Страница:
– Здесь ты заблуждаешься, мой дорогой Бертран, – возразил Карл. – Все знают, что нрав у меня мирный, что по характеру я нисколько не похож на моего отца Иоанна и брата моего Филиппа.[101] Все думают, что я не иду на врага из трусости, ибо короли Франции по обыкновению бросаются туда, где враг. Но разве же это чудо повиновения не должен свершить признанный храбрец, прославленный воин, человек безупречной репутации? И человек этот – Бертран Дюгеклен.
– Неужели я, сир?! – воскликнул рыцарь, глядя на короля расширенными от изумления глазами.
– Да, ты, и только ты, ибо всем, слава Богу, известно, что тебе нравится опасность, и, если ты избегаешь ее, никто не заподозрит тебя в трусости.
– Сир, все, что вы говорите, лестно для меня, но кто заставит подчиняться мне всех этих сеньоров, всех этих рыцарей?
– Ты, Бертран!
– Вряд ли, сир, – ответил рыцарь. – Я слишком маленький человек, чтобы отдавать приказы вашей знати, половина которой по происхождению благороднее меня.
– Бертран, если ты хочешь мне помочь, служить мне, понять меня, то я поставлю тебя над всеми этими людьми.
– Вы, сир?
– Да, я, – подтвердил Карл V.
– И что же вы сделаете?
– Я назначу тебя коннетаблем.
– Ваша светлость шутить изволит, – усмехнулся Бертран.
– Нет, Бертран, я не шучу, – возразил король. – Наоборот, я говорю серьезно.
– Но, сир, меч, украшенный лилиями, обычно может сверкать лишь в руках принцев.
– В этом и заключается несчастье народов, – заметил Карл, – потому что принцы, которым вручается этот меч, получают его в знак своего высокого положения, а не как награду за труды. Владея этим мечом, так сказать, по праву рождения, но не получая его из рук своего короля, они забывают о тех обязанностях, какие это налагает на них. Тогда как ты, Д юге клен, каждый раз, вынимая этот меч из ножен, будешь вспоминать о короле, который его тебе вручил, и тех наказах, что он тебе дал.
– Дело в том, сир, что если мне когда-нибудь будет оказана подобная честь… – начал Дюгеклен. – Но нет, это невозможно…
– Почему же?
– Нет, невозможно! Это нанесет ущерб вашему величеству. И мне не пожелают подчиняться, ибо я не знатный сеньор.
– Повинуйся только мне, – сказал Карл, придавая лицу выражение твердой решимости, – а заставить повиноваться остальных – моя забота.
Дюгеклен недоверчиво покачал головой.
– Послушай, Дюгеклен, не думаешь ли ты, что нас бьют потому, что мы слишком храбрые? – спросил король.
– Право слово! – воскликнул Дюгеклен. – Признаюсь, я об этом никогда не задумывался, но, думая сейчас об этом, полагаю, что согласен с вашим величеством.
– Ну, храбрый мой Бертран, это значит, что все будет хорошо. Мы не должны пытаться разбить англичан, мы должны постараться изгнать их, а для этого, Дюгеклен, не надо давать сражения, не надо; все, что требуется, – это отдельные бои, схватки, стычки. Надо постепенно, по одному, уничтожать наших врагов всюду – на опушке леса, на переправах, в селениях, где они останавливаются на постой; это займет больше времени, я понимаю, но так будет надежнее.
– О Боже мой, разумеется, вы правы! Мне известно об этом, но ваша знать ни за что не захочет вести такую войну.
– И все-таки, во имя Святой Троицы, надо добиться, чтобы знать приняла участие в подобной войне, если два таких человека, как король Карл V и коннетабль Дюгеклен пожелают этого.
– Для этого необходимо, чтобы коннетабль Дюгеклен обладал не меньшей властью, нежели Карл V.
– Ты получишь королевскую власть, Бертран, я предо ставлю тебе право даровать жизнь и обрекать на смерть.
– Хорошо, я получу право над вилланами.[102] А как быть с сеньорами?
– И над сеньорами.
– Подумайте, сир, ведь в армии служат и принцы.
– Право над принцами и сеньорами, над всеми. Слушай, Дюгеклен: у меня три брата[103] – герцоги Анжуйский, Бургундский и Беррийский. Так вот, я делаю их не твоими лейтенантами, а твоими солдатами; это заставит других сеньоров повиноваться, и если один из них нарушит свой долг, ты поставишь его на колени там, где он его нарушил, призовешь палача и велишь отрубить ему голову как предателю.
Дюгеклен с изумлением смотрел на короля Карла V. Он ни разу не слышал, чтобы столь добрый и кроткий государь говорил с такой твердостью.
Король взглядом подтвердил все, что выразил словами.
– Что ж, государь, я согласен, – сказал Дюгеклен. – Если вы предоставляете мне такие возможности, я буду повиноваться вашему величеству, попробую.
– Да, славный мой Дюгеклен, – сказал король, кладя руки на плечи рыцаря, – ты не только попробуешь, но и добьешься успеха. А я в это время займусь финансами, пополню казну, завершу постройку замка Бастилии,[104] прикажу надстроить стены Парижа или лучше возведу новые. Я заложу библиотеку,[105] ибо надо питать не только тело человека, но и его ум. Мы варвары, Дюгеклен, которые занимаются тем, что снимают ржавчину с доспехов, не помышляя о том, чтобы заставить сверкать свой разум. Презираемые нами мавры – это наши учителя, ведь у них есть поэты, историки, законодатели, а у нас нет.
– Это правда, сир, – согласился Дюгеклен, – хотя, по-моему, мы и без них обходимся.
– Да, обходимся, как Англия обходится без солнца, ведь у нее нет иного выхода, хотя это вовсе не означает, что без солнца может обходиться Франция. Однако если Господь продлит мои дни, а тебе, Дюгеклен, придаст мужества, мы с тобой дадим Франции все, чего ей не хватает, а чтобы дать Франции то, чего ей не хватает, сначала необходимо дать ей мир.
– А главное, нам надо найти способ избавить Францию от наемных отрядов, – подхватил Дюгеклен, – отыскать его может только чудо.
– Так вот, чудо это свершит Бог, – сказал король. – Мы с тобой слишком истовые христиане, и у нас слишком добрые намерения, чтобы он не пришел нам на помощь.
В этот момент в дверь осмелился заглянуть доктор.
– Сир, вы забыли о двух рыцарях.
– Ах да, верно! – воскликнул король. – Это потому, как вы сами, доктор, понимаете, что мы с Дюгекленом были заняты мыслями о том, как превратить Францию в первую державу мира. Теперь пригласите их.
Оба рыцаря тут же вошли в залу. Король подошел к ним. Забрало было поднято только у одного; его король не знал, но улыбка, которой он встретил рыцаря, от этого не была менее благожелательной.
– Это вы, рыцарь, просили о встрече со мной по исключительно важному делу?
– Да, сир, – ответил молодой человек.
– Тогда, добро пожаловать, – сказал Карл.
– Не торопитесь желать мне добра, мой король, – возразил рыцарь, – ибо я принес вам печальную весть.
Грустная улыбка пробежала по губам Карла.
– Печальная весть! – вздохнул он. – Других я уже давно не получаю. Но мы не из тех, кто путает вестника с вестью. Говорите же, рыцарь.
– Увы, сир!
– Откуда вы приехали?
– Из Испании.
– Мы давно больше не ждем из этой страны ничего хорошего. Все, что вы скажете, нисколько нас не удивит.
– Сир, король Кастилии погубил сестру нашей королевы. Карл в ужасе отшатнулся.
– Он повелел убить ее после того, как опозорил клеветой.
– Убита! Моя сестра убита! – восклицал побледневший король. – Быть этого не может!
Рыцарь, который стоял, преклонив колено, резко поднялся.
– Сир, не пристало королю обижать подобными словами честного рыцаря, который претерпел много страданий, на службе своему государю, – дрожащим голосом сказал он. – Поскольку вы не желаете мне верить, возьмите перстень королевы. Может быть, ему вы поверите больше, чем мне.
Карл V взял перстень, долго его разглядывал; грудь его стала тяжело вздыматься, а глаза наполнились слезами.
– О, горе, горе! – вздохнул он. – Я узнаю перстень, ведь это мой подарок. Ну вот, Бертран, видишь? Еще один удар, – прибавил он, повернувшись к Дюгеклену.
– Сир, вам следует принести извинения этому храброму молодому человеку за ваши резкие слова, – заметил славный воин.
– Конечно, конечно, – ответил Карл. – Но он меня простит, ибо я подавлен горем и сразу не мог поверить этому, да и сейчас еще не могу.
В эту секунду к ним приблизился второй рыцарь и, подняв забрало шлема, воскликнул:
– А поверите ли вы мне, сир, если я скажу вам то же самое? Поверите ли вы мне, кого вы научили достоинству рыцаря, мне, сыну французского королевского двора, кто так сильно вас любит?
– Сын мой, Анри, сын мой! – воскликнул Карл. – Энрике де Трастамаре! О, благодарю, что ты приехал ко мне в день всех моих несчастий!
– Я приехал, сир, оплакать вместе с вами жестокую смерть королевы Кастилии. Я приехал встать под защиту вашего щита, ибо дон Педро убил не только вашу сестру донью Бланку, но и моего брата дона Фадрике.
Бертран Дюгеклен побагровел от гнева, и в его глазах вспыхнул мстительный огонек.
– Он злодей! – вскричал Дюгеклен. – Будь я королем Франции…
– То что бы ты сделал? – живо обернувшись к нему, спросил Карл V.
– Сир, защитите меня, – просил коленопреклоненный Энрике. – Спасите меня, сир.
– Я постараюсь, – ответил Карл V. – Но почему ты, испанец, приехавший из Испании, ты, так глубоко заинтересованный в этом деле, затаился, когда этот рыцарь подошел ко мне, почему молчал, когда он говорил!
– Потому, сир, что этот рыцарь, которого я рекомендую вам как одного из благороднейших и честнейших людей, известных мне, – ответил Энрике, – оказал мне большую услугу, и совершенно естественно, что я предоставил ему вполне заслуженную честь, позволив первым говорить с вами. Он вызволил меня из рук командира отряда наемников, был преданным моим спутником, и поэтому никто, кроме него, не мог рассказать обо всем королю Франции лучше, ибо он собственными глазами видел, как умирала королева Кастилии, и держал в руках окровавленную голову моего несчастного брата.
При этих словах, прерываемых слезами и рыданиями Энрике, которые, казалось, раздирали душу Карлу V, Бертран Дюгеклен тяжело топнул ногой по полу.
Энрике, прикрыв глаза железной перчаткой, внимательно наблюдал за тем впечатлением, какое произвели его слова. Их эффект превзошел его ожидания.
– Ну что ж! – воскликнул пылающий гневом король. – Этот рассказ станет известен моему народу, и да покарает меня Бог, если я тоже не выпущу на волю демона войны, которого я так долго держал на цепи в его логове. Пусть я погибну, пусть паду на труп моего последнего слуги! Пусть вся Франция погибнет в этой войне, но сестра моя будет отомщена!
По мере того как Карл V воспламенялся, Бертран все больше погружался в задумчивость.
– Король, подобный дону Педро, позорит трон Кастилии! – воскликнул Энрике.
– Коннетабль, – обратился Карл V к Бертрану, – теперь нам пригодятся ваши три тысячи копий!
– Я собрал их для Франции, а не для того, чтобы переходить с ними через горы, – возразил Дюгеклен. – Это заставит нас вести войну на двух фронтах! Все, что вы сейчас мне сказали, ваше величество, наводит меня на размышления. Пока мы будем воевать в Испании, сир, англичанин вернется во Францию и соединится с отрядами наемников.
– Тогда мы потерпим поражение, – сказал король. – Такова, вероятно, воля Божья, и на сем должны свершиться судьбы королевства! Но все будут знать, почему король Карл загубил свою судьбу. Народы погибнут, но они хотя бы примут смерть за дело, совсем по-другому праведное и совсем по-иному важное, чем война за обладание куском земли или ссора из-за посла.
– Ах, сир, если бы у вас были деньги… – вздохнул Бертран.
– Они у меня есть, – тихо ответил король, словно боясь, как бы его не услышали за стенами комнаты. – Но с помощью денег мы не вернем жизнь ни моей сестре, ни его брату.
– Это правда, сир, но мы за них отомстим! – воскликнул Дюгеклен. – И при этом не опустошим Францию.
– Скажи яснее, – попросил Карл.
– Дело ясное, – сказал Бертран. – На эти деньги мы завербуем командиров наемных отрядов. Этим дьяволам все равно, за кого воевать, им лишь бы получать деньги.
– А я, – робко вмешался в разговор Молеон, – если ваше величество позволит мне сказать несколько слов…
– Выслушайте его, сир, – обратился к королю Энрике. – Несмотря на молодость, он столь же умен, сколь смел и честен.
– Слушаю вас, – сказал Карл V.
– Насколько я понял, сир, эти отряды наемников вам в тягость.
– Они опустошают королевство, рыцарь, разоряют моих подданных.
– Что ж, может быть, как говорил мессир Дюгеклен, найдется способ избавить вас от них…
– Какой же, говорите! – приказал король.
– Сир, все банды сейчас собираются на Соне. Изголодавшиеся вороны, что больше не видят добычи в разоренном войной государстве, они набросятся на первую поживу, какую им укажут. Пусть мессир Дюгеклен, этот цветок рыцарства, которого знает и уважает даже последний из наемников, отправится к ним, возглавит их и поведет в Кастилию, где они найдут много чего пограбить и пожечь, и вы увидите, что они, поверив великому полководцу, поднимут свои стяги и все до единого отправятся в этот новый крестовый поход.
– Но если я поеду к ним, то не возникнет ли опасность, что они возьмут меня в плен и потребуют выкуп? – спросил Бертран. – Я ведь только бедный бретонский рыцарь.
– Правильно, но у тебя в друзьях короли, – ответил Карл V.
– А я скромно предложил бы свои услуги, – сказал Молеон, – чтобы представить вашу милость самому грозному из наемников, господину Гуго де Каверлэ.
– Но кто же вы? – спросил Бертран.
– Никто, мессир, или, по крайней мере, почти никто, но я попал в лапы этих бандитов и научил их уважать мое слово, ибо под мое слово они меня отпустили. И если я покину вашу светлость, то лишь для того, чтобы отвезти им мой долг в тысячу турских ливров, которые великодушно подарил мне граф Энрике, и завербоваться на год в их отряд.
– Вы будете служить у этих бандитов? – воскликнул Дюгеклен.
– Мессир, я дал слово, – ответил Молеон, – и только на этом условии они меня отпустили. Кстати, когда вы будете командовать ими, это будут уже не бандиты, а солдаты.
– И вы верите, что наемники уйдут? – спросил король, воодушевленный надеждой. – Верите, что они покинут Францию, согласятся оставить королевство?
– Сир, я уверен в том, о чем говорю, – ответил Молеон, – и там в вашем распоряжении будет двадцать пять тысяч солдат.
– А я заведу их так далеко, что ни один из них не вернется во Францию, клянусь вам в этом, мой дорогой король, – сказал Дюгеклен. – Они хотят войны, ну что ж, с Божьей помощью мы им ее дадим.
– Это я и хотел сказать, – продолжал Молеон. – Мессир Бертран дополнил мою мысль.
– Но кто вы? – спросил король, с удивлением глядя на молодого человека.
– Сир, я простой рыцарь из Бигора, – ответил Аженор, – и служу в одном из этих отрядов, как уже говорил вашему величеству.
– Давно ли? – спросил король.
– Уже четыре дня, сир.
– И как вы оказались в отряде?
– Расскажите, рыцарь, – предложил Энрике. – Вы только выиграете от вашего рассказа.
И Молеон рассказал королю Карлу V и Бертрану Дюгеклену историю своей сделки с Каверлэ, снискав восхищение короля, который умел ценить мудрость, и маршала, который знал толк в рыцарском достоинстве.
XV. Как Молеон вернулся к капитану Гуго де Каверлэ и о том, что за этим последовало
– Неужели я, сир?! – воскликнул рыцарь, глядя на короля расширенными от изумления глазами.
– Да, ты, и только ты, ибо всем, слава Богу, известно, что тебе нравится опасность, и, если ты избегаешь ее, никто не заподозрит тебя в трусости.
– Сир, все, что вы говорите, лестно для меня, но кто заставит подчиняться мне всех этих сеньоров, всех этих рыцарей?
– Ты, Бертран!
– Вряд ли, сир, – ответил рыцарь. – Я слишком маленький человек, чтобы отдавать приказы вашей знати, половина которой по происхождению благороднее меня.
– Бертран, если ты хочешь мне помочь, служить мне, понять меня, то я поставлю тебя над всеми этими людьми.
– Вы, сир?
– Да, я, – подтвердил Карл V.
– И что же вы сделаете?
– Я назначу тебя коннетаблем.
– Ваша светлость шутить изволит, – усмехнулся Бертран.
– Нет, Бертран, я не шучу, – возразил король. – Наоборот, я говорю серьезно.
– Но, сир, меч, украшенный лилиями, обычно может сверкать лишь в руках принцев.
– В этом и заключается несчастье народов, – заметил Карл, – потому что принцы, которым вручается этот меч, получают его в знак своего высокого положения, а не как награду за труды. Владея этим мечом, так сказать, по праву рождения, но не получая его из рук своего короля, они забывают о тех обязанностях, какие это налагает на них. Тогда как ты, Д юге клен, каждый раз, вынимая этот меч из ножен, будешь вспоминать о короле, который его тебе вручил, и тех наказах, что он тебе дал.
– Дело в том, сир, что если мне когда-нибудь будет оказана подобная честь… – начал Дюгеклен. – Но нет, это невозможно…
– Почему же?
– Нет, невозможно! Это нанесет ущерб вашему величеству. И мне не пожелают подчиняться, ибо я не знатный сеньор.
– Повинуйся только мне, – сказал Карл, придавая лицу выражение твердой решимости, – а заставить повиноваться остальных – моя забота.
Дюгеклен недоверчиво покачал головой.
– Послушай, Дюгеклен, не думаешь ли ты, что нас бьют потому, что мы слишком храбрые? – спросил король.
– Право слово! – воскликнул Дюгеклен. – Признаюсь, я об этом никогда не задумывался, но, думая сейчас об этом, полагаю, что согласен с вашим величеством.
– Ну, храбрый мой Бертран, это значит, что все будет хорошо. Мы не должны пытаться разбить англичан, мы должны постараться изгнать их, а для этого, Дюгеклен, не надо давать сражения, не надо; все, что требуется, – это отдельные бои, схватки, стычки. Надо постепенно, по одному, уничтожать наших врагов всюду – на опушке леса, на переправах, в селениях, где они останавливаются на постой; это займет больше времени, я понимаю, но так будет надежнее.
– О Боже мой, разумеется, вы правы! Мне известно об этом, но ваша знать ни за что не захочет вести такую войну.
– И все-таки, во имя Святой Троицы, надо добиться, чтобы знать приняла участие в подобной войне, если два таких человека, как король Карл V и коннетабль Дюгеклен пожелают этого.
– Для этого необходимо, чтобы коннетабль Дюгеклен обладал не меньшей властью, нежели Карл V.
– Ты получишь королевскую власть, Бертран, я предо ставлю тебе право даровать жизнь и обрекать на смерть.
– Хорошо, я получу право над вилланами.[102] А как быть с сеньорами?
– И над сеньорами.
– Подумайте, сир, ведь в армии служат и принцы.
– Право над принцами и сеньорами, над всеми. Слушай, Дюгеклен: у меня три брата[103] – герцоги Анжуйский, Бургундский и Беррийский. Так вот, я делаю их не твоими лейтенантами, а твоими солдатами; это заставит других сеньоров повиноваться, и если один из них нарушит свой долг, ты поставишь его на колени там, где он его нарушил, призовешь палача и велишь отрубить ему голову как предателю.
Дюгеклен с изумлением смотрел на короля Карла V. Он ни разу не слышал, чтобы столь добрый и кроткий государь говорил с такой твердостью.
Король взглядом подтвердил все, что выразил словами.
– Что ж, государь, я согласен, – сказал Дюгеклен. – Если вы предоставляете мне такие возможности, я буду повиноваться вашему величеству, попробую.
– Да, славный мой Дюгеклен, – сказал король, кладя руки на плечи рыцаря, – ты не только попробуешь, но и добьешься успеха. А я в это время займусь финансами, пополню казну, завершу постройку замка Бастилии,[104] прикажу надстроить стены Парижа или лучше возведу новые. Я заложу библиотеку,[105] ибо надо питать не только тело человека, но и его ум. Мы варвары, Дюгеклен, которые занимаются тем, что снимают ржавчину с доспехов, не помышляя о том, чтобы заставить сверкать свой разум. Презираемые нами мавры – это наши учителя, ведь у них есть поэты, историки, законодатели, а у нас нет.
– Это правда, сир, – согласился Дюгеклен, – хотя, по-моему, мы и без них обходимся.
– Да, обходимся, как Англия обходится без солнца, ведь у нее нет иного выхода, хотя это вовсе не означает, что без солнца может обходиться Франция. Однако если Господь продлит мои дни, а тебе, Дюгеклен, придаст мужества, мы с тобой дадим Франции все, чего ей не хватает, а чтобы дать Франции то, чего ей не хватает, сначала необходимо дать ей мир.
– А главное, нам надо найти способ избавить Францию от наемных отрядов, – подхватил Дюгеклен, – отыскать его может только чудо.
– Так вот, чудо это свершит Бог, – сказал король. – Мы с тобой слишком истовые христиане, и у нас слишком добрые намерения, чтобы он не пришел нам на помощь.
В этот момент в дверь осмелился заглянуть доктор.
– Сир, вы забыли о двух рыцарях.
– Ах да, верно! – воскликнул король. – Это потому, как вы сами, доктор, понимаете, что мы с Дюгекленом были заняты мыслями о том, как превратить Францию в первую державу мира. Теперь пригласите их.
Оба рыцаря тут же вошли в залу. Король подошел к ним. Забрало было поднято только у одного; его король не знал, но улыбка, которой он встретил рыцаря, от этого не была менее благожелательной.
– Это вы, рыцарь, просили о встрече со мной по исключительно важному делу?
– Да, сир, – ответил молодой человек.
– Тогда, добро пожаловать, – сказал Карл.
– Не торопитесь желать мне добра, мой король, – возразил рыцарь, – ибо я принес вам печальную весть.
Грустная улыбка пробежала по губам Карла.
– Печальная весть! – вздохнул он. – Других я уже давно не получаю. Но мы не из тех, кто путает вестника с вестью. Говорите же, рыцарь.
– Увы, сир!
– Откуда вы приехали?
– Из Испании.
– Мы давно больше не ждем из этой страны ничего хорошего. Все, что вы скажете, нисколько нас не удивит.
– Сир, король Кастилии погубил сестру нашей королевы. Карл в ужасе отшатнулся.
– Он повелел убить ее после того, как опозорил клеветой.
– Убита! Моя сестра убита! – восклицал побледневший король. – Быть этого не может!
Рыцарь, который стоял, преклонив колено, резко поднялся.
– Сир, не пристало королю обижать подобными словами честного рыцаря, который претерпел много страданий, на службе своему государю, – дрожащим голосом сказал он. – Поскольку вы не желаете мне верить, возьмите перстень королевы. Может быть, ему вы поверите больше, чем мне.
Карл V взял перстень, долго его разглядывал; грудь его стала тяжело вздыматься, а глаза наполнились слезами.
– О, горе, горе! – вздохнул он. – Я узнаю перстень, ведь это мой подарок. Ну вот, Бертран, видишь? Еще один удар, – прибавил он, повернувшись к Дюгеклену.
– Сир, вам следует принести извинения этому храброму молодому человеку за ваши резкие слова, – заметил славный воин.
– Конечно, конечно, – ответил Карл. – Но он меня простит, ибо я подавлен горем и сразу не мог поверить этому, да и сейчас еще не могу.
В эту секунду к ним приблизился второй рыцарь и, подняв забрало шлема, воскликнул:
– А поверите ли вы мне, сир, если я скажу вам то же самое? Поверите ли вы мне, кого вы научили достоинству рыцаря, мне, сыну французского королевского двора, кто так сильно вас любит?
– Сын мой, Анри, сын мой! – воскликнул Карл. – Энрике де Трастамаре! О, благодарю, что ты приехал ко мне в день всех моих несчастий!
– Я приехал, сир, оплакать вместе с вами жестокую смерть королевы Кастилии. Я приехал встать под защиту вашего щита, ибо дон Педро убил не только вашу сестру донью Бланку, но и моего брата дона Фадрике.
Бертран Дюгеклен побагровел от гнева, и в его глазах вспыхнул мстительный огонек.
– Он злодей! – вскричал Дюгеклен. – Будь я королем Франции…
– То что бы ты сделал? – живо обернувшись к нему, спросил Карл V.
– Сир, защитите меня, – просил коленопреклоненный Энрике. – Спасите меня, сир.
– Я постараюсь, – ответил Карл V. – Но почему ты, испанец, приехавший из Испании, ты, так глубоко заинтересованный в этом деле, затаился, когда этот рыцарь подошел ко мне, почему молчал, когда он говорил!
– Потому, сир, что этот рыцарь, которого я рекомендую вам как одного из благороднейших и честнейших людей, известных мне, – ответил Энрике, – оказал мне большую услугу, и совершенно естественно, что я предоставил ему вполне заслуженную честь, позволив первым говорить с вами. Он вызволил меня из рук командира отряда наемников, был преданным моим спутником, и поэтому никто, кроме него, не мог рассказать обо всем королю Франции лучше, ибо он собственными глазами видел, как умирала королева Кастилии, и держал в руках окровавленную голову моего несчастного брата.
При этих словах, прерываемых слезами и рыданиями Энрике, которые, казалось, раздирали душу Карлу V, Бертран Дюгеклен тяжело топнул ногой по полу.
Энрике, прикрыв глаза железной перчаткой, внимательно наблюдал за тем впечатлением, какое произвели его слова. Их эффект превзошел его ожидания.
– Ну что ж! – воскликнул пылающий гневом король. – Этот рассказ станет известен моему народу, и да покарает меня Бог, если я тоже не выпущу на волю демона войны, которого я так долго держал на цепи в его логове. Пусть я погибну, пусть паду на труп моего последнего слуги! Пусть вся Франция погибнет в этой войне, но сестра моя будет отомщена!
По мере того как Карл V воспламенялся, Бертран все больше погружался в задумчивость.
– Король, подобный дону Педро, позорит трон Кастилии! – воскликнул Энрике.
– Коннетабль, – обратился Карл V к Бертрану, – теперь нам пригодятся ваши три тысячи копий!
– Я собрал их для Франции, а не для того, чтобы переходить с ними через горы, – возразил Дюгеклен. – Это заставит нас вести войну на двух фронтах! Все, что вы сейчас мне сказали, ваше величество, наводит меня на размышления. Пока мы будем воевать в Испании, сир, англичанин вернется во Францию и соединится с отрядами наемников.
– Тогда мы потерпим поражение, – сказал король. – Такова, вероятно, воля Божья, и на сем должны свершиться судьбы королевства! Но все будут знать, почему король Карл загубил свою судьбу. Народы погибнут, но они хотя бы примут смерть за дело, совсем по-другому праведное и совсем по-иному важное, чем война за обладание куском земли или ссора из-за посла.
– Ах, сир, если бы у вас были деньги… – вздохнул Бертран.
– Они у меня есть, – тихо ответил король, словно боясь, как бы его не услышали за стенами комнаты. – Но с помощью денег мы не вернем жизнь ни моей сестре, ни его брату.
– Это правда, сир, но мы за них отомстим! – воскликнул Дюгеклен. – И при этом не опустошим Францию.
– Скажи яснее, – попросил Карл.
– Дело ясное, – сказал Бертран. – На эти деньги мы завербуем командиров наемных отрядов. Этим дьяволам все равно, за кого воевать, им лишь бы получать деньги.
– А я, – робко вмешался в разговор Молеон, – если ваше величество позволит мне сказать несколько слов…
– Выслушайте его, сир, – обратился к королю Энрике. – Несмотря на молодость, он столь же умен, сколь смел и честен.
– Слушаю вас, – сказал Карл V.
– Насколько я понял, сир, эти отряды наемников вам в тягость.
– Они опустошают королевство, рыцарь, разоряют моих подданных.
– Что ж, может быть, как говорил мессир Дюгеклен, найдется способ избавить вас от них…
– Какой же, говорите! – приказал король.
– Сир, все банды сейчас собираются на Соне. Изголодавшиеся вороны, что больше не видят добычи в разоренном войной государстве, они набросятся на первую поживу, какую им укажут. Пусть мессир Дюгеклен, этот цветок рыцарства, которого знает и уважает даже последний из наемников, отправится к ним, возглавит их и поведет в Кастилию, где они найдут много чего пограбить и пожечь, и вы увидите, что они, поверив великому полководцу, поднимут свои стяги и все до единого отправятся в этот новый крестовый поход.
– Но если я поеду к ним, то не возникнет ли опасность, что они возьмут меня в плен и потребуют выкуп? – спросил Бертран. – Я ведь только бедный бретонский рыцарь.
– Правильно, но у тебя в друзьях короли, – ответил Карл V.
– А я скромно предложил бы свои услуги, – сказал Молеон, – чтобы представить вашу милость самому грозному из наемников, господину Гуго де Каверлэ.
– Но кто же вы? – спросил Бертран.
– Никто, мессир, или, по крайней мере, почти никто, но я попал в лапы этих бандитов и научил их уважать мое слово, ибо под мое слово они меня отпустили. И если я покину вашу светлость, то лишь для того, чтобы отвезти им мой долг в тысячу турских ливров, которые великодушно подарил мне граф Энрике, и завербоваться на год в их отряд.
– Вы будете служить у этих бандитов? – воскликнул Дюгеклен.
– Мессир, я дал слово, – ответил Молеон, – и только на этом условии они меня отпустили. Кстати, когда вы будете командовать ими, это будут уже не бандиты, а солдаты.
– И вы верите, что наемники уйдут? – спросил король, воодушевленный надеждой. – Верите, что они покинут Францию, согласятся оставить королевство?
– Сир, я уверен в том, о чем говорю, – ответил Молеон, – и там в вашем распоряжении будет двадцать пять тысяч солдат.
– А я заведу их так далеко, что ни один из них не вернется во Францию, клянусь вам в этом, мой дорогой король, – сказал Дюгеклен. – Они хотят войны, ну что ж, с Божьей помощью мы им ее дадим.
– Это я и хотел сказать, – продолжал Молеон. – Мессир Бертран дополнил мою мысль.
– Но кто вы? – спросил король, с удивлением глядя на молодого человека.
– Сир, я простой рыцарь из Бигора, – ответил Аженор, – и служу в одном из этих отрядов, как уже говорил вашему величеству.
– Давно ли? – спросил король.
– Уже четыре дня, сир.
– И как вы оказались в отряде?
– Расскажите, рыцарь, – предложил Энрике. – Вы только выиграете от вашего рассказа.
И Молеон рассказал королю Карлу V и Бертрану Дюгеклену историю своей сделки с Каверлэ, снискав восхищение короля, который умел ценить мудрость, и маршала, который знал толк в рыцарском достоинстве.
XV. Как Молеон вернулся к капитану Гуго де Каверлэ и о том, что за этим последовало
Карл V был по-настоящему мудрым, постоянно размышляющим о делах королевства правителем, чтобы сразу же не понять всю ту пользу, которую он может извлечь из создавшегося положения, если события пойдут так, как их намеревался подготовить Молеон. Англичане, лишившись поддержки наемных отрядов – этих цепов, которыми они молотили страну, – неизбежно были бы вынуждены оплачивать войска, заменяющие те отряды, что сами добывали деньги, ведя доходную для себя войну и разоряя королевство. Благодаря этому Франция получила бы передышку, во время которой новые учреждения дали бы французам немного покоя, а королю позволили бы осуществить большие работы, начатые им по украшению Парижа и улучшению финансов.
Что касается войны в Испании, то большого риска Дюгеклен в ней не видел. Французское рыцарство превосходило силой и уменьем всех рыцарей мира. Поэтому кастильцы должны были потерпеть поражение; кстати, Бертран намеревался не щадить отряды наемников, отлично понимая, что, чем более дорогой ценой достанется ему победа, тем выгоднее она будет для Франции, и чем больше трупов отставит он на испанских бранных полях, тем меньше грабителей вернется с ним в королевство.
Политика в ту эпоху была совершенно эгоистической, то есть полностью зависела от отдельных людей; никому еще не пришла мысль установить принципы международного права, что упростило бы решение вопросов войны между королями. Каждый сеньор вооружался сам, рассчитывая на собственные ресурсы, на силу убеждения, принуждения или денег, и благодаря силе своего оружия добивался права, которое многие люди признавали за ним.
«Дон Педро казнил своего брата и убил мою сестру, – рассуждал Карл V, – но он будет считать, что был вправе так поступить, если я не сумею ему доказать, что он был неправ».
«Я старший, потому что родился в 1333 году, а мой брат дон Педро – в 1336, – размышлял дон Энрикеде Трастамаре. – Мой отец Альфонс был помолвлен с моей матерью Элеонорой де Гусман; поэтому она, хотя он на ней не женился, действительно была его законной супругой. Только случай сделал меня бастардом, да, случай, так все считают. Но, словно этой главной причины оказалось недостаточно, Небо обрушивает на меня особые оскорбления и взывающие к мести преступления моих врагов.
Дон Педро хотел опозорить мою жену, он убийца моего брата Фадрике, наконец, он убил сестру короля Франции. Посему у меня есть основания свергнуть дона Педро, ибо, если мне это удастся, я, по всей вероятности, займу на троне его место».
«Король по праву и законнорожденный, я женился по договору, сделавшему Францию моей союзницей, на юной принцессе королевской крови по имени Бланка Бурбонская, – рассуждал дон Педро. – Вместо того, чтобы любить меня, как предписывал супружеский долг, она полюбила моего брата дона Фадрике, и, словно мало было того, что меня принудили к этому политическому союзу, моя жена встала против меня на сторону моих братьев Тельо и Энрике, которые воюют со мной. Это преступление – государственная измена. Более того, она осквернила мое имя с моим третьим братом, доном Фадрике, а подобное преступление карается смертной казнью; я казнил дона Фадрике и Бланку – это мое право».
Правда, когда дон Педро оценивал свое положение, желая убедиться, прочная ли опора у этого права, он видел, что на его стороне лишь кастильцы, мавры и евреи, тогда как за доном Энрике де Трастамаре стоят Арагон, Франция и папа римский. Силы были неравные, и изредка это заставляло дона Педро, одного из умнейших королей той эпохи, втайне думать, что, хотя вначале он оказался прав, все может закончиться тем, что право будет не на его стороне.
Все приготовления при дворе Франции быстро закончились. Король Карл потратил лишь столько времени, сколько ему понадобилось, чтобы передать меч коннетабля в руки Бертрану Дюгеклену и произнести перед знатью и принцами речь, в которой он, сначала объявив о чести, оказанной им бретонскому дворянину, призвал их повиноваться новому главнокомандующему. Потом, поскольку для задуманной кампании прежде всего надлежало добиться сотрудничества наемных отрядов, сохраняя это в тайне из страха перед тем, что Педро за большие деньги сможет купить не помощь их командиров в Испании, но их пребывание во Франции (это, естественно, помешало бы королю Карлу V перенести войну за границы страны), король Карл V простился с Бертраном Дюгекленом и рыцарем Молеоном, который должен был представить коннетабля наемникам.
Граф Энрике де Трастамаре, заручившийся поддержкой короля Карла, следовал с ними как обыкновенный рыцарь.
Поездка совершалась без пышности. Послов короля сопровождали только личные оруженосцы, прислуга и дюжина солдат.
Вскоре послы увидели Сону и бесчисленные палатки наемников; опустошая терзаемые ими окраины Франции, их отряды постепенно продвигались к центру страны, словно охотники, гонящие перед собой дичь; они, подобно другой орде варваров, ждущих нового Аэция,[106] объединили свои знамена на плодородных равнинах.
Аженор поехал вперед, для безопасности оставив коннетабля в укрепленном замке Ларошпо, пока принадлежавшем королю Карлу; приняв эту меру предосторожности, он сразу же решительно бросился в по-прежнему расставленные сети наемных отрядов.
Он попался в западню, устроенную отрядом, командир которого был почти столь же знаменит, как и мессир Гуго де Каверлэ; его звали Смельчак, в этот день он стоял в авангарде. Аженора привели к нему, но, поскольку Молеон не намеревался дважды выплачивать выкуп, он потребовал повести его к господину Гуго де Каверлэ, в палатку которого его ввел сам Смельчак.
Грозный предводитель наемников удовлетворенно зарычал, увидев своего бывшего пленника, или, вернее, своего будущего товарища.
Не говоря ни слова, Аженор подтолкнул вперед Мюзарона, который достал из кожаного, плотно набитого благодаря щедрости графа Энрике и короля Карла V мешочка тысячу турских ливров, разложив их на столе.
– О, вот истинно благородный поступок, дружище, – сказал мессир Гуго де Каверлэ, когда последняя стопка серебряных монет поднялась рядом с девятью другими. – Признаться, я не ждал, что снова увижу тебя так скоро. Значит, ты свыкся с мыслью, сперва сильно тебя напугавшей, жить среди нас?
– Да, капитан, ведь настоящий солдат может жить всюду, и так, как ему нравится. И кстати, я подумал, что добрая новость всегда приходит вовремя, а я везу вам такую необыкновенную новость, которой, я уверен, вы даже и ожидать не могли.
– Вот как?! – воскликнул Каверлэ; услышав эти слова, он стал опасаться козней Молеона, который мог взять назад свое слово. – Ну и ну! Необыкновенную новость, говоришь?
– Господин капитан, недавно я говорил о вас королю Франции, – продолжал Молеон, – к кому, как вы знаете, меня послала перед смертью его сестра, и рассказал ему о той бескорыстной учтивости, с какой вы отнеслись ко мне.
– Ага! – хмыкнул польщенный Каверлэ. – Значит, он меня знает, король Франции?
– Разумеется, капитан, ведь вы так долго опустошали его королевство, что он не может о вас забыть: вопли сожженных живьем монахов, рыдания изнасилованных женщин, жалобы обложенных выкупом горожан заставляют победным звоном звучать ваше имя в его ушах.
Под своими черными доспехами Каверлэ трясся от гордости и удовольствия; в радости этой железной статуи было что-то зловещее.
– Значит, король знает меня, – повторил он, – значит, королю Карлу Пятому известно имя капитана Гуго де Каверлэ.
– Король знает ваше имя и помнит о вас, за это я ручаюсь.
– И что же он сказал обо мне?
– Король сказал: «Шевалье, отправляйтесь к славному капитану Гуго», а еще он прибавил…
Капитан словно прильнул глазами к губам Молеона.
– А еще он прибавил: «Я отправлю к нему одного из первых моих слуг».
– Одного из первых слуг?
– Да.
– Надеюсь, дворянина.
– Конечно, черт побери!
– Известного человека?
– О, даже знаменитого.
– Больно много чести оказывает мне король Франции, – заметил Каверлэ, снова переходя на насмешливый тон. – Значит, ему что-то от меня нужно, доброму королю Карлу Пятому.
– Он хочет обогатить вас, капитан.
– Молодой человек, полегче! – с неожиданной холодностью вскричал наемник. – Вы со мной не шутите, ибо подобная игра дорого обходилась тем, кто хотел подшутить надо мной. Может быть, королю Франции хочется получить от меня кое-что… ну, к примеру, мою голову; это, по-моему, его порадовало бы. Но сколь бы хитро он ни взялся за дело, я, шевалье, просто в отчаянии и должен признаться, что ему не видать ее даже при вашем вмешательстве.
– Вот что значит вечно творить зло, – серьезно ответил Молеон, благородство которого почти вызывало уважение у бандита. – Люди не доверяют никому, всех подозревают и клевещут даже на короля, заслужившего в своем королевстве звание честнейшего человека. Я начинаю думать, капитан, – прибавил он с сомнением, – что король ошибся, послав меня к вам: только принцы оказывают друг другу подобную честь, а сейчас вы говорите, как главарь банды, но не как принц.
Что касается войны в Испании, то большого риска Дюгеклен в ней не видел. Французское рыцарство превосходило силой и уменьем всех рыцарей мира. Поэтому кастильцы должны были потерпеть поражение; кстати, Бертран намеревался не щадить отряды наемников, отлично понимая, что, чем более дорогой ценой достанется ему победа, тем выгоднее она будет для Франции, и чем больше трупов отставит он на испанских бранных полях, тем меньше грабителей вернется с ним в королевство.
Политика в ту эпоху была совершенно эгоистической, то есть полностью зависела от отдельных людей; никому еще не пришла мысль установить принципы международного права, что упростило бы решение вопросов войны между королями. Каждый сеньор вооружался сам, рассчитывая на собственные ресурсы, на силу убеждения, принуждения или денег, и благодаря силе своего оружия добивался права, которое многие люди признавали за ним.
«Дон Педро казнил своего брата и убил мою сестру, – рассуждал Карл V, – но он будет считать, что был вправе так поступить, если я не сумею ему доказать, что он был неправ».
«Я старший, потому что родился в 1333 году, а мой брат дон Педро – в 1336, – размышлял дон Энрикеде Трастамаре. – Мой отец Альфонс был помолвлен с моей матерью Элеонорой де Гусман; поэтому она, хотя он на ней не женился, действительно была его законной супругой. Только случай сделал меня бастардом, да, случай, так все считают. Но, словно этой главной причины оказалось недостаточно, Небо обрушивает на меня особые оскорбления и взывающие к мести преступления моих врагов.
Дон Педро хотел опозорить мою жену, он убийца моего брата Фадрике, наконец, он убил сестру короля Франции. Посему у меня есть основания свергнуть дона Педро, ибо, если мне это удастся, я, по всей вероятности, займу на троне его место».
«Король по праву и законнорожденный, я женился по договору, сделавшему Францию моей союзницей, на юной принцессе королевской крови по имени Бланка Бурбонская, – рассуждал дон Педро. – Вместо того, чтобы любить меня, как предписывал супружеский долг, она полюбила моего брата дона Фадрике, и, словно мало было того, что меня принудили к этому политическому союзу, моя жена встала против меня на сторону моих братьев Тельо и Энрике, которые воюют со мной. Это преступление – государственная измена. Более того, она осквернила мое имя с моим третьим братом, доном Фадрике, а подобное преступление карается смертной казнью; я казнил дона Фадрике и Бланку – это мое право».
Правда, когда дон Педро оценивал свое положение, желая убедиться, прочная ли опора у этого права, он видел, что на его стороне лишь кастильцы, мавры и евреи, тогда как за доном Энрике де Трастамаре стоят Арагон, Франция и папа римский. Силы были неравные, и изредка это заставляло дона Педро, одного из умнейших королей той эпохи, втайне думать, что, хотя вначале он оказался прав, все может закончиться тем, что право будет не на его стороне.
Все приготовления при дворе Франции быстро закончились. Король Карл потратил лишь столько времени, сколько ему понадобилось, чтобы передать меч коннетабля в руки Бертрану Дюгеклену и произнести перед знатью и принцами речь, в которой он, сначала объявив о чести, оказанной им бретонскому дворянину, призвал их повиноваться новому главнокомандующему. Потом, поскольку для задуманной кампании прежде всего надлежало добиться сотрудничества наемных отрядов, сохраняя это в тайне из страха перед тем, что Педро за большие деньги сможет купить не помощь их командиров в Испании, но их пребывание во Франции (это, естественно, помешало бы королю Карлу V перенести войну за границы страны), король Карл V простился с Бертраном Дюгекленом и рыцарем Молеоном, который должен был представить коннетабля наемникам.
Граф Энрике де Трастамаре, заручившийся поддержкой короля Карла, следовал с ними как обыкновенный рыцарь.
Поездка совершалась без пышности. Послов короля сопровождали только личные оруженосцы, прислуга и дюжина солдат.
Вскоре послы увидели Сону и бесчисленные палатки наемников; опустошая терзаемые ими окраины Франции, их отряды постепенно продвигались к центру страны, словно охотники, гонящие перед собой дичь; они, подобно другой орде варваров, ждущих нового Аэция,[106] объединили свои знамена на плодородных равнинах.
Аженор поехал вперед, для безопасности оставив коннетабля в укрепленном замке Ларошпо, пока принадлежавшем королю Карлу; приняв эту меру предосторожности, он сразу же решительно бросился в по-прежнему расставленные сети наемных отрядов.
Он попался в западню, устроенную отрядом, командир которого был почти столь же знаменит, как и мессир Гуго де Каверлэ; его звали Смельчак, в этот день он стоял в авангарде. Аженора привели к нему, но, поскольку Молеон не намеревался дважды выплачивать выкуп, он потребовал повести его к господину Гуго де Каверлэ, в палатку которого его ввел сам Смельчак.
Грозный предводитель наемников удовлетворенно зарычал, увидев своего бывшего пленника, или, вернее, своего будущего товарища.
Не говоря ни слова, Аженор подтолкнул вперед Мюзарона, который достал из кожаного, плотно набитого благодаря щедрости графа Энрике и короля Карла V мешочка тысячу турских ливров, разложив их на столе.
– О, вот истинно благородный поступок, дружище, – сказал мессир Гуго де Каверлэ, когда последняя стопка серебряных монет поднялась рядом с девятью другими. – Признаться, я не ждал, что снова увижу тебя так скоро. Значит, ты свыкся с мыслью, сперва сильно тебя напугавшей, жить среди нас?
– Да, капитан, ведь настоящий солдат может жить всюду, и так, как ему нравится. И кстати, я подумал, что добрая новость всегда приходит вовремя, а я везу вам такую необыкновенную новость, которой, я уверен, вы даже и ожидать не могли.
– Вот как?! – воскликнул Каверлэ; услышав эти слова, он стал опасаться козней Молеона, который мог взять назад свое слово. – Ну и ну! Необыкновенную новость, говоришь?
– Господин капитан, недавно я говорил о вас королю Франции, – продолжал Молеон, – к кому, как вы знаете, меня послала перед смертью его сестра, и рассказал ему о той бескорыстной учтивости, с какой вы отнеслись ко мне.
– Ага! – хмыкнул польщенный Каверлэ. – Значит, он меня знает, король Франции?
– Разумеется, капитан, ведь вы так долго опустошали его королевство, что он не может о вас забыть: вопли сожженных живьем монахов, рыдания изнасилованных женщин, жалобы обложенных выкупом горожан заставляют победным звоном звучать ваше имя в его ушах.
Под своими черными доспехами Каверлэ трясся от гордости и удовольствия; в радости этой железной статуи было что-то зловещее.
– Значит, король знает меня, – повторил он, – значит, королю Карлу Пятому известно имя капитана Гуго де Каверлэ.
– Король знает ваше имя и помнит о вас, за это я ручаюсь.
– И что же он сказал обо мне?
– Король сказал: «Шевалье, отправляйтесь к славному капитану Гуго», а еще он прибавил…
Капитан словно прильнул глазами к губам Молеона.
– А еще он прибавил: «Я отправлю к нему одного из первых моих слуг».
– Одного из первых слуг?
– Да.
– Надеюсь, дворянина.
– Конечно, черт побери!
– Известного человека?
– О, даже знаменитого.
– Больно много чести оказывает мне король Франции, – заметил Каверлэ, снова переходя на насмешливый тон. – Значит, ему что-то от меня нужно, доброму королю Карлу Пятому.
– Он хочет обогатить вас, капитан.
– Молодой человек, полегче! – с неожиданной холодностью вскричал наемник. – Вы со мной не шутите, ибо подобная игра дорого обходилась тем, кто хотел подшутить надо мной. Может быть, королю Франции хочется получить от меня кое-что… ну, к примеру, мою голову; это, по-моему, его порадовало бы. Но сколь бы хитро он ни взялся за дело, я, шевалье, просто в отчаянии и должен признаться, что ему не видать ее даже при вашем вмешательстве.
– Вот что значит вечно творить зло, – серьезно ответил Молеон, благородство которого почти вызывало уважение у бандита. – Люди не доверяют никому, всех подозревают и клевещут даже на короля, заслужившего в своем королевстве звание честнейшего человека. Я начинаю думать, капитан, – прибавил он с сомнением, – что король ошибся, послав меня к вам: только принцы оказывают друг другу подобную честь, а сейчас вы говорите, как главарь банды, но не как принц.