Цацулин Иван К.. Атомная крепость

   Банда бросилась в западном направлении, к самому подножью ледовых великанов, и притаилась среди скал. Каррайт и Ла Лоу рассчитывали, что отряд китайцев пройдет дальше на юг и откроет им путь.
   В полдень американец опять потянулся к виски – он перехитрил, в степи на горизонте отчетливо были видны всадники, они двигались не спеша в том самом направлении, откуда пришла банда. Снова совещались. Никто не сомневался – красные, никого не встретив, возвратятся. Задание Прайса должно быть выполнено именно в этот промежуток времени. На обратном пути не страшна и схватка – это уже делу не помешает, тем более, что их раз в двадцать меньше, чем людей в банде Ла Лоу. Но двигаться в путь немедленно было бы неосторожно, следует выждать, выслать вперед разведку.
   Чармиан не оставляла мысль как-то вмешаться и изменить ход событий. Ее жгла ненависть к тем, кто подло расправился с ее отцом и по существу держит ее заложницей.
   Ночью в скалах бесновались ледяные смерчи – здесь было ничуть не лучше, чем в «долине вихрей» в штате Колорадо. На рассвете «секретарь экспедиции» с ружьем в руке покинула лагерь – она пошла на охоту.
   Чармиан шла по горным кручам, все дальше – она искала, но не зверя… Она понимала, что именно в эти часы следует предпринять нечто, что сорвет планы Прайса. Нортон, Тэйлор, Гейм, Гибсон – все они что-то делают в той общей борьбе, о которой недавно договорились на горе Карибу, а вот она…
   Тропинка вилась по крутому карнизу и заканчивалась маленькой площадкой, над которой громоздились все новые и новые, уходящие ввысь скалы. Чармиан присела на камень, положив ружье на колени.
   Безлюдье, тишина и думы, в которых не было ничего радостного…
   Чья-то сильная рука неожиданно опустилась на ее плечо. Чармиан быстро обернулась. Перед ней стоял еще молодой на вид человек, смуглолицый, кареглазый. Он не походил на китайца. «Уйгур», – догадалась девушка.
   Незнакомец рассматривал ее с нескрываемым удивлением и, улыбаясь, что-то говорил. Девушка старалась понять его и молчала, она растерялась, не зная, что за человек повстречался с ней.
   Незнакомец продолжал что-то говорить, но улыбаться перестал, и голос его стал требовательным.
   Мозг Чармиан усиленно работал: кто этот человек, можно ли ему довериться? По-видимому, он не из банды гоминдановца, но не может ли он оказаться шпионом Усмана? Чармиан решила рискнуть.
   – Мана Абдурахман… – сказала она, вспомнив несколько уйгурских слов, и вопросительно посмотрела на мужчину. Тот удивленно поднял брови. Он ткнул себя рукой в грудь и назвал имя разведчика, но девушка так и не могла понять, кто перед ней: сам Абдурахман или один из его людей.
   Он взял ее за руку, и дважды она заметила выражение тревоги в его глазах.
   – Орада Ла Лоу бар вэ америкэн (там находится Ла Лоу и американец), – отчетливо выговорила Чармиан и указала в сторону лагеря.
   – Ла Лоу? – глаза незнакомца вспыхнули.
   Чармиан вырвала из записной книжки листок и быстро начертила на нем маршрут движения банды.
   – Бу Абдурахман ичин (это для Абдурахмана), – старательно выговорила она, протягивая ему листок.
   Он стремительно пошел в сторону, сделав ей знак следовать за ним. Скоро они вошли в сложенную из камня хижину.
   – Мен Абдурахман (я – Абдурахман), – он крепко пожал девушке руку. – Рахмат, бююк рахмат (спасибо, большое спасибо). – Он подошел к столику в углу, снял клеенку с портативной рации. Беззвучно шевеля губами, работал ключом, потом замер в ожидании. Рация снова заработала – связь установлена.
   – Рахмат, – еще раз сердечно сказал он, приложив руку к сердцу.
   Чармиан взяла свое ружье и вышла. Когда она возвратилась в лагерь, там все было в движении – банда трогалась в последний переход.
 
   Черные птицы стремительно промчались под стоящем в зените солнцем – багровые взрывы потрясли степь. Вслед за бомбардировщиками пришла волна китайских пятизвездных штурмовиков – пушки и пулеметы били сверху.
   Всего, чего угодно, но этого Каррайт не ожидал. Ла Лоу собрал часть своих людей и помчался с ними назад, он надеялся, встретив прошедший недавно отряд красных, с боем проложить себе дорогу. Но поздно: стальной шквал бушевал, перемешанная с кровью земля черными фонтанами поднималась к небу.
   Каррайт понял, что он остался один: «ботаники» бежали в предгорья, и старый шпион знал – через час-два их выловят. Он вскочил в седло и поскакал обратно. Топографические карты, бинокль, шляпа остались на месте, Каррайт забыл о них. Трупы бандитов валялись везде, сзади осталось распростертое тело Ла Лоу. Каррайт спешил к самолету. Справа от предгорья показался отряд уйгурской конницы. С губ Каррайта сорвалось проклятье, и он помчался еще быстрее. Но счастье изменило ему – пуля с одной из ближних гор ударила ему в голову, и он упал. Чармиан казалось, что она видит там, на скале, Абдурахмана с винтовкой в руках. Она тоже мчалась вперед, к спрятанному самолету, чтобы поскорее добраться до военной базы и помочь Эрлу Тэйлору. Ее никто не преследовал. Впереди была тишина.

Глава одиннадцатая

   Майор Проценко догнал экспедицию через несколько переходов. Он старался держаться, как всегда, спокойно, по Русаков видел, что майор нервничает, и было отчего: Акопян выведен из строя, Садык погиб, в горах оказались бандиты… Харламов приказал Процеико немедленно присоединиться к группе Ясного – бандой займется он сам. Майору предстояло решать сложную задачу с несколькими неизвестными.
   Прибыв в лагерь, он в первую очередь побеседовал с Женей Громовой. Она уже совершенно оправилась от потрясения, вызванного падением в трещину и гибелью проводника.
   Но ничего нового Женя не могла рассказать. Они втроем бросились ей на помощь: Садык, Муса и Камзолов, и когда уже вытащили ее на снег, Женя увидела, как Садык свалился в ледовую бездну, – по-видимому, он оступился. Странным казались два обстоятельства: Садык, такой опытный альпинист, не сумел сделать того, что удалось Жене: зацепиться за выступы в трещине и удержаться; и затем, он почему-то ни разу не крикнул, не позвал на помощь. Впрочем, Камзолов утверждал, что вскрикнуть Садык успел. Женя просто не слышала. Проценко нервничал: подозревать Камзолова в убийстве проводника не было оснований. К тому же трудно было предположить, что он и Муса расправились с Садыком на глазах Жени. Если бы они хотели уничтожить Садыка, зачем, в таком случае, они стали бы спасать девушку, ведь она могла свидетельствовать против них.
   Во второй половине дня экспедиция вступила в глубокое ущелье, густо заросшее тянь-шаньской елью и арчой. Русаков внимательно наблюдал за шедшим впереди проводником Мусой.
   В ущелье – душная сырость и полумрак. Высоко-высоко над головой виднеется узкая полоска неба, на вершинах скал бьется яркое пламя идущего к западу солнца.
   – Где мы? – спросил Ясный проводника. – Что это за местность?
   – «Черная пасть», – торжественно пояснил Муса. Русаков почувствовал, как все в нем напряглось до предела.
   Ущелью, казалось, не было конца. Лошади выбились из сил, пришлось заночевать в этом неприглядном месте.
   Арча горела почти без дыма. Не было на этот раз ни смеха, ни разговоров. Поужинав, все поспешили залезть в палатки.
   Утреннюю зарю встречали у входа на небольшое горное плато. Поднимались по ущелью, которое все более сужалось и наконец превратилось в мрачную каменную щель. Потом поворот, и в самом конце ущелья путники увидели солнце – золотисто-розовое, подернутое прозрачной дымкой, оно стояло на самой кромке горизонта между двух скал, как страж в воротах.
   Взглянув на проводника, Русаков заметил в его глазах злорадство. Но, возможно, капитану это лишь показалось.
   От ущелья к горам на востоке уходила странного вида долина: безжизненная, черно-желтая, с растрескавшейся почвой. Всюду виднелись громадные валуны. С юга и юго-запада долину окаймляли горы, дикие в своей неприступности. У их подножья, как раз напротив гигантского ледника, и остановилась экспедиция. Неподалеку дымился водопад.
   Жизнь лагеря сразу пошла своим чередом. Степан Ильич Лучинин ожил. С утра до вечера он возился с образцами пород, брал пробы, делал анализы. В ход пошли и счетчики Гейгера и радиометры.
   – Это просто великолепно, – говорил он, составляя геологическую карту района «Черной пасти».
   Ясный с доброй усмешкой смотрел на друга.
   – В конце концов мы делаем полезное дело, – сказал он майору Проценко, как бы в чем-то оправдываясь.
   Рослая, широкоплечая фигура Лучинина с утра до вечера мелькала среди скал. У него нашлись активные помощники – с Сахно и Вадимом Волковым успешно соревновались инженер Камзолов и оба его проводника.
   Русаков зашел в палатку к Жене Громовой и присел у ее походного столика. За прошедшие недели совместного скитания они крепко подружились. К тому же с помощью Жени Громовой он поддерживал по радио связь с Пржевальском. Девушка понимала, что ему нелегко.
   – Ты все думаешь… – она не договорила, капитан и без слов знал, что она хотела сказать: о Камзолове и Мусе, о Садыке.
   Русаков утвердительно кивнул и добавил:
   – Рацию береги, Женя…
   Женя внимательно посмотрела ему в лицо.
   – Не беспокойся… а как же это? – она указала на склон горы, где примерно на расстоянии полукилометра от лагеря трудились Лучинин и его добровольные ассистенты. Русаков пожал плечами:
   – Поживем – увидим. Вечно так продолжаться не будет… Не спускай глаз с рации.
   Так прошла неделя.
   Ночью лагерь проснулся от грохота – камнепад. Глыбы обрушились на землю как раз у палатки Жени. Случайность? Утром Русаков и Проценко тщательно осмотрели склон горы, поднялись на гребень, но ничего подозрительного не обнаружили.
   Утром генерал Бондаренко шифром сообщил по радио, что со стороны хребта Сары-Джас в направлении лагеря Ясного прошла небольшая банда, очевидно, та самая, которая обстреляла Акопяна, и что полковник Харламов принял меры к ее ликвидации. Бондаренко напоминал Русакову о необходимости быть начеку – бандиты могли пробраться по непроходимым кручам и появиться у лагеря экспедиции.
   Такое же сообщение из штаба отряда получил и майор Проценко.
   – Будем готовы к встрече, – сказал он Русакову. – Обратную дорогу на Иссык-Куль они нам отрезали.
   Произошло еще одно немаловажное событие: сержант пограничник Глыбин заинтересовался отпечатками на песке «чужих» следов. Глыбин и Проценко отправились по следу, который привел их к подножью одного из холмов Там они нашли остатки костра и установили, что здесь побывало не меньше десяти человек. Кто они? Возможно, это и есть та самая банда, которая, судя по сообщению Харламова, рвется в район «Черной пасти». Глыбин снова пошел по следу… Открытие, которое он затем сделал, поразило и обоих ученых, и капитана Русакова, и Женю: следы, изрядно попетляв, неожиданно привели к скалам почти рядом с лагерем. Пробравшись между больших камней, пограничник неожиданно оказался у входа в пещеру… – следы шли от нее. И следы сравнительно давние.
   – Меня смущает одно обстоятельство, – сказал Проценко Русакову. – Мы обнаружили много следов, идущих от входа в пещеру, но не нашли ни одного следа, ведущего в нее.
   – Вы полагаете, что имеется другой вход?
   – Это нам придется установить. Откровенно говоря, боюсь, другой вход имеется… Если предположить, что наша догадка правильная, становится понятным, почему мы не нашли следов, которые вели бы в пещеру с этой стороны.
   Капитан понял, о чем думает Проценко.
   – Вы опасаетесь, что этим путем люди, следы которых мы обнаружили, пришли с той стороны границы?
   – Да, опасаюсь. Кстати, Сергей, вы не помните, кто предложил расположить наш лагерь именно на это месте?
   Этого Русаков не помнил.
   Оставив Бориса Сахно дежурным по лагерю, решили обследовать пещеру. В ней они обнаружили нечто вроде колодца. Степан Ильич бросил камень и, пустив хронометр, засек время.
   – Н-да… – в задумчивости распушил он бороду. – Оказывается, довольно глубоко.
   Первым в колодец спустился на веревке сержант Глыбин. За ним – Камзолов, потом Русаков, Женя… Подземным коридором попали в большой куполообразный зал. Черные каменные стены мрачно смотрели на пришельцев. Женя вскрикнула – у стены она увидела скелет.
   Один из подземных ходов привел их в грот, здесь стоял сумеречный свет, проникающий сверху, через отверстие. Проценко направился дальше и вскоре очутился в другом гроте. Тут было темно. Тишину нарушал лишь стеклянный звон невидимых струй воды, падающих откуда-то сверху. Дальше вел узкий коридорчик, идти становилось все труднее.
   Сержант Глыбин первым выбрался из узкого отверстия спустился по скале и остановился на выступе, повисшем над пропастью. Один за другим подтянулись остальные и зажгли факелы: перед ними зиял колоссальный подземный провал.
   – Ну, теперь моя очередь, – и Лучинин первым начал спускаться по веревке.
   Русакову показалось, что Камзолов и его спутники чем-то обеспокоены.
   Пещера, в которую спустились, оказалась не менее шестидесяти метров в длину. От нее во все стороны уходили каменные тупики со следами рудничной крепи и со скелетами когда-то погибших здесь людей. И Русакова, и Проценко скелеты интересовали значительно менее, чем следы пребывания в этом подземном лабиринте живых людей, и, в частности, тех, следы которых были обнаружены в долине, у самого лагеря.
   Длинным ходом Ясный и его друзья направились на восток, миновали ряд небольших гротов. Но вот ход разделился – геологи пошли по тому, который заметно поднимался. Вдали засерело, как будто забрезжил рассвет. И вдруг совершенно неожиданно высоко-высоко люди увидели узкую, как лезвие ножа, полоску неба – над провалом в земле навис край ледника. Сверху пахнуло пронзительным холодом.
   – Что такое?! – бормотал Ясный, протирая глаза.
   Русаков увидел, как профессор, подняв факел над головой, внимательно рассматривал стену пещеры. Там примерно на расстоянии двух метров от земли тушью было написано какое-то четверостишие. Профессор еще и еще раз перечитывал текст. Наконец он устало опустился на камень. Русаков слышал, как Ясный сквозь стиснутые зубы прошептал:
   – Опять Краус!..
   – В чем дело? – спросил Камзолов.
   – Какие-то вирши, понять не могу, кто и когда их написал, – ответил спокойно профессор.
   Проводники инженера не проявили ни малейшего любопытства к надписи на стене.
   – По-английски, – заметила Женя.
   Русаков не очень хорошо владел английским языком, но все же он разобрал – речь шла «о хладе и смраде», о каком-то «смертельном яде земли, убивающем все живое». Четверостишие оставляло впечатление цитаты.
   – Пошли! – И Проценко тронулся дальше. Он казался весьма озабоченным – прогулка под землей не ответила на его вопросы: откуда и зачем пришли те люди, следы которых он видел в долине, можно ли быть уверенным, что в этом подземном лабиринте нет сейчас чужих людей?
   Они выбрались на поверхность через «окно» одного из гротов в верхней части пещеры, усталые вернулись в лагерь.
   В палатке Жени, у рации, сидели Русаков и Проценко, читали шифровки, полученные по радио от Бондаренко и из штаба погранотряда. В эту ночь капитан Русаков снова не уснул: со слов полковника Соколова он кое-что знал о Краусе и теперь пытался разгадать связь между пребыванием в этих местах гитлеровского ученого-атомщика в 1938 году, – дату на стене он хорошо рассмотрел – и появлением здесь же экспедиции Ясного и Лучинина теперь.
   Ясный поднялся рано и, как обычно, вместе с Русаковым отправился к ручью умываться.
   – Александр Иванович, почему вы думаете, что это был Краус? – прямо спросил Русаков.
   Ученый усмехнулся: «родственник Харламова» был весьма осведомленным молодым человеком.
   – Вы видели эти завитушки «Г.Ф.К.»? Это он, я знаю его манеру расписываться. Но это не все… Когда мы вместе работали в лаборатории фон Грозова, я много раз слышал, как он читал это четверостишие о «яде земли, убивающем все живое». По его словам, это из «Поэмы на пальмовых листьях», какого-то древнего поэта. Ну, а «хлад», «небесная твердь, закрытая бронею льда», вы ее сами видели и чувствовали, не так ли?
   Русаков, зачерпнувший пригоршню свежей воды, стремительно выпрямился:
   – Следовательно?
   – Следовательно, древний автор поэмы написал свое произведение, побывав, в частности, там, где недавно стояли мы с вами. Следовательно, гитлеровец Краус пришел потом по его стопам и, очутившись как раз под «бронею льда», не удержался и от радости написал на стене то, что и привело его сюда.
   – Но в чем все-таки дело?
   – Видите ли, Сергей, некоторые немецкие ученые во главе с знаменитым Гумбольдтом ошибочно утверждали, что в Небесных горах имеются вулканы. Свою гипотезу они основывали на том общеизвестном факте, что в зоне Тянь-Шаня часты разрушительные землетрясения. Причины же как того, так и другого – деятельность атомной энергии в недрах нашей планеты. Вывод ясен: стало быть, именно в районе Тянь-Шаня и по обе стороны Небесных гор должно залегать колоссальное количество радиоактивных элементов. Кое-какие наблюдения иностранных, в частности английских и американских, ученых, побывавших в Синцзяне и Тибете, как будто подтверждали такое предположение, начали распространяться всевозможные слухи о наличии сильной атомной радиации в ряде мест, об убийственном влиянии исходящего из земли радиоактивного излучения на человека и вообще на все живое: «смертельный яд земли». Краус очень интересовался этим вопросом, и когда в его руки каким-то образом попала «Поэма на пальмовых листьях», он заучил ее назубок. Только вчера, там, в пещере, я понял, что его привлекала к себе не поэзия… Теперь мне понятно, какими соображениями он руководствовался, упорно работая над пробуждением цепной реакции в уране, не очищенном от примесей: ведь в недрах земли нет завода по рассортировке металлов, и все же там происходит выделение колоссального количества атомной энергии…
   – Та-ак… – мысль Русакова лихорадочно работала. Не успели они вернуться к лагерю, как навстречу им показались Камзолов и его проводник, тот, что был помоложе. По растерянному выражению лица инженера Русаков понял, что произошла какая-то неприятность.
   – Исчез Муса, – сообщил Камзолов.
   – Не случилось ли с ним несчастья? Может, он попал в трещину? – сказал Ясный. – Надо организовать поиски.
   Камзолов устало махнул рукой:
   – Ну что вы! Муса просто удрал от нас ночью, сбежал, как вор, и это наводит меня на размышления – почему ему понадобилось бежать от нас? Вы ничего не замечали за ним?
   – Нет. А вот что он, опытный проводник, оставил нас здесь одних, это скверно. Завел сюда и бросил.
   Керим впервые за все время подал голос:
   – Я и без Мусы проведу вас через эти горы.
   Русакова поразили глаза Керима – мутно-желтые, налитые злобой. Когда-то он уже видел эти мутно-желтые глаза, в глубине которых внезапно вспыхивает ненависть! Когда? Где? Капитан усиленно тер себе виски, но вспомнить так и не мог.
   Появился взволнованный Лучинии. Он отозвал в сторону Ясного и сообщил ему: исчезла геологическая карта района, над составлением которой он трудился вместе с Вадимом Волковым. Карта в основном была готова. Так вот почему сбежал Муса! Русакова точно ударило током: им была нужна геологическая карта! И пока он не отходил от Ясного, вражеский агент похитил карту. Но почему ее оказалось нужным похищать, разве нелегче было незаметно сделать с нее фотоснимок? Странно. «Следовательно, – размышлял Русаков, – я снова не сумел вовремя разгадать ход врага. И получилось нехорошо: пока я охранял Ясного, а майор Проценко следил за появлением здесь людей из той банды, которую преследуют пограничники Харламова, враг получил возможность без помех заниматься своим делом. Значит, дело не только в покушении на профессора Ясного! Враг снова перехитрил меня. Но кто же из трех посланец Харвуда? Муса? Камзолов?» При этой мысли молодой чекист несколько оторопел: получалось что-то непонятное, Камзолов никак не мог быть «невидимкой», сброшенным вместе со Струнниковым близ Краснотала, его личность установлена. Его проводник Муса? В радиосообщении из Пржевальска утверждалось, что и он, и Керим – колхозники, люди, не внушающие подозрений. Теперь ясно, что тут какая-то ошибка: Муса разоблачил себя. Но можно ли быть уверенным, что именно он – засланный сюда агент Харвуда? И что после его бегства можно быть спокойным по крайней мере за жизнь обоих ученых?
   О похищении геологической карты и бегстве Мусы немедленно сообщили в погранотряд и в органы госбезопасности.
   Майор Проценко был недоволен.
   – Обыграли нас, как мальчишек, – раздраженно произнес он. – Этот негодяй свое сделал! Ну, схватят его наши пограничники, карту отберут, да нам-то стыдно.
   Русаков присел на камень.
   – Огорчаться не время, – сказал он. – По моим данным, основное, что привлекает внимание иностранной разведки к нашей геологической партии, это все же не карта, а наши ученые Ясный и Лучинин. Загадка с личностью Мусы скоро выяснится, сейчас дело не в этом…
   – Ты ожидаешь покушения на Лучинина? – с тревогой спросил Проценко.
   – Да. Фотокарточка Ясного, привезенная вами из Пржевальска, говорила о внимании иностранной разведки к Александру Ивановичу, и, признаюсь, что это не было для меня неожиданностью. Похищение карты свидетельствует, что в опасности и Степан Ильич Лучинин.
   – Стало быть, по-твоему, эта троица?..
   – Вся ли троица – не могу утверждать, – ответил Русаков, – но сейчас ясно одно: настал час большой опасности и для Ясного, и для Лучинина, о чем они и не подозревают. Мы с вами, товарищ майор, должны сейчас же выработать план действий. Похищение карты – это, по-видимому, первая часть задания вражеской разведки. Но после бегства Мусы им поневоле приходится спешить, тут уж прохлаждаться некогда!
   – Правильно, – согласился Проценко.
   – У меня есть такой план… – и капитан Русаков принялся излагать майору свои соображения: надо было действовать так, чтобы враги и не подозревали, что они разоблачены.
 
   В призрачно-зеленом лунном свете мириады мелких капель воды крутились в воздухе, подобно крошечным драгоценным камешкам – со скал низвергался водопад. Он то успокаивался, то вспыхивал фантастическими красками, тона которых беспрерывно менялись.
   Ясный и его друзья часто в вечерний час приходили сюда полюбоваться красивым зрелищем и отдохнуть под свежим дыханием мощного ледяного потока. Так было и сегодня перед ужином. На этот раз Ясного и Лучинина сопровождали Русаков, Проценко и Борис Сахно. Говорили о предстоящем возвращении в Пржевальск, снятие лагеря было назначено на следующее утро.
   Возвращались тропинкой вдоль скал у подножия того самого гиганта со снежной шапкой, с другой стороны которого расположились палатки альпинистов.
   И вдруг произошло нечто странное: один за другим послышались несколько ударов грома. Вечернее небо было совершенно чисто, а где-то над самой головой гремели грозовые раскаты. И в то же мгновенье все увидели, как с вершины горы будто кто-то мощным дыханием сдул снеговой покров. Снежные облака метнулись вдоль небосвода, на половине неба не стало видно звезд, а удары все продолжались.
   Проценко и Русаков переглянулись: вот оно, началось!
   – Лавина! За мной! – увлекая за собой других, Русаков бросился в сторону, к гроту, вход в который он и Проценко приметили уже давно. Они подбежали в самый раз. Скоро вход в пещеру оказался заваленным мощным слоем снега.
   – Не выдержали! – сказал Проценко.
   – Лавина!
   – В это время суток не бывает падения лавин. К тому же с этой стороны горы лавина и не могла идти… – Сахно удивленно посмотрел на Лучинина.
   Проценко и Русаков осмотрели пещеру и обнаружили, что она узким ходом сообщается с рядом небольших гротов, в которых имеются глубокие колодцы.
   – Теперь ни слова, – прошептал Русаков.
   Все отчетливо услышали движение, но не в глубине темных ходов, а где-то почти над головой, и не успели они опомниться, как из-за камней, нагроможденных в верхнем углу пещеры, с факелом в руке появился человек. Это был Муса, беглец возвратился. Муса поднял факел и неожиданно увидел перед собой Ясного. Выхватив, нож, он бросился на ученого. Ясный приготовился защищаться, но это оказалось излишним: Муса уже извивался в крепких руках Русакова, а майор Проценко вынимал из его кармана пистолет.
   Майор по верхнему ходу, которым только что появился Муса, поднялся на склон горы: долину внизу до самого водопада забило мощным слоем снега, но по склону можно было выйти на другую сторону, к лагерю.
   Русаков посоветовался с Проценко и решил остаться на месте.
   – Я сейчас же пришлю сюда сержанта Глыбина, – пообещал майор.
   Он ушел, захватив с собой и Мусу.
   Русаков притаился и стал ожидать – для него вовсе небезразлично было, кто появится здесь раньше: сержант пограничник или бандиты, а что они должны появиться, он не сомневался. Они пустили в ход взрывчатку для того, чтобы таким образом искусственно вызвать лавину и покончить с Ясным и Лучининым, после чего рисковать оставаться в лагере им было уже незачем. «Невидимка», сброшенный на ларашюте близ Краснотала, действовал нагло, но на этот раз его постигла неудача – и Русаков и Процекко не позволили застать себя врасплох. Русаков не сомневался, что ни Камзолова, ни его проводника в лагере уже нет, но кто именно агент Харвуда и где он находится – этого капитан пока не знал. Ясный и Лучинин теперь в безопасности, а Муса явился сюда не зря, – наверное, в этом месте условлена встреча с другими.