Страница:
– Получается так: из Англии в Германию вылетел, будучи нашим другом, а из Германии к нам приехал уже нашим врагом и агентом Харвуда, – заметил Бондаренко.
– Именно. Хотя, я думаю, дело обстояло несколько иначе, – сказал Тарханов и снова заходил по кабинету. – А вы как думаете, Иван Иванович?
– Ваше подозрение с самого начала оказалось правильным, товарищ генерал, и исчезновение Макгайра полностью подтверждает его обоснованность, – ответил полковник. – Полагаю, что дело тут не в политическом перерождении английского профессора Макгайра, а в другом: разведка Аллена Харвуда заманила его на Рейн, а оттуда отправила к нам под его именем своего агента.
– Это вернее всего, – согласился Тарханов. – Стало быть, у нас есть основания предположить, что настоящий Макгайр находится сейчас не в Москве, а где-то в Западной Германии… Это пока предположение, но мы постараемся его проверить…
– Мне кажется, положение несколько сложнее, – заметил Бондаренко. – Разрешите, товарищ генерал…
– Прошу, прошу.
– Мне представляется, что Харвуд продумал и этот ход до конца… Тут, кроме всего прочего, заранее запланирована провокация: приехал в Советский Союз из Англии физик-атощник профессор Джон Макгайр? Судя по документам – приехал, его многие видели, говорили с ним. Кто же сейчас исчез у нас тут, в Москве? Пока мы не докажем, что настоящий профессор Макгайр и не вступал в пределы нашей страны, исчезнувший будет считаться профессором Макгайром.
Тарханов задумчиво посмотрел на собеседников.
– Генерал-майор Бондаренко прав, – обратился он к Соколову. – И я думаю, что нам с вами пора готовиться еще к одной операции…
– Иностранные газеты завтра же поднимут шум, – бросил Бондаренко.
– Вы ошибаетесь, – прервал его Тарханов. – Пока что иностранные газеты будут молчать.
– Почему?
– Потому что, выражаясь вашими же словами: «Харвуд продумал и этот ход до конца». Еще несколько дней, по крайней мере, газеты будут молчать… Но они должны скоро заговорить! И тогда мы нанесем разведке Харвуда ответный удар!
Соколов понимающе произнес:
– Когда прикажете мне быть готовым к этой операции?
– Через три дня. – Тарханов повернулся к Бондаренко. – Я не случайно пригласил вас к себе, отдыхать вам не придется.
– Слушаюсь, товарищ генерал.
Тарханов продолжал:
– В связи с последними событиями нам следует пересмотреть и свое отношение к «Незваному гостю»… Вся эта задуманная Харвудом операция вырисовывается теперь более ясно: ведь и лже-Макгайр направлен к Ясному! Харвуд идет в атаку с нескольких направлений, и мы не можем рассчитывать только на капитана Русакова, у него нет даже тех полномочий, какие ему могут быть нужны. Я думал направить туда полковника Соколова, однако ему теперь придется заняться новым делом… Ниточка от Краснотала через Загорск протянулась куда-то в сторону Фрунзе! Одним словом – ехать в Киргизию придется вам… Ваш «невидимка» где-то там.
– Слушаюсь. Когда я должен выехать?
– Медлить нельзя. Вылетите завтра на рассвете, А сегодня вечером заходите ко мне, мы с вами кое-что продумаем. Нужные документы я вам вручу.
И когда дверь за Бондаренко закрылась, Тарханов указал полковнику Соколову на кресло у стола:
– Ну, а мы с вами, Иван Иванович, давайте займемся предстоящей операцией. Садитесь вот сюда и постарайтесь вспомнить все, что вы знаете о шпионской организации генерала Гелена и о ее связях с разведкой Аллена Харвуда.
Глава вторая
Глава третья
– Именно. Хотя, я думаю, дело обстояло несколько иначе, – сказал Тарханов и снова заходил по кабинету. – А вы как думаете, Иван Иванович?
– Ваше подозрение с самого начала оказалось правильным, товарищ генерал, и исчезновение Макгайра полностью подтверждает его обоснованность, – ответил полковник. – Полагаю, что дело тут не в политическом перерождении английского профессора Макгайра, а в другом: разведка Аллена Харвуда заманила его на Рейн, а оттуда отправила к нам под его именем своего агента.
– Это вернее всего, – согласился Тарханов. – Стало быть, у нас есть основания предположить, что настоящий Макгайр находится сейчас не в Москве, а где-то в Западной Германии… Это пока предположение, но мы постараемся его проверить…
– Мне кажется, положение несколько сложнее, – заметил Бондаренко. – Разрешите, товарищ генерал…
– Прошу, прошу.
– Мне представляется, что Харвуд продумал и этот ход до конца… Тут, кроме всего прочего, заранее запланирована провокация: приехал в Советский Союз из Англии физик-атощник профессор Джон Макгайр? Судя по документам – приехал, его многие видели, говорили с ним. Кто же сейчас исчез у нас тут, в Москве? Пока мы не докажем, что настоящий профессор Макгайр и не вступал в пределы нашей страны, исчезнувший будет считаться профессором Макгайром.
Тарханов задумчиво посмотрел на собеседников.
– Генерал-майор Бондаренко прав, – обратился он к Соколову. – И я думаю, что нам с вами пора готовиться еще к одной операции…
– Иностранные газеты завтра же поднимут шум, – бросил Бондаренко.
– Вы ошибаетесь, – прервал его Тарханов. – Пока что иностранные газеты будут молчать.
– Почему?
– Потому что, выражаясь вашими же словами: «Харвуд продумал и этот ход до конца». Еще несколько дней, по крайней мере, газеты будут молчать… Но они должны скоро заговорить! И тогда мы нанесем разведке Харвуда ответный удар!
Соколов понимающе произнес:
– Когда прикажете мне быть готовым к этой операции?
– Через три дня. – Тарханов повернулся к Бондаренко. – Я не случайно пригласил вас к себе, отдыхать вам не придется.
– Слушаюсь, товарищ генерал.
Тарханов продолжал:
– В связи с последними событиями нам следует пересмотреть и свое отношение к «Незваному гостю»… Вся эта задуманная Харвудом операция вырисовывается теперь более ясно: ведь и лже-Макгайр направлен к Ясному! Харвуд идет в атаку с нескольких направлений, и мы не можем рассчитывать только на капитана Русакова, у него нет даже тех полномочий, какие ему могут быть нужны. Я думал направить туда полковника Соколова, однако ему теперь придется заняться новым делом… Ниточка от Краснотала через Загорск протянулась куда-то в сторону Фрунзе! Одним словом – ехать в Киргизию придется вам… Ваш «невидимка» где-то там.
– Слушаюсь. Когда я должен выехать?
– Медлить нельзя. Вылетите завтра на рассвете, А сегодня вечером заходите ко мне, мы с вами кое-что продумаем. Нужные документы я вам вручу.
И когда дверь за Бондаренко закрылась, Тарханов указал полковнику Соколову на кресло у стола:
– Ну, а мы с вами, Иван Иванович, давайте займемся предстоящей операцией. Садитесь вот сюда и постарайтесь вспомнить все, что вы знаете о шпионской организации генерала Гелена и о ее связях с разведкой Аллена Харвуда.
Глава вторая
– Ты слушаешь меня, Швальбе?
– Так точно, господин майор.
– Ты, кажется, вообразил, что в разведке генерала Гелена можно ничего не делать?
– Никак нет, господин майор. Я занят Рихтером. На этот раз я сам, лично, выполню приказ…
– Фюрера? – Грин расхохотался.
– Так точно, господин майор. На генерала Дрейнера была возложена обязанность проследить… Теперь он повторил мне приказ Гитлера.
– Когда же ты покончишь с этим делом, Швальбе?
– Сегодня, господин майор.
– Та-ак… Но Рихтер – твой старый долг. Меня лично сейчас больше занимает Макгайр. С ним надо спешить. Ты хорошо помнишь, о чем тебе говорили сегодня?
– Так точно, господин майор. К проведению операции с Макгайром я приступаю.
– Когда?
– Сегодня же, господин майор.
– По-моему, твой план хорош, – похвалил Грин и вышел из автомобиля. – Действуйте, – бросил он на прощание.
Машина тронулась дальше. Швальбе развалился на заднем сиденье.
– Вилли, Мольткештрассе, сто десять, – дал он новый адрес шоферу.
Русоволосый юноша, сидевший за рулем, слышал разговор Швальбе и Грина. «О каком фюрере шла речь? – думал Вилли. – Неужели о Гитлере?» В семье Швальбе культ фюрера был незыблем. Но что за приказ? И кто такой Рихтер? Этого юноша не знал.
Машина пересекла добрый десяток улиц и наконец остановилась у небольшого дома, скрытого густой зеленью.
– Я сейчас, – Швальбе с трудом вылез на тротуар. Красивая, элегантно одетая женщина встретила его у калитки.
– Я жду вас, Швальбе, – в ее голосе слышалось нетерпение. – Вот мои чемоданы. – Женщина сделала широкий жест, и два дюжих молодца, отнюдь не похожие на профессиональных носильщиков, потащили за ней чемоданы, на которых красовались разноцветные наклейки с наименованиями далеких городов: Буэнос-Айреса, Монтевидео, Гаваны, Нью-Йорка…
– Садитесь, фрейлен Цандер. – Швальбе услужливо распахнул дверцу автомобиля. – Я приготовил вам отличный номер в «Адлоне».
Через минуту машина тронулась дальше, но вовсе не к гостинице «Адлон». Вилли слышал обрывки разговора. Цандер сказала:
– Прайс настаивает на своем…
– Тебе досадно или ты боишься провала? – спросил Швальбе.
– Брось болтать! Я свое сделаю. Но знаешь ли ты, что это за штука – «план Дрейнера»?
– Догадываюсь, – недовольно буркнул Швальбе. – Но нас с тобой это не касается, Ильза. Им виднее… Значит, в случае неудачи с Гроссом тебе опять…
Цандер перебила:
– Я не вижу пока для себя перспектив.
– Тебе просто не верится, что ты снова будешь ходить с хлыстом, как тогда в концлагере?
– Да…
Машина вылетела на тихую широкую улицу и остановилась на углу. Швальбе вылез на тротуар и привычным движением поправил в кармане пистолет.
– Тебе хочется обязательно дождаться меня здесь? – спросил он спутницу, и в его голосе Вилли уловил страх.
– Да, – ответила женщина.
Швальбе ушел. Было уже поздно. Позолоченное звездной пылью ночное небо распростерлось над городом.
Вилли сидел, положив руки на руль, и думал о женщине, которая позади него курила сейчас одну сигарету за другой. Вилли мог поклясться, что когда-то он уже видел ее, но тогда она была иной, совсем иной. Однако, где и когда встречался с ней – этого он не мог вспомнить, по-видимому, это было давно. Юноша начал вспоминать краткие годы своей жизни… Как всегда, эти воспоминания начинались с врезавшейся в память сцены: огромный, залитый грязными лужами двор концлагеря, серый забор, колючая проволока, вышки с пулеметам и толпы оборванных, разутых, изможденных людей. Вилли держится за платье женщины, в широко открытых глазах которой застыл ужас. Потом появились эсэсовцы из охраны лагеря, овчарки на сворках… Кто-то схватил мальчика и отбросил в сторону. Страшные крики поднялись над толпой заключенных, и больше Вилли ничего не помнил. С тех пор он жил в семье эсэсовца Швальбе. Его старательно обучали русскому языку, который казался удивительно знакомым и легким.
Дети из соседних домов никогда не играли с Вилли – они относились к нему враждебно. Какие-то невысказанные обидные мысли читал мальчик и во взглядах взрослых людей, с которыми ему приходилось общаться. Ему хотелось иногда осмыслить все, что мучило и угнетало его, но и этого он не мог сделать – он знал только то, чему его учил Швальбе. А тот не раз говорил ему, что на востоке Европы и где-то в Азии живут русские – проклятие всего человечества, те самые люди, из-за которых оказалась каким-то образом сломанной и судьба маленького Вилли. Швальбе обещал ему помочь «за все расплатиться» с русскими.
Шли годы. На улицах заиграли военные оркестры, толпы молодчиков раза в два старше Вилли горланили воинственные песни того недавнего прошлого, о котором он ничего не знал… Вилли стал шофером своего приемного отца.
Но где же он все-таки видел эту Ильзу Цандер? Снова и снова память возвращала его к тому страшному часу, к тому, что в течение многих лет он считал навязчивым видением… И всегда было одно и то же: крики, от которых останавливается сердце… его оторвали от женщины… Но полно, так ли? Чувствуя непонятное волнение, юноша сейчас снова и снова мысленно возвращался к залитому грязными лужами двору. Нет, теперь он чувствует – там произошло что-то такое, чего его детская память не сохранила. Но что же? Он обязательно должен вспомнить – и именно сейчас!
Вот он как бы снова слышит отрывистые и резкие, как собачий лай, слова команды, видит охранников – они колотят прикладами автоматов направо и налево… И – вот оно! Молодая женщина в форме остановилась в двух шагах от мальчика, это она хлыстом указала на него охранникам. Ребенок посмотрел в глаза женщины – в них были холод ненависти и пустота. Ребенок видел ее раньше и знал, она – главный врач, доктор, но она не лечила больных, а составляла из них большие партии, которые эсэсовцы увозили из лагеря в Освенцим и Майданек.
Юноша вздрогнул. Вот она, эта женщина, указавшая на него хлыстом, сидит позади него… Это, несомненно, она! Но если это так, то мучивший его все эти годы кошмар оказывался не видением, а явью, реальным эпизодом из его, Вилли, жизни. Вилли? Он силится вспомнить, как называла его та женщина во дворе концлагеря, и не может… У него было другое имя. Юноша чувствует, что у него кружится голова, – для того, чтобы во всем разобраться, нужно время.
Ильза Цандер курит сигарету за сигаретой и нетерпеливо посматривает на часы.
Где-то неподалеку раздались выстрелы, слабые, приглушенные расстоянием.
Появился запыхавшийся Швальбе.
– Скорее… – бросил он Вилли, залезая в автомобиль. Машина пошла к «Адлону».
– Приказ выполнен, – сказал Швальбе. – Рихтера больше нет.
– Поздравляю, – произнесла Ильза Цандер с облегчением. – Я боялась, что он будет мешать мне в деле с Гроссом.
– Ильза Грубер боялась Рихтера? В таком случае вы мой должник, Ильза…
Ильза Грубер! Да, да, ту женщину-врача из концлагеря звали Ильзой Грубер. Теперь сам Швальбе помог юноше развеять сомнения. Вот она – та, о которой кричало радио в последние дни! Но почему же она Цандер? И почему она едет в «Адлон»?
Носильщики подхватили и унесли чемоданы, Ильза Грубер поднялась по парадной лестнице и скрылась в вестибюле гостиницы.
– К «Мейеру», – скомандовал Швальбе.
Машина легко развернулась и пошла за город. Теперь Швальбе сидел рядом с Вилли.
– Я давно собираюсь поговорить с тобой, – неожиданно начал бывший эсэсовец. – Детство кончилось, Вилли, пора тебе браться за. дело.
Вилли молчал – его сейчас занимала Ильза Грубер и эпизоды из его далекого прошлого, о котором в доме Швальбе ему ничего не говорили.
Швальбе продолжал:
– Для начала мне придется провести испытание твоего мужества… Ты не бросил тренироваться в тире?
Вилли отрицательно качнул головой.
– Превосходно, мой мальчик, скоро это тебе пригодится, пора начинать помаленьку расплачиваться… Сегодня я покажу тебе человека – он твой враг, он тот… Впрочем, об этом потом. Но ты постараешься хорошенько запомнить этого негодяя англичанина…
Англичанина? Что плохого ему, Вилли, сделал какой-то англичанин?
Машина свернула на проселочную дорогу и остановилась у подъезда унылого здания «фирмы Карла Мейера».
– Пошли, – произнес Швальбе, вылезая из автомобиля.
За дверями их встретили часовые, но пропусков ни у Швальбе, ни у его спутника они не спросили. Бывший эсэсовец шел по гулкому коридору, печатая шаг, как когда-то, при Гитлере, на парадах. Встречные отдавали ему честь. Швальбе отвечал небрежно, но, как показалось Вилли, не столько потому, что хотел этим самым показать юноше, какое высокое положение он занимает здесь, в таинственном учреждении, сколько из-за каких-то забот и сомнений, все более овладевавших им.
Они спустились в подвал. Тут тоже были двери – глухие, замкнутые на тяжелые замки. Везде стояли часовые. По знаку Швальбе одну из дверей открыли, и они вошли в камеру. Швальбе, по-видимому, хорошо знал расположение этого помещения: щелчок выключателя – и под потолком зажглась тусклая лампочка. Вилли увидел на койке у стены спящего человека. Окна в камере не было.
– Макгайр, встаньте! – скомандовал Швальбе, и Вилли вздрогнул, как от удара: вот точно такими злыми и отрывистыми фразами кричали тогда эсэсовцы, угонявшие людей в Освенцим! Человек у стены застонал и поднялся на койке.
– Что вам еще нужно от меня? – спросил он по-немецки. В его выговоре почти не слышалось иностранного акцента.
Вилли с любопытством посмотрел на англичанина: Макгайр был небрит, волосы на голове торчали клочьями во все стороны, лицо в синяках и ссадинах – очевидно, его тут не раз били.
– Встать! – крикнул Швальбе, и в его голосе Вилли услышал звериную злобу.
Англичанин резко выпрямился.
– Послушайте, вы! – обратился он к Швальбе. – Меня заманили сюда, посадили в этот застенок. Меня истязают здесь. Но я не могу понять, что вам все-таки от меня нужно? Зачем вы держите тут меня? К смерти я давно готов!..
– Успокойтесь, профессор Макгайр, – произнес почти добродушно Швальбе. – Кажется, произошло недоразумение, все обойдется, уверяю вас.
Англичанин сделал шаг вперед, и в его блестящих гневом глазах Вилли заметил тоску.
– Я не верю вам, – он повернулся и отошел к койке. Швальбе толкнул юношу локтем.
– Смотри, пристальнее смотри на него, – прошептал он.
Дверь камеры за ними закрылась. Они поднялись наверх.
– Ты отправишься домой, Вилли, – сказал Швальбе, – а я останусь здесь до приезда Грина… Мне лучше пока не показываться в городе. – Он проводил юношу до дверей, у которых стояли часовые. – Ну, поезжай. Да не забудь о человеке, которого я тебе только что показал, – он наш враг, и тебе придется иметь с ним дело, мой мальчик. Завтра я тебе все объясню.
Ночь была на исходе. Деревья стояли темные, притихшие. Где-то бушевала гроза, и далекие молнии голубыми мечами рассекали небосвод.
Автомобиль миновал проселок и выполз на автостраду. И вдруг в абсолютной тишине юноша услышал возглас. Он машинально затормозил и поднял глаза. Перед ним стояла незнакомая ему молодая женщина, она улыбалась ему, и юноше было приятно видеть ее стройную фигуру, большие голубые глаза и разбросанные по плечам белокурые волосы. Он спросил:
– В чем дело, фрейлен?
– Я ждала вас здесь, Вася Румянцев, но вы задержались там дольше обычного, – и женщина положила руку на оконное стекло.
– Я Вилли Швальбе, – возразил юноша, с недоумением смотря на женщину, но та резко сдвинула брови:
– Это ложь! Ты сын не эсэсовского убийцы Швальбе, а советского офицера и зовут тебя не Вилли, а Василий, Вася. Послушай, разве ты не помнишь о концлагере Саксенхаузен? Твою родную мать убили Фриц Швальбе и его друзья, а тебя самого отдали на воспитание эсэсовцу… Твой отец, русский офицер, прибыл в Германию и настаивает на том, чтобы тебя возвратили к нему, на Родину.
– Отец! Родина…
– Да, отец, Вася Румянцев, разве в твоей памяти ничего не сохранилось и ты не помнишь своей матери?
– Помню… – почти беззвучно прошептал он. – Боже мой… Значит, это была моя мать! Я русский… – казалось, силы покинули его.
Девушка открыла дверцу и прыгнула на заднее сиденье.
– Меня зовут Эрика Келлер. Нам надо срочно поговорить, – быстро сказала она. – Негодяй Швальбе к его друзья поставили твою жизнь на карту. Скажи, ты видел сегодня англичанина Макгайра?
– Да… – юноша с удивлением взглянул на свою неожиданную спутницу.
– Я так и думала: они решили спешить. Но мне посчастливилось вовремя встретить тебя, – она с облегчением вздохнула.
– Швальбе обещал Грину сегодня же приступить к операции с Макгайром, но, должно быть, передумал и отложил, – сказал юноша.
Эрика отрицательно покачала головой:
– Ты ошибаешься, Вася Румянцев, операция началась в срок и в твоем присутствии… По их замыслу, это ты и должен провести операцию по ликвидации Макгайра.
Эрика Келлер говорила о страшных вещах. Сын советского офицера Василий Румянцев слушал ее с глубоким вниманием.
Генерал Гаррис позеленел от бешенства, когда ознакомился с приказом военного министра: Гуго Лайту присваивалось звание капитана. Лайт с удовольствием улыбался – черт возьми, банкирский дом на Среднем Западе тоже чего-нибудь стоит! Во всяком случае повышение в звании пришло как нельзя кстати – и Келли и Гаррис убедились, что их кляузы успеха в Вашингтоне не имеют. Теперь Лайт дорого дал бы за то, чтобы иметь возможность посоветоваться с Артуром Гибсоном.
Но прежде всего надо было помочь Эрике Келлер спасти профессора Макгайра.
Так как Макгайр числился за организацией бывшего гитлеровского генерала Гелена, то Лайту пришлось придумать благовидный предлог для поездки в штаб этой шпионской организации, расположенной в небольшом городке Пуллах, близ Мюнхена, на территории американской запретной зоны.
«Организация Гелена!» Лайт знал, что во время нападения Германии на Советский Союз генерал Райнхардт Гелен занимал пост начальника отдела иностранных армий в германском генеральном штабе и ведал всей разведкой на Восточном фронте. Его непосредственным начальником был адмирал Канарис, возглавлявший «Абвер», то есть гитлеровскую военную разведку.
Через Канариса американская разведка знала и о подготовке Гитлером нападения на Советский Союз, и с начала 1941 года Канарису было дано задание – торопить фюрера начать войну на Востоке. И вот Канарис, перед началом войны на Западе говоривший Гитлеру, что он «полон мрачных опасений» и что лучше подождать, с увлечением принялся убеждать фюрера: победа над Советами обессмертит его имя и обеспечит арийским господам толпы рабов на Востоке, неисчислимые богатства, заводы, руды, плодородные земли… Канарис говорил Гитлеру, что поход против СССР – пустяк, продлится он всего полтора месяца. Гитлеру было приятно слушать речи начальника своей разведки. Канарис получил щедрую оплату за «услуги». Вернувшись в Штаты, американский военный атташе перевел Канарису деньги, на которые тот купил себе роскошную виллу в Целлендорфе, самой аристократической части Берлина.
Летом 1944 года о связях Канариса с американской разведкой стало известно Гитлеру, и тот приказал повесить шпиона. Гелен продолжал верой и правдой служить фюреру. Через год после разгрома фашистской Германии он сколотил свою «организацию»: в нее вошли остатки шпионско-диверсионных служб Гитлера, люди, ранее работавшие с Гиммлером, Канарисом, Шеленбергом, Кальтенбруннером… Шефами отделений и филиалов «организации» оказались офицеры американской разведки Аллена Харвуда, с которым Гелен систематически встречается. В деньгах недостатка не было: американцы передавали Гелену крупные суммы, которые они получали с населения Западной Германии по репарациям. Таким образом, они даром поставили на службу себе шпионскую организацию, о которой Харвуд не без гордости говорил как-то, что из всех разведок Западной Европы западногерманская шпионская служба Гелена располагает самой разветвленной агентурной сетью.
У Гелена «работает» более пяти тысяч агентов: тысяча только по военному шпионажу, не менее трех тысяч в «политическом» отделе, остальные заняты «штабными и специальными» делами.
Одна шпионско-диверсионная затея следует за другой: разведка против советских войск, дислоцированных на территории Германской Демократической Республики, вредительство, шпионаж и диверсии против молодой республики «восточных немцев», затем «операция Пфиф-фикус» – сбор сведений о Советском Союзе, Китае, восточноевропейских странах народной демократии, засылка своих агентов…
В «служебных инструкциях» шпионского центра Гелена говорится: «СССР – вот главная и в то же время самая трудная цель нашей работы». Представителям печати Гелен заявил как-то, что он мечтает распространить свою сеть «вплоть до Урала». Но об одном существенном обстоятельстве хранят молчание и бывший гитлеровский генерал и его шеф Аллен Харвуд: агенты Гелена энергично действуют против стран Западной Европы, Франция является предметом их особенно пристального внимания.
Лайт знал, что Гелен давно уже входил в «кружок фон Шверина», биография которого до мелочей совпадала с жизненным путем генерала Дрейнера. В этом узком «кружке» состояли такие высшие офицеры гитлеровской армии, как бывший начальник штаба Роммеля генерал-лейтенант Ганс Шпейдель, бывший начальник оперативного отдела генштаба Адольф Хойзингер, командующий бронетанковыми войсками на западе в 1944 году генерал-лейтенант Гейер фон Швеппенбург и бывший начальник штаба фельдмаршалов Рунштедта и Кессельринга генерал-лейтенант Зигфрид Вестфаль. Этим воякам не терпится начать новую войну, с вожделением составляют они очередные военные планы и пишут на эту тему исследования, которыми по секрету обмениваются между собой.
Лайт видел, что опасные замыслы этих людей постепенно претворяются в жизнь: Хойзингер и Шпейдель – официальные руководители возрождающегося вермахта. Дрейнер занят «специальным заданием», а Гелен руководит разведкой, убийствами, диверсиями.
Лайт приехал в Пуллах на этот раз тоже с разведывательной целью – в судьбу Джона Макгайра следовало внести ясность. Как ему удастся добиться этого он еще не знал, но ему казалось, что при разговоре о «незавершенных» делах ему удастся завести речь и об англичанине.
Лайт недаром придумал этот предлог для поездки и не ошибся: сидя в кресле против генерала Гелена он как бы вскользь сказал:
– Да, генерал Келли, кажется, что-то говорил еще о каком-то иностранном ученом-атомщике…
– Очевидно, о Макгайре… – сказал Гелен. – Но он изъят из моего ведения. Вам придется вызвать к себе полковника Шервуда, Харвуд поручил операцию с Макгайром лично ему.
По каким-то интонациям в голосе Гелена Лайт почувствовал, что за его словами скрывается насмешка – по-видимому, произошло нечто не весьма приятное для разведки Харвуда, доставившее Гелену профессиональное удовлетворение.
«Разве Шервуд не в Москве?» – удивился Лайт, но он не подал и виду, что о приезде Шервуда ему не было известно.
– Шервуд прибыл сюда только сегодня. Я прикажу пригласить его к вам.
– Нет, нет, я увижусь с ним позднее. – И Лайт поднялся.
«Кажется, этот немец воображает, что я приехал сюда только для того, чтобы повидаться с Шервудом?» – подумал он, когда за ним закрылась дверь кабинета. Однако свидание с Шервудом, которого он знал давно, откладывать не стал.
Шервуда Лайт нашел в угловой комнате, он выглядел усталым и бледным, больше обычного сутулился.
– Поздравляю, – проговорил Шервуд, пожимая ему руку. – Ты, кажется, идешь в гору?
Лайт промолчал.
– Что стряслось? – спросил он наконец. – У тебя неприятность в Москве?
Шервуд попытался улыбнуться.
– О нет! Просто Харвуд безжалостно загружает меня делами, которые, по его мнению, могу выполнить только я. – И он небрежно развалился в кресле. – Мало у меня своих хлопот в Москве, как будто без меня тут некому заняться важными делами!..
– Тебя вызвал сюда Харвуд? – схитрил Лайт.
– Да! – В подтверждение Шервуд открыл сейф и, вынув из него документ, положил его перед Лайтом. – Читай.
Это была копия донесения Харвуду, всего три абзаца, в конце – чья-то приписка от руки: «По приказу мистера Аллена Харвуда, проведение «Акции "Б"» возложено лично на Шервуда, с вызовом его из Москвы. За успешную ликвидацию Макгайра Шервуд отвечает персонально. Вызов Шервуду срочно послан».
– Приедешь в наши края, остановиться можешь у меня, – по-дружески сказал Лайт, ничем не выдав своего отношения к делу с Макгайром.
– «Акция "Б"», – повторял Лайт, возвращаясь домой. При одной мысли о том, как он «подложит свинью» Харвуду и особенно этому зазнайке Шервуду, Лайт испытывал чувство удовлетворения.
На станции в купе внесли свежие газеты. Лайт принялся небрежно перелистывать их…
Легко ранен лидер местных коммунистов Курт Рихтер, тяжело – его друг, рабочий Ганс Зиберт. Нападавший скрылся. Рихтер утверждает, что стрелял Фриц Швальбе, который гонялся за ним еще при гитлеровском режиме.
А вот еще. Лайт вскочил на ноги – все газеты опубликовали сообщение о таинственном исчезновении в Москве крупного английского ученого-атомщика Джона Макгайра…
Итак, день «Акции "Б"» приближался! Медлить нельзя…
– Так точно, господин майор.
– Ты, кажется, вообразил, что в разведке генерала Гелена можно ничего не делать?
– Никак нет, господин майор. Я занят Рихтером. На этот раз я сам, лично, выполню приказ…
– Фюрера? – Грин расхохотался.
– Так точно, господин майор. На генерала Дрейнера была возложена обязанность проследить… Теперь он повторил мне приказ Гитлера.
– Когда же ты покончишь с этим делом, Швальбе?
– Сегодня, господин майор.
– Та-ак… Но Рихтер – твой старый долг. Меня лично сейчас больше занимает Макгайр. С ним надо спешить. Ты хорошо помнишь, о чем тебе говорили сегодня?
– Так точно, господин майор. К проведению операции с Макгайром я приступаю.
– Когда?
– Сегодня же, господин майор.
– По-моему, твой план хорош, – похвалил Грин и вышел из автомобиля. – Действуйте, – бросил он на прощание.
Машина тронулась дальше. Швальбе развалился на заднем сиденье.
– Вилли, Мольткештрассе, сто десять, – дал он новый адрес шоферу.
Русоволосый юноша, сидевший за рулем, слышал разговор Швальбе и Грина. «О каком фюрере шла речь? – думал Вилли. – Неужели о Гитлере?» В семье Швальбе культ фюрера был незыблем. Но что за приказ? И кто такой Рихтер? Этого юноша не знал.
Машина пересекла добрый десяток улиц и наконец остановилась у небольшого дома, скрытого густой зеленью.
– Я сейчас, – Швальбе с трудом вылез на тротуар. Красивая, элегантно одетая женщина встретила его у калитки.
– Я жду вас, Швальбе, – в ее голосе слышалось нетерпение. – Вот мои чемоданы. – Женщина сделала широкий жест, и два дюжих молодца, отнюдь не похожие на профессиональных носильщиков, потащили за ней чемоданы, на которых красовались разноцветные наклейки с наименованиями далеких городов: Буэнос-Айреса, Монтевидео, Гаваны, Нью-Йорка…
– Садитесь, фрейлен Цандер. – Швальбе услужливо распахнул дверцу автомобиля. – Я приготовил вам отличный номер в «Адлоне».
Через минуту машина тронулась дальше, но вовсе не к гостинице «Адлон». Вилли слышал обрывки разговора. Цандер сказала:
– Прайс настаивает на своем…
– Тебе досадно или ты боишься провала? – спросил Швальбе.
– Брось болтать! Я свое сделаю. Но знаешь ли ты, что это за штука – «план Дрейнера»?
– Догадываюсь, – недовольно буркнул Швальбе. – Но нас с тобой это не касается, Ильза. Им виднее… Значит, в случае неудачи с Гроссом тебе опять…
Цандер перебила:
– Я не вижу пока для себя перспектив.
– Тебе просто не верится, что ты снова будешь ходить с хлыстом, как тогда в концлагере?
– Да…
Машина вылетела на тихую широкую улицу и остановилась на углу. Швальбе вылез на тротуар и привычным движением поправил в кармане пистолет.
– Тебе хочется обязательно дождаться меня здесь? – спросил он спутницу, и в его голосе Вилли уловил страх.
– Да, – ответила женщина.
Швальбе ушел. Было уже поздно. Позолоченное звездной пылью ночное небо распростерлось над городом.
Вилли сидел, положив руки на руль, и думал о женщине, которая позади него курила сейчас одну сигарету за другой. Вилли мог поклясться, что когда-то он уже видел ее, но тогда она была иной, совсем иной. Однако, где и когда встречался с ней – этого он не мог вспомнить, по-видимому, это было давно. Юноша начал вспоминать краткие годы своей жизни… Как всегда, эти воспоминания начинались с врезавшейся в память сцены: огромный, залитый грязными лужами двор концлагеря, серый забор, колючая проволока, вышки с пулеметам и толпы оборванных, разутых, изможденных людей. Вилли держится за платье женщины, в широко открытых глазах которой застыл ужас. Потом появились эсэсовцы из охраны лагеря, овчарки на сворках… Кто-то схватил мальчика и отбросил в сторону. Страшные крики поднялись над толпой заключенных, и больше Вилли ничего не помнил. С тех пор он жил в семье эсэсовца Швальбе. Его старательно обучали русскому языку, который казался удивительно знакомым и легким.
Дети из соседних домов никогда не играли с Вилли – они относились к нему враждебно. Какие-то невысказанные обидные мысли читал мальчик и во взглядах взрослых людей, с которыми ему приходилось общаться. Ему хотелось иногда осмыслить все, что мучило и угнетало его, но и этого он не мог сделать – он знал только то, чему его учил Швальбе. А тот не раз говорил ему, что на востоке Европы и где-то в Азии живут русские – проклятие всего человечества, те самые люди, из-за которых оказалась каким-то образом сломанной и судьба маленького Вилли. Швальбе обещал ему помочь «за все расплатиться» с русскими.
Шли годы. На улицах заиграли военные оркестры, толпы молодчиков раза в два старше Вилли горланили воинственные песни того недавнего прошлого, о котором он ничего не знал… Вилли стал шофером своего приемного отца.
Но где же он все-таки видел эту Ильзу Цандер? Снова и снова память возвращала его к тому страшному часу, к тому, что в течение многих лет он считал навязчивым видением… И всегда было одно и то же: крики, от которых останавливается сердце… его оторвали от женщины… Но полно, так ли? Чувствуя непонятное волнение, юноша сейчас снова и снова мысленно возвращался к залитому грязными лужами двору. Нет, теперь он чувствует – там произошло что-то такое, чего его детская память не сохранила. Но что же? Он обязательно должен вспомнить – и именно сейчас!
Вот он как бы снова слышит отрывистые и резкие, как собачий лай, слова команды, видит охранников – они колотят прикладами автоматов направо и налево… И – вот оно! Молодая женщина в форме остановилась в двух шагах от мальчика, это она хлыстом указала на него охранникам. Ребенок посмотрел в глаза женщины – в них были холод ненависти и пустота. Ребенок видел ее раньше и знал, она – главный врач, доктор, но она не лечила больных, а составляла из них большие партии, которые эсэсовцы увозили из лагеря в Освенцим и Майданек.
Юноша вздрогнул. Вот она, эта женщина, указавшая на него хлыстом, сидит позади него… Это, несомненно, она! Но если это так, то мучивший его все эти годы кошмар оказывался не видением, а явью, реальным эпизодом из его, Вилли, жизни. Вилли? Он силится вспомнить, как называла его та женщина во дворе концлагеря, и не может… У него было другое имя. Юноша чувствует, что у него кружится голова, – для того, чтобы во всем разобраться, нужно время.
Ильза Цандер курит сигарету за сигаретой и нетерпеливо посматривает на часы.
Где-то неподалеку раздались выстрелы, слабые, приглушенные расстоянием.
Появился запыхавшийся Швальбе.
– Скорее… – бросил он Вилли, залезая в автомобиль. Машина пошла к «Адлону».
– Приказ выполнен, – сказал Швальбе. – Рихтера больше нет.
– Поздравляю, – произнесла Ильза Цандер с облегчением. – Я боялась, что он будет мешать мне в деле с Гроссом.
– Ильза Грубер боялась Рихтера? В таком случае вы мой должник, Ильза…
Ильза Грубер! Да, да, ту женщину-врача из концлагеря звали Ильзой Грубер. Теперь сам Швальбе помог юноше развеять сомнения. Вот она – та, о которой кричало радио в последние дни! Но почему же она Цандер? И почему она едет в «Адлон»?
Носильщики подхватили и унесли чемоданы, Ильза Грубер поднялась по парадной лестнице и скрылась в вестибюле гостиницы.
– К «Мейеру», – скомандовал Швальбе.
Машина легко развернулась и пошла за город. Теперь Швальбе сидел рядом с Вилли.
– Я давно собираюсь поговорить с тобой, – неожиданно начал бывший эсэсовец. – Детство кончилось, Вилли, пора тебе браться за. дело.
Вилли молчал – его сейчас занимала Ильза Грубер и эпизоды из его далекого прошлого, о котором в доме Швальбе ему ничего не говорили.
Швальбе продолжал:
– Для начала мне придется провести испытание твоего мужества… Ты не бросил тренироваться в тире?
Вилли отрицательно качнул головой.
– Превосходно, мой мальчик, скоро это тебе пригодится, пора начинать помаленьку расплачиваться… Сегодня я покажу тебе человека – он твой враг, он тот… Впрочем, об этом потом. Но ты постараешься хорошенько запомнить этого негодяя англичанина…
Англичанина? Что плохого ему, Вилли, сделал какой-то англичанин?
Машина свернула на проселочную дорогу и остановилась у подъезда унылого здания «фирмы Карла Мейера».
– Пошли, – произнес Швальбе, вылезая из автомобиля.
За дверями их встретили часовые, но пропусков ни у Швальбе, ни у его спутника они не спросили. Бывший эсэсовец шел по гулкому коридору, печатая шаг, как когда-то, при Гитлере, на парадах. Встречные отдавали ему честь. Швальбе отвечал небрежно, но, как показалось Вилли, не столько потому, что хотел этим самым показать юноше, какое высокое положение он занимает здесь, в таинственном учреждении, сколько из-за каких-то забот и сомнений, все более овладевавших им.
Они спустились в подвал. Тут тоже были двери – глухие, замкнутые на тяжелые замки. Везде стояли часовые. По знаку Швальбе одну из дверей открыли, и они вошли в камеру. Швальбе, по-видимому, хорошо знал расположение этого помещения: щелчок выключателя – и под потолком зажглась тусклая лампочка. Вилли увидел на койке у стены спящего человека. Окна в камере не было.
– Макгайр, встаньте! – скомандовал Швальбе, и Вилли вздрогнул, как от удара: вот точно такими злыми и отрывистыми фразами кричали тогда эсэсовцы, угонявшие людей в Освенцим! Человек у стены застонал и поднялся на койке.
– Что вам еще нужно от меня? – спросил он по-немецки. В его выговоре почти не слышалось иностранного акцента.
Вилли с любопытством посмотрел на англичанина: Макгайр был небрит, волосы на голове торчали клочьями во все стороны, лицо в синяках и ссадинах – очевидно, его тут не раз били.
– Встать! – крикнул Швальбе, и в его голосе Вилли услышал звериную злобу.
Англичанин резко выпрямился.
– Послушайте, вы! – обратился он к Швальбе. – Меня заманили сюда, посадили в этот застенок. Меня истязают здесь. Но я не могу понять, что вам все-таки от меня нужно? Зачем вы держите тут меня? К смерти я давно готов!..
– Успокойтесь, профессор Макгайр, – произнес почти добродушно Швальбе. – Кажется, произошло недоразумение, все обойдется, уверяю вас.
Англичанин сделал шаг вперед, и в его блестящих гневом глазах Вилли заметил тоску.
– Я не верю вам, – он повернулся и отошел к койке. Швальбе толкнул юношу локтем.
– Смотри, пристальнее смотри на него, – прошептал он.
Дверь камеры за ними закрылась. Они поднялись наверх.
– Ты отправишься домой, Вилли, – сказал Швальбе, – а я останусь здесь до приезда Грина… Мне лучше пока не показываться в городе. – Он проводил юношу до дверей, у которых стояли часовые. – Ну, поезжай. Да не забудь о человеке, которого я тебе только что показал, – он наш враг, и тебе придется иметь с ним дело, мой мальчик. Завтра я тебе все объясню.
Ночь была на исходе. Деревья стояли темные, притихшие. Где-то бушевала гроза, и далекие молнии голубыми мечами рассекали небосвод.
Автомобиль миновал проселок и выполз на автостраду. И вдруг в абсолютной тишине юноша услышал возглас. Он машинально затормозил и поднял глаза. Перед ним стояла незнакомая ему молодая женщина, она улыбалась ему, и юноше было приятно видеть ее стройную фигуру, большие голубые глаза и разбросанные по плечам белокурые волосы. Он спросил:
– В чем дело, фрейлен?
– Я ждала вас здесь, Вася Румянцев, но вы задержались там дольше обычного, – и женщина положила руку на оконное стекло.
– Я Вилли Швальбе, – возразил юноша, с недоумением смотря на женщину, но та резко сдвинула брови:
– Это ложь! Ты сын не эсэсовского убийцы Швальбе, а советского офицера и зовут тебя не Вилли, а Василий, Вася. Послушай, разве ты не помнишь о концлагере Саксенхаузен? Твою родную мать убили Фриц Швальбе и его друзья, а тебя самого отдали на воспитание эсэсовцу… Твой отец, русский офицер, прибыл в Германию и настаивает на том, чтобы тебя возвратили к нему, на Родину.
– Отец! Родина…
– Да, отец, Вася Румянцев, разве в твоей памяти ничего не сохранилось и ты не помнишь своей матери?
– Помню… – почти беззвучно прошептал он. – Боже мой… Значит, это была моя мать! Я русский… – казалось, силы покинули его.
Девушка открыла дверцу и прыгнула на заднее сиденье.
– Меня зовут Эрика Келлер. Нам надо срочно поговорить, – быстро сказала она. – Негодяй Швальбе к его друзья поставили твою жизнь на карту. Скажи, ты видел сегодня англичанина Макгайра?
– Да… – юноша с удивлением взглянул на свою неожиданную спутницу.
– Я так и думала: они решили спешить. Но мне посчастливилось вовремя встретить тебя, – она с облегчением вздохнула.
– Швальбе обещал Грину сегодня же приступить к операции с Макгайром, но, должно быть, передумал и отложил, – сказал юноша.
Эрика отрицательно покачала головой:
– Ты ошибаешься, Вася Румянцев, операция началась в срок и в твоем присутствии… По их замыслу, это ты и должен провести операцию по ликвидации Макгайра.
Эрика Келлер говорила о страшных вещах. Сын советского офицера Василий Румянцев слушал ее с глубоким вниманием.
Генерал Гаррис позеленел от бешенства, когда ознакомился с приказом военного министра: Гуго Лайту присваивалось звание капитана. Лайт с удовольствием улыбался – черт возьми, банкирский дом на Среднем Западе тоже чего-нибудь стоит! Во всяком случае повышение в звании пришло как нельзя кстати – и Келли и Гаррис убедились, что их кляузы успеха в Вашингтоне не имеют. Теперь Лайт дорого дал бы за то, чтобы иметь возможность посоветоваться с Артуром Гибсоном.
Но прежде всего надо было помочь Эрике Келлер спасти профессора Макгайра.
Так как Макгайр числился за организацией бывшего гитлеровского генерала Гелена, то Лайту пришлось придумать благовидный предлог для поездки в штаб этой шпионской организации, расположенной в небольшом городке Пуллах, близ Мюнхена, на территории американской запретной зоны.
«Организация Гелена!» Лайт знал, что во время нападения Германии на Советский Союз генерал Райнхардт Гелен занимал пост начальника отдела иностранных армий в германском генеральном штабе и ведал всей разведкой на Восточном фронте. Его непосредственным начальником был адмирал Канарис, возглавлявший «Абвер», то есть гитлеровскую военную разведку.
Через Канариса американская разведка знала и о подготовке Гитлером нападения на Советский Союз, и с начала 1941 года Канарису было дано задание – торопить фюрера начать войну на Востоке. И вот Канарис, перед началом войны на Западе говоривший Гитлеру, что он «полон мрачных опасений» и что лучше подождать, с увлечением принялся убеждать фюрера: победа над Советами обессмертит его имя и обеспечит арийским господам толпы рабов на Востоке, неисчислимые богатства, заводы, руды, плодородные земли… Канарис говорил Гитлеру, что поход против СССР – пустяк, продлится он всего полтора месяца. Гитлеру было приятно слушать речи начальника своей разведки. Канарис получил щедрую оплату за «услуги». Вернувшись в Штаты, американский военный атташе перевел Канарису деньги, на которые тот купил себе роскошную виллу в Целлендорфе, самой аристократической части Берлина.
Летом 1944 года о связях Канариса с американской разведкой стало известно Гитлеру, и тот приказал повесить шпиона. Гелен продолжал верой и правдой служить фюреру. Через год после разгрома фашистской Германии он сколотил свою «организацию»: в нее вошли остатки шпионско-диверсионных служб Гитлера, люди, ранее работавшие с Гиммлером, Канарисом, Шеленбергом, Кальтенбруннером… Шефами отделений и филиалов «организации» оказались офицеры американской разведки Аллена Харвуда, с которым Гелен систематически встречается. В деньгах недостатка не было: американцы передавали Гелену крупные суммы, которые они получали с населения Западной Германии по репарациям. Таким образом, они даром поставили на службу себе шпионскую организацию, о которой Харвуд не без гордости говорил как-то, что из всех разведок Западной Европы западногерманская шпионская служба Гелена располагает самой разветвленной агентурной сетью.
У Гелена «работает» более пяти тысяч агентов: тысяча только по военному шпионажу, не менее трех тысяч в «политическом» отделе, остальные заняты «штабными и специальными» делами.
Одна шпионско-диверсионная затея следует за другой: разведка против советских войск, дислоцированных на территории Германской Демократической Республики, вредительство, шпионаж и диверсии против молодой республики «восточных немцев», затем «операция Пфиф-фикус» – сбор сведений о Советском Союзе, Китае, восточноевропейских странах народной демократии, засылка своих агентов…
В «служебных инструкциях» шпионского центра Гелена говорится: «СССР – вот главная и в то же время самая трудная цель нашей работы». Представителям печати Гелен заявил как-то, что он мечтает распространить свою сеть «вплоть до Урала». Но об одном существенном обстоятельстве хранят молчание и бывший гитлеровский генерал и его шеф Аллен Харвуд: агенты Гелена энергично действуют против стран Западной Европы, Франция является предметом их особенно пристального внимания.
Лайт знал, что Гелен давно уже входил в «кружок фон Шверина», биография которого до мелочей совпадала с жизненным путем генерала Дрейнера. В этом узком «кружке» состояли такие высшие офицеры гитлеровской армии, как бывший начальник штаба Роммеля генерал-лейтенант Ганс Шпейдель, бывший начальник оперативного отдела генштаба Адольф Хойзингер, командующий бронетанковыми войсками на западе в 1944 году генерал-лейтенант Гейер фон Швеппенбург и бывший начальник штаба фельдмаршалов Рунштедта и Кессельринга генерал-лейтенант Зигфрид Вестфаль. Этим воякам не терпится начать новую войну, с вожделением составляют они очередные военные планы и пишут на эту тему исследования, которыми по секрету обмениваются между собой.
Лайт видел, что опасные замыслы этих людей постепенно претворяются в жизнь: Хойзингер и Шпейдель – официальные руководители возрождающегося вермахта. Дрейнер занят «специальным заданием», а Гелен руководит разведкой, убийствами, диверсиями.
Лайт приехал в Пуллах на этот раз тоже с разведывательной целью – в судьбу Джона Макгайра следовало внести ясность. Как ему удастся добиться этого он еще не знал, но ему казалось, что при разговоре о «незавершенных» делах ему удастся завести речь и об англичанине.
Лайт недаром придумал этот предлог для поездки и не ошибся: сидя в кресле против генерала Гелена он как бы вскользь сказал:
– Да, генерал Келли, кажется, что-то говорил еще о каком-то иностранном ученом-атомщике…
– Очевидно, о Макгайре… – сказал Гелен. – Но он изъят из моего ведения. Вам придется вызвать к себе полковника Шервуда, Харвуд поручил операцию с Макгайром лично ему.
По каким-то интонациям в голосе Гелена Лайт почувствовал, что за его словами скрывается насмешка – по-видимому, произошло нечто не весьма приятное для разведки Харвуда, доставившее Гелену профессиональное удовлетворение.
«Разве Шервуд не в Москве?» – удивился Лайт, но он не подал и виду, что о приезде Шервуда ему не было известно.
– Шервуд прибыл сюда только сегодня. Я прикажу пригласить его к вам.
– Нет, нет, я увижусь с ним позднее. – И Лайт поднялся.
«Кажется, этот немец воображает, что я приехал сюда только для того, чтобы повидаться с Шервудом?» – подумал он, когда за ним закрылась дверь кабинета. Однако свидание с Шервудом, которого он знал давно, откладывать не стал.
Шервуда Лайт нашел в угловой комнате, он выглядел усталым и бледным, больше обычного сутулился.
– Поздравляю, – проговорил Шервуд, пожимая ему руку. – Ты, кажется, идешь в гору?
Лайт промолчал.
– Что стряслось? – спросил он наконец. – У тебя неприятность в Москве?
Шервуд попытался улыбнуться.
– О нет! Просто Харвуд безжалостно загружает меня делами, которые, по его мнению, могу выполнить только я. – И он небрежно развалился в кресле. – Мало у меня своих хлопот в Москве, как будто без меня тут некому заняться важными делами!..
– Тебя вызвал сюда Харвуд? – схитрил Лайт.
– Да! – В подтверждение Шервуд открыл сейф и, вынув из него документ, положил его перед Лайтом. – Читай.
Это была копия донесения Харвуду, всего три абзаца, в конце – чья-то приписка от руки: «По приказу мистера Аллена Харвуда, проведение «Акции "Б"» возложено лично на Шервуда, с вызовом его из Москвы. За успешную ликвидацию Макгайра Шервуд отвечает персонально. Вызов Шервуду срочно послан».
– Приедешь в наши края, остановиться можешь у меня, – по-дружески сказал Лайт, ничем не выдав своего отношения к делу с Макгайром.
– «Акция "Б"», – повторял Лайт, возвращаясь домой. При одной мысли о том, как он «подложит свинью» Харвуду и особенно этому зазнайке Шервуду, Лайт испытывал чувство удовлетворения.
На станции в купе внесли свежие газеты. Лайт принялся небрежно перелистывать их…
Легко ранен лидер местных коммунистов Курт Рихтер, тяжело – его друг, рабочий Ганс Зиберт. Нападавший скрылся. Рихтер утверждает, что стрелял Фриц Швальбе, который гонялся за ним еще при гитлеровском режиме.
А вот еще. Лайт вскочил на ноги – все газеты опубликовали сообщение о таинственном исчезновении в Москве крупного английского ученого-атомщика Джона Макгайра…
Итак, день «Акции "Б"» приближался! Медлить нельзя…
Глава третья
Изящный ящик радиорепродуктора на столе Функа сотрясался от звуков. Курт Рихтер половину своей жизни проработал токарем на заводах Функа, здесь его знали все. Поэтому, когда в цехи пришла весть о том, что на митинге будет выступать Рихтер, – заводской двор оказался переполненным.