Страница:
Жюльетта ощутила теплую апатию.
– Это было… всего лишь притворство.
– Неужели? А я воспринимаю свою роль совершенно серьезно. В кафе вы посетовали, что платки царапают ваши грудки, их кружева ранят вашу нежную кожу. Там я не мог избавить вас от этого неудобства, но теперь я готов.
– Какое неудоб… – Жюльетта резко вдохнула воздух. Жан-Марк просунул большой и указательный пальцы за корсаж ее платья, задев сосок. Пальцы нежно сжимали его. От этого мгновенного прикосновения Жюльеттой овладела истома. А пальцы уже вытягивали платок, кружева которого медленно скользнули по ее соску.
Мышцы живота Жюльетты сжались в ответ, что было совсем странно. Он ведь даже не дотрагивался до него. Жан-Марк и грудей почти не коснулся, только соска, а груди отяжелели, налились, их как-то знобко покалывало… Жан-Марк вынул второй платок из-за ее корсажа, а Жюльетта только бессильно смотрела на него, отдаваясь охватившим ее неизведанным еще ощущениям.
Лицо Жан-Марка слегка покраснело. На виске трепетно пульсировала жилка, когда он достал третий платок.
– Вы сказали, их было всего шесть? – Голос Жан-Марка звучал глухо, хрипло, дыхание стало прерывистым. Его пальцы уже хозяйничали под левой грудью, мяли, растирали, поглаживали ее сосок.
Жюльетта качнулась к нему, закусив нижнюю губу, чтобы сдержать стон протеста и желания.
Жан-Марк поднят глаза к лицу Жюльетты, вытаскивая платок над соском, одновременно сжимая в ладони ее грудь, лаская вновь сосок, жаждущий его рук.
– Как я уже говорил, платки вам не нужны. Если вы хотите выглядеть более женственной на людях, то я готов вам помочь. – Он вытащил очередной платок из-за корсажа. – Посмотрите на себя, – прошептал он.
Жюльетта опустила глаза. Ее груди словно выросли и потяжелели. Они были такие нежные и зовущие. Соски набухли поспевающими розовыми вишенками.
– В следующий раз, когда мы поедем в кафе, я задерну шторы в экипаже. – Жан-Марк вытаскивал из-за корсажа последний платок мучительно медленно. – Многое я могу делать руками. – Он неожиданно дернул платок, задев сосок Жюльетты и оставив за этим прикосновением вспышку пламени. – И ртом. Хотите попробовать? – Ноздри Жан-Марка слегка раздувались, черные глаза жадно вбирали ее плоть. – По-моему, вы умираете от желания. Показать вам?
Казалось, воздух вокруг них сгущается, темнеет, вибрирует.
– Вы вызываете у меня… странные чувства.
– Но вам это нравится?
– Да. Нет. Я не уверена.
Жан-Марк мягко толкнул девушку на третью ступеньку лестницы и сел рядом.
– Зато я уверен. Как только вы спустились сегодня вечером по лестнице, я увидел, что вы готовы сделать первый шаг.
Его губы оказались над обнаженной грудью Жюльетты, выглядывавшей из-за корсажа. Его дыхание обжигало, однако Жюльетту пробирала дрожь.
– Вы дрожите.
Его губы коснулись ее левого соска.
Жюльетта тихонько вскрикнула и невольно выгнулась.
– Жан-Марк…
– Ш-ш-ш! – Его тонкий, жалящий кончик языка двинулся по ее левой груди, потеребил сосок, спустился в ложбинку между грудями, а потом скользнул, лаская правую грудь. – Я всегда думал, какая ты на вкус? Теплая, сладкая… – Его руки опустили корсаж ее платья. – Я хочу тебя видеть.
Груди Жюльетты выскользнули из корсажа, соски указывали на него, твердые, напряженные вишенки. Жюльетта как-то незаметно для себя уже лежала на ступеньках, жар заливал ее щеки, шею, плечи, грудь, бедра.
Жан-Марк аккуратно расправил платье винно-красного цвета так, что низкий вырез оказался под грудью Жюльетты, обрамляя и поднимая ее.
– Вот это прекрасная картина. – В голосе его звучала еле сдерживаемая страсть. – Твои грудки как белый бархат, а желанные сосочки подобны чарующим цветам. Однако им вовсе незачем оставаться розовыми. Посмотрим, не станут ли они такого же винно-красного цвета, как твое платье, хорошо?
Его губы сомкнулись вокруг ее правого соска, втягивая его, трогая языком, целуя.
Пламя, отчаянная жажда, вожделение, властно проникшее в лоно.
Жюльетта обессилела от желания и позволяла ему сосать, покусывать, языком прикасаться к соскам. Тихие стоны вырывались из его горла, руки обхватили ее бедра, сводя и разводя их одновременно с ласканием грудей.
Наконец Жан-Марк поднял голову и взглянул на Жюльетту затуманенным взором.
– Посмотри на себя.
Ее соски стали темно-красного цвета, острыми, дерзкими. Жан-Марк осторожно сжал сосок зубами и мягко потянул вверх.
Жюльетта ахнула, ее пронзил горячий прилив наслаждения.
– Ты получила удовольствие. – Он нежно лизнул набухший кончик соска. – А теперь пора сделать приятное мне. Жюльетта озадаченно посмотрела на него.
– Я всего лишь хочу, чтобы ты попросила меня доставить тебе удовольствие, – прошептал Жан-Марк. – Я скажу тебе слова, а тебе останется только произнести их.
– Я не… – Жюльетта замолчала. В его лице отражались желание, страсть и что-то отчаянное, горькое, бесконечно более темное по своему естеству.
– Зачем вы это делаете? Почему вы хотите, чтобы я чувствовала себя так?
– А как ты себя чувствуешь?
– Слабой, дрожащей, словно я хочу… – Девушка остановилась, заметив на его лице улыбку понимания. – Вам надо, чтобы я себя так чувствовала?
Его прекрасной формы рука, оливково-смуглая на фоне ее белой кожи, сжала ее грудь и отпустила.
– Да.
Жюльетта оттолкнула Жан-Марка, села и глубоко вобрала в легкие воздух.
– Вы хотите сделать мне больно?
– Я не стал бы делать тебе больно.
– Почему?
– Потому что временами я думаю о тебе как о ребенке, нуждающемся в моей защите, но порой вижу в тебе женщину, с которой не так-то легко справиться. – Он помедлил. – Ты, наверное, самая сильная женщина, с какой мне приходилось встречаться.
Жюльетта натянула корсаж на грудь.
– И вы сломаете меня просто потому, что я сильная?
– Это всего лишь игра.
– Какая игра?
Жан-Марк улыбнулся.
– В которую вечно играют между собой мужчины и женщины. В этой самой интересной из битв всегда есть победитель и побежденный. Я предпочитаю быть победителем. – Он коснулся губами плеча Жюльетты. – Я знаю, как победить, не сокрушая противника.
– Но вы бы постарались ранить меня. Я чувствую в вас гнев. – Жюльетта облизала губы. – Я не верю в вашу способность испытывать настоящую привязанность к женщине. Вы просто хотите покорить ее, как моя мать хотела властвовать над всеми мужчинами, над теми, кого она пускала к себе в постель. Для нее это тоже была игра. – Девушка встала, нервно расправляя руками юбки… – В которую я играть не умею.
– Научитесь, – цинично успокоил Жан-Марк, поднимаясь со ступеньки. – Поверьте мне, у вас лучшее чутье в этой игре, чем у всех, кого я когда-либо знал.
Жюльетта возилась с париком, ища булавки, удерживавшие его.
– Но я не хочу этому учиться. Это будет мешать мне. Губы Жан-Марка сложились в непередаваемую улыбку.
– Да уж, это наверняка повредит вашей живописи.
– Напрасно вы так довольны собой. Я на самом деле ничего не почувствовала. Все было одним притворством. – Его понимающий взгляд задержался на ее груди, продолжавшей выдавать чувственное волнение. – Вроде платья и носовых платков. – Она сорвала парик. – И вот этой штуки. Все это – не я.
– Я считаю, что это очень… – Жан-Марк умолк. – Боже мой, что вы с собой сделали?
– Я велела Мари отрезать их. – Жюльетта провела рукой по коротким темным кудрям, цеплявшимся за ее пальцы, с непослушными завитками на лбу и висках. – В парике жарко, а поскольку мне придется надевать его часто, то длинные волосы мне будут мешать.
– Сейчас вы выглядите не старше восьми лет.
– Я правильно сделала, что отрезала их. – Жюльетта бросила взгляд в зеркало, висевшее на противоположной стене зала. Она действительно стала поразительно юной. Из-за коротких волос ее глаза казались огромными, а вздернутый нос и открытая шейка усиливали впечатление детской незащищенности.
Жан-Марк смеялся.
– Не волнуйтесь, наш поединок окончен. – Он пожал плечами. – Вы меня обезоружили. Как я могу соблазнять ребенка! Я не герцог де Грамон. У вас просто чутье к игре.
Жюльетта неуверенно улыбнулась.
– Нам обоим будет лучше, если мы забудем этот вечер.
– А вы сможете забыть?
– Конечно. – Жюльетта повернулась и стала подниматься по лестнице.
– Жюльетта!
Девушка обернулась. Жан-Марк слегка улыбался.
– Вы не ребенок, каким выглядите, и, как только я заставлю себя преодолеть этот барьер, игра возобновится.
Ей следовало рассердиться на него. Он был явно лишен благородства в том, что касалось женщин, и, недолго думая, обесчестил бы ее.
Но чувства Жюльетты были сложнее, чем просто гнев: и предвкушение, и, наконец, бурное возбуждение при мысли о предстоящем риске – вот что сотрясало ее душу и тело.
Жюльетта прикрыла глаза ресницами, чтобы Жан-Марк не заметил, как она отреагировала на брошенный им вызов. Затем повернулась и побежала вверх по ступенькам.
– Как ее зовут? – Лоб Уильяма Даррела пересекла задумчивая морщина, когда он лениво приподнялся на локте, наблюдая, как Нана раздевается. Она всегда испытывала вожделение, когда он смотрел на нее, а она тщательно готовила себя к близости с ним. Она уже ощутила легкое жаркое покалывание между бедер.
– Жюльетта де Клеман. – Нана повернулась к Уильяму. – Не могу добраться до этого крючка. Помоги мне, пожалуйста, Уильям.
Его ловкие пальцы быстро и уверенно справились с женскими премудростями, и платье соскользнуло к ее ногам. Нана взглянула на его руку, квадратную и сильную, руку солдата или человека, трудившегося на земле. Легкая дрожь предвкушения охватила ее при мысли, что эти пальцы будут делать с ней через несколько минут. Она никогда не знала любовника более искусного, чем Уильям, такого, кто мог бы распознавать состояние женщины с такой точностью. Нана пять долгих лет была замужем за человеком вдвое старше ее и, оставшись вдовой, поклялась, что больше никогда не выйдет замуж. Однако иногда она раздумывала, что ответила бы Уильяму, потребуй он, чтобы ее тело принадлежало ему одному.
Впрочем, Уильяму было нужно только то, чего хотела она сама. Иногда приходить в эту маленькую захудалую гостиницу, где никто не задавал вопросов, обмениваться информацией, а потом получать от ее тела такое же острое удовольствие, какое получала от него она. Если и бывало временами, что они испытывали взаимное чувство теплого товарищества или смеялись вместе, то все это казалось преходящим.
– Мужчину зовут Жан-Марк Андреас. По-моему, она его любовница.
Уильям поцеловал ее в лопатку.
– Правда?
Нана кивнула.
– Между ними что-то есть. Ты думаешь, риск стоит денег?
– Возможно. Она не сказала тебе, что это за предмет?
– Надо было выяснить?
– Нет, ты поступила правильно. Мы можем узнать все, что нам нужно, как только получим информацию к размышлению.
– Ты собираешься передать сообщение королеве?
– За два миллиона ливров? Разумеется. Нам всегда нужны деньги. Месье не так щедр, как следовало бы, да еще столько поставлено на карту.
– Ты всегда можешь направить послание в Лондон премьер-министру. – Глаза Нана блестели. – По-моему, у такого благородного английского господина, как ты, должно быть много способов для разведки.
– Иди ко мне в постель, и я покажу тебе один-два способа для разведки вдвоем, распутница.
Нана хихикнула и обнаженная, вертя бедрами и пританцовывая, подбежала к кровати.
– Не уверена, что ты знаешь, как это делается. Тебе известно, как я люблю спать с французами. Вот кто знает, как доставить удовольствие женщине. А вы, англичане, слишком… – Она взвизгнула, смеясь, когда он повалил ее на кровать, развел широко ноги Нана и одним рывком вошел в нее. Сегодня никакой дразнящей подготовки, только жаркие, резкие и частые удары, пока она не взмолилась о пощаде. Она даже не думала, что сегодня ночью хотела его именно так, но Уильям, как всегда, знал. Нана закусила губу, чтобы сдержать рвущийся откуда-то снизу яростный крик восторга, когда наслаждение достигло высшей стадии исступления, оставив ее слабой и бездумной от полученного удовольствия.
Прошло несколько минут, прежде чем Нана могла снова заговорить:
– Очень интересный способ. – Она прижалась щекой к впадине между его плечом и шеей. – Ты побудешь со мной немножко?
– Да. – Он дотронулся до ее щеки губами. – Не хочу сегодня ночью быть один.
Нана подняла голову и взглянула ему в лицо. Было странно услышать такое от Уильяма. Казалось, что, кроме плотских удовольствий, ему ничего ни от кого не нужно. Он выполнял задания, данные ему Месье, тонко и умно, и поэтому вся их группа полагалась на него как на руководителя безоговорочно, однако Нана не видела, чтобы он как-то проявлял свои чувства в отношении этих обязанностей. Но с тех пор, как от Месье пришло последнее послание, Уильяма не покидало беспокойство.
– Почему ты… – Нана умолкла, заметив замкнутое выражение его лица. Он не нуждался в ее помощи. Они хорошо работали вместе и доставляли друг другу плотскую радость. И этого было достаточно. Нана поцеловала его в плечо и сказала притворно-легкомысленным тоном:
– Хорошо, что ты остаешься. Не можешь же ты бросить меня в таком состоянии.
Уильям удивленно посмотрел на нее.
– Ты не получила удовлетворения?
– О, ты прекрасно справился! – подмигнула Нана. – Для англичанина. – Она протянула к нему руки. – А теперь иди сюда и позволь мне показать тебе, насколько лучше это получается у парижанки.
Жан-Марк поднял глаза от своих бухгалтерских книг и поглядел на часы, тикающие на камине в кабинете. Кто это мог быть в такое время? Звук через закрытую дверь кабинета доносился очень слабо. Возможно, он ошибся. Жан-Марк сам запер входную дверь, когда они с Жюльеттой возвратились из кафе.
Нет, черт побери, он не ошибся! Кто-то там возился.
Жан-Марк поднялся и вышел за дверь.
– Робер?
Ответа не последовало.
Входная дверь была распахнута настежь, и вестибюль заливал ледяной дождь, оставляя лужи на мраморном полу.
Жан-Марк пересек вестибюль и встал на пороге, оглядывая улицу. Ветер рвал на нем рубашку.
В нескольких метрах впереди, в темноте, что-то белело.
Жюльетта!
Одетая в одну развевающуюся на ветру белую ночную рубашку, Жюльетта решительно шагала по улице.
– Господи Иисусе! – Жан-Марк сбежал по ступенькам и бросился следом за девушкой. Догнав, Жан-Марк схватил ее за плечо и круто развернул лицом к себе.
– Что еще вы затеяли теперь? Матерь Божья, да вы даже без туфель! И куда это вы собрались?
– В аббатство.
– Что? Не слышу. – Его рука соскользнула с плеча девушки и схватила ее за запястье. – Вы что, хотите заболеть? Отродясь не видел такой глупой…
– Аббатство. Я должна пойти туда.
– Никакого аббатства нет, черт побери! – Жан-Марк потащил девушку за собой к дому.
– Нет, я должна идти. Еще ничего не кончено… В этот раз у меня получится лучше.
Жан-Марк ввел спотыкающуюся Жюльетту наверх по ступенькам в дом.
– Отпустите меня. Мне надо вернуться в аббатство.
Жан-Марк захлопнул дверь и запер ее.
– Успокойтесь. Я замерз и вымок, и мне совсем не доставляют удовольствия ваши хитрости, Жюльетта. – Он зажег свечи в серебряном подсвечнике на столике у двери. – Вы женщина, действующая импульсивно, но не иррационально. Вы хотели, чтобы я слышал, как вы ушли, и сделали это намеренно. А теперь признавайтесь, куда вы… – Жан-Марк осекся, увидев выражение ее лица.
Лицо Жюльетты было совершенно пустым, а глаза невидяще смотрели перед собой. Промокшая насквозь ночная рубашка прилипла к ее худенькому телу, капли дождя стекали по щекам, но она словно не замечала их.
Девушка повернулась и снова стала теребить замок.
– Аббатство. В этот раз я все смогу сделать как надо. Мне надо идти…
Жан-Марк остановился перед ней и оперся на дверь, преграждая путь Жюльетте, напряженно глядя ей в лицо. Его пронизал холод, но не от промозглой погоды и мокрой одежды.
Боже милостивый, да она спит! Жан-Марку доводилось слышать рассказы о людях, ходивших и говоривших во сне, но он им никогда не верил. Может, это был не сон, а какое-то умственное расстройство.
– Кровь. – Жюльетта отперла замок. – Я должна остановить кровь. – Девушка разволновалась, ее глаза блестели от слез. – Почему я не могу остановить кровь?
– Жюльетта, не надо. – Жан-Марк схватил ее за плечи. – Позвольте мне…
Она пронзительно закричала.
Жан-Марк отпустил ее, потрясенный этим мучительным диким воплем.
Этого он уже вынести не мог и с силой встряхнул Жюльетту. Потом еще раз, еще.
– Проклятие, да проснитесь же! Я этого не потерплю. Проснитесь…
– Да перестанете ли вы меня трясти? – Жюльетта говорила надменно и холодно. – Я знала, что вы хотите причинить мне боль, но это уже чересчур.
– Вы проснулись. – Жан-Марка охватило облегчение. Глаза Жюльетты гневно сверкали. Жан-Марк отпустил плечи девушки и отступил. – Матерь Божья, ну и напугали же вы меня!
– Так вам и надо. Я очень сердита. Зачем вы принесли меня сюда?
Жан-Марк от удивления чуть не потерял дар речи.
– Я вас не приносил. Вы во сне встали и вышли на улицу…
– Чушь! Никто не ходит во сне, и, уж конечно, не я.
– Пусть будет по-вашему. Так вы ничего не помните? – Он недоверчиво смотрел на нее.
– А что я должна помнить? Вы, по всей вероятности, вошли в мою комнату и принесли меня сюда с какой-то своей целью. – Жюльетта потрогала свою ночную рубашку и поежилась. – А зачем вы открыли дверь и залили все дождем? Я вся промокла.
– Приношу свои извинения. – Она явно не только ничего не помнила, но и придумывала объяснения, чтобы не вспоминать. – Возможно, вам лучше пойти к себе и переодеться. Я разбужу Мари и велю приготовить чай.
– В этом нет необходимости. Я без труда засну, если вы уже закончили со своими шуточками.
– О, вполне!
Жюльетта повернулась, и ее ночная рубашка заколыхалась в такт ее движениям, когда она стала подниматься по ступенькам.
– Вам когда-нибудь снится аббатство, Жюльетта?
Девушка остановилась, но не обернулась.
– Нет, конечно. Это Катрин снятся дурные сны. А я выбросила из головы все мысли об этих негодяях.
– Понятно. – Жан-Марк провожал взглядом Жюльетту, пока та не исчезла в коридоре.
"Еще ничего не кончено.
Мне надо вернуться в аббатство.
В этот раз я все смогу сделать как надо".
Странные слова для женщины, выбросившей из головы эти воспоминания.
Жан-Марк задул свечи и направился к лестнице. Он знал, что теперь ему совсем не заснуть: прежде мешало растревоженное тело, теперь его ум был заинтригован той загадкой, что поставила перед ним Жюльетта.
– Кажется, вы пребываете в добром здравии, Рауль. Вы не приезжали повидаться со мной более двух месяцев, и если бы я не услышала о том, как вы заняты, то упрекнула бы вас в пренебрежении мною.
– Я не мог выбраться. Марат считает меня незаменимым.
В своем платье из розовой парчи мать выглядит такой неподражаемо великолепной, как самая знатная герцогиня, а некоторая полнота придает ее высокой фигуре еще более величественный вид, с обожанием подумал Рауль Дюпре. Он смотрел на мать со смешанным чувством почитания и страха. Седеющие волосы Анны Дюпре были уложены по последней моде – год назад Рауль доставил ей служанку. Ее чувственные губы были накрашены в такой ярко-красный цвет, что рот казался кровавым, а чуть левее от верхней губы красовалась мушка в форме сердечка. Анна Дюпре обожала мушки и часто сетовала, что они выходят из моды. Она выжидающе смотрела на сына, в серых глазах блестел интерес. Ее глаза не всегда были добрыми, и тогда Дюпре их боялся. Такого страха он больше ни перед кем не испытывал. Однако сегодня они смотрели ласково.
– Но ведь вы бы оставили Марата и приехали ко мне, если бы я за вами послала?
Дюпре кивнул. Он смотрел на мать, и его переполняло счастье. Никто в мире не мог с ней сравниться.
– Я привез вам подарок, – робко сказал он. – Он принадлежал принцессе. – У него не было уверенности, кому принадлежал кулон, но он знал, что мать будет больше ценить подарок, если поверит, что его когда-то носила особа королевской крови.
Взгляд его матери с готовностью устремился на завернутый в шелк предмет у Дюпре в руке.
– Принцессе де Ламбель? Я слышала, вы отделались от этого товара.
– Нет, другой. – Дюпре радостно смотрел, как его мать разворачивала шелк. Ей теперь было сложнее угодить, порадовать. Прежде он дарил ей дома и слуг, теперь подобные подарки оставляли ее равнодушной, но этой безделушкой он наверняка заработает ее расположение. – Из аббатства Де-ла-Рен.
– Нечестивые шлюхи! – Его мать улыбнулась. – Вы хорошо поработали там, Рауль.
Огромная радость распирала Дюпре.
– Марат очень хвалил меня, – похвастался он матери, – а Дантон поговаривает о том, что сам бы не прочь пользоваться моими услугами. Принимать мне его предложение?
– Я поразмыслю над этим, пока вы будете в Испании. – Анна Дюпре рассматривала цепочку. – Очень мило.
Дюпре опечалился.
– Вам не нравится?
Его мать улыбнулась.
– Я просто дразнила вас. Это великолепный дар. – Она раскрыла объятия. – Идите сюда.
Дюпре бросился через комнату и сел рядом с матерью. Она крепко обняла его и стала ласково укачивать. Рауль закрыл глаза, и его окутала сладкая волна облегчения. Она была довольна им. Все эти долгие месяцы вдали от нее были для него мучительными. Неуверенность в себе делала его жизнь невыносимой. Он не всегда знал, чего мать хочет от него. И ему хотелось бежать и молить, чтобы она ободрила его.
Руки матери гладили его волосы, она приблизила пухлые губы к его уху и спросила нежно:
– Ты скучал обо мне?
Его руки крепче сомкнулись вокруг ее пышного тела. Она знала, что без нее он никогда не чувствовал себя полноценной личностью. И при этом ей доставляло удовольствие всякий раз слышать его рабски-обожающее «да».
– И ты не делал гадких вещей с этими гнусными тварями?
– Нет, – солгал Дюпре. Мать никогда не должна узнать о Камилле. Она не возражала против изнасилования безымянных женщин в аббатстве, однако тотчас осудит его отношения с Камиллой. – Вы знаете, я всегда повинуюсь вам, матушка.
– А разве это не шло вам на пользу? Вы вращаетесь в обществе великих людей, и скоро наступит время, когда вы придете им на смену.
Дюпре довольно кивнул. С тех пор, как он себя помнил, она говорила о его великом будущем. Еще ребенку мать пророчила ему судьбу вождя и старательно готовила его к этому усыпанному розами пути. Но уроки ее были суровыми, порой и жестокими – она перемежала наказание похвалой до тех пор, пока он наконец не стал понимать, что от него требуется. Ему предстояло стать могущественным человеком и сделать свою мать королевой, как она того заслуживала. Ей было не место в этой маленькой деревушке, замужем за невежественным торговцем, его отцом. И обязанностью сына было освободить ее из этой буржуазной тюрьмы. Его отец теперь уже умер, а долг Рауля все еще не был выполнен.
Мать оттолкнула его и снова взглянула на украшение.
– А в медальоне есть портрет?
– В медальоне?
Анна Дюпре недовольно посмотрела на сына.
– Разумеется, это ведь медальон. – Ее пальцы ощупывали золотой кружок. – Не будьте глупым. – Ее раздражала его непонятливость.
Медальон с щелчком раскрылся, и Анна Дюпре критически оглядела портрет.
– Прелестна. Это и есть принцесса?
Рауль тоже взглянул на миниатюру с изображением девушки – той, что мелькнула тогда в колокольне аббатства. Он медленно выпрямился.
– Да, это она.
Портрет был очень похож и мог оказаться полезным. Вернувшись в Париж, он отдаст художнику скопировать миниатюру, а потом повесит портрет на здании ратуши. Дюпре рассеянно поглаживал шрам, оставленный на его горле зубами черноволосой стервы. Эти две девушки были вместе, и если он отыщет ту, что на портрете, то заставит ее сказать, где найти гражданку Справедливость.
– Могу ли я взять его назад нена… – Он почувствовал недовольство матери. В отчаянии Дюпре торопливо продолжал:
– Совсем ненадолго. Я подарю вам…
– Разумеется, Рауль. – Мать поднялась с кушетки. – Конечно, вы можете забрать свой подарок. Вы хотите передарить его кому-нибудь другому? Кого вы цените больше, чем меня? – Она ослепительно улыбнулась. – Возможно, вам лучше уехать сейчас, Рауль. Полагаю, я буду невероятно занята всю эту неделю.
– Нет, я просто подумал об одном деле. – Дюпре вскочил, охваченный паникой. Он почувствовал, как вокруг него смыкается тьма, полная, как в детстве, отвратительных черных тварей. – Простите меня. Вы знаете, как я ждал встречи с вами, как хотел побыть здесь. Я ведь не увижу вас до возвращения из Испании. Не отсылайте меня.
Мать холодно смотрела на него.
– Вы попросите прощения за дерзость.
– Это было… всего лишь притворство.
– Неужели? А я воспринимаю свою роль совершенно серьезно. В кафе вы посетовали, что платки царапают ваши грудки, их кружева ранят вашу нежную кожу. Там я не мог избавить вас от этого неудобства, но теперь я готов.
– Какое неудоб… – Жюльетта резко вдохнула воздух. Жан-Марк просунул большой и указательный пальцы за корсаж ее платья, задев сосок. Пальцы нежно сжимали его. От этого мгновенного прикосновения Жюльеттой овладела истома. А пальцы уже вытягивали платок, кружева которого медленно скользнули по ее соску.
Мышцы живота Жюльетты сжались в ответ, что было совсем странно. Он ведь даже не дотрагивался до него. Жан-Марк и грудей почти не коснулся, только соска, а груди отяжелели, налились, их как-то знобко покалывало… Жан-Марк вынул второй платок из-за ее корсажа, а Жюльетта только бессильно смотрела на него, отдаваясь охватившим ее неизведанным еще ощущениям.
Лицо Жан-Марка слегка покраснело. На виске трепетно пульсировала жилка, когда он достал третий платок.
– Вы сказали, их было всего шесть? – Голос Жан-Марка звучал глухо, хрипло, дыхание стало прерывистым. Его пальцы уже хозяйничали под левой грудью, мяли, растирали, поглаживали ее сосок.
Жюльетта качнулась к нему, закусив нижнюю губу, чтобы сдержать стон протеста и желания.
Жан-Марк поднят глаза к лицу Жюльетты, вытаскивая платок над соском, одновременно сжимая в ладони ее грудь, лаская вновь сосок, жаждущий его рук.
– Как я уже говорил, платки вам не нужны. Если вы хотите выглядеть более женственной на людях, то я готов вам помочь. – Он вытащил очередной платок из-за корсажа. – Посмотрите на себя, – прошептал он.
Жюльетта опустила глаза. Ее груди словно выросли и потяжелели. Они были такие нежные и зовущие. Соски набухли поспевающими розовыми вишенками.
– В следующий раз, когда мы поедем в кафе, я задерну шторы в экипаже. – Жан-Марк вытаскивал из-за корсажа последний платок мучительно медленно. – Многое я могу делать руками. – Он неожиданно дернул платок, задев сосок Жюльетты и оставив за этим прикосновением вспышку пламени. – И ртом. Хотите попробовать? – Ноздри Жан-Марка слегка раздувались, черные глаза жадно вбирали ее плоть. – По-моему, вы умираете от желания. Показать вам?
Казалось, воздух вокруг них сгущается, темнеет, вибрирует.
– Вы вызываете у меня… странные чувства.
– Но вам это нравится?
– Да. Нет. Я не уверена.
Жан-Марк мягко толкнул девушку на третью ступеньку лестницы и сел рядом.
– Зато я уверен. Как только вы спустились сегодня вечером по лестнице, я увидел, что вы готовы сделать первый шаг.
Его губы оказались над обнаженной грудью Жюльетты, выглядывавшей из-за корсажа. Его дыхание обжигало, однако Жюльетту пробирала дрожь.
– Вы дрожите.
Его губы коснулись ее левого соска.
Жюльетта тихонько вскрикнула и невольно выгнулась.
– Жан-Марк…
– Ш-ш-ш! – Его тонкий, жалящий кончик языка двинулся по ее левой груди, потеребил сосок, спустился в ложбинку между грудями, а потом скользнул, лаская правую грудь. – Я всегда думал, какая ты на вкус? Теплая, сладкая… – Его руки опустили корсаж ее платья. – Я хочу тебя видеть.
Груди Жюльетты выскользнули из корсажа, соски указывали на него, твердые, напряженные вишенки. Жюльетта как-то незаметно для себя уже лежала на ступеньках, жар заливал ее щеки, шею, плечи, грудь, бедра.
Жан-Марк аккуратно расправил платье винно-красного цвета так, что низкий вырез оказался под грудью Жюльетты, обрамляя и поднимая ее.
– Вот это прекрасная картина. – В голосе его звучала еле сдерживаемая страсть. – Твои грудки как белый бархат, а желанные сосочки подобны чарующим цветам. Однако им вовсе незачем оставаться розовыми. Посмотрим, не станут ли они такого же винно-красного цвета, как твое платье, хорошо?
Его губы сомкнулись вокруг ее правого соска, втягивая его, трогая языком, целуя.
Пламя, отчаянная жажда, вожделение, властно проникшее в лоно.
Жюльетта обессилела от желания и позволяла ему сосать, покусывать, языком прикасаться к соскам. Тихие стоны вырывались из его горла, руки обхватили ее бедра, сводя и разводя их одновременно с ласканием грудей.
Наконец Жан-Марк поднял голову и взглянул на Жюльетту затуманенным взором.
– Посмотри на себя.
Ее соски стали темно-красного цвета, острыми, дерзкими. Жан-Марк осторожно сжал сосок зубами и мягко потянул вверх.
Жюльетта ахнула, ее пронзил горячий прилив наслаждения.
– Ты получила удовольствие. – Он нежно лизнул набухший кончик соска. – А теперь пора сделать приятное мне. Жюльетта озадаченно посмотрела на него.
– Я всего лишь хочу, чтобы ты попросила меня доставить тебе удовольствие, – прошептал Жан-Марк. – Я скажу тебе слова, а тебе останется только произнести их.
– Я не… – Жюльетта замолчала. В его лице отражались желание, страсть и что-то отчаянное, горькое, бесконечно более темное по своему естеству.
– Зачем вы это делаете? Почему вы хотите, чтобы я чувствовала себя так?
– А как ты себя чувствуешь?
– Слабой, дрожащей, словно я хочу… – Девушка остановилась, заметив на его лице улыбку понимания. – Вам надо, чтобы я себя так чувствовала?
Его прекрасной формы рука, оливково-смуглая на фоне ее белой кожи, сжала ее грудь и отпустила.
– Да.
Жюльетта оттолкнула Жан-Марка, села и глубоко вобрала в легкие воздух.
– Вы хотите сделать мне больно?
– Я не стал бы делать тебе больно.
– Почему?
– Потому что временами я думаю о тебе как о ребенке, нуждающемся в моей защите, но порой вижу в тебе женщину, с которой не так-то легко справиться. – Он помедлил. – Ты, наверное, самая сильная женщина, с какой мне приходилось встречаться.
Жюльетта натянула корсаж на грудь.
– И вы сломаете меня просто потому, что я сильная?
– Это всего лишь игра.
– Какая игра?
Жан-Марк улыбнулся.
– В которую вечно играют между собой мужчины и женщины. В этой самой интересной из битв всегда есть победитель и побежденный. Я предпочитаю быть победителем. – Он коснулся губами плеча Жюльетты. – Я знаю, как победить, не сокрушая противника.
– Но вы бы постарались ранить меня. Я чувствую в вас гнев. – Жюльетта облизала губы. – Я не верю в вашу способность испытывать настоящую привязанность к женщине. Вы просто хотите покорить ее, как моя мать хотела властвовать над всеми мужчинами, над теми, кого она пускала к себе в постель. Для нее это тоже была игра. – Девушка встала, нервно расправляя руками юбки… – В которую я играть не умею.
– Научитесь, – цинично успокоил Жан-Марк, поднимаясь со ступеньки. – Поверьте мне, у вас лучшее чутье в этой игре, чем у всех, кого я когда-либо знал.
Жюльетта возилась с париком, ища булавки, удерживавшие его.
– Но я не хочу этому учиться. Это будет мешать мне. Губы Жан-Марка сложились в непередаваемую улыбку.
– Да уж, это наверняка повредит вашей живописи.
– Напрасно вы так довольны собой. Я на самом деле ничего не почувствовала. Все было одним притворством. – Его понимающий взгляд задержался на ее груди, продолжавшей выдавать чувственное волнение. – Вроде платья и носовых платков. – Она сорвала парик. – И вот этой штуки. Все это – не я.
– Я считаю, что это очень… – Жан-Марк умолк. – Боже мой, что вы с собой сделали?
– Я велела Мари отрезать их. – Жюльетта провела рукой по коротким темным кудрям, цеплявшимся за ее пальцы, с непослушными завитками на лбу и висках. – В парике жарко, а поскольку мне придется надевать его часто, то длинные волосы мне будут мешать.
– Сейчас вы выглядите не старше восьми лет.
– Я правильно сделала, что отрезала их. – Жюльетта бросила взгляд в зеркало, висевшее на противоположной стене зала. Она действительно стала поразительно юной. Из-за коротких волос ее глаза казались огромными, а вздернутый нос и открытая шейка усиливали впечатление детской незащищенности.
Жан-Марк смеялся.
– Не волнуйтесь, наш поединок окончен. – Он пожал плечами. – Вы меня обезоружили. Как я могу соблазнять ребенка! Я не герцог де Грамон. У вас просто чутье к игре.
Жюльетта неуверенно улыбнулась.
– Нам обоим будет лучше, если мы забудем этот вечер.
– А вы сможете забыть?
– Конечно. – Жюльетта повернулась и стала подниматься по лестнице.
– Жюльетта!
Девушка обернулась. Жан-Марк слегка улыбался.
– Вы не ребенок, каким выглядите, и, как только я заставлю себя преодолеть этот барьер, игра возобновится.
Ей следовало рассердиться на него. Он был явно лишен благородства в том, что касалось женщин, и, недолго думая, обесчестил бы ее.
Но чувства Жюльетты были сложнее, чем просто гнев: и предвкушение, и, наконец, бурное возбуждение при мысли о предстоящем риске – вот что сотрясало ее душу и тело.
Жюльетта прикрыла глаза ресницами, чтобы Жан-Марк не заметил, как она отреагировала на брошенный им вызов. Затем повернулась и побежала вверх по ступенькам.
* * *
– Она нетерпелива. – Нана Сарпелье принялась расстегивать свое шерстяное платье. – Если мы замешкаемся, она попытается добыть информацию сама. И долго ждать она не собирается.– Как ее зовут? – Лоб Уильяма Даррела пересекла задумчивая морщина, когда он лениво приподнялся на локте, наблюдая, как Нана раздевается. Она всегда испытывала вожделение, когда он смотрел на нее, а она тщательно готовила себя к близости с ним. Она уже ощутила легкое жаркое покалывание между бедер.
– Жюльетта де Клеман. – Нана повернулась к Уильяму. – Не могу добраться до этого крючка. Помоги мне, пожалуйста, Уильям.
Его ловкие пальцы быстро и уверенно справились с женскими премудростями, и платье соскользнуло к ее ногам. Нана взглянула на его руку, квадратную и сильную, руку солдата или человека, трудившегося на земле. Легкая дрожь предвкушения охватила ее при мысли, что эти пальцы будут делать с ней через несколько минут. Она никогда не знала любовника более искусного, чем Уильям, такого, кто мог бы распознавать состояние женщины с такой точностью. Нана пять долгих лет была замужем за человеком вдвое старше ее и, оставшись вдовой, поклялась, что больше никогда не выйдет замуж. Однако иногда она раздумывала, что ответила бы Уильяму, потребуй он, чтобы ее тело принадлежало ему одному.
Впрочем, Уильяму было нужно только то, чего хотела она сама. Иногда приходить в эту маленькую захудалую гостиницу, где никто не задавал вопросов, обмениваться информацией, а потом получать от ее тела такое же острое удовольствие, какое получала от него она. Если и бывало временами, что они испытывали взаимное чувство теплого товарищества или смеялись вместе, то все это казалось преходящим.
– Мужчину зовут Жан-Марк Андреас. По-моему, она его любовница.
Уильям поцеловал ее в лопатку.
– Правда?
Нана кивнула.
– Между ними что-то есть. Ты думаешь, риск стоит денег?
– Возможно. Она не сказала тебе, что это за предмет?
– Надо было выяснить?
– Нет, ты поступила правильно. Мы можем узнать все, что нам нужно, как только получим информацию к размышлению.
– Ты собираешься передать сообщение королеве?
– За два миллиона ливров? Разумеется. Нам всегда нужны деньги. Месье не так щедр, как следовало бы, да еще столько поставлено на карту.
– Ты всегда можешь направить послание в Лондон премьер-министру. – Глаза Нана блестели. – По-моему, у такого благородного английского господина, как ты, должно быть много способов для разведки.
– Иди ко мне в постель, и я покажу тебе один-два способа для разведки вдвоем, распутница.
Нана хихикнула и обнаженная, вертя бедрами и пританцовывая, подбежала к кровати.
– Не уверена, что ты знаешь, как это делается. Тебе известно, как я люблю спать с французами. Вот кто знает, как доставить удовольствие женщине. А вы, англичане, слишком… – Она взвизгнула, смеясь, когда он повалил ее на кровать, развел широко ноги Нана и одним рывком вошел в нее. Сегодня никакой дразнящей подготовки, только жаркие, резкие и частые удары, пока она не взмолилась о пощаде. Она даже не думала, что сегодня ночью хотела его именно так, но Уильям, как всегда, знал. Нана закусила губу, чтобы сдержать рвущийся откуда-то снизу яростный крик восторга, когда наслаждение достигло высшей стадии исступления, оставив ее слабой и бездумной от полученного удовольствия.
Прошло несколько минут, прежде чем Нана могла снова заговорить:
– Очень интересный способ. – Она прижалась щекой к впадине между его плечом и шеей. – Ты побудешь со мной немножко?
– Да. – Он дотронулся до ее щеки губами. – Не хочу сегодня ночью быть один.
Нана подняла голову и взглянула ему в лицо. Было странно услышать такое от Уильяма. Казалось, что, кроме плотских удовольствий, ему ничего ни от кого не нужно. Он выполнял задания, данные ему Месье, тонко и умно, и поэтому вся их группа полагалась на него как на руководителя безоговорочно, однако Нана не видела, чтобы он как-то проявлял свои чувства в отношении этих обязанностей. Но с тех пор, как от Месье пришло последнее послание, Уильяма не покидало беспокойство.
– Почему ты… – Нана умолкла, заметив замкнутое выражение его лица. Он не нуждался в ее помощи. Они хорошо работали вместе и доставляли друг другу плотскую радость. И этого было достаточно. Нана поцеловала его в плечо и сказала притворно-легкомысленным тоном:
– Хорошо, что ты остаешься. Не можешь же ты бросить меня в таком состоянии.
Уильям удивленно посмотрел на нее.
– Ты не получила удовлетворения?
– О, ты прекрасно справился! – подмигнула Нана. – Для англичанина. – Она протянула к нему руки. – А теперь иди сюда и позволь мне показать тебе, насколько лучше это получается у парижанки.
* * *
Кто-то открывал парадную дверь.Жан-Марк поднял глаза от своих бухгалтерских книг и поглядел на часы, тикающие на камине в кабинете. Кто это мог быть в такое время? Звук через закрытую дверь кабинета доносился очень слабо. Возможно, он ошибся. Жан-Марк сам запер входную дверь, когда они с Жюльеттой возвратились из кафе.
Нет, черт побери, он не ошибся! Кто-то там возился.
Жан-Марк поднялся и вышел за дверь.
– Робер?
Ответа не последовало.
Входная дверь была распахнута настежь, и вестибюль заливал ледяной дождь, оставляя лужи на мраморном полу.
Жан-Марк пересек вестибюль и встал на пороге, оглядывая улицу. Ветер рвал на нем рубашку.
В нескольких метрах впереди, в темноте, что-то белело.
Жюльетта!
Одетая в одну развевающуюся на ветру белую ночную рубашку, Жюльетта решительно шагала по улице.
– Господи Иисусе! – Жан-Марк сбежал по ступенькам и бросился следом за девушкой. Догнав, Жан-Марк схватил ее за плечо и круто развернул лицом к себе.
– Что еще вы затеяли теперь? Матерь Божья, да вы даже без туфель! И куда это вы собрались?
– В аббатство.
– Что? Не слышу. – Его рука соскользнула с плеча девушки и схватила ее за запястье. – Вы что, хотите заболеть? Отродясь не видел такой глупой…
– Аббатство. Я должна пойти туда.
– Никакого аббатства нет, черт побери! – Жан-Марк потащил девушку за собой к дому.
– Нет, я должна идти. Еще ничего не кончено… В этот раз у меня получится лучше.
Жан-Марк ввел спотыкающуюся Жюльетту наверх по ступенькам в дом.
– Отпустите меня. Мне надо вернуться в аббатство.
Жан-Марк захлопнул дверь и запер ее.
– Успокойтесь. Я замерз и вымок, и мне совсем не доставляют удовольствия ваши хитрости, Жюльетта. – Он зажег свечи в серебряном подсвечнике на столике у двери. – Вы женщина, действующая импульсивно, но не иррационально. Вы хотели, чтобы я слышал, как вы ушли, и сделали это намеренно. А теперь признавайтесь, куда вы… – Жан-Марк осекся, увидев выражение ее лица.
Лицо Жюльетты было совершенно пустым, а глаза невидяще смотрели перед собой. Промокшая насквозь ночная рубашка прилипла к ее худенькому телу, капли дождя стекали по щекам, но она словно не замечала их.
Девушка повернулась и снова стала теребить замок.
– Аббатство. В этот раз я все смогу сделать как надо. Мне надо идти…
Жан-Марк остановился перед ней и оперся на дверь, преграждая путь Жюльетте, напряженно глядя ей в лицо. Его пронизал холод, но не от промозглой погоды и мокрой одежды.
Боже милостивый, да она спит! Жан-Марку доводилось слышать рассказы о людях, ходивших и говоривших во сне, но он им никогда не верил. Может, это был не сон, а какое-то умственное расстройство.
– Кровь. – Жюльетта отперла замок. – Я должна остановить кровь. – Девушка разволновалась, ее глаза блестели от слез. – Почему я не могу остановить кровь?
– Жюльетта, не надо. – Жан-Марк схватил ее за плечи. – Позвольте мне…
Она пронзительно закричала.
Жан-Марк отпустил ее, потрясенный этим мучительным диким воплем.
Этого он уже вынести не мог и с силой встряхнул Жюльетту. Потом еще раз, еще.
– Проклятие, да проснитесь же! Я этого не потерплю. Проснитесь…
– Да перестанете ли вы меня трясти? – Жюльетта говорила надменно и холодно. – Я знала, что вы хотите причинить мне боль, но это уже чересчур.
– Вы проснулись. – Жан-Марка охватило облегчение. Глаза Жюльетты гневно сверкали. Жан-Марк отпустил плечи девушки и отступил. – Матерь Божья, ну и напугали же вы меня!
– Так вам и надо. Я очень сердита. Зачем вы принесли меня сюда?
Жан-Марк от удивления чуть не потерял дар речи.
– Я вас не приносил. Вы во сне встали и вышли на улицу…
– Чушь! Никто не ходит во сне, и, уж конечно, не я.
– Пусть будет по-вашему. Так вы ничего не помните? – Он недоверчиво смотрел на нее.
– А что я должна помнить? Вы, по всей вероятности, вошли в мою комнату и принесли меня сюда с какой-то своей целью. – Жюльетта потрогала свою ночную рубашку и поежилась. – А зачем вы открыли дверь и залили все дождем? Я вся промокла.
– Приношу свои извинения. – Она явно не только ничего не помнила, но и придумывала объяснения, чтобы не вспоминать. – Возможно, вам лучше пойти к себе и переодеться. Я разбужу Мари и велю приготовить чай.
– В этом нет необходимости. Я без труда засну, если вы уже закончили со своими шуточками.
– О, вполне!
Жюльетта повернулась, и ее ночная рубашка заколыхалась в такт ее движениям, когда она стала подниматься по ступенькам.
– Вам когда-нибудь снится аббатство, Жюльетта?
Девушка остановилась, но не обернулась.
– Нет, конечно. Это Катрин снятся дурные сны. А я выбросила из головы все мысли об этих негодяях.
– Понятно. – Жан-Марк провожал взглядом Жюльетту, пока та не исчезла в коридоре.
"Еще ничего не кончено.
Мне надо вернуться в аббатство.
В этот раз я все смогу сделать как надо".
Странные слова для женщины, выбросившей из головы эти воспоминания.
Жан-Марк задул свечи и направился к лестнице. Он знал, что теперь ему совсем не заснуть: прежде мешало растревоженное тело, теперь его ум был заинтригован той загадкой, что поставила перед ним Жюльетта.
* * *
Анна Дюпре кокетливо расположилась на атласной кушетке, аккуратно расправив широкие парчовые юбки.– Кажется, вы пребываете в добром здравии, Рауль. Вы не приезжали повидаться со мной более двух месяцев, и если бы я не услышала о том, как вы заняты, то упрекнула бы вас в пренебрежении мною.
– Я не мог выбраться. Марат считает меня незаменимым.
В своем платье из розовой парчи мать выглядит такой неподражаемо великолепной, как самая знатная герцогиня, а некоторая полнота придает ее высокой фигуре еще более величественный вид, с обожанием подумал Рауль Дюпре. Он смотрел на мать со смешанным чувством почитания и страха. Седеющие волосы Анны Дюпре были уложены по последней моде – год назад Рауль доставил ей служанку. Ее чувственные губы были накрашены в такой ярко-красный цвет, что рот казался кровавым, а чуть левее от верхней губы красовалась мушка в форме сердечка. Анна Дюпре обожала мушки и часто сетовала, что они выходят из моды. Она выжидающе смотрела на сына, в серых глазах блестел интерес. Ее глаза не всегда были добрыми, и тогда Дюпре их боялся. Такого страха он больше ни перед кем не испытывал. Однако сегодня они смотрели ласково.
– Но ведь вы бы оставили Марата и приехали ко мне, если бы я за вами послала?
Дюпре кивнул. Он смотрел на мать, и его переполняло счастье. Никто в мире не мог с ней сравниться.
– Я привез вам подарок, – робко сказал он. – Он принадлежал принцессе. – У него не было уверенности, кому принадлежал кулон, но он знал, что мать будет больше ценить подарок, если поверит, что его когда-то носила особа королевской крови.
Взгляд его матери с готовностью устремился на завернутый в шелк предмет у Дюпре в руке.
– Принцессе де Ламбель? Я слышала, вы отделались от этого товара.
– Нет, другой. – Дюпре радостно смотрел, как его мать разворачивала шелк. Ей теперь было сложнее угодить, порадовать. Прежде он дарил ей дома и слуг, теперь подобные подарки оставляли ее равнодушной, но этой безделушкой он наверняка заработает ее расположение. – Из аббатства Де-ла-Рен.
– Нечестивые шлюхи! – Его мать улыбнулась. – Вы хорошо поработали там, Рауль.
Огромная радость распирала Дюпре.
– Марат очень хвалил меня, – похвастался он матери, – а Дантон поговаривает о том, что сам бы не прочь пользоваться моими услугами. Принимать мне его предложение?
– Я поразмыслю над этим, пока вы будете в Испании. – Анна Дюпре рассматривала цепочку. – Очень мило.
Дюпре опечалился.
– Вам не нравится?
Его мать улыбнулась.
– Я просто дразнила вас. Это великолепный дар. – Она раскрыла объятия. – Идите сюда.
Дюпре бросился через комнату и сел рядом с матерью. Она крепко обняла его и стала ласково укачивать. Рауль закрыл глаза, и его окутала сладкая волна облегчения. Она была довольна им. Все эти долгие месяцы вдали от нее были для него мучительными. Неуверенность в себе делала его жизнь невыносимой. Он не всегда знал, чего мать хочет от него. И ему хотелось бежать и молить, чтобы она ободрила его.
Руки матери гладили его волосы, она приблизила пухлые губы к его уху и спросила нежно:
– Ты скучал обо мне?
Его руки крепче сомкнулись вокруг ее пышного тела. Она знала, что без нее он никогда не чувствовал себя полноценной личностью. И при этом ей доставляло удовольствие всякий раз слышать его рабски-обожающее «да».
– И ты не делал гадких вещей с этими гнусными тварями?
– Нет, – солгал Дюпре. Мать никогда не должна узнать о Камилле. Она не возражала против изнасилования безымянных женщин в аббатстве, однако тотчас осудит его отношения с Камиллой. – Вы знаете, я всегда повинуюсь вам, матушка.
– А разве это не шло вам на пользу? Вы вращаетесь в обществе великих людей, и скоро наступит время, когда вы придете им на смену.
Дюпре довольно кивнул. С тех пор, как он себя помнил, она говорила о его великом будущем. Еще ребенку мать пророчила ему судьбу вождя и старательно готовила его к этому усыпанному розами пути. Но уроки ее были суровыми, порой и жестокими – она перемежала наказание похвалой до тех пор, пока он наконец не стал понимать, что от него требуется. Ему предстояло стать могущественным человеком и сделать свою мать королевой, как она того заслуживала. Ей было не место в этой маленькой деревушке, замужем за невежественным торговцем, его отцом. И обязанностью сына было освободить ее из этой буржуазной тюрьмы. Его отец теперь уже умер, а долг Рауля все еще не был выполнен.
Мать оттолкнула его и снова взглянула на украшение.
– А в медальоне есть портрет?
– В медальоне?
Анна Дюпре недовольно посмотрела на сына.
– Разумеется, это ведь медальон. – Ее пальцы ощупывали золотой кружок. – Не будьте глупым. – Ее раздражала его непонятливость.
Медальон с щелчком раскрылся, и Анна Дюпре критически оглядела портрет.
– Прелестна. Это и есть принцесса?
Рауль тоже взглянул на миниатюру с изображением девушки – той, что мелькнула тогда в колокольне аббатства. Он медленно выпрямился.
– Да, это она.
Портрет был очень похож и мог оказаться полезным. Вернувшись в Париж, он отдаст художнику скопировать миниатюру, а потом повесит портрет на здании ратуши. Дюпре рассеянно поглаживал шрам, оставленный на его горле зубами черноволосой стервы. Эти две девушки были вместе, и если он отыщет ту, что на портрете, то заставит ее сказать, где найти гражданку Справедливость.
– Могу ли я взять его назад нена… – Он почувствовал недовольство матери. В отчаянии Дюпре торопливо продолжал:
– Совсем ненадолго. Я подарю вам…
– Разумеется, Рауль. – Мать поднялась с кушетки. – Конечно, вы можете забрать свой подарок. Вы хотите передарить его кому-нибудь другому? Кого вы цените больше, чем меня? – Она ослепительно улыбнулась. – Возможно, вам лучше уехать сейчас, Рауль. Полагаю, я буду невероятно занята всю эту неделю.
– Нет, я просто подумал об одном деле. – Дюпре вскочил, охваченный паникой. Он почувствовал, как вокруг него смыкается тьма, полная, как в детстве, отвратительных черных тварей. – Простите меня. Вы знаете, как я ждал встречи с вами, как хотел побыть здесь. Я ведь не увижу вас до возвращения из Испании. Не отсылайте меня.
Мать холодно смотрела на него.
– Вы попросите прощения за дерзость.