всё – на Новом Арбате («Старый» – слева, в закоулке – это знает любой Немосквич!). Сейчас он найдет своих компаньонов. Точнее, постарается их разыскать.
 
   Как-то тусклее выглядел Новый Арбат, чем вчера вечером. Огней меньше, реклама старая. Магазины «угнетенные». Написано на стене: «Кафе Ангара». А этого кафе уже давно нет – последний раз там что-то было с надписью «Ангара», но, кажется, это был какой-то фешенебельный ресторан или магазин. А сейчас всё вокруг, как... Впрочем, почему как? Всё и все пытаются убедить его, что он в девяносто шестом. И, почти, убедили – он же про манеж, думал, как о конюшнях, которые «должны были сгореть и отстроиться»... А если сейчас девяносто шестой, то это означает...
   Вспышка!
   Ефим резко остановился, осененный, блин, страшной догадкой. Он сунул руку в карман, вытащил первую попавшуюся в руки купюру Российских денег и посмотрел на неё. Десятка с Красноярском, год издания -1997. «О-па-чки! Попадалово! Если девяносто шестой?!.. Если это так, то у меня нет денег! Почему? По кочану – их вообще ещё нет: не напечатали! Не выпустили! Не придумали ещё их даже внешний вид! Это все фантики. И Евро тоже не существует! Хотя за Евро, которых у меня в кармане на расстрельную статью, и я толком не знаю, откуда они взялись, если не считать, что я мог столько выиграть в казино, но это рассказ для дураков и налоговых инспекторов, могут и укатать при любом раскладе – будь то в прошлом или в настоящем! Уж больно они похожи на валюту! И как быть, уважаемый?...»
   В кармане завибрировал телефон.
   «О-го!» – вырвалось у Ефима.
   Он быстро выдернул трубку. На табло горело «Маманя».
   – Аллё!
   – При-ивет! – голос матери был хорошо слышен. – Спите ещё?
   – В смысле? – не понял Ефим. – Ты откуда звонишь?
   – Из дома, – недоуменно ответила мать. – Не хочешь мать с Днем рождения поздравить?