Дюма Александр. Бастард де Молеон

   Дон Педро снова вскочил на коня и в сопровождении множества всадников – они жаждали быть свидетелями предстоящей сцены – поскакал к краю поля, где был виден отряд мавров в белых одеждах, который гнал перед собой пойманных беглецов.
   – По-моему, это он! Я его вижу! – завопил дон Педро, подгоняя коня.
   Эти слова он произнес, проезжая мимо пленных бретонцев. Дюгеклен услышал их, встал и острым взглядом окинул равнину.
   – О, Боже мой! – вздохнул он. – Какое несчастье! Слова коннетабля показались дону Педро подтверждением той радости, которую он ожидал.
   Чтобы лучше насладиться этим счастьем, он захотел уязвить им коннетабля, то есть одним махом унизить двух своих самых сильных врагов.
   – Остановимся здесь, – сказал дон Педро. – Вы, сенешаль,^[169] прикажите Мотрилю привести моих пленных сюда… К этим господам бретонцам, верным друзьям разбитого узурпатора!.. Поборникам дела, которое их нисколько не касается и которое они не сумели отстоять.
   Эти сарказмы, эту мстительную злобу, унижающую мужчину, бретонский герой не удостоил ответом; Бертран, казалось, даже не слышал дона Педро. Он снова сел и, не обращая ни на что внимания, продолжал беседовать с маршалом д'Андрегэмом.
   Тем временем дон Педро спешился, оперся на длинный топор и, дергая рукоятку кинжала, с нетерпением притопывал ногой, словно хотел ускорить приход Мотриля с его пленными.
   – Эй, мой отважный сарацин, – кричал король Мотрилю, – какую добычу, мой храбрый белый сокол, ты несешь мне?
   – Добыча славная, ваша милость, – ответил мавр, – посмотрите на этот стяг.
   На его руке, действительно, был намотан кусок золотой парчи с вышитым на ней гербом Энрике де Трастамаре.
   – Значит, это он! – с радостным ликованием воскликнул дон Педро. – Попался!
   И он угрожающим жестом ткнул в облаченного в доспехи рыцаря с короной на шлеме, но без меча и копья; тот был опутан шелковой веревкой, на концах которой висели тяжелые свинцовые гири.
   – Он бежал, – рассказывал Мотриль, – хотя я послал в погоню за ним двадцать лучших всадников. Командир моих лучников настиг его, но получил смертельный удар. Другой всадник все-таки его заарканил; дон Энрике упал вместе с лошадью, и мы его связали. В руке он сжимал свой стяг. К сожалению, один из его друзей ушел от нас, пока дон Энрике отбивался в одиночку.
   – Прочь корону! Прочь! – прокричал дон Педро, размахивая топором. Подошел лучник и, разрубив ремни латного воротника, грубо сорвал шлем с золотой короной.
   Крик ужаса и ярости вырвался у короля; бретонцы взревели от радости.
   – Это Молеон! – кричали они. – Ура Молеону! Ура!
   – Проклятье! – пробормотал дон Педро. – Это же посол!
   – Чертов француз! – с ненавистью прошептал Мотриль.
   – Вот и я, – только и сказал Аженор, взглядом приветствуя Бертрана и своих друзей.
   – Вот и мы! – подхватил Мюзарон; он был слегка бледен, но все же продолжал отпихиваться ногами от мавров.
   – Так, значит, он спасся? – спросил дон Педро.
   – Черт меня побери, сир, конечно, – ответил Аженор. – Спрятавшись за кустами, я взял шлем его величества, а ему отдал своего совсем свежего коня.
   – Ты умрешь! – заорал дон Педро вне себя от гнева.
   – Только посмейте его тронуть! – воскликнул Бертран, который, совершив немыслимый прыжок, закрыл собой Аженора. – Убить безоружного пленника! Воистину лишь такой трус, как вы, может это сделать.
   – Тогда умрешь ты, жалкий пленник! – вскричал дон Педро, весь трясясь и брызгая слюной.
   Выхватив из ножен кинжал, он бросился к Бертрану, который сжал кулаки, словно намеревался уложить на месте быка.
   Но на плечо дона Педро опустилась рука, – она была подобна руке Афины, которая, как говорит Гомер, удержала Ахилла за волосы.^[170]
   – Стойте! – сказал принц Уэльский. – Вы покроете себя позором, король Кастилии! Остановитесь и прошу вас, бросьте кинжал.
   Его жилистая рука пригвоздила дона Педро к месту; кинжал выпал из рук убийцы.
   – Тогда продайте его мне! – выкрикнул взбешенный король. – Я дам за него столько золота, сколько он весит!
   – Вы оскорбляете меня, поберегитесь! – сказал Черный принц. – Я человек, который заплатил бы вам за Дюгеклена драгоценными камнями, если бы он принадлежал вам, и я уверен, что вы продали бы его. Но он мой пленник, помните это! Назад!
   – Берегись, король! – сказал Дюгеклен, которого с трудом сдерживали. – Ты злодей, ты убиваешь пленных. Но мы еще встретимся!
   – Я тоже так думаю, – ответил дон Педро.
   – А я уверен, – возразил Бертран.
   – Немедленно проводите коннетабля Франции ко мне в палатку, – приказал Черный принц.
   – Одну минуту, мой милостивый принц. Ведь король останется с Молеоном и прикончит его.
   – О, тут я возражать не стану, – с жестокой улыбкой сказал дон Педро, – этот, я полагаю, уж точно принадлежит мне?
   Дюгеклен вздрогнул и посмотрел на принца Уэльского.
   – Государь, – обратился принц к дону Педро, – сегодня не должен быть убит ни один пленный.
   – Сегодня, разумеется, не будет, – ответил дон Педро, бросив на Мотриля понимающий взгляд.
   – Разве сегодня не самый прекрасный день, день победы? – продолжал принц Уэльский.
   – Несомненно, принц.
   – И вы ведь не откажете мне в сущем пустяке? Дон Педро поклонился.
   – Я прошу вас отдать мне этого молодого человека, – сказал принц. Глубокое молчание встретило эту просьбу, на которую бледный от гнева дон Педро ответил не сразу.
   – О, сеньор! – воскликнул он. – Я все больше чувствую, что здесь распоряжаетесь вы… Вы отнимаете у меня возможность отомстить!
   – Если я здесь распоряжаюсь, – с возмущением воскликнул Черный принц, – то приказываю развязать этого рыцаря, вернуть ему оружие и коня!..
   – Ура! Ура славному принцу Уэльскому! – закричали бретонские рыцари.
   – А как же выкуп? – спросил мавр, пытаясь выиграть время.
   Принц искоса взглянул на него.
   – Сколько ты хочешь? – с презрением спросил он.
   Мавр молчал.
   Принц снял с груди осыпанный бриллиантами крест и протянул Мотрилю:
   – Бери, неверный!
   Мотриль опустил голову и шепотом произнес имя Пророка.
   – Вы свободны, господин рыцарь, – обратился принц к Молеону. – Возвращайтесь во Францию и оповестите всех, что принц Уэльский, который счастлив иметь честь целое лето силой удерживать при себе самого грозного рыцаря в мире, после окончания кампании отпустит Бертрана Дюгеклена, отпустит без выкупа.
   – Подачка этим французским оборванцам! – пробормотал дон Педро.
   Бертран его услышал.
   – Сеньор, не будьте со мной столь великодушны, иначе ваши друзья вгонят меня в краску, – сказал он. – Я принадлежу государю, который выкупит меня десять раз, если я десять раз попаду в плен и каждый раз буду назначать за себя королевский выкуп.
   – Тогда сами назначьте сумму, – любезно предложил принц.
   Бертран ненадолго задумался.
   – Принц, я стою семьдесят тысяч золотых флоринов, – сказал он.
   – Хвала Господу! – воскликнул дон Педро. – Гордыня его погубит. У короля Карла Пятого во всей Франции не найдется и половины этой суммы.
   – Возможно, – ответил Бертран. – Но поскольку шевалье де Молеон едет во Францию, он, надеюсь, не откажется вместе со своим оруженосцем объехать Бретань^[171] и в каждой деревне, на каждой дороге объявить: «Бертран Дюгеклен в плену у англичан!.. Прядите шерсть, женщины Бретани, он ждет от вас выкупа за себя!»
   – Я сделаю это, клянусь Богом! – воскликнул Молеон.
   – И привезете эти деньги его милости раньше, чем я здесь заскучаю, – сказал Бертран. – В это, кстати, я не верю, потому что, находясь в обществе столь великодушного принца, я мог бы просидеть в плену всю жизнь.
   Принц Уэльский подал Бертрану руку.
   – Шевалье, – обратился он к Молеону, который был свободен и радовался, что ему вернули меч, – сегодня вы проявили себя как честный солдат. Вы спасли Энрике де Трастамаре и отняли у нас главный выигрыш в этой битве, но мы не держим на вас зла, потому что тем самым вы развязали нам руки для новых битв. Примите вот эту золотую цепь и этот крест, который не пожелал взять неверный.
   Аженор заметил, что дон Педро что-то шепнул Мотрилю, а тот ответил ему улыбкой, зловещей смысл которой, казалось, не ускользнул от Дюгеклена.
   – Всем оставаться на местах! – скомандовал Черный принц. – Я покараю смертью любого, кто выйдет за ограду лагеря… будь он рыцарь или король!
   – Шандос, – прибавил он, – вы коннетабль Англии и отважный рыцарь, вы будете сопровождать господина де Молеона до первого города и дадите ему охранную грамоту.
   Мотриль, чьи гнусные интриги были в очередной раз разгаданы проницательным и сильным умом, уныло посмотрел на своего повелителя.
   Дон Педро рухнул с высот своей ликующей радости; теперь он уже не мог отомстить Молеону.
   Аженор преклонил колено перед принцем Уэльским, поцеловал руку Дюгеклена, который, обняв его, шепнул:
   – Передайте королю, что наши хищники нажрались до отвала, что теперь они ненадолго уснут, и, если он пришлет за меня выкуп, я заведу наемников туда, куда обещал. Передайте моей жене, чтобы она продала наш последний надел земли, мне придется выкупить немало бретонцев.
   Растроганный Аженор сел на своего доброго коня, в последний раз попрощался с боевыми товарищами и отправился в дорогу.
   – Ну кто бы мог подумать, – проворчал Мюзарон, – что англичанин понравится мне больше мавра?

XXVI. Союз

   В то время как победа уже склонилась на сторону дона Педро, Дюгеклен попал в руки врага, а Молеон по приказу коннетабля покинул поле боя, куда его потом привели в шлеме и плаще короля Энрике, с места сражения выехал гонец и направился в селение Куэльо.
   Там, расположившись в ста шагах друг от друга, две женщины – одна в носилках с эскортом арабов, другая верхом на андалусском муле со свитой кастильских рыцарей – ждали, охваченные страхом и надеждой.
   Донья Мария опасалась, что разгром в битве разрушит все планы дона Педро и отнимет у него свободу.
   Аисса желала, чтобы любая развязка событий – победа или поражение – вернула ей возлюбленного. Ей было безразлично и падение дона Педро, и возвышение дона Энрике; она хотела бы увидеть только Аженора – либо за гробом первого, либо за триумфальной колесницей второго.
   Обе женщины, каждая со своим горем, встретились вечером. Мария была больше чем встревожена: она ревновала. Она знала, что Мотриль-победитель полностью посвятит себя заботам об удовольствиях короля. Мария Падилья разгадала все его хитрости, а неискушенная Аисса подтверждала ее подозрения.
   Поэтому Мария следила за Аиссой, хотя девушку – мавр, как обычно, держал ее в носилках – охраняли двадцать готовых на все рабов Мотриля.
   Не желая подвергать свое бесценное сокровище опасностям битвы и грубого обхождения союзников-англичан, мавр оставил носилки в Куэльо, что находилась примерно в двух льё от поля сражения и состояла из двух десятков жалких лачуг.
   Своим рабам он строго-настрого наказал: во-первых, ждать его, во-вторых, никого, кроме него, к закрытым носилкам не подпускать.
   На случай если он не вернется или погибнет в бою, Мотриль отдал другие распоряжения, о которых мы еще узнаем.
   Вот почему Аисса ждала исхода битвы в Куэльо.
   Покидая Бургос, дон Педро оставил с доньей Марией сильную охрану. Известий от короля Мария Падилья должна была ждать в городе; дон Педро дал ей много денег и драгоценностей, потому что полностью доверял своей преданной любовнице, зная, что в несчастье Мария будет гораздо больше предана ему, чем в дни удачи.
   Но Мария не желала терзаться ревностью – этой мукой пошлых женщин. Ее жизненным правилом был принцип: лучше пережить горе, но знать об измене. Она остерегалась слабостей дона Педро и знала, что Куэльо совсем недалеко от Наваррете.
   Поэтому она, сев верхом на породистого арагонского мула и захватив с собой шесть оруженосцев и двадцать всадников – это были не слуги, а ее друзья, – незаметно добралась до подножия холма, по ту сторону которого стояли лачуги Куэльо, и разбила здесь свой лагерь.
   Поднявшись на холм, она видела, как сходятся ряды обеих армий; она могла бы наблюдать и за ходом битвы, но сердце ее дрогнуло, потому что слишком многое зависело от исхода этого события.
   У подножия холма Мария Падилья и встретилась с Аиссой.
   Донья Мария выслала на поле битвы толкового гонца и поджидала его, расположившись совсем радом с носилками Аиссы, которые охраняли развалившиеся на траве рабы.
   Гонец возвратился. Он привез известие о победе в битве. Этот гонец, дворянин и один из камергеров во дворце дона Педро, знал первых рыцарей вражеской армии. Молеона он видел в Сории, на торжественной аудиенции у короля. Кстати, Мария просила гонца особо разузнать о Молеоне; его было легко опознать по щиту, на котором был изображен рычащий лев, перечеркнутый полосой.^[172]
   Гонец и сообщил Марии, что Энрике де Трастамаре разбит, Молеон бежал, а Дюгеклен пленен.
   Эта новость, удовлетворив все желания честолюбивой и гордой Марии Падильи, вместе с тем пробудила в ее душе все страхи ревности.
   Заветной мечтой ее любви и гордыни было видеть дона Педро победителем, вновь занявшим престол; но, счастливый, окруженный завистью, беззащитный перед искушениями Мотриля, дон Педро становился лишь призраком ее верной любви, преисполненной тревог.
   Мария приняла свое решение с присущей ее характеру смелостью.
   Приказав эскорту следовать за собой, она стала спускаться вниз с холма, продолжая беседовать с гонцом.
   – Так вы говорите, что Молеон бежал? – спросила она.
   – Да, он бежал, мадам, как лев, под градом стрел. Гонец рассказал о первом побеге Молеона, потому что он уже покинул поле битвы, когда бастарда, облаченного в доспехи дона Энрике, привели связанным.
   – А куда же он направляется?
   – Во Францию, ведь птица, вырвавшись на волю, летит в родное гнездо. «Это верно», – подумала она.
   – Сеньор, за сколько дней отсюда можно добраться до Франции?
   – Женщине, мадам, за двенадцать.
   – Ну а если бежать от погони, как, например, Молеон?
   – О, мадам, за три дня можно уйти от самого быстрого врага! Впрочем, мы не стали гнаться за этим молодым человеком, ведь коннетабль в наших руках.
   – А что Мотриль?
   – Он получил приказ окружить поле битвы, чтобы не упустить беглецов, особенно Энрике де Трастамаре, если тот еще жив.
   «Значит, Мотрилю будет не до Молеона», – тут же подумала Мария.
   – Не оставляйте меня, сеньор, – попросила она.
   Она приблизилась к носилкам Аиссы; но, завидев ее отряд, стражники-мавры поднялись с травы, на которой они лежали в безмятежной полудреме.
   – Эй! Кто тут командир? – крикнула Мария.
   – Я, сеньора, – ответил один из мавров; командира в нем можно было узнать по его красному тюрбану и широкому поясу.
   – Я хочу поговорить с молодой женщиной, что прячется в носилках.
   – Никак нельзя, сеньора, – отрезал командир.
   – Вы, наверное, меня не узнаете?
   – Да нет, вы донья Мария Падилья, – усмехнулся в ответ мавр.
   – Тогда вы должны знать, что всю власть король дон Педро передал мне.
   – Власть над людьми короля дона Педро, но не над людьми сарацина Мотриля, – степенно ответил мавр.
   Донью Марию обеспокоило, что ей не хотят уступать.
   – Вы должны исполнять другие приказы? – кротко спросила она.
   – Да, сеньора.
   – Чьи же?
   – Я, сеньора, никому бы этого не сказал, но вам, всесильной, скажу. Я должен передать Аиссу только сеньору Мотрилю, даже если битва будет проиграна и он явится нескоро; значит, у меня приказ отступить с моим отрядом.
   – Битва выиграна, – сказала донья Мария.
   – Значит, Мотриль скоро вернется.
   – А если он погиб?
   – Тогда я должен отвезти донью Аиссу к королю дону Педро, – невозмутимо продолжал мавр, – потому что тогда король дон Педро станет опекуном дочери человека, который погиб за него.
   Мария содрогнулась.
   – Но Мотриль жив, он сейчас приедет, а пока мне нужно кое-что сказать донье Аиссе. Вы слышите меня, сеньора? – спросила она.
   – Не заставляйте сеньору говорить с вами, – грубо ответил мавр, отходя к самым носилкам, – потому что в этом случае я имею куда более страшный приказ.
   – Что еще за приказ?
   – Я должен собственноручно убить ее, если любой разговор между доньей Аиссой и чужестранцем осквернит честь моего господина и нарушит его запрет.
   Донья Мария в ужасе отпрянула. Она знала мораль мавров, свирепые, безжалостные обычаи этих людей, которые со страстью и жестокостью тупо исполняли любую волю своего господина.
   Она снова вернулась к своему спутнику, который, сжимая копье, поджидал ее вместе с другими воинами, застывшими, словно железные статуи.
   – Мне следовало бы захватить эти носилки, но их крепко охраняют, – сказала Мария Падилья, – а командир мавров грозит убить женщину, сидящую в них, если кто-либо приблизится к ним.
   Рыцарь был кастилец, то есть мужчина галантный, с пылким воображением; благодаря отваге и силе, он был способен сделать все, что замышлял его изобретательный ум.
   – Сеньора, мне смешон этот смуглорожий мерзавец, и я зол на него за то, что он напугал вашу милость, – сказал он. – Неужели он не сообразил, что если я прибью его копьем к оглоблям этих носилок, то убить сидящую в них даму он уже не сможет?
   – Нет, нет! Нельзя убивать человека, который выполняет приказ!
   – Смотрите, как он старается: велел своим солдатам взять оружие, – произнес рыцарь на чистом кастильском наречии.
   Мавры смотрели на рыцарей, вытаращив от изумления глаза; они понимали арабский, на котором разговаривала с ними донья Мария, и угрожающие жесты рыцарей, но по-испански не знали ни слова, следуя косным обычаям магометанской веры, что считает превыше всего на земле Коран и арабский язык.
   – Видите, мадам, если мы не отступим, они первыми нападут на нас. Эти мавры – кровожадные псы, – сказал рыцарь; он испытывал сильное желание нанести ловкий удар копьем на глазах красивой и знатной дамы.
   – Постойте! Подождите-ка! – воскликнула Мария. – Вы думаете, что они не понимают по-кастильски.
   – Я в этом уверен, сеньора, попробуйте обратиться к ним.
   – У меня другая мысль, – возразила Мария Падилья.
   – Донья Аисса, вы слышите меня? – громко спросила она по-испански, делая вид, будто обращается к рыцарю. – Если слышите, пошевелите шторами.
   Они сразу же заметили, как парчовые шторы носилок слегка вздрогнули.
   Мавры стояли неподвижно, не спуская глаз с испанцев.
   – Видите, никто из них даже не обернулся, – заметил рыцарь.
   – Может быть, это хитрость, подождем еще немного, – сказала донья Мария.
   Потом она снова обратилась к молодой женщине:
   – За вами наблюдают только с нашей стороны; все мавры следят за нами, а ваша сторона свободна. Если дверь закрыта, разрежьте шторы своим ножом и выпрыгивайте на землю. Чуть поодаль, шагах в двухстах от вас, вы увидите толстое дерево, за которым можно спрятаться. Действуйте быстро, нужно встретиться с известным вам лицом, я вам все устроила.
   Едва Мария Падилья, которая внешне оставалась совершенно спокойна, произнесла эти слова, как носилки еле заметно качнулись. Рыцари нарочно угрожающе зашевелились, будто хотели броситься на мавров, которые подались вперед, натягивая луки и отстегивая палицы.
   Но кастильцы, стоявшие против мавров, видели, как прекрасная Аисса, словно голубка, перелетела расстояние, отделявшее носилки от дерева с могучими ветвями.
   Когда Аисса скрылась за ним, донья Мария сказала маврам:
   – Хорошо, не бойтесь, стерегите свое сокровище, которое мы не тронем… Только посторонитесь и дайте нам дорогу.
   Командир, лицо которого сразу же стало приветливым, поклонился и отошел в сторону; так же поступили и его солдаты.
   Поэтому эскорт доньи Марии быстро и беспрепятственно миновал мавров, заняв позицию между Аиссой и теми, кто еще минуту назад ее охранял.
   Аисса все поняла, едва увидела, что перед ней выросла защитная стена из двадцати всадников в железных доспехах; она пылко обняла донью Марию, целуя ей руки.
   Командир маврских лучников, заметив пустые носилки, догадался, что его обманули, и завопил от ярости; он понимал, что его перехитрили, что он пропал! Он было подумал броситься очертя голову на рыцарей Марии, но, испугавшись неравной борьбы, вскочил на коня, которого подвел ему оруженосец Мотриля, и вихрем умчался в сторону поля битвы.
   – Нельзя терять ни секунды, – сказала рыцарю донья Мария. – Сеньор, я буду вам бесконечно благодарна, если вы увезете от Мотриля эту молодую женщину и проводите ее до дороги, по которой поехал бастард де Молеон.
   – Сеньора, Мотриль – фаворит нашего короля, эта женщина – его дочь и поэтому принадлежит ему, – возразил рыцарь, – и выходит, будто я ее похищаю.
   – Вы должны повиноваться мне, господин рыцарь.
   – Даже больше чем повиноваться, сеньора… Если мне суждено погибнуть, свою жизнь я отдам вам… Но что я отвечу, если король дон Педро встретит меня не в том месте, куда он поставил меня, чтобы беречь вас? Моя вина будет гораздо серьезнее, ведь я нарушу приказ короля.
   – Вы правы, сеньор, никто не должен говорить, что жизнь и честь столь храброго рыцаря, как вы, скомпрометировала своим капризом женщина! Укажите нам дорогу – донья Аисса поедет верхом, – проводите меня до дороги, по которой поехал бастард де Молеон, а там… Ну а там мы с ней расстанемся, и вы привезете меня назад.
   Но не таково было истинное намерение доньи Марии, которая, щадя щепетильность рыцаря, лишь рассчитывала выиграть время. Она была женщина, привыкшая повелевать и добиваться успеха; она верила в свою счастливую судьбу.
   Рыцарь пустил своего коня в такт иноходцу доньи Марии. Аиссе подвели белого, на редкость выносливого и красивого мула; эскорт перешел на галоп и, оставляя слева от себя поле битвы, прямиком через равнину помчался во весь опор к дороге на Францию; вдали, на горизонте, ее обрисовывали высокие березы, дрожавшие на восточном ветру.
   Все молчали, думая лишь о том, как заставить взмыленных лошадей бежать быстрее. Они проскакали два льё; поле битвы, пестревшее пятнами крови, с мертвецами, потоптанными хлебами и сваленными деревьями, издали уже стало казаться гигантским саваном, укрывающим горы трупов, как вдруг, обогнув живую изгородь, донья Мария увидела, что навстречу ей во весь дух несется всадник.
   Она узнала гребень на шлеме и пояс с мечом.
   – Дон Айялос! – закричала она осторожному вестнику, который уже разворачивал коня, пытаясь избежать опасной встречи. – Вы ли это?
   – Это я, благородная госпожа, – узнав любовницу короля, ответил кастилец.
   – Какие новости? – спросила Мария, на скаку остановив своего иноходца, у которого были твердые как сталь ноги.
   – Одна очень странная… Мы считали, что взяли в плен короля Энрике де Трастамаре. Мотриль гнался за беглецами, но, подняв забрало незнакомца, на котором был шлем короля, мы увидели, что перед нами не кто иной, как шевалье де Молеон, французский посол; он сбежал от нас, но, спасая дона Энрике, дал схватить себя.
   – Он схвачен? – вскрикнула Аисса.
   – Схвачен, а когда я уезжал, разъяренный король грозился покарать его. Аисса в отчаянии воздела глаза к небу.
   – Неужели он убьет его? – спросила она. – Быть не может!
   – Король чуть было не убил коннетабля.
   – Но я не хочу, чтобы он умирал! – вскричала молодая женщина, направляя мула в сторону поля битвы.
   – Аисса! Аисса! – кричала донья Мария. – Вы губите меня! И погубите себя!
   – Я не хочу, чтобы он умирал! – исступленно повторяла девушка, изо всех сил погоняя мула.
   Донья Мария – она была в растерянности и дышала с трудом – пыталась привести в порядок свои чувства и мысли, когда послышалось, как задрожала земля под тяжелыми копытами отряда стремительно скачущих всадников.
   – Мы пропали, – сказал рыцарь, привстав на стременах. – Это мавры, они несутся быстрее ветра, а впереди – командир.
   Не успела Аисса съехать с дороги, как бешеная кавалькада, разделившись надвое, словно волна, яростно разбившаяся об опору моста, обхватила со всех сторон, стиснула ее, окружила ее спутников и донью Марию (она, несмотря на всю свою решительность, побледнела и выглядела обессиленной), стоявшую слева от рыцаря, который даже не дрогнул.
   От группы всадников отделился на арабском скакуне Мотриль; он схватил поводья мула Аиссы и сдавленным от бешеной злобы голосом спросил:
   – И куда же вы спешите?
   – Я спешу к дону Аженору, которого вы хотите убить, – ответила она.
   И тут Мотриль заметил донью Марию.