Данилюк Семен. Сделай ставку - и беги, Москва бьет с носка

   Он выбежал вслед за бабой Груней.
   Вадичка меж тем не разбирая швырял в рюкзак вещи. При виде Антона с зубной щеткой остолбенел:
   - Ты чего-й-то?
   - Зубы почистить.
   - Ну, ты сынок. Да если сейчас сюда Плеве эти навалятся, они тебе монтажками так их начистят, что аж засияют. В кучке.
   - Все равно Ивана пока нет. Слушай, а если его не найдут? Мало ли куда мог.
   - Ему же хуже, - огрызнулся Вадичка. - Сам виноват. Я, что ль, чужими носами закусываю? Да я потомственный, можно сказать, вегетарианец. Вяжется в каждую свару, каннибал хренов. Отморозок! А другим потом того и гляди башку пооткручивают.
   Вадичка остервенело затянул рюкзак. - Ты чего, бросить его, что ль, предлагаешь?! - догадался Антон.
   - Бросить, не бросить! Туфту городишь. На том свете благородства нет. Слышал же, с минуты на минуту будут. А тогда!.. О! Ты их рожи видел? Ноги делать надо, понял? Так идешь?
   - Ох, и сука ты, Вадичка! - протянул Антон, не слишком впрочем удивившись. - Лучше быть живой сукой, чем мертвым идиотом... Да что с тобой говорить, прибабахнутым? Подхватив рюкзак, Непомнящий выбежал в сени. Антону послышался щелчок машинной дверцы.
   Листопад объявился минут через десять, взъерошенный, - в сопровождении страдающей Клавы и бабы Груни.
   - Вещи твои собраны, - кивнул на рюкзак издергавшийся Антон. Рядом с рюкзаком Иван узрел пару приготовленных ломиков. Усмехнувшись, присел к столу:
   - А где этот гарун? Успел дёру дать?
   - Вестимо.
   - Вообще-то стоило бы помахаться. Да и работу не доделал. К самому финишу подобрался.
   - Да Вы соображайте! - вскинулась Клава. - Они ж бандюги несусветные. Очень Вас прошу, Иван Андреевич. Ну, для меня.
   - И для меня, - поддакнула баба Груня.
   - Пора, пора, Ванюша, - Антону послышался отдаленный гул тракторных моторов, и внизу живота неприятно заныло.
   Вбежал Михрютка:
   - Черт, кто-то машину пытался угнать, - все провода наружу.
   - Известно кто, - Антон матернулся.
   - Еле завел. На пяти тракторах, пьяные. Давайте живей. А то и меня с вами зараз порешат.
   - Ну, шо ж, Кутузов тоже отступал, - Листопад нарочито-неспешно докурил, закинул рюкзак:
   - Бывай, баба Грунь.
   - Бывай, сокол, - баба Груня, не таясь, перекрестила своего любимца, поцеловала. Вслед за ним Антона.
   Когда залезли в кабину, запричитала Клава:
   - Ванечка, родимый! Мужичок мой желанный!
   - Полно блажить, Клавдия! - Листопад заметно смутился. - Другого хахеля найдешь.
   - Да найду, конечно. Как не найти! Только где ж я второго такого Ванечку отыщу? - могучая бригадирша совершенно разрыдалась.
   Лайба рванула и запрыгала вдоль деревни. Сразу за околицей в свете фар метнулась чья-то тень.
   - Вот он! - распознал Антон.
   - Ну-ка притормози, - потребовал Листопад. Встал на подножку. - Эй, паскудник!
   Обрадованный Вадичка выскочил из кустов. Не теряя времени, вспрыгнул на колесо, готовясь перемахнуть в кузов. Но оказался безжалостно сбит ударом Листопадовского каблука.
   -Шо? Машину не смог завести? - Не смог. - Ох, и пакостник же ты, Непомнящий! Как жить-то станешь? - Не о том мысли, как жить, а о том, чтоб выжить, - Вадичка вновь попробовал забраться в кузов, но Листопад ухватил его за ворот, тряхнул. - Даже не думай. В этот автопробег я тебя не возьму. Так что возвращайся-ка лучше к бабе Груне.
   - Убьют ведь, - всхлипнул Вадичка, все еще надеясь на милосердие. Но жалости к себе не уловил. Потому немедленно перешел на шантаж. - А с вас потом в ректорате спросят, куда, мол, Вадичку подевали. А Вадички незабвенного уж и в живых не будет. И батяня не простит.
   - Да кому ты нужен? - не поверил Листопад. - Сгинешь - вони меньше. Думаю, даже собственный папаша свечку поставит. Он же с таким сынулей сам как на пороховой бочке. Да ведь и не сгинешь. Ты ж, как всегда, не при делах. Нас с Антоном охаешь да выплывешь. Так шо ништяк - выскребешься. Жми, Михрютка!
   Листопад со злостью захлопнул кабину.
   - Может, все-таки?.. - Михрютка медлил. - Какой-никакой...И знает много всякого.
   - Ты сам тронешь или мне сесть?
   Михрютка отжал сцепление.
   На полупустой утренней станции они еще двадцать минут в волнении ждали запаздывающего поезда, беспрестанно поглядывая назад, на дорогу: не показалась ли тракторная колонна. Так в войну раненые, ожидающие санитарного эшелона, с опаской ждали появления прорвавшихся вражеских танков.
   И, уже когда поезд дернулся, натужно набирая скорость, Антон то ли увидел, то ли привиделись ему горизонтально лежащие клубы дыма.
   Поезд проходил мимо Удвурина. Не отрывавшиеся от окон Антон и Листопад одновременно разглядели бредущего по утреннему селу дядю Митяя - в окружении механизаторов. Похоже, День Никиты продолжался.
   Через сутки они добрались до Твери. И как же далеко, даже не в прошлом, а будто бы в небывалом остались и блудливый председатель товарищ Фомичев, и грозный молодожен Михрютка, и колядующий дядя Митяй, и убежденная атеистка баба Груня, и крутой бабец Клава. Вот только занозой засела в Антоне его несостоявшаяся любовь и - выжигала все изнутри. Ну, да что там? Время лечит. А пока первую, самую жгучую боль залижет безотказная Жанночка Чечет.
 
   Златовласка
 
   Когда Антон вошел в квартиру, из спальни доносился наполненный нетерпением материнский голос, - Александра Яковлевна, как обычно, подвисала на телефоне. - Если я говорю, ты слушай, а не увиливай, - напористо произносила она. - Потому что через меня с тобой говорит партия. У тебя уже два поражения на выезде. Чем можешь оправдаться? Только не начинай опять про судейство необъективное, про травмы всякие. У всех травмы. У меня у самой почечные колики. Обком профсоюзов давно раскусил твои штучки-дрючки.
   "Похоже, ткачиху-бабариху на спорт кинули", - догадался Антон.
   - Теперь поговорим по персоналиям, - со вкусом выговорила Александра Яковлевна. Было заметно, что последнее, "умное" словцо очень ей нравилось. - В ворота Лукасика поставь. А я говорю, - Лукасика. Народ его любит. Потом этот у тебя на правом краю, как его? Который в последней игре пендаля не забил. Орехов, да? Чего он все там крутится? Место, что ль, прикормленное? Аж всю траву истоптал. Так ты его перекинь на левый. Может, оттуда забьет? Что с того, что там Кедров? Это с хохолком который? Потеснится. А то местами поменяй. Мало ли что левша. Скажешь-сделает. Я вон тоже ВПШ пока не закончила. А поставили - справляюсь. И ты справишься. А не справишься, будем поправлять. Крепким партийным словом.
   В соседней комнате бросили на рычаг трубку, и на пороге появилась Александра Яковлевна. Одетая к выходу.
   - Вернулся? - обрадовалась она при виде сына. Чмокнула в торопливо подставленную щеку. Огорченно покачала головой. - Глазища-то аж запали! Ох, Антошка, когда ж ты в жизни укореняться начнешь? Мотает из стороны в сторону. Матери один страх ждать, чего отчебучишь. На юриста зачем-то пошел. А что юрист? Подай-принеси. Ведь могла бы на приличный факультет пристроить, чтоб потом в жизнь легче вписаться. Так нет, сам всех умней, - при виде кривой ухмылочки на лице сына она почувствовала привычное раздражение. - И нечего морду воротить, когда мать говорит. Всё умней старших себя мнишь. А прибабахи мальчишеские скоро пройдут. И вперед вырвутся те, кто общую тенденцию подхватит.
   - А кто не подхватит? - ехидно поинтересовался Антон. - Те - в шлак уйдут, по пивным рассосутся. Особенно которые со смехуёчками прожить хотят! - отчеканила Александра Яковлевна. - Только у тебя вот так-то - бочком прожить, не выйдет. Не позволю! Либо ты с нами, либо - извини, подвинься! Такова позиция марксизма! - Господи, матушка, марксизм-то тут причем?! Ты б лучше о футболе судила, - простонал Антон. - Думаешь, если тебя как передовую ткачиху-бабариху в президиумы сажают, так это и есть марксизм? А мне так твои президиумы да блатные коны даром не нужны. Сам знаю, чего хочу, и сам добьюсь.
   Мать и сын и сами не заметили, что, едва встретившись, втянулись в обычную горячую перепалку, в которой никто не хотел уступать. Последняя фраза Антона Александру Яковлевну зацепила особенно сильно.
   - Все вы на словах сам с усам, - сквозь зубы процедила она. - А на деле я тебе так скажу: забрался на материнский хребет, так не колоти по нему. Отобьешь, на чем сидеть станешь? - Насчет хребта не переживай. Обойдусь как-нибудь. - Так обходись, раз такой нигилист! Но и мать пока не лишняя, хоть и дура. Или забыл, как тебя со вступительного экзамена выгнали?
   - Это сперва выгнали. А потом спохватились: пятерку поставили.
   - Так это не тебе, голубчик! Это мне поставили! - уязвленная пренебрежением сына, Александра Яковлевна больше не сдерживалась. - Потому что вовремя людишек нужных подключила. А если б не помогла, где б ты щас был без ткачихи-бабарихи? В армии разве.
   Антон пристыженно покраснел. Потому что ударила мать в самое больное его место. Его действительно бесцеремонно провалили на вступительном экзамене по литературе. За то, что во время ответа затеял спор с преподавателем, - можно ли считать Радищева писателем. Выйдя, он позвонил матери. Ни о чем, конечно, не просил. Просто проинформировал. На другой день, зайдя в приемную комиссию забрать документы, обнаружил свою фамилию в списке принятых. С матерью об этом они никогда не говорили. Но ведь понимал, что не просто так изменилась оценка. Да и сам он совсем не просто так позвонил. Потому что для энергичной Александры Яковлевны звонок сына должен был стать - и стал - руководством к действию. Проявленное тогда малодушие, в котором сейчас его уличили, давно уже терзало Антона.
   По насупившемуся его виду мать поняла, что в запале сказала лишнее. Она примирительно потянулась обнять сына. ишьсяза матьд Листопада заставлял мучительнон. нной неожиданной горячности:
   - Ладно, это я по-семейному, без претензий. К кому на самом деле и обратиться в случае нужды, как не к матери?
   Но Антон, похоже, так не считал. Он увернулся от материнской руки.
   - В сущности, ты права: нельзя за чужой счет существовать. В жизни самому надо состояться. И чтоб позицию иметь, - это тоже заслужить надо, - голос его предательски дрогнул. - В общем я, пожалуй, ухожу из дома.
   - То есть как это уходишь? Куда еще? - опешила Александра Яковлевна, - такого даже от своего непредсказуемого сына не ждала.
   - Пока не знаю. Или в общагу, или сниму где-нибудь комнатенку. На прокорм заработаю, - я уж несколько раз на мелькомбинате мешки разгружал, потом как-то вагоны на узловой. Прилично платят. Десятка за ночь. А чего? В Швеции, я читал, - до восемнадцати дорос, - пожалте на выход из родительского дома. Докажи, чего сам можешь. Считаю это правильным. Чтоб потом некому попрекать было.
   - Давай, давай. Опозорь мать перед всем городом, будто шведку какую. Она ж у тебя заслужила... Ну, будет кукситься, Тошка, - Александра Яковлевна дотянулась-таки до сына, потрепала по щеке. -Попрекнула сгоряча. Бывает. Но какие меж нами счеты? Я просто к тому, что добрей бы надо. А то сидишь тут...мизераблем. А пора бы повзрослеть. Кончать эту свою...
   - Фронду, - мрачно подсказал Антон.
   - Во-во, кончать в Фронду эту, - примирительно хохотнула Александра Яковлевна и вышла из квартиры, как и положено партийному руководителю, оставив последнее слово за собой.
   * Вика выпорхнула из арки и с разгону уткнулась носом в чью-то грудь.
   - Шо ж ты летишь, как шаровая молния? - послышался сверху знакомый насмешливый голос.
   - Ты? - ошеломленно отреагировала девушка. Тут же лицо ее приобрело равнодушное выражение. - Извини, но я в училище опаздываю. Неожиданной ее холодности Листопад удивился. Даже если встреча ей почему-то неприятна, с собственным спасителем так не разговаривают - хотя бы из вежливости. - Я к тебе. Узнал адрес. Захотел увидеть.
   - С чего бы? - Вика демонстративно глянула на часики. - Ладно, раз уж пришел, проводи до остановки. Подхватив Ивана под ручку, повлекла его по направлению к дороге.
   - Чего молчишь, кавалер? Хвастайся, как провел месяц?
   - В колхозе.
   - Это знаю. Вадичка не поленился позвонить. Рассказал, что ты там очень даже не скучал. Она требовательно подняла глаза, ожидая оправданий.
   - Скучал. По тебе, - коротко ответил Иван. - Всё остальное - из другой жизни.
   - Ну, раз из другой жизни...То и у меня другая жизнь, - она разочарованно высвободила локоток. - Спасибо, как говорится, что проводили. И - засим привет дояркам, свинаркам или кто там еще у тебя?...Ой, мой! Не успела.
   К остановке, до которой оставалось еще метров двести, громыхая, вывернул из-за угла трамвай с большой цифрой "9" на крыше.
   - Подождем. Следующий придет.
   - Опоздаю на сольфеджио, не пустят. У нас строго.
   - Тогда не опоздаем! - Иван осмотрелся в поисках попутки. Но улица была пуста.
   - Здесь такси днем с огнем не найдешь, - безнадежно произнесла Вика.
   Глаз Ивана злодейски закосил. Он запустил руку в карман, вышел на рельсы. Водитель тронувшегося трамвая предостерегающе затрезвонил.
   Иван вытянул перед собой ладонь с зажатой красной книжицей, дождался, пока трамвай остановится, не терпящим возражения жестом потребовал открыть переднюю дверь, что озадаченный водитель и сделал.
   - Прошу, - Иван подсадил Вику, влез сам. Трамвай оказался заполнен народом.
   Водитель продолжал выжидающе глядеть на подсевшего незнакомца. Чем Листопада рассердил: - Ну, чего смотришь? Не видишь, опаздываем? Езжай. А то придется в депо сообщить, что сажаешь в неположенном месте "левых" пассажиров. Водитель ошарашенно тряхнул головой и потянул от себя ручку.
   Иван убрал книжицу назад в карман. Вика фыркнула, - успела разглядеть мелькнувшую надпись - "читательский билет". Пассажиры меж тем продолжали рассматривать диковинно возникшую пару.
   - Не отвлекайтесь, товарищи! - доброжелательно произнес Иван. - Продолжайте следовать в заданном направлении. Не выпуская Викину ручку, он протолкался к задней площадке. На двух последних креслах распивали "Жигулевское" четверо парней - изрядно под шафе. Чувствовали они себя вполне вольготно, - по притихшему трамваю витал благодушный матерок. Подле стояли две пожилые женщины с хозяйственными сумками,
   - Та-ак! Это шо за распивочная в общественном месте? - определился подошедший Иван. - Ну-ка, весельчаки, давайте кто-нибудь уступим место девушке. Не задерживаем. Ей рожать скоро. Оценивающе оглядел стройную Викину фигурку:
   - Может, уже через два-три года.
   Нетерпеливо похлопав по плечу, он заставил подняться крайнего.
   - Ну а ты шо сидишь, как неродной? - обратился Иван к тому, что у окна. - Или не видишь, шо нас двое?
   Парень хмуро оглядел его снизу вверх.
   - Тебе что, тоже рожать?
   - Постыдись, недоросль, - Листопад горько покачал увесистым кулаком. Махнув рукой, парень следом за приятелем освободил место.
   Заботливо пропустив к окну Вику, Иван, нахмурившись, повернулся к двум другим - притихшим на соседнем сидении.
   - Ну шо, так и будем слов не понимать?
   Не дожидаясь дальнейшего, оба поднялись и следом за приятелями принялись пробиваться в середину салона, - подальше от нахального здоровяка.
   - Прошу! - Иван любезно усадил уставших женщин, плюхнулся рядом с Викой. - Мир? - он примирительно протянул ей лапу. - Еще чего? - Вика гордо отвернулась к окну, едва удерживаясь, чтоб не прыснуть.
   Но Листопад уже прищурился в предвкушении новой забавы. Рядом с ними возле подвешенного кассового полуавтомата суетился мужичонка с рюкзаком. Зажав в руке трехкопеечную монетку, он нерешительно заглядывал то в прорезь, то в широкое отверстие рядом.
   Иван участливо склонился к нему.
   - Проблемы?
   - Да вот, - мужичок неловко ткнул в полуавтомат. - Не приходилось сталкиваться. Я вообще из Рамешковского района...Раньше-то кондуктор вроде.
   Иван понимающе кивнул.
   - Помогу, - интимным голосом пообещал он. - Значит, так. Вот в эту щелку опускаешь монетку. Потом - отверстие видишь? К нему надо наклониться и произнести фамилию и докуда едешь. После чего жмешь вон на рычажок и - вылетит билет. Понял?
   - Да, - мужчина облизнулся, осторожно опустил монетку в прорезь, нагнулся. Вопросительно поглядел на советчика. Тот подтверждающе кивнул.
   - Анисин! - он сбавил голос, смущенно загородился ладонью и шепотом закончил. - До кождиспансера.
   Дернул ручку, вытащил отрезанный билет, оглядел с восхищением:
   - О как шагнуло. Наши услышат - не поверят.
   Больше сдерживаться Вика не могла. Уткнувшись в ладони, она сотрясалась от хохота.
   Мужская рука обхватила ее за плечо и с силой притянула к себе. Смех оборвался.
   - Не отпущу, - хриплым голосом прошептал Иван. - Не отпускай, - придушенно согласилась она.
   

* * *

   На низком старте
 
   * В феврале 1985 года на Ученом Совете Перцовского сельскохозяйственного института состоялась защита на соискание ученой степени кандидата технических наук Иваном Андреевичем Листопадом. Защита привлекла к себе внимание, что для кандидатских диссертаций вообще-то редкость. Прежде всего звучной фамилией соискателя - Листопад, сын покойного корифея Андрея Ивановича и, что важнее, - племянник вице-президента Академии наук Петра Ивановича. Но главное, что подогревало всеобщее любопытство, - исследование представляло собой не очередной "кирпич" в ряду прочих безликих в своей похожести диссертаций- "однодневок", но оказалось истинно незаурядным. И даже, по единодушному мнению рецензентов и оппонентов, при некоторой снисходительности к оформлению вполне могло бы потянуть сразу на докторскую степень. Во всяком случае экономический эффект от предлагаемых новшеств в случае их внедрения обещал составить оглушительную цифру. Пара черных шаров, обнаруженных при подсчете, только добавила популярности диссертанту. При несомненно высоком уровне исследования черные шары не могли означать ничего иного, как появление завистников. Завистники же, как известно, -вернейший симптом преуспевания .Стало очевидно, что в науку пришло новое, серьезное имя.
   Самого Ивана, правда, сильно смущала неопределенность с дальнейшим трудоустройством. Но здесь же, на банкете, решилось и с этим. Первый оппонент, проректор Плехановского института, предложил Ивану место старшего преподавателя на кафедре сельхозмашин. Осталось "задробить" результаты у дядьки, из-за болезни не присутствовавшего на защите, и - перебираться в Москву. Постылая тверская ссылка, похоже, подходила к концу. Разгоряченный выпитым, весь в комплиментах и поцелуях (как сказал бы Вадичка, - возбужденный легким петтингом), Иван добрался до дядькиной квартиры. Требовательно позвонил. Умиленно услышал дробот босых ножек. Таечка, в ожидании брата-триумфатора ,не спала. Потому, едва услышав звонок, как была, в ночной, до пят рубашке, бросилась к двери. Хотя за месяц до того в семье торжественно отметили Таечкины шестнадцать лет, совершеннолетие мало изменило ее. Она оставалась той же порывистой худенькой девочкой с распахнутыми глазенками, какой была и в десять, и в тринадцать. Торопясь, она отперла засовы, ойкнула и обмерла: на пороге висела в воздухе огромная, составленная из многих букетов мокрая охапка, из-под которой торчали длиннющие ноги.
   - Получай! - произнесла охапка, и в ту же секунду на завизжавшую Таечку обрушился водопад, заливший ее водой и цветами.
   - Ванюшка, чертеняка, дай немедленно поцелую, - Таечка, выскочив из цветов, требовательно приподняла ручки и, подпрыгнув, повисла на брате. Он подхватил ее, подбросил осторожно, как подбрасывают большого плюшевого мишку, поднес к лицу, чмокнул в носик.
   - В губы, в губы! - требовательно потянулась Таечка. Но Иван с изменившимся лицом вернул сестру на пол. Вслед за его взглядом Таечка скосилась на зеркало и - запунцовела: сквозь вымокшую ночную рубашку просвечивало голенькое тело формирующейся женщины.
   - Подумаешь! Мог бы и не заметить, - бессмысленно приложив руки к груди, Таечка просеменила к своей комнате, на пороге обернулась. - Хоть и хам, а все равно поздравляю!
   Она поспешно юркнула за дверь, тем более, что в коридор уже выходил сам Петр Иванович, с шеей, укутанной шерстяным шарфом.
   При виде дядьки племянник вытянулся, взбросил руку к несуществующему козырьку. - Знаю, знаю! - дядя Петя с отеческой улыбкой полководца, обрывающего рапорт отличившегося в бою, замахал руками. - Проходи! Целовать не буду, чтоб не заразить. И даже о черных шарах знаю. Один сам попросил кинуть. Для перцу! А вообще молодец - неплохая работа.
   С удовлетворением уловил разочарование Ивана.
   - Очень неплохая. Отец бы гордился, - уточнил дядька.
   - Надеюсь, самочувствие позволит рюмашку-другую? - Иван, зайдя вслед за дядькой в гостиную, выудил прихваченную бутылку "Камю".
   - Да самочувствие как раз на поправку, - дядя Петя сорвал шарф, с видимым наслаждением обтер раскрасневшуюся шею. - Завтра выхожу на работу. А на защиту не приехал специально, чтобы не раздражать. Времечко после смерти Брежнева больно стремное. Все друг за другом приглядывают. Конечно, не прежняя Андроповщина. Но все равно с твоей стороны умно, что от банкета отказался. А вот в ВАКе проконтролирую, чтоб без сбоя. Больно мне второй шар не понравился. И чей бы это шар? Не догадываешься? - Да пошло оно, голову забивать! - Ваня разухабисто разлил коньяк по рюмкам, приподнял свою и залпом опрокинул. - Собака лает, наш, Листопадовский, караван идет. Нет времени на каждую козявку оглядываться.
   Прищуренный дяди Петин глаз стреножил разогнавшегося Ивана .
   - Эва, как лих. Ну-ну, - Петр Иванович прищурился. - Тогда, вижу, пора перейти к делу. Знаю, что в Плехановку пригласили. Что полагаешь?
   - Думаю согласиться, - вообще-то Иван не думал согласиться. В том смысле, что даже не раздумывал, - в двадцать пять лет попасть на престижнейшую столичную кафедру, - ответ виделся очевидным. И все-таки фразу эту "думаю согласиться" он произнес неспешно, - ведь почему-то дядька об этом спросил. - А ты что, не советуешь?
   - Не то, чтобы не советую, - не позволю, - Петр Иванович отхлебнул коньяку, поморщился удовлетворенно, неспешно, будто не замечая раздражения племянника, потянулся за ломтиком заветренного лимончика и, обнюхав, опустил в запрокинутую глотку. Иван ждал. Петр Иванович, морщась от кислоты и удовольствия, жевал, хрумкая и причмокивая. Он тоже ждал и краем слезящегося глаза наблюдал за закаменевшим племянником.
   - Научился терпеть, - отметил наконец Петр Иванович, будто тест принял. - А вот ответь-ка мне, племяш, что для тебя главнее: постижение истины или фимиам в случае успеха? От чего больше кайф испытываешь? Только откровенно.
   - Так от всего!
   - Во-о! - дядя Петя прихлопнул себя по коленям, будто только что получил доказательство собственной гипотезы. - Именно! Весь ты здесь. Андрей, отец твой, без вопросов бы, - "не мешай исследовать"; я, за что бы ни брался, всегда конечный результат просчитывал. А потом уж и брался, если сальдо выходило положительное. А тебе всё сразу подавай!
   - И что с того? - Иван нахмурился.
   - Да то, что не вписываешься. Вот скажи, зачем хочешь в Плешку?
   - Понятно зачем. Москва! Опять же на виду. Еще годик-другой и - на доктора выйду. Сам говорил.
   - А вот не ври! Говорил, что через пару лет можешь до докторской довести, а чтоб доктором стать, - это, извините, кукиш!.. Что глядишь? Не понял?
   - Ты хочешь сказать?..
   - Именно! Да в Москве на доцента на десять лет вперед очередь расписана. А уж двадцатипятилетних докторов - такого не было и, поверь мне, не будет. Не теоретическая физика! Можно, само собой, если ты истый жрец науки, корпеть лет десять, набирать вес в статьях, на конференциях. В тридцать пять квартирка где-нибудь в Чертаново обломится, если, конечно, к тому времени обженишься. Под сорок, глядишь, и - "остепенишься", а лет в сорок пять - молодым профессором станешь. Желаешь так?
   - Еще чего! - твердо отреагировал Иван: понятия "сорок пять" и "молодой" в нем решительно не совмещались. Как сладкая водка.
   - А чего желаешь?
   - Сказал же, всего!
   - Тогда возвращайся в Перцов.
   -К-куда? - Иван поперхнулся.
   - В Перцовский сельхозвуз. Назад к Демченко. Для начала на должность и.о. доцента. Наберешь вистов. А через два-три года и защиту организуем. Я им под это докторский Совет пробью. Станешь первым перцовским доктором. Своих-то претендентов не густо - не Москва. А кто объявится, отошьем влегкую.
   - Первый доктор на деревне? - съязвил Листопад. Он чувствовал себя глубоко обиженным. Будущее в двадцать пять исчисляется в сутках. Отдаленное - в месяцах. Все, что лежит за пределами двенадцати месяцев, представляется смутным и недостижимым, как галактика. И вот теперь никто другой, как дядька - ближайший человек, беззастенчиво рушит его, Ивана, блестящую будущность, зачем-то вновь отсылая в глухую провинцию. Иван силился понять, что руководит дядькой, не мог и - оттого мучился. Петр Иванович, пряча улыбку, всматривался в поджатые губы племянника, - читать мысли юного честолюбца было просто и весело. - Пойми, Ваня, в Москву не вползают. Ее удивить надо. Удивишь - тогда и завладеешь. А доктор из провинции, которому и тридцати нет, никому ничего не должный и никому не перешедший дорогу, - это сильный ход! Такого, как джокера из колоды, при случае на престижную кафедру кинуть можно. И никто не рыпнется. А, пожалуй, и с этим не стоит торопиться, - прикинул он, чем еще больше напугал Ивана. - Завкафедрой тоже не уровень. До пенсии застрять можно. Если все пойдет как задумано, после защиты докторской подготовлю под тебя институтик где-нибудь на Кубани. А уж оттуда - лет еще через пяток - тебе и в Москве цена другая будет!
   - Куда уж выше. Рази что прямо в Политбюро, - огрызнулся Иван.