Страница:
– Катрин! – на пороге комнаты стоял Франсуа.
«Он кажется более жестким, похудевшим и усталым, чем в Вазаро, – подумала Катрин, – но все равно выглядит прекрасно». Она вскочила.
– Этот господин считает, что мне здесь не место, Франсуа. Пожалуйста, скажи ему, что я твоя жена.
– Моя… жена, – медленно повторил Франсуа. И обернулся к капитану. – Да, конечно, Ардлен, это моя жена… Боже всемогущий, Катрин, что ты здесь делаешь?
Катрин подошла к нему.
– Как могу я жить в достатке в Вазаро, если ты, служа республике, существуешь в этой камере? Я решила, что должна быть рядом с тобой. – Она с улыбкой обернулась к Ардлену. – Благодарю вас за вашу доброту, капитан. А теперь вы не могли бы приказать принести мои вещи со двора?
Капитан кивнул:
– Тебе повезло, гражданин, с женой. Но не забудь достать ей нужные документы.
– Не забуду. – Франсуа не сводил глаз с Катрин. – Если она останется. Моя жена сильнее духом, чем сложением. Я не уверен, что эта комната будет для нее самым лучшим местом.
Катрин улыбнулась ему.
– Я сама знаю, что для меня лучше всего. И всем известно, что место женщины – рядом с ее мужем.
Как только тяжелая дубовая дверь затворилась за капитаном, Франсуа потребовал объяснений:
– В чем дело, Катрин? Зачем вы здесь?
Катрин глубоко вздохнула.
– Мне было нелегко решиться.
– У вас есть сообщение от Жан-Марка?
– Нет, я приехала лишь сегодня утром. И его еще не видела. – Катрин сокрушенно призналась:
– Жюльетта знала, что он не одобрит моего приезда, так что быстренько выставила меня, прежде чем я даже успела…
– Почему?
– Потому что вы мой муж, – просто ответила девушка. Франсуа был ошарашен.
– Вздор. Вы же всегда считали эту церемонию простой необходимостью.
– Это правда, я хотела бы еще обвенчаться в церкви. Пожалуйста, Франсуа.
Его покинула всегдашняя выдержка, голос дрогнул:
– О чем вы говорите?
– О том, что… я люблю вас. – Катрин поспешно продолжала:
– И я знаю, может быть, вы разлюбили меня, но я должна была попытаться…
– Матерь Божия! – Франсуа схватил ее в объятия и зарылся лицом в ее волосы. – Конечно, я люблю тебя, – глухо произнес он. – И всегда любил. Но аббатство…
Катрин почувствовала облегчение, она обвила его руками и крепко прижала к себе.
– Ты упорно ведешь себя так, словно сам участвовал в насилии. Тебе следовало самому все мне объяснить, а то об Уильяме Дарреле я узнала от Жюльетты. Ты думал, я настолько мелочна, что поставлю свою боль выше жизней, которые ты спас с тех пор?
– Ты прощаешь меня?
Катрин отступила и внимательно посмотрела на Франсуа. Лицо ее было серьезно.
– Прощаешь ли ты меня? Я боялась разделить с тобой твою жизнь, любя тебя. Я даже не понимаю, как ты можешь все еще любить меня.
– Не понимаешь? – Его губы прижались к ее виску. – Наверное, потому что в тебе есть сила и нежность… и правда.
– Только не правда. Похоже, в прошлом я часто лгала себе. – Катрин трепетно улыбнулась. – Но с сегодняшнего дня постараюсь быть с тобой правдивой.
Франсуа сжал ее лицо в ладонях и заглянул в глаза.
– Катрин, я… – И поцеловал ее мягко, ласково, с исключительной нежностью. Выражение его лица было также прекрасно, как рассвет, встающий над полями Вазаро. – Любовь моя.
Радость Катрин была столь сильна, что она едва могла ее вынести с открытыми глазами. Когда она открыла их, Франсуа смотрел на нее с тем же выражением, и Катрин почувствовала, что сейчас разрыдается от счастья. Надо было что-то сделать, сказать, дабы не утопить радость в слезах. Она неуверенно рассмеялась.
– Стало быть, решено. – И оглядела квартиру. – Мне надо что-то предпринять, чтобы привести это место в божеский вид. Не понимаю, как ты можешь жить здесь, где стены дышат могильным холодом. Если мы останемся тут на какое-то время, то нам понадобятся одеяла, ковры, занавески на окно. И, наверное, удобное кресло у печки, чтобы…
– Нам? – Франсуа покачал головой. – Ты не можешь здесь оставаться.
– Еще как могу. Я буду жить с тобой в Тампле столько же, сколько и ты, Франсуа. Имей в виду, в Вазаро я вернусь только с тобой.
– Катрин, я не могу поехать с тобой. Мне очень многое надо сделать здесь.
– Я знаю, Жюльетта мне говорила. – Катрин протянула руку и дотронулась до щеки Франсуа. «Он принадлежит мне, – с удивлением подумала она. – Я имею право протянуть руку и погладить его, когда захочу». – Значит, я помогу тебе. Мы очень хорошо работали вместе в Вазаро. Я уверена, мы сможем так же хорошо справиться со всем и здесь.
– Нет. – Франсуа упрямо сжал рот. – Ты не можешь оставаться в Тампле. Ради бога, Катрин, это же тюрьма!
– Тем более наше жилище должно быть теплым, уютным домом. – Катрин легонько поцеловала его в щеку и направилась к двери. – Сюда несут мои вещи. Посмотрим, сможет ли этот симпатичный капитан отыскать для меня шкаф в этом огромном пространстве? Я должна вернуться в дом Жан-Марка и выпросить белье и одеяла.
– Вот там и оставайся.
– И мы должны постоянно поддерживать огонь в печи. Эти каменные стены ужасно мокрые.
– Катрин, у меня нет ни малейшего намерения делать тебе пропуск. Охранники откажутся впустить тебя назад.
– Нет, не откажутся. – Катрин помедлила у двери, оглянувшись на мужа с бесконечно любящей улыбкой. – Потому что тогда я просто сяду у ворот и стану плакать и причитать, пока мне не позволят войти к тебе. А это привлечет любопытных, не так ли?
– Да, но ты все же…
– И все внимание в настоящий момент будет сосредоточено на тебе. Кроме того, ты ведь женился на мне, чтобы защитить от глаз республики? Ты хочешь, чтобы слухи о бедной покинутой жене дошли до ушей коммуны?
Лицо Франсуа осветилось нежной улыбкой.
– Ты ведь так и поступишь, да?
Катрин безмятежно улыбнулась в ответ.
– Конечно. По-моему, я ясно изложила свою позицию. Если ты хочешь отсюда уехать, ты должен побыстрее выполнить свою задачу, чтобы мы могли уехать оба.
Франсуа сокрушенно покачал головой и церемонно поклонился.
– Сделаю все, что в моих силах, чтобы услужить вам, мадам.
– А я сделаю все, чтобы услужить вам, – негромко сказала Катрин, на мгновение задержав на нем взгляд, прежде чем отвернуться и отпереть дверь. – Не забудь про шкаф.
– Не так уж плохо. – Катрин критически оглядела комнату. – Желтые занавески в моей комнате в Вазаро мне нравятся больше, но эти тяжелее и лучше уберегут от холода.
– Ты оставила Жан-Марку хоть какую-нибудь мебель? – спросил Франсуа, откидываясь и кладя голову на подушки кресла. – Насколько я помню, он любил это кресло. Когда мы встречались в золотом салоне, он всегда в нем сидел.
– Тебе оно нужнее, чем ему, – улыбнулась Катрин. – Не волнуйся, он не возражал, когда я его забрала. У Жан-Марка много кресел, а он пожертвовал нам только одно. – Она поежилась. – Здесь все еще прохладно. Похоже, мы так и не избавимся от этого холода. А у малыша в квартире так же промозгло?
Франсуа кивнул.
– Но нельзя сказать, что у него нет удобств. Симоны по-своему очень хорошо с ним обращаются. Недавно они позволили ему жить нормальной жизнью. – Губы Франсуа скривились. – Хотя, видит бог, сначала они по приказу старались превратить его в то, что хочет республика.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Симон получил распоряжение воспитать его как самого обычного человека.
Катрин озадаченно нахмурилась.
– Что же они сделали?
– Водили к нему шлюх, научили его пить вино, как воду. Большую часть времени перед казнью матери он провел в пьяном угаре.
Катрин с ужасом смотрела на Франсуа.
– Но он же еще маленький мальчик. Как они могли с ним так поступить?
– В представлении Симона это рай для обычного человека, – сухо ответил Франсуа. – Шлюхи, вино и время, чтобы наслаждаться и тем, и другим. Он считал, что всего лишь выполняет свой долг и показывает мальчику, как надо хорошо проводить время.
Катрин было очень жалко ребенка.
– А как теперь Людовик-Карл?
– Для своих лет он стар. Когда я смотрю на него и вспоминаю Мишеля… – Франсуа встретился глазами с Катрин. – Они лишили его детства. Я хочу вернуть ему то время, Катрин, но не знаю, сможет ли кто-нибудь это сделать. Глаза Катрин наполнились слезами, она услышала в его голосе усталость и отчаяние. Он так давно и так долго сражался в неравной борьбе и проигрывал так же часто, как и побеждал. Господи, помоги ему не потерпеть поражение в этот раз!
– Когда я смогу увидеться с ним?
– Завтра. Дважды в неделю я ужинаю с Симонами, а потом играю в карты с ним и несколькими офицерами. Ты уверена, что хочешь пойти со мной? Они грубые, неотесанные люди.
– Сборщики цветов в Вазаро, уж конечно, не из Версаля, – улыбнулась Катрин. – А они мне очень даже нравились. – Улыбка сошла с ее лица. – Впрочем, я не думаю, что эти люди будут мне по душе. Приводить девок к восьмилетнему мальчику…
Франсуа протянул Катрин руку, и она подошла и встала перед ним. Он взял ее руку и поднес к губам.
– Ты всегда сможешь вернуться в свой сад.
– Нет, не смогу, – прошептала Катрин. – Без тебя – нет. Без тебя – больше никогда, Франсуа.
Франсуа притянул ее к себе на колени и стал баюкать в объятиях, осторожно и нежно прижимая к себе. Сначала она ощущала только восхитительное удовольствие от того, что он держит ее, как сокровище, бесконечно драгоценное для него. Однако постепенно Катрин почувствовала, как напрягается его тело. Ее сердце подпрыгнуло и забилось сильнее, когда его губы прильнули к ее шее.
– Ты знаешь, как сильно я тебя хочу? – прошептал он.
Катрин заставила себя расслабиться. Она знала, что этот момент наступит, и думала, что подготовилась к нему. Катрин нервно рассмеялась.
– В ночь, когда мы поженились, ты сказал, что не любишь худых женщин.
– Я солгал.
– Позже я заподозрила, что ты сказал мне не правду.
Они долго молчали.
Франсуа зарылся в ее волосы, и голос его звучал глухо:
– Необязательно сегодня ночью. Я могу подождать. Катрин испугалась. Она могла сказать, чтобы он подождал. И тогда ей не пришлось бы сегодня встречаться со страхом.
Но, если она так решит, это будет означать, что она снова прячется.
– Нет. – Голос Катрин дрожал. – Сейчас. Хотя я, наверное, не смогу доставить тебе удовольствие.
– Ты доставишь мне удовольствие. – Его пальцы нашли шпильки, удерживавшие ее тяжелые волосы, он вынимал их одну за другой и бросал на пол. – Ты доставишь мне удовольствие, – повторил он, – даже если просто позволишь прижать тебя к себе, смотреть на тебя, слышать твой смех. – Он пропустил пальцы сквозь ее длинные волосы. – В этом и есть различие между любовью и похотью, Катрин.
Его зеленые глаза смотрели столь пристально, улыбка была столь нежной, что Катрин ощутила, как рассеивается страх.
– С чего… начнем?
Франсуа поднял длинную шелковистую прядь и потерся о нее губами.
– С чего захотим. Мы можем делать все, что угодно. Никаких правил нет. – Неожиданно его улыбка стала озорной. – Знаю. Почему бы мне не расчесать тебе волосы, моя родная?
Тяжелые удары сердца Катрин стали ровнее, когда она подняла голову и посмотрела на Франсуа.
– Это… все?
Тело Франсуа сотрясала дрожь, он отодвинулся и лег рядом.
– Да. – Его грудь неровно вздымалась. Он повернул Катрин и прижался к ее спине. – Пока.
– Ты был очень… напряжен. – Катрин поразмыслила. – Тебе это всегда доставляет такое наслаждение?
– Это всегда доставляет наслаждение, но в этот раз… – Он поцеловал Катрин в ухо. – Это необыкновенно, любовь моя.
– Почему?
– Может быть, потому, что я люблю тебя? Другой причины придумать не могу.
– Мне приятно сознавать, что я доставила тебе удовольствие. Мне от этого… как-то теплее.
Франсуа замер.
– Но ты сама никакого наслаждения не ощутила, да?
– Я не знаю, что ты имеешь в виду. Я же сказала…
– Ты испугалась?
– Сначала да, потом – нет. – Катрин поцеловала его руку, прижимавшую ее. – Ты был так добр ко мне. Я боялась, что увижу… Но это был только ты.
– Это хорошо. – Голос Франсуа звучал глухо. – Но я хочу для тебя большего. Расскажи мне, что ты почувствовала, Катрин. Мне надо знать.
– Тепло, уют, любовь. – Катрин устроилась поудобнее. – Это было на самом деле очень приятно.
– И больше ничего?
– Ближе к концу какое-то… покалывание. – Катрин поспешила ободрить мужа:
– Но ты не сделал мне больно. Я знаю: ты был очень осторожен.
– Недостаточно. Мне надо было потянуть подольше. Я пытался, но… – Его губы скользнули по ее уху, и голос вдруг зазвучал хрипло. – Я слишком давно люблю тебя, Катрин.
– Почему ты так огорчен? Я же говорила, что, думаю, ты…
– Добрый и мягкий. – Франсуа крепко прижал Катрин к себе. – По-моему, я слишком нетерпелив.
– Что-нибудь не так? Я должна была сделать что-то еще?
– Нет, я просто благодарен господу, что ты меня не боишься. – Франсуа нежно поцеловал Катрин. – Ну, ничего, в другой раз. А на сегодня достаточно.
– Я же сказала вам, что не смогу быстро связаться с ним.
– Сгодится и завтра. – Дюпре закрыл дверь и оглядел Нана. – Сними плащ.
Нана послушалась. Плащ она бросила на стул.
– Мне это не нравится, Дюпре.
– Но ты же любишь лишние деньги, которые дает тебе граф.
– Каждой женщине надо что-то есть.
– Есть и другие нужды, которые надо удовлетворять. – Дюпре уселся на стул с подушками и оперся рукой на стоявший рядом стол. – И ты, конечно, представляешь, что в своем нынешнем состоянии мне приходится испытывать некоторые трудности с женщинами. Не так-то просто уговорить их доставить мне удовольствие.
– Насколько я понимаю, девок в Пале-Рояле мало волнует, как выглядит мужчина, лишь бы у него были деньги в кармане.
– Но они не могут дать мне того, что нужно. Прежде у меня была избранная любовница, и она была совершенно великолепна. Она была актрисой в «Комеди Франсез». Камилла Кадо. Возможно, ты слышала о ней?
Нана покачала головой.
– Она была немного похожа на тебя. Высокая, рослая, с пышной фигурой. Она изумительно подходила для моих целей.
– В таком случае предлагаю вам вернуться к ней.
– О, я не могу. Пока я был в Испании, она завела другого любовника, а когда я попытался заставить ее передумать, отказалась меня слушать.
– Возможно, вам удастся уговорить ее, чтобы она поняла, какую ошибку делает, отказывая такому поистине восхитительному мужчине, как вы.
– Сарказм не допускается, – заявил Дюпре. – Ясно, что мне придется обучить тебя так же, как я обучил ее.
– Вряд ли стоит тратить на это время, если ваша Камилла уже…
– Камилла мертва. – Дюпре улыбнулся, увидев потрясенное лицо Нана. – Я просто не мог допустить, чтобы она ложилась в постель к другому мужчине. Это бы осквернило роль, которую она играла.
– Роль?
– Я же сказал тебе, что она была актрисой. – Дюпре указал на большой шкаф у стены. – Там ты найдешь платье и парик. Они принадлежали Камилле, но я уверен, что тебе они тоже подойдут. Надень их.
Нана в ужасе уставилась на него. Что это еще за игры?
– Ну, давай же, ты ведь ни за что не пришла бы сюда, если бы не собиралась мне подчиняться. Нана подошла к шкафу.
– Вы уже решили, каким способом избавиться от мальчика-короля?
– С помощью яда, наверное. На улице Марата аптекарь с удовольствием окажет мне любую услугу. Яд оказался бы надежным и разумным средством, его мог бы выбрать и Робеспьер, а у меня уже нет сил для физической борьбы.
– Королю всего восемь лет. Он не будет бороться за трон, достаточно…
– Я не хочу говорить о короле. Надевай платье.
Спустя двадцать минут Нана стояла перед Дюпре в розовом парчовом платье, запихивая собственные русые волосы под искусно уложенный седой парик.
Дюпре глядел на нее и чувствовал, как в нем нарастает возбуждение.
– Великолепно, – задыхаясь, произнес он. – В тебе есть сила, какой никогда не было у Камиллы. – Он сунул руку в карман и вынул маленькую серебряную табакерку. – Наклонись. Последний штрих.
Нана с деревянным лицом склонилась над Дюпре.
Он открыл табакерку, осторожно вынул мушку в форме сердечка и прикрепил ее рядом с левым углом ее рта.
– Ну вот, теперь ты просто совершенство. – Руки Дюпре дрожали, когда он закрывал табакерку и снова клал в карман. – Встань передо мной на колени.
Поколебавшись, Нана подчинилась.
– Прекрасно. Теперь слова. Ты должна произносить их очень искренне, иначе я буду недоволен.
– Что за слова?
В голосе Дюпре появились высокие жеманные нотки:
– «Рауль, обещай мне, что мы всегда будем вместе. Ты мамин родной, сладкий мальчик. Я больше никогда не буду тебя наказывать».
Нана повторила слова.
Ладонь Дюпре с треском ударила ее по щеке.
– Искренне! Еще раз.
Глаза Нана излучали гнев, недоумение, презрение. Ей не сразу удалось справиться с бушующей яростью. Она несколько раз глубоко вздохнула. И через несколько минут повторила слова.
– Уже лучше. А теперь скажи: «С моей стороны было так нехорошо сажать тебя в деревянный ящик с этими гадкими существами».
– С моей стороны было так нехорошо сажать тебя в деревянный ящик с этими гадкими существами.
Дюпре наклонился к Нана, все еще стоявшей на коленях у его стула, дыхание вырывалось из его груди с короткими сильными всхлипами.
– «Умоляю тебя, прости меня».
– Умоляю тебя, прости меня. – Нана подняла голову и увидела лицо Дюпре, искаженное до неузнаваемости от наслаждения. Ее мутило от отвращения к этому жалкому выродку.
– Повтори.
– Умоляю тебя, прости меня. – Нана с минуту помолчала. – Это все?
– О нет. – Дюпре улыбнулся, его глаза сияли от удовольствия. – Есть много чего еще. Ты можешь поцеловать мне руку.
И только когда мужчины уселись за карты, а мадам Симон взялась за шитье у очага, Катрин отважилась как бы невзначай подойти к Людовику-Карлу, читавшему у окна.
– У печки слишком жарко, – сказала она. – Можно, я посижу здесь рядом с тобой?
– Как хочешь, гражданка. – Людовик-Карл настороженно посмотрел на Катрин и сразу вернулся к чтению.
Катрин охватила волна жалости. Франсуа говорил, что Людовик-Карл был стар для своих лет, и теперь она поняла, что тот имел в виду. Мальчик был удручающе угрюм. Катрин присела на стул напротив и стала украдкой поглядывать на мальчика из-под ресниц. Это был по-настоящему красивый ребенок, хотя он лишь немного походил на Марию-Антуанетту. У него были такие же светлые волосы и широко расставленные голубые глаза, однако черты лица его были утонченнее и красивее, чем у матери.
– Я не люблю, когда люди на меня смотрят, – сказал Людовик-Карл, не поднимая глаз от книги. – Я бы хотел, чтобы ты этого не делала.
– Я думала, что ты немного похож на свою мать.
Людовик-Карл быстро поднял глаза.
– Ты видела мою мать?
– Давно, когда ты был еще младенцем. Она была очень добра ко мне.
Мальчик с готовностью кивнул.
– Она всегда добрая. – И понизил голос:
– Но мы не должны говорить о ней здесь. Им это не нравится.
– Очень мудро. Что ты читаешь?
– Книгу Руссо. Гражданин Робеспьер считает, что он прекрасный человек. Они забрали у меня все книги, которые мне подарил папа, зато дали вон те. – Людовик-Карл кивнул на четыре книги, сложенные рядом с ним на столе.
Катрин протянула руку за томом в темно-синем переплете.
Людовик-Карл быстро положил на книгу руку, чтобы помешать Катрин взять ее.
– Нет.
Катрин с удивлением посмотрела на него.
Мальчик встретил ее взгляд.
– Это не та книга, которую тебе следует смотреть, гражданка.
– Почему?
– Там картинки с раздетыми мужчинами и женщинами, и они делают… – Людовик-Карл умолк, а затем неохотно пояснил:
– Такую книгу неприлично смотреть даме, которая знала мою маму.
– А для тебя прилично? Мальчик пожал плечами.
– Не знаю. – И кивнул в другой конец комнаты на Симона:
– Он говорит, это единственные книги, какие должен читать мужчина.
– Ты ему веришь?
– Не знаю, – повторил Людовик-Карл. – Откуда мне знать, что правда, а что не правда, когда все говорят мне разное?
– Тебе нравятся гражданин Симон и его жена?
– Знаешь, они часто бывают веселые. – Из его глаз на короткое время ушло так старившее его выражение взрослой обреченности, и мальчик тоскливо сказал:
– Только я бы хотел, чтобы они иногда разрешали мне видеться с мамой.
– Но ведь она… – Катрин осеклась, потрясенно сообразив, что мальчик говорит о матери как о живой. Людовик-Карл думал, что его мать жива! Катрин с минуту помолчала, затем спросила:
– А где твоя мама?
– В квартире этажом выше с моей сестрой и тетей. – Рука мальчика крепче сжала книгу. – Они говорят: она плохая женщина и я не должен о ней говорить.
Приступ острейшей жалости пронзил Катрин.
– Я не считаю ее плохой и думаю, об этом ты должен сам судить, Людовик-Карл.
– Шарль. Здесь меня называют Шарль.
Катрин улыбнулась.
– Постараюсь запомнить.
– Да, трудно запомнить все, чего от тебя хотят. – Взгляд мальчика снова стал невыразительным и усталым, как у древнего старца. – Мама говорит, нужно все делать как можно лучше, когда делаешь.
Катрин понимала, что слишком задержалась здесь и ей следует возвращаться к компании у очага, однако ей очень не хотелось оставлять мальчика. Людовик-Карл был так страшно одинок.
– Ты любишь цветы?
Мальчик кивнул.
– В Версале у нас были красивые сады, и даже в Тюильри… – Он умолк, а потом его взгляд устремился к лицу Катрин. – Моя мама любит цветы. У нее духи с запахом фиалок.
– У моего кузена в городе есть сад, где растут очень красивые фиалки. Хочешь, я принесу их тебе? Ты мог бы ухаживать за ними и смотреть, как они растут.
Людовик-Карл неуверенно сказал:
– Я ничего не знаю о том, как выращивать цветы.
– Тогда я тебя научу. У меня есть сад, он даже больше, чем сад в Версале, и называется Вазаро, я тебе про него расскажу.
Лицо ребенка осветилось надеждой.
– По-моему, мне бы это понравилось.
– Я знаю, тебе понравится. – Катрин встала. – И я расскажу тебе про моего друга Мишеля. Мишель тебе тоже понравится. Он лишь немного старше тебя и знает все про цветы, духи…
– А он придет сюда навестить меня? Мы могли бы поговорить и поиграть в мяч в… – Неожиданно радость сошла с лица мальчика. – Я забыл. В Тампль никто не должен приходить.
– Зато я буду навещать тебя, – мягко произнесла Катрин. – И по крайней мере могу рассказывать тебе о Мишеле. У меня есть еще подруга, она знала твою маму гораздо лучше, чем я, и тебя тоже. Ее зовут Жюльетта, и мы можем поговорить о ней тоже.
Людовик-Карл кивнул и робко улыбнулся.
– Ты очень добра. Я знаю, что не должен просить слишком много.
Слезы жгли ей глаза. И было трудно говорить спокойно.
– Я приду к тебе послезавтра, Людовик-Карл.
– Шарль, – серьезно поправил он. – Просто Шарль.
Катрин отвернулась и подошла к компании, собравшейся у очага.
Она села рядом с мадам Симон, и та небрежно подняла глаза от вязания.
– Вы долго говорили с Шарлем.
Катрин замерла. Неужели ее интерес к мальчику показался подозрительным?
– Он славный мальчик.
Мадам Симон согласилась.
– Все вечно таращат на него глаза и норовят потрогать. Жена пекаря даже предложила мне лишний ломоть хлеба, если я отрежу для нее прядь его волос.
Катрин откинулась на стуле.
– Вы дали ей прядь?
– С какой это стати? – встрепенулась мадам Симон. – Бедняга в неделю остался бы лысым, если бы я раздавала его кудри всем желающим. А потом они гоняются за волосами короля, а Шарль уже просто добрый республиканец. – Женщина посмотрела на мальчика, сидевшего в углу, и ее лицо засияло гордостью и любовью. – Мы хорошо поработали с Шарлем, да будет мне позволено самой так сказать.
Катрин старалась не смотреть на мадам Симон.
«Он кажется более жестким, похудевшим и усталым, чем в Вазаро, – подумала Катрин, – но все равно выглядит прекрасно». Она вскочила.
– Этот господин считает, что мне здесь не место, Франсуа. Пожалуйста, скажи ему, что я твоя жена.
– Моя… жена, – медленно повторил Франсуа. И обернулся к капитану. – Да, конечно, Ардлен, это моя жена… Боже всемогущий, Катрин, что ты здесь делаешь?
Катрин подошла к нему.
– Как могу я жить в достатке в Вазаро, если ты, служа республике, существуешь в этой камере? Я решила, что должна быть рядом с тобой. – Она с улыбкой обернулась к Ардлену. – Благодарю вас за вашу доброту, капитан. А теперь вы не могли бы приказать принести мои вещи со двора?
Капитан кивнул:
– Тебе повезло, гражданин, с женой. Но не забудь достать ей нужные документы.
– Не забуду. – Франсуа не сводил глаз с Катрин. – Если она останется. Моя жена сильнее духом, чем сложением. Я не уверен, что эта комната будет для нее самым лучшим местом.
Катрин улыбнулась ему.
– Я сама знаю, что для меня лучше всего. И всем известно, что место женщины – рядом с ее мужем.
Как только тяжелая дубовая дверь затворилась за капитаном, Франсуа потребовал объяснений:
– В чем дело, Катрин? Зачем вы здесь?
Катрин глубоко вздохнула.
– Мне было нелегко решиться.
– У вас есть сообщение от Жан-Марка?
– Нет, я приехала лишь сегодня утром. И его еще не видела. – Катрин сокрушенно призналась:
– Жюльетта знала, что он не одобрит моего приезда, так что быстренько выставила меня, прежде чем я даже успела…
– Почему?
– Потому что вы мой муж, – просто ответила девушка. Франсуа был ошарашен.
– Вздор. Вы же всегда считали эту церемонию простой необходимостью.
– Это правда, я хотела бы еще обвенчаться в церкви. Пожалуйста, Франсуа.
Его покинула всегдашняя выдержка, голос дрогнул:
– О чем вы говорите?
– О том, что… я люблю вас. – Катрин поспешно продолжала:
– И я знаю, может быть, вы разлюбили меня, но я должна была попытаться…
– Матерь Божия! – Франсуа схватил ее в объятия и зарылся лицом в ее волосы. – Конечно, я люблю тебя, – глухо произнес он. – И всегда любил. Но аббатство…
Катрин почувствовала облегчение, она обвила его руками и крепко прижала к себе.
– Ты упорно ведешь себя так, словно сам участвовал в насилии. Тебе следовало самому все мне объяснить, а то об Уильяме Дарреле я узнала от Жюльетты. Ты думал, я настолько мелочна, что поставлю свою боль выше жизней, которые ты спас с тех пор?
– Ты прощаешь меня?
Катрин отступила и внимательно посмотрела на Франсуа. Лицо ее было серьезно.
– Прощаешь ли ты меня? Я боялась разделить с тобой твою жизнь, любя тебя. Я даже не понимаю, как ты можешь все еще любить меня.
– Не понимаешь? – Его губы прижались к ее виску. – Наверное, потому что в тебе есть сила и нежность… и правда.
– Только не правда. Похоже, в прошлом я часто лгала себе. – Катрин трепетно улыбнулась. – Но с сегодняшнего дня постараюсь быть с тобой правдивой.
Франсуа сжал ее лицо в ладонях и заглянул в глаза.
– Катрин, я… – И поцеловал ее мягко, ласково, с исключительной нежностью. Выражение его лица было также прекрасно, как рассвет, встающий над полями Вазаро. – Любовь моя.
Радость Катрин была столь сильна, что она едва могла ее вынести с открытыми глазами. Когда она открыла их, Франсуа смотрел на нее с тем же выражением, и Катрин почувствовала, что сейчас разрыдается от счастья. Надо было что-то сделать, сказать, дабы не утопить радость в слезах. Она неуверенно рассмеялась.
– Стало быть, решено. – И оглядела квартиру. – Мне надо что-то предпринять, чтобы привести это место в божеский вид. Не понимаю, как ты можешь жить здесь, где стены дышат могильным холодом. Если мы останемся тут на какое-то время, то нам понадобятся одеяла, ковры, занавески на окно. И, наверное, удобное кресло у печки, чтобы…
– Нам? – Франсуа покачал головой. – Ты не можешь здесь оставаться.
– Еще как могу. Я буду жить с тобой в Тампле столько же, сколько и ты, Франсуа. Имей в виду, в Вазаро я вернусь только с тобой.
– Катрин, я не могу поехать с тобой. Мне очень многое надо сделать здесь.
– Я знаю, Жюльетта мне говорила. – Катрин протянула руку и дотронулась до щеки Франсуа. «Он принадлежит мне, – с удивлением подумала она. – Я имею право протянуть руку и погладить его, когда захочу». – Значит, я помогу тебе. Мы очень хорошо работали вместе в Вазаро. Я уверена, мы сможем так же хорошо справиться со всем и здесь.
– Нет. – Франсуа упрямо сжал рот. – Ты не можешь оставаться в Тампле. Ради бога, Катрин, это же тюрьма!
– Тем более наше жилище должно быть теплым, уютным домом. – Катрин легонько поцеловала его в щеку и направилась к двери. – Сюда несут мои вещи. Посмотрим, сможет ли этот симпатичный капитан отыскать для меня шкаф в этом огромном пространстве? Я должна вернуться в дом Жан-Марка и выпросить белье и одеяла.
– Вот там и оставайся.
– И мы должны постоянно поддерживать огонь в печи. Эти каменные стены ужасно мокрые.
– Катрин, у меня нет ни малейшего намерения делать тебе пропуск. Охранники откажутся впустить тебя назад.
– Нет, не откажутся. – Катрин помедлила у двери, оглянувшись на мужа с бесконечно любящей улыбкой. – Потому что тогда я просто сяду у ворот и стану плакать и причитать, пока мне не позволят войти к тебе. А это привлечет любопытных, не так ли?
– Да, но ты все же…
– И все внимание в настоящий момент будет сосредоточено на тебе. Кроме того, ты ведь женился на мне, чтобы защитить от глаз республики? Ты хочешь, чтобы слухи о бедной покинутой жене дошли до ушей коммуны?
Лицо Франсуа осветилось нежной улыбкой.
– Ты ведь так и поступишь, да?
Катрин безмятежно улыбнулась в ответ.
– Конечно. По-моему, я ясно изложила свою позицию. Если ты хочешь отсюда уехать, ты должен побыстрее выполнить свою задачу, чтобы мы могли уехать оба.
Франсуа сокрушенно покачал головой и церемонно поклонился.
– Сделаю все, что в моих силах, чтобы услужить вам, мадам.
– А я сделаю все, чтобы услужить вам, – негромко сказала Катрин, на мгновение задержав на нем взгляд, прежде чем отвернуться и отпереть дверь. – Не забудь про шкаф.
* * *
Теперь холодный пол покрывал савоннский ковер с рисунком цвета беж и слоновой кости, а на окне висели тяжелые розовые бархатные шторы. Полотняное одеяло сменило ярко-красное бархатное покрывало, а рядом с печью стояло огромное кресло с подушками кремового цвета и скамеечкой для ног того же цвета.– Не так уж плохо. – Катрин критически оглядела комнату. – Желтые занавески в моей комнате в Вазаро мне нравятся больше, но эти тяжелее и лучше уберегут от холода.
– Ты оставила Жан-Марку хоть какую-нибудь мебель? – спросил Франсуа, откидываясь и кладя голову на подушки кресла. – Насколько я помню, он любил это кресло. Когда мы встречались в золотом салоне, он всегда в нем сидел.
– Тебе оно нужнее, чем ему, – улыбнулась Катрин. – Не волнуйся, он не возражал, когда я его забрала. У Жан-Марка много кресел, а он пожертвовал нам только одно. – Она поежилась. – Здесь все еще прохладно. Похоже, мы так и не избавимся от этого холода. А у малыша в квартире так же промозгло?
Франсуа кивнул.
– Но нельзя сказать, что у него нет удобств. Симоны по-своему очень хорошо с ним обращаются. Недавно они позволили ему жить нормальной жизнью. – Губы Франсуа скривились. – Хотя, видит бог, сначала они по приказу старались превратить его в то, что хочет республика.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Симон получил распоряжение воспитать его как самого обычного человека.
Катрин озадаченно нахмурилась.
– Что же они сделали?
– Водили к нему шлюх, научили его пить вино, как воду. Большую часть времени перед казнью матери он провел в пьяном угаре.
Катрин с ужасом смотрела на Франсуа.
– Но он же еще маленький мальчик. Как они могли с ним так поступить?
– В представлении Симона это рай для обычного человека, – сухо ответил Франсуа. – Шлюхи, вино и время, чтобы наслаждаться и тем, и другим. Он считал, что всего лишь выполняет свой долг и показывает мальчику, как надо хорошо проводить время.
Катрин было очень жалко ребенка.
– А как теперь Людовик-Карл?
– Для своих лет он стар. Когда я смотрю на него и вспоминаю Мишеля… – Франсуа встретился глазами с Катрин. – Они лишили его детства. Я хочу вернуть ему то время, Катрин, но не знаю, сможет ли кто-нибудь это сделать. Глаза Катрин наполнились слезами, она услышала в его голосе усталость и отчаяние. Он так давно и так долго сражался в неравной борьбе и проигрывал так же часто, как и побеждал. Господи, помоги ему не потерпеть поражение в этот раз!
– Когда я смогу увидеться с ним?
– Завтра. Дважды в неделю я ужинаю с Симонами, а потом играю в карты с ним и несколькими офицерами. Ты уверена, что хочешь пойти со мной? Они грубые, неотесанные люди.
– Сборщики цветов в Вазаро, уж конечно, не из Версаля, – улыбнулась Катрин. – А они мне очень даже нравились. – Улыбка сошла с ее лица. – Впрочем, я не думаю, что эти люди будут мне по душе. Приводить девок к восьмилетнему мальчику…
Франсуа протянул Катрин руку, и она подошла и встала перед ним. Он взял ее руку и поднес к губам.
– Ты всегда сможешь вернуться в свой сад.
– Нет, не смогу, – прошептала Катрин. – Без тебя – нет. Без тебя – больше никогда, Франсуа.
Франсуа притянул ее к себе на колени и стал баюкать в объятиях, осторожно и нежно прижимая к себе. Сначала она ощущала только восхитительное удовольствие от того, что он держит ее, как сокровище, бесконечно драгоценное для него. Однако постепенно Катрин почувствовала, как напрягается его тело. Ее сердце подпрыгнуло и забилось сильнее, когда его губы прильнули к ее шее.
– Ты знаешь, как сильно я тебя хочу? – прошептал он.
Катрин заставила себя расслабиться. Она знала, что этот момент наступит, и думала, что подготовилась к нему. Катрин нервно рассмеялась.
– В ночь, когда мы поженились, ты сказал, что не любишь худых женщин.
– Я солгал.
– Позже я заподозрила, что ты сказал мне не правду.
Они долго молчали.
Франсуа зарылся в ее волосы, и голос его звучал глухо:
– Необязательно сегодня ночью. Я могу подождать. Катрин испугалась. Она могла сказать, чтобы он подождал. И тогда ей не пришлось бы сегодня встречаться со страхом.
Но, если она так решит, это будет означать, что она снова прячется.
– Нет. – Голос Катрин дрожал. – Сейчас. Хотя я, наверное, не смогу доставить тебе удовольствие.
– Ты доставишь мне удовольствие. – Его пальцы нашли шпильки, удерживавшие ее тяжелые волосы, он вынимал их одну за другой и бросал на пол. – Ты доставишь мне удовольствие, – повторил он, – даже если просто позволишь прижать тебя к себе, смотреть на тебя, слышать твой смех. – Он пропустил пальцы сквозь ее длинные волосы. – В этом и есть различие между любовью и похотью, Катрин.
Его зеленые глаза смотрели столь пристально, улыбка была столь нежной, что Катрин ощутила, как рассеивается страх.
– С чего… начнем?
Франсуа поднял длинную шелковистую прядь и потерся о нее губами.
– С чего захотим. Мы можем делать все, что угодно. Никаких правил нет. – Неожиданно его улыбка стала озорной. – Знаю. Почему бы мне не расчесать тебе волосы, моя родная?
Тяжелые удары сердца Катрин стали ровнее, когда она подняла голову и посмотрела на Франсуа.
– Это… все?
Тело Франсуа сотрясала дрожь, он отодвинулся и лег рядом.
– Да. – Его грудь неровно вздымалась. Он повернул Катрин и прижался к ее спине. – Пока.
– Ты был очень… напряжен. – Катрин поразмыслила. – Тебе это всегда доставляет такое наслаждение?
– Это всегда доставляет наслаждение, но в этот раз… – Он поцеловал Катрин в ухо. – Это необыкновенно, любовь моя.
– Почему?
– Может быть, потому, что я люблю тебя? Другой причины придумать не могу.
– Мне приятно сознавать, что я доставила тебе удовольствие. Мне от этого… как-то теплее.
Франсуа замер.
– Но ты сама никакого наслаждения не ощутила, да?
– Я не знаю, что ты имеешь в виду. Я же сказала…
– Ты испугалась?
– Сначала да, потом – нет. – Катрин поцеловала его руку, прижимавшую ее. – Ты был так добр ко мне. Я боялась, что увижу… Но это был только ты.
– Это хорошо. – Голос Франсуа звучал глухо. – Но я хочу для тебя большего. Расскажи мне, что ты почувствовала, Катрин. Мне надо знать.
– Тепло, уют, любовь. – Катрин устроилась поудобнее. – Это было на самом деле очень приятно.
– И больше ничего?
– Ближе к концу какое-то… покалывание. – Катрин поспешила ободрить мужа:
– Но ты не сделал мне больно. Я знаю: ты был очень осторожен.
– Недостаточно. Мне надо было потянуть подольше. Я пытался, но… – Его губы скользнули по ее уху, и голос вдруг зазвучал хрипло. – Я слишком давно люблю тебя, Катрин.
– Почему ты так огорчен? Я же говорила, что, думаю, ты…
– Добрый и мягкий. – Франсуа крепко прижал Катрин к себе. – По-моему, я слишком нетерпелив.
– Что-нибудь не так? Я должна была сделать что-то еще?
– Нет, я просто благодарен господу, что ты меня не боишься. – Франсуа нежно поцеловал Катрин. – Ну, ничего, в другой раз. А на сегодня достаточно.
* * *
– Ты пришла. – При виде Нана Сарпелье Дюпре почувствовал прилив острого наслаждения. Он не был уверен, что Нана послушается его, даже при том, что это означало бы вызвать недовольство графа. В течение последних недель Дюпре пристально следил за ней и знал, что она, не задумываясь, прыгнет в постель к любому понравившемуся ей мужчине. И тем не менее она казалась исключительно независимой натурой. – Заходи. – Дюпре отступил, и Нана вошла в комнату. – Я, разумеется, ждал тебя. Ты виделась с Эчеле?– Я же сказала вам, что не смогу быстро связаться с ним.
– Сгодится и завтра. – Дюпре закрыл дверь и оглядел Нана. – Сними плащ.
Нана послушалась. Плащ она бросила на стул.
– Мне это не нравится, Дюпре.
– Но ты же любишь лишние деньги, которые дает тебе граф.
– Каждой женщине надо что-то есть.
– Есть и другие нужды, которые надо удовлетворять. – Дюпре уселся на стул с подушками и оперся рукой на стоявший рядом стол. – И ты, конечно, представляешь, что в своем нынешнем состоянии мне приходится испытывать некоторые трудности с женщинами. Не так-то просто уговорить их доставить мне удовольствие.
– Насколько я понимаю, девок в Пале-Рояле мало волнует, как выглядит мужчина, лишь бы у него были деньги в кармане.
– Но они не могут дать мне того, что нужно. Прежде у меня была избранная любовница, и она была совершенно великолепна. Она была актрисой в «Комеди Франсез». Камилла Кадо. Возможно, ты слышала о ней?
Нана покачала головой.
– Она была немного похожа на тебя. Высокая, рослая, с пышной фигурой. Она изумительно подходила для моих целей.
– В таком случае предлагаю вам вернуться к ней.
– О, я не могу. Пока я был в Испании, она завела другого любовника, а когда я попытался заставить ее передумать, отказалась меня слушать.
– Возможно, вам удастся уговорить ее, чтобы она поняла, какую ошибку делает, отказывая такому поистине восхитительному мужчине, как вы.
– Сарказм не допускается, – заявил Дюпре. – Ясно, что мне придется обучить тебя так же, как я обучил ее.
– Вряд ли стоит тратить на это время, если ваша Камилла уже…
– Камилла мертва. – Дюпре улыбнулся, увидев потрясенное лицо Нана. – Я просто не мог допустить, чтобы она ложилась в постель к другому мужчине. Это бы осквернило роль, которую она играла.
– Роль?
– Я же сказал тебе, что она была актрисой. – Дюпре указал на большой шкаф у стены. – Там ты найдешь платье и парик. Они принадлежали Камилле, но я уверен, что тебе они тоже подойдут. Надень их.
Нана в ужасе уставилась на него. Что это еще за игры?
– Ну, давай же, ты ведь ни за что не пришла бы сюда, если бы не собиралась мне подчиняться. Нана подошла к шкафу.
– Вы уже решили, каким способом избавиться от мальчика-короля?
– С помощью яда, наверное. На улице Марата аптекарь с удовольствием окажет мне любую услугу. Яд оказался бы надежным и разумным средством, его мог бы выбрать и Робеспьер, а у меня уже нет сил для физической борьбы.
– Королю всего восемь лет. Он не будет бороться за трон, достаточно…
– Я не хочу говорить о короле. Надевай платье.
Спустя двадцать минут Нана стояла перед Дюпре в розовом парчовом платье, запихивая собственные русые волосы под искусно уложенный седой парик.
Дюпре глядел на нее и чувствовал, как в нем нарастает возбуждение.
– Великолепно, – задыхаясь, произнес он. – В тебе есть сила, какой никогда не было у Камиллы. – Он сунул руку в карман и вынул маленькую серебряную табакерку. – Наклонись. Последний штрих.
Нана с деревянным лицом склонилась над Дюпре.
Он открыл табакерку, осторожно вынул мушку в форме сердечка и прикрепил ее рядом с левым углом ее рта.
– Ну вот, теперь ты просто совершенство. – Руки Дюпре дрожали, когда он закрывал табакерку и снова клал в карман. – Встань передо мной на колени.
Поколебавшись, Нана подчинилась.
– Прекрасно. Теперь слова. Ты должна произносить их очень искренне, иначе я буду недоволен.
– Что за слова?
В голосе Дюпре появились высокие жеманные нотки:
– «Рауль, обещай мне, что мы всегда будем вместе. Ты мамин родной, сладкий мальчик. Я больше никогда не буду тебя наказывать».
Нана повторила слова.
Ладонь Дюпре с треском ударила ее по щеке.
– Искренне! Еще раз.
Глаза Нана излучали гнев, недоумение, презрение. Ей не сразу удалось справиться с бушующей яростью. Она несколько раз глубоко вздохнула. И через несколько минут повторила слова.
– Уже лучше. А теперь скажи: «С моей стороны было так нехорошо сажать тебя в деревянный ящик с этими гадкими существами».
– С моей стороны было так нехорошо сажать тебя в деревянный ящик с этими гадкими существами.
Дюпре наклонился к Нана, все еще стоявшей на коленях у его стула, дыхание вырывалось из его груди с короткими сильными всхлипами.
– «Умоляю тебя, прости меня».
– Умоляю тебя, прости меня. – Нана подняла голову и увидела лицо Дюпре, искаженное до неузнаваемости от наслаждения. Ее мутило от отвращения к этому жалкому выродку.
– Повтори.
– Умоляю тебя, прости меня. – Нана с минуту помолчала. – Это все?
– О нет. – Дюпре улыбнулся, его глаза сияли от удовольствия. – Есть много чего еще. Ты можешь поцеловать мне руку.
* * *
Следующим вечером за ужином Катрин старательно избегала заговаривать с Людовиком-Карлом и сосредоточилась на том, чтобы понравиться Симонам. К своему удивлению, она обнаружила, что это не такая уж сложная задача. Как и говорил Франсуа, они были грубыми, неотесанными людьми, не слишком большого ума, однако казались добродушными. Из них двоих Катрин предпочла женщину ее мужу. Мадам Симон была коренастой, плотной, маленькой женщиной с тяжелым мужеподобным лицом в веснушках, однако у нее была теплая улыбка, и она, казалось, по-настоящему привязалась к мальчику.И только когда мужчины уселись за карты, а мадам Симон взялась за шитье у очага, Катрин отважилась как бы невзначай подойти к Людовику-Карлу, читавшему у окна.
– У печки слишком жарко, – сказала она. – Можно, я посижу здесь рядом с тобой?
– Как хочешь, гражданка. – Людовик-Карл настороженно посмотрел на Катрин и сразу вернулся к чтению.
Катрин охватила волна жалости. Франсуа говорил, что Людовик-Карл был стар для своих лет, и теперь она поняла, что тот имел в виду. Мальчик был удручающе угрюм. Катрин присела на стул напротив и стала украдкой поглядывать на мальчика из-под ресниц. Это был по-настоящему красивый ребенок, хотя он лишь немного походил на Марию-Антуанетту. У него были такие же светлые волосы и широко расставленные голубые глаза, однако черты лица его были утонченнее и красивее, чем у матери.
– Я не люблю, когда люди на меня смотрят, – сказал Людовик-Карл, не поднимая глаз от книги. – Я бы хотел, чтобы ты этого не делала.
– Я думала, что ты немного похож на свою мать.
Людовик-Карл быстро поднял глаза.
– Ты видела мою мать?
– Давно, когда ты был еще младенцем. Она была очень добра ко мне.
Мальчик с готовностью кивнул.
– Она всегда добрая. – И понизил голос:
– Но мы не должны говорить о ней здесь. Им это не нравится.
– Очень мудро. Что ты читаешь?
– Книгу Руссо. Гражданин Робеспьер считает, что он прекрасный человек. Они забрали у меня все книги, которые мне подарил папа, зато дали вон те. – Людовик-Карл кивнул на четыре книги, сложенные рядом с ним на столе.
Катрин протянула руку за томом в темно-синем переплете.
Людовик-Карл быстро положил на книгу руку, чтобы помешать Катрин взять ее.
– Нет.
Катрин с удивлением посмотрела на него.
Мальчик встретил ее взгляд.
– Это не та книга, которую тебе следует смотреть, гражданка.
– Почему?
– Там картинки с раздетыми мужчинами и женщинами, и они делают… – Людовик-Карл умолк, а затем неохотно пояснил:
– Такую книгу неприлично смотреть даме, которая знала мою маму.
– А для тебя прилично? Мальчик пожал плечами.
– Не знаю. – И кивнул в другой конец комнаты на Симона:
– Он говорит, это единственные книги, какие должен читать мужчина.
– Ты ему веришь?
– Не знаю, – повторил Людовик-Карл. – Откуда мне знать, что правда, а что не правда, когда все говорят мне разное?
– Тебе нравятся гражданин Симон и его жена?
– Знаешь, они часто бывают веселые. – Из его глаз на короткое время ушло так старившее его выражение взрослой обреченности, и мальчик тоскливо сказал:
– Только я бы хотел, чтобы они иногда разрешали мне видеться с мамой.
– Но ведь она… – Катрин осеклась, потрясенно сообразив, что мальчик говорит о матери как о живой. Людовик-Карл думал, что его мать жива! Катрин с минуту помолчала, затем спросила:
– А где твоя мама?
– В квартире этажом выше с моей сестрой и тетей. – Рука мальчика крепче сжала книгу. – Они говорят: она плохая женщина и я не должен о ней говорить.
Приступ острейшей жалости пронзил Катрин.
– Я не считаю ее плохой и думаю, об этом ты должен сам судить, Людовик-Карл.
– Шарль. Здесь меня называют Шарль.
Катрин улыбнулась.
– Постараюсь запомнить.
– Да, трудно запомнить все, чего от тебя хотят. – Взгляд мальчика снова стал невыразительным и усталым, как у древнего старца. – Мама говорит, нужно все делать как можно лучше, когда делаешь.
Катрин понимала, что слишком задержалась здесь и ей следует возвращаться к компании у очага, однако ей очень не хотелось оставлять мальчика. Людовик-Карл был так страшно одинок.
– Ты любишь цветы?
Мальчик кивнул.
– В Версале у нас были красивые сады, и даже в Тюильри… – Он умолк, а потом его взгляд устремился к лицу Катрин. – Моя мама любит цветы. У нее духи с запахом фиалок.
– У моего кузена в городе есть сад, где растут очень красивые фиалки. Хочешь, я принесу их тебе? Ты мог бы ухаживать за ними и смотреть, как они растут.
Людовик-Карл неуверенно сказал:
– Я ничего не знаю о том, как выращивать цветы.
– Тогда я тебя научу. У меня есть сад, он даже больше, чем сад в Версале, и называется Вазаро, я тебе про него расскажу.
Лицо ребенка осветилось надеждой.
– По-моему, мне бы это понравилось.
– Я знаю, тебе понравится. – Катрин встала. – И я расскажу тебе про моего друга Мишеля. Мишель тебе тоже понравится. Он лишь немного старше тебя и знает все про цветы, духи…
– А он придет сюда навестить меня? Мы могли бы поговорить и поиграть в мяч в… – Неожиданно радость сошла с лица мальчика. – Я забыл. В Тампль никто не должен приходить.
– Зато я буду навещать тебя, – мягко произнесла Катрин. – И по крайней мере могу рассказывать тебе о Мишеле. У меня есть еще подруга, она знала твою маму гораздо лучше, чем я, и тебя тоже. Ее зовут Жюльетта, и мы можем поговорить о ней тоже.
Людовик-Карл кивнул и робко улыбнулся.
– Ты очень добра. Я знаю, что не должен просить слишком много.
Слезы жгли ей глаза. И было трудно говорить спокойно.
– Я приду к тебе послезавтра, Людовик-Карл.
– Шарль, – серьезно поправил он. – Просто Шарль.
Катрин отвернулась и подошла к компании, собравшейся у очага.
Она села рядом с мадам Симон, и та небрежно подняла глаза от вязания.
– Вы долго говорили с Шарлем.
Катрин замерла. Неужели ее интерес к мальчику показался подозрительным?
– Он славный мальчик.
Мадам Симон согласилась.
– Все вечно таращат на него глаза и норовят потрогать. Жена пекаря даже предложила мне лишний ломоть хлеба, если я отрежу для нее прядь его волос.
Катрин откинулась на стуле.
– Вы дали ей прядь?
– С какой это стати? – встрепенулась мадам Симон. – Бедняга в неделю остался бы лысым, если бы я раздавала его кудри всем желающим. А потом они гоняются за волосами короля, а Шарль уже просто добрый республиканец. – Женщина посмотрела на мальчика, сидевшего в углу, и ее лицо засияло гордостью и любовью. – Мы хорошо поработали с Шарлем, да будет мне позволено самой так сказать.
Катрин старалась не смотреть на мадам Симон.