– Извилистая тропа бывает не такой скучной и в итоге оказывается более безопасной.
   Дантон покачал головой и подстегнул лошадей.
* * *
   – Сгинула и не оставила следов гражданка Справедливость, – сообщил Пирар Дюпре. – Я послал людей обыскать прилегающие деревни. Но не волнуйтесь, мы найдем ее.
   – Я и не волнуюсь. Пешком эта стерва далеко уйти не могла.
   Пирар поигрывал цепочкой с золотым кулоном. В его толстых пальцах с обкусанными ногтями прекрасное женское украшение выглядело пугающе хрупким. Дюпре взял кулон себе. Подержал в ладони, как бы взвешивая.
   – Вы нашли его рядом с Мальпаном? В склепе?
   – Под его телом, – уточнил марселец. – Видите, кровь запеклась на этой штучке.
   – Что-нибудь еще?
   – Картину с намалеванным аббатством. – Пирар хохотнул. – Наваждение какое-то – все это в склепе монашки. У нее, должно быть, не в порядке с головой, если она рисует в склепе, правда, гражданин?
   – Да. – Голос Дюпре звучал рассеянно. Он рассматривал украшение. Цепочка так изящна и тонка, что достойна шейки принцессы, подумал он.
   – Картину бросить в фургон для коммуны вместе с другими трофеями из аббатства?
   – Что? Да-да, валяй!
   – А украшение?
   Рука Дюпре властно сжала тончайшую цепочку. Этот кулон, наверное, принадлежал девочке из славной семьи, привыкшей к обществу королей и королев. Если он отдаст его, кулон скорее всего будет расплавлен или украден, чтобы украсить толстую шею жены какого-нибудь владельца магазина. Такое украшение заслуживало лучшей доли.
   – Забудь о нем. Я найду ему лучшее применение.
   Пирар лукаво усмехнулся.
   – И мы увидим его на груди той маленькой актрисы?
   Дюпре метнул на Пирара презрительный взгляд. Неужели он не понимает, что такая добыча должна быть отдана человеку, достойному ее? Камилла Кадо занимала в его жизни тайное и темное место. Пирар был не только дурак, но и оскорбительно фамильярен. Таким он стал с тех пор, как его избрали лейтенантом в войске Дюпре. Надо что-то делать с этим парнем.
   – Нет, я не собираюсь дарить его Камилле. – Он велит почистить его, починит цепочку и отполирует золото так, чтобы оно заблестело, как в ту пору, когда его могли носить в Версале. – Я подарю его единственной женщине во Франции, безупречной настолько, чтобы с честью носить его.
   – И кто же она?
   Дюпре вынул из кармана отделанный кружевом платок и стал тщательно стирать пятно застывшей крови на веточке сирени, выгравированной на золотой поверхности.
   – Моя мать.
* * *
   Катрин пронзительно кричала.
   Жюльетта вскочила с постели и только на середине комнаты проснулась, не сразу поняв, где она. Что это могло быть теперь?
   У двери спальни Катрин, которую Жюльетта оставила приоткрытой, стоял Робер Демеро. Он заломил руки.
   – Мадемуазель Катрин, она не…
   – У нее жар. – Жюльетта пробежала мимо старика. – Я займусь ею. Идите назад в постель.
   – В постель? – спросил Робер высоким, удивленным голосом. – Моя Мари и я садились ужинать, когда услышали крики мадемуазель Катрин.
   Ужинать? Значит, полумрак, окутывающий коридор, был не рассветом, а сумерками. Они проспали целый день.
   Катрин снова закричала.
   – Вы мне не нужны. – Жюльетта распахнула дверь. – Принесите супа и вина мадемуазель Катрин, как покончите с ужином. – Она захлопнула дверь, стук ее отозвался пульсирующей болью в висках.
   Катрин застонала, повернулась на другой бок, но не проснулась.
   Жюльетта подбежала к постели.
   – Окна открыты. Ты что, хочешь, чтобы все соседи узнали о нас? Проснись! – Она схватила Катрин за плечи и резко встряхнула ее. Веки Катрин затрепетали, открыв дикие блестящие глаза, и все раздражение Жюльетты тут же растаяло. – Ты теперь в безопасности. Во всяком случае, настолько, насколько возможно в этом городе безумцев.
   – Жюльетта? – прошептала Катрин. – Мне снился сон… – Она содрогнулась. – Но ведь это было наяву, не так ли?
   Жюльетта села на постель рядом с подругой.
   – Это было наяву.
   – Они сделали мне больно. – Голос Катрин звучал недоуменно, как у ребенка. – Так же, как Анриетте и сестре Матильде?
   – Да.
   Жюльетта сжала руку Катрин.
   – Они разорвали мою одежду, а потом разорвали… меня.
   – Да. – Пальцы Жюльетты крепче стиснули ее руку. – Но ты жива, а я убила того негодяя.
   – Убийство. – В глазах Катрин заблестели слезы. – Это смертный грех. Я заставила тебя совершить смертный грех.
   – Нет, не ты. Я сама так решила.
   – Не правда, это я виновата. Ты бы никогда…
   – Я хотела это сделать, – прервала ее Жюльетта. – И сделала с наслаждением. Жаль, что я не смогла убить их всех.
   – Ты это серьезно?
   – Серьезно, – свирепо заявила Жюльетта. – Я хочу, чтобы они все были мертвы. Чтобы все они горели в аду. Неужели, по-твоему, я должна простить их? Ты собираешься отпустить грехи мерзавцу, который тебя изнасиловал?
   – Я… не хочу о нем думать. – Катрин обратила взгляд на окно. – Я не хочу думать ни об одном из них.
   Жюльетта замерла. Они?
   – Катрин, сколько мужчин… тебя?
   Голос Катрин звучал еле слышно:
   – Двое.
   Жюльетта задохнулась от ярости, кровь бросилась ей в голову, застучала в висках.
   – В склепе был только один.
   – Перед ним был другой. Он ушел после того… – Голос Катрин оборвался. – А второй остался. Он вонзался в меня снова и снова, пока я…
   – Ш-ш-ш. Спи. – Жюльетта заключила ее в крепкие объятия. – Теперь он ничего и никому не сделает. Он мертв.
   – Он снился мне. Он насиловал меня. Мне было очень больно. Он смотрел на меня, но у него не было лица. – Катрин трясло. – Не было лица!..
   – У него было лицо. Просто в склепе слишком темно, чтобы его разглядеть.
   – Они были тенями. Будь у них лица, я бы по их выражению поняла, почему они делают это со мной, какой в этом смысл. – Катрин тяжело дышала. – А потом я почувствовала, что у меня тоже нет лица. Я была чем-то, что используют и отбрасывают. И неважно, что они со мной делали, потому что я уже была так измазана, что просто не могла стать более грязной, более вонючей…
   – Это не правда, – оборвала ее Жюльетта. – Ты не виновата.
   – Какая разница! Долг женщины – сохранить себя в чистоте для мужа. Неужели ты думаешь, что какой-нибудь мужчина возьмет в жены женщину, которой так воспользовались?
   Жюльетта заколебалась. Она не могла солгать Катрин, сказав ей, что это не имеет значения. Мир не был ни добр, ни справедлив к женщинам, а мужчины в отношении целомудрия были особенно несправедливы.
   – Нет необходимости, чтобы кто-то знал об этом. В Версале применялись разные способы, с помощью которых женщины обманывали женихов, заставляя поверить, что те взяли в жены девственницу. Мы могли бы…
   – Я не смогла бы. Я и так уже достаточно запятнана, чтобы добавлять к моему греху еще и ложь. Кроме того, я теперь никогда не выйду замуж. – Глаза Катрин закатились, как у животного в смертельном ужасе. – Не хочу, чтобы кто-нибудь снова ко мне притрагивался.
   Жюльетта пыталась сглотнуть комок в горле.
   – Никто не собирается причинять тебе боль. А теперь попытайся уснуть. Робер принесет суп и вино.
   – Я не голодна. Ты ведь меня не оставишь? – прошептала Катрин, закрывая глаза. – Я боюсь снов…
   Жюльетта считала, что после такого страшного потрясения для Катрин было естественным желание спрятаться, однако она принимала сон с такой готовностью, что это вызывало беспокойство.
   Неожиданно Катрин открыла встревоженные глаза.
   – Жюльетта, а тебе они не причинили боль? Ты спаслась, и они не успели…
   Кровь.
   Преподобная мать, стоящая на коленях перед трибуналом.
   Золотой потир для святого причастия.
   Изнеженная рука Дюпре, машущая мужчине в красной шапке.
   Жюльетта стряхнула воспоминания и улыбнулась Катрин.
   – Разумеется, нет. Неужели ты думаешь, что меня так легко поймать?
   Катрин расслабилась.
   – Нет, я так не думала. Ты бы никому не позволила напасть на себя. Ты такая сильная.
   Кровь.
   Жюльетта погладила Катрин по волосам.
   – Ты тоже сильная, Катрин. Ты переживешь это.
   – Он так и сказал. – Катрин говорила едва слышно.
   – Кто?
   – Тот мужчина, Франсуа.
   Эчеле не произвел на Жюльетту впечатление человека, раздающего слова утешения. Скорее он считал, что каждый человек должен переносить несчастья с той же стойкостью, какая была присуща его характеру.
   – Стало быть, он разумнее, чем я думала.
   – Он был сердит. Я не знала, почему…
   – Не беспокойся об этом. – Жюльетта встала. – Ни о чем не волнуйся. Я посижу в кресле у тебя в комнате и…
   – Он исчез. – Катрин схватилась за высокий ворот ночной рубашки. – Мой медальон. Его нет!
   Холодный пот страха прошел по спине Жюльетты. Как же прошлой ночью она не заметила, что медальона нет на шее Катрин? Если Дюпре найдет его рядом с телом в склепе, то у него в руках окажется портрет Катрин! Она не должна поддаваться панике. Украшение могло быть потеряно где угодно, и, даже если его найдут, миниатюру могут не обнаружить. Застежку на медальоне найти было трудно, а шов на нем был почти не виден.
   – Я люблю свой медальон. Я хотела носить его всю жизнь, а теперь его нет.
   Катрин, по-видимому, не связала опасность потери с трупом в склепе, а Жюльетта не собиралась привлекать к этому ее внимание.
   – Я напишу тебе другую миниатюру.
   – Это будет другая. – Катрин закрыла глаза и отвернулась. – Ничего уже не будет по-прежнему.
   Жюльетта опустилась в кресло и устало откинула голову на высокую спинку. Она пожалела, что не может поспорить с подругой, но какие можно найти слова, если та говорила правду?
* * *
   Над ее кроватью горела свеча – мерцающая капля золотистого топаза в бархатной темноте. Как мне научиться писать пламя? – сонно подумала Жюльетта. Несколько раз она пыталась это сделать, но пламя как живое трепетало, вздымалось вверх и опадало, его язычок колебался от малейшего дуновения воздуха. И цвет его непрестанно менялся – от янтарного к золотому, от тревожно-красного к бледно-желтому. Нет, игра свечи ей неподвластна. Портреты…
   – С вами все в порядке?
   Глубокий мужской голос, хриплый от напряжения, раздался откуда-то из-за пламени.
   Взгляд Жюльетты метнулся к лицу позади свечи. Высокие интригующие скулы, дерзкие черные глаза, этот прекрасный циничный рот.
   Жан-Марк!
   Жюльетту охватила безумная радость – столь же инстинктивная, сколь и озадачивающая. После всех этих лет ожидания он был здесь, рядом!
   – Что вы молчите?
   Жюльетта села на постели. Резкий тон его голоса моментально вырвал ее из полусонного забытья, и она бросилась в атаку:
   – Почему вы не приехали за ней? Вы за Катрин в ответе, и с вашей стороны было недопустимо…
   – Тише. – Пальцы Жан-Марка дрожали, когда он прижал их к ее губам. – Ради всего святого, не набрасывайтесь на меня. Я только что из аббатства, я считал, что вы обе погибли. Я помчался сюда и… Значит, Филипп прибыл вовремя?
   – Филипп?
   – Я послал Филиппа в… – Голос Жан-Марка оборвался при виде озадаченного лица Жюльетты. – Боже, он не приехал за вами!
   – Я же сказала, никто не приезжал за Катрин. – Жюльетта свирепо смотрела на Жан-Марка. – Вы дали этим негодяям изнасиловать ее. А если бы они еще успели убить ее, это все было бы по вашей вине. Ежедневно приезжали экипажи и увозили учениц, но за Катрин никто не явился.
   Жан-Марк был потрясен.
   – Изнасиловали? – Яркий оливковый цвет его лица стал серым в свете свечи. – Господи, это… дитя.
   – Они насиловали старух и детей.
   – А как же вы? С вами все в порядке?
   – Как со мной может быть «все в порядке» после того, что я видела?..
   – Проклятие! Жюльетта, они вас обидели?
   – Катрин изнасиловали двое мужчин, и она…
   – Вы уже рассказывали о Катрин. Я спрашиваю о вас. – Жан-Марк схватил Жюльетту за плечи и заставил посмотреть ему в глаза. – Скажите мне, вас изнасиловали?
   – Нет.
   Дыхание с хрипом вырвалось из груди Жан-Марка, и он ослабил хватку на плечах девушки.
   – И на том спасибо. Меня и так корежит чувство вины – не хватало, чтобы еще и с вами случилась беда.
   – Вины у вас больше чем достаточно. Почему вы не приехали?
   – У меня были срочные дела в Тулоне. Когда пришло письмо от преподобной матери, я заехал в Вазаро и послал Филиппа в аббатство за вами и Катрин. Он должен был приехать много дней назад и вывезти вас оттуда.
   – Возможно, у него тоже были «дела», и он не счел благополучие Катрин достаточно важным, чтобы тратить на нее свое драгоценное время.
   – Не знаю, почему его нет. – Губы Жан-Марка сжались в полоску. – Но я намерен отыскать его.
   – Зачем? Вы опоздали на два дня. – Жюльетта почувствовала слезы на глазах и заморгала, пытаясь справиться с собой и не заплакать. – Они причинили ей такую боль, Жан-Марк!
   – Я знаю. – Жан-Марк пристально посмотрел на девушку. – Я буду сожалеть об этом до конца своих дней. Теперь все, что я могу сделать, – это попытаться как-то исправить причиненный вред. Вы уверены, что с вами ничего не случилось?
   – Ничего существенного. – Жюльетта нахмурилась. – Ах да, забыла! Мне пришлось убить бандита.
   Еле заметная улыбка тронула суровые черты Жан-Марка.
   – Вы не считаете важным убийство человека?
   – Он был негодяем. Он насиловал Катрин.
   Улыбка слетела с лица Жан-Марка.
   – Сожалею, что вы лишили меня этого удовольствия.
   – Там был и другой. Если узнаете, кто он, сможете убить его.
   Жан-Марк поклонился.
   – Какое великодушие, Жюльетта! А теперь поведайте, как вам удалось спастись от резни в аббатстве.
   Девушка коротко рассказала ему о происшедшем и о помощи Франсуа Эчеле и Дантона.
   – Франсуа Эчеле… – задумчиво пробормотал Жан-Марк. – Я перед ним в долгу.
   – Уверяю вас, он помог нам очень неохотно.
   – Охотно или нет, он спас вас.
   – Верно. – Жюльетта откинула одеяло и выпрыгнула из постели в белой ночной рубашке с высоким воротом и длинными рукавами. – Нам надо поговорить. Пойдемте на кухню, я поищу вам что-нибудь поесть.
   – И мне будет даровано прощение?
   В голосе Жан-Марка за насмешкой скрывалась глубокая усталость и печаль. Жюльетта впервые заметила темные тени под его глазами и слой пыли, покрывавший элегантный темно-синий плащ. Она неожиданно ощутила острое желание оберечь его. Ее гнев и возмущение вдруг испарились.
   – Вы любите Катрин. И никогда не причинили бы ей вреда. Просто по глупости вы доверились легкомысленному Филиппу.
   Легкая улыбка тронула его губы.
   – Я и забыл ваш острый язычок. Помнил только… – На мгновение Жан-Марк замолчал, глядя на Жюльетту. – Как любезно с вашей стороны не подозревать меня в злом умысле, а только в глупости!
   – Но вы сами обязаны были приехать за ней. Какие дела могли быть важнее этого, что вы…
   – В прошлом году Национальное собрание конфисковало у меня для своего флота восемь кораблей, – прервал ее Жан-Марк. – Я надеялся спасти часть своих грузов, что оставались на складах в Тулоне, прежде чем эти все пожирающие ублюдки заграбастают и их. В тот момент это показалось мне очень важным.
   – Восемь кораблей? Но это же очень много!
   – Они бы забрали все, если бы я, предвидя это, не отослал большую часть флота Андреасов в чарлстонскую гавань два года назад.
   – Вы знали, что они заберут ваши корабли?
   Жан-Марк мрачно кивнул:
   – О да, при первой же возможности или под любым предлогом. Большинство блистательных членов их Национального собрания так же продажны, как аристократы, которых они свергли. Единственный способ справиться с ними – подкупить их или уклониться от обязательств.
   Жюльетта вздрогнула.
   – Похоже, мир полон воров и убийц. Франсуа пытался объяснить мне, почему напали на аббатство, но я так и не смогла этого понять. И никогда не пойму.
   – Как можно понять безумие? – пояснил Жан-Марк. – Бог мне свидетель, Жюльетта, я послал Филиппа отвезти вас обеих в Вазаро, потому что в Париже было неспокойно. Если бы я только предположил, что на аббатство может быть совершено нападение, а вам грозит опасность, я бы примчался сам. – Его губы скривились. – Вы правы, я поступил глупо.
   – Может быть, вы не так уж и виноваты. – Жюльетте было больно слышать, как он бичует себя.
   – Вы смягчились? – Жан-Марк покачал головой. – Вина лежит на мне, и вы вправе сердиться. – Он протянул руку к крутому локону на левом виске Жюльетты. – Под шипами у вас притаилось нежное сердце.
   Кончик его указательного пальца слегка касался щеки Жюльетты, поглаживая шелковистую прядь. Какое наслаждение ощущать эту дивную кожу! Он старался не дышать, боясь выдать свое волнение.
   – Вздор! – отрезвил Жан-Марка голос Жюльетты. Глаза Жан-Марка притягивали ее взгляд.
   – Не показывайте своего сердца и никогда не позволяйте мне видеть вашу слабость, Жюльетта.
   – Я не… понимаю, о чем вы говорите.
   – Знаю, что не понимаете. – Жан-Марк цинично улыбнулся и отпустил локон – тот тут же свернулся в крутой завиток. – Один бог ведает, зачем я это говорю. Должно быть, угрызения совести и потрясение делают меня таким растерянным. Обещаю вам, отдохнув, я снова стану самим собой и вы найдете во мне готового к бою противника.
   – Противника? – Жюльетта пожала плечами. – У меня нет желания с вами сражаться.
   – Вы сражались со мной с первой встречи, – мягко произнес Жан-Марк. – Все это – часть игры.
   – Игры?
   Жан-Марк направился к двери.
   – Не теперь.
   – Я не понимаю и десятой доли того, о чем вы говорите. Вы меня ужасно злите. – Жюльетта поспешила к нему, увидев, что он открывает дверь. – И вы сейчас не можете уйти. Я поищу вам что-нибудь поесть, а потом мы должны поговорить о Катрин.
   – Сию минуту у меня нет ни малейшего желания обсуждать что-либо. Я сейчас слишком устал, чтобы есть или думать, – твердо объявил Жан-Марк. – С тех пор, как я покинул Тулон, я скакал день и ночь и уверен, что половина грязи с этой дороги все еще липнет ко мне. Я собираюсь вымыться и проспать следующие двенадцать часов.
   – Двенадцать часов! Вы не можете этого сделать! Нам надо обсудить, что делать дальше с Катрин!
   – Моя дорогая Жюльетта. – Ласковый тон не скрывал стальной решимости в его голосе. – Хорошо бы вам сразу уяснить, что я поступаю только так, как хочу, и питаю отвращение к словам «не можете».
   Это она могла понять, с неохотой признала Жюльетта. Она и сама не любила этих слов.
   – Я тоже, но если бы вы…
   – Завтра. Спокойной ночи, Жюльетта. – Дверь за Жан-Марком тихо закрылась.
   Жюльетта забралась в постель и медленно натянула на себя одеяло. Она забыла, что Жан-Марка невозможно заставить что-то сделать против его воли.
   Жюльетта повернулась на бок, и ее пронзило острое возбуждение, навалилась истома, сладко заныло внизу живота. Он здесь! Красивый, блистательный и такой же таинственный и загадочный, каким она его помнила. Ей хотелось протянуть руку и дотронуться до необычной линии его скул, до крепких мышц его бедер.
   Дотронуться? Жюльетта тут же поспешила найти приемлемое объяснение своему желанию. Ею движет лишь любопытство художницы к строению и линиям мужского тела.
   Жюльетта закрыла глаза и приказала себе спать.
* * *
   Руки Жан-Марка, когда он стоял, глядя на Катрин, медленно сжались в кулаки. Зачем он здесь? Ему следовало отправиться прямиком в постель, как он и сказал Жюльетте. Он не собирался будить Катрин и встречаться с ней до завтрашнего утра. И все же он у ее кровати.
   Катрин никогда не обвинит его в преступной небрежности. Она так похожа характером на его отца. И так же молча будет страдать и погибнет прежде, чем произнесет хоть слово осуждения.
   Жан-Марк знал, почему он здесь. Он хотел убедиться, что все не так страшно, что Катрин не уничтожена насилием. Этого подтверждения он не получил. От хрупкой бледности Катрин щемило сердце. А Жюльетта не утратила своей живости, некстати подумал он.
   Жюльетта!
   Судьба вновь привела ее под эгиду его власти, как это уже случилось в гостинице много лет назад. И черт побери! – ее уязвимость защищала Жюльетту от него так же, как когда-то оберегало от него ее четырнадцатилетие. Это почти заставило. Жан-Марка поверить в ангела-хранителя невинных мира сего.
   Почти. Катрин также была невинна, но ангелы не защитили ее.
   Жан-Марк протянул руку и ласково погладил светлые волосы Катрин, разметавшиеся по подушке. Он оказался не тем опекуном, каким хотел бы видеть его отец. Он всегда был слишком занят, слишком нетерпелив, все время торопился с места на место. Даже когда Катрин приезжала домой из аббатства, он уделял ей лишь мимолетное внимание.
   Жан-Марк, пытаясь справиться с болезненным комком в горле, отвернулся. Самобичевание теперь не поможет. Слава богу, что Катрин и Жюльетта остались живы!
   Они должны примириться с тем, что произошло, и найти способ продолжать жить.

8

   Филипп Андреас явился на следующий день ранним утром. Он был бледен, трезв и испытал бесконечное облегчение, когда Жан-Марк сообщил ему, что Катрин и Жюльетте удалось спастись от резни.
   – Ты имеешь полное право сердиться, Жан-Марк, – с несчастным видом сказал Филипп. – Когда по приезде в город я услышал об этой бойне в аббатстве, я почувствовал… Ты не можешь винить меня больше, чем я сам виню себя.
   – Еще как могу, черт побери! Матерь Божья, что могло тебя так задержать?
   Филипп вспыхнул, и его зубы впились в нижнюю губу. Жан-Марк изумленно уставился на него.
   – Женщина?!
   – Одна из цветочниц. Она была… я думал, это не очень важно. Всего несколько ночей.
   Жан-Марк зло рассмеялся.
   – Господи, надеюсь, твои игры с цветочницей стоили того, что случилось с Катрин. – Он сжал зубы. – Ты не можешь просто извиниться и забыть об этом, Филипп. Почему, черт тебя побери, ты не сделал так, как я тебе велел? Я же специально заехал в Вазаро!
   – Я не думал, что такое может произойти, – просто ответил Филипп. – Ты же знаешь, у нас в Вазаро все спокойно, и кажется, что никакой войны и революции просто не существует.
   – Будь ты проклят, я же наказал тебе выехать немедленно и… – Жан-Марк замолчал. И что он на него кричит? Ему следовало самому ехать прямо в аббатство. Филипп был так далек от революционных бурь в своем Эдеме, что, несомненно, не понимал, какой вред может причинить его отсрочка. У Жан-Марка такого оправдания не было. Он уже имел опыт общения с фанатиками и вымогателями из Национального собрания, равно как и с умирающими с голоду бандами, бродившими по улицам города и сельским дорогам.
   – Ладно, что сделано, то сделано. А теперь попытаемся подумать о будущем. Жюльетта сообщила, что им помог человек по имени Франсуа Эчеле – он соратник Жоржа Жака Дантона. Я хочу увидеться с ним. Отыщи его и привези сюда.
   – Ты думаешь, это разумно? Дантон публично заявил, что одобряет массовые убийства и сам им способствует. В Париже меня уже просветили.
   – Нам необходима помощь, а у Эчеле есть причины нам ее предоставить. Филипп замялся:
   – Могу я сначала увидеть Катрин? Я хочу сказать ей, как сожалею…
   – Не думаю, что она захочет вас видеть. – В дверях стояла Жюльетта, обвиняюще глядя на Филиппа. – Я помню вас. Вы Филипп, а я Жюльетта де Клеман.
   Филипп кивнул и поклонился.
   – Я тоже помню вас, мадемуазель. Не могу сказать…
   – Почему, ради всего святого, вы не приехали за ней?
   Филипп вспыхнул:
   – Меня… задержали.
   – А Катрин изнасиловали.
   – Жан-Марк сообщил мне. Не могу передать, насколько я сожалею…
   – Ступай, Филипп, – велел Жан-Марк. – Я хочу, чтобы Эчеле был здесь еще до обеда.
   Филипп снова поклонился Жюльетте и быстро выскользнул из салона.
   Жюльетта повернулась к Жан-Марку.
   – Вы послали за Эчеле? Хорошо. А почему вы не… Куда вы смотрите?
   – На вас.
   – У меня что, грязь на лице? – Девушка подняла руку к щеке. – Я сегодня утром скоблила пол и…
   – Скоблили пол?
   – Почему бы и нет? Робер и Мари уже не первой молодости, а других слуг в дом мы брать не должны. Я хорошо скоблю полы. В аббатстве я постоянно это делала. – Она отняла руку от щеки. – Потом смою. Одно пятнышко не имеет значения.
   – Не имеет. – Жан-Марк вряд ли бы увидел грязь на лице Жюльетта, будь оно все забрызгано ею. Он видел расцвет ее девичества. Ее кожа – розы со сливками, нежная, благоухающая юностью и свежестью. Прошлой ночью свет свечи озарял ее спутанные блестящие кудри и любопытные карие глаза. Храбрая и нетерпеливая, стояла она в своей белой ночной рубашке с высоким воротом и длинными рукавами. А этим утром яркий солнечный свет, струившийся сквозь окна, открывал Жюльетту во всей обольстительной красе. Надетое на ней ветхое шерстяное платье охватывало ее тонкую талию и плотно облегало небольшую высокую грудь, подчеркивая ее девичью прелесть. Жюльетта была среднего роста, но казалась выше. В ее осанке чувствовалась уверенность в себе. Походка ее была легкой и грациозной.
   Господи, да он хочет обладать ею! Его затопило вожделение. Он постарался сесть на ближайший стул. Вот вам и щит ее невинности.
   Жюльетта дерзко взглянула в лицо Жан-Марку.
   – Знаете, вам следовало выслушать меня вчера ночью.
   – Я не привык, когда от меня чего-то требуют. Гораздо лучше я реагирую на просьбы. – Жан-Марк слегка улыбнулся. – Вам следовало сказать: «Жан-Марк, прошу вас» или «Жан-Марк, будьте любезны». Тогда я бы не отказался выслушать вас.