Страница:
– Отпустите меня, Жан-Марк.
– Почему? Вам же нравится. – Его зубы легонько покусывали запястье. – Мне это тоже нравится. Знаете, почему я не дотрагивался до вас с тех пор, как мы покинули Иль-дю-Лион?
– Потому что я сказала вам…
– Потому что я решил показать вам, как мы оба изголодаемся, если лишить нас друг друга, – глухо произнес ЖанМарк. – По правде говоря, я не ожидал, что голод окажется столь сильным. Вам понравилось, как я любил вас на острове. Идемте наверх, и я покажу вам гораздо более интересный…
– Нет! – Жюльетта вырвала руку и отступила. – Я не стану…
– Месье Андреас, вас хочет видеть месье Эчеле. – На пороге стоял Робер, стараясь не смотреть на вспыхнувшее лицо Жюльетты. – Я провел его в золотой салон. – И старик поспешно вышел из столовой.
– Франсуа? – Жюльетта заволновалась. – Что он здесь делает? Откуда он узнал, что мы вернулись в Париж?
– Наверное, Дантон сказал. Вчера у Бардо я встретил нескольких членов Конвента. – Жан-Марк поднялся. – И я полагаю, он явился выразить недовольство по поводу того, каким образом я с ним расстался.
Жюльетта нахмурилась.
– Он опасный человек. Я иду с вами.
– Чтобы защищать меня? – Брови Жан-Марка взлетели крыльями. – Я тронут вашей готовностью положить за меня жизнь, если уж не хотите положить свое тело. Однако могу вас заверить, что предпочел бы второе.
– Хватит шутить.
– А я не шучу. – Жан-Марк направился к двери. – Идемте, если хотите. Не думаю, что Франсуа станет прибегать к насилию.
Жюльетта и Жан-Марк вошли в салон. Франсуа с холодной улыбкой кивнул им обоим.
– Добро пожаловать снова в Париж. Надеюсь, ваше путешествие завершилось успешно? Жан-Марк кивнул.
– Вполне. Сожалею, что вам стало плохо и вы не смогли сопровождать нас. Надеюсь, это было лишь временное нездоровье?
– Отвратительная головная боль и еще более отвратительное настроение. Однако со временем я справился и с тем, и с другим.
– Я надеялся на это.
– Предмет, за которым вы охотились, в целости и сохранности?
Жан-Марк невинными глазами посмотрел на Франсуа.
– Какой предмет?
Губы Франсуа тронула невольная улыбка.
– Возможно, я ошибаюсь, но мы с Жоржем Жаком предположили, что вы искали тот же предмет, за которым Марат послал Дюпре.
Выражение лица Жан-Марка стало жестким.
– Могу лишь сожалеть, что вы не сообщили мне о вояже Дюпре в Испанию.
– Возможно, я и сделал бы это, если бы не «заболел». А вы встретились с Дюпре?
– Да.
Франсуа бросил быстрый взгляд на Жюльетту.
– Он узнал вас?
Девушка кивнула.
– Но Жан-Марк его убил.
– Хорошо. – В глазах Франсуа мелькнуло выражение такой свирепой радости, что Жюльетта ахнула. Однако, когда он повернулся к Жан-Марку, лицо его было бесстрастным.
– Жорж Жак недоволен тем, что я не смог привезти ему этот предмет, но он был бы гораздо более недоволен, если бы тот попал в руки Марата.
– Марат его не получит. – Жан-Марк встретился глазами с Франсуа. – Можете заверить в этом Дантона.
– Тогда я вас покидаю. Мне надо сегодня повидаться с Жоржем Жаком у него дома. Он всю неделю не был в Конвенте.
– Дантон нездоров?
– Ему очень плохо, – с тревогой произнес Франсуа. – В прошлом месяце умерла его жена, и он… – молодой человек замолчал в поисках нужного слова, – ведет себя неразумно.
Жюльетта мгновенно вспомнила хорошенькую женщину, проводившую ее в кабинет Дантона.
– Как печально! Она была такая молодая, Жан-Марк.
Франсуа подтвердил:
– Совсем молоденькая. Она умерла неожиданно, причем Жорж Жак в это время был в Бельгии. Камилл Демулен рассказал, что на какое-то время Жорж Жак совсем обезумел. Заставил эксгумировать труп, чтобы поцеловать жену на прощание. – Франсуа тяжело вздохнул. – Мне следовало быть рядом с ним.
– А вас разве не было в Париже? – с любопытством спросил Жан-Марк. – Где же вы были?
Франсуа помедлил с ответом.
– В Вазаро.
– Вы не отправились сразу в Париж?
– Нет.
– Когда же вы вернулись?
– Всего за неделю до вашего приезда.
– Могу я узнать, почему? – осведомился Жан-Марк. Франсуа смерил его спокойным взглядом.
– Нет, не можете. Желаю вам всего доброго. – Он развернулся на каблуках и вышел из салона.
– Подождите! – Жюльетта догнала Франсуа у входной двери. – Стало быть, вы расстались с Катрин всего несколько недель назад. Она хорошо себя чувствует?
– Вполне.
– Почему вы не смотрите на меня? Она не заболела?
– Я же сказал вам: она здорова. – Франсуа сунул руку в карман брюк и вынул сложенный листок бумаги. – Я рад, что вы пошли за мной. Это вам.
Жюльетта взяла листок.
– От Катрин?
– Нет. – Франсуа открыл дверь. – Не от Катрин.
Франсуа как-то странно вел себя, когда она упомянула о Катрин, и Жюльетта не очень-то поверила его словам. Так ли уж в Вазаро все хорошо? Она рассеянно развернула листок и бросила на него взгляд.
И замерла, потрясенная. Она прекрасно знала этот почерк.
В записке была только одна фраза.
"Настоящим дарую статуэтку, именуемую Танцующим ветром, ранее являвшуюся собственностью королевского дома Бурбонов, в бессрочное владение Жан-Марку Андреасу.
Мария-Антуанетта".
– Я хочу, чтобы ты устроил меня на должность в Тампль.
Дантон медленно поднял голову.
– В Тампль? Зачем?
И Франсуа решился бросить вызов судьбе.
– Хочу организовать побег Марии-Антуанетты и Людовика XVII из тюрьмы.
Дантон задержал дыхание и откинулся в кресле.
– Ты шутишь.
– Нет, – спокойно произнес Франсуа. – Мне необходимо это назначение, Жорж Жак. Я мог бы солгать тебе, назвав другую причину, но время дорого, и с ложью я покончил.
Дантон окинул Франсуа жестким взглядом.
– Значит, ты дурак. Ложь могла спасти тебе жизнь. Кто тебя купил, Франсуа?
– Никто.
– Я же тебя знаю. Ты ненавидишь аристократов. Ты ненавидишь…
Франсуа покачал головой:
– За последние два года я с помощью подкупа освобождал аристократов из тюрьмы и вывозил их из Франции. Пальцы Дантона крепче сжали перо в руке.
– Ты мне действительно солгал. Ты использовал меня, мерзавец.
– А ты – меня. Я хоть раз отказался от заданий, которые ты мне давал?
Дантон не сводил глаз с лица Франсуа.
– Почему? Ты что, сам аристократ?
– Моя мать из басков, а отец – английский врач. Мое настоящее имя – Уильям Даррел. До революции мы жили в горах рядом с Байонной, но я убедил родителей, что будет безопаснее переселиться в Англию, когда выбрал свой путь. Теперь они живут в Йоркшире.
– Ты считаешь себя англичанином?
– Ты же знаешь, что нет.
– Тогда почему?
– Права человека, – просто ответил Франсуа. – Они должны выжить, но кровопролитие и коррупция уничтожают их. Американцы, победив в борьбе за независимость, начали не с рубки голов. Сделай они так, британцы тут же примчались бы и смели их. Так будет и с Францией, если не остановить этот кровавый террор. – Франсуа встретился взглядом с Дантоном. – Мы оба об этом знаем.
– То, что ты говоришь, – изменнические слова.
– Нет, это разумные слова. Ты всегда считал, что обезглавить короля – это безумие.
– Но оно уже свершилось. Все кончено. Мы в состоянии войны с Испанией и Англией.
– И будем продолжать эту войну, пока королевская семья находится в Тампле. Освобождение их стало чем-то вроде крестового похода, – мягко, но настойчиво произнес Франсуа. – Позволь мне вырвать их из тюрьмы, Жорж Жак. Они будут менее опасны за границей, чем в Тампле. Я позабочусь о том, чтобы никакие мои действия не вели к тебе.
Дантон с минуту молчал.
– Ты страшно рисковал, придя ко мне. Ты предал меня. Сначала Габриэль, потом ты. Предательство…
– Твоя жена не предавала тебя.
– Она умерла. Оставила меня одного. – Дантон кашлянул, выпрямился в кресле и уже хорошо поставленным голосом народного трибуна произнес:
– Я подумаю над этим. Можешь идти.
Франсуа поднялся и остановился, глядя на Дантона. Риск был велик. В таком неуравновешенном состоянии Жорж Жак мог выбрать любой путь.
– Я буду ждать ответа в своей квартире.
Дантон криво усмехнулся.
– И будешь до смерти бояться, что ответ доставят солдаты Национальной гвардии.
– Всегда есть такая возможность. – Франсуа поклонился. – До свидания, Жорж Жак.
– Нет. – Дантон холодно смотрел на молодого человека. – Каково бы ни было мое решение, я больше не хочу тебя видеть.
Франсуа ощутил острый приступ сожаления. В течение последних двух лет они были товарищами, а в самых опасных ситуациях – и друзьями. Дантон был ясным голосом разума в кровавом хоре безумцев. Жизнь Франсуа без Жоржа Жака станет пустой и определенно более бесцветной.
– Я понимаю.
Он повернулся и вышел из кабинета.
– Вы опять одна, – неодобрительно заметила Нана Жюльетте. – Я же сказала вам…
– Но я не бросаюсь в глаза вашим посетителям, – перебила Жюльетта. – На мне полотняное платье, точно такое же, как на вас, и я гораздо менее красива, чем вы, и поэтому не должна привлекать внимания. Скажите любопытствующим, что я ваша новая ученица. – Она поморщилась. – И это правда, я обнаружила, что эти веера делать и расписывать невозможно. Я была слишком самоуверенна. Это один из моих самых прискорбных недостатков. – Она помедлила и понизила голос:
– И есть вопросы, которые мне хотелось бы задать.
Нана встала.
– Идемте со мной. Мои материалы в комнате за кафе.
В маленькой комнате, куда Нана привела Жюльетту, стояли четыре бочонка с вином у дальней стены и рабочий столик, на котором были разбросаны бумага, ленты и деревянные палочки для вееров.
– Садитесь. – Нана расположилась за столом напротив Жюльетты и протянула руку к ножницам. – Какие у вас вопросы?
– Франсуа. Он один из ваших?
– Его настоящее имя – Уильям Даррел. – Нана принялась резать грубую бумагу. – По-моему, это уже должно быть ответом.
– Давно?
– С начала революции.
– Значит, приехав в аббатство, он пытался помочь нам? Нана пояснила:
– В аббатство его послал Дантон. Он не знал, что там произойдет. – Нана пожала плечами. – Но, даже увидев, что там творилось, он ничего не мог сделать, не раскрыв себя. Ему пришлось решать – спасти жизни нескольких человек тогда или тысячи жизней позже.
– Не знаю, смогла бы я принять такое решение.
– В течение двух последних лет ему постоянно приходится делать выбор: кому умирать, кого мы можем спасти.
– Вы восхищаетесь им.
– Он смелый человек. – Лицо Нана стало замкнутым. – А теперь я покажу вам, как надо делать веера. Какие у вас трудности?
Итак, что касалось Нана, то здесь тема Франсуа была явно закрыта.
– У меня ничего не получается, труднее всего оказалось склеивать полоски бумаги так, чтобы не испортить рисунок.
– Вы пользуетесь не тем клеем. Я употребляю только клей, который делают специально для меня из вываренных обрезков шкуры и костей.
Жюльетта поморщилась.
– Звучит отвратительно.
– И пахнет тоже, но он клеит накрепко и одновременно позволяет вееру оставаться гибким. Надо брать только чуть-чуть, а иначе он испортит либо бумагу, либо палочки. – Нана подала Жюльетте флакончик с клеем и деревянные пяльцы. – Затем вы очень туго натягиваете бумагу на пяльцы и оставляете сохнуть на два дня. После этого можете расписывать.
– А как с палочками?
– После того, как сложите веер. – Нана показала на форму из орехового дерева, в которой было вырезано двадцать желобков, расходившихся из одной точки. – Вам надо обзавестись устройством вроде этого и делать все очень аккуратно. Плиссировать можно только с первого раза. Затем между крыльями веера осторожно вставляются палочки. Если веер будет цельным, то палочки прикрепляются сзади и на них надо что-нибудь нарисовать, чтобы скрыть их. Потом надо оставить их сушиться на целый день. И даже дольше, если для основы используется шелк или лайка. После в палочки вставляют заклепки, чтобы скрепить их, а потом продевают ленты и разрисовывают.
Жюльетта засмеялась и сокрушенно покачала головой.
– Господи, и все это только для того, чтобы обмахиваться от жары!
– Во времена фараонов веер служил символом власти. – Глаза Нана блеснули. – Но, по-моему, мадам Помпадур и мадам Дюбарри с помощью своих вееров достигли еще большей власти.
– А как вы этому научились? – полюбопытствовала Жюльетта.
– У матери моего мужа был магазин вееров в Лионе. Мой отец поставлял их клиентам мадам Сарпелье, но он не жаловал эту работу. Когда мне исполнилось тринадцать, он выдал меня замуж за Жака Сарпелье. – Нана скорчила гримасу. – У бедняги Жака была заячья губа, и он был страшен как смертный грех, но все считали, что для нас это выгодная сделка. Мадам Сарпелье думала, что я буду хорошей работницей в магазине, Жак полагал, что я буду служанкой в доме и кротко приму его в постели, а отец рассчитывал укрепить свое положение в деле мадам Сарпелье.
– А для вас? Нана усмехнулась.
– Мне было хорошо с Жаком в постели, хотя его шокировал мой строптивый нрав. К своему восторгу, я обнаружила, что милосердный господь щедро вознаградил беднягу за уродливую физиономию. Остальная же часть их планов меня никак не устраивала. Поэтому после его смерти я распрощалась с ними навсегда и приехала в Париж, чтобы самой пробить себе дорогу в этом мире.
– Это был смелый шаг для одинокой женщины. Вы когда-нибудь раскаивались в этом?
– Нет, я люблю свободу. В Лионе я бы всю жизнь подчинялась своей свекрови. А здесь, в Париже, я ни для кого не рабыня.
– А как случилось, что вы вошли в роялистскую группу?
Нана коротко рассмеялась.
– Как вы любопытны! Могу вас заверить, что не особенно люблю аристократов. Я не выносила некоторых дам, приходивших в магазин и смотревших на меня так, словно я кусок дерьма. – Она помолчала. – Когда я стала работать в этом кафе, у меня было мало денег, и наш друг Раймон Жордано щедростью не отличался. Однако я скоро обнаружила, что, помимо кафе, он замешан в кое-каких делах, которые исключительно хорошо оплачиваются. Он получал регулярную плату от брата короля, графа Прованского, за помощь аристократам в побегах из тюрем.
– Вам платит граф Прованский? – спросила пораженная Жюльетта. Она никогда не любила Людовика Станислава Ксавье – коварного, амбициозного человека, известного при дворе и в большей части Франции под именем Месье.
– Сначала он платил мне, но через некоторое время… – Нана покачала головой. – Я больше не могла брать их у него. Слишком много денег требовалось в других местах. – Лицо ее затуманилось. – Я поняла, что аристократы такие же люди, как и все остальные. Они любили своих детей, боялись смерти… – Нана поднялась. – А теперь вам надо идти. А мне – возвращаться в кафе. Я дам вам знать, если потребуется какое-то особое послание или веер.
– Нет. – Жюльетта встала. – Я буду приходить сюда дважды в неделю, если вы не пошлете за мной. Но только во второй половине дня, не вечером. Жан-Марка часто по целым дням не бывает дома. Нана одобрительно кивнула.
– Во второй половине дня для вас безопаснее.
– Обо мне не беспокойтесь. Со мной все будет в порядке, когда бы я ни решила прийти. – Жюльетта поморщилась. – Жан-Марк нанял кучером моего экипажа настоящего гиганта, а кроме того, лакея Леона такой свирепой внешности, что он, просто нахмурившись, способен отпугнуть десяток мошенников.
– Пусть ждут за углом кафе, – предупредила Нана, направляясь с Жюльеттой к двери. – Какой толк из того, что, перестав надевать шелковые платья, вы сюда явитесь в роскошном экипаже!
– Я об этом уже подумала. – Жюльетта сокрушенно посмотрела на свое синее полотняное платье с простенькой белой муслиновой косынкой. – Еще одна маскировка.
Жюльетта в саду писала портрет Леона в образе Самсона, когда за ее спиной неожиданно возник Жан-Марк.
– На сегодня все, Леон.
Жюльетту охватила радость. Он вернулся.
Гигант что-то смущенно пробормотал Жан-Марку, схватил рубашку и чуть не бегом пустился по дорожке к дому.
– Я никогда не закончу картины, если вы будете отсылать моих натурщиков. – Жюльетта продолжала наносить яркие мазки на холст.
– Меня уже бесит сама мысль о том, что вы пишете этого красивого бегемота без одежды.
– Вы преувеличиваете. Леон был всего лишь без рубашки. Позировать обнаженным он стесняется, хотя я и убеждала, что его красивое тело в образе Самсона – не срам, а религиозный…
– Вы попросили его… Повернитесь и посмотрите на меня, черт побери!
Жюльетта подняла глаза от мольберта и посмотрела на Жан-Марка.
Вид у него был измученный. Скорбные морщины залегли возле рта, а под глазами темные круги. Жюльетта испытала почти неодолимое желание броситься к нему в объятия и утешить.
– Вам следует немедленно отправляться в постель, а не морочить мне здесь голову. У вас ужасный вид.
– В отличие от вашего прекрасного Самсона? – ядовито спросил Жан-Марк.
– Да. – Жюльетта положила кисть. – Вы бы никогда не могли быть Самсоном. Я вижу вас князем времен Возрождения или, может быть, египетским фараоном, но я… – Она тут же возразила себе:
– Нет, я никогда не могла бы написать вас в образе кого-то еще, кроме вас самого. Но что вы стоите как истукан? Отправляйтесь в постель.
Жан-Марк долго смотрел на нее.
– Я хотел увидеть вас.
Жюльетта встретилась с ним взглядом, и ей пришлось сделать над собой усилие и отвести глаза.
– Ну что ж, вы меня увидели. Как все прошло, хорошо?
– Нет. Они отказались снизить налог.
– Мне очень жаль.
– Я… думал о вас, пока был в отъезде. А вы?
Жюльетта молчала. Она не могла признаться, сколько ночей провела без сна, думая о нем.
– Полагаю, что думали. – Жан-Марк криво улыбнулся. И снова замолчал, глядя на нее. – Я хочу сообщить вам о вашей победе.
– Победе?
– Я поймал себя на том, что думаю не только о том, как мне хотелось бы оказаться у вас между ног, но и о том, как мне не хватает вас, вашего общества. – Жан-Марк протянул руку и нежно дотронулся до щеки Жюльетты. – Иногда я даже мечтал, чтобы вы были просто рядом, и мне бы этого было достаточно. Разве вы не находите это странным?
Ей следовало отклониться от сладкой горечи его прикосновения. Но она упивалась им.
– Только иногда?
– Будьте довольны и малыми победами. Большего я вам не дам.
– Я вообще не считаю это победой. – Жюльетта снова повернулась к холсту и взялась за кисть. – Я не собираюсь бороться с вами. А теперь идите в постель, пока не свалились прямо здесь.
– Робер говорит, что вы много времени проводили в своей комнате. Вы были нездоровы? Жюльетта внутренне ощетинилась.
– Совершенно здорова. Я что, не имею права проводить время где хочу?
– Боже милостивый, я всего лишь спросил. Неужели вам никогда не приходило в голову, что я могу о вас беспокоиться?
Жюльетту окатила такая волна тепла, что она боялась взглянуть на Жан-Марка, чтобы не выдать себя.
– Нет, это никогда не приходило мне в голову. Я… спасибо.
Девушка чувствовала взгляд Жан-Марка на своей спине, и, хотя ей отчаянно хотелось снова обернуться, она продолжала, но уже машинально, водить кистью по холсту.
– Жюльетта. – Его голос звучал глухо. – Я скучал по вас.
Она не ответила. Если она заговорит, у нее задрожит голос и он поймет, как ей дорог.
Жан-Марк еще с минуту постоял молча, а потом Жюльетта услышала его тяжелые усталые шаги по дорожке.
Она не могла отпустить его так.
– Жан-Марк!
Он обернулся.
– Да?
Жюльетта лихорадочно искала, что бы сказать, не выдав своих чувств.
– Я тут на днях смотрела на свою картину «Танцующий ветер» и решила, что в золотом салоне ему не место среди шедевров. Я собираюсь написать вам его снова. Куда вы поставили статуэтку после нашего возвращения в Париж?
Жан-Марк насторожился.
– Ящик в подвале, но я не хочу, чтобы его трогали. Вряд ли это будет безопасно – вынести статуэтку в сад, чтобы писать ее. – Он слегка улыбнулся. – Кроме того, я очень люблю ту вашу картину в салоне. Она навевает некоторые воспоминания. Другая мне не нужна.
Картина навевала много воспоминаний и на Жюльетту – Версаль, гостиница, аббатство, Жан-Марк.
– Хорошо.
Жан-Марк стоял, не сводя глаз с ее лица.
– Это все?
Он был усталым, расстроенным и нуждался в утешении. Жюльетта не могла оттолкнуть его, чтобы защитить себя. Сдаться – это тоже не в ее натуре, но все-таки она должна была дать ему хоть что-то.
– Нет. – Она снова повернулась к холсту и приглушенно произнесла:
– Я рада, что вы дома. Я… тоже скучала.
Третьего июля Франсуа дал знать Нана из Тампля, что маленького короля разлучили со своей матерью по приказу Коммуны и теперь мать и сына придется спасать по отдельности.
Спустя два дня Жюльетта получила от Франсуа весточку о том, что королева просит ее прийти повидаться с ней в Тампль как можно скорее. Ее величество поймет, если Жюльетта решит, что это слишком опасно…
Мария-Антуанетта отошла в тень башни и устало прислонилась к каменной стене.
– Хорошо, что ты пришла, Жюльетта. Я долго тебя не задержу. – В тихом голосе королевы звучала печаль. – Ты знаешь, они отняли у меня моего малыша?
– Да. – Жюльетта подошла ближе. – Возможно, это только временно. Может, они позволят ему вернуться к вам.
– Нет. – Руки королевы, когда она плотнее запахнулась в плащ, дрожали. – Они отдали его этому мужлану Симону, чтобы тот научил его, как быть добрым республиканцем. Они хотят, чтобы он забыл меня, забыл, что он истинный король Франции.
– Симон будет плохо обращаться с мальчиком?
– Надеюсь, что нет. – Мария-Антуанетта откинула со лба прядь седых волос. – Молю бога об этом. Когда-то Симон сделал нам много добра. По-моему, он просто глуп, но не жесток.
– У нас есть люди, следящие за всем, что происходит здесь, в Тампле. Они будут знать, если с Людовиком-Карлом будут плохо обращаться, – мягко произнесла Жюльетта. – И Симону не дадут его обидеть.
– Я так по нему скучаю, – прошептала королева. – Ты же знаешь, ему всего восемь лет. У него такая нежная натура, он всегда и всем улыбался, всегда старался помочь мне.
– Вы снова будете вместе.
– Возможно, в раю.
– Нет, – запротестовала Жюльетта. – Подготовка к вашему побегу продвигается вполне успешно, и скоро…
– Забудьте обо мне, – прервала ее королева. – Спасите Людовика-Карла.
Жюльетта попыталась успокоить Марию-Антуанетту:
– Людовику-Карлу пока ничего не грозит. Конвент может использовать его как заложника. Однако нам необходимо скорее освободить вас.
– Пока они не убили меня, как моего мужа? – Губы Марии-Антуанетты задрожали. – Я слышала, они уже собирают доносы, пытаясь очернить мое имя. И насколько я понимаю, одно из обвинений – против твоей дорогой матери. Благодарение богу, Селесте ничего не грозит от рук этих негодяев.
Жюльетта поспешно отвела глаза.
Королева продолжала говорить обреченно и спокойно:
– Ты же знаешь, что в моей привязанности к твоей матери не было ничего противоестественного, Жюльетта. Я по натуре крайне привязчива, но в моей жизни была только одна настоящая любовь. Аксель… – Она сняла с пальца кольцо-печатку и любовно посмотрела на него. – Это герб Ферсенов. Знаешь, какой девиз выгравирован на нем? Tutto a te mi guida – «Все ведет меня к тебе». Правда, прекрасно?
– Да, – глухо произнесла Жюльетта. – Это прекрасно.
– Мой дорогой Людовик все понимал. Мы были привязаны друг к другу, связаны долгом, но мне было необходимо что-то еще. – Королева вскинула голову. – И я взяла это. Я полюбила Акселя сразу, как только его увидела, и жалею, что потеряла так много времени, которое мы могли провести вместе, потому что боялась прийти к нему. Гораздо лучше поставить все на карту, чем потом раскаиваться. Когда конец близок, только воспоминания приносят утешение.
– Это еще не конец. Мы стараемся…
– Я знаю. Знаю. И молю бога, чтобы вам это удалось, но постараюсь собрать всю волю, чтобы мне было не слишком страшно умирать. Я слышала, Людовик вел себя как истинный монарх, и я тоже должна не дрогнуть под гильотиной и встретить смерть как королева. – Мария-Антуанетта взглянула на Жюльетту и с волнением сказала:
– Но мой маленький Людовик-Карл должен жить! Пообещай мне, что он будет жить.
– Почему? Вам же нравится. – Его зубы легонько покусывали запястье. – Мне это тоже нравится. Знаете, почему я не дотрагивался до вас с тех пор, как мы покинули Иль-дю-Лион?
– Потому что я сказала вам…
– Потому что я решил показать вам, как мы оба изголодаемся, если лишить нас друг друга, – глухо произнес ЖанМарк. – По правде говоря, я не ожидал, что голод окажется столь сильным. Вам понравилось, как я любил вас на острове. Идемте наверх, и я покажу вам гораздо более интересный…
– Нет! – Жюльетта вырвала руку и отступила. – Я не стану…
– Месье Андреас, вас хочет видеть месье Эчеле. – На пороге стоял Робер, стараясь не смотреть на вспыхнувшее лицо Жюльетты. – Я провел его в золотой салон. – И старик поспешно вышел из столовой.
– Франсуа? – Жюльетта заволновалась. – Что он здесь делает? Откуда он узнал, что мы вернулись в Париж?
– Наверное, Дантон сказал. Вчера у Бардо я встретил нескольких членов Конвента. – Жан-Марк поднялся. – И я полагаю, он явился выразить недовольство по поводу того, каким образом я с ним расстался.
Жюльетта нахмурилась.
– Он опасный человек. Я иду с вами.
– Чтобы защищать меня? – Брови Жан-Марка взлетели крыльями. – Я тронут вашей готовностью положить за меня жизнь, если уж не хотите положить свое тело. Однако могу вас заверить, что предпочел бы второе.
– Хватит шутить.
– А я не шучу. – Жан-Марк направился к двери. – Идемте, если хотите. Не думаю, что Франсуа станет прибегать к насилию.
Жюльетта и Жан-Марк вошли в салон. Франсуа с холодной улыбкой кивнул им обоим.
– Добро пожаловать снова в Париж. Надеюсь, ваше путешествие завершилось успешно? Жан-Марк кивнул.
– Вполне. Сожалею, что вам стало плохо и вы не смогли сопровождать нас. Надеюсь, это было лишь временное нездоровье?
– Отвратительная головная боль и еще более отвратительное настроение. Однако со временем я справился и с тем, и с другим.
– Я надеялся на это.
– Предмет, за которым вы охотились, в целости и сохранности?
Жан-Марк невинными глазами посмотрел на Франсуа.
– Какой предмет?
Губы Франсуа тронула невольная улыбка.
– Возможно, я ошибаюсь, но мы с Жоржем Жаком предположили, что вы искали тот же предмет, за которым Марат послал Дюпре.
Выражение лица Жан-Марка стало жестким.
– Могу лишь сожалеть, что вы не сообщили мне о вояже Дюпре в Испанию.
– Возможно, я и сделал бы это, если бы не «заболел». А вы встретились с Дюпре?
– Да.
Франсуа бросил быстрый взгляд на Жюльетту.
– Он узнал вас?
Девушка кивнула.
– Но Жан-Марк его убил.
– Хорошо. – В глазах Франсуа мелькнуло выражение такой свирепой радости, что Жюльетта ахнула. Однако, когда он повернулся к Жан-Марку, лицо его было бесстрастным.
– Жорж Жак недоволен тем, что я не смог привезти ему этот предмет, но он был бы гораздо более недоволен, если бы тот попал в руки Марата.
– Марат его не получит. – Жан-Марк встретился глазами с Франсуа. – Можете заверить в этом Дантона.
– Тогда я вас покидаю. Мне надо сегодня повидаться с Жоржем Жаком у него дома. Он всю неделю не был в Конвенте.
– Дантон нездоров?
– Ему очень плохо, – с тревогой произнес Франсуа. – В прошлом месяце умерла его жена, и он… – молодой человек замолчал в поисках нужного слова, – ведет себя неразумно.
Жюльетта мгновенно вспомнила хорошенькую женщину, проводившую ее в кабинет Дантона.
– Как печально! Она была такая молодая, Жан-Марк.
Франсуа подтвердил:
– Совсем молоденькая. Она умерла неожиданно, причем Жорж Жак в это время был в Бельгии. Камилл Демулен рассказал, что на какое-то время Жорж Жак совсем обезумел. Заставил эксгумировать труп, чтобы поцеловать жену на прощание. – Франсуа тяжело вздохнул. – Мне следовало быть рядом с ним.
– А вас разве не было в Париже? – с любопытством спросил Жан-Марк. – Где же вы были?
Франсуа помедлил с ответом.
– В Вазаро.
– Вы не отправились сразу в Париж?
– Нет.
– Когда же вы вернулись?
– Всего за неделю до вашего приезда.
– Могу я узнать, почему? – осведомился Жан-Марк. Франсуа смерил его спокойным взглядом.
– Нет, не можете. Желаю вам всего доброго. – Он развернулся на каблуках и вышел из салона.
– Подождите! – Жюльетта догнала Франсуа у входной двери. – Стало быть, вы расстались с Катрин всего несколько недель назад. Она хорошо себя чувствует?
– Вполне.
– Почему вы не смотрите на меня? Она не заболела?
– Я же сказал вам: она здорова. – Франсуа сунул руку в карман брюк и вынул сложенный листок бумаги. – Я рад, что вы пошли за мной. Это вам.
Жюльетта взяла листок.
– От Катрин?
– Нет. – Франсуа открыл дверь. – Не от Катрин.
Франсуа как-то странно вел себя, когда она упомянула о Катрин, и Жюльетта не очень-то поверила его словам. Так ли уж в Вазаро все хорошо? Она рассеянно развернула листок и бросила на него взгляд.
И замерла, потрясенная. Она прекрасно знала этот почерк.
В записке была только одна фраза.
"Настоящим дарую статуэтку, именуемую Танцующим ветром, ранее являвшуюся собственностью королевского дома Бурбонов, в бессрочное владение Жан-Марку Андреасу.
Мария-Антуанетта".
* * *
Франсуа никогда не видел Жоржа Жака таким изможденным, с лихорадочно блестевшими на безобразном лице глазами. Возможно, это был самый худший момент для обращения к Дантону, но все, что оставалось Франсуа, – это надеяться, что и в состоянии глубокого отчаяния Жорж Жак не потерял своей проницательности, позволившей ему подняться до крупного деятеля революции. Как бы там ни было, выбора у Франсуа не было.– Я хочу, чтобы ты устроил меня на должность в Тампль.
Дантон медленно поднял голову.
– В Тампль? Зачем?
И Франсуа решился бросить вызов судьбе.
– Хочу организовать побег Марии-Антуанетты и Людовика XVII из тюрьмы.
Дантон задержал дыхание и откинулся в кресле.
– Ты шутишь.
– Нет, – спокойно произнес Франсуа. – Мне необходимо это назначение, Жорж Жак. Я мог бы солгать тебе, назвав другую причину, но время дорого, и с ложью я покончил.
Дантон окинул Франсуа жестким взглядом.
– Значит, ты дурак. Ложь могла спасти тебе жизнь. Кто тебя купил, Франсуа?
– Никто.
– Я же тебя знаю. Ты ненавидишь аристократов. Ты ненавидишь…
Франсуа покачал головой:
– За последние два года я с помощью подкупа освобождал аристократов из тюрьмы и вывозил их из Франции. Пальцы Дантона крепче сжали перо в руке.
– Ты мне действительно солгал. Ты использовал меня, мерзавец.
– А ты – меня. Я хоть раз отказался от заданий, которые ты мне давал?
Дантон не сводил глаз с лица Франсуа.
– Почему? Ты что, сам аристократ?
– Моя мать из басков, а отец – английский врач. Мое настоящее имя – Уильям Даррел. До революции мы жили в горах рядом с Байонной, но я убедил родителей, что будет безопаснее переселиться в Англию, когда выбрал свой путь. Теперь они живут в Йоркшире.
– Ты считаешь себя англичанином?
– Ты же знаешь, что нет.
– Тогда почему?
– Права человека, – просто ответил Франсуа. – Они должны выжить, но кровопролитие и коррупция уничтожают их. Американцы, победив в борьбе за независимость, начали не с рубки голов. Сделай они так, британцы тут же примчались бы и смели их. Так будет и с Францией, если не остановить этот кровавый террор. – Франсуа встретился взглядом с Дантоном. – Мы оба об этом знаем.
– То, что ты говоришь, – изменнические слова.
– Нет, это разумные слова. Ты всегда считал, что обезглавить короля – это безумие.
– Но оно уже свершилось. Все кончено. Мы в состоянии войны с Испанией и Англией.
– И будем продолжать эту войну, пока королевская семья находится в Тампле. Освобождение их стало чем-то вроде крестового похода, – мягко, но настойчиво произнес Франсуа. – Позволь мне вырвать их из тюрьмы, Жорж Жак. Они будут менее опасны за границей, чем в Тампле. Я позабочусь о том, чтобы никакие мои действия не вели к тебе.
Дантон с минуту молчал.
– Ты страшно рисковал, придя ко мне. Ты предал меня. Сначала Габриэль, потом ты. Предательство…
– Твоя жена не предавала тебя.
– Она умерла. Оставила меня одного. – Дантон кашлянул, выпрямился в кресле и уже хорошо поставленным голосом народного трибуна произнес:
– Я подумаю над этим. Можешь идти.
Франсуа поднялся и остановился, глядя на Дантона. Риск был велик. В таком неуравновешенном состоянии Жорж Жак мог выбрать любой путь.
– Я буду ждать ответа в своей квартире.
Дантон криво усмехнулся.
– И будешь до смерти бояться, что ответ доставят солдаты Национальной гвардии.
– Всегда есть такая возможность. – Франсуа поклонился. – До свидания, Жорж Жак.
– Нет. – Дантон холодно смотрел на молодого человека. – Каково бы ни было мое решение, я больше не хочу тебя видеть.
Франсуа ощутил острый приступ сожаления. В течение последних двух лет они были товарищами, а в самых опасных ситуациях – и друзьями. Дантон был ясным голосом разума в кровавом хоре безумцев. Жизнь Франсуа без Жоржа Жака станет пустой и определенно более бесцветной.
– Я понимаю.
Он повернулся и вышел из кабинета.
* * *
На следующий день посланец доставил на квартиру Франсуа конверт. Сломав печать, он вынул бумагу – это было свидетельство о назначении Франсуа Эчеле специальным агентом Конвента с приказом о его немедленном переселении в Тампль.– Вы опять одна, – неодобрительно заметила Нана Жюльетте. – Я же сказала вам…
– Но я не бросаюсь в глаза вашим посетителям, – перебила Жюльетта. – На мне полотняное платье, точно такое же, как на вас, и я гораздо менее красива, чем вы, и поэтому не должна привлекать внимания. Скажите любопытствующим, что я ваша новая ученица. – Она поморщилась. – И это правда, я обнаружила, что эти веера делать и расписывать невозможно. Я была слишком самоуверенна. Это один из моих самых прискорбных недостатков. – Она помедлила и понизила голос:
– И есть вопросы, которые мне хотелось бы задать.
Нана встала.
– Идемте со мной. Мои материалы в комнате за кафе.
В маленькой комнате, куда Нана привела Жюльетту, стояли четыре бочонка с вином у дальней стены и рабочий столик, на котором были разбросаны бумага, ленты и деревянные палочки для вееров.
– Садитесь. – Нана расположилась за столом напротив Жюльетты и протянула руку к ножницам. – Какие у вас вопросы?
– Франсуа. Он один из ваших?
– Его настоящее имя – Уильям Даррел. – Нана принялась резать грубую бумагу. – По-моему, это уже должно быть ответом.
– Давно?
– С начала революции.
– Значит, приехав в аббатство, он пытался помочь нам? Нана пояснила:
– В аббатство его послал Дантон. Он не знал, что там произойдет. – Нана пожала плечами. – Но, даже увидев, что там творилось, он ничего не мог сделать, не раскрыв себя. Ему пришлось решать – спасти жизни нескольких человек тогда или тысячи жизней позже.
– Не знаю, смогла бы я принять такое решение.
– В течение двух последних лет ему постоянно приходится делать выбор: кому умирать, кого мы можем спасти.
– Вы восхищаетесь им.
– Он смелый человек. – Лицо Нана стало замкнутым. – А теперь я покажу вам, как надо делать веера. Какие у вас трудности?
Итак, что касалось Нана, то здесь тема Франсуа была явно закрыта.
– У меня ничего не получается, труднее всего оказалось склеивать полоски бумаги так, чтобы не испортить рисунок.
– Вы пользуетесь не тем клеем. Я употребляю только клей, который делают специально для меня из вываренных обрезков шкуры и костей.
Жюльетта поморщилась.
– Звучит отвратительно.
– И пахнет тоже, но он клеит накрепко и одновременно позволяет вееру оставаться гибким. Надо брать только чуть-чуть, а иначе он испортит либо бумагу, либо палочки. – Нана подала Жюльетте флакончик с клеем и деревянные пяльцы. – Затем вы очень туго натягиваете бумагу на пяльцы и оставляете сохнуть на два дня. После этого можете расписывать.
– А как с палочками?
– После того, как сложите веер. – Нана показала на форму из орехового дерева, в которой было вырезано двадцать желобков, расходившихся из одной точки. – Вам надо обзавестись устройством вроде этого и делать все очень аккуратно. Плиссировать можно только с первого раза. Затем между крыльями веера осторожно вставляются палочки. Если веер будет цельным, то палочки прикрепляются сзади и на них надо что-нибудь нарисовать, чтобы скрыть их. Потом надо оставить их сушиться на целый день. И даже дольше, если для основы используется шелк или лайка. После в палочки вставляют заклепки, чтобы скрепить их, а потом продевают ленты и разрисовывают.
Жюльетта засмеялась и сокрушенно покачала головой.
– Господи, и все это только для того, чтобы обмахиваться от жары!
– Во времена фараонов веер служил символом власти. – Глаза Нана блеснули. – Но, по-моему, мадам Помпадур и мадам Дюбарри с помощью своих вееров достигли еще большей власти.
– А как вы этому научились? – полюбопытствовала Жюльетта.
– У матери моего мужа был магазин вееров в Лионе. Мой отец поставлял их клиентам мадам Сарпелье, но он не жаловал эту работу. Когда мне исполнилось тринадцать, он выдал меня замуж за Жака Сарпелье. – Нана скорчила гримасу. – У бедняги Жака была заячья губа, и он был страшен как смертный грех, но все считали, что для нас это выгодная сделка. Мадам Сарпелье думала, что я буду хорошей работницей в магазине, Жак полагал, что я буду служанкой в доме и кротко приму его в постели, а отец рассчитывал укрепить свое положение в деле мадам Сарпелье.
– А для вас? Нана усмехнулась.
– Мне было хорошо с Жаком в постели, хотя его шокировал мой строптивый нрав. К своему восторгу, я обнаружила, что милосердный господь щедро вознаградил беднягу за уродливую физиономию. Остальная же часть их планов меня никак не устраивала. Поэтому после его смерти я распрощалась с ними навсегда и приехала в Париж, чтобы самой пробить себе дорогу в этом мире.
– Это был смелый шаг для одинокой женщины. Вы когда-нибудь раскаивались в этом?
– Нет, я люблю свободу. В Лионе я бы всю жизнь подчинялась своей свекрови. А здесь, в Париже, я ни для кого не рабыня.
– А как случилось, что вы вошли в роялистскую группу?
Нана коротко рассмеялась.
– Как вы любопытны! Могу вас заверить, что не особенно люблю аристократов. Я не выносила некоторых дам, приходивших в магазин и смотревших на меня так, словно я кусок дерьма. – Она помолчала. – Когда я стала работать в этом кафе, у меня было мало денег, и наш друг Раймон Жордано щедростью не отличался. Однако я скоро обнаружила, что, помимо кафе, он замешан в кое-каких делах, которые исключительно хорошо оплачиваются. Он получал регулярную плату от брата короля, графа Прованского, за помощь аристократам в побегах из тюрем.
– Вам платит граф Прованский? – спросила пораженная Жюльетта. Она никогда не любила Людовика Станислава Ксавье – коварного, амбициозного человека, известного при дворе и в большей части Франции под именем Месье.
– Сначала он платил мне, но через некоторое время… – Нана покачала головой. – Я больше не могла брать их у него. Слишком много денег требовалось в других местах. – Лицо ее затуманилось. – Я поняла, что аристократы такие же люди, как и все остальные. Они любили своих детей, боялись смерти… – Нана поднялась. – А теперь вам надо идти. А мне – возвращаться в кафе. Я дам вам знать, если потребуется какое-то особое послание или веер.
– Нет. – Жюльетта встала. – Я буду приходить сюда дважды в неделю, если вы не пошлете за мной. Но только во второй половине дня, не вечером. Жан-Марка часто по целым дням не бывает дома. Нана одобрительно кивнула.
– Во второй половине дня для вас безопаснее.
– Обо мне не беспокойтесь. Со мной все будет в порядке, когда бы я ни решила прийти. – Жюльетта поморщилась. – Жан-Марк нанял кучером моего экипажа настоящего гиганта, а кроме того, лакея Леона такой свирепой внешности, что он, просто нахмурившись, способен отпугнуть десяток мошенников.
– Пусть ждут за углом кафе, – предупредила Нана, направляясь с Жюльеттой к двери. – Какой толк из того, что, перестав надевать шелковые платья, вы сюда явитесь в роскошном экипаже!
– Я об этом уже подумала. – Жюльетта сокрушенно посмотрела на свое синее полотняное платье с простенькой белой муслиновой косынкой. – Еще одна маскировка.
* * *
Утаивать свое посещение кафе «Дю Ша» от Жан-Марка оказалось исключительно просто. В следующий вторник его вызвали в Гавр, где местные власти решили установить непомерный налог на складские товары. Жан-Марк вернулся в Париж только во второй половине дня 23 июня.Жюльетта в саду писала портрет Леона в образе Самсона, когда за ее спиной неожиданно возник Жан-Марк.
– На сегодня все, Леон.
Жюльетту охватила радость. Он вернулся.
Гигант что-то смущенно пробормотал Жан-Марку, схватил рубашку и чуть не бегом пустился по дорожке к дому.
– Я никогда не закончу картины, если вы будете отсылать моих натурщиков. – Жюльетта продолжала наносить яркие мазки на холст.
– Меня уже бесит сама мысль о том, что вы пишете этого красивого бегемота без одежды.
– Вы преувеличиваете. Леон был всего лишь без рубашки. Позировать обнаженным он стесняется, хотя я и убеждала, что его красивое тело в образе Самсона – не срам, а религиозный…
– Вы попросили его… Повернитесь и посмотрите на меня, черт побери!
Жюльетта подняла глаза от мольберта и посмотрела на Жан-Марка.
Вид у него был измученный. Скорбные морщины залегли возле рта, а под глазами темные круги. Жюльетта испытала почти неодолимое желание броситься к нему в объятия и утешить.
– Вам следует немедленно отправляться в постель, а не морочить мне здесь голову. У вас ужасный вид.
– В отличие от вашего прекрасного Самсона? – ядовито спросил Жан-Марк.
– Да. – Жюльетта положила кисть. – Вы бы никогда не могли быть Самсоном. Я вижу вас князем времен Возрождения или, может быть, египетским фараоном, но я… – Она тут же возразила себе:
– Нет, я никогда не могла бы написать вас в образе кого-то еще, кроме вас самого. Но что вы стоите как истукан? Отправляйтесь в постель.
Жан-Марк долго смотрел на нее.
– Я хотел увидеть вас.
Жюльетта встретилась с ним взглядом, и ей пришлось сделать над собой усилие и отвести глаза.
– Ну что ж, вы меня увидели. Как все прошло, хорошо?
– Нет. Они отказались снизить налог.
– Мне очень жаль.
– Я… думал о вас, пока был в отъезде. А вы?
Жюльетта молчала. Она не могла признаться, сколько ночей провела без сна, думая о нем.
– Полагаю, что думали. – Жан-Марк криво улыбнулся. И снова замолчал, глядя на нее. – Я хочу сообщить вам о вашей победе.
– Победе?
– Я поймал себя на том, что думаю не только о том, как мне хотелось бы оказаться у вас между ног, но и о том, как мне не хватает вас, вашего общества. – Жан-Марк протянул руку и нежно дотронулся до щеки Жюльетты. – Иногда я даже мечтал, чтобы вы были просто рядом, и мне бы этого было достаточно. Разве вы не находите это странным?
Ей следовало отклониться от сладкой горечи его прикосновения. Но она упивалась им.
– Только иногда?
– Будьте довольны и малыми победами. Большего я вам не дам.
– Я вообще не считаю это победой. – Жюльетта снова повернулась к холсту и взялась за кисть. – Я не собираюсь бороться с вами. А теперь идите в постель, пока не свалились прямо здесь.
– Робер говорит, что вы много времени проводили в своей комнате. Вы были нездоровы? Жюльетта внутренне ощетинилась.
– Совершенно здорова. Я что, не имею права проводить время где хочу?
– Боже милостивый, я всего лишь спросил. Неужели вам никогда не приходило в голову, что я могу о вас беспокоиться?
Жюльетту окатила такая волна тепла, что она боялась взглянуть на Жан-Марка, чтобы не выдать себя.
– Нет, это никогда не приходило мне в голову. Я… спасибо.
Девушка чувствовала взгляд Жан-Марка на своей спине, и, хотя ей отчаянно хотелось снова обернуться, она продолжала, но уже машинально, водить кистью по холсту.
– Жюльетта. – Его голос звучал глухо. – Я скучал по вас.
Она не ответила. Если она заговорит, у нее задрожит голос и он поймет, как ей дорог.
Жан-Марк еще с минуту постоял молча, а потом Жюльетта услышала его тяжелые усталые шаги по дорожке.
Она не могла отпустить его так.
– Жан-Марк!
Он обернулся.
– Да?
Жюльетта лихорадочно искала, что бы сказать, не выдав своих чувств.
– Я тут на днях смотрела на свою картину «Танцующий ветер» и решила, что в золотом салоне ему не место среди шедевров. Я собираюсь написать вам его снова. Куда вы поставили статуэтку после нашего возвращения в Париж?
Жан-Марк насторожился.
– Ящик в подвале, но я не хочу, чтобы его трогали. Вряд ли это будет безопасно – вынести статуэтку в сад, чтобы писать ее. – Он слегка улыбнулся. – Кроме того, я очень люблю ту вашу картину в салоне. Она навевает некоторые воспоминания. Другая мне не нужна.
Картина навевала много воспоминаний и на Жюльетту – Версаль, гостиница, аббатство, Жан-Марк.
– Хорошо.
Жан-Марк стоял, не сводя глаз с ее лица.
– Это все?
Он был усталым, расстроенным и нуждался в утешении. Жюльетта не могла оттолкнуть его, чтобы защитить себя. Сдаться – это тоже не в ее натуре, но все-таки она должна была дать ему хоть что-то.
– Нет. – Она снова повернулась к холсту и приглушенно произнесла:
– Я рада, что вы дома. Я… тоже скучала.
Третьего июля Франсуа дал знать Нана из Тампля, что маленького короля разлучили со своей матерью по приказу Коммуны и теперь мать и сына придется спасать по отдельности.
Спустя два дня Жюльетта получила от Франсуа весточку о том, что королева просит ее прийти повидаться с ней в Тампль как можно скорее. Ее величество поймет, если Жюльетта решит, что это слишком опасно…
* * *
Изможденное лицо королевы уже не удивило Жюльетту, но она поразилась силе и достоинству, с которыми та себя держала.Мария-Антуанетта отошла в тень башни и устало прислонилась к каменной стене.
– Хорошо, что ты пришла, Жюльетта. Я долго тебя не задержу. – В тихом голосе королевы звучала печаль. – Ты знаешь, они отняли у меня моего малыша?
– Да. – Жюльетта подошла ближе. – Возможно, это только временно. Может, они позволят ему вернуться к вам.
– Нет. – Руки королевы, когда она плотнее запахнулась в плащ, дрожали. – Они отдали его этому мужлану Симону, чтобы тот научил его, как быть добрым республиканцем. Они хотят, чтобы он забыл меня, забыл, что он истинный король Франции.
– Симон будет плохо обращаться с мальчиком?
– Надеюсь, что нет. – Мария-Антуанетта откинула со лба прядь седых волос. – Молю бога об этом. Когда-то Симон сделал нам много добра. По-моему, он просто глуп, но не жесток.
– У нас есть люди, следящие за всем, что происходит здесь, в Тампле. Они будут знать, если с Людовиком-Карлом будут плохо обращаться, – мягко произнесла Жюльетта. – И Симону не дадут его обидеть.
– Я так по нему скучаю, – прошептала королева. – Ты же знаешь, ему всего восемь лет. У него такая нежная натура, он всегда и всем улыбался, всегда старался помочь мне.
– Вы снова будете вместе.
– Возможно, в раю.
– Нет, – запротестовала Жюльетта. – Подготовка к вашему побегу продвигается вполне успешно, и скоро…
– Забудьте обо мне, – прервала ее королева. – Спасите Людовика-Карла.
Жюльетта попыталась успокоить Марию-Антуанетту:
– Людовику-Карлу пока ничего не грозит. Конвент может использовать его как заложника. Однако нам необходимо скорее освободить вас.
– Пока они не убили меня, как моего мужа? – Губы Марии-Антуанетты задрожали. – Я слышала, они уже собирают доносы, пытаясь очернить мое имя. И насколько я понимаю, одно из обвинений – против твоей дорогой матери. Благодарение богу, Селесте ничего не грозит от рук этих негодяев.
Жюльетта поспешно отвела глаза.
Королева продолжала говорить обреченно и спокойно:
– Ты же знаешь, что в моей привязанности к твоей матери не было ничего противоестественного, Жюльетта. Я по натуре крайне привязчива, но в моей жизни была только одна настоящая любовь. Аксель… – Она сняла с пальца кольцо-печатку и любовно посмотрела на него. – Это герб Ферсенов. Знаешь, какой девиз выгравирован на нем? Tutto a te mi guida – «Все ведет меня к тебе». Правда, прекрасно?
– Да, – глухо произнесла Жюльетта. – Это прекрасно.
– Мой дорогой Людовик все понимал. Мы были привязаны друг к другу, связаны долгом, но мне было необходимо что-то еще. – Королева вскинула голову. – И я взяла это. Я полюбила Акселя сразу, как только его увидела, и жалею, что потеряла так много времени, которое мы могли провести вместе, потому что боялась прийти к нему. Гораздо лучше поставить все на карту, чем потом раскаиваться. Когда конец близок, только воспоминания приносят утешение.
– Это еще не конец. Мы стараемся…
– Я знаю. Знаю. И молю бога, чтобы вам это удалось, но постараюсь собрать всю волю, чтобы мне было не слишком страшно умирать. Я слышала, Людовик вел себя как истинный монарх, и я тоже должна не дрогнуть под гильотиной и встретить смерть как королева. – Мария-Антуанетта взглянула на Жюльетту и с волнением сказала:
– Но мой маленький Людовик-Карл должен жить! Пообещай мне, что он будет жить.