Страница:
Накупив на станции продуктов, Алла Цветаева направилась к себе на дачу.
Когда же, кому и каким образом она передаст адрес лаборатории? Самый характер пущенного ею в ход яда – быстродействующего, давал основания предполагать, что она вынуждена спешить.
Но, как заметил Пчелин, она спокойно пообедала. И улеглась в гамаке отдыхать. Под вечер на веранде собралась шумная компания, играли в карты, пели… Люди из группы Пчелина продолжали следить за дачей…
Из калитки выскочила девочка лет двенадцати. Внимательно осмотревшись, она быстро юркнула в сторону и побежала по затененной густыми деревьями улице. Пчелин направился за ней. Так шли они довольно долго; сделали солидный круг, вышли на шоссе, идущее к Москве, и, пройдя по нему с четверть километра, приблизились к соседнему дачному поселку. Как отметил Пчелин, пройти в этот поселок девочка могла бы более близким путем, если бы она, выйдя из дачи, пошла напрямик открытым полем, а не петляла по улицам. Очевидно, ей было приказано идти именно этой дорогой.
Дойдя до поселка, девочка еще раз осмотрелась и резко свернула влево, к большой даче с мезонином. Но в дачу она не вошла, а перелезла через изгородь в сад и по дорожке направилась к расположенному в глубине его небольшому флигелю. Пчелин следовал за ней.
Дверь флигеля оказалась заперта, но девочку это не смутило, она тихо постучала. Кто-то отодвинул край занавески на окне, посмотрел. Потом в помещении вспыхнул свет, и девочка проскользнула в дверь, которую ей открыли. Одним прыжком капитан Пчелин очутился у окна: девочка со смешком, не отдавая, кажется, себе отчета в сущности порученного ей дела, вынула из кармана платьица записку и вручила ее стоящему перед ней мужчине. Тот повернулся лицом к окну, и в то же мгновенье Пчелин отпрянул в сторону: перед ним был тот самый стиляга с черными усиками, которого он хорошо знал по часовой мастерской – «почтовый ящик» вражеской разведки.
Девочка тотчас убежала обратно.
Теперь Пчелин решил проследить, что будет делать человек, получивший донесение Луизы Вернер.
Ждать пришлось недолго. Стиляга вышел на улицу – и, воровски озираясь, быстро направился к станции. «К автомату», – подумал Пчелин и не ошибся. Из телефонной будки шпион вышел раздосадованный, купил билет и стал нетерпеливо поджидать электричку. В вагон Пчелин вошел вслед за ним. Стиляга почему-то нервничал, очевидно, его смущала необходимость везти кому-то записку, иметь при себе документ, который в случае чего мог служить против него уликой, – по крайней мере так казалось Пчелину.
Они сошли на одной из станций, и капитану снова пришлось незаметно идти по следу врага.
С шоссе пошли на проселок, отсюда во все стороны расходились дачные, мало застроенные улицы, с глубокими колеями дорог, с домами, скрытыми за заборами, из-за которых поднимались верхушки плодовых деревьев. Невдалеке темнел лес.
Шпион не стал углубляться в просеки. Он прислонился к ближайшему забору и притаился. Не успел Пчелин сообразить в чем дело, как из-за угла показалась женщина. Она оказалась уже пожилой, толстой, с заплывшей жиром физиономией.
Шпион выступил ей навстречу. До слуха Пчелина донеслось: «Михаил Иваныч приказали…» Это сказала женщина. Она спрятала бумажку и направилась обратно. Пчелин осторожно двинулся за ней.
Итак, «Михаил Иваныч»! Наконец-то он, кажется, разыскал его логово.
Шли вдоль заборов по одному из проселков. Вот уже и лес совсем рядом… Женщина свернула в калитку. За забором залаяла собака. Послышался мужской голос:
– Федосья, это ты?
– Я, я, кто же еще… – затараторила женщина. – А ты, Гаврила Акимыч, спустил бы собаку-то! Пора уж, вишь, совсем темно.
Послышался лязг цепи, и собака бросилась к забору, у которого притаился Пчелин.
Настала ночь. Пчелин несколько раз подходил к интересовавшей его даче, он ничего не заметил – мешала собака.
Из осторожных расспросов редких прохожих капитан узнал, что дача принадлежит пожарнику Самохину. Таким образом, теперь чета Самохиных выступала на первый план. Но какова же роль Самохиных? Пчелин давно заметил телефонный провод, идущий в их дачу… Может, они тоже служат «почтовым ящиком» для Джо Снэйка – «Михаил Иваныча»? Но вскоре капитану пришлось от этой мысли отказаться: ночью ворота дачи, ведущие прямо на шоссе, неожиданно распахнулись, и из них в полной темноте выползла легковая машина.
– Осторожно, Михаил Иваныч, – тихо предупредил мужской голос у ворот.
– Так не забудьте, Гавриил Акимыч, о чем я просил, – произнес невидимый «Михаил Иваныч». Пчелин узнал его голос.
– Можете не сумлеваться, все будет в аккурате, – заверил хозяин дачи и захлопнул ворота.
Машина перевалила через кювет и с потушенными фарами помчалась по шоссе. Капитан Пчелин остался один: «Куда отправился Снэйк? Когда он вернется? Возможно, он повез кому-то донесение Луизы Вернер о лаборатории Ясного…» – размышлял капитан.
Теперь надо было срочно обо всем доложить полковнику Соколову, и капитан поспешил к станции – оттуда он мог вызвать автомобиль. Было досадно, что Снэйк уехал и он, капитан Пчелин, не имел возможности следовать за ним, но тот факт, что наконец-то удалось стать на его след, радовал. Полковник Соколов оказался прав, приняв решение до поры до времени не трогать стилягу из часовой мастерской, сегодня эта предусмотрительность себя целиком оправдала.
На следующий день Гавриил Самохин получил двухнедельный отпуск «по семейным обстоятельствам» и, не заезжая домой, исчез.
Самохин появился в Сосновском районе: рыскал по деревням, сидел в чайной, угощая случайных знакомых. Стежка-дорожка, на которую он вступил теперь, явилась логическим завершением всего жизненного пути этого хищника и лицемера. Единственное, что имело для него значение в жизни, были деньги, и он всегда и всеми средствами старался приобрести их как можно больше. Удобнее всего оказалось брать деньги, делая вид, что не знаешь, с кого их берешь и за что; этому правилу Самохины следовали неукоснительно, оно, как им казалось, застраховывало их от ответственности перед судом. Однако новое поручение «Михаила Иваныча» выходило за рамки обычного, за него браться с закрытыми глазами было нельзя: Снэйку пришлось основательно проинструктировать Самохина и выдать ему солидный аванс. Как всегда, при беседе присутствовала «сама» – Федосья-Фекла, она же завладела и деньгами Снэйка. Естественно, Снэйк не сообщил им, с какой целю он интересуется сведениями, достать которые поручил Самохину.
Очутившись в далеком Сосновском районе, Самохин говорил, что он будто бы разыскивает родственников, эвакуированных сюда еще в годы войны. Ему верили, сочувствовали, с ним охотно выпивали, без утайки отвечали на его многочисленные вопросы. Самохин восхищался действительно прекрасными видами района, лугами, лесами, речками. Среди случайных встречных словоохотливого пожарника были разные люди, но все они как бы просеивались им через крупное сито и уходили прочь, не задерживаясь – он искал подходящего человека. Таким, судя по всем сведениям, мог быть старик Егор Куприянов, в прошлом зажиточный хуторянин, приторговывавший скотом, а теперь работавший пасечником в крупном колхозе. Человек замкнутый, молчаливый, дед Егор остался доживать век в своей хате на опушке леса, хотя семья его, сыны и внуки давно переселились в деревню.
С Куприяновым Самохин познакомился в чайной: старик пил с ним водку и ронял скупые слезы на большую русую бороду. Собственно, плакать ему было не о чем, просто он вспомнил дни молодости, поездки по ярмаркам, сделки, барыши, гулянки. Потом все это пошло насмарку и пришлось жить иначе. Самохин усердно потчевал старика и, перегнувшись к нему через стол, пьяным шепотом бередил его воображение. Так они подружились, и Самохин появился в лесной усадьбе Егора Куприянова. Пробыл он там всего несколько часов, а возвратившись в Сосновку, сел в поезд и уехал. Но через день Самохин вернулся и, купив в местном гастрономе водки и закусок, снова направился к Егору Куприянову. На этот раз он никуда не спешил, и уже никто не видел пьяных слез деда Егора – они пили вдвоем. Самохин без умолку болтал, Куприянов молча глотал «столичную» и с аппетитом жевал копченую колбасу.
На следующий вечер, когда уже изрядно стемнело, с проселка к лесу свернула запыленная «Победа». Машина остановилась у избы, и из нее вышли трое мужчин, одетых в летние пальто, со шляпами и портфелями.
– Вот они, мои ученые-изобретатели, – указал на них Самохин. – Хлопот тебе с ними никаких, а заплатят хорошо, потому дело у них научное, первой срочности, спешить надо дозарезу, а в городе, сам понимаешь, какое может быть спокойствие – комиссии да корреспонденты замучили.
Егор был сильно под хмельком.
– Пусть живут.
Самохин не отставал:
– Уговор, Егор Спиридоныч, дороже денег, штоб об изобретателях ни гу-гу! Ни одной живой душе. А то опять понаедут тут и придется им и отсюда бежать.
– Об этом не сумлевайся, никто знать не будет, мне самому невыгодно.
– То-то!
Самохин представил деду Егору его будущих жильцов-«инженеров»: народ оказался хоть и городского вида, а простецкий: Михаил Иваныч, Валерий Борисыч… Не очень понравился старику только третий – латыш Ян.
Снова на столе появились вино и закуски, Егору это нравилось. Гости не сидели сложа руки, им же нужно было работать над изобретением – несколько в стороне от жилья, на лесной поляне, они с помощью Самохина быстро возвели высокий забор.
Через два дня на рассвете прибыла машина-трехтонка.
– Привезли научную аппаратуру, – пояснил старику Валерий Борисыч.
Чума нервничал: наступал решительный момент, еще несколько дней – и задание по уничтожению лаборатории Ясного будет выполнено. И в момент, когда, казалось, следовало лишь радоваться, Фокса начали грызть сомнения. Собственно, все говорило за то, что дело идет так, как ему и надлежало идти под руководством такого опытного агента, как он, но все же именно это его почему-то сейчас и смущало.
В рабочем грузчике, приехавшем на трехтонке, Фокс с удивлением узнал Грина. Они отошли в сторонку и уселись на краю канавы.
– Вы уверены в успехе? – спросил Грин.
– Это зависит от качества доставленной вами аппаратуры.
– За аппаратуру и взрывчатку я ручаюсь, Алхимик умеет обращаться с ней?
– Да.
– Когда же вы закончите операцию?
– Через неделю.
– Успеете?
– С трудом… Но приходится спешить – сидеть тут долго опасно.
– А старик хозяин? Он может догадаться и выдать вас потом…
– Он не сумеет сделать этого… Я поручу Самохину убрать его, но только после нашего отъезда отсюда. О нашем пребывании тут не знает ни один человек, поэтому никто нас ни в чем не заподозрит. Они подумают…
– Что залетел один из шаров, о которых так много было разговоров… Сегодня я сообщил Харвуду дату окончания операции.
– Хорошо.
Грузовик быстро ушел. В тот же день на пасеке неожиданно появились сын Куприянова с женой – они приехали за медом для колхоза и привезли новые ульи. Этот визит встревожил Фокса, – отослав своих подчиненных на окруженную высоким забором площадку, где монтировался аппарат, он решил сам понаблюдать за поведением старика хозяина. Однако ничего подозрительного не обнаружил. Сын Куприянова оказался статным и красивым парнем, загоревшим за лето до черноты, а сноха – молодой женщиной, ясноглазой и улыбчивой, с жгутом повязанных вокруг головы светлых волос.
– Прохожий, – махнул старик рукой в сторону сидевшего на завалинке Яна. Дети старика прохожим не поинтересовались, им было некогда, они спешили возвратиться в колхоз. Фокс посмотрел им вслед успокоенный. В этот момент он даже забыл о том, что еще недавно был Федором Хмелько и имел неприятную встречу с лейтенантом милиции, ему было не до воспоминаний.
– Неприятный тип, – брезгливо сказала молодая женщина, когда подвода отъехала на некоторое расстояние от домика деда Егора. – Ты заметил, Сережа, как он настороженно следил за нами?
– Судя по описаниям внешности Хмелько, это он, – сказал парень и хлестнул лошадь: – Ну, милая, поехали!
Девушка шутливо шепнула:
– Ну, не подкачай, капитан Русаков.
– С такой помощницей-то? Что ты, Женя!
Повозка скрылась. Ян поднялся с завалинки и пошел к своим людям.
Валерий Олиф-Алхимик с помощью Фокса и Снэйка возился с аппаратом, Самохин старался отвлекать внимание хозяина, который, впрочем, изобретательской деятельностью своих постояльцев ничуть не интересовался – он почти все время пропадал на пасеке с пчелами.
С вечера пошел дождь, неожиданно поднялся по-осеннему холодный ветер. К полуночи несколько стихло. Снэйк готовил автомобиль к далекому рейсу – из района следовало уезжать немедленно после взрыва. Самохин трусил – он не был уверен, что Егор Куприянов окажется недогадливым и снова поверит его басням; тогда старика придется ликвидировать, а как-никак ввязываться в такое дело ему очень не хотелось, да и не было нужного опыта. Но отказаться от выполнения поручения «Михаил Иваныча» Самохин боялся – теперь он целиком находился во власти этих страшных людей, которые в случае чего могут уничтожить и его самого. Нет, уж лучше пусть жертвой будет старик Куприянов.
Чума склонился над нарисованной от руки картой района. Вот она – река Соть, на крутом берегу которой издалека виднеются маковки церквей – там старинный монастырь. Фокс и его люди основательно изучили весь район и пришли к единодушному мнению: секретная лаборатория может находиться только на территории монастыря – это было единственное место в районе, окруженное тайной, вход за стены монастыря без специального пропуска строжайше запрещен, охрану несут военные. Сведения, полученные от Семена Надеина и инженера Горелова, совпали. Они не вызывали сомнений.
Фокс рассчитывал расстояние от хаты Куприянова до интересующего его объекта – монастыря: десять километров. Аппаратом же можно управлять по радио и на расстоянии ста километров.
Взрывной механизм поставлен на место – вес специальной, доставленной Грином взрывчатки вместе с оболочкой, в которую она заключена, составляет около полутонны. Взрыв будет произведен на высоте трехсот метров. Миллионные доли секунды, в течение которых ночь как бы превратится в день, – и с лабораторией Ясного будет покончено, от монастыря останется одно воспоминание.
Мотор тихо загудел: водород из баллонов шел в лежащую на земле оболочку, которая стала шевелиться, как живая, приподниматься, постепенно принимая форму шара.
Чума снова и снова высчитывал курс, по которому придется вести управляемый с помощью портативной рации воздушный шар. Взрыв следовало произвести точно над целью, когда шар появится над излучиной реки Соть, над блестящим куполом собора…
Алхимик хлопотал у рации, Снэйк и Самохин возились со стропами у шара.
Кто-то неожиданно приказал:
– Руки вверх!
Фокс метнулся к забору – там стояли солдаты. Тогда он схватил зубами ворот рубашки, но зашитой в нем ампулы с цианистым калием на месте почему-то не оказалось. Вот оно – мучившее его предчувствие! Чума поднял руки. Так же поступили и его помощники. На площадке появился полковник Соколов, а вместе с ним тот загорелый парень, принятый Фоксом за сына Егора Куприянова, и еще один в форме капитана.
– Отберите у них оружие, – приказал полковник.
– Вот мы и встретились, «Михаил Иваныч». – К Снэйку подошел капитан Пчелин. – Ваше оружие! Ба, да тут, товарищ полковник, и бывший Макгайр! – он насмешливо взглянул на Алхимика.
– Ладно, там разберемся, – сказал полковник и обратился к Фоксу: – Ну что ж, гражданин Хмелько, операция «Вирус» окончена. Надеюсь, вы уже сообщили об этом Харвуду?
Фокс молчал. Соколов внимательно рассматривал отобранную у него карту района.
– Мы так и думали – монастырь, – произнес он.
– Еще бы несколько дней… – в отчаянии прошептал Фокс.
– И воздушный шар был бы точно направлен на цель – в этих делах у вашей разведки имеется опыт. Но вы ошибаетесь, в монастыре нет никакой лаборатории.
Фокс почувствовал, что сейчас с ним будет плохо…
– Да, да, на этот объект нацелили вас мы. Так что вы тут зря старались.
Диверсантов привели к избе. С дороги сюда уже сворачивали автомобили. Старик Егор Куприянов сидел на завалинке и спокойно курил махорку.
– Спасибо, отец, – полковник крепко пожал ему руку.
– Чего уж… – Егор Спиридонова улыбнулся в усы. – Поиграли мы малость в прятки… потому они меня за прохвоста посчитали…
Только теперь Чума понял, что операция «Вирус» окончилась не сегодня, а значительно раньше, и окончилась не по плану Харвуда.
Книга 2
Часть первая
Глава первая
Когда же, кому и каким образом она передаст адрес лаборатории? Самый характер пущенного ею в ход яда – быстродействующего, давал основания предполагать, что она вынуждена спешить.
Но, как заметил Пчелин, она спокойно пообедала. И улеглась в гамаке отдыхать. Под вечер на веранде собралась шумная компания, играли в карты, пели… Люди из группы Пчелина продолжали следить за дачей…
Из калитки выскочила девочка лет двенадцати. Внимательно осмотревшись, она быстро юркнула в сторону и побежала по затененной густыми деревьями улице. Пчелин направился за ней. Так шли они довольно долго; сделали солидный круг, вышли на шоссе, идущее к Москве, и, пройдя по нему с четверть километра, приблизились к соседнему дачному поселку. Как отметил Пчелин, пройти в этот поселок девочка могла бы более близким путем, если бы она, выйдя из дачи, пошла напрямик открытым полем, а не петляла по улицам. Очевидно, ей было приказано идти именно этой дорогой.
Дойдя до поселка, девочка еще раз осмотрелась и резко свернула влево, к большой даче с мезонином. Но в дачу она не вошла, а перелезла через изгородь в сад и по дорожке направилась к расположенному в глубине его небольшому флигелю. Пчелин следовал за ней.
Дверь флигеля оказалась заперта, но девочку это не смутило, она тихо постучала. Кто-то отодвинул край занавески на окне, посмотрел. Потом в помещении вспыхнул свет, и девочка проскользнула в дверь, которую ей открыли. Одним прыжком капитан Пчелин очутился у окна: девочка со смешком, не отдавая, кажется, себе отчета в сущности порученного ей дела, вынула из кармана платьица записку и вручила ее стоящему перед ней мужчине. Тот повернулся лицом к окну, и в то же мгновенье Пчелин отпрянул в сторону: перед ним был тот самый стиляга с черными усиками, которого он хорошо знал по часовой мастерской – «почтовый ящик» вражеской разведки.
Девочка тотчас убежала обратно.
Теперь Пчелин решил проследить, что будет делать человек, получивший донесение Луизы Вернер.
Ждать пришлось недолго. Стиляга вышел на улицу – и, воровски озираясь, быстро направился к станции. «К автомату», – подумал Пчелин и не ошибся. Из телефонной будки шпион вышел раздосадованный, купил билет и стал нетерпеливо поджидать электричку. В вагон Пчелин вошел вслед за ним. Стиляга почему-то нервничал, очевидно, его смущала необходимость везти кому-то записку, иметь при себе документ, который в случае чего мог служить против него уликой, – по крайней мере так казалось Пчелину.
Они сошли на одной из станций, и капитану снова пришлось незаметно идти по следу врага.
С шоссе пошли на проселок, отсюда во все стороны расходились дачные, мало застроенные улицы, с глубокими колеями дорог, с домами, скрытыми за заборами, из-за которых поднимались верхушки плодовых деревьев. Невдалеке темнел лес.
Шпион не стал углубляться в просеки. Он прислонился к ближайшему забору и притаился. Не успел Пчелин сообразить в чем дело, как из-за угла показалась женщина. Она оказалась уже пожилой, толстой, с заплывшей жиром физиономией.
Шпион выступил ей навстречу. До слуха Пчелина донеслось: «Михаил Иваныч приказали…» Это сказала женщина. Она спрятала бумажку и направилась обратно. Пчелин осторожно двинулся за ней.
Итак, «Михаил Иваныч»! Наконец-то он, кажется, разыскал его логово.
Шли вдоль заборов по одному из проселков. Вот уже и лес совсем рядом… Женщина свернула в калитку. За забором залаяла собака. Послышался мужской голос:
– Федосья, это ты?
– Я, я, кто же еще… – затараторила женщина. – А ты, Гаврила Акимыч, спустил бы собаку-то! Пора уж, вишь, совсем темно.
Послышался лязг цепи, и собака бросилась к забору, у которого притаился Пчелин.
Настала ночь. Пчелин несколько раз подходил к интересовавшей его даче, он ничего не заметил – мешала собака.
Из осторожных расспросов редких прохожих капитан узнал, что дача принадлежит пожарнику Самохину. Таким образом, теперь чета Самохиных выступала на первый план. Но какова же роль Самохиных? Пчелин давно заметил телефонный провод, идущий в их дачу… Может, они тоже служат «почтовым ящиком» для Джо Снэйка – «Михаил Иваныча»? Но вскоре капитану пришлось от этой мысли отказаться: ночью ворота дачи, ведущие прямо на шоссе, неожиданно распахнулись, и из них в полной темноте выползла легковая машина.
– Осторожно, Михаил Иваныч, – тихо предупредил мужской голос у ворот.
– Так не забудьте, Гавриил Акимыч, о чем я просил, – произнес невидимый «Михаил Иваныч». Пчелин узнал его голос.
– Можете не сумлеваться, все будет в аккурате, – заверил хозяин дачи и захлопнул ворота.
Машина перевалила через кювет и с потушенными фарами помчалась по шоссе. Капитан Пчелин остался один: «Куда отправился Снэйк? Когда он вернется? Возможно, он повез кому-то донесение Луизы Вернер о лаборатории Ясного…» – размышлял капитан.
Теперь надо было срочно обо всем доложить полковнику Соколову, и капитан поспешил к станции – оттуда он мог вызвать автомобиль. Было досадно, что Снэйк уехал и он, капитан Пчелин, не имел возможности следовать за ним, но тот факт, что наконец-то удалось стать на его след, радовал. Полковник Соколов оказался прав, приняв решение до поры до времени не трогать стилягу из часовой мастерской, сегодня эта предусмотрительность себя целиком оправдала.
На следующий день Гавриил Самохин получил двухнедельный отпуск «по семейным обстоятельствам» и, не заезжая домой, исчез.
Самохин появился в Сосновском районе: рыскал по деревням, сидел в чайной, угощая случайных знакомых. Стежка-дорожка, на которую он вступил теперь, явилась логическим завершением всего жизненного пути этого хищника и лицемера. Единственное, что имело для него значение в жизни, были деньги, и он всегда и всеми средствами старался приобрести их как можно больше. Удобнее всего оказалось брать деньги, делая вид, что не знаешь, с кого их берешь и за что; этому правилу Самохины следовали неукоснительно, оно, как им казалось, застраховывало их от ответственности перед судом. Однако новое поручение «Михаила Иваныча» выходило за рамки обычного, за него браться с закрытыми глазами было нельзя: Снэйку пришлось основательно проинструктировать Самохина и выдать ему солидный аванс. Как всегда, при беседе присутствовала «сама» – Федосья-Фекла, она же завладела и деньгами Снэйка. Естественно, Снэйк не сообщил им, с какой целю он интересуется сведениями, достать которые поручил Самохину.
Очутившись в далеком Сосновском районе, Самохин говорил, что он будто бы разыскивает родственников, эвакуированных сюда еще в годы войны. Ему верили, сочувствовали, с ним охотно выпивали, без утайки отвечали на его многочисленные вопросы. Самохин восхищался действительно прекрасными видами района, лугами, лесами, речками. Среди случайных встречных словоохотливого пожарника были разные люди, но все они как бы просеивались им через крупное сито и уходили прочь, не задерживаясь – он искал подходящего человека. Таким, судя по всем сведениям, мог быть старик Егор Куприянов, в прошлом зажиточный хуторянин, приторговывавший скотом, а теперь работавший пасечником в крупном колхозе. Человек замкнутый, молчаливый, дед Егор остался доживать век в своей хате на опушке леса, хотя семья его, сыны и внуки давно переселились в деревню.
С Куприяновым Самохин познакомился в чайной: старик пил с ним водку и ронял скупые слезы на большую русую бороду. Собственно, плакать ему было не о чем, просто он вспомнил дни молодости, поездки по ярмаркам, сделки, барыши, гулянки. Потом все это пошло насмарку и пришлось жить иначе. Самохин усердно потчевал старика и, перегнувшись к нему через стол, пьяным шепотом бередил его воображение. Так они подружились, и Самохин появился в лесной усадьбе Егора Куприянова. Пробыл он там всего несколько часов, а возвратившись в Сосновку, сел в поезд и уехал. Но через день Самохин вернулся и, купив в местном гастрономе водки и закусок, снова направился к Егору Куприянову. На этот раз он никуда не спешил, и уже никто не видел пьяных слез деда Егора – они пили вдвоем. Самохин без умолку болтал, Куприянов молча глотал «столичную» и с аппетитом жевал копченую колбасу.
На следующий вечер, когда уже изрядно стемнело, с проселка к лесу свернула запыленная «Победа». Машина остановилась у избы, и из нее вышли трое мужчин, одетых в летние пальто, со шляпами и портфелями.
– Вот они, мои ученые-изобретатели, – указал на них Самохин. – Хлопот тебе с ними никаких, а заплатят хорошо, потому дело у них научное, первой срочности, спешить надо дозарезу, а в городе, сам понимаешь, какое может быть спокойствие – комиссии да корреспонденты замучили.
Егор был сильно под хмельком.
– Пусть живут.
Самохин не отставал:
– Уговор, Егор Спиридоныч, дороже денег, штоб об изобретателях ни гу-гу! Ни одной живой душе. А то опять понаедут тут и придется им и отсюда бежать.
– Об этом не сумлевайся, никто знать не будет, мне самому невыгодно.
– То-то!
Самохин представил деду Егору его будущих жильцов-«инженеров»: народ оказался хоть и городского вида, а простецкий: Михаил Иваныч, Валерий Борисыч… Не очень понравился старику только третий – латыш Ян.
Снова на столе появились вино и закуски, Егору это нравилось. Гости не сидели сложа руки, им же нужно было работать над изобретением – несколько в стороне от жилья, на лесной поляне, они с помощью Самохина быстро возвели высокий забор.
Через два дня на рассвете прибыла машина-трехтонка.
– Привезли научную аппаратуру, – пояснил старику Валерий Борисыч.
Чума нервничал: наступал решительный момент, еще несколько дней – и задание по уничтожению лаборатории Ясного будет выполнено. И в момент, когда, казалось, следовало лишь радоваться, Фокса начали грызть сомнения. Собственно, все говорило за то, что дело идет так, как ему и надлежало идти под руководством такого опытного агента, как он, но все же именно это его почему-то сейчас и смущало.
В рабочем грузчике, приехавшем на трехтонке, Фокс с удивлением узнал Грина. Они отошли в сторонку и уселись на краю канавы.
– Вы уверены в успехе? – спросил Грин.
– Это зависит от качества доставленной вами аппаратуры.
– За аппаратуру и взрывчатку я ручаюсь, Алхимик умеет обращаться с ней?
– Да.
– Когда же вы закончите операцию?
– Через неделю.
– Успеете?
– С трудом… Но приходится спешить – сидеть тут долго опасно.
– А старик хозяин? Он может догадаться и выдать вас потом…
– Он не сумеет сделать этого… Я поручу Самохину убрать его, но только после нашего отъезда отсюда. О нашем пребывании тут не знает ни один человек, поэтому никто нас ни в чем не заподозрит. Они подумают…
– Что залетел один из шаров, о которых так много было разговоров… Сегодня я сообщил Харвуду дату окончания операции.
– Хорошо.
Грузовик быстро ушел. В тот же день на пасеке неожиданно появились сын Куприянова с женой – они приехали за медом для колхоза и привезли новые ульи. Этот визит встревожил Фокса, – отослав своих подчиненных на окруженную высоким забором площадку, где монтировался аппарат, он решил сам понаблюдать за поведением старика хозяина. Однако ничего подозрительного не обнаружил. Сын Куприянова оказался статным и красивым парнем, загоревшим за лето до черноты, а сноха – молодой женщиной, ясноглазой и улыбчивой, с жгутом повязанных вокруг головы светлых волос.
– Прохожий, – махнул старик рукой в сторону сидевшего на завалинке Яна. Дети старика прохожим не поинтересовались, им было некогда, они спешили возвратиться в колхоз. Фокс посмотрел им вслед успокоенный. В этот момент он даже забыл о том, что еще недавно был Федором Хмелько и имел неприятную встречу с лейтенантом милиции, ему было не до воспоминаний.
– Неприятный тип, – брезгливо сказала молодая женщина, когда подвода отъехала на некоторое расстояние от домика деда Егора. – Ты заметил, Сережа, как он настороженно следил за нами?
– Судя по описаниям внешности Хмелько, это он, – сказал парень и хлестнул лошадь: – Ну, милая, поехали!
Девушка шутливо шепнула:
– Ну, не подкачай, капитан Русаков.
– С такой помощницей-то? Что ты, Женя!
Повозка скрылась. Ян поднялся с завалинки и пошел к своим людям.
Валерий Олиф-Алхимик с помощью Фокса и Снэйка возился с аппаратом, Самохин старался отвлекать внимание хозяина, который, впрочем, изобретательской деятельностью своих постояльцев ничуть не интересовался – он почти все время пропадал на пасеке с пчелами.
С вечера пошел дождь, неожиданно поднялся по-осеннему холодный ветер. К полуночи несколько стихло. Снэйк готовил автомобиль к далекому рейсу – из района следовало уезжать немедленно после взрыва. Самохин трусил – он не был уверен, что Егор Куприянов окажется недогадливым и снова поверит его басням; тогда старика придется ликвидировать, а как-никак ввязываться в такое дело ему очень не хотелось, да и не было нужного опыта. Но отказаться от выполнения поручения «Михаил Иваныча» Самохин боялся – теперь он целиком находился во власти этих страшных людей, которые в случае чего могут уничтожить и его самого. Нет, уж лучше пусть жертвой будет старик Куприянов.
Чума склонился над нарисованной от руки картой района. Вот она – река Соть, на крутом берегу которой издалека виднеются маковки церквей – там старинный монастырь. Фокс и его люди основательно изучили весь район и пришли к единодушному мнению: секретная лаборатория может находиться только на территории монастыря – это было единственное место в районе, окруженное тайной, вход за стены монастыря без специального пропуска строжайше запрещен, охрану несут военные. Сведения, полученные от Семена Надеина и инженера Горелова, совпали. Они не вызывали сомнений.
Фокс рассчитывал расстояние от хаты Куприянова до интересующего его объекта – монастыря: десять километров. Аппаратом же можно управлять по радио и на расстоянии ста километров.
Взрывной механизм поставлен на место – вес специальной, доставленной Грином взрывчатки вместе с оболочкой, в которую она заключена, составляет около полутонны. Взрыв будет произведен на высоте трехсот метров. Миллионные доли секунды, в течение которых ночь как бы превратится в день, – и с лабораторией Ясного будет покончено, от монастыря останется одно воспоминание.
Мотор тихо загудел: водород из баллонов шел в лежащую на земле оболочку, которая стала шевелиться, как живая, приподниматься, постепенно принимая форму шара.
Чума снова и снова высчитывал курс, по которому придется вести управляемый с помощью портативной рации воздушный шар. Взрыв следовало произвести точно над целью, когда шар появится над излучиной реки Соть, над блестящим куполом собора…
Алхимик хлопотал у рации, Снэйк и Самохин возились со стропами у шара.
Кто-то неожиданно приказал:
– Руки вверх!
Фокс метнулся к забору – там стояли солдаты. Тогда он схватил зубами ворот рубашки, но зашитой в нем ампулы с цианистым калием на месте почему-то не оказалось. Вот оно – мучившее его предчувствие! Чума поднял руки. Так же поступили и его помощники. На площадке появился полковник Соколов, а вместе с ним тот загорелый парень, принятый Фоксом за сына Егора Куприянова, и еще один в форме капитана.
– Отберите у них оружие, – приказал полковник.
– Вот мы и встретились, «Михаил Иваныч». – К Снэйку подошел капитан Пчелин. – Ваше оружие! Ба, да тут, товарищ полковник, и бывший Макгайр! – он насмешливо взглянул на Алхимика.
– Ладно, там разберемся, – сказал полковник и обратился к Фоксу: – Ну что ж, гражданин Хмелько, операция «Вирус» окончена. Надеюсь, вы уже сообщили об этом Харвуду?
Фокс молчал. Соколов внимательно рассматривал отобранную у него карту района.
– Мы так и думали – монастырь, – произнес он.
– Еще бы несколько дней… – в отчаянии прошептал Фокс.
– И воздушный шар был бы точно направлен на цель – в этих делах у вашей разведки имеется опыт. Но вы ошибаетесь, в монастыре нет никакой лаборатории.
Фокс почувствовал, что сейчас с ним будет плохо…
– Да, да, на этот объект нацелили вас мы. Так что вы тут зря старались.
Диверсантов привели к избе. С дороги сюда уже сворачивали автомобили. Старик Егор Куприянов сидел на завалинке и спокойно курил махорку.
– Спасибо, отец, – полковник крепко пожал ему руку.
– Чего уж… – Егор Спиридонова улыбнулся в усы. – Поиграли мы малость в прятки… потому они меня за прохвоста посчитали…
Только теперь Чума понял, что операция «Вирус» окончилась не сегодня, а значительно раньше, и окончилась не по плану Харвуда.
Книга 2
Часть первая
Глава первая
С секретного завода в Брайт-ривер исчез инженер Можайцев. Уильям Прайс узнал об этом из шифровки, полученной им на рассвете, и тотчас приказал своему пилоту готовить самолет.
– Через тридцать минут мы должны быть в воздухе, – сказал он с непонятной пилоту яростью. – Мы полетим в Брайт-ривер и разыщем этого русского инженера, хотя бы черти утащили его в ад. Идите.
Над виллой Прайса на Гудзоне, над обширным, густо заросшим парком метался порывистый, свежий ветер. Серые тени лежали на дорожке – близилось утро. Гейм спешил к самолету, у которого уже возился бортмеханик Финчли, "крепыш Боб".
– Готовься к полету в преисподнюю, – хмуро сказал Гейм.
– А почему такой курс и такая спешка?
Гейм проворчал:
– Исчез какой-то инженер Можайцев.
– Можайцев… исчез? – "крепыш Боб" даже засвистел от удовольствия. – Представляю, как это взбесило старика!
– Перестань болтать, идет Прайс, – шепнул Гейм. Уильям Прайс не шел, а почти бежал к самолету.
Посадив самолет, капитан Гейм огляделся: нет, он не ошибся – кроме бетонной дорожки аэродрома и караульного помещения, в этой заброшенной долине ничего не было.
Брайт-ривер – блестящая река! Но тут, в горной долине, не было не только реки, а и тощего ручейка. Горные кряжи, серые, безлесные скалы громоздились со всех сторон. Даже при ярком солнце здесь чувствовалась пронзительная свежесть слегка морозного утра, – тайный аэродром "короля урана" находился довольно высоко над уровнем моря.
Но где же все-таки секретный завод? Гейм недоумевал.
Прайс проворно выбрался из кабины самолета.
– Вы отправитесь со мной, капитан, – приказал он летчику.
– Слушаюсь, сэр.
Гейм отдал распоряжения своему бортмеханику и поспешил за Прайсом. И только теперь он увидел скрытый от посторонних взоров маскировочной сетью вертолет.
Навстречу им шел среднего роста пожилой человек в штатском, с седыми, подстриженными щеточкой усами и с трубкой в зубах. При одном взгляде на этого человека летчику стало ясно, что побег из этих мест инженера Можайцева – происшествие действительно из ряда вон выходящее: человек с трубкой в зубах был Аллен Харвуд, один из крупных специалистов разведки.
Вслед за Харвудом шел плечистый мужчина с большим рыхлым лицом, нижнюю часть которого скрывала густая борода.
– Не нашли? – спросил Прайс, здороваясь с Харвудом.
– Пока не удалось обнаружить… Надеюсь, Годдарт сумеет помочь нам. – И Харвуд кивнул в сторону своего спутника.
– Вознаграждение – десять тысяч долларов, – сказал Прайс.
Годдарт молча поклонился.
Подошли к вертолету. По знаку Прайса Гейм тоже занял место в пассажирской кабине.
Машина поднялась над аэродромом и, набирая высоту, ущельем пошла на север.
Вокруг вздымались горы, пересеченные во всех направлениях пропастями с голыми каменными ребрами, отполированными дождями и ветрами столетий.
Гейм размышлял: "Кто же он, этот русский инженер, и куда он мог деться тут, среди будто псами обглоданных скал?"
Через несколько минут вертолет приземлился на крошечной площадке, невдалеке от которой на склоне холма виднелись строения.
– Идите за мной, – приказал Прайс.
Поднялись на холм и, предводительствуемые Годдартом, который, казалось, знал здесь все и всех, торопливо прошли ряд помещений, у дверей которых стояли часовые. В обширных светлых комнатах располагались неизвестные Гейму приборы, кое-где люди трудились над чертежными досками. Потом прошли в длинное каменное строение, которое, как догадался Гейм, представляло собой небольшой экспериментальный завод.
Годдарт привел Прайса и Харвуда в скромно обставленный кабинет, в котором рядом с письменным столом стоял несгораемый шкаф.
– Здесь рабочее место инженера Можайцева, – пояснил Годдарт.
Прайс быстро подошел к сейфу.
– Бумаги… Покажите мне его бумаги! – отрывисто приказал он.
В следующее же мгновенье он со стоном застыл на месте: внутри шкафа на стальных полках лежали груды серого пепла.
– Копии… Где копии документов? – прошептал Прайс.
Годдарт уныло ответил:
– В целях особой секретности инженер Можайцев не делал копий. Он ссылался на ваше распоряжение.
Прайс захрипел и схватился за грудь.
Летчик взял старика под руку и помог ему добраться до кресла. Харвуд сохранял спокойствие.
– Пригласите сюда инженера Шольца, – приказал он Годдарту.
Годдарт вышел. Прайс произнес почему-то шепотом:
– Аллен, вы думаете, что Шольц знает, что сталось с главным конструктором и кто уничтожил его чертежи, расчеты?..
Харвуд пожал плечами.
– Они были большими друзьями… К тому же Шольц – ближайший помощник инженера Можайцева.
Летчику показалось, что Харвуд чего-то недоговаривает.
Можайцев… Инженер… Нет, сколько Гейм ни ломал голову – эта фамилия ничего ему не говорила.
Летчик отошел к окну. Утреннее, по-весеннему мягкое солнце золотило чахлые газоны во дворе. На изорванном каменными пиками горизонте синели далекие, застывшие на месте облака.
Прайс тихо произнес:
– Может быть, он упал в пропасть и разбился?
Но Харвуд, кажется, не хотел оставлять ему никакой надежды.
– Мы уже осмотрели все вокруг, исследовали каждый дюйм… К тому же… – Харвуд показал на сейф.
Стараясь говорить спокойнее, Прайс сказал:
– Нельзя ли предположить, что Можайцева похитили, а затем уничтожили результаты его труда?
– Не думаю. – Харвуд принялся раскуривать свою трубку. – Не думаю, – повторил он. – В этом деле есть одна деталь, о которой я сообщу вам позднее.
Прайс неожиданно вскочил на ноги.
– Черт вас побери, Харвуд, с вашими деталями! – крикнул он, задыхаясь. – Можете ли вы сказать мне, где сейчас находится Можайцев?
– Предположительно – неподалеку отсюда, в Канаде… Ведь от завода в Брайт-ривер до канадской границы рукой подать.
Гейму казалось, что вот сейчас "короля урана" хватит удар – его лицо посинело, глаза потухли…
– Вы в своем уме, Аллен?
– Вполне. Почему бы не предположить, например, что Можайцев бежал с вашего завода, предварительно уничтожив материалы, над которыми он работал по контракту с вами?
– Бежал? Зачем?
– Предположительно, – Харвуд усмехнулся, – для того, чтобы передать свое изобретение русским… Он же как-никак – русский, хоть и живет у нас.
– Если эта ваша версия верна… О боже, вы же знаете, что это должно значить для нас с вами, Аллен, – растерянно произнес Прайс.
– Успокойтесь, мистер Прайс, – в голосе Харвуда послышалось сочувствие, – я принял все меры. Ручаюсь, скоро вы получите разъяснения от него самого.
В дверь постучали. В сопровождении Годдарта вошел Шольц. Как отметил про себя Гейм, все в этом человеке было среднее: рост, возраст, румянец на округлых щечках. Он был похож не на ученого, а скорее на торговца из отнюдь не первоклассного универсального магазина.
Прайс молча рассматривал немца.
– Как вы объясняете исчезновение инженера Можайцева? – спросил он наконец.
Шольц заговорил. Никакого объяснения случившемуся он не находил и терялся в догадках. Слухи о его дружбе с русским преувеличены. Так, хотя он и являлся ближайшим помощником главного конструктора Можайцева, все же в деталях он с его изобретением незнаком: Можайцев не хотел посвящать в тайну своего изобретения кого бы то ни было и при этом ссылался на особую инструкцию по сохранению секретности, подписанную Прайсом и Харвудом. Отвечая на вопрос насчет самочувствия Можайцева на протяжении последних месяцев, Шольц сообщил, что пристрастие к алкоголю тот сумел в себе преодолеть, запоями уже не страдал, но внутренне был весьма угнетен, иногда жаловался на неудачно сложившуюся личную жизнь, говорил, что своим отношением к жене заставил ее уйти, порвать с ним.
– Он знал что-нибудь о судьбе его бывшей жены? – быстро спросил Харвуд.
– Нет, ничего не знал. – Генрих Шольц поднял на разведчика свои детски чистые, голубые глаза наивного человека.
Из дальнейшего его сообщения стало известно, что особенно Можайцев переменился с прошлой осени, после того как из пансионата близ Вашингтона был похищен его ребенок, мальчик, которого он очень любил и когда-то не отдал жене.
Прайс отрывисто спросил:
– Он не имел денег, чтобы выкупить ребенка?
Шольц деликатно заметил:
– Через тридцать минут мы должны быть в воздухе, – сказал он с непонятной пилоту яростью. – Мы полетим в Брайт-ривер и разыщем этого русского инженера, хотя бы черти утащили его в ад. Идите.
Над виллой Прайса на Гудзоне, над обширным, густо заросшим парком метался порывистый, свежий ветер. Серые тени лежали на дорожке – близилось утро. Гейм спешил к самолету, у которого уже возился бортмеханик Финчли, "крепыш Боб".
– Готовься к полету в преисподнюю, – хмуро сказал Гейм.
– А почему такой курс и такая спешка?
Гейм проворчал:
– Исчез какой-то инженер Можайцев.
– Можайцев… исчез? – "крепыш Боб" даже засвистел от удовольствия. – Представляю, как это взбесило старика!
– Перестань болтать, идет Прайс, – шепнул Гейм. Уильям Прайс не шел, а почти бежал к самолету.
Посадив самолет, капитан Гейм огляделся: нет, он не ошибся – кроме бетонной дорожки аэродрома и караульного помещения, в этой заброшенной долине ничего не было.
Брайт-ривер – блестящая река! Но тут, в горной долине, не было не только реки, а и тощего ручейка. Горные кряжи, серые, безлесные скалы громоздились со всех сторон. Даже при ярком солнце здесь чувствовалась пронзительная свежесть слегка морозного утра, – тайный аэродром "короля урана" находился довольно высоко над уровнем моря.
Но где же все-таки секретный завод? Гейм недоумевал.
Прайс проворно выбрался из кабины самолета.
– Вы отправитесь со мной, капитан, – приказал он летчику.
– Слушаюсь, сэр.
Гейм отдал распоряжения своему бортмеханику и поспешил за Прайсом. И только теперь он увидел скрытый от посторонних взоров маскировочной сетью вертолет.
Навстречу им шел среднего роста пожилой человек в штатском, с седыми, подстриженными щеточкой усами и с трубкой в зубах. При одном взгляде на этого человека летчику стало ясно, что побег из этих мест инженера Можайцева – происшествие действительно из ряда вон выходящее: человек с трубкой в зубах был Аллен Харвуд, один из крупных специалистов разведки.
Вслед за Харвудом шел плечистый мужчина с большим рыхлым лицом, нижнюю часть которого скрывала густая борода.
– Не нашли? – спросил Прайс, здороваясь с Харвудом.
– Пока не удалось обнаружить… Надеюсь, Годдарт сумеет помочь нам. – И Харвуд кивнул в сторону своего спутника.
– Вознаграждение – десять тысяч долларов, – сказал Прайс.
Годдарт молча поклонился.
Подошли к вертолету. По знаку Прайса Гейм тоже занял место в пассажирской кабине.
Машина поднялась над аэродромом и, набирая высоту, ущельем пошла на север.
Вокруг вздымались горы, пересеченные во всех направлениях пропастями с голыми каменными ребрами, отполированными дождями и ветрами столетий.
Гейм размышлял: "Кто же он, этот русский инженер, и куда он мог деться тут, среди будто псами обглоданных скал?"
Через несколько минут вертолет приземлился на крошечной площадке, невдалеке от которой на склоне холма виднелись строения.
– Идите за мной, – приказал Прайс.
Поднялись на холм и, предводительствуемые Годдартом, который, казалось, знал здесь все и всех, торопливо прошли ряд помещений, у дверей которых стояли часовые. В обширных светлых комнатах располагались неизвестные Гейму приборы, кое-где люди трудились над чертежными досками. Потом прошли в длинное каменное строение, которое, как догадался Гейм, представляло собой небольшой экспериментальный завод.
Годдарт привел Прайса и Харвуда в скромно обставленный кабинет, в котором рядом с письменным столом стоял несгораемый шкаф.
– Здесь рабочее место инженера Можайцева, – пояснил Годдарт.
Прайс быстро подошел к сейфу.
– Бумаги… Покажите мне его бумаги! – отрывисто приказал он.
В следующее же мгновенье он со стоном застыл на месте: внутри шкафа на стальных полках лежали груды серого пепла.
– Копии… Где копии документов? – прошептал Прайс.
Годдарт уныло ответил:
– В целях особой секретности инженер Можайцев не делал копий. Он ссылался на ваше распоряжение.
Прайс захрипел и схватился за грудь.
Летчик взял старика под руку и помог ему добраться до кресла. Харвуд сохранял спокойствие.
– Пригласите сюда инженера Шольца, – приказал он Годдарту.
Годдарт вышел. Прайс произнес почему-то шепотом:
– Аллен, вы думаете, что Шольц знает, что сталось с главным конструктором и кто уничтожил его чертежи, расчеты?..
Харвуд пожал плечами.
– Они были большими друзьями… К тому же Шольц – ближайший помощник инженера Можайцева.
Летчику показалось, что Харвуд чего-то недоговаривает.
Можайцев… Инженер… Нет, сколько Гейм ни ломал голову – эта фамилия ничего ему не говорила.
Летчик отошел к окну. Утреннее, по-весеннему мягкое солнце золотило чахлые газоны во дворе. На изорванном каменными пиками горизонте синели далекие, застывшие на месте облака.
Прайс тихо произнес:
– Может быть, он упал в пропасть и разбился?
Но Харвуд, кажется, не хотел оставлять ему никакой надежды.
– Мы уже осмотрели все вокруг, исследовали каждый дюйм… К тому же… – Харвуд показал на сейф.
Стараясь говорить спокойнее, Прайс сказал:
– Нельзя ли предположить, что Можайцева похитили, а затем уничтожили результаты его труда?
– Не думаю. – Харвуд принялся раскуривать свою трубку. – Не думаю, – повторил он. – В этом деле есть одна деталь, о которой я сообщу вам позднее.
Прайс неожиданно вскочил на ноги.
– Черт вас побери, Харвуд, с вашими деталями! – крикнул он, задыхаясь. – Можете ли вы сказать мне, где сейчас находится Можайцев?
– Предположительно – неподалеку отсюда, в Канаде… Ведь от завода в Брайт-ривер до канадской границы рукой подать.
Гейму казалось, что вот сейчас "короля урана" хватит удар – его лицо посинело, глаза потухли…
– Вы в своем уме, Аллен?
– Вполне. Почему бы не предположить, например, что Можайцев бежал с вашего завода, предварительно уничтожив материалы, над которыми он работал по контракту с вами?
– Бежал? Зачем?
– Предположительно, – Харвуд усмехнулся, – для того, чтобы передать свое изобретение русским… Он же как-никак – русский, хоть и живет у нас.
– Если эта ваша версия верна… О боже, вы же знаете, что это должно значить для нас с вами, Аллен, – растерянно произнес Прайс.
– Успокойтесь, мистер Прайс, – в голосе Харвуда послышалось сочувствие, – я принял все меры. Ручаюсь, скоро вы получите разъяснения от него самого.
В дверь постучали. В сопровождении Годдарта вошел Шольц. Как отметил про себя Гейм, все в этом человеке было среднее: рост, возраст, румянец на округлых щечках. Он был похож не на ученого, а скорее на торговца из отнюдь не первоклассного универсального магазина.
Прайс молча рассматривал немца.
– Как вы объясняете исчезновение инженера Можайцева? – спросил он наконец.
Шольц заговорил. Никакого объяснения случившемуся он не находил и терялся в догадках. Слухи о его дружбе с русским преувеличены. Так, хотя он и являлся ближайшим помощником главного конструктора Можайцева, все же в деталях он с его изобретением незнаком: Можайцев не хотел посвящать в тайну своего изобретения кого бы то ни было и при этом ссылался на особую инструкцию по сохранению секретности, подписанную Прайсом и Харвудом. Отвечая на вопрос насчет самочувствия Можайцева на протяжении последних месяцев, Шольц сообщил, что пристрастие к алкоголю тот сумел в себе преодолеть, запоями уже не страдал, но внутренне был весьма угнетен, иногда жаловался на неудачно сложившуюся личную жизнь, говорил, что своим отношением к жене заставил ее уйти, порвать с ним.
– Он знал что-нибудь о судьбе его бывшей жены? – быстро спросил Харвуд.
– Нет, ничего не знал. – Генрих Шольц поднял на разведчика свои детски чистые, голубые глаза наивного человека.
Из дальнейшего его сообщения стало известно, что особенно Можайцев переменился с прошлой осени, после того как из пансионата близ Вашингтона был похищен его ребенок, мальчик, которого он очень любил и когда-то не отдал жене.
Прайс отрывисто спросил:
– Он не имел денег, чтобы выкупить ребенка?
Шольц деликатно заметил: