Страница:
– Так-то лучше. Худшее уже позади.
– Разве? – Жан-Марк почувствовал себя страшно одиноким. Ему хотелось снова держать ее руки в своих. Странно. Он пересилил себя и пытался говорить как ни в чем не бывало.
– Приятно знать, что самое худшее уже позади. Вы уже поняли, что я сделан не из того теста, из которого лепят героев. И для меня была бы ужасна мысль, что еще предстоит боль.
– Немногие мужчины пережили бы такой ужас, не закричав.
Слабая улыбка тронула губы Жан-Марка.
– С чего бы мне орать? Я ведь думал о чем-то… прекрасном.
Для деревенской гостиницы обстановка в номере была даже роскошной, а сама комната – по-видимому, лучшей из тех, что мог предложить месье Гийом, но Жюльетте она была неинтересна.
Она перевела взгляд на лицо Андреаса, изучая его так же зачарованно, как и в первый раз, оно заворожило ее, еще когда она была в экипаже. Боже, как бы ей хотелось написать его!
Жюльетта знала, что этому человеку будет все равно, как бы безжалостно честными ни были мазки ее кисти. Он не нуждался в приукрашивании, ибо точно знал, кто он, какой он, и ему было наплевать, какого мнения о нем придерживаются другие.
Его бронзовое лицо было слишком длинным, скулы – слишком высокими, губы – слишком хорошо очерчены, а взгляд темных глаз под прямыми черными бровями и тяжелыми веками – слишком острым и решительным. Все вместе составляло гармонию целого, более притягательного, чем просто красота.
Каким вызовом для нее было бы написать его портрет, разгадать тайны, скрытые за этими черными глазами! Жюльетта была уверена: будь у нее немного времени, она бы сумела воссоздать лицо, а не маску.
Но что, если у нее не останется времени? Рана глубокая, опасная, и вполне возможно, что он будет отнят у нее, прежде…
Веки Жан-Марка задрожали, он открыл глаза.
– О чем вы думаете?
Вопрос застал Жюльетту врасплох, и она выпалила:
– Я надеялась, что вы не умрете до того, как я успею написать вас.
– Как трогательно! Отправляйтесь в постель.
Жюльетта замерла, потом заставила себя расслабиться.
– Врач предупредил, что у вас может начаться жар. Или вы думаете, я спасла вас, чтобы позволить потом умереть из-за недостатка ухода?
Жан-Марк слабо улыбнулся:
– Мои извинения. Я постараюсь не покидать этот бренный мир, дабы вы не потратили времени даром.
– Я не это хотела сказать… – Жюльетта прикусила нижнюю губу. – Я не всегда выражаюсь точно. Маргарита говорит: у меня язык как у змеи, я жалю.
– Кто такая Маргарита?
– Маргарита Дюкло – моя няня. На самом деле она больше служит моей матери, чем мне.
– И эта Маргарита не одобряет вашей прямоты?
– Да. – Жюльетта нахмурилась. – Вам следует снова заснуть.
– Мне не хочется спать. – Взгляд Жан-Марка изучал лицо девушки. – Почему бы вам не развлечь меня?
Жюльетта изумленно уставилась на него.
– Развлечь?
Жан-Марк рассмеялся, но тут же охнул от боли.
– Возможно, лучше вам меня не смешить. Оказывается, юмор сейчас для меня исключительно болезнен.
– Раз уж вы отказываетесь спать, то с тем же успехом можете ответить на мои вопросы. Перед тем как упасть в обморок, вы сказали, что узнали о нападении. Кто вам сказал?
Жан-Марк удобнее устроился в постели, щадя раненое плечо.
– Слуга в версальском дворце.
– Откуда мог дворцовый слуга знать о нападении крестьян так далеко от Версаля?
– Еще поинтересуйтесь, каким образом кое у кого из парней в этой банде оказались мушкеты вместо вил. – Губы Жан-Марка скривились. – И почему бедный голодающий крестьянин, всадивший мне в плечо кинжал, так хорошо откормлен и сапоги на нем из кожи лучшей, чем на моих собственных.
Так вот о каких сапогах он сказал перед тем, как потерять сознание!
– А почему слуга пришел с этими сведениями к вам, а не к его величеству?
– Деньги. – Жан-Марк насмешливо улыбнулся. – Король Людовик за такую верность раздает медали и свою бесконечную благодарность. А я обещал жирный куш за любую информацию о королевской семье. За деньги можно купить удобную жизнь и быстрого коня, чтобы он унес осведомителя подальше от тех, кого он предал.
– Слуга не сообщил вам, кто в ответе за это нападение?
– Человек с высоким положением. Он сказал лишь, что экипаж с принцем и мадемуазель де Клеман подвергнется нападению по пути в Версаль. Я собрал наемников и, подобно рыцарю без страха и упрека, бросился на выручку. – Он усмехнулся.
– Вы что, никогда не бываете серьезным? Вы спасли жизнь принца. – Жюльетта помедлила. – И мою тоже.
– Не из душевного благородства. – Жан-Марк спокойно взглянул на девушку. – Я деловой человек и никогда ничего не предпринимаю, не рассчитывая получить что-то взамен. Признаюсь, я был крайне раздражен тем, что вы так усложнили мою задачу.
– А что вы рассчитываете получить в обмен на спасение принца?
– Я хочу попросить ее величество об одолжении.
С минуту Жюльетта молча смотрела на него.
– По-моему, вы не такой расчетливый, каким хотите показаться. Вы волновались за Людовика-Карла, хотя и теряли сознание от боли.
– Я не люблю детоубийц.
– И вы приняли на себя удар, предназначенный мне. Разве так ведет себя жестокий и холодный человек, просчитывающий наперед свою выгоду?
Жан-Марк скривился.
– Нет, так повел себя человек в порыве чувств и получивший за это хороший удар. – Он покачал головой. – Добродетель наказуема, помните об этом. Я же не воин и не герой.
– Разрешите думать так, как мне заблагорассудится. – Жюльетта нахмурилась. – Но я не знаю, о чем вы думаете.
– Это вас беспокоит?
Девушка кивнула.
– Обычно многие люди так легко прочитываются. Мне важно проникнуть под кожу.
– Зачем?
– Я собираюсь стать великой художницей и должна познать суть человека, – просто ответила Жюльетта.
– Припоминаю, что, когда я только проснулся, вы выразили желание написать меня. Вы серьезно хотите стать художницей?
– Я просто буду великой художницей. Я намерена учиться и работать, пока не стану великой, как да Винчи или дель Сарто. Знаете его фреску «Рождество Богородицы»?
– Да, и восхищаюсь как его росписью, так и вашей уверенностью.
– Вы хотите сказать – самоуверенностью. Художникам нельзя скромничать, иначе их талант погибнет. Я не… Что вы так странно на меня смотрите?
– Раздумываю, сколько вам лет?
Жюльетта нахмурилась.
– Четырнадцать. Какое это имеет значение?
– Может быть, очень большое. – Жан-Марк закрыл глаза.
– Что вы хотите этим сказать?
– Мне сейчас лучше поспать. Бегите в свою комнату.
Жюльетта не двинулась с места. Жан-Марк открыл глаза.
– Я сказал: идите к себе. А лучше всего вам отправиться во дворец завтра утром.
У Жюльетты как-то странно сжалось сердце.
– Вы хотите, чтобы я уехала?
– Да. – Жан-Марк говорил резко. – Вы здесь мне не нужны.
Жюльетта упрямо сжала рот.
– Нет, нужна. Вы слабы, как младенец, и еще несете чепуху. Думаете, мне будет приятно вспоминать, что, будучи обязанной вам жизнью, я позволила вам умереть, не успев расплатиться? Я не такая, как моя мать. Я ничего не беру, не давая взамен.
Жан-Марк сузившимися глазами посмотрел девушке в лицо.
– Ваша мать?
Жюльетта нетерпеливо тряхнула головой.
– Я не желаю о ней говорить. – Она вздернула подбородок. – Я тоже должна оказать вам услугу. Я уже отослала сообщение королеве, что остаюсь до вашего выздоровления, до тех пор, пока вы не будете в состоянии приехать в Версаль и принять ее благодарность.
– Вы скоро пожалеете, что остались. Я терпеть не могу болеть.
– А я не жалую пациентов с дурным нравом. Вы быстро поправитесь, чтобы избежать моих забот.
Губы Жан-Марка невольно тронула улыбка.
– В ваших словах что-то есть. – Он неожиданно сдался. – Оставайтесь, если хотите. Кто я такой, чтобы отказываться от нежных забот отважной мадемуазель, ради которой пролил кровь?
Жюльетта повеселела.
– Естественно, я не допущу, чтобы мои занятия живописью были прерваны из-за ухода за вами. Пожалуй, поставлю мольберт в том углу у окна. Там очень хороший свет. – Девушка улыбнулась. – Я уверена, мы прекрасно поладим.
Жан-Марк устроился поудобнее и закрыл глаза.
– Когда-нибудь я, возможно, напомню вам, как пытался отослать вас прочь.
– Когда-нибудь? – Жюльетта покачала головой. – Недели за две вы совершенно поправитесь, и мы расстанемся. Никакого «когда-нибудь».
– Это верно. У меня, по-видимому, жар.
– Правда? – Жюльетта дотронулась до его лба и тревожно нахмурилась. Потом она облегченно вздохнула. – Пока нет.
– Нет? – Глаза Жан-Марка оставались закрытыми, но он странно улыбался. – Пока нет, – прошептал он. – Когда-нибудь…
Жюльетта обмывала его прохладной водой, держала холодное полотно на лбу и старалась удержать его на кровати, когда он рвался бежать.
В середине ночи жар сменился страшным ознобом. Жан-Марка трясло, судороги корежили тело. Они беспокоили Жюльетту больше, чем жар.
– Мне… это… не нравится… – Жан-Марк стиснул зубы, чтобы они не стучали. – Это должно научить меня, как глупо… – Он замолчал, тело снова ломали судороги. – Дайте… мне еще одеяло.
– На вас уже три. – Жюльетта быстро приняла решение. – Подвиньтесь.
– Что? – Жан-Марк тупо смотрел на девушку.
Она отбросила одеяла, легла рядом и прижала его к себе.
– Успокойтесь! – Жюльетта почувствовала, как он напрягся. – Я не собираюсь делать вам больно, просто согрею вас. Я часто обнимала так Людовика-Карла, когда его ночью знобило.
– Я не двухлетний ребенок.
– Вы слабы, как писклявый младенец. Какая разница!
– Полагаю, многие с радостью перечислили бы все… различия.
– Ну так мы им ничего не скажем. Вам стало теплее?
– Да, гораздо.
– Вот и хорошо. – Жюльетта с облегчением ощутила, что Жан-Марк почти перестал дрожать. – Я буду лежать с вами, пока вы не заснете. – Она протянула руку и ласково погладила его по волосам – так она обращалась с Людовиком-Карлом. Через несколько минут девушка нетерпеливо заметила:
– Вы не успокоились. Вы напряжены, как камень.
– Надо же, как странно! А может, я просто не привык, чтобы особы женского пола забирались ко мне в постель только ради того, чтобы меня «успокоить».
– Ситуация необычная. – Жюльетта приподнялась на локте и сурово посмотрела на Жан-Марка. – Вы не должны думать обо мне как о женщине. С вашей стороны это нехорошо.
– Я попытаюсь. Буду думать, что вы толстое шерстяное одеяло или горячий, согревающий кирпич.
Жюльетта кивнула и снова улеглась рядом.
– Вот это правильно.
– …Или пахучий овчинный коврик.
– От меня не пахнет. – Девушка нахмурилась. – Или пахнет?
– …Или лошадь, вся в пене после долгого бега.
– У вас что, снова жар?
– Нет, я просто расширял образ. Теперь мне с вами гораздо легче.
– Непонятно, чему вы улыбаетесь?
– Вы странная жен… то есть странный овчинный коврик.
– У вас действительно жар.
– Возможно.
Однако на ощупь лоб Жан-Марка был чуть теплым, а дрожь, сотрясавшая его тело, почти прекратилась.
– Спите, – прошептала Жюльетта. – Я здесь. Все хорошо.
Спустя несколько минут она почувствовала, как Жан-Марк расслабился и его дыхание стало глубже. Наконец он провалился в глубокий сон.
3
– Разве? – Жан-Марк почувствовал себя страшно одиноким. Ему хотелось снова держать ее руки в своих. Странно. Он пересилил себя и пытался говорить как ни в чем не бывало.
– Приятно знать, что самое худшее уже позади. Вы уже поняли, что я сделан не из того теста, из которого лепят героев. И для меня была бы ужасна мысль, что еще предстоит боль.
– Немногие мужчины пережили бы такой ужас, не закричав.
Слабая улыбка тронула губы Жан-Марка.
– С чего бы мне орать? Я ведь думал о чем-то… прекрасном.
* * *
Врач покинул гостиницу несколько часов назад. Сон Андреаса был беспокойным и прерывистым. Жюльетта обвела взглядом комнату. Она уже несколько часов провела в кресле, не решаясь потревожить его.Для деревенской гостиницы обстановка в номере была даже роскошной, а сама комната – по-видимому, лучшей из тех, что мог предложить месье Гийом, но Жюльетте она была неинтересна.
Она перевела взгляд на лицо Андреаса, изучая его так же зачарованно, как и в первый раз, оно заворожило ее, еще когда она была в экипаже. Боже, как бы ей хотелось написать его!
Жюльетта знала, что этому человеку будет все равно, как бы безжалостно честными ни были мазки ее кисти. Он не нуждался в приукрашивании, ибо точно знал, кто он, какой он, и ему было наплевать, какого мнения о нем придерживаются другие.
Его бронзовое лицо было слишком длинным, скулы – слишком высокими, губы – слишком хорошо очерчены, а взгляд темных глаз под прямыми черными бровями и тяжелыми веками – слишком острым и решительным. Все вместе составляло гармонию целого, более притягательного, чем просто красота.
Каким вызовом для нее было бы написать его портрет, разгадать тайны, скрытые за этими черными глазами! Жюльетта была уверена: будь у нее немного времени, она бы сумела воссоздать лицо, а не маску.
Но что, если у нее не останется времени? Рана глубокая, опасная, и вполне возможно, что он будет отнят у нее, прежде…
Веки Жан-Марка задрожали, он открыл глаза.
– О чем вы думаете?
Вопрос застал Жюльетту врасплох, и она выпалила:
– Я надеялась, что вы не умрете до того, как я успею написать вас.
– Как трогательно! Отправляйтесь в постель.
Жюльетта замерла, потом заставила себя расслабиться.
– Врач предупредил, что у вас может начаться жар. Или вы думаете, я спасла вас, чтобы позволить потом умереть из-за недостатка ухода?
Жан-Марк слабо улыбнулся:
– Мои извинения. Я постараюсь не покидать этот бренный мир, дабы вы не потратили времени даром.
– Я не это хотела сказать… – Жюльетта прикусила нижнюю губу. – Я не всегда выражаюсь точно. Маргарита говорит: у меня язык как у змеи, я жалю.
– Кто такая Маргарита?
– Маргарита Дюкло – моя няня. На самом деле она больше служит моей матери, чем мне.
– И эта Маргарита не одобряет вашей прямоты?
– Да. – Жюльетта нахмурилась. – Вам следует снова заснуть.
– Мне не хочется спать. – Взгляд Жан-Марка изучал лицо девушки. – Почему бы вам не развлечь меня?
Жюльетта изумленно уставилась на него.
– Развлечь?
Жан-Марк рассмеялся, но тут же охнул от боли.
– Возможно, лучше вам меня не смешить. Оказывается, юмор сейчас для меня исключительно болезнен.
– Раз уж вы отказываетесь спать, то с тем же успехом можете ответить на мои вопросы. Перед тем как упасть в обморок, вы сказали, что узнали о нападении. Кто вам сказал?
Жан-Марк удобнее устроился в постели, щадя раненое плечо.
– Слуга в версальском дворце.
– Откуда мог дворцовый слуга знать о нападении крестьян так далеко от Версаля?
– Еще поинтересуйтесь, каким образом кое у кого из парней в этой банде оказались мушкеты вместо вил. – Губы Жан-Марка скривились. – И почему бедный голодающий крестьянин, всадивший мне в плечо кинжал, так хорошо откормлен и сапоги на нем из кожи лучшей, чем на моих собственных.
Так вот о каких сапогах он сказал перед тем, как потерять сознание!
– А почему слуга пришел с этими сведениями к вам, а не к его величеству?
– Деньги. – Жан-Марк насмешливо улыбнулся. – Король Людовик за такую верность раздает медали и свою бесконечную благодарность. А я обещал жирный куш за любую информацию о королевской семье. За деньги можно купить удобную жизнь и быстрого коня, чтобы он унес осведомителя подальше от тех, кого он предал.
– Слуга не сообщил вам, кто в ответе за это нападение?
– Человек с высоким положением. Он сказал лишь, что экипаж с принцем и мадемуазель де Клеман подвергнется нападению по пути в Версаль. Я собрал наемников и, подобно рыцарю без страха и упрека, бросился на выручку. – Он усмехнулся.
– Вы что, никогда не бываете серьезным? Вы спасли жизнь принца. – Жюльетта помедлила. – И мою тоже.
– Не из душевного благородства. – Жан-Марк спокойно взглянул на девушку. – Я деловой человек и никогда ничего не предпринимаю, не рассчитывая получить что-то взамен. Признаюсь, я был крайне раздражен тем, что вы так усложнили мою задачу.
– А что вы рассчитываете получить в обмен на спасение принца?
– Я хочу попросить ее величество об одолжении.
С минуту Жюльетта молча смотрела на него.
– По-моему, вы не такой расчетливый, каким хотите показаться. Вы волновались за Людовика-Карла, хотя и теряли сознание от боли.
– Я не люблю детоубийц.
– И вы приняли на себя удар, предназначенный мне. Разве так ведет себя жестокий и холодный человек, просчитывающий наперед свою выгоду?
Жан-Марк скривился.
– Нет, так повел себя человек в порыве чувств и получивший за это хороший удар. – Он покачал головой. – Добродетель наказуема, помните об этом. Я же не воин и не герой.
– Разрешите думать так, как мне заблагорассудится. – Жюльетта нахмурилась. – Но я не знаю, о чем вы думаете.
– Это вас беспокоит?
Девушка кивнула.
– Обычно многие люди так легко прочитываются. Мне важно проникнуть под кожу.
– Зачем?
– Я собираюсь стать великой художницей и должна познать суть человека, – просто ответила Жюльетта.
– Припоминаю, что, когда я только проснулся, вы выразили желание написать меня. Вы серьезно хотите стать художницей?
– Я просто буду великой художницей. Я намерена учиться и работать, пока не стану великой, как да Винчи или дель Сарто. Знаете его фреску «Рождество Богородицы»?
– Да, и восхищаюсь как его росписью, так и вашей уверенностью.
– Вы хотите сказать – самоуверенностью. Художникам нельзя скромничать, иначе их талант погибнет. Я не… Что вы так странно на меня смотрите?
– Раздумываю, сколько вам лет?
Жюльетта нахмурилась.
– Четырнадцать. Какое это имеет значение?
– Может быть, очень большое. – Жан-Марк закрыл глаза.
– Что вы хотите этим сказать?
– Мне сейчас лучше поспать. Бегите в свою комнату.
Жюльетта не двинулась с места. Жан-Марк открыл глаза.
– Я сказал: идите к себе. А лучше всего вам отправиться во дворец завтра утром.
У Жюльетты как-то странно сжалось сердце.
– Вы хотите, чтобы я уехала?
– Да. – Жан-Марк говорил резко. – Вы здесь мне не нужны.
Жюльетта упрямо сжала рот.
– Нет, нужна. Вы слабы, как младенец, и еще несете чепуху. Думаете, мне будет приятно вспоминать, что, будучи обязанной вам жизнью, я позволила вам умереть, не успев расплатиться? Я не такая, как моя мать. Я ничего не беру, не давая взамен.
Жан-Марк сузившимися глазами посмотрел девушке в лицо.
– Ваша мать?
Жюльетта нетерпеливо тряхнула головой.
– Я не желаю о ней говорить. – Она вздернула подбородок. – Я тоже должна оказать вам услугу. Я уже отослала сообщение королеве, что остаюсь до вашего выздоровления, до тех пор, пока вы не будете в состоянии приехать в Версаль и принять ее благодарность.
– Вы скоро пожалеете, что остались. Я терпеть не могу болеть.
– А я не жалую пациентов с дурным нравом. Вы быстро поправитесь, чтобы избежать моих забот.
Губы Жан-Марка невольно тронула улыбка.
– В ваших словах что-то есть. – Он неожиданно сдался. – Оставайтесь, если хотите. Кто я такой, чтобы отказываться от нежных забот отважной мадемуазель, ради которой пролил кровь?
Жюльетта повеселела.
– Естественно, я не допущу, чтобы мои занятия живописью были прерваны из-за ухода за вами. Пожалуй, поставлю мольберт в том углу у окна. Там очень хороший свет. – Девушка улыбнулась. – Я уверена, мы прекрасно поладим.
Жан-Марк устроился поудобнее и закрыл глаза.
– Когда-нибудь я, возможно, напомню вам, как пытался отослать вас прочь.
– Когда-нибудь? – Жюльетта покачала головой. – Недели за две вы совершенно поправитесь, и мы расстанемся. Никакого «когда-нибудь».
– Это верно. У меня, по-видимому, жар.
– Правда? – Жюльетта дотронулась до его лба и тревожно нахмурилась. Потом она облегченно вздохнула. – Пока нет.
– Нет? – Глаза Жан-Марка оставались закрытыми, но он странно улыбался. – Пока нет, – прошептал он. – Когда-нибудь…
* * *
Жар у Жан-Марка начался поздно вечером.Жюльетта обмывала его прохладной водой, держала холодное полотно на лбу и старалась удержать его на кровати, когда он рвался бежать.
В середине ночи жар сменился страшным ознобом. Жан-Марка трясло, судороги корежили тело. Они беспокоили Жюльетту больше, чем жар.
– Мне… это… не нравится… – Жан-Марк стиснул зубы, чтобы они не стучали. – Это должно научить меня, как глупо… – Он замолчал, тело снова ломали судороги. – Дайте… мне еще одеяло.
– На вас уже три. – Жюльетта быстро приняла решение. – Подвиньтесь.
– Что? – Жан-Марк тупо смотрел на девушку.
Она отбросила одеяла, легла рядом и прижала его к себе.
– Успокойтесь! – Жюльетта почувствовала, как он напрягся. – Я не собираюсь делать вам больно, просто согрею вас. Я часто обнимала так Людовика-Карла, когда его ночью знобило.
– Я не двухлетний ребенок.
– Вы слабы, как писклявый младенец. Какая разница!
– Полагаю, многие с радостью перечислили бы все… различия.
– Ну так мы им ничего не скажем. Вам стало теплее?
– Да, гораздо.
– Вот и хорошо. – Жюльетта с облегчением ощутила, что Жан-Марк почти перестал дрожать. – Я буду лежать с вами, пока вы не заснете. – Она протянула руку и ласково погладила его по волосам – так она обращалась с Людовиком-Карлом. Через несколько минут девушка нетерпеливо заметила:
– Вы не успокоились. Вы напряжены, как камень.
– Надо же, как странно! А может, я просто не привык, чтобы особы женского пола забирались ко мне в постель только ради того, чтобы меня «успокоить».
– Ситуация необычная. – Жюльетта приподнялась на локте и сурово посмотрела на Жан-Марка. – Вы не должны думать обо мне как о женщине. С вашей стороны это нехорошо.
– Я попытаюсь. Буду думать, что вы толстое шерстяное одеяло или горячий, согревающий кирпич.
Жюльетта кивнула и снова улеглась рядом.
– Вот это правильно.
– …Или пахучий овчинный коврик.
– От меня не пахнет. – Девушка нахмурилась. – Или пахнет?
– …Или лошадь, вся в пене после долгого бега.
– У вас что, снова жар?
– Нет, я просто расширял образ. Теперь мне с вами гораздо легче.
– Непонятно, чему вы улыбаетесь?
– Вы странная жен… то есть странный овчинный коврик.
– У вас действительно жар.
– Возможно.
Однако на ощупь лоб Жан-Марка был чуть теплым, а дрожь, сотрясавшая его тело, почти прекратилась.
– Спите, – прошептала Жюльетта. – Я здесь. Все хорошо.
Спустя несколько минут она почувствовала, как Жан-Марк расслабился и его дыхание стало глубже. Наконец он провалился в глубокий сон.
3
– Вы уже достаточно долго рисуете. Сыграйте со мной партию в «фараон».
Жюльетта, не глядя на Жан-Марка, добавила желтого в зелень деревьев на картине, стоявшей перед ней на мольберте.
– Что?
– Сыграйте со мной в карты.
Девушка бросила через плечо взгляд на Жан-Марка, лежавшего на кровати в другом конце комнаты.
– Я занята.
– Вы заняты уже четыре часа, – сухо заметил Жан-Марк. – И проведете еще столько же времени за мольбертом, если я не заявлю о своих правах скучающего раздражительного пациента, которым пренебрегают ради драгоценных красок и холстов.
– Одну минуту.
Вернувшись к своему занятию, Жюльетта почувствовала взгляд Жан-Марка на своей спине.
– Расскажите мне, на что это похоже, – неожиданно сказал он.
– Что?
– Рисование. Я следил за вашим лицом, пока вы работали. На нем было совершенно удивительное выражение.
Жюльетта очнулась. Рисуя, она забывала обо всем на свете. Она была счастлива. Каждый мазок на холсте затрагивал одну из струн души, и та пела, страдала, взмывала к небесам. Жюльетте казалось, что во вселенной она одна. А сейчас она почувствовала беспокойство. Он лежал в комнате на кровати и часами наблюдал за ней, следил за ее лицом. А ведь ее искусство было очень личной страстью. Поняв, что Жан-Марк изучает ее ощущения за работой, она почувствовала себя обнаженной.
– Рисовать – это… приятно.
Жан-Марк негромко рассмеялся.
– Я бы не сказал, что вы нашли верное определение. Вы работали в таком возбужденном и восторженном состоянии и в своей экзальтации напоминали святого, воспарившего на небеса.
– Вы просто богохульствуете. Я уверена, вы не знаете об ощущениях святого. И вам не понять, что он испытывает.
– Но вы-то знаете? Расскажите мне.
С минуту Жюльетта молчала. Она никогда не пыталась выразить словами то, что чувствовала за работой, и ни с кем не делилась своими ощущениями, но тут неожиданно поняла, что хочет, чтобы он знал.
– Меня окутывает лунный и солнечный свет… Я пью радугу, все цвета и оттенки в мире пьянят меня. Мне все удается, и это так прекрасно, что мне больно. – Девушка не сводила глаз с картины. – А иногда я ничего не могу сделать как следует, и это тоже больно.
– Можно понять, что в любом случае рисование – весьма болезненное времяпрепровождение. Но зачем же вы так страдаете? Стоит ли?
Жюльетта резко кивнула.
– О, конечно, стоит!
– Ради прекрасного? – тихо спросил Жан-Марк.
Жюльетта наконец внимательно посмотрела на него, на его тонкое смуглое лицо и с трудом отвела взгляд. Густые черные волосы Жан-Марка взлохмачены, белая полотняная рубашка расстегнула почти до пояса, открывая повязку и темные волосы на груди. Жан-Марк умудрялся оставаться элегантным и в постели. Силы небесные, как же ей хотелось написать его! Однако он все так же упорно отказывался.
– У меня такое чувство, что мой долг – избавить вас от этого болезненного удовольствия, – произнес Жан-Марк. – Лучше сыграйте со мной в «фараон».
– Сейчас. Я хочу закончить этот свет…
– Немедленно.
– В последние дни вы совсем избаловались. По-моему, вы таким и были еще до ранения.
– Избалован? – Жан-Марк сел, прислонившись к спинке кровати. – Я ведь не фаворитка королевы. Как можно изнежить бедного делового буржуа?
– Я тоже не фаворитка королевы. Она добра ко мне, но привязана к моей матери, – сообщила Жюльетта. – Месье Гииом говорит, что мало кто из дворян так богат, как вы.
– Вам незачем слушать сплетни.
– Почему бы и нет? Вы о себе ничего не рассказываете. Вы как стекло в зеркальной галерее Версаля. Только отражаете.
– А вы, как художница, обнажите мою скрытую душу.
– Напрасно иронизируете. – Жюльетта повернулась к картине. – Я уже кое-что узнала о вас.
– Да неужели? – Улыбка сошла с лица Жан-Марка. – Любопытно бы узнать.
– Вы избалованы.
– Позвольте с вами не согласиться.
– Вы не терпите, чтобы вас видели слабым и беспомощным.
– Что в этом необычного?
– Ничего, я и сама этого не люблю. И вы далеко не такой жесткий, каким хотите казаться.
– Вы уже об этом как-то говорили. – Губы Жан-Марка скривились. – Уверяю вас, небезопасно делать обо мне такие предположения.
Жюльетта покачала головой:
– Вчера вы расспрашивали месье Гийома о положении крестьян в округе и дали ему кошелек с золотом для нуждающихся.
Жан-Марк пожал плечами.
– Некоторые из бедняг, напавших на экипаж, выглядели ходячими скелетами. Неудивительно, что они дошли до полного безумия.
Жюльетта продолжала перечислять:
– И вы гораздо легче переносите боль, чем скуку.
– А вот это я признаю. Сыграйте со мной в карты.
Просительная улыбка озарила лицо его редкой красотой. Жюльетта перевела взгляд на картину.
– Почему я должна играть с вами, когда могла бы писать?
– Потому что я этого хочу, а вы ведь такая кроткая и любезная.
– Я не любезн… – Жюльетта осеклась на полуслове, заметив удивленно приподнятую черную бровь. – Врач сказал, что завтра вы можете ненадолго встать. Скоро вы будете обходиться без меня.
– И вы вернетесь в Версаль? Жюльетта энергично кивнула.
– И буду очень рада не видеть вас больше. Вы смеетесь надо мной, отвлекаете меня от работы, заставляете меня развлекать вас, словно я…
– Вы сами решили остаться, – напомнил Жан-Марк. – Я предупреждал, что буду плохим пациентом.
– И, видит бог, вы сказали правду.
– Сожалею, что вам пришлось нелегко со мной. Уверен, что время, проведенное в этой комнате, вы считаете безвозвратно потерянным.
Этот дьявол прекрасно понимает, что все как раз наоборот, разозлилась Жюльетта. Он знал, что ей доставляли удовольствие и острое подшучивание, и успокаивающее молчание. Быть рядом с ним – это подбадривало и возбуждало ее каким-то странным образом. Временами он дразнил ее, словно малого ребенка, в другое время разговаривал с ней так, словно она была взрослой женщиной. Теперь же Жан-Марк обращался с ней с раздражающей снисходительной веселостью, словно она его забавляла, и Жюльетте вдруг захотелось шокировать его.
– Я еще сказала не все, что знаю о вас. – Она помедлила, а потом выпалила:
– Вы прелюбодействовали с гостиничной служанкой, что подает нам еду.
Улыбка сползла с лица Жан-Марка.
– Жермен?
– Так ее зовут? Та самая, у которой грудь, как у богини Юноны.
С минуту Жан-Марк молчал.
– Дамы из общества не говорят о прелюбодеяниях, Жюльетта, и, уж конечно, с мужчинами.
– Я знаю. – Рука Жюльетты, набиравшая белую краску на кисть, слегка дрожала. – Но все равно это правда.
– Почему вы так думаете?
– Она смотрит на вас, словно хочет съесть.
– Посмотрите на меня, Жюльетта.
Жюльетта бросила взгляд через плечо и резко вздохнула, увидев выражение его лица.
– У вас есть желание узнать, что я делал с Жермен?
К лицу девушки прилила краска.
– Я просто поинтересовалась. Не надо ничего описывать.
– Описывать? Я говорил не о словах.
– Вы снова меня дразните.
– Разве?
– Да. – Жюльетта добавила белой краски в голубизну неба на картине, отчаянно раздумывая, как сменить тему. – Если мое присутствие вам так скучно, может, следует пригласить Маргариту, чтобы она заботилась о вас?
– Вы не поступите так жестоко. Удивляюсь, как вы терпите рядом с собой эту старую злобную каргу! Она рыскает по гостинице с мрачной физиономией, как ворона в поисках падали. Эта женщина что, никогда не улыбается?
– Она улыбается только моей матери. Она была няней со дня рождения матери и очень любит ее. Во дворце я ее почти не вижу. – Жюльетта не смотрела на Жан-Марка. – Маргарите не нравится здесь, но королева сочла нужным отослать ее назад в гостиницу, чтобы присматривать за мной, пока я ухаживаю за вами.
– Очень достойно. Впрочем, в этом нет необходимости. Вы едва вышли из детского возраста.
Жюльетта не спорила, хотя и не могла вспомнить, когда считала себя маленькой, и совсем не как на ребенка он смотрел на нее несколько минут назад.
– Королева верит в благоразумие.
Жан-Марк поднял брови.
– Так и есть, – настаивала Жюльетта. – Не считайте правдой то, что пишут о ней в этих ужасных памфлетах. Она добрая, хорошая мать и…
– Нелепо экстравагантна и расточительна.
– Она ничего не понимает в деньгах.
– Тогда ей следовало бы научиться. Страна на грани банкротства, а она разыгрывает пастушку в своем сказочном саду в Версале.
– Она пожертвовала личными расходами и дала деньги в помощь голодающим. – Жюльетта положила кисть и повернулась к Жан-Марку. – Вы ее не знаете. Она подарила мне краски, пригласила ко мне в учителя известную художницу. Она добрая, говорю вам.
– Не будем спорить. – Жан-Марк, прищурившись, смотрел на пылающее лицо девушки. – У меня такое чувство, что, скажи я еще что-нибудь о ее возвышенном величестве, вы всадите мне кинжал в другое плечо.
– Вы сами убедитесь, узнав ее в Версале, – убежденно сказала Жюльетта. – Она не такая, какой ее изображают.
– Для вас, возможно, и нет. – Жан-Марк поднял руку, предупреждая возражения Жюльетты. – Вы считаете, что я смогу судить сам тогда, когда меня допустят к ее августейшему величеству?
Жюльетта нахмурилась.
– Она как бабочка, что всегда жила в саду, утопающем в цветах. Вы не станете ждать от бабочки, чтобы она разбиралась в деньгах.
– Но бабочка стала королевой величайшей страны в Европе, а это ко многому обязывает, – мягко заметил Жан-Марк.
– И все же вы, не раздумывая, собираетесь обратиться к ней с просьбой, как все остальные в мире. Чего вы от нее хотите?
– Танцующий ветер.
Жюльетта изумленно воззрилась на Жан-Марка.
– Она никогда вам его не отдаст. Только не эту статуэтку.
– Посмотрим. – И Жан-Марк заговорил о другом:
– Вы не натравите на меня вашу Маргариту. Я попросил завтра привезти из Парижа мою кузину Катрин Вазаро. Возможно, она с большим пониманием отнесется к хандре бедного раненого мужчины.
Жюльетта замерла.
– Ваша кузина?
Жан-Марк кивнул.
– Дальняя родственнице и подопечная моего отца. Племянник Филипп сопровождал ее из моего дома в Марселе, и вчера я получил известие, что они прибыли в Париж. – Он дразняще улыбнулся. – Катрин – сама мягкость и доброта. Не то что вы.
Жюльетта представила себе женщину, такую же высокую и пышную, как служанка в гостинице, с ореолом волос вокруг прелестной головки. Эта мысль больно кольнула ее завистью, что само по себе озадачивало. Какое дело Жюльетте до незнакомой исполненной добродетели Катрин!
– Тогда я оставлю вас вашей нежной Катрин и сразу вернусь в Версаль.
– Полагаю, что нет. Катрин такое хрупкое создание, что я сомневаюсь, чтобы от нее был прок. – И Жан-Марк негромко прибавил:
– Вы ведь не оставите меня, пока я по-прежнему в вас нуждаюсь и не могу покинуть гостиницу?
Он смотрел на Жюльетту с той редкой ослепительной улыбкой, которой ей так не хватало все эти последние дни. И она почувствовала, как тает ее строптивость.
– Нет, я вас не оставлю… если я вам действительно нужна.
– Нужны. А теперь идите сюда и сыграйте со мной в «фараон».
Жюльетта ощущала почти собственническое сожаление. Такое же чувство она испытывала при мысли о разлуке с Людовиком-Карлом после болезни. Жан-Марк столько дней принадлежал ей одной, а теперь ей придется отпустить его. Это нечестно, что… О чем она только думает? Да она будет рада избавиться от его общества. Тогда она сможет писать, не прерываясь.
И все же она уделит Жан-Марку больше внимания в этот последний вечер. Жюльетта быстро подошла к кровати.
– Я сыграю с вами одну-две партии до ужина. – Она села на стул и потянулась за колодой карт на столе. – Вы должны понять: я уступила вам потому, что устала писать и мне хочется поиграть.
Его внимательный взгляд испытующе впился в лицо девушки, нежная улыбка тронула его губы.
– Я все понимаю, малышка. Ваши мотивы мне совершенно ясны.
Катрин Вазаро откинулась на подушки экипажа. И почему она была так глупа? Она могла бы возразить, когда ее затягивали в корсет, но ей хотелось выглядеть такой же изящной, как дамы, которыми обычно восхищался Филипп. А теперь она не могла… дышать.
– Что вас так беспокоит, Катрин? – ласково спросил Филипп Андреас. – В письме Жан-Марка говорится, что он вне опасности и быстро поправляется.
Катрин сделала попытку улыбнуться.
– Я знаю, что с ним все будет хорошо. Жан-Марк такой… неуязвимый.
Глаза Филиппа блеснули.
– Поэтому вы и ходите вокруг него на цыпочках и глаза у вас становятся как фарфоровые блюдца?
– Я и правда нервничаю в его присутствии. – Катрин поспешно добавила:
– Но вообще-то он исключительно предупредителен со мной. Никто не мог бы быть добрее.
– И моя ничтожная персона? Быстро же вы меня вычеркнули, мадемуазель Катрин.
– О нет. Я не хотела сказать, что вы… – Катрин запнулась, увидев, что Филипп откинул голову и расхохотался. Неудивительно, что он поддразнивает ее, обращается с ней со снисходительной веселостью, раз она ведет себя, как наивная дура. Но как она могла держаться иначе, если он прекрасен, как древнегреческий голубоглазый бог в одной из книжек кузена Дени!
Всегда модно одетый, сегодня Филипп выглядел особенно элегантным. На его высокой мужественной фигуре ладно сидели шелковая визитка цвета морской волны и жилет из золотой парчи. Черные атласные панталоны плавно очерчивали линию его бедер и оканчивались под коленями, открывая белые чулки, облегавшие его мускулистые икры.
– Достать вам веер из саквояжа? Вы побледнели.
Катрин выпрямилась.
– Я просто расстроена. Меня беспокоит рана Жан-Марка… – «Господь, конечно, накажет меня за эту бесстыдную ложь», – мрачно подумала девушка.
Жюльетта, не глядя на Жан-Марка, добавила желтого в зелень деревьев на картине, стоявшей перед ней на мольберте.
– Что?
– Сыграйте со мной в карты.
Девушка бросила через плечо взгляд на Жан-Марка, лежавшего на кровати в другом конце комнаты.
– Я занята.
– Вы заняты уже четыре часа, – сухо заметил Жан-Марк. – И проведете еще столько же времени за мольбертом, если я не заявлю о своих правах скучающего раздражительного пациента, которым пренебрегают ради драгоценных красок и холстов.
– Одну минуту.
Вернувшись к своему занятию, Жюльетта почувствовала взгляд Жан-Марка на своей спине.
– Расскажите мне, на что это похоже, – неожиданно сказал он.
– Что?
– Рисование. Я следил за вашим лицом, пока вы работали. На нем было совершенно удивительное выражение.
Жюльетта очнулась. Рисуя, она забывала обо всем на свете. Она была счастлива. Каждый мазок на холсте затрагивал одну из струн души, и та пела, страдала, взмывала к небесам. Жюльетте казалось, что во вселенной она одна. А сейчас она почувствовала беспокойство. Он лежал в комнате на кровати и часами наблюдал за ней, следил за ее лицом. А ведь ее искусство было очень личной страстью. Поняв, что Жан-Марк изучает ее ощущения за работой, она почувствовала себя обнаженной.
– Рисовать – это… приятно.
Жан-Марк негромко рассмеялся.
– Я бы не сказал, что вы нашли верное определение. Вы работали в таком возбужденном и восторженном состоянии и в своей экзальтации напоминали святого, воспарившего на небеса.
– Вы просто богохульствуете. Я уверена, вы не знаете об ощущениях святого. И вам не понять, что он испытывает.
– Но вы-то знаете? Расскажите мне.
С минуту Жюльетта молчала. Она никогда не пыталась выразить словами то, что чувствовала за работой, и ни с кем не делилась своими ощущениями, но тут неожиданно поняла, что хочет, чтобы он знал.
– Меня окутывает лунный и солнечный свет… Я пью радугу, все цвета и оттенки в мире пьянят меня. Мне все удается, и это так прекрасно, что мне больно. – Девушка не сводила глаз с картины. – А иногда я ничего не могу сделать как следует, и это тоже больно.
– Можно понять, что в любом случае рисование – весьма болезненное времяпрепровождение. Но зачем же вы так страдаете? Стоит ли?
Жюльетта резко кивнула.
– О, конечно, стоит!
– Ради прекрасного? – тихо спросил Жан-Марк.
Жюльетта наконец внимательно посмотрела на него, на его тонкое смуглое лицо и с трудом отвела взгляд. Густые черные волосы Жан-Марка взлохмачены, белая полотняная рубашка расстегнула почти до пояса, открывая повязку и темные волосы на груди. Жан-Марк умудрялся оставаться элегантным и в постели. Силы небесные, как же ей хотелось написать его! Однако он все так же упорно отказывался.
– У меня такое чувство, что мой долг – избавить вас от этого болезненного удовольствия, – произнес Жан-Марк. – Лучше сыграйте со мной в «фараон».
– Сейчас. Я хочу закончить этот свет…
– Немедленно.
– В последние дни вы совсем избаловались. По-моему, вы таким и были еще до ранения.
– Избалован? – Жан-Марк сел, прислонившись к спинке кровати. – Я ведь не фаворитка королевы. Как можно изнежить бедного делового буржуа?
– Я тоже не фаворитка королевы. Она добра ко мне, но привязана к моей матери, – сообщила Жюльетта. – Месье Гииом говорит, что мало кто из дворян так богат, как вы.
– Вам незачем слушать сплетни.
– Почему бы и нет? Вы о себе ничего не рассказываете. Вы как стекло в зеркальной галерее Версаля. Только отражаете.
– А вы, как художница, обнажите мою скрытую душу.
– Напрасно иронизируете. – Жюльетта повернулась к картине. – Я уже кое-что узнала о вас.
– Да неужели? – Улыбка сошла с лица Жан-Марка. – Любопытно бы узнать.
– Вы избалованы.
– Позвольте с вами не согласиться.
– Вы не терпите, чтобы вас видели слабым и беспомощным.
– Что в этом необычного?
– Ничего, я и сама этого не люблю. И вы далеко не такой жесткий, каким хотите казаться.
– Вы уже об этом как-то говорили. – Губы Жан-Марка скривились. – Уверяю вас, небезопасно делать обо мне такие предположения.
Жюльетта покачала головой:
– Вчера вы расспрашивали месье Гийома о положении крестьян в округе и дали ему кошелек с золотом для нуждающихся.
Жан-Марк пожал плечами.
– Некоторые из бедняг, напавших на экипаж, выглядели ходячими скелетами. Неудивительно, что они дошли до полного безумия.
Жюльетта продолжала перечислять:
– И вы гораздо легче переносите боль, чем скуку.
– А вот это я признаю. Сыграйте со мной в карты.
Просительная улыбка озарила лицо его редкой красотой. Жюльетта перевела взгляд на картину.
– Почему я должна играть с вами, когда могла бы писать?
– Потому что я этого хочу, а вы ведь такая кроткая и любезная.
– Я не любезн… – Жюльетта осеклась на полуслове, заметив удивленно приподнятую черную бровь. – Врач сказал, что завтра вы можете ненадолго встать. Скоро вы будете обходиться без меня.
– И вы вернетесь в Версаль? Жюльетта энергично кивнула.
– И буду очень рада не видеть вас больше. Вы смеетесь надо мной, отвлекаете меня от работы, заставляете меня развлекать вас, словно я…
– Вы сами решили остаться, – напомнил Жан-Марк. – Я предупреждал, что буду плохим пациентом.
– И, видит бог, вы сказали правду.
– Сожалею, что вам пришлось нелегко со мной. Уверен, что время, проведенное в этой комнате, вы считаете безвозвратно потерянным.
Этот дьявол прекрасно понимает, что все как раз наоборот, разозлилась Жюльетта. Он знал, что ей доставляли удовольствие и острое подшучивание, и успокаивающее молчание. Быть рядом с ним – это подбадривало и возбуждало ее каким-то странным образом. Временами он дразнил ее, словно малого ребенка, в другое время разговаривал с ней так, словно она была взрослой женщиной. Теперь же Жан-Марк обращался с ней с раздражающей снисходительной веселостью, словно она его забавляла, и Жюльетте вдруг захотелось шокировать его.
– Я еще сказала не все, что знаю о вас. – Она помедлила, а потом выпалила:
– Вы прелюбодействовали с гостиничной служанкой, что подает нам еду.
Улыбка сползла с лица Жан-Марка.
– Жермен?
– Так ее зовут? Та самая, у которой грудь, как у богини Юноны.
С минуту Жан-Марк молчал.
– Дамы из общества не говорят о прелюбодеяниях, Жюльетта, и, уж конечно, с мужчинами.
– Я знаю. – Рука Жюльетты, набиравшая белую краску на кисть, слегка дрожала. – Но все равно это правда.
– Почему вы так думаете?
– Она смотрит на вас, словно хочет съесть.
– Посмотрите на меня, Жюльетта.
Жюльетта бросила взгляд через плечо и резко вздохнула, увидев выражение его лица.
– У вас есть желание узнать, что я делал с Жермен?
К лицу девушки прилила краска.
– Я просто поинтересовалась. Не надо ничего описывать.
– Описывать? Я говорил не о словах.
– Вы снова меня дразните.
– Разве?
– Да. – Жюльетта добавила белой краски в голубизну неба на картине, отчаянно раздумывая, как сменить тему. – Если мое присутствие вам так скучно, может, следует пригласить Маргариту, чтобы она заботилась о вас?
– Вы не поступите так жестоко. Удивляюсь, как вы терпите рядом с собой эту старую злобную каргу! Она рыскает по гостинице с мрачной физиономией, как ворона в поисках падали. Эта женщина что, никогда не улыбается?
– Она улыбается только моей матери. Она была няней со дня рождения матери и очень любит ее. Во дворце я ее почти не вижу. – Жюльетта не смотрела на Жан-Марка. – Маргарите не нравится здесь, но королева сочла нужным отослать ее назад в гостиницу, чтобы присматривать за мной, пока я ухаживаю за вами.
– Очень достойно. Впрочем, в этом нет необходимости. Вы едва вышли из детского возраста.
Жюльетта не спорила, хотя и не могла вспомнить, когда считала себя маленькой, и совсем не как на ребенка он смотрел на нее несколько минут назад.
– Королева верит в благоразумие.
Жан-Марк поднял брови.
– Так и есть, – настаивала Жюльетта. – Не считайте правдой то, что пишут о ней в этих ужасных памфлетах. Она добрая, хорошая мать и…
– Нелепо экстравагантна и расточительна.
– Она ничего не понимает в деньгах.
– Тогда ей следовало бы научиться. Страна на грани банкротства, а она разыгрывает пастушку в своем сказочном саду в Версале.
– Она пожертвовала личными расходами и дала деньги в помощь голодающим. – Жюльетта положила кисть и повернулась к Жан-Марку. – Вы ее не знаете. Она подарила мне краски, пригласила ко мне в учителя известную художницу. Она добрая, говорю вам.
– Не будем спорить. – Жан-Марк, прищурившись, смотрел на пылающее лицо девушки. – У меня такое чувство, что, скажи я еще что-нибудь о ее возвышенном величестве, вы всадите мне кинжал в другое плечо.
– Вы сами убедитесь, узнав ее в Версале, – убежденно сказала Жюльетта. – Она не такая, какой ее изображают.
– Для вас, возможно, и нет. – Жан-Марк поднял руку, предупреждая возражения Жюльетты. – Вы считаете, что я смогу судить сам тогда, когда меня допустят к ее августейшему величеству?
Жюльетта нахмурилась.
– Она как бабочка, что всегда жила в саду, утопающем в цветах. Вы не станете ждать от бабочки, чтобы она разбиралась в деньгах.
– Но бабочка стала королевой величайшей страны в Европе, а это ко многому обязывает, – мягко заметил Жан-Марк.
– И все же вы, не раздумывая, собираетесь обратиться к ней с просьбой, как все остальные в мире. Чего вы от нее хотите?
– Танцующий ветер.
Жюльетта изумленно воззрилась на Жан-Марка.
– Она никогда вам его не отдаст. Только не эту статуэтку.
– Посмотрим. – И Жан-Марк заговорил о другом:
– Вы не натравите на меня вашу Маргариту. Я попросил завтра привезти из Парижа мою кузину Катрин Вазаро. Возможно, она с большим пониманием отнесется к хандре бедного раненого мужчины.
Жюльетта замерла.
– Ваша кузина?
Жан-Марк кивнул.
– Дальняя родственнице и подопечная моего отца. Племянник Филипп сопровождал ее из моего дома в Марселе, и вчера я получил известие, что они прибыли в Париж. – Он дразняще улыбнулся. – Катрин – сама мягкость и доброта. Не то что вы.
Жюльетта представила себе женщину, такую же высокую и пышную, как служанка в гостинице, с ореолом волос вокруг прелестной головки. Эта мысль больно кольнула ее завистью, что само по себе озадачивало. Какое дело Жюльетте до незнакомой исполненной добродетели Катрин!
– Тогда я оставлю вас вашей нежной Катрин и сразу вернусь в Версаль.
– Полагаю, что нет. Катрин такое хрупкое создание, что я сомневаюсь, чтобы от нее был прок. – И Жан-Марк негромко прибавил:
– Вы ведь не оставите меня, пока я по-прежнему в вас нуждаюсь и не могу покинуть гостиницу?
Он смотрел на Жюльетту с той редкой ослепительной улыбкой, которой ей так не хватало все эти последние дни. И она почувствовала, как тает ее строптивость.
– Нет, я вас не оставлю… если я вам действительно нужна.
– Нужны. А теперь идите сюда и сыграйте со мной в «фараон».
Жюльетта ощущала почти собственническое сожаление. Такое же чувство она испытывала при мысли о разлуке с Людовиком-Карлом после болезни. Жан-Марк столько дней принадлежал ей одной, а теперь ей придется отпустить его. Это нечестно, что… О чем она только думает? Да она будет рада избавиться от его общества. Тогда она сможет писать, не прерываясь.
И все же она уделит Жан-Марку больше внимания в этот последний вечер. Жюльетта быстро подошла к кровати.
– Я сыграю с вами одну-две партии до ужина. – Она села на стул и потянулась за колодой карт на столе. – Вы должны понять: я уступила вам потому, что устала писать и мне хочется поиграть.
Его внимательный взгляд испытующе впился в лицо девушки, нежная улыбка тронула его губы.
– Я все понимаю, малышка. Ваши мотивы мне совершенно ясны.
* * *
Пресвятая Матерь Божья, она не могла вздохнуть!Катрин Вазаро откинулась на подушки экипажа. И почему она была так глупа? Она могла бы возразить, когда ее затягивали в корсет, но ей хотелось выглядеть такой же изящной, как дамы, которыми обычно восхищался Филипп. А теперь она не могла… дышать.
– Что вас так беспокоит, Катрин? – ласково спросил Филипп Андреас. – В письме Жан-Марка говорится, что он вне опасности и быстро поправляется.
Катрин сделала попытку улыбнуться.
– Я знаю, что с ним все будет хорошо. Жан-Марк такой… неуязвимый.
Глаза Филиппа блеснули.
– Поэтому вы и ходите вокруг него на цыпочках и глаза у вас становятся как фарфоровые блюдца?
– Я и правда нервничаю в его присутствии. – Катрин поспешно добавила:
– Но вообще-то он исключительно предупредителен со мной. Никто не мог бы быть добрее.
– И моя ничтожная персона? Быстро же вы меня вычеркнули, мадемуазель Катрин.
– О нет. Я не хотела сказать, что вы… – Катрин запнулась, увидев, что Филипп откинул голову и расхохотался. Неудивительно, что он поддразнивает ее, обращается с ней со снисходительной веселостью, раз она ведет себя, как наивная дура. Но как она могла держаться иначе, если он прекрасен, как древнегреческий голубоглазый бог в одной из книжек кузена Дени!
Всегда модно одетый, сегодня Филипп выглядел особенно элегантным. На его высокой мужественной фигуре ладно сидели шелковая визитка цвета морской волны и жилет из золотой парчи. Черные атласные панталоны плавно очерчивали линию его бедер и оканчивались под коленями, открывая белые чулки, облегавшие его мускулистые икры.
– Достать вам веер из саквояжа? Вы побледнели.
Катрин выпрямилась.
– Я просто расстроена. Меня беспокоит рана Жан-Марка… – «Господь, конечно, накажет меня за эту бесстыдную ложь», – мрачно подумала девушка.