Страница:
– Невозможно.
– Странное имя, но если ты настаиваешь, я не стану возражать против твоего…
Звук закрывающейся за Жюльеттой двери оборвал его слова.
Душистые и нежные белые и золотые нарциссы дополняли все это буйство запахов и красок; голова кружилась от красоты и ароматов. Зацвели и фиалки, но не в полях. Темно-пурпурные цветы любили тень, и их клумбы располагались под деревьями в апельсиновых и оливковых рощах; срывать фиалки следовало задолго до рассвета, когда их аромат был особенно сильным.
Шло второе утро сбора фиалок. Франсуа стоял у тележки, наблюдая за сборщиками. Десятки факелов причудливо освещали рощу, черный дым клубами поднимался вверх и вился между зелеными ветвями тенистых деревьев.
– Правда, это чудесно?
Франсуа обернулся и увидел Катрин, подъезжавшую к нему верхом на гнедой лошади.
– Почему вы не остались в постели? В такую рань мы оба здесь не нужны.
– Я была слишком взволнована. Вчера мне пришлось быть в сарае для анфлеража, и я не попала на сбор фиалок. – Катрин обвела глазами рощу и отыскала Мишеля, помахавшего ей рукой. Она приветствовала его в ответ и повернулась к Франсуа. – Правда, это прекрасно? Фонари, темнота и цветы.
Франсуа снисходительно улыбнулся.
– Прекрасно. Анфлераж?
– Мишель вам не показывал? Вы так много времени проводите вместе, я думала, он вас туда водил. – Лицо Катрин осветилось радостной улыбкой. – Хорошо. Я рада, что он этого не сделал. Сейчас я вам сама покажу. Едемте со мной.
Она ударила пятками лошадь и послала ее галопом по направлению к каменным сараям, находившимся позади усадьбы. Прохладный ночной ветерок трепал волосы Катрин, она чувствовала, как ее охватывает какое-то дикое возбуждение. За спиной раздавался стук копыт и негромкий смех Франсуа. Катрин подъехала к каменному строению позади сарая для вытяжки, соскользнула с лошади и обернулась к Франсуа, натягивавшему поводья.
– Зажгите фонарь, – переводя дыхание, попросила Катрин и привязала лошадь к перилам перед дверью.
Франсуа спешился и зажег фонарь, прикрепленный к седлу. На его лице играла широкая улыбка, а глаза горели возбуждением под стать Катрин.
– Что дальше?
Катрин распахнула тяжелую дверь длинного сарая и вошла первой в темную рабочую комнату. Из-за закрытых ставней воздух был спертым, и молодых людей тяжелыми клубами окутал аромат фиалок. Сарай был пуст; для рабочих, обычно сидящих за разложенными деревянными рамами со стеклянными тарелками на столах, было еще слишком рано.
– Этот способ мне нравится гораздо больше, чем вытяжка. Он как-то мягче. – Катрин подошла к первому длинному столу. – Они смазывают эти стеклянные тарелки маслом, а потом разбрасывают на них лепестки, оставляя на два-три дня в прохладной темноте, чтобы цветы могли отдать свою душу, а после…
– Душу? – переспросил Франсуа, которого это позабавило.
– Так Мишель зовет аромат. – Катрин постучала по раме. – Потом увядшие лепестки вынимают, а на стекло кладут свежие. Это повторяется пятнадцать-двадцать раз, прежде чем помада будет готова и ее можно будет сливать в глиняные кувшины. Вытяжки очень мало, но запах невероятно сильный. Гораздо сильнее, чем от душ, отданных при обычной вытяжке или дистилляции.
– Вот вы и снова произнесли это слово, – улыбнулся Франсуа. – По-моему, не только Мишель думает о запахе, как о душе.
Катрин улыбнулась ему в ответ.
– Не такое уж это великое открытие. Почему бы земле и цветам ее не иметь? – Она взяла фонарь и направилась к двери. – Вы разве не верите в душу, Франсуа?
– Верю. – Франсуа придержал дверь открытой. – Я верю, что у революции есть душа.
У Катрин дрогнул голос.
– Не могу согласиться с вами. Я попробовала ваших прекрасных революционеров в аббатстве.
– Эти люди не были ее душой. Это были колючки и сорняки, губящие каждый сад, если их не вырвать. – Франсуа спокойно выдержал взгляд Катрин. – Душа – это права человека. Но мы должны позаботиться о том, чтобы они не утонули в море крови.
– Вам придется трудно, – коротко сказала Катрин, закрывая дверь и подходя к лошади. – Я не хочу больше иметь ничего общего с вашей прекрасной революцией. Я останусь здесь, в Вазаро.
– Хорошо. – Франсуа подсадил девушку на лошадь и вскочил на свою. – Я не хочу, чтобы вы даже приближались к Парижу. Теперь ваше место здесь.
Катрин с любопытством посмотрела на него.
– И все же вы прежде осуждали меня, когда я цеплялась за свой маленький садик в Париже. А Вазаро – огромный сад.
– Кажется, это было так давно. – Франсуа серьезно посмотрел на Катрин. – Нет ничего плохого в том, что человек не хочет снова бросаться на тернии. Видит бог, я испытываю соблазн обрести свой собственный сад.
– Оставайтесь здесь, – порывисто сказала Катрин. – Вам ведь здесь нравится. Мишель говорит, что вы понимаете цветы. Вам нет никакой нужды уезжать и…
– Мне придется вернуться. Я и так пробыл здесь слишком долго. – Франсуа покаянно улыбнулся. – Я собирался остаться всего на несколько дней, а они растянулись на целые недели. Ваш Вазаро действует на чувства как наркотик.
Катрин ощутила неожиданную боль. Он уезжает. И больше не будет его дружеского присутствия, работы бок о бок с ней на соседнем поле, не будет смеха и обсуждения дневных заданий за ужином, не будет прогулок с Франсуа и Мишелем.
– Когда вы собираетесь ехать?
– Завтра утром.
– Так скоро? – Катрин попыталась улыбнуться. – Наверное, это как-то связано с посланием, которое вы получили вчера. Дантон не может без вас обойтись? Вы говорили, что он скорее всего уехал из города.
– Он вернулся в Париж, но послание было не от Дантона. – Франсуа отвел глаза. – Просто я вам здесь больше не нужен. Теперь вы уже полностью держите в руках бразды правления Вазаро. – Он повернул коня и пустил его рысью по направлению к оливковой роще. – И я нужен в Париже.
– Нет, мне вы не нужны. – Катрин последовала за Франсуа. Ее лошадь пробиралась между пучками травы на склоне холма. Он был ей не нужен, но Катрин неожиданно поняла, что отчаянно хочет, чтобы он был здесь. За последние недели Франсуа стал такой же неотъемлемой частью Вазаро, как Мишель и цветы, и Катрин испытывала по отношению к нему такое же яростное собственническое чувство, как и по отношению к ним. Почему он не может остаться, ведь здесь он будет в безопасности? Париж был городом безумцев, населенным такими людьми, как марсельцы.
Они добрались до вершины холма, и Франсуа натянул поводья, поджидая девушку.
Над оливковой рощей вставал рассвет, освещая лишь верхушки деревьев и оставляя в темноте их нижние ветви и медленный поток сборщиков, обрывавших под ними в полутьме ароматные фиалки.
– После восхода солнца я присмотрю за полем гиацинтов, – спокойно произнес Франсуа. – Вы поедете со мной или у вас сегодня утром дела с месье Огюстэном?
– Гиацинтовое поле большое. – Катрин смотрела не на молодого человека, а на рощу, расстилавшуюся внизу. – Я поеду с вами.
Они сидели на лошадях в молчании, пока золотые полосы рассвета медленно разворачивались над рощами и полями Вазаро.
Войдя в салон, Катрин увидела, что и Франсуа приложил усилия, чтобы выглядеть нарядно. На нем был темно-синий камзол и белый парчовый жилет, а галстук был повязан замысловато и элегантно. Катрин остановилась на пороге салона и встретилась с ним взглядом через комнату, где он стоял у буфета, разливая вино в хрустальные бокалы.
– Вы попрощались с Мишелем?
– Да. – Франсуа подал девушке бокал вина. – Похоже, он не удивился.
Катрин опустила глаза к бокалу.
– Он знал, что когда-нибудь вам придется уехать, однако, я уверена, он был разочарован. Вы ему нравитесь.
– И он мне симпатичен.
Они снова замолчали, и Катрин не знала, как нарушить воцарившуюся в комнате напряженную тишину. Сегодня Франсуа был другим. Непринужденное товарищество, объединявшее их в последние недели, куда-то исчезло, и вернулась колючая настороженность первого вечера.
Молчание затягивалось.
– А где Мишель? – спросил Франсуа.
– Сегодня в рабочей деревне свадьба. Он решил остаться там. – Катрин с сожалением покачала головой. – Никак не могу уговорить его приходить сюда чаще, чем несколько раз в неделю. Иногда мне кажется, я совершаю ошибку, торопя его.
– Дайте ему возможность поступать, как он хочет, и он вернется к вам.
– Вы так считаете?
Франсуа встретил взгляд девушки.
– Только дурак не пришел бы к вам, если бы вы этого захотели.
Щеки Катрин обдало жаром, а в груди что-то сжалось. Она обнаружила, что ее рука дрожит, и поспешно поставила бокал на стоявший рядом столик.
– Пойдемте ужинать?
– Нет.
– Что?
Губы Франсуа изогнулись в кривой усмешке.
– В прошлом мне доводилось играть много ролей, но играть роль любезного отъезжающего друга я не стану. Думаю, мне лучше попрощаться сейчас. – Он поднес руку Катрин к губам и поцеловал. – Мне будет не хватать вас, Катрин из Вазаро.
Девушка безмолвно смотрела на Франсуа, а он перевернул ее руку и неторопливо прижался теплыми губами к ее ладони.
Близость. Теплота. Нежность.
Катрин не могла вздохнуть. Быть рядом с ним – все равно что слишком долго находиться в комнате для анфлеража – это пьянило, дурманило, как от сладкого запаха.
Франсуа поднял глаза к ее лицу и медленно поднес ее ладонь к щеке.
– И еще я хочу вас. – Он почувствовал, как напряглась Катрин, и покачал головой:
– О, я знаю, что не должен быть с вами. Но если я останусь, то когда-нибудь могу забыть об этом и попытаться заняться с вами любовью. – Он выдержал ее взгляд и снова поцеловал в ладонь. – И это была бы любовь, Катрин.
Франсуа быстро повернулся и вышел из комнаты.
Катрин озадаченно смотрела ему вслед. Любовь?
Теперь она поняла, что в течение этих недель старательно избегала думать о своих чувствах к Франсуа. Любовь годами означала для Катрин слепое поклонение Филиппу.
Могло ли быть так, что чувство, испытываемое ею к Франсуа, тоже было любовью?
А как же желание? Катрин никогда не испытывала рядом с Филиппом такого глубокого первобытного сознания близости. Она не отшатывалась при прикосновении Франсуа. По правде говоря, ее физически тянуло к нему.
Склеп.
Но Франсуа был не таким, как те мужчины. Возможно, и столь запятнавший ее акт с ним был бы другим.
Катрин повернулась, медленно вышла из салона и поднялась по лестнице. Она тоже не могла сейчас думать о еде. Она была опечалена, недоумевала, и в то же время в темноте для нее забрезжил крошечный огонек надежды. Ей надо подумать и разобраться в своих чувствах до утра.
До того, как Франсуа уедет из Вазаро.
– Франсуа!
Франсуа обернулся и увидел Катрин, спешившую к нему через конюшенный двор. Она была в том же, что и накануне вечером, желтом платье, а из ее косы выбивались русые пряди.
Катрин, задыхаясь, остановилась перед Франсуа.
– Не уезжайте.
Он замер, не сводя глаз с ее лица.
Катрин подошла ближе.
– Пожалуйста, я не хочу, чтобы вы уезжали. Я хочу, чтобы вы остались здесь со мной и Мишелем. Я всю ночь думала о том, что вы мне сказали. – Девушка облизала губы. – Я не знаю, люблю ли я вас, но я испытываю… что-то необыкновенное, когда вы рядом. Я хочу, чтобы вы остались со мной, и тогда мы посмотрим… Вам не трудно будет дать мне время свыкнуться с этой мыслью?
– Нет, это будет совсем не трудно, – мягко произнес Франсуа. – Это будет очень приятно, тепло и вообще чудесно. Но из этого ничего не получится, Катрин.
– Вы… не обнимете меня?
– Катрин…
– Я прошу не о таком уж большом одолжении. – Катрин подошла еще на шаг ближе и стояла теперь всего в нескольких дюймах от Франсуа. – Не думаю, что я испугаюсь. Я верю, что с вами все будет по-другому. Но я не узнаю этого, пока вы не обнимете меня.
Франсуа ласково притянул девушку к себе, и она спокойно прижалась к нему. Его тело было теплым, сильным, но эта сила вызывала не страх, а ощущение безопасности.
– Это действительно очень приятно, правда? – Катрин прижалась к Франсуа. – Очень… хорошо.
– Да. – Голос Франсуа звучал приглушенно – он зарылся лицом в ее волосы. – Да, любимая. Хорошо. Руки Катрин обвились вокруг Франсуа.
– О, я и правда люблю вас, Франсуа, – прошептала она. – Не уезжайте в Париж. Там у вас ничего нет. Вы можете остаться со мной ненадолго и потерпеть? Я постараюсь не слишком долго…
– Нет.
Лицо Франсуа побелело под загаром, а глаза влажно заблестели.
– Почему?
– Я не могу. – Голос молодого человека звучал хрипло. Он взял лицо Катрин в ладони, и его губы медленно приближались, пока не оказались почти рядом с ее губами. – Катрин. Моя Катрин…
Его теплые губы коснулись ее губ с такой глубокой нежностью, какой она никогда не знала, прижались к ее губам, затем отпустили.
А потом он с неожиданной силой схватил ее в объятия, его твердая щека прижалась к ее щеке, что-то холодное и одновременно жаркое увлажнило ее щеку.
Франсуа поднял голову, глубоко и судорожно вздохнул. Отступил и быстро вскочил на лошадь.
– До свидания, Катрин.
Он покидает меня, в отчаянии подумала Катрин. Ее пронзила страшная боль, защемило сердце. Но какой ему смысл уезжать от нее, если он ее любит?
Катрин застыла, поняв, что, возможно, смысл есть.
– Подождите. Это… из-за того, что эти люди сделали со мной в аббатстве? Вы тогда сказали, что это не имеет значения. Теперь вы уже думаете по-другому?
Глаза Франсуа устремились к лицу девушки.
– Если это так, я не хочу, чтобы вы оставались. Они обращались со мной так, словно я ничто. Но у меня есть достоинство. Говорю вам, у меня есть достоинство. – Катрин сморгнула слезы. – Но я должна знать. Вы из-за этого уезжаете? Из-за того, что они сделали со мной в аббатстве?
– Да.
Катрин застыла, не сводя с него глаз.
– Господи! – Франсуа посмотрел на нее. – Не из-за того, что эти мерзавцы с вами сделали. Вы и сейчас тысячу раз та же женщина, какой были, когда я встретил вас в аббатстве.
– Тогда почему?..
– Из-за того, чего не сделал я. Я мог не дать им изнасиловать вас. У меня был выбор, и я предпочел позволить им это сделать.
Катрин, потрясенная, смотрела на него.
– Вы хотите знать, кто был тот, второй, что надругался над вами? Это был Дюпре. – Франсуа говорил поспешно, с трудом. – Я тогда только прибыл в аббатство, и Дюпре узнал во мне человека Дантона и приветствовал меня. Он повел меня на южный двор. Там эти негодяи издевались над какой-то женщиной. Я видел, как вы пробежали через двор к воротам. В свете луны вы казались ребенком. Ребенком… – Он закрыл глаза. – Дюпре и Мальпан побежали за вами. Дюпре смеялся…
Катрин стала пробирать ледяная дрожь.
– Он позвал меня пойти с ними. Я последовал за ними к воротам и увидел, как они погнались за вами вверх по холму к кладбищу. – Франсуа открыл глаза. – Я мог отправиться за ними и убить их. Боже милостивый, как мне хотелось их прикончить!
– Но вы этого не сделали, – глухо сказала Катрин. – Вы позволили им… обидеть меня.
– У меня был выбор. Если бы я убил Дюпре, то запятнал бы себя как защитник аристократов. Я не мог сделать этого, Катрин, но это было непростительно.
– Да. – Катрин скрестила руки на груди, чтобы унять дрожь. – Непростительно.
Франсуа вздрогнул и собрал поводья.
– Прощайте, Катрин. Если я когда-нибудь вам понадоблюсь, дайте знать, и…
– Вы мне не понадобитесь – Да, я тоже так думаю. – Франсуа пустил лошадь рысью, но остановился, едва доехав до ворот конюшни. Он обернулся к Катрин с лицом, искаженным мукой. – Я действительно люблю вас, Катрин.
Катрин тупо смотрела на него через двор.
Она не ответила.
Франсуа и не ждал ответа. Он повернулся и поехал прочь.
Через несколько метров его поглотил туман, и Франсуа исчез из виду, словно никогда и не приезжал в Вазаро.
Катрин направилась к дому, медленно, с трудом волоча ноги, как старуха.
Ей было холодно. Надо сменить шелковое платье на старое шерстяное и идти в поле.
Там Мишель. Он улыбнется ей, и боль немного отступит.
Сегодня она не станет присматривать за работниками. Она будет собирать цветы сама, что должно облегчить ее муку.
Вазаро поможет ей, как уже помог прежде.
20
– Странное имя, но если ты настаиваешь, я не стану возражать против твоего…
Звук закрывающейся за Жюльеттой двери оборвал его слова.
* * *
Ракитник был обобран, и поля Вазаро утопали в других цветах. Вспыхнули красные, оранжевые, синие гиацинты, кассия из семейства бобовых пленяла изяществом цветка.Душистые и нежные белые и золотые нарциссы дополняли все это буйство запахов и красок; голова кружилась от красоты и ароматов. Зацвели и фиалки, но не в полях. Темно-пурпурные цветы любили тень, и их клумбы располагались под деревьями в апельсиновых и оливковых рощах; срывать фиалки следовало задолго до рассвета, когда их аромат был особенно сильным.
Шло второе утро сбора фиалок. Франсуа стоял у тележки, наблюдая за сборщиками. Десятки факелов причудливо освещали рощу, черный дым клубами поднимался вверх и вился между зелеными ветвями тенистых деревьев.
– Правда, это чудесно?
Франсуа обернулся и увидел Катрин, подъезжавшую к нему верхом на гнедой лошади.
– Почему вы не остались в постели? В такую рань мы оба здесь не нужны.
– Я была слишком взволнована. Вчера мне пришлось быть в сарае для анфлеража, и я не попала на сбор фиалок. – Катрин обвела глазами рощу и отыскала Мишеля, помахавшего ей рукой. Она приветствовала его в ответ и повернулась к Франсуа. – Правда, это прекрасно? Фонари, темнота и цветы.
Франсуа снисходительно улыбнулся.
– Прекрасно. Анфлераж?
– Мишель вам не показывал? Вы так много времени проводите вместе, я думала, он вас туда водил. – Лицо Катрин осветилось радостной улыбкой. – Хорошо. Я рада, что он этого не сделал. Сейчас я вам сама покажу. Едемте со мной.
Она ударила пятками лошадь и послала ее галопом по направлению к каменным сараям, находившимся позади усадьбы. Прохладный ночной ветерок трепал волосы Катрин, она чувствовала, как ее охватывает какое-то дикое возбуждение. За спиной раздавался стук копыт и негромкий смех Франсуа. Катрин подъехала к каменному строению позади сарая для вытяжки, соскользнула с лошади и обернулась к Франсуа, натягивавшему поводья.
– Зажгите фонарь, – переводя дыхание, попросила Катрин и привязала лошадь к перилам перед дверью.
Франсуа спешился и зажег фонарь, прикрепленный к седлу. На его лице играла широкая улыбка, а глаза горели возбуждением под стать Катрин.
– Что дальше?
Катрин распахнула тяжелую дверь длинного сарая и вошла первой в темную рабочую комнату. Из-за закрытых ставней воздух был спертым, и молодых людей тяжелыми клубами окутал аромат фиалок. Сарай был пуст; для рабочих, обычно сидящих за разложенными деревянными рамами со стеклянными тарелками на столах, было еще слишком рано.
– Этот способ мне нравится гораздо больше, чем вытяжка. Он как-то мягче. – Катрин подошла к первому длинному столу. – Они смазывают эти стеклянные тарелки маслом, а потом разбрасывают на них лепестки, оставляя на два-три дня в прохладной темноте, чтобы цветы могли отдать свою душу, а после…
– Душу? – переспросил Франсуа, которого это позабавило.
– Так Мишель зовет аромат. – Катрин постучала по раме. – Потом увядшие лепестки вынимают, а на стекло кладут свежие. Это повторяется пятнадцать-двадцать раз, прежде чем помада будет готова и ее можно будет сливать в глиняные кувшины. Вытяжки очень мало, но запах невероятно сильный. Гораздо сильнее, чем от душ, отданных при обычной вытяжке или дистилляции.
– Вот вы и снова произнесли это слово, – улыбнулся Франсуа. – По-моему, не только Мишель думает о запахе, как о душе.
Катрин улыбнулась ему в ответ.
– Не такое уж это великое открытие. Почему бы земле и цветам ее не иметь? – Она взяла фонарь и направилась к двери. – Вы разве не верите в душу, Франсуа?
– Верю. – Франсуа придержал дверь открытой. – Я верю, что у революции есть душа.
У Катрин дрогнул голос.
– Не могу согласиться с вами. Я попробовала ваших прекрасных революционеров в аббатстве.
– Эти люди не были ее душой. Это были колючки и сорняки, губящие каждый сад, если их не вырвать. – Франсуа спокойно выдержал взгляд Катрин. – Душа – это права человека. Но мы должны позаботиться о том, чтобы они не утонули в море крови.
– Вам придется трудно, – коротко сказала Катрин, закрывая дверь и подходя к лошади. – Я не хочу больше иметь ничего общего с вашей прекрасной революцией. Я останусь здесь, в Вазаро.
– Хорошо. – Франсуа подсадил девушку на лошадь и вскочил на свою. – Я не хочу, чтобы вы даже приближались к Парижу. Теперь ваше место здесь.
Катрин с любопытством посмотрела на него.
– И все же вы прежде осуждали меня, когда я цеплялась за свой маленький садик в Париже. А Вазаро – огромный сад.
– Кажется, это было так давно. – Франсуа серьезно посмотрел на Катрин. – Нет ничего плохого в том, что человек не хочет снова бросаться на тернии. Видит бог, я испытываю соблазн обрести свой собственный сад.
– Оставайтесь здесь, – порывисто сказала Катрин. – Вам ведь здесь нравится. Мишель говорит, что вы понимаете цветы. Вам нет никакой нужды уезжать и…
– Мне придется вернуться. Я и так пробыл здесь слишком долго. – Франсуа покаянно улыбнулся. – Я собирался остаться всего на несколько дней, а они растянулись на целые недели. Ваш Вазаро действует на чувства как наркотик.
Катрин ощутила неожиданную боль. Он уезжает. И больше не будет его дружеского присутствия, работы бок о бок с ней на соседнем поле, не будет смеха и обсуждения дневных заданий за ужином, не будет прогулок с Франсуа и Мишелем.
– Когда вы собираетесь ехать?
– Завтра утром.
– Так скоро? – Катрин попыталась улыбнуться. – Наверное, это как-то связано с посланием, которое вы получили вчера. Дантон не может без вас обойтись? Вы говорили, что он скорее всего уехал из города.
– Он вернулся в Париж, но послание было не от Дантона. – Франсуа отвел глаза. – Просто я вам здесь больше не нужен. Теперь вы уже полностью держите в руках бразды правления Вазаро. – Он повернул коня и пустил его рысью по направлению к оливковой роще. – И я нужен в Париже.
– Нет, мне вы не нужны. – Катрин последовала за Франсуа. Ее лошадь пробиралась между пучками травы на склоне холма. Он был ей не нужен, но Катрин неожиданно поняла, что отчаянно хочет, чтобы он был здесь. За последние недели Франсуа стал такой же неотъемлемой частью Вазаро, как Мишель и цветы, и Катрин испытывала по отношению к нему такое же яростное собственническое чувство, как и по отношению к ним. Почему он не может остаться, ведь здесь он будет в безопасности? Париж был городом безумцев, населенным такими людьми, как марсельцы.
Они добрались до вершины холма, и Франсуа натянул поводья, поджидая девушку.
Над оливковой рощей вставал рассвет, освещая лишь верхушки деревьев и оставляя в темноте их нижние ветви и медленный поток сборщиков, обрывавших под ними в полутьме ароматные фиалки.
– После восхода солнца я присмотрю за полем гиацинтов, – спокойно произнес Франсуа. – Вы поедете со мной или у вас сегодня утром дела с месье Огюстэном?
– Гиацинтовое поле большое. – Катрин смотрела не на молодого человека, а на рощу, расстилавшуюся внизу. – Я поеду с вами.
Они сидели на лошадях в молчании, пока золотые полосы рассвета медленно разворачивались над рощами и полями Вазаро.
* * *
Катрин поймала себя на том, что особенно тщательно одевается в этот вечер к ужину – в лимонно-желтое платье, отделанное по вороту жемчугом. Я это делаю вовсе не ради Франсуа, заверила себя девушка. И все же каждому человеку хочется, чтобы его вспоминали с некоторым удовольствием.Войдя в салон, Катрин увидела, что и Франсуа приложил усилия, чтобы выглядеть нарядно. На нем был темно-синий камзол и белый парчовый жилет, а галстук был повязан замысловато и элегантно. Катрин остановилась на пороге салона и встретилась с ним взглядом через комнату, где он стоял у буфета, разливая вино в хрустальные бокалы.
– Вы попрощались с Мишелем?
– Да. – Франсуа подал девушке бокал вина. – Похоже, он не удивился.
Катрин опустила глаза к бокалу.
– Он знал, что когда-нибудь вам придется уехать, однако, я уверена, он был разочарован. Вы ему нравитесь.
– И он мне симпатичен.
Они снова замолчали, и Катрин не знала, как нарушить воцарившуюся в комнате напряженную тишину. Сегодня Франсуа был другим. Непринужденное товарищество, объединявшее их в последние недели, куда-то исчезло, и вернулась колючая настороженность первого вечера.
Молчание затягивалось.
– А где Мишель? – спросил Франсуа.
– Сегодня в рабочей деревне свадьба. Он решил остаться там. – Катрин с сожалением покачала головой. – Никак не могу уговорить его приходить сюда чаще, чем несколько раз в неделю. Иногда мне кажется, я совершаю ошибку, торопя его.
– Дайте ему возможность поступать, как он хочет, и он вернется к вам.
– Вы так считаете?
Франсуа встретил взгляд девушки.
– Только дурак не пришел бы к вам, если бы вы этого захотели.
Щеки Катрин обдало жаром, а в груди что-то сжалось. Она обнаружила, что ее рука дрожит, и поспешно поставила бокал на стоявший рядом столик.
– Пойдемте ужинать?
– Нет.
– Что?
Губы Франсуа изогнулись в кривой усмешке.
– В прошлом мне доводилось играть много ролей, но играть роль любезного отъезжающего друга я не стану. Думаю, мне лучше попрощаться сейчас. – Он поднес руку Катрин к губам и поцеловал. – Мне будет не хватать вас, Катрин из Вазаро.
Девушка безмолвно смотрела на Франсуа, а он перевернул ее руку и неторопливо прижался теплыми губами к ее ладони.
Близость. Теплота. Нежность.
Катрин не могла вздохнуть. Быть рядом с ним – все равно что слишком долго находиться в комнате для анфлеража – это пьянило, дурманило, как от сладкого запаха.
Франсуа поднял глаза к ее лицу и медленно поднес ее ладонь к щеке.
– И еще я хочу вас. – Он почувствовал, как напряглась Катрин, и покачал головой:
– О, я знаю, что не должен быть с вами. Но если я останусь, то когда-нибудь могу забыть об этом и попытаться заняться с вами любовью. – Он выдержал ее взгляд и снова поцеловал в ладонь. – И это была бы любовь, Катрин.
Франсуа быстро повернулся и вышел из комнаты.
Катрин озадаченно смотрела ему вслед. Любовь?
Теперь она поняла, что в течение этих недель старательно избегала думать о своих чувствах к Франсуа. Любовь годами означала для Катрин слепое поклонение Филиппу.
Могло ли быть так, что чувство, испытываемое ею к Франсуа, тоже было любовью?
А как же желание? Катрин никогда не испытывала рядом с Филиппом такого глубокого первобытного сознания близости. Она не отшатывалась при прикосновении Франсуа. По правде говоря, ее физически тянуло к нему.
Склеп.
Но Франсуа был не таким, как те мужчины. Возможно, и столь запятнавший ее акт с ним был бы другим.
Катрин повернулась, медленно вышла из салона и поднялась по лестнице. Она тоже не могла сейчас думать о еде. Она была опечалена, недоумевала, и в то же время в темноте для нее забрезжил крошечный огонек надежды. Ей надо подумать и разобраться в своих чувствах до утра.
До того, как Франсуа уедет из Вазаро.
* * *
Над Вазаро стелился утренний туман, топивший роскошные цветущие поля в белой пелене.– Франсуа!
Франсуа обернулся и увидел Катрин, спешившую к нему через конюшенный двор. Она была в том же, что и накануне вечером, желтом платье, а из ее косы выбивались русые пряди.
Катрин, задыхаясь, остановилась перед Франсуа.
– Не уезжайте.
Он замер, не сводя глаз с ее лица.
Катрин подошла ближе.
– Пожалуйста, я не хочу, чтобы вы уезжали. Я хочу, чтобы вы остались здесь со мной и Мишелем. Я всю ночь думала о том, что вы мне сказали. – Девушка облизала губы. – Я не знаю, люблю ли я вас, но я испытываю… что-то необыкновенное, когда вы рядом. Я хочу, чтобы вы остались со мной, и тогда мы посмотрим… Вам не трудно будет дать мне время свыкнуться с этой мыслью?
– Нет, это будет совсем не трудно, – мягко произнес Франсуа. – Это будет очень приятно, тепло и вообще чудесно. Но из этого ничего не получится, Катрин.
– Вы… не обнимете меня?
– Катрин…
– Я прошу не о таком уж большом одолжении. – Катрин подошла еще на шаг ближе и стояла теперь всего в нескольких дюймах от Франсуа. – Не думаю, что я испугаюсь. Я верю, что с вами все будет по-другому. Но я не узнаю этого, пока вы не обнимете меня.
Франсуа ласково притянул девушку к себе, и она спокойно прижалась к нему. Его тело было теплым, сильным, но эта сила вызывала не страх, а ощущение безопасности.
– Это действительно очень приятно, правда? – Катрин прижалась к Франсуа. – Очень… хорошо.
– Да. – Голос Франсуа звучал приглушенно – он зарылся лицом в ее волосы. – Да, любимая. Хорошо. Руки Катрин обвились вокруг Франсуа.
– О, я и правда люблю вас, Франсуа, – прошептала она. – Не уезжайте в Париж. Там у вас ничего нет. Вы можете остаться со мной ненадолго и потерпеть? Я постараюсь не слишком долго…
– Нет.
Лицо Франсуа побелело под загаром, а глаза влажно заблестели.
– Почему?
– Я не могу. – Голос молодого человека звучал хрипло. Он взял лицо Катрин в ладони, и его губы медленно приближались, пока не оказались почти рядом с ее губами. – Катрин. Моя Катрин…
Его теплые губы коснулись ее губ с такой глубокой нежностью, какой она никогда не знала, прижались к ее губам, затем отпустили.
А потом он с неожиданной силой схватил ее в объятия, его твердая щека прижалась к ее щеке, что-то холодное и одновременно жаркое увлажнило ее щеку.
Франсуа поднял голову, глубоко и судорожно вздохнул. Отступил и быстро вскочил на лошадь.
– До свидания, Катрин.
Он покидает меня, в отчаянии подумала Катрин. Ее пронзила страшная боль, защемило сердце. Но какой ему смысл уезжать от нее, если он ее любит?
Катрин застыла, поняв, что, возможно, смысл есть.
– Подождите. Это… из-за того, что эти люди сделали со мной в аббатстве? Вы тогда сказали, что это не имеет значения. Теперь вы уже думаете по-другому?
Глаза Франсуа устремились к лицу девушки.
– Если это так, я не хочу, чтобы вы оставались. Они обращались со мной так, словно я ничто. Но у меня есть достоинство. Говорю вам, у меня есть достоинство. – Катрин сморгнула слезы. – Но я должна знать. Вы из-за этого уезжаете? Из-за того, что они сделали со мной в аббатстве?
– Да.
Катрин застыла, не сводя с него глаз.
– Господи! – Франсуа посмотрел на нее. – Не из-за того, что эти мерзавцы с вами сделали. Вы и сейчас тысячу раз та же женщина, какой были, когда я встретил вас в аббатстве.
– Тогда почему?..
– Из-за того, чего не сделал я. Я мог не дать им изнасиловать вас. У меня был выбор, и я предпочел позволить им это сделать.
Катрин, потрясенная, смотрела на него.
– Вы хотите знать, кто был тот, второй, что надругался над вами? Это был Дюпре. – Франсуа говорил поспешно, с трудом. – Я тогда только прибыл в аббатство, и Дюпре узнал во мне человека Дантона и приветствовал меня. Он повел меня на южный двор. Там эти негодяи издевались над какой-то женщиной. Я видел, как вы пробежали через двор к воротам. В свете луны вы казались ребенком. Ребенком… – Он закрыл глаза. – Дюпре и Мальпан побежали за вами. Дюпре смеялся…
Катрин стала пробирать ледяная дрожь.
– Он позвал меня пойти с ними. Я последовал за ними к воротам и увидел, как они погнались за вами вверх по холму к кладбищу. – Франсуа открыл глаза. – Я мог отправиться за ними и убить их. Боже милостивый, как мне хотелось их прикончить!
– Но вы этого не сделали, – глухо сказала Катрин. – Вы позволили им… обидеть меня.
– У меня был выбор. Если бы я убил Дюпре, то запятнал бы себя как защитник аристократов. Я не мог сделать этого, Катрин, но это было непростительно.
– Да. – Катрин скрестила руки на груди, чтобы унять дрожь. – Непростительно.
Франсуа вздрогнул и собрал поводья.
– Прощайте, Катрин. Если я когда-нибудь вам понадоблюсь, дайте знать, и…
– Вы мне не понадобитесь – Да, я тоже так думаю. – Франсуа пустил лошадь рысью, но остановился, едва доехав до ворот конюшни. Он обернулся к Катрин с лицом, искаженным мукой. – Я действительно люблю вас, Катрин.
Катрин тупо смотрела на него через двор.
Она не ответила.
Франсуа и не ждал ответа. Он повернулся и поехал прочь.
Через несколько метров его поглотил туман, и Франсуа исчез из виду, словно никогда и не приезжал в Вазаро.
Катрин направилась к дому, медленно, с трудом волоча ноги, как старуха.
Ей было холодно. Надо сменить шелковое платье на старое шерстяное и идти в поле.
Там Мишель. Он улыбнется ей, и боль немного отступит.
Сегодня она не станет присматривать за работниками. Она будет собирать цветы сама, что должно облегчить ее муку.
Вазаро поможет ей, как уже помог прежде.
20
В кафе «Дю Ша» Жюльетта села за тот же столик, где сидели прежде они с Жан-Марком, положила под ноги принесенную с собой черную сумку из рубчатой ткани и огляделась.
– Вы сегодня без сопровождающего. – Неожиданно рядом со столиком оказалась Нана Сарпелье, она быстро поставила поднос и разложила веера. – Женщина без кавалера бросается в глаза. – Нана уселась напротив Жюльетты. – И ко мне вы тоже привлекаете внимание.
– Я хотела переговорить с вами без Жан-Марка. – Жюльетта указала рукой на сумку, лежавшую у ее ног. – Два миллиона ливров.
Глаза Нана расширились.
– Матерь Божия, и вы таскали их по Парижу без сопровождения?
– Ну, я наняла экипаж, чтобы приехать сюда.
Нана непонимающе уставилась на Жюльетту, а потом, откинувшись, расхохоталась.
– Наверное, я должна поблагодарить вас за то, что вы не пришли сюда с Королевской площади пешком. Жюльетта улыбнулась.
– Я решила, что так безопасно, никто ведь не знал, что я с собой несу. Жан-Марк собирался привезти меня сюда завтра вечером, но…
– Вам он здесь был не нужен, – закончила за нее Нана. – Почему?
– Мои дела его не касаются. – Жюльетта сложила руки на столе. – В обмен на два миллиона ливров мне понадобится расписка от королевы, дарующая Жан-Марку Андреасу право законного владения статуэткой Танцующий ветер.
– Танцующий ветер! – Губы Нана сложились в беззвучный свист. – Так вот что это был за «предмет»!
– И расписка мне нужна немедленно. Это возможно?
– Сейчас ее труднее получить. – Нана заколебалась. – К завтрашнему дню. За два миллиона ливров мы можем потрудиться дополнительно. – Она с откровенной симпатией смотрела на Жюльетту. – Прежде вы были довольно скрытны. Почему вы сегодня так откровенны?
– Я решила, что должна доверять вам, раз уж нам придется потрудиться ради общей цели. Нана посмотрела на сумку.
– Два миллиона ливров помогут нам. Вы знаете, что два месяца назад они отправили короля на гильотину?
– Да, это было первое, о чем мы услышали по приезде в Париж. Вы ничего не смогли сделать, чтобы спасти его?
– Мы пытались, но его слишком хорошо охраняли. Он умер с большим достоинством. – Нана устало покачала головой. – Иногда все кажется безнадежным. – Ее губы решительно сжались. – Но мы должны освободить королеву и дофина.
– Однако над королевой тоже нависла гильотина, – тихо сказала Жюльетта. – Они ненавидят ее.
Нана согласно кивнула.
– Маленький Людовик-Карл теперь король Франции, и это объединяющая идея для всех роялистов в Европе, но сторонникам революции он мешает.
Жюльетте до боли ярко вспомнился белокурый чудесный солнечный малыш, которого она когда-то знала в Версале.
– У вас есть план?
– Пока еще нет. – Нана бросила взгляд на веера, разложенные на столе. – Мы выжидали.
– Выжидали чего?
Нана подняла глаза.
– Неважно. Но ожидание в прошлом. Теперь мы можем составлять план.
– Сейчас вы со мной неоткровенны. Неужели два миллиона ливров не являются гарантией моей преданности вашему делу?
Нана поколебалась.
– Вероятно.
Жюльетта поднесла руку к горлу, пытаясь сдержать волнение.
– Я непременно должна помочь ей. Я обязана сделать все возможное и невозможное, чтобы не мучить себя всю жизнь мыслью, что не сделала всего, что могла.
– Мы обсудим это.
Жюльетта поморщилась.
– По крайней мере разрешите мне расписывать эти веера вместо вас. У вас к этому нет никаких способностей.
Нана широко улыбнулась.
– И никакой склонности. Я была бы рада избавиться от этой работы. Возможно, мы сможем прийти к соглашению. Я пришлю завтра материал на Королевскую площадь.
– Я сама куплю. Этот материал столь же отвратителен, как и ваша мазня.
Нана коротко рассмеялась.
– Напрасно вы считаете, что делать и расписывать веера так просто, увидите, это работа не из легких. Приходите ко мне, если возникнет трудности. И не делайте их слишком замысловатыми, не то мне придется брать за них больше, чем несколько франков.
– Не повредят и несколько красивых вееров для клиентов побогаче. – Жюльетта поймала себя на том, что улыбается, глядя на сидящую напротив женщину. Искренность и теплота Нана Сарпелье располагали. – Но обещаю, что не буду делать их слишком красивыми.
Нана кивнула.
– Если нам будет нужна от вас еще какая-нибудь помощь, мы вам сообщим.
Жюльетта сказала главное, что мучило ее весь вечер:
– Жан-Марк не должен ни о чем знать. Вы понимаете? Его никоим образом нельзя в это впутывать. Если возникнет вероятность, что меня раскроют, то вам придется подыскать мне другое жилье. Пусть он будет в безопасности.
– Он не произвел на меня впечатления человека, которого легко обмануть.
Руки Жюльетты нервно сжали края накидки.
– Ему не должна грозить никакая опасность, – повторила она.
– Да. – Уильям задумчиво смотрел из окна на лежавшую внизу кривую улочку.
– Она предложила расписывать веера и служить курьером. – Нана уже передала ему все, что нужно. И ждала его решения.
– Вы все правильно сделали. Пусть помогает нам. – Уильям повернулся и задул стоявшую на столике свечу. – Мы будем использовать всех, кого сможем. Я хочу вытащить королеву и ее сына из тюрьмы к осени.
– Я знаю, ты расстроен, – заметила Нана. – Мы сделали все, что могли, чтобы спасти короля, Уильям.
– Это не ваша вина. Он не помог вам как следует. – Уильям подошел к кровати. – Мне кажется это странным.
– Месье ограничен в средствах.
– Неужели? – Уильям лег рядом с Нана и притянул ее к себе. – Больше это не повторится. Мы должны действовать наверняка.
– Мы так и сделаем. – Рука Нана скользнула по его телу и замерла. – Ты меня не хочешь?
Уильям крепче прижал ее к себе.
– Может быть, позже.
– Неважно. – Нана уютно устроилась поближе к нему. – Так мне тоже нравится. За день я забываю, как одиноко может быть ночью. Не люблю ночь.
Уильям ласково поцеловал ее.
– Тогда спи, и ночь скоро кончится.
Они замолчали и вскоре оба заснули.
– Я хотела отдать им деньги сразу, а у вас были неотложные дела с месье Бардо. – Жюльетта надкусила рогалик. – Вот я и решила поехать сама.
– С двумя миллионами ливров. На тот случай, если вам это неизвестно, Париж наводнен ворами, только и мечтающими перерезать человеку горло даже за десять ливров.
– Все прошло хорошо. – Жюльетта потягивала горячий шоколад. – Мне сегодня надо в городе купить холст и краски, а нанимать каждый раз экипаж – дело хлопотное. Теперь, когда нам не надо беспокоиться о Дюпре, вы не могли бы купить экипаж и нанять кучера?
– Вы пытаетесь отвлечь меня от важного разговора? – спросил Жан-Марк.
– Да, – напрямик ответила Жюльетта. – И я уже сказала Роберу, чтобы он нанял прислугу по дому, какая ему требуется.
Губы Жан-Марка тронула слабая улыбка.
– Больше не будете скрести полы?
– Я буду слишком занята. – Жюльетта отодвинула стул и встала. – А теперь я поднимусь наверх забрать письмо, которое я написала Катрин вчера вечером. Я хочу, чтобы вы сегодня же отослали его с нарочным.
– Я отправил записку в Вазаро в тот же день, когда мы приехали, чтобы сообщить ей, что мы добрались благополучно, – сказал Жан-Марк.
– Вы мне не говорили.
– В последние дни мы, похоже, вообще не общаемся. Так долго не может продолжаться, Жюльетта.
– Может. – Жюльетта старалась скрыть отчаяние в голосе. – Должно продолжаться. – Утро было ярким и солнечным. Золотистый свет мягко лег на мебель в столовой, на черные блестящие волосы Жан-Марка, отливавшие индиго. Как красива линия его выразительных губ! Жюльетта не могла отвести от него глаз. Все эти дни по возвращении в Париж он занимал ее чувства. Запретив себе близость с ним разумом, она не могла смириться с этим сердцем. Девушка усилием воли заставила себя отвести от него взгляд и направилась к двери. – Пойду за письмом, я все же хочу отправить его сегодня.
Жан-Марк поймал ее за руку.
– Я куплю вам сегодня экипаж. – Он поднес ее запястье к губам и стал ласкать языком голубые прожилки.
Покалывание от запястья разливалось по руке, по всему телу.
– Вы сегодня без сопровождающего. – Неожиданно рядом со столиком оказалась Нана Сарпелье, она быстро поставила поднос и разложила веера. – Женщина без кавалера бросается в глаза. – Нана уселась напротив Жюльетты. – И ко мне вы тоже привлекаете внимание.
– Я хотела переговорить с вами без Жан-Марка. – Жюльетта указала рукой на сумку, лежавшую у ее ног. – Два миллиона ливров.
Глаза Нана расширились.
– Матерь Божия, и вы таскали их по Парижу без сопровождения?
– Ну, я наняла экипаж, чтобы приехать сюда.
Нана непонимающе уставилась на Жюльетту, а потом, откинувшись, расхохоталась.
– Наверное, я должна поблагодарить вас за то, что вы не пришли сюда с Королевской площади пешком. Жюльетта улыбнулась.
– Я решила, что так безопасно, никто ведь не знал, что я с собой несу. Жан-Марк собирался привезти меня сюда завтра вечером, но…
– Вам он здесь был не нужен, – закончила за нее Нана. – Почему?
– Мои дела его не касаются. – Жюльетта сложила руки на столе. – В обмен на два миллиона ливров мне понадобится расписка от королевы, дарующая Жан-Марку Андреасу право законного владения статуэткой Танцующий ветер.
– Танцующий ветер! – Губы Нана сложились в беззвучный свист. – Так вот что это был за «предмет»!
– И расписка мне нужна немедленно. Это возможно?
– Сейчас ее труднее получить. – Нана заколебалась. – К завтрашнему дню. За два миллиона ливров мы можем потрудиться дополнительно. – Она с откровенной симпатией смотрела на Жюльетту. – Прежде вы были довольно скрытны. Почему вы сегодня так откровенны?
– Я решила, что должна доверять вам, раз уж нам придется потрудиться ради общей цели. Нана посмотрела на сумку.
– Два миллиона ливров помогут нам. Вы знаете, что два месяца назад они отправили короля на гильотину?
– Да, это было первое, о чем мы услышали по приезде в Париж. Вы ничего не смогли сделать, чтобы спасти его?
– Мы пытались, но его слишком хорошо охраняли. Он умер с большим достоинством. – Нана устало покачала головой. – Иногда все кажется безнадежным. – Ее губы решительно сжались. – Но мы должны освободить королеву и дофина.
– Однако над королевой тоже нависла гильотина, – тихо сказала Жюльетта. – Они ненавидят ее.
Нана согласно кивнула.
– Маленький Людовик-Карл теперь король Франции, и это объединяющая идея для всех роялистов в Европе, но сторонникам революции он мешает.
Жюльетте до боли ярко вспомнился белокурый чудесный солнечный малыш, которого она когда-то знала в Версале.
– У вас есть план?
– Пока еще нет. – Нана бросила взгляд на веера, разложенные на столе. – Мы выжидали.
– Выжидали чего?
Нана подняла глаза.
– Неважно. Но ожидание в прошлом. Теперь мы можем составлять план.
– Сейчас вы со мной неоткровенны. Неужели два миллиона ливров не являются гарантией моей преданности вашему делу?
Нана поколебалась.
– Вероятно.
Жюльетта поднесла руку к горлу, пытаясь сдержать волнение.
– Я непременно должна помочь ей. Я обязана сделать все возможное и невозможное, чтобы не мучить себя всю жизнь мыслью, что не сделала всего, что могла.
– Мы обсудим это.
Жюльетта поморщилась.
– По крайней мере разрешите мне расписывать эти веера вместо вас. У вас к этому нет никаких способностей.
Нана широко улыбнулась.
– И никакой склонности. Я была бы рада избавиться от этой работы. Возможно, мы сможем прийти к соглашению. Я пришлю завтра материал на Королевскую площадь.
– Я сама куплю. Этот материал столь же отвратителен, как и ваша мазня.
Нана коротко рассмеялась.
– Напрасно вы считаете, что делать и расписывать веера так просто, увидите, это работа не из легких. Приходите ко мне, если возникнет трудности. И не делайте их слишком замысловатыми, не то мне придется брать за них больше, чем несколько франков.
– Не повредят и несколько красивых вееров для клиентов побогаче. – Жюльетта поймала себя на том, что улыбается, глядя на сидящую напротив женщину. Искренность и теплота Нана Сарпелье располагали. – Но обещаю, что не буду делать их слишком красивыми.
Нана кивнула.
– Если нам будет нужна от вас еще какая-нибудь помощь, мы вам сообщим.
Жюльетта сказала главное, что мучило ее весь вечер:
– Жан-Марк не должен ни о чем знать. Вы понимаете? Его никоим образом нельзя в это впутывать. Если возникнет вероятность, что меня раскроют, то вам придется подыскать мне другое жилье. Пусть он будет в безопасности.
– Он не произвел на меня впечатления человека, которого легко обмануть.
Руки Жюльетты нервно сжали края накидки.
– Ему не должна грозить никакая опасность, – повторила она.
* * *
– Мне она нравится, – сказала Нана. – Она храбрая. И она может быть нам полезной.– Да. – Уильям задумчиво смотрел из окна на лежавшую внизу кривую улочку.
– Она предложила расписывать веера и служить курьером. – Нана уже передала ему все, что нужно. И ждала его решения.
– Вы все правильно сделали. Пусть помогает нам. – Уильям повернулся и задул стоявшую на столике свечу. – Мы будем использовать всех, кого сможем. Я хочу вытащить королеву и ее сына из тюрьмы к осени.
– Я знаю, ты расстроен, – заметила Нана. – Мы сделали все, что могли, чтобы спасти короля, Уильям.
– Это не ваша вина. Он не помог вам как следует. – Уильям подошел к кровати. – Мне кажется это странным.
– Месье ограничен в средствах.
– Неужели? – Уильям лег рядом с Нана и притянул ее к себе. – Больше это не повторится. Мы должны действовать наверняка.
– Мы так и сделаем. – Рука Нана скользнула по его телу и замерла. – Ты меня не хочешь?
Уильям крепче прижал ее к себе.
– Может быть, позже.
– Неважно. – Нана уютно устроилась поближе к нему. – Так мне тоже нравится. За день я забываю, как одиноко может быть ночью. Не люблю ночь.
Уильям ласково поцеловал ее.
– Тогда спи, и ночь скоро кончится.
Они замолчали и вскоре оба заснули.
* * *
– Вы отвезли деньги в кафе вчера вечером? – Жан-Марк взвешивал каждое слово. – Я же сказал, что мы поедем туда сегодня.– Я хотела отдать им деньги сразу, а у вас были неотложные дела с месье Бардо. – Жюльетта надкусила рогалик. – Вот я и решила поехать сама.
– С двумя миллионами ливров. На тот случай, если вам это неизвестно, Париж наводнен ворами, только и мечтающими перерезать человеку горло даже за десять ливров.
– Все прошло хорошо. – Жюльетта потягивала горячий шоколад. – Мне сегодня надо в городе купить холст и краски, а нанимать каждый раз экипаж – дело хлопотное. Теперь, когда нам не надо беспокоиться о Дюпре, вы не могли бы купить экипаж и нанять кучера?
– Вы пытаетесь отвлечь меня от важного разговора? – спросил Жан-Марк.
– Да, – напрямик ответила Жюльетта. – И я уже сказала Роберу, чтобы он нанял прислугу по дому, какая ему требуется.
Губы Жан-Марка тронула слабая улыбка.
– Больше не будете скрести полы?
– Я буду слишком занята. – Жюльетта отодвинула стул и встала. – А теперь я поднимусь наверх забрать письмо, которое я написала Катрин вчера вечером. Я хочу, чтобы вы сегодня же отослали его с нарочным.
– Я отправил записку в Вазаро в тот же день, когда мы приехали, чтобы сообщить ей, что мы добрались благополучно, – сказал Жан-Марк.
– Вы мне не говорили.
– В последние дни мы, похоже, вообще не общаемся. Так долго не может продолжаться, Жюльетта.
– Может. – Жюльетта старалась скрыть отчаяние в голосе. – Должно продолжаться. – Утро было ярким и солнечным. Золотистый свет мягко лег на мебель в столовой, на черные блестящие волосы Жан-Марка, отливавшие индиго. Как красива линия его выразительных губ! Жюльетта не могла отвести от него глаз. Все эти дни по возвращении в Париж он занимал ее чувства. Запретив себе близость с ним разумом, она не могла смириться с этим сердцем. Девушка усилием воли заставила себя отвести от него взгляд и направилась к двери. – Пойду за письмом, я все же хочу отправить его сегодня.
Жан-Марк поймал ее за руку.
– Я куплю вам сегодня экипаж. – Он поднес ее запястье к губам и стал ласкать языком голубые прожилки.
Покалывание от запястья разливалось по руке, по всему телу.