Джоанна Линдсей. Ганнибал

на выборах второго шофета, коллеги Ганнибала. Карталон был горбоносый
серьезный человек; он много лет изучал греческую теорию политики и вечно
носился с идеей перевести "Историю" Фукидида на пунический язык.
- Возможно, - ответил Ганнибал. Он не был намерен недооценивать
противника. - Возможно также, они выжидают подходящий момент для фланговой
атаки или засады. - Он улыбнулся. - Скорее всего именно засады.
- Мы возродим Афины в Кар-Хадаште! - с энтузиазмом воскликнул Карталон.
Он был главой эллинистов в городе. Уже несколько столетий греческое
влияние преобладало в культурной жизни Кар-Хадашта, основательно
видоизменив первоначальные финикийские основы и египетские тенденции
пунической культуры первых веков. Греческие обычаи оказали влияние на
торговую и промышленную жизнь Кар-Хадашта, греческие предметы роскоши
служили образцом великолепия и пышности для богачей. Но подражание грекам
было по большей части поверхностным, чисто внешним; творческие импульсы
греческого мира проникали сюда лишь в очень незначительной мере. Однако за
последние пятьдесят лет Кар-Хадашт как бы постепенно пробуждался, и
видимыми результатами этого пробуждения явилась деятельность Баркидов в
Испании и италийская кампания Ганнибала; неудовлетворенность достигнутым
возрастала; унаследованные от предков грубые традиции стали быстро
исчезать, невзирая на консерватизм жрецов, охранявших их. Столетия
торговой активности финикийцев, этрусков и греков в Западном
Средиземноморье стали давать свои плоды. Объединительные тенденции быстро
растущих городов создали такое положение, когда неизбежно должна была
возникнуть проблема римской или пунической гегемонии. Карталон представлял
группу просвещенных пунийцев, которые сознавали, что Кар-Хадашт в долгу
перед Элладой, и желали обогатить гражданскую жизнь Кар-Хадашта
достижениями эллинской цивилизации.
- Я знаю, что наши промышленные изделия грубо обработаны в сравнении с
эллинскими, - продолжал Карталон. - Но в известном смысле мы находимся
лишь на начальной ступени развития. И теперь достигли точки, когда можем
сделать большой скачок вперед. Самое главное - восстановить
демократические основы нашей конституции и уничтожить торговую монополию,
представляющую собой внешнюю сторону правления олигархии в государстве.
Ганнибал улыбнулся.
- Эта монополия уже уничтожена. Этому помогло наше поражение!
Карталон заговорил с таким жаром, что брызгал слюной.
- Да, но наша политика должна показать, что мы не стремимся возродить
эту монополию. Наш возрожденный город Кар-Хадашт должен занимать свободную
позицию в торговле, как и во всем другом. Тогда силы, вызванные нами к
жизни за последние несколько столетий, расцветут пышным цветом. Я в этом
убежден. Когда Афины были на вершине своего величия, их искусство почти
целиком создавалось трудами иностранцев, живших в этом городе. Мы должны
превратить Кар-Хадашт в Афины Запада.
Ганнибал задумался на мгновение, затем наклонил голову в знак согласия.
- Ты прав, по крайней мере в главном. Монополистические методы были
частью системы олигархии. Возможно, в свое время они и были полезны, они
помогали воздвигнуть и укрепить этот город. Однако я согласен с тобой: это
продолжалось слишком долго, как слишком долго немногие семьи правили
государством. Несомненно одно: судьба Кар-Хадашта зависит от того,
своевременно ли мы выступаем против этих порядков или опоздали. Это мы
узнаем еще до конца года, Карталон.
- Ты не сомневаешься, что мы будем шофетами?
- Нет, не сомневаюсь.
Ганнибал стоял, устремив взгляд на горную цепь вдали, следя за игрой
света в облаках. Орлом он казался сейчас Карталону, орлом, стоящим прямо,
сурово и недвижно, почти не связанным с человеческой жизнью. Карталон
испытывал благоговейный трепет и легкое головокружение, находясь под
впечатлением только что сказанного; он опустил глаза, будто желая
удостовериться, что знает почву, на которой стоит. У него было ощущение,
словно он находится на колеблющемся утесе и сквозь рокот студеной воды к
нему доносится эхо резкого крика какой-то птицы. Мысль об умерших возникла
в его голове; о струе фимиама, успокаивающей, как большая, спокойная рука
на теле дрожащего ребенка. Из страха рождается мир, - размышлял он. - Да
хранит меня бог от осквернения крови!


Карталон помнил, как он стоял с Ганнибалом под пальмами в Народном
собрании, ожидая, когда объявят результаты выборов. Враг был в полной
растерянности; патриции сделали лишь слабые попытки фальсифицировать
подсчет голосов. Квартал за кварталом подавал большинство голосов за
Ганнибала и его коллегу. Не оставалось никакого сомнения, что Ганнибал
пользуется твердой поддержкой ремесленников, мелких торговцев и
промышленников, земледельцев, даже части аристократии - той части, которая
состояла из нескольких истинно просвещенных людей, вроде Карталона, а
также тех недовольных, которые почему-либо были вытеснены из прибыльных
сфер деятельности, потеряли свои владения или делали ставку на Ганнибала,
под чьим руководством надеялись победить Рим.
Из провинции верхом на маленьких, но сильных лошадках прибывали группы
мелкопоместных землевладельцев и молча голосовали за Ганнибала. Энергичные
меры, принятые аристократией с целью обеспечить себе перевес в
избирательных округах, оказались тщетными перед лицом столь сильной
оппозиции. Ганнибалу было особенно приятно видеть, как мелкие
землевладельцы прибывали пешком или верхом на ослах за десятки миль, чтобы
отдать ему свои голоса; ведь обычно они вообще не затрудняли себя участием
в выборах. Несколько человек, имевших право голосовать в Кар-Хадаште,
приехали сюда даже из дальних городов, расположенных на побережье.
- Итак, победа! Я знал, что мы победим! - в волнении вскричал Карталон.
Ганнибал сдержанно кивнул.
Ликующий клич толпы нарастал, восторженный гул приветственных возгласов
разносился по улицам города. В ушах знатных, скрывшихся в своих дворцах,
он звучал как рев черни, жаждущей крови; ворота и двери запирались на
засовы и задвижки, загораживались мебелью. Но насильственных действий не
было, хотя шум все продолжался. В народе жило глубочайшее убеждение, что
Ганнибал примет все необходимые меры. Настали новые времена. Оратор,
выступивший перед толпой на площади у храма Мискара, заявил, что эти
события были предвещены чудесными знамениями - необыкновенными родами в
Тезаге. У доков одноглазый человек разглагольствовал перед слушателями о
странных вещах, совершающихся в звездных мирах, о том, что Дева-Мать,
явившись народу при удивительных обстоятельствах, предсказала приход
Ганнибала, царя-воина, который возвестит царство мира. Меньший успех имела
доктрина о том, что мир, как доказывают неоспоримые признаки, стоит на
пороге второй гибели - очищения огнем. Однако все соглашались, что настали
новые времена.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. СХВАТКА

1

Победа Ганнибала доставила Бараку радость - он и сам не знал почему.
Это чувство не было обусловлено политическими причинами, ибо он еще не
определил своего отношения к программе Ганнибала как шофета; восторгаясь
человеком, который неуклонно шел к своей цели, упорно отстаивал свои
взгляды, смело вторгался в хаос противоречий мира, Барак как-то связывал с
Ганнибалом свои терзания и разочарования. Он хотел лишь одного: найти
способ отделаться от мучивших его сомнений и неудовлетворенных желаний.
После деятельной жизни в имении его раздражало праздное
времяпрепровождение в городе. Отец намеревался послать его на год в
качестве агента в Гадир, на Атлантическом побережье Испании; но решив
отложить на время эту экспедицию, он не мог придумать для сына другой
работы, кроме мелких поручений по делам, которыми занимался он сам. Бараку
надоели эти мелкие дела, суть которых была от него скрыта.
В довершение всего Бараку не удавалось забыть Дельфион. Он несколько
раз ходил в гавань к девушкам, просто потому, что это было легче, чем
искать какое-либо другое место. Хотя чисто физическое обладание женщиной и
давало ему некоторое облегчение, оно не могло погасить огонь, который
Дельфион зажгла в его крови, - сложное сочетание враждебности и страстных
желаний. Она не выходила из его головы все равно как, скажем, выгодная
рыболовная концессия, которую конкурент перехватил бы у него в тот момент,
когда он, Барак, уже прикидывал будущие барыши. Он считал себя материально
пострадавшим, его чувство собственного достоинства было унижено. То, что
Дельфион - человек более высокой культуры, он воспринимал как оскорбление,
хотя и не сознавал этого.
Барак стал разыскивать Герсаккона, желая предложить ему вместе
навестить Дельфион. Один он не решался предстать перед нею, и это еще
больше бесило его. Чтобы Барак, сын Озмилка, краснел, терялся и чувствовал
себя беспомощным перед обыкновенной бабой! Нет, это ей так просто не
пройдет!
Видя, что сына надо чем-то занять, Озмилк давал ему задания, которые
обычно поручал своим мелким служащим. Таким образом Барак приобретал
ценный опыт, столь важный для будущего наследника и распорядителя
имуществом семьи. Озмилк, разумеется, желал иметь наследника расчетливого
и ловкого, который преумножил бы перешедшее к нему состояние, но в то же
время весьма неохотно посвящал Барака в тайны своих дел. Всякий случай,
когда Бараку представлялась возможность заменить его, Озмилк воспринимал
как угрозу своей власти. Поэтому он находился в двойственном положении: с
одной стороны, он побуждал Барака к деятельности, а с другой - сдерживал
его. Барак видел во всем этом сварливость, мелочность, раздражающую
несправедливость и недоумевал, почему ему не удается угодить отцу, как он
того хотел. Временами он винил в этом себя и тогда бушевал и возмущался.
Так в мелких делах проходило время; он взыскивал долги, занимался
торговлей, проверял накладные, угрожал должникам лишением права выкупать
векселя. Он выполнял все эти обязанности с должной добросовестностью, но
настоящего доверия между ним и отцом не было. Его попытки проникнуть в
существо финансовых дел отца и выяснить, как ведутся сложные интриги,
которые, как он смутно догадывался, лежат в основе торговых операций,
неизменно встречали отпор. Особенно его занимал вопрос, каким образом отец
собирается победить Ганнибала и сокрушить своего соперника Гербала.
Наиболее интересными из его деловых посещений были те, которые давали
ему возможность изучать различные способы производства в мастерских. Стоя
в дверях мастерской стеклодела и разговаривая с хозяином, Барак
внимательно следил за действиями подмастерьев, работавших в помещении с
закопченными, растрескавшимися стенами и маленькими земляными горнами, из
которых то и дело вырывалось ослепительное, переливающееся всеми цветами
радуги пламя.
- Мы не можем больше ждать... - говорил Барак, и хриплый голос хозяина,
срывающийся на визг, когда он молил и жаловался, отвечал ему:
- Подумай, какие настали тяжелые времена. Я прошу дать мне всего месяц
отсрочки. Я уверен, что до тех пор получу деньги.
Подмастерья всовывали прутья в огненную массу, вытаскивали их и, ловко
орудуя длинной лопаткой, быстро придавали шарообразную форму прилипшему к
концу прута кусочку расплавленного стекла.
- Ты должен понять, что мой достопочтенный отец не имеет желания быть
жестокосердным, но он тут ни при чем. Во всем виноваты политические
демагоги, которые подорвали основы общественного кредита; он должен
вернуть свои деньги...
Прут снова полетел в горн, затем вынырнул оттуда, и с помощью другого
прута был вытянут круглый кусок стекла нужного размера.
- Как ты окрашиваешь стекло? - спросил Барак, обнаруживая свою
заинтересованность, и стеклодел воспользовался случаем переменить тему
разговора.
- Нет, нет, красители не добавляются после, они сразу смешиваются в
горне. Взгляни сюда, господин. Эй, ты, быстро покажи господину, как ты
прибавляешь краску! Загляни, господин, в этот тигель. Эй, ты, я переломаю
тебе ноги, ничего другого ты не заслуживаешь!..
Хозяин показал Бараку кольца и браслеты, разложенные на подносах для
охлаждения. Барак перестал докучать ему уплатой долга, он старался узнать
все, что мог, о его ремесле.
- Почему вы, стеклоделы, не умеете создавать такие же изделия, как
александрийцы? Или в этом повинно более низкое качество песка и щелочи?
Если дело только за этим, то материалы можно будет ввозить. Ты говоришь,
нет мастеров? Но их тоже можно привезти. Беда в том, что вы укрываетесь за
нашими торговыми монополиями. Я думаю, вы разленились за последние
несколько столетий.
Стеклодел постарался увести его из мастерской, где рабы могли
подслушать их разговор.
- Тебе надо подкрепиться, господин! Окажи мне милость. Да, мы грешили.
Мы плохие производители. Мы противны господу. Но все же позволь моей
недостойной жене поднести тебе наименее отвратительное из моих вин.
У Барака зарождались собственные честолюбивые планы. Ему хотелось
создать в Кар-Хадаште художественные мастерские и вытеснить с рынка
Александрию, Пергам и другие крупные центры Востока. Зачем злобствовать,
устраивать заговоры и вести себя так, словно наступил конец света, только
потому, что все должно развиваться и изменяться? Он иронически подумал об
отце. Кто сейчас нужен, так это такой человек, как он, Барак, - с широким
кругозором, с ясным представлением о том, что необходимо Кар-Хадашту, если
он хочет восстановить свою гегемонию на Западе.
Шагая по улицам, Барак чувствовал в себе более чем достаточно сил для
осуществления этих идей. Ему нужна лишь свобода действий, денежные
средства и чтобы сварливый отец не держал его в узде. Барак репетировал
проникновенные речи, в которых доказывал Озмилку, как тот отстал от
времени, финансируя множество мелких, ни на что не годных мастерских и
путем интриг пытаясь восстановить монополию, канувшую в вечность. Мы не
можем больше контролировать крупный транзитный рынок, действуя отжившими
свой век методами торговых монополий, мысленно объяснял он отцу; нужно
добиваться этого, поставляя на рынок продукцию высшего качества. Это путь,
по которому шли Афины, путь, по которому идет сейчас Александрия. Пока мы
не улучшим промышленное производство, у нашего судоходства тоже не будет
перспектив развития.
Но когда Барак очутился в доме отца, в этом столь превосходно
организованном доме, где даже сени, казалось, дышат благоговением и
требуют приглушать голос, он сник. Стоя перед отцом, он чувствовал все
могущество его власти и незыблемость укоренившейся уверенности в своих
силах. У Озмилка были деньги, авторитет, земля, корабли, у Барака - одни
лишь идеи. И нерешительно сделанные им предложения были встречены холодным
молчанием, которое хуже, чем любые возражения. Отец был явно против того,
чтобы принять сына компаньоном в свое дело. Да, разумеется, он желал,
чтобы Барак продолжал развивать свои деловые способности, но без малейшего
проявления собственной инициативы. Озмилк глядел на сына из-под
полуопущенных век, выпятив губы; большим и указательным пальцами левой
руки он медленно крутил подвижную печатку в форме скарабея, вставленную в
перстень, который он носил на правой руке. Удовлетворенный растерянностью
Барака, он бросил взгляд на печатку и с треском повернул драгоценный
камень в оправе.
Несмотря на свое замешательство, Барак был убежден, что он один знает,
как взяться за разрешение экономических проблем Кар-Хадашта. Его
бунтарские планы не давали ему покоя. У него не было никого, кому он мог
довериться, и он уповал на то, что Ганнибал начнет наступление против
олигархии и сломит могущество Сотни. Если будет произведена необходимая
чистка, то, несомненно, наступит время людей с идеями. Когда ему
приходилось присутствовать при политических спорах, его так и подмывало
вмешаться и защищать Ганнибала; но осторожность и сомнения вынуждали его
молчать. Внезапно овладевший им скептицизм заставлял его критически
относиться к любым идеям, кроме его собственных. Ганнибал, наверно, один
из тех стариков, которые хотят все захватить в свои руки, - больше ничего.
Никому нельзя доверять.
Однажды вечером он проезжал верхом через Магару, возвращаясь после
осмотра имения, которым интересовался Озмилк. Поровнявшись с домам,
принадлежавшим Ганнону, политическому главарю антибаркидов, Барак услышал
стук молотков, взрывы грубого смеха и пронзительные вопли. Барак остановил
лошадь и увидел, что за оградой сада Ганнона медленно поднимаются вверх
два деревянных столба с распятыми на них рабами. Один столб был плохо
укреплен и завалился набок. Распятый на нем человек издал ужасающий крик,
а когда столб снова подняли, Барак увидел, что он мертв. Этот несчастный
оказался счастливее своего собрата, в котором все еще теплилась жизнь.
Бараку были видны крупные капли пота на щетине над верхней губой и
зеленовато-серая бледность напряженного лица, искаженного предсмертной
судорогой.
Он поехал дальше, оставив позади два столба, торчащие посреди
гранатовых деревьев фруктового сада Ганнона. Рабы становились непокорными
в такие беспокойные времена. А хозяева были напуганы и становились более
подозрительными. Неделю назад три раба умертвили своего господина на одной
вилле в Тении, держа его голову в наполненной водой ванне. Неудивительно,
что после этого события каждый замечал странное выражение в глазах своих
рабов.
Продолжая свой путь через город, Барак повернул на север и вскоре
оказался на улице, где находился дом Дельфион. И прежде он не однажды
проезжал мимо ее дверей, но никогда ее не встречал. Он никогда не
задумывался над тем, что стал бы делать, столкнувшись с нею. Так и на сей
раз - почти не думая о ней, он по привычке сделал крюк и направился этой
дорогой домой. Барак был расстроен, но все еще надеялся, что ему в конце
концов удастся убедить отца благосклонно принять его планы. Он заметил
Дельфион лишь когда оказался рядом с нею. Она была в плаще из тонкой
шерстяной ткани, голову ее покрывал капюшон; позади шла одна из ее
девушек, молодое существо с оливковой кожей, большим ртом и кошачьими
глазами. Барак увидел девушку раньше, чем Дельфион, и злорадно улыбающееся
кошачье личико вызвало у него смутное воспоминание; потом он узнал
Дельфион и неловко соскочил с лошади.
Дельфион вздрогнула и быстро подняла правую руку, как бы защищаясь от
удара, затем откинула капюшон. Барак остановился, и мгновение она глядела
на него. Ей было досадно, что у нее вырвался этот испуганный жест. Тем,
что он заставил ее так глупо вести себя, Барак вызвал в ней еще большую
неприязнь, чем даже своим поведением в ее доме. Поэтому она бросила на
него ледяной взгляд и прошла мимо. Девушка-кошечка слегка склонила головку
и показала Бараку язык, с вызывающим видом проследовав за своей хозяйкой.
Когда Барак поглядел вслед удаляющейся паре, девушка сложила руки за
спиной и одной рукой сделала ему пригласительный знак.
Барак остолбенел. Он был так изумлен неожиданной встречей, что даже не
успел напустить на себя достойно-безразличный вид. Он хотел поздороваться
с Дельфион, взять примирительный тон, улыбнуться и попросить вновь
допустить его в круг ее друзей. В нем в эту минуту не было влечения к ней;
ему только хотелось возместить свою неудачу и получить возможность
показать, что он ровня просвещенному эллинскому обществу Дельфион. Но то,
что она так холодно отвергла его намерения и, как ему казалось, не
обратила внимания на его исключительную любезность, вызвало в нем бешеную
ненависть. Дельфион олицетворяла собою в ту минуту всю его оскорбленную
самоуверенность, задушенные жизненные силы; и он чувствовал, что
задохнется от злобы, если не сможет отплатить ей соответствующим образом.
- Милостыню во имя самой Танит... - затянул нищий со скрюченной рукой,
преградивший ему путь; Барак вскочил в свое красиво расшитое седло и молча
вонзил шпоры в бока коня. Нищий с воплем откатился к стене, сжимая ногу
здоровой рукой.

2

От богатых и до рабов все в Кар-Хадаште ожидали драматических перемен,
которые - все были в этом уверены - не преминут произойти в момент, когда
Ганнибал вступит в должность. Людей волновали разные чувства - от восторга
до ненависти, - однако никто не сомневался в том, что будет свидетелем
необыкновенных событий. Но ничего такого не произошло.
- Сначала надо осмотреться, - сказал Ганнибал Карталону, предложившему
внести на утверждение Народного собрания новые законы, тщательно
разработанные им с использованием всех перлов красноречия греческого
права. Ганнибал занимался текущими делами - спокойно и основательно
проверял деятельность различных государственных учреждений и их методы
работы, а также рассматривал те жалобы граждан, которые почему-либо
привлекли его внимание. Советы Пяти, оправившись от полученного на выборах
первого удара, всячески ставили ему палки в колеса. Стоило Ганнибалу
затребовать какой-нибудь документ, как ему отвечали, что он либо затерян,
либо уничтожен, либо никогда не существовал; какое бы дело ни захотел он
расследовать, ему отвечали, что этим делом занимался чиновник, который
недавно скончался. Если шофет не верит, он может пойти на кладбище и
посмотреть воздвигнутый на могиле чиновника надгробный камень. Как
отвечать на вопросы, если единственного человека, который что-либо знал об
этом деле, теперь уже нет в живых? В довершение всего оказалось, что за
последний год было несколько пожаров и ограблений, в результате чего
исчезли почти все важные документы и счета; только этим должностные лица
объясняли полную невозможность представить желательные шофету сведения.
Каждое должностное лицо, от великих мужей из Советов Пяти до мелкого
таможенного инспектора, делало все от него зависящее, чтобы препятствовать
и мешать начатым Ганнибалом расследованиям.
У них были для этого основания. Но несмотря на саботаж, Ганнибал стал
проникать во все части системы управления. Он подозревал, что обнаружит
коррупцию и, как следствие этого, полную непригодность всей системы
управления, но он никак не думал, что государственный аппарат до такой
степени превращен в орудие власти и обогащения правящих семей. Он, так же
как и его отец, был очень мало связан с внутренними делами Кар-Хадашта,
его общение с правителями города ограничивалось почти исключительно
вопросами, касающимися внешней политики. А теперь ему стало ясно, что
коррупция разъела весь государственный аппарат снизу доверху. Главкон
целью Сотни было сохранение господства правящих семей и обеспечение такого
порядка, при котором все налоги и подати ложились бы на плечи мелких
торговцев, промышленников, земледельцев и ремесленников. Для того чтобы
создать столь выгодное положение правящим семьям, требовалась обширная
сеть государственных агентов и должностных лиц; и все они были крепко
спаяны, ибо каждому предоставлялись широкие возможности для хищений и
взяток. Эта система, очевидно, была постепенно усовершенствована в течение
последних столетий, со времени создания Совета Ста четырех.
Вот почему этот Совет должен быть уничтожен. Ганнибал сразу принял это
решение. Труднее было найти правильную исходную позицию для атаки,
подходящий момент для ее начала. Он не обсуждал этого вопроса с
Карталоном, который разом потерял бы голову и начал бы с того, чем, по
убеждению Ганнибала, следовало кончать. Начать с призыва к народу, принять
закон о лишении Совета Ста четырех полномочий означало бы сыграть на руку
богатым; они подняли бы обычный крик: "Остерегайтесь злоумышленного
тирана!" Нужно было поступить иначе: осторожно маневрировать, довести
общественное мнение до крайней степени накала, вызвать взрыв негодования
против Совета. Тогда тактика богатых провалится и закон о лишении Совета
полномочий представится необходимым ввиду создавшегося положения.
Чиновник казначейства Балишпот, патриций, использовавший свой пост для
того, чтобы на следующий год пройти в Сотню, был одним из самых
отъявленных саботажников. "Проведи специальную проверку его счетов, -
приказал Ганнибал вольноотпущеннику Келбилиму, исполнявшему теперь
обязанности его домоправителя и секретаря. - Не сомневаюсь, что откроются
упущения и разные злоупотребления". Через несколько дней Келбилим, в
ведении которого находились писцы шофета, доложил, что Балишпот не только
был преступно небрежен в контролировании работы сборщиков податей,
подчиненных его ведомству, но и, несомненно, присваивал себе немалую часть
налоговых поступлений, предназначенных для уплаты контрибуции Риму.
Ганнибал улыбнулся, кивнул и распорядился послать Балишпоту официальное
извещение с приказом предстать перед судом шофета.

3

Весна приближалась. Герсаккон поднял глаза на далекие фиолетовые горы,
и его сердце переполнилось отчаянием. Ему казалось, что он сел на мель в
океане жизни и бессмысленно на ней толчется. Он прошел к молу и стал
глядеть на море, на первые корабли, входившие в отливающие зеленым блеском
прибрежные воды; но стоило ему вернуться домой, как им снова овладела