- А как же свобода воли? - тихо вопросил Антон. Иван едва не заскулил. - Усвой наконец: есть вещи, которых лучше не касаться. Из нормального чувства самосохранения. Ты ж горячую сковородку не лапаешь! И твоя свобода воли от этого не страдает. Произносишь три - четыре коротких фразы. Остальное сделаю я. Спустим на тормозах, - выговорешник с занесением. Главное - не вышибут.
   - И для чего?
   - Шо для чего?!
   - Для чего не вышибут?
   - Да хотя бы диплом получить. Неужто, как баран, под нож готов? На радость затрюханному Сергеечеву. Ему-то только этого и надо. Тебя вызвездят, и его втихаря отмажут. Да я бы из одного упрямства, шоб этой гниде неповадно было, на попятный пошел... Ивану надоело ловить ускользающий Антонов взгляд, и он вгорячах прихлопнул лапой хлипкий стол. - Покаешься, я тебя спрашиваю, скотина ты эдакая?! - Да в чем, Ванюш?!
   - Причем тут "в чем"? Как раз "в чем" в этой ситуации абсолютно ни при чем! Просто встаешь и говоришь: "Был не прав. Блукал впотьмах. А на заседании кафедр мне так светом истины промеж глаз полыхнули, что так и живу - с красными звездами в зрачках, - весь из себя на марксистско-ленинской платформе". Всё! И - ныкнул на место. Дальше я сам обеспечу, - Листопад озадаченно мотнул головой. - Верка, чего отмалчиваешься? Скажи хоть ты ему! ..Ау, ты где?
   - Что? Да! - Вера Павловна встряхнулась. - Антоша! Мне в парткоме предложили письменно осудить содержание твоего реферата. Иначе грозятся!.. Антон сочувственно погладил Верочку по волосам.
   - Напиши всё, что требуют, - разрешил он. - Там и без тебя макулатуры хватает.
   - Антон! За что ж ты меня так не уважаешь? - Вера Павловна заплакала.
   - Что, неужто не напишешь?
   - Напишу, конечно. Куда я денусь? - её личико сморщилось. - Но ты... зачем так? Мог бы деликатней. Бездушный ты все-таки.
   * Вверху, в дворике, послышался рев двигателя. Посреди лужи остановилась "Волга".
   Дверь в подвальчик скрипнула.
   Антон и Листопад переглянулись.
   - Пойду встречу, - Иван поднялся. - А то ведь свалится ненароком.
   Перепуганная Верочка, понявшая, кто приехал, хотела шмыгнуть на половину тети Паши, но - не успела. В подвальчик в сопровождении Листопада вошла Александра Яковлевна Негрустуева.
   Прищурилась с темноты. Шаркнула взглядом по сжавшейся Верочке. Задержалась озадаченная:
   - Ты кто?
   Верочка хотела ответить, но язык от волнения распух. Она сглотнула.
   - Оставь ее в покое, мать, - потребовал Антон. - Человек зашел по делу. - Да, да, по делу. И уже опаздываю. Так что до свиданья, - пролопотала Верочка, поспешно выпархивая на лестницу. - Надо же как вкус испортился. Прежде я у тебя таких плохушек не видела, - ревниво констатировала Александра Яковлевна, тем же громким своим победительным голосом.
   Шаги на лестнице на секунду замерли, а потом застучали дробно, - Верочка расслышала.
   - Была ты, матушка, бестактной, такой и осталась. Да еще вещаешь, как Иерихонская труба, - пробубнил Антон, обидевшийся не за Верочку, - с этим случайным романом пора было заканчивать, - а за свой недооцененный вкус.
   Не обращая внимания на задиристый тон сына, Александра Яковлевна провела пальцем по табуретке, подставленной Иваном. Кивком приказала перенести ее к окошку, откуда в подвальчик стекала тусклая полоска света, с достоинством уселась. Разглядела меж рамами закопченную иконку, что воткнула тетя Паша. Поморщилась: - Не надоело еще голоштанничать-то? Бардак развел, не приведи Господи! Бога, и того загадил, - Александра Яковлевна брезгливо принюхалась. - Чем у тебя пахнет-то?
   - Нормально пахнет. Не тяни, говори, с чем пришла.
   - А то сам не знаешь! Ты что ж это, мил-друг, мать позоришь? Я такого перед тобой не заслужила, чтоб сына-диссидента заиметь. Показали мне тут твои опусы...
   - Неужто прочла?
   - Представь себе.
   - И что-нибудь поняла? Я к тому: ты ж на самом деле Маркса отродясь не читывала.
   - У-у! Всё так же мать за дуру держишь. Я главное поняла, - зарвался ты. А всё это ваше стремление выпендриться. Привыкли друг перед другом: у кого портки шире, у кого девка, как это? Клевей. Так?! - она почему-то осуждающе глянула на Ивана. - Теперь вон куда вынесло. Как же, вершины достиг, - весь город о нем говорит. Я Брехову так и сказала: от дури это. Без отца растила. Пороть некому было. А то уже нашлись злопыхатели, - мол, сын Негрустуевой - антисоветчик. Так и норовят, на чем бы сковырнуть.
   Александра Яковлевна вновь приподнялась и пересела, чтоб лучше видеть сына. В последнее время она страдала остеохондрозом, и поворачивать шею ей было затруднительно. Поэтому, в случае необходимости, разворачивалась разом - всем статным корпусом. - Тебе б полечиться, - посочувствовал Антон. - Мазей каких-нибудь повтирать.
   - Так некому втирать! Мало того, что опозорил публично, - из дома в халупу сбежал... Вот скажи, за что?
   Властное лицо ее по-бабьи перекосилось.
   - За что?! Ты ведь один у меня, - она вновь поднялась и пересела - почему-то лицом к Листопаду. - И - рази в чем отказывала? Даже раньше, когда трудно было. Уж как старалась, чтоб не хуже, чем у людей. Десять лишних станков взяла. А тоже ведь не старая была, - голос Александры Яковлевны дрогнул. - И с родителями дружков общалась через силу. Это сейчас все норовят задружиться. А тогда они меня, ткачиху, презирали. Напрямую намекали, чтоб тебя, беспородного, от детишек ихних чистых убрала. А я вид делала, что не понимаю. Чтоб сыночек, значит, не среди шпаны рос. Антон молчал потерянно, - как бывало всегда в те редкие минуты, когда из-под костюма деловой женщины в матери вдруг пробивалась прежняя, плакавшая от безысходности на кухонке баба. Он неловко протянул руку, намереваясь, как в детстве, ласково погладить ее по плечу. Но Александра Яковлевна сердито прокашлялась. - Ладно, к матери ты не пришел по глупой гордости. Так вот я сама пришла, чтоб помочь. Ты мне только прямо ответь, ведь не антисоветчик ты в самом деле! А? - она требовательно глянула на Ивана. - Не враги вы, правда, ребята? Ведь нашей выучки.
   - Да кто ж Вас завел-то так, Александра Яковлевна? Даже в голове не держите, - пробасил Иван. - Я вообще весь из себя насквозь потомственный марксист. А Антон - он просто с изгибами, сами знаете, - правдоискатель!
   - Так, Антон? - потребовала подтверждения Александра Яковлевна. Вид сына, смущенно-упертый, ей все больше не нравился. - Ведь так?!
   Антон собрался с духом, чтоб поддакнуть. Но что-то в тоне матери его подтолкнуло:
   - Знаешь, матушка, когда я всё это писал, то очень надеялся, что меня быстренько образумят. Аргументами забьют. Стыдно было бы, но - слово даю - возрадовался бы. А меня гробить начали. И я понял, почему: нечем им было меня переубедить, кроме как настучать по башке.
   - Что значит нечем? Ты все-таки без этого своего больного самомнения...Это ученая кафедра. Тут не чета нам, самоучкам, люди. Их на то и держат, чтоб базис под надстройку уметь подвести.
   - Больше того скажу! - выкрикнул Антон с внезаным озарением. Это было его свойство - приходить к истине в споре. Когда слышал возражения, пусть самые беспорядочные, тем самым "цементировался" в собственной позиции. Она освобождалась от наносного мусора, и то, что никак не мог постигнуть наедине с собой, внезапно делалось ясным и очевидным. Он набрал воздуху. - Во всей этой истории Маркс, да и Ленин вообще ни причем.
   - Шо я Вам говорил? - Листопад облегченно откинулся. - Наш человек.
   - Если так, и на том слава Богу, - неуверенно успокоилась Александра Яковлевна.
   - Не в Марксе дело, - подтвердил Антон. Он поднял палец. - А вот построенная у нас система никакого отношения к марксовым мечтаниям не имеет. И об этом-то говорить предосудительно. За то меня и высекли.
   - Да ты! - Александра Яковлевна вскочила, забыв про больную шею, крутнула головой, лишний раз убеждаясь, что, кроме них троих, никого нет. - Эва тебя куда! На систему замахиваться. Умный-умный, и - такой вдруг дурак! Не то ему, видишь ли, построили! Соображай, во что не веришь. Да мы жесточайшую в истории войну выиграли! Мы своими телами человечество от фашизма защитили... - А надо ли было? - монголоидные Антоновы глаза сузились раздумчиво. - Какая этому человечеству разница, что один палачуга другого такого же сожрал.
   Александра Яковлевна пошла пятнами, да и Листопад нешуточно оторопел.
   - Твой дед на этой страшной войне погиб! - Александра Яковлевна надсадно задышала. - Оба дядьки родных. Не верю! - она отчего-то беспомощно оглядела закопченую иконку в углу. - Чтоб мой сын нас с фашистами на одну доску! - Да не передергивай! Никогда я коммунистов с фашистами не равнял! - огрызнулся Антон. Вдруг - осекся, удивившись неожиданной мысли. Поднял виноватые глаза: - Знаешь, мать, вообще-то я об этом пока как-то не думал. Тут поразмышлять бы надо. Александра Яковлевна поднялась. Ее качнуло. Листопад вскочил поддержать. Но оправившаяся Александра Яковлевна предупреждающе подняла руку и, не взглянув на сына, шагнула к выходу.
   У двери обернулась:
   - Я так полагаю, что выгнали тебя правильно. И езжай-ка ты, пожалуй, голубчик, куда-нибудь от греха подальше, пока и вовсе...
   Она вышла. Антону хотелось броситься вслед за матерью. Но не бросился. Он примирительно приобнял набычившегося товарища. - Не сердись, Ванюша! Но не могу я против себя. Я вообще полагаю, что рядом с человеком по жизни шагают мечта и цель. И если задаться целью реализовать мечту, то вместе они складываются в судьбу. Наверное, моя судьба в другом. Так что пусть идет как идет. Давай возьмем Вику и поедем в мотель. Отметим окончание моей студенческой эпопеи! Иван смолчал. Чувства его раздвоились. К огорчению, что не удалось переубедить упрямого товарища, примешивалось гадливенькое удовлетворение от того, что теперь ему не придется подставляться, рискуя собственной карьерой.
 
   Гонки с препятствиями
 
   Друзья разделились. Антон отправился за Викторией, Иван поехал на такси занимать места, - даже по будням в мотеле "Тверь" был аншлаг. В вестибюле, перед табличкой "Мест нет", плескалась возбужденная толпа человек в двадцать, пытающаяся просочиться за заветную ресторанную дверь. Но квелые эти попытки разбивались о знаменитого дядю Сашу - сухонького старичка-швейцара в кителе с потухшими галунами и вечном берете, прикрывающем зябнущую лысину. Клиентов дядя Саша пропускал поштучно и исключительно на договорной основе. При этом своими цепкими глазками с яичного цвета белками дядя Саша безошибочно определял среди собравшихся нежелательных для заведения гостей: бузотеров и проверяющих, - и бежалостно их отсекал. Как говаривала метрдотель Нинка Митягина, когда на воротах дядя Саша, я за мордобой и за недолив спокойна.
   Нервничавшие перед неприступным швейцаром люди стояли сбитой группой, локоть к локтю, бдительно следя, дабы кто-то не проскочил без очереди. - Это по какому случаю сборище?! - послышался сзади начальственный бас. Стоящие как один оглянулись, невольно раздвинувшись, и подошедший Листопад, не снижая скорости, рассек толпу, будто ледокол торосы.
   При виде Ивана с неприступным дядей Сашей произошло удивительное: он вдруг растекся в заискивающей улыбке. Большой Иван был щедр на чаевые. Но главное, он, единственный из клиентов, не лебезил перед швейцаром, воспринимая его услуги как должное. И даже время от времени, в знак особого расположения, над ним подшучивал - вальяжно и снисходительно. Чуткий, как все лакеи, дядя Саша давно распознал в нем важного человека - если не по положению, то по породе. - Ваши уже сидят, - услужливо подсказал дядя Саша. И тем невольно подал повод к скандалу. - Так он без очереди! Не пускать! - догадались в толпе. Ближайший к двери раздвинул руки и решительно повернулся лицом к Ивану.
   Укоризненный взгляд - к тому же сверху вниз - смутил его. - Час ведь стоим! - он неохотно отступил.
   Иван сокрушенно покачал головой:
   -Надо же, целый час! Постыдились бы вслух говорить. Страна вам такие возможности для организации культурного досуга предоставляет: театры, филармонии. А вы чем ей на материнскую заботу отвечаете? Другого занятия не нашли, кроме как в кабаках под дверьми отираться. В планетарий бы лучше сходили!
   Он приоткрыл дверь. Изнутри громыхнуло музыкой, пряно пахнуло кухней.
   Мозги стоящих заново закипели.
   - Сам-то чего ж?! - крикнули сзади.
   - Сам?! - Иван обернулся. - Та в жизнь бы я в этот гадюшник не пошел, кабы не нужда!
   - Нужда-то какая?
   Глаз Ивана закосил.
   - Водки выпить хочется! - рявкнул он и исчез за заветной дверью, оставив разочарованных, в какой раз обманутых людей. Войдя, Иван остановился возле эстрады. Похоже, свободных мест не было.
   В восемь вечера веселье бушевало вовсю. Над залом висел табачный смок. Знаменитый по городу ансамбль Саши Машевича, начинавший с тихих блюзов, теперь "вырезал" что-то безудержно греховное, и под гремящие ритмы электрогитар вдохновенно оттягивались столпившиеся у эстрады пары. Каждый проявлял себя как мог. Кто-то извивался, прогнувшись, кто-то в восторге колотил ботинком по полу, будто желая проломить его. Прямо возле Ивана, на краешке эстрады, крепкий мужчина ловко крутил вокруг себя сорокалетнюю партнершу. Женщина, похоже, изрядно выпившая, полузакрыв глаза, кокетливо, по-девчоночьи, поводила бедрами. Сейчас она и впрямь представлялась себе той, какой была лет двадцать назад. Но более трезвый кавалер видел ее нынешней, а потому, приседая, успевал тереться спиной о рыжеволосую соседку сзади. Рыжеволосая бесстыдно, в засос целовалась с партнером, но и от того, что притерся, не отодвигалась, - похоже, двусмысленность положения добавляла ей адреналину. Иван всмотрелся в нахала повнимательней и - посерел. Перед ним выплясывал не кто иной, как оперуполномоченный КГБ Юрий Осинцев. За прошедшие годы перемахнувший тридцатипятилетие Юра внешне почти не изменился, разве что на лицо будто набросили паутинку из мелких морщинок да светлые волосы поблекли, сделавшись серовато-сизыми. В следующую секунду взгляды пересеклись. Узнав в вошедшем завербованного когда-то агента, Осинцев округлил глаза и изобразил радостный жест охотника, нежданно-негаданно обнаружившего в капкане редчайшего зверя.
   Бежать было поздно, да и стыдно. Иван насупился независимо и, игнорируя лучезарного комитетчика, отправился к веранде, где за сдвинутыми столами заметил отдыхающую "головку" Пригородного райкома комсомола.
    Во главе стола раскачивался Вадим Непомнящий, брезгливо обозревавший происходящее у эстрады. Пухлая нижняя губа его вяло отвисла к подбородку. После разрыва с Викой у Вадима как-то перестало ладиться с женщинами. Он незаметно подрастерял прежнее всепобедительное хамство, и женщины всё чаще предпочитали отдаваться другим. Вадим их за это крепко запрезирал. - Шо, выездное заседание бюро? - Иван без разрешения подсел за столик. - Имеем право. А где Вы изволили забыть своего марксиста-оруженосца? - придав голосу ехидности, подколол Вадим. - Надо такое отчебучить!..
   - Скоро будет. Поехал за Викой, - невозмутимо отреагировал Иван. Вадим побледнел, - вечер оказался испорчен.
   Иван огляделся в поисках меню и обнаружил спешащую к нему Митягину. С помощью Балахнина она стала метрдотелем. Но сегодня на смену не вышла одна из официанток, и Нинка взяла на обслуживание несколько столиков. Выглядела она удрученной и крепко под шафеьа, дал ахать некогоком подпитии.но,- заявил Иван. е продаю. "нуть себе прежнюю, дурашливую интонацию. . - Шо? Не на кого глаз положить? - догадался Иван. - Да. Хилый мужик пошел, - Нинка скептически оглядела пенящийся ресторан. Взгляд ее упал на соседний столик, за котором в одиночестве восседал Юра Осинцев. Словно почувствовав Нинкин взгляд, Юра обернулся и плотоядно причмокнул губами. - Вот, правда, кобель, - не сбавляя голоса, отреагировала Нинка. - Куратор наш от КГБ. Всех моих девок перетрахал. Видать, изнутри на лояльность проверяет. Теперь ко мне подбирается. Только не выгорит у него ни шиша!
   Сальный Юрин взгляд потускнел, - он расслышал.
 
   * Иван вскочил, - в ресторан под руку вошли Антон и Вика.
   Виктория была воистину хороша. Золотистые волосы уложены в копну с вьющимися вдоль щек локонами - завлекаловками. В соединении с вечерним бархатным платьем с глубоким боковым разрезом это придавало ей вид созревшей свежести.
   Во всяком случае партнерша Осинцева по танцу, оставшаяся возле эстрады, увидев вошедшую, как-то разом поблекла, - будто очнулась от сладкого забытья. Листопад стремительно зашагал по проходу к эстраде, сметая с пути неосторожных.
   Он обхватил за плечи просиявшую навстречу Вику, развернул, любуясь.
   - По какому случаю такой парад? - прогремел он прежде, чем заметил знаки, что подавал Антон.
   Вика помрачнела.
   - То есть?..
   - Да помнит он о твоем Дне рождения! Помнит! - выступил вперед Антон, и Иван почувствовал, что в руку его что-то быстро вложили. - Довольно придуриваться, Ваня!
   Глаза Вики оставались настороженными.
   - Уж и подураковать нельзя, - пробурчал Иван, на самом деле позорно забывший о первом в ее жизни юбилее. Он разжал кулак, стараясь незаметно подглядеть, что именно вложил туда Антон, но подозрительная Виктория заметила и жест, и то, что было в кулаке, - перевязанную ленточкой коробочку.
   - Хватит интриговать. Ну, покажи же, - она выхватила коробочку, открыла и - взвизгнула радостно, - внутри блеснуло кольцо с камнем. - Ванюшка! Милый. Как раз такое, как я хотела! Господи! Солнышко мое.
   На глазах у всего ресторана подпрыгнула, обвив руками его шею.
   - Вот внешне грубиянище. И только я знаю, какой же ты у меня заботливый. Хотя по правде боялась, что забудешь, - она потерлась о его щеку.
   - За кого ты меня принимаешь?! - загремел Иван. Он подхватил Вику подмышки, подбросил так, что она вскрикнула, поймал на руки, и так и понес, - зардевшуюся, одной рукой обнимающую его за шею, другой безуспешно пытающуюся одернуть задравшееся платье. Поднес к столу, осторожно поставил на пол, торжествующе оглядел собутыльников.
   - Сегодня исполнилось двадцать лет.. - он выдержал паузу. И - набрав воздуха, подавил шум оркестра, - Моей невесте!
   Все вскочили, ошарашенные. Зааплодировали соседние столики. Юра Осинцев показал Ивану большой палец. - Ваня! Я не помню, чтоб давала согласие... - пробормотала счастливо потрясенная Виктория.
   - Так дай! - Листопад с силой прижал ее к себе. - Ужин по поводу помолвки за мой счет! Нинка, шампанского на стол и - ни в чем не отказывать моим гостям. Гулеваем!.. Антоша!
   Он залез в запасной карман, вывалил оттуда на стол спрессованную пачку документов, под нацеленным взглядом Вадима Непомнящего порылся в них, разыскал смятый конверт, протянул Антону. - Гонорар за статью получил. Назначаю тебя казначеем!...Как узнал-то? - шепнул он. - Я- то случайно! - Антон убрал конверт. - Хорошо хоть успел заскочить в ювелирный. Знал ведь, что забудешь. Деньги у тети Паши на денек "стрельнул". Ей как раз пенсию принесли. Сейчас сидит в подвале, молится, как бы со мной чего до утра не случилось. А вот ты, Ванька, если по правде, - свинья свиньей.
   От полноты чувств Иван облапил Антона, едва не задушив.
   Чуткий, преданный друг. Любимая женщина, красавица, при всех и всем на зависть бросившаяся ему на шею. Это было что-то! Теперь он удивлялся, почему очевидная мысль жениться на Вике не пришла ему раньше? Ведь такую девочку - только зазевайся - уведут на раз. Иван чувствовал себя совершенно счастливым. И, как с ним в таких случаях бывало, от полноты чувств беспрестанно хохмил, так что хохот охватил уже и соседние столы, потянувшиеся брататься. Оркестр теперь играл исключительно "по просьбе нашего дорогого гостя, человека большого сердца Ивана Андреевича - для его невесты". Но прошло два часа. Веселье стало угасать, стол, как бывает к концу вечера, рассыпался. Вадим Непомнящий, не в силах видеть счастливых лиц жениха и - особенно - невесты, перебрался в бар. Сама Виктория отошла в туалет. Казначей Антон отправился рассчитываться с Нинкой Митягиной.
   Так что за столом остались благодушный, скинувший пиджак Иван в компании удрученного Маргелова.
   - Чего поник? - заметил Иван.
   - Думаю из райкома уходить, - ответил Маргелов. - Достали они меня. Без образования, без образования! А где его взять? Маргелыч с надеждой посмотрел на Листопада .
   По своему воспитанию и образованию Валёк Маргелов и впрямь был совершеннейший недоросль из тех, что во множестве произрастают на Среднерусской возвышенности. На сеансе художественного фильма "Ромео и Джульетта" сопел и толкал соседей локтями, выпытывая, чем все закончится. Гонконг путал то с Гондоном, то с Гонококками, - воспринимая как неведомую азиатскую болезнь. С русскими болезнями, впрочем, у него тоже выходило очень стремно. Даже своему семейному счастью он был обязан элементарной гонорее. Два года назад, по настоянию родителей, Валек женился, без всякой впрочем охоты. Через пару дней после свадьбы юная жена обнаружила на собственном лобке шевелящихся гадов. - Что это? - с ужасом спросила она. - Это мондавошки, - просветил ее честный Маргелов. - Не обращай внимания. У меня такие же! Керосинчиком на пару обрызгаем, и - всех делов.Жена тут же подала на развод. С тех пор холостой, а потому семейно счастливый Маргелов называл мондавошек не иначе как "мои маленькие друзья".
   Впрочем природа справедлива. И, обделяя в одном, вознаграждает другим. Рукастый Валек Маргелов обожал технику.
   Еще два года назад он ухитрился из старых запчастей собрать легковушку, на которой втайне от обкомовского начальства подрабатывал по вечерам "от бордюра". Среди "извозчиков" Маргелов и его неказистое, но шустрое создание были популярны. Машину прозвали мустангом. Его самого - мустангёром. А Иван как раз собирался покупать "Жигули". - Ладно, возьму под свое крыло, - решил он. - У меня при кафедре мастерская есть. Оформлю заочником и - лаборантом. Будешь меня обслуживать. Сумеешь? - Да я для Вас всё! - Маргелыч сладко задохнулся, даже не заметив, как перешел на Вы. - Увидите, лучшего студента у Вас не будет. Что скажете, то и сделаю. И ремонт по квартире могу. И на даче чего надо. Потом если насчет достать, так это что угодно. Единственная промашка с учебой. Не дается, зараза!
   - Сдадим, - невнимательно пообещал Иван. Покровительственно потрепал Маргелова по щеке. - Можешь увольняться, беру. Всё это время расположившийся по соседству Юра Осинцев намекающе ему подмигивал. И Ивану это осточертело. Понимая, что объяснения не избежать, он кивнул комитетчику на дверь веранды. Поднялся сам.
   "Рано ли поздно. Но с этим шо-то надо делать", - решился он.
   Антон нашел Митягину в служебной комнатке грустящей над рюмкой коньяка.
   Расчет с советским официантом, даже если это твой приятель, - дело тонкое и чрезвычайно деликатное. Потребовать, скажем, счет - значило оскорбить недоверием и порвать всяческие отношения. Такое мог себе позволить разве что откровенный хам. Попросить рассчитать - подобная формулировка выглядела более взвешенной. Но и здесь проступала некоторая бестактность. Потому Антон решил использовать нейтральную форму, подразумевающую безграничную степень доверия.
   - Сколько с нас? - спросил он.
   - Сто семнадцать двадцать пять, - без паузы "выстрелила" Митягина.
   - Как это то есть?! - Антон опешил. Он дважды перепроверил по меню заказ и убедился, что из переданных Листопадом восьмидесяти рублей с лихвой хватает семидесяти.
   - Сто семнадцать двадцать пять! - повторила Нинка, с некоторым раздражением. - Платишь или опять в долг? - Нинон, может, ты нас с другими перепутала? - Я никогда ничего не путаю, - Нинка вытащила счеты и, шевеля губами, принялась ловко перебрасывать костяшки. - Всё правильно, - она удовлетворенно показала счеты, - на них действительно значилось сто семнадцать двадцать пять.
   - Присядь, присядь, - Антон потянул ее за рукав, посадил рядом. - Давай вместе пересчитаем. Ладно, да?
   Он вытянул меню. Это было неприлично, и Нинка нахмурилась.
   - Не сердись. Так быстро как ты я считать не умею. А за общак отвечаю. Вот смотри, - Антон принялся водить пальцем по столбцам. - Десять порций помидоров по 34 копейки - это умножаем, пусть по тридцать пять, три пятьдесят. Кладем на круг четыре. Теперь спиртное - три "Столичной", два коньяка ...
   - Шампанское уже забыл?!
   - Да, хорошо, две бутылки. Это все вместе сорок. Пусть даже сорок пять, - свои люди. Второе - бифштексы, шницели. Опять с запасом - двадцать. Итого!
   - А нарзан?!
   - Еще пару рублей. Итого - семьдесят один. Ничего вроде не забыл. Согласна, нет?
   - Да мне-то что! Лишь бы по правде, - Нинка вновь подхватила счеты.
   - Так! Помидоры брали? Водку пили? Шампанское брали? Второе ели? - бормотала она, в то время как пальцы ее с космической скоростью метали костяшки. - Итого гляди сам!
   Она повернула счеты к Антону, - на них опять застыли сто семнадцать двадцать пять.
   - Мне чужого не надо, - гордо сообщила Нинка и с укором посмотрела на клиента своими честными бесстыжими глазами. Только теперь Антон заметил, что официантка основательно пьяна. Он успокаивающе огладил ее талию.
   - Подожди, Ниночка, не горячись. Давай еще раз пройдемся. Только не спеша.
   - Да чего проходить-то?! - рассердилась та. - Что я тебе, шахта глубинного бурения, что ли? Я тебе хоть сто раз пересчитаю. А если денег нет, нечего по кабакам шляться.
   Она сбросила костяшки.
   - Так? Это пили? Это ели? Это пили? Это ели?
   Антон восхищенно следил за мельканием пальцев, уже не сомневаясь в конечной цифре, - волшебные счеты вновь "выстрелили" те же мистические сто семнадцать двадцать пять.