Данилюк Семен. Сделай ставку - и беги, Москва бьет с носка

   Скрипка издала короткий стон.
   - Не отвлекайся, - потребовал строгий педагог. - У нас на репетиции всего месяц.
 
   * На другой день, когда Антон позвонил Лике, трубку подняла ее мать. Нарочито строгим голосом она сообщила, что дочь срочно уехала в Москву - готовиться к вступительным экзаменам. Никакой информации ни для кого не оставила и вообще просила домогательствами не беспокоить.
 
   По краю пропасти
 
   Вика проснулась от электрического света, что лазером буравил веки, и от какого-то поскрипывающего звука. Неохотно приоткрыла глаза. И от изумления пробудилась. За столом при свете настольной лампы, неловко прикрытой наволочкой, в наброшенном, бахромящемся от старости халате вполоборота сидел Иван Листопад и увлеченно, не отрываясь, писал, - скрипучим своим, доставшимся от отца пером.
   Не веря себе Вика скосилась на прикраватную тумбочку, - будильник показывал шесть сорок утра. Между тем только в полвторого ночи они добрались до Перцова, и еще с час пьянющий Листопад "чертил" по аспирантскому этажу, требуя объявить всеобщую побудку, - дабы представить невесту. Лишь под предлогом запрятанной бутылки коньяка ей удалось затащить его в комнату и кое-как уложить. И то пообещав, что ляжет следом. Через десять минут он уже спал, оглашая комнату тяжелым храпом упившегося человека.
   И вот спустя всего четыре часа опойка не было в помине, а за столом сидел сосредоточенный, углубленный в свои мысли ученый. Вика тихонько поднялась с кровати, заглянула через плечо. Под левой рукой Ивана лежала перевернутая исписанная стопочка листов, - следовательно, поднялся он не менее часа назад.
   - Энбиэй - это просто фантастика, - пробормотала она.
   Иван обернулся с видом человека, возвращаюшегося от сладкого забытия к новому блаженству. Был он совершенно, неправдоподобно свеж.
   - Викуля! Дружище! - он рывком усадил ее к себе на колени.
   - Ванечка! Как же это? Когда ж ты спишь?
   - В могиле отосплюсь. - Тьфу на тебя. Ты хоть помнишь, кому что вчера наговорил? Там какой-то чернявенький собирался утром в ректорат идти.
   Ты его за что-то пидором обозвал. - Та пошли они все, подголоски! - отмахнулся Иван. - Вот защищу докторскую, тогда хрен кто из них до меня дотянется.
   Вика с уважением дотронулась до исписанной стопки.
   - Ванечка! А о чем твое исследование?
   - Исследование-то? Да как тебе сказать? Вот есть комбайн, а в нем ... Сейчас растолкую наглядно, - Иван подхватил чертеж, намереваясь подробно прокомментировать сделанное им открытие. Но столкнулся с испуганным взглядом безнадежного гуманитария, усмехнулся и ограничился предельно кратким, доступным собеседнице объяснением. - Короче, это такая загогулина, которую никто не видит. Но на которой я сам стану доктором и дети мои кандидатами. Наши! - поправился он.
   - Ванюшка! Ты это и впрямь всерьез? - Вика задохнулась счастливо. - Так же нельзя, - то ни словом, ни намеком. То - вдруг вспыхнул и - будто пожар, - давай все разом. Разберись в себе сначала.
   - Разобрался! Так что нечего откладывать, - сегодня же идем в загс.
   - Но, Ваня, мы даже не обсудили. Мне еще училище заканчивать. Потом, где жить, например, будем?
   - Да хрен его знает! - Листопад беззаботно смахнул ее с колен, поцеловал, очумелую. - Что ты всё с какими-то глупостями? Не пропадем. С милым рай и в шалаше, если милый атташе. А я, так думаю, скоро буду покруче. И вообще не порть праздник. Где паспорт?!
   - Так дома, конечно.
   - Берем мой, - он метнулся к брошенному на продавленный стул пиджаку. - Антона свидетелем. Хотя... Мы их с Ликой этой тоже обженим. За компанию. Шоб нам с тобой нескушно было. Свадебную комсомольскую групповуху организуем! А? Какова идейка?! Грохнем почином! С райкома под это дело деньжат выбьем! Представляешь, с Вадички?! - он захохотал, довольный, вывалил на стол пачку документов.
   - Фантазер ты, Ванюшка! Все у тебя не как у людей. Может, за это я к тебе и приросла? Любишка мой.
   Она прервалась. Лицо Листопада посерело. От возбуждения не осталось и следа.
   - Что? Потерял паспорт?
   - Паспорт? Похоже, что хуже. Хотя и паспорт тоже! - он вновь принялся шарить в карманах пиджака, так что послышался треск сукна, обшарил брюки, беспомощно оглянулся вокруг:
   - Ты не помнишь, я нигде?..
   - При мне нет. Так что все-таки, Ванечка?
   - Партбилет! - выдохнул он. - Партбилета нет.
   - Так, может, еще найдется? Я тут тоже как-то читательский билет посеяла. Пришлось поменять.
   - Поменять! Это теперь если только вместе с башкой поменяют!.. Может, когда Антону деньги доставал?..Да нет, еще трезвый был и помню, остальное на место убрал. Потом пиджак повесил, потом надел и - вроде всё.
   - А если в экскаваторе?
   - Так это не я в ковше ехал, а раздолбай Осинцев. Где он кстати?
   - Через две комнаты - с Нинкой. Ты какого-то аспиранта среди ночи выгнал.
   Иван уже судорожно натягивал на плечи халат.
   - Ванечка, солнышко, ну не переживай так, - видеть его таким убитым Вике прежде не доводилось. Хотелось хоть чем-то выказать сочувствие. - Успокойся, я согласна за тебя замуж - даже без партбилета. Кстати, чтоб расписаться, он точно не нужен.
   Она осеклась. На нее смотрел дикий, пугающий взгляд.
   - Да ты хоть... пусть две извилины. Но - извилины же! Дура! Партбилет - это конец всему! Падение в никуда. Последняя тварь из этих, - он остервенело долбанул кулаком по стене, отчего с гулом посыпалась штукатурка, - выше меня станет! Э, да что с тобой, курицей!..
   Рванул на себя дверь, так что задвижка с унылым свистом отлетела в сторону, и выскочил в коридор.
   Потрясенная Вика медленно осела на кровать, - все привычные представления смешались разом.
 
   * Можно сколько угодно изображать из себя Луку Мудищева. Намекать на особые возможности. Интриговать. Но когда-то да придется снять штаны. И тогда наступит момент истины.
   Когда Листопад ударом ноги распахнул дверь, полуодетая Нинка со злым видом натягивала чулок. Укрытый по уши Юра Осинцев забился в дальний угол кровати. Унылый, растерянный вид самодовольного комитетчика в другое время доставил бы Ивану удовольствие.
   - О, еще один охломон явился! - отреагировала Нинка на внезапное вторжение. - Ты чего мне этого пакостника, сволочь эту подсунул?
   - Нинон - но почему ж сволочь? - заискивающе пробормотал Юра.
   - Потому что импотент! - отрезала Нинка. Связь между двумя этими понятиями для нее была несомненной.
   - Уж сразу и импотент. Стоит ли раздувать? - Юра умоляюще кивнул на постороннего. - Не всё, конечно, получилось, как задумано. Но разок-то все-таки... - Чего там все-таки? Вкомкал на полусогнутом. Только раздразнил, щекотунчик! А наобещал с три короба: я, говорит, графа Орлова переплюну! Мания величия у тебя, вот что. Эва разложился тут! - она показала на поверхность тумбочки, над которой возвышался интригующий столбик из десятка презервативов. Девять из них остались нетронутыми. Смахнула раздраженно на пол. - Никакая это не импотенция, - пробурчал опростоволосившийся Казанова. - Рядовой случай - стандартная эректильная дисфункция. -Чего?! - Нинка озадаченно замерла. - Я говорю, нормальная нестабильная потенция. Со всеми бывает. - Ах, нормальная! А ну натягивай портки, дистрофик, и дуй отсюда в Дом престарелых. Может, там за плейбоя сойдешь! Погоди! Я тебя, стручка, на чистую воду выведу. Сегодня же своих девок порасспрошаю, каков ты на самом деле. Наверняка всюду напрокалывался и уболтал, чтоб молчали. Ничего! Я тебе славу обеспечу, какую заслуживаешь!
   Как справедливо отметил классик, смеха боится даже тот, кто уже ничего не боится.
   В предвидении публичного осмеяния, Осинцев невольно поежился, скосился на реакцию Листопада. И только теперь заметил, что тот сильно расстроен.
   - У тебя-то чего случилось? - Никто не помнит, я вчера документы не вынимал?
   - Пропало что?
   - Похоже, на то, - Иван обескураженно сел подле Нинки. Механически помог ей пристегнуть чулок. - Всё перебрал, - не соображу. Ну, не мог я их выронить! Я ж внутренний карман на пуговицу застегиваю.
   - Пиджак нигде не снимал? - поинтересовалась Нинка.
   - Снимал, почему? В кабаке, за столом. Но - там всё аккуратно, повесил- надел.
   - А если вытащили? - Осинцев, не вылезая из-под одеяла, спустил ноги на пол.
   - Да кому нужно, кроме меня? Я понимаю - если бы деньги.
   - Документы-то важные? - Партбилет, - выдавил из себя Иван.
   Юра присвистнул. В глазах его появился азарт взявшего след сыщика:
   - Раз партбилет, ищи среди своих. Пожалуй, даже догадываюсь.
   - Кто?! - вскрикнул Иван.
   - У тебя с твоими райкомовскими всё вась-вась?
   - Да по-разному. А шо?
   - Просто видел краем глаза, что возле твоего пиджака шустрил этот...Как его? Вадим, да?
   - Точно что видел? - вскинулся Иван. Осинцев задумался, сокрушенно повел плечом:
   - Я, правда, специально не подмечал. Так, по привычке зафиксировал.
   - Это уже не важно, - Листопаду всё сделалось ясно. - Дорогу я ему перешел. Со съезда шуганул, девку увел. Вот и решил за вымя взять, шоб наверняка повалить.
   - Раз так, считай, - крепко взял, - подтвердил Осинцев. - Утрата партбилета - это я вам доложу необратимо! Послушай доброго совета. Если дело и впрямь в девке, лучше верни, пока не поздно, на базу. А то разотрут и добрым словом не помянут. За спиной Ивана простонали. Прислонившись к косяку, стояла одетая Вика. - Ты еще куда собралась?! - Иван одним махом развернул ее к себе, сжав плечи пальцами.
   Вика болезненно поморщилась. - Поеду к Вадиму... Я все слышала. Надо ж возвратить билет этот, раз он тебе свет в окошке. Думаю, мне он не откажет.
   - Я те поеду! - Иван тряхнул ее так, что хрустнула шея.
   - Покалечишь! - испугалась Нинка.
   - И покалечу! Мое! - Иван облапил Викины щеки, поцеловал в дрожащие от обиды губы. - Запомни! Моя невеста никогда и ни при каких обстоятельствах подстилкой для кого-то не станет. Это тебе, дурочке, понятно?! - страстно произнес он, вглядываясь требовательно в ее глаза. Прочел то, что искал. Выпустил. - Так понятно?
   - Да, - прошептала Вика. Осторожно повела шеей. - Выручить хотела.
   - Выручать - это мужская обязанность, - объявил Листопад. - А твое место здесь! - он ткнул в стену. - Сегодня и - на веки вечные. Я переодеваюсь и еду. А ты ждешь господина и - разжигаешь очаг.
   - Если не получится, звони - помогу, - напомнил о себе Осинцев. - Только тогда уж придется задокументировать. Ну, ты меня понял!
   - Понял, - подтвердил Иван. - Потому - хрен тебе шо обломится. Сам пробьюсь.
   Он выскочил. В коридоре загремела свернутая доска объявлений.
   - Ураган! - завистливо произнесла Нинка. - Он и в постели такой же?
   - Такой же, - машинально подтвердила Вика.
   - Везет некоторым! Пряча глаза от уничижительного Нинкиного взгляда, Осинцев потянулся за брюками.
 
   * Черепаха неповоротлива. И это ее проблема. Носорог тоже неповоротлив. Но это проблема того, кто не успел отскочить в сторону. Попадать под разъяренного носорога Вадиму Непомнящему решительно не хотелось. Потому, когда Листопад, дрожа от возбуждения, примчался в Пригородный райком, выяснилось, что первый секретарь с утра уехал на весь день по подшефным хозяйствам.
 
   * Юрий Павлович Балахнин положил трубку. Хмуро постучал пальцами по аппарату:
   - Всё слышал? В карманах у тебя он не рылся и тем более ничего не брал.
   Листопад угрюмо теребил заусеницу.
   - Говорит, пьян ты был в лоскутьё. Шумел по ресторану. Должно быть, где-то выронил. Это, коснись комиссии, любой поверит. Что-что, а шуму вокруг себя создать - ты силен, - Балахнин злопамятно прищурился. - Да за одно только, что с партбилетом в кабак потащился...
   - Та говорю же, взносы я в этот день сдавал! - Иван пристукнул кулачищем. - Слушай, Юра! Вадичка - прохиндей. Его прижать - на раз! Мне Маргелов стуканул, - он черпает райкомовские деньги и гудит на них в кабаках. Опечатай немедленно кассу, и - враз всплывет недостача. Тогда Непомнящий наш. Сам на цырлах и партбилет мой принесет, и на всё, что скажешь, пойдет! И для тебя случай убрать щуренка. Ведь только пальцем шевельнуть...Или - не только? Иван наконец заметил смущение Балахнина:
   - Не мнись. Говори прямо.
   - Прямо так прямо, - Юрий Павлович поморщился. - В ближайшее время Вадим Кириллович Непомнящий будет выдвинут секретарем обкома комсомола - с перспективой на мое место.
   Он постарался твердо встретить ошеломленный взгляд Ивана.
   - Нечего меня сверлить, Иван Андреевич. Как сказала в свое время Долгова, партийная работа - дело тонкое, учитывающее множество нюансов.
   - Шо, папеньку опять козырным тузом двинули? - догадался Иван. Балахнин уныло кивнул, - быстрый разумом Листопад из множества несущественных нюансов вычленил один - единственно важный.
   - Они, если слышал, с Горбачем еще в Ставрополье корешковали. А против Горби усиливается оппозиция. Дров-то наломал ого-го! Так что ему позарез команду усиливать надо, чтоб не свалили. На днях забрал Непомнящего - старшего в Москву на повышение, - с прицелом на место Лигачева. Так-то. А меня соответственно приглашали на проезд Серова, в ЦК ВЛКСМ, и дали понять, что если сынка на своё место подготовлю, после съезда заберут в аппарат. Как думаешь, чем для меня кончится, если я сейчас к нему в кассу полезу?
   Он столкнулся с колящим взглядом Листопада, оборвал себя:
   - Знаю, Иван, что ты ко мне не за объяснениями приполз. Но максимум что могу - договориться, чтоб не исключили, а ограничились выговорешником с занесением. Но - со съездом, сам понимаешь, пролетаешь. Да и - дальнейшее... - Из-за одной паршивой картонки - жизнь пополам?
   - Да! Потому что картонка эта, как ты называешь, - символ твоей лояльности. И вот его-то ты и продристал. И вообще, Иван, вынужден сказать, если начистоту, - то, что случилось, все равно бы случилось. Не так, так иначе. Мотает тебя в жизни, как пьяного боцмана в качку. - Ладно, обойдусь без дешевых нотаций! - Листопад уцепил заусеницу, вырвал, поморщившись. Поднялся. - Стало быть, чуть заштормило, и - каждый сам по себе? Будь здоров, секретарь!
   - Вывернешься, заходи.
   От приглашения этого в спину Ивану пахнуло прощальным сквознячком.
   
    *На следующий день, собрав самолюбие в кулак, Листопад позвонил Непомнящему. Встреча с Вадимом, как и можно было предвидеть, получилась склизкой.
    Опасаясь непредсказуемого листопадовского нрава, назначил ее секретарь райкома в собственном кабинете и даже на всякий случай распахнул дверь в коридор.
    И - сразу застолбил главное. Само собой, никакого отношения к пропаже документов он не имеет. Но, возможно, сумеет помочь их найти при двух непременных условиях. В присутствии Виктории Иван публично отказывается от нее. А кроме того, пишет заявление с просьбой освободить от должности секретаря комитета комсомола института и от обязанностей члена бюро обкома и заменить как делегата, - скажем, в связи с необходимостью уделить больше внимания написанию докторской диссертации. Если всё это будет сделано в течение двух оставшихся суток, партбилет наверняка обнаружится.
   - А если нет? - прохрипел Иван. - А если нет, это жизнь, - Вадим поднялся. Округлевшее лицо его излучало плохо скрываемое торжество. И даже с трудом удерживаемое бешенство во взгляде Листопада сегодня не пугало, а, напротив, добавляло перцу, - он загнал-таки противника в клетку, из которой у того остался только один выход. Тот, какой указал ему сам Вадим, - к ноге!
    Иван вышел из кабинета, едва не покачиваясь. Удар оказался нанесен безупречно - точно поддых и именно на вдохе.
    Сумрачный, ушедший в себя Листопад умудрился даже свернуть в коридоре не в ту сторону и заметил это лишь тогда, когда вместо привычного парадного крыльца уперся в запасную, пожарную дверь с табличкой посередине "Выхода нет".
    "Похоже на то", - безысходно хмыкнул Иван.
    Со злости долбанул по тупиковой двери ногой. Дверь неожиданно распахнулась. Наверняка раздолбай-комендант что-то привез для хозяйственных надобностей и после забыл запереть.
   - Надо же, - буркнул Листопад. - Все двери пооткрывали, лишь бы меня отсюда поживей вызвездить.
   Под навесом бокового райкомовского крыльца спрятались две матери с колясками, пережидая пока схлынет внезапный весенний дождь. Стряхивая мокрые волосы, они о чем-то переговаривались, с притворной озабоченностью вглядываясь в небо. Им было хорошо. Юная жизнь начиналась рядом с ними. И жизнь эта виделась им безусловно счастливой. Ивана такой пустяк как непогода сегодня остановить не мог. Не задерживаясь, он сошел вниз и зашагал прямо по проезжей части. Молодой дождь хлестал с неба безудержный, крупный и упругий, словно свитый из веревок, пузырями взрывался об асфальт и - пенящимися ручейками растекался по подворотням. Пролетавшие мимо машины, пронзительно гудя, объезжали очумелого пешехода и мстительно заливали его грязью. Он ничего не замечал, продолжая идти вразвалку с руками, отброшенными назад, будто на ходу отмахивался от нечистой силы. Иван размышлял. Варианты спасения, которые перебирал он, отпадали один за другим. Балахнин, на которого он твердо рассчитывал, при первой опасности ушел в сторону.
   Заманчиво было бы призвать на подмогу Феликса Торопина. Парочка мордоворотов, подкараулив Непомнящего в подворотне, живо выбила бы из него партбилет вместе с накопившимся дерьмом. Но, увы! Опять "катает" на юге.
    Оставался, правда, Осинцев. Но тут условия объявлены открытым текстом, - помощь против вербовки. И тогда ходу назад не будет. Или все-таки рискнуть, а после как-нибудь выкрутиться? Иван задумался. Какая-то проворная капля исхитрилась затечь в ноздрю. В носу Листопада зачесалось, он оглушительно чихнул и - очнулся, обнаружив себя совершенно мокрым, стоящим едва не по щиколотку среди водяного потока, - всего за один квартал от подвальчика тети Паши.
    Только теперь он припомнил, что вот уж вторые сутки, как не давал о себе знать Антон - вопреки принятому меж ними обыкновению созваниваться каждый день. Единственный, кого хотелось сейчас видеть.
   
   * Антона Листопад застал лежащим на кровати на спине с лицом, закрытым шарфом. На полу валялся журнал "Юность" за 1985 год, раскрытый на модном романе Юрия Полякова "ЧП районного масштаба".
   - Здорово, пропащий, - с притворной бодростью прогромыхал Иван. - Найди поживей какое-нибудь полотенце. А то залью на хрен весь подвал!
   - Возьми у тети Паши в комоде, - ровным голосом предложил Антон. - Она все равно к сестре укатила.
   Вытащив из комода сразу два банных полотенца, Иван стащил рубаху и, отфыркиваясь, принялся обтираться.
   Антон продолжал лежать, не меняя позы.
   - Посуда под водку хоть найдется?
   Антон, не открывая глаз, протянул руку к стоящему подле стулу и принялся шарить ладонью в поисках стоящего на нем стакана.
   - Совсем, гляжу, оборзел, - глаза открыть лень, - Листопад выдернул стакан, который хозяин едва не свалил на пол. - Корешок к нему в горе пришел, - ломануть, пока при памяти. А ему по фигу метель.
   - И какая кручина у корешка приключилась? - Да ни хрена хорошего! - Листопад распечатал принесенную водку, налил себе полстакана, давясь, выпил. - Загнали меня в угол, как мелкого дристнюка!
   Чуть заикаясь от ярости, он рассказал о подлянке, учиненной Непомнящим.
   - Под дых, падла, врезал. И это, считай, накануне съезда. Все планы разом похерил!
   - Экая неприятность!
   - Неприятность?! - разозлился Иван, искавший, на чем бы сорвать скопившееся раздражение. - Это не неприятность, а полный звездец! Можно сказать, несчастье.
   - Будто! Насчет несчастья - это перебор. Это Вы, Иван Андреевич, из любви к себе погорячились, - Антон усмехнулся. - Поадекватней бы надо. Не стоит возводить неприятности в ранг несчастья. У них еще будет время дослужиться. Да и на самом деле всё относительно. Что русскому знойный южный Крым, то турку - холодный северный Бахчисарай. Ну, потерял ты свою картонку. Попеняют да другую выдадут.
   - Да ты! - безразличная реакция Антона Ивана оскорбила. - Тебе бы такое.
   - Мне-то? Вот мне-то это как раз и впрямь по фигу метель, - Антон зашелся неживым смехом.
   Иван наконец обратил внимание на его ровный, насмешливый голос. Так Антон обычно разговаривал с людьми, чем-то ему неприятными. С самим Иваном подобного тона он прежде никогда не позволял. Листопад внимательней всмотрелся.
   - Ты чего собственно с тряпкой на башке перед дорогим гостем валяешься? - он потянулся сорвать шарф, но Антон поспешным движением прижал его к глазам.
   - Не трожь, - потребовал он. - Лучше скажи, сейчас день или ночь? В смысле, - стемнело?
   - Че-го?! Дуракуешь, что ли?
   - Считай, что так. Не вижу я.
   - Так сними тряпку. Погоди, шо значит "не вижу"?
   - Значит "вообще ничего". Домой пришел, видел. Лег спать. Потом проснулся. С тех пор не вижу.
   Иван недоверчиво приблизился, помахал лапой перед лицом. Достал спички, зажег одну и медленно принялся подносить к глазам.
   Антон втянул в себя воздух.
   - Бесполезно. Пробовал, - прежним, словно стертым голосом произнес он.
   Листопад облизнул губы: - Так шо ж ты тут разлегся? В больницу надо срочно! Может, минута дорога. Я выскочу, машину стопорну. И матери позвоню.
   - Матушка в санатории. И вообще не гони пыль. Это, похоже, куриная слепота. У меня лет в двенадцать как-то было такое после истории с милицией. Тогда и к врачам водили. Говорят, от стрессов бывает. А я как раз вроде как стрессанулся. Вообще-то само должно пройти. Надо только выждать и...кой-какие процедуры. Ты меня к матушке в квартиру можешь довести? Там таблетки есть, мази.
   Антон сел на кровати и рукой принялся шарить по спинке стула в поисках одежды.
    - Отведу, конечно, - Иван поспешил подать рубаху. - И сколько ж ты так лежишь?
   Антон пожал плечами.
   - Сбился, - коротко ответил он.
   - Но хоть бы... на улицу выбрался! Люди все-таки какие-никакие. Мне бы позвонили.
   - Стоит ли больших людей из-за всякой ерунды беспокоить? Да еще когда они в несчастье! - с той же насмешкой отреагировал Антон.
   Иван озадаченно потряс головой.
 
   * Дождь кончился. Машин на пустынной улице не было вовсе. Иван медленно шагал, обходя лужи, а Антон с шарфом на глазах шел чуть сзади, положив руку ему на плечо.
   Они шли к набережной Лазури через заброшенные деревянные дворы, - жильцов отселили, а начало строительства многоэтажного дома затягивалось.
   Разговор странно не клеился. На все вопросы Антон отвечал односложно, словно через силу.
   Иван поначалу списал непонятную недоброжелательность дружка на пережитое потрясение. Но потом его кольнула нехорошая догадка, и он в свою очередь замолчал, все чаще вполоборота вглядываясь в угрюмого слепца.
   Так в молчании они прошли мимо полуразрушенной церкви, на куполе которой покачивались на ветру молодые березки, и по скользкой тропинке через запущенный сад поднялись на набережную, перешли через пустую дорогу. Антон нащупал металлический парапет, отпустил плечо пов о адыря. Теперь цель была близка. Впереди, метрах в трехстах, к набережной примыкал деревянный мост через Лазурь, а сразу за ним в ближайшей многоэтажке находилась квартира Негрустуевых. Держась за парапет, а затем перила моста можно было добраться едва ли не до самого подъезда. - Иван, - прежним бесцветным голосом произнес Антон. - Ты давно в комитет стучишь?
   Листопад съежился.
   - Значит, шорох тогда не показался, - сообразил он.
   - Так получилось. Искал, чтоб проститься...Что скажешь?
   Иван промолчал.
   - А разговоры, что мы вели, - тоже в контору сливал?
   - Та пошел ты! - голос Листопада булькнул.
   - Пойду, не сомневайся. Спасибо, что проводил. Дальше как-нибудь доберусь. Только хочу на прощание сказать. Я ведь, Иван Андреевич, себя по тебе мерил. В записной книжке твоя фамилия первой стояла. Так вот, можешь считать, - вычеркнул. Перебирая руками перила, слепой двинулся к мосту.
   - Еще кому рассказал? - выдавил Иван.
   Антон засмеялся - злым, уничижающим смехом.
   - Пока никому. Но это дело времени. Предупрежу, конечно, чтоб другие не вляпались, - он приостановился. - Представляю, что с тобой станется, когда все узнают, что бесстрашный Листопад - обычный комитетовский стукачок. Оттого, впрочем, и бесстрашный.
   Даже не смыв с лица злорадную усмешку, Антон деревянной походкой двинулся дальше.
   Посеревший Иван остался стоять. Он и так знал, что человек, о котором пройдет такой слух, обречен жить в атмосфере плохо скрываемой гадливости. Разве что Вика не отступится. Хотя, пожалуй, и она. Она ведь любит его такого, всесокрушающего. Надо бы все-таки остановить, попробовать объясниться.
   Он поднял голову и - обомлел.
   Навалившийся на парапет Антон продвигался вперед, рассчитывая уткнуться в перила моста.
   Но он ни во что не уткнется. Очевидно, днем шли какие-то дорожные работы, и впереди парапет вместе с частью тротуара оказался разобран. Раздолбаи побросали все как есть и ушли, даже не огородив, - должно быть, торопились к закрытию винного. И вместо моста слепого ждал десятиметровый обрыв, под которым навален острый речной булыжник, едва покрываемый вялой волной заболоченной, умирающей речушки.
   Оставалось десятка полтора метров. И Антон Негрустуев неуклонно, шаг за шагом, уменьшал это расстояние.
   Не меняя темпа, словно заведенный, двигался он навстречу неизбежному.
   Человек, узнавший страшную Иванову тайну, сам шел в пропасть. Единственный из друзей, к которому он нешуточно привязался. Но и единственный, кроме разве Осинцева, кто мог бы разом порушить Иванову жизнь. Последние пять метров, и проблема вместе с ним рухнет в пропасть.