Страница:
– Нет! – Мадам Симон поспешно кинулась к ребенку и стала осторожно заворачивать его в простыню. – Я просто хотела убедиться в том, что ему не причинили вреда. Это займет всего минуту. Я должна позаботиться о том, чтобы Шарль мог дышать сквозь эту простыню.
– Я не возражаю против того, чтобы подождать… минуту, – любезно согласился Дюпре, следя за тем, как женщина набрасывает одеяло на обмякшее тело мальчика. – Гражданин Робеспьер будет крайне огорчен, если ты повредишь ребенку.
К тому времени, когда Дюпре остановил фургон с бельем за домом Робеспьера, уже стемнело, и из-за густого тумана сады, ниши в стенах и даже дома были едва видны уже на расстоянии нескольких метров. Дюпре слышал возню крыс в сваленном на булыжниках мусоре, но увидел только слабый отсвет их глаз, когда они бросились врассыпную от колес.
Дюпре охватила радость, он неуклюже спрыгнул на землю, привязал вожжи к чугунной ограде сада и захромал к задней стенке фургона. Фургон был завален одеялами и бельем, и Дюпре пришлось с минуту порыться, пока он выудил ящик с Танцующим ветром. Еще до поездки в Тампль Дюпре спрятал его в фургоне. Доставая ящик, он задел рукой простыню, прикрывавшую мальчика, и она соскользнула, открывая светлые волосы Людовика-Карла.
Дюпре выругался сквозь зубы. У него возник соблазн не накрывать мальчишку снова. Густой холодный туман и отвратительная вонь от мусора, валявшегося на булыжниках мостовой, остановили бы всякого, кто отважился бы выйти из теплого дома, поэтому вряд ли фургон мог быть обнаружен. И все же было важно, чтобы никто не нашел тело этого отродья, пока Нана не приведет Дантона с солдатами, чтобы схватиться с Робеспьером. Дюпре поставил ящик на булыжники и осторожно накинул простыню на голову Людовика-Карла, натянул сверху одеяло и еще несколько простыней.
Потом Дюпре поднял ящик и захромал по аллее к улице. Ходьба вверх и вниз по лестницам Тампля была для него страшным испытанием, бедро и нога нестерпимо болели.
Но как ничтожна боль, когда душа поет от радости! Он добился своего! Он победил всех своих врагов, добыл себе видное место при дворе графа Прованского и, возможно, даже бессмертие в самой истории, убив мальчишку, а в руках его, целый и невредимый, Танцующий ветер, которого он отдаст матери.
Дюпре добрался до улицы и, превозмогая боль, подошел к наемному экипажу, ожидавшему его, как он и договорился, за несколько домов от резиденции Робеспьера.
– В Клермон. Это сразу за кордонами. Как только доберемся до деревни, я покажу, куда ехать. – Дюпре открыл дверцу экипажа, поставил в него дубовый ящик, и только потом сам рухнул на сиденье. Экипаж тронулся и покатил по улице.
Он вел себя очень хорошо. Никто не сможет утверждать, что он не вел себя по-настоящему хорошо. Теперь он мог ехать домой к матери за наградой.
– С ним все в порядке? – Катрин в тревоге смотрела на неподвижное тело мальчика. – О боже, какой он бледный! Людовик-Карл открыл глаза и глубоко вдохнул.
– Воняет.
Катрин пыталась рассмеяться, но голос ее еще дрожал от пережитого волнения. Она помогла мальчику сесть прямо в тележке.
– На этих узких улочках всегда плохо пахнет.
– Да нет, воняют эти грязные простыни. – Людовик-Карл сморщил нос от отвращения. – Было ужасно противно лежать всю дорогу от Тампля завернутым в них. Не надо больше фургонов с грязным бельем, Катрин.
– Фургонов таких больше не будет, – согласилась Катрин, обнимая мальчика. – Через две улицы отсюда нас ждет экипаж. – Она помогла ребенку выбраться из тележки. – Ты можешь идти?
– Конечно. Жаль, тебя там не было, ты бы посмотрела, как я все здорово проделал! Это было совсем как одно из мамочкиных театральных представлений. – Людовик-Карл схватился за горло и захрипел, как в мелодраме. – Я запомнил все, что ты велела мне сделать. И так все хорошо получилось, что гражданка Симон решила, что мне и впрямь стало плохо. Вот бы тебе быть рядом.
– Ну уж нет! Я страшно боялась, даже зная, что произойдет. – Катрин накинула свой плащ на плечи мальчика. – Ты и без меня великолепно справился, Людовик-Карл.
– У этой смеси был неприятный вкус. – Людовик-Карл скорчил гримасу. – Что это было?
– Оливковое масло и горькая настойка. Жан-Марк попробовал ее сегодня днем и был совершенно с тобой согласен. – Франсуа надел на голову мальчика треуголку. – Не поднимай голову, чтобы шляпа закрывала тебе лицо. Людовик-Карл потупился и пошел в ногу с ними.
– Я видела, как Дюпре садился в экипаж. Он едет в Клермон, как я вам и говорила. – Нана присоединилась к ним, когда они добрались до конца аллеи. Она тревожно вгляделась в лицо Людовика-Карла. – Выглядит он неплохо.
– Это Нана Сарпелье, Людовик-Карл, – сказал Франсуа. – Мы ей многим обязаны. Это она заменила яд, который собирался дать тебе Дюпре, на оливковое масло и таким образом обманула его.
– Спасибо, мадемуазель, – серьезно сказал Людовик-Карл. – Хотя жаль, что вы не положили в оливковое масло мед вместо горькой настойки.
Нана засмеялась.
– Я решила, пусть лучше вкус будет горьким на случай, если Дюпре что-то заподозрит и вздумает лизнуть эту штуку. На здоровье, ваше величество. Помогать вам было для меня истинной радостью. – Лицо Нана стало жестким. – Все, что я могла сделать, чтобы навредить этому негодяю, доставляло мне удовольствие.
Франсуа пристально взглянул в глаза Нана.
– Какая горячность! Так ли уж ты была честна, утверждая, что иметь дело с Дюпре в эти недели – сущий пустяк?
Нана выдавила из себя улыбку.
– Я же говорила, он не причинил мне вреда. Просто этот негодяй мне не по душе. – Она натянула капюшон, чтобы скрыть лицо. – А теперь везите мальчика в дом месье Радона и дайте мне продолжить работу.
– Вы присоединитесь к нам у месье Радона? – спросила Катрин, беря Людовика-Карла за руку и направляясь вдоль улицы.
– Если смогу. Если же нет, встретимся в кафе «Дю Ша» завтра.
Франсуа не согласился.
– Я хочу, чтобы ты пришла к месье Радону до полуночи, Нана.
– Ох, ладно! – Нана проводила их взглядом, пока они не скрылись за углом, а потом быстро направилась к дому Робеспьера.
Прежде чем колотить обеими руками в дверь, Нана нарочно взлохматила волосы.
– Откройте! – Она забарабанила снова, в ее голосе звучало отчаяние. – Гражданин Робеспьер! Ты должен меня выслушать!
Дверь рывком распахнулась, и на Нана сердито сверкнули ледяные зеленые глаза.
– В чем дело? Неужели человек не имеет права поужинать спокойно?
– Гражданин Робеспьер? – Нана с отчаянием всматривалась в лицо мужчины. – Слава богу, я тебя нашла! Весь Париж любит тебя, гражданин, но никто не знает, где ты живешь. Меня посылали из одного места в другое, пока я чуть с ума не сошла.
Робеспьер выпрямился, словно ощетинившийся дикобраз.
– Есть причины, по которым я запретил, чтобы меня беспокоили все кому не лень. Если у тебя родственника приговорили к гильотине, значит, он виновен. Суд всегда справедлив.
– Я знаю. Поэтому я здесь. Ты сторонник добродетели и справедливости, и я не могла вынести, чтобы тебя сделали жертвой. – Нана взглянула ему в глаза. – Я Нана Сарпелье и пришла сообщить тебе об ужасном заговоре, угрожающем не только республике, но и тебе самому. Ты должен выслушать меня.
Робеспьер с минуту бесстрастно смотрел на Нана. Потом отступил в сторону.
– Проходи, гражданка.
Анна Дюпре вынула золотого Пегаса из ящика и поставила его на стол.
– Ты молодец, Рауль. – Она отступила и вскинула голову, оценивающе оглядывая статуэтку. – Он великолепен.
Дюпре потягивал вино и просто купался в ее удовольствии.
– Однако он не вписывается в эту комнату. Ему место в элегантном салоне.
– Я думал, через несколько дней мы уедем в Вену и отвезем его графу Прованскому.
Анна Дюпре покачала головой.
– Он потребует его для Бурбонов. А я не намерена отдавать его ему.
– Прекрасно, стало быть, мы не скажем ему, что он у нас.
– У нас?
– У вас, – быстро поправился Дюпре. – Он ваш, матушка.
Его мать взглянула на статуэтку и удовлетворенно улыбнулась.
– Да, он мой.
– Но вы поедете со мной в Вену? – взмолился Дюпре. – Граф пожелает оказать мне честь, и я хочу, чтобы вы разделили со мной мою славу. Теперь, когда мальчишка мертв, граф – наследник престола. Вы могли бы править при этом дворе.
– Я могла бы иметь свой собственный двор здесь, в Париже. Граф Прованский мне не нужен. – Она дотронулась до золотого филигранного облака, по которому мчался Пегас. – Они будут драться за приглашение. Разумеется, мне придется искать средство умиротворить Национальный конвент, но я найду способ.
В Дюпре нарастала паника.
– Прекрасно! Если вы не хотите ехать в Вену, мы останемся здесь.
– Нет. – Мать повернулась и посмотрела на него. – Я останусь здесь. А ты отправишься в Вену.
Она отсылала его прочь! На него смотрели ее безжалостные серые глаза. Пухлые губы кривила презрительная усмешка. Сбывался его худший кошмар: он больше не нужен матери. От ужаса Дюпре лишился дара речи.
– Пожалуйста, – запинаясь, пробормотал он. – Вы же знаете, мне без вас не обойтись. Я хочу быть с вами, матушка. Всегда.
– Посмотри на себя. Ты только будешь ставить меня в неловкое положение, а не помогать.
– Нет. – Дюпре упал на колени, едва обратив внимание на резкую боль в ноге. – Вена слишком далеко. Вы же знаете, я не могу выносить, когда я вдали от вас. Умоляю вас, не отталкивайте меня. Сжальтесь. Я просто умру без вас.
Анна Дюпре отвернулась.
– Я надеюсь, что ты уедешь до утра. – И она махнула рукой в сторону арки, ведущей к лестнице. – Прощай, Рауль.
Дюпре с трудом поднялся на ноги. Он не сможет убедить мать. Она отсылала его прочь, и в этот раз она больше не позволит ему приблизиться к ней. Он никогда больше не увидит ее.
– Матушка! – Это был вопль агонии. Анна Дюпре досадливо отмахнулась от сына.
– Не будь гадким мальчишкой, Рауль. Ты знаешь, как бывает, когда ты становишься…
Входная дверь распахнулась.
– Гражданин Дюпре? – В комнату вошел офицер в форме Национальной гвардии, а за ним – четверо солдат. – Тебе придется пройти с нами. Ты арестован.
– По чьему приказу? – Дюпре тупо смотрел на офицера, почти не соображая, что тот говорит. Она отсылает его прочь.
– Как вы смеете врываться в мой дом? – холодно спросила Анна Дюпре. – Что бы ни сделал мой сын, я верная гражданка республики.
– Это будет решать гражданин Робеспьер. Он ждет в экипаже снаружи.
Она больше не позволит ему приблизиться к ней.
– Я не поеду, – заявила Анна Дюпре. – Рауль, скажи ему, что он не может меня заставить…
Но двое солдат уже уводили Дюпре через входную дверь. И мать неохотно последовала за ним прочь из дома к ожидавшему экипажу.
Когда Робеспьер ступил из экипажа на булыжники, бешеная ярость обратила тонкие черты его лица в застывшую ледяную маску.
– Я справедливый человек. Учитывая твои прошлые заслуги перед республикой, даю тебе единственный шанс защищаться, прежде чем вынесу приговор. Ты, Рауль Дюпре, бывший агент Марата?
– Да, – тупо отозвался Рауль.
Он никогда больше не увидит ее.
– И ты составил заговор с целью освободить Людовика-Карла и оставить улики у моего дома, чтобы во всем обвинили меня?
– Освободить? Нет, я убил его.
– Ложь. Мы знаем, ты тайком вывез его из города и теперь он уже находится на пути в Гавр. – Робеспьер вынул бумагу, показавшуюся Дюпре знакомой. – Ты станешь отрицать, что дал гражданке Симон это предписание с моей подделанной подписью и приказом передать мальчика на твое попечение?
– Я убил его. Он лежит в фургоне с грязным бельем в аллее за твоим домом.
– Твоя девка рассказала мне, как ты тайком, вывез мальчика из Тампля, но в фургоне никакого тела найдено не было. – Рука Робеспьера крепче сжала бумагу. – Где мальчишка?
– Он мертв.
– Ты рассчитываешь уничтожить меня, связав с монархистами, которые пытаются освободить мальчишку, но тебе это не удастся. – Робеспьер пронзительно завизжал:
– Слышишь? Тебе это не удастся! Я сегодня же отправлю тебя на гильотину! – Он указал на запряженную лошадью тележку, выезжавшую из тумана. – Эта тележка и отвезет тебя на гильотину. Почему ты молчишь? Считаешь, я не обладаю достаточной властью, чтобы приговорить тебя без суда?
Зачем Робеспьер так кричит? Неужели он не понимает, что это больше не имеет никакого значения!
– Нет, я знаю, что у тебя есть такая власть.
– Я отрублю тебе голову и велю бросить в братскую могилу с другими предателями, стремящимися уничтожить меня!
– Гражданин Робеспьер, могу я вернуться в дом? – вежливо поинтересовалась Анна Дюпре. – Сегодня очень холодно, и все это меня совершенно не касается. Я всего лишь мать Рауля. За эти годы я почти не видела его, пока он не явился сегодня вечером ко мне, умоляя спрятать его. Естественно, я собиралась отказать, когда ваш солдат…
– Ты его мать? – перебил Робеспьер, переводя взгляд на ее лицо. – Да, девка Дюпре упоминала и твое имя. Я нахожу странным, что он прибежал к тебе после этой измены, если ты в ней не участвовала.
– Я же сказала: он хотел, чтобы я его спрятала. Несмотря на его недостатки, я всегда была любящей матерью.
Смерть.
– Это так, Дюпре?
Общая могила.
Анна Дюпре нервно прокашлялась.
– Скажи ему правду, Рауль.
Вместе.
Она была испугана. Он должен спасти ее. Его долг – служить ей и спасти ее.
И вдруг молнией сверкнуло озарение, да с такой силой, что заполнило весь мир. Мать шагнула к нему.
– Почему ты молчишь? Скажи гражданину Робеспьеру, что я невиновна.
И как это он раньше не понял? – недоумевал Дюпре. Она же годами твердила ему это снова и снова. Она стояла перед ним на коленях и говорила, чего хочет, чего они оба хотят.
И теперь наконец он может дать ей это.
– Я не могу сказать ему этого, матушка. Это не правда.
Глаза Анны Дюпре вылезли из орбит.
– Рауль!
Дюпре повернулся к Робеспьеру:
– Разумеется, моя мать все знала. Она руководит мной во всем, что я делаю.
– Рауль!
Дюпре обернулся к матери и любовно улыбнулся ей.
– Все будет хорошо, матушка! Не бойтесь. Вспомните, о чем вы меня молили? – Его голос вдруг стал высоким и жеманным. – «Обещай мне, что мы всегда будем вместе, Рауль». Вот о чем вы всегда просили меня. Теперь это может сбыться. Теперь мы будем вместе. Всегда.
Дюпре слабо слышал крик матери, когда солдаты уводили их к тележке, остановившейся за экипажем Робеспьера. Бедная матушка! Она еще не поняла, но потом поймет.
По-прежнему со счастливой улыбкой Дюпре забрался в тележку и стал ждать, когда к нему приведут его мать.
Нана отвернулась от гильотины и быстро прошла через редкую толпу, собравшуюся на площади Революции. Поскольку в последние месяцы гильотина работала днем и ночью, обезглавливание стало слишком обычным зрелищем, чтобы собирать много зрителей. Если жертва не была какой-нибудь знаменитостью или высокого дворянского рода, работа палача проходила буквально незамеченной, не считая небольшой группы зевак, проявлявших к таким зрелищам нездоровый интерес, и фанатиков.
Нана быстро пошла по улице, плотнее кутаясь в плащ, и вскоре гильотина и ее немногие приверженцы исчезли в тумане за ее спиной. Ей необходимо было стать свидетельницей казни Дюпре, чтобы освободиться от того страха и уродства, которые он внес в ее жизнь и которые, казалось, разъели всю ее душу. Но то, что сейчас она увидела, только усилило ее ощущение ужаса.
Нана сомневалась, сможет ли она когда-нибудь забыть радостную любящую улыбку Дюпре, когда обезглавили Анну Дюпре.
– Дюпре? – спросил Франсуа, как только Нана вошла в маленький домик месье Радона на правом берегу Сены.
– Гильотинирован.
– Ты уверена?
– Я наблюдала за этим. – Нана обернулась к мальчику, сидевшему на диване рядом с Катрин. – Ты готов к путешествию, Людовик-Карл?
– О да, все это так интересно! – Голубые глаза ребенка блестели от возбуждения, и он положил голову на плечо Катрин. – Катрин говорит, что я должен ехать в Америку, но она не уверена, остались ли еще в Чарлстоне дикари.
– Ну, если их уже не осталось, я думаю, что Жюльетта найдет для тебя что-нибудь не менее интересное. Она может даже сама отправиться на поиски дикарей, чтобы написать их, – ласково улыбнулась ему Катрин. – У тебя там будет хорошая жизнь, Людовик-Карл.
– Жаль, что ты не едешь со мной, – прошептал мальчик. – Я буду скучать по тебе, Катрин.
– Может быть, ты когда-нибудь сможешь вернуться во Францию. – Катрин поцеловала ребенка в лоб. – Или, возможно, я приеду в Чарлстон навестить тебя.
– Но не сейчас?
– Есть еще много людей, которым Франсуа должен помочь. Наше место здесь, Людовик-Карл. – Катрин ощутила прилив болезненной жалости к мальчику. Стоило ему к кому-то привязаться, как его тут же отрывали. – Поверь мне, ты полюбишь Жюльетту и Жан-Марка.
Людовик-Карл долго молчал.
– Я хотел познакомиться с Мишелем.
– Когда-нибудь. – Катрин с минуту поразмыслила. – Ты можешь писать ему. Мишель с огромным удовольствием будет получать письма из-за океана.
– А он станет со мной переписываться?
– Уверена, что станет. Но тебе надо будет очень осторожно выбирать слова.
– К этому я привык. – Лицо Людовика-Карла осветилось. – Письма…
В дом вошел Жан-Марк, и его взгляд тут же устремился к лицу Франсуа.
– Все благополучно?
Франсуа показал на мальчика.
– Все хорошо.
Жан-Марк улыбнулся Людовику-Карлу.
– Я Жан-Марк Андреас. Счастлив с тобой познакомиться.
– Месье Андреас. – Людовик-Карл церемонно наклонил голову. – Очень любезно с вашей стороны, что вы нам помогаете.
Жан-Марк несколько удивился чопорному поведению мальчика и обернулся к Нана.
– Дюпре не намекал вам на то, что он намеревался сделать с Жюльеттой?
Нана обиделась.
– Конечно, нет. Неужели вы думаете, что я позволила бы ей попасть в ловушку? Что за…
– Подождите. – Жан-Марк поднял руку. – Я вас не обвиняю. По-моему, вы справились великолепно. Мы просто не ожидали, что он нанесет удар сегодня. Мы считали, что он вначале закончит дело в Тампле. – Он помедлил. – Жюльетта на улице, прощается с Мари и Робером. Они едут в фургоне с кое-какими нашими пожитками в Вазаро. Насколько я понимаю, вы едете с ними.
– Что? – Глаза Нана округлились от удивления. – Я никуда не собираюсь ехать. Нет, ни в коем случае. Я не хочу покидать Париж.
– Здесь сейчас для тебя небезопасно, – спокойно произнес Франсуа. – Робеспьер ударится в панику, не обнаружив мальчика в Гавре. Сегодня он тебя отпустил, но завтра он с новой силой примется трясти всех, кто мог принимать участие в побеге мальчика. Я уверен, он уже послал своих людей в Тампль арестовать Пирара, и тебя в кафе «Дю Ша» может ожидать отряд Национальной гвардии.
– И прекрасно, тогда они заберут этого мерзавца Раймона. В эти последние недели я едва могла выносить его, – проворчала Нана. – Господи, но я же терпеть не могу деревню! Может быть, я поеду в Марсель? Не Париж, но по крайней мере там хоть будут люди.
– Это ненадолго, – сказала Катрин. – И Вазаро вам может понравиться больше, чем вы думаете. Когда вам ничего не будет здесь грозить и вы сможете вернуться, мы сразу пошлем за вами.
Нана устало пожала плечами и повернулась к двери.
– Отлично. Наверное, это не имеет значения. – И она ушла.
– Она не так активно возражала, как я ожидал, – нахмурился Франсуа. – И вид у нее нездоровый.
– А как, по-твоему, она должна выглядеть? В течение последних недель ей пришлось вынести всю силу злобы Дюпре, – заметил Жан-Марк.
Франсуа объяснил:
– Но она сказала, что он не причинил ей вреда.
– Не следовало нам ей верить, – сказала Катрин. Нана так много сделала для них. Франсуа рассказал Катрин, как Нана заподозрила, что Раймон Жордано и есть предатель в их группе, и связалась с графом Прованским якобы для того, чтобы выступить в роли союзницы Раймона и тем самым доказать его вину. Когда появился Дюпре, Нана настояла на том, чтобы именно ей поручили обратить планы Дюпре против него. Что ж, она с этим справилась. Но какой ценой – этого они, наверное, никогда не узнают.
– Дюпре ухитрился навредить нам всем. Почему с ней должно быть по-другому?
– Дюпре мертв, Жан-Марк, – спокойно ответил ему Франсуа. – Нана видела, как его гильотинировали.
– Слава богу! – Губы Жан-Марка сжались. – Мне самому хотелось разрезать его на кусочки сегодня днем, когда я увидел Жюльетту в том шкафу.
– Ты же знаешь, что не мог этого сделать. Нам ни за что не удалось бы вытащить мальчика из Тампля без помощи Дюпре, – сказал Франсуа. – Нана послала записку графу Прованскому о том, что мальчик мертв. Теперь убийцы графа не станут искать его. Робеспьер тоже не сможет организовать всеобщий розыск, потому что у него не будет уверенности в том, имеется ли еще что-нибудь, связывающее его имя с побегом. Это был самый лучший из всех возможных планов, и ты правильно сделал, что изображал мертвеца, пока Дюпре не убрался из квартиры.
– Теперь-то это можно сказать. – В комнату вошла Жюльетта и покаянно улыбнулась возлюбленному. – Но Жан-Марк до смерти напугал меня. Как я могла быть уверена в том, что Дюпре налил ему ту самую настойку, которую подменила Нана? Ты сыграл даже слишком убедительно, Жан-Марк. – И она повернулась к Людовику-Карлу. – Как поживаешь? Меня зовут Жюльетта.
– Привет. – Людовик-Карл ближе придвинулся к Катрин. – Катрин говорит, вы знали мою мамочку.
– И очень хорошо знала, – улыбнулась Жюльетта. – И тебя тоже. Когда-то ты меня очень любил. Конечно, ты был слишком мал, чтобы отличаться хорошим вкусом, но я уверена, что с тех пор я исправилась. Катрин рассказала тебе, как мы собираемся миновать кордоны и уехать из Парижа?
– Да. – Лицо мальчика вдруг осветилось ребячьим восторгом. – Какая блестящая идея!
– Я тоже так считаю. Ты еще узнаешь, что раз за дело взялся Жан-Марк, то все будет в полном порядке. – Жюльетта обернулась к Жан-Марку. – Почему бы тебе не отвести его в сад и не показать это?
Жан-Марк вопросительно посмотрел на мальчика.
Людовик-Карл отодвинулся от Катрин и подошел к Жан-Марку.
– Пожалуйста, мне бы очень хотелось его увидеть.
– Я, пожалуй, тоже пойду, – сказал Франсуа. – Пора разводить огонь.
Катрин кивнула, не сводя глаз с Жюльетты. Спустя минуту мужчины и мальчик вышли через боковую дверь.
В комнате воцарилось молчание. Две женщины смотрели друг на друга.
– Жан-Марк говорит, что, возможно, для нас еще долго будет небезопасно возвращаться сюда, – наконец произнесла Жюльетта. – Жаль, что вы не едете с нами.
Катрин печально улыбнулась.
– Ты же знаешь, что это невозможно.
– Знаю. – Жюльетта сморгнула слезы. – Франсуа намерен спасти всю Францию. Не понимаю, как меня угораздило поощрять твою влюбленность в такой образец добродетели. С человеком, у которого есть идеалы, жить гораздо труднее, чем с повесой вроде Филиппа.
Катрин засмеялась.
– Франсуа вовсе не образец добродетели.
– Тогда кто же он?
– Радость, сила, – мягко произнесла Катрин. – Нежность.
Жюльетта отвела глаза.
– Когда вы вернетесь в Вазаро?
– Когда сделаем все, что можно, чтобы прекратить это безумие. Когда заслужим свой сад.
– Я ошиблась. Это ты стала образцом добродетели. – Жюльетта подошла к подруге. – Теперь я знаю, что мне не следовало оставлять тебя. А теперь вы с Франсуа скорее всего станете мучениками. – Она поморщилась. – Или самыми что ни на есть назойливыми резонерами. И в том, и в другом случае вам явно нужна буду я как разрушитель вашего покоя, вашей размеренной жизни. Или я стану третьим мучеником в вашей борьбе против террора.
Катрин поднялась со стула.
– Жюльетта, перестань нести чепуху и дай мне сказать, как сильно я буду скучать по тебе.
– Ты всегда была чересчур сентиментальной. Я отказываюсь превращать этот разговор в слезливое прощание. Ты же знаешь, это не навсегда. Что такое океан для друзей? Я уверена, мы увидим… – Жюльетта бросилась к Катрин и крепко обняла подругу. Когда она снова заговорила, ее голос звучал хрипло от слез. – Пошли за мной, если будет во мне нужда. Я приду. Я всегда приду к тебе.
– А я всегда приду к тебе. – Горло Катрин, когда она обняла Жюльетту, болезненно сжалось. Столько лет вместе, столько смеха, столько слез! – Поезжай с богом.
Жюльетта засмеялась и отступила.
– Я еду не с богом, а с Жан-Марком, но надеюсь, что милосердный боже тоже пребудет с нами. И с вами, Катрин. До свидания. – Жюльетта быстро пересекла комнату и вышла в дверь, ведущую в сад.
– Я не возражаю против того, чтобы подождать… минуту, – любезно согласился Дюпре, следя за тем, как женщина набрасывает одеяло на обмякшее тело мальчика. – Гражданин Робеспьер будет крайне огорчен, если ты повредишь ребенку.
18 часов 15 минут
К тому времени, когда Дюпре остановил фургон с бельем за домом Робеспьера, уже стемнело, и из-за густого тумана сады, ниши в стенах и даже дома были едва видны уже на расстоянии нескольких метров. Дюпре слышал возню крыс в сваленном на булыжниках мусоре, но увидел только слабый отсвет их глаз, когда они бросились врассыпную от колес.
Дюпре охватила радость, он неуклюже спрыгнул на землю, привязал вожжи к чугунной ограде сада и захромал к задней стенке фургона. Фургон был завален одеялами и бельем, и Дюпре пришлось с минуту порыться, пока он выудил ящик с Танцующим ветром. Еще до поездки в Тампль Дюпре спрятал его в фургоне. Доставая ящик, он задел рукой простыню, прикрывавшую мальчика, и она соскользнула, открывая светлые волосы Людовика-Карла.
Дюпре выругался сквозь зубы. У него возник соблазн не накрывать мальчишку снова. Густой холодный туман и отвратительная вонь от мусора, валявшегося на булыжниках мостовой, остановили бы всякого, кто отважился бы выйти из теплого дома, поэтому вряд ли фургон мог быть обнаружен. И все же было важно, чтобы никто не нашел тело этого отродья, пока Нана не приведет Дантона с солдатами, чтобы схватиться с Робеспьером. Дюпре поставил ящик на булыжники и осторожно накинул простыню на голову Людовика-Карла, натянул сверху одеяло и еще несколько простыней.
Потом Дюпре поднял ящик и захромал по аллее к улице. Ходьба вверх и вниз по лестницам Тампля была для него страшным испытанием, бедро и нога нестерпимо болели.
Но как ничтожна боль, когда душа поет от радости! Он добился своего! Он победил всех своих врагов, добыл себе видное место при дворе графа Прованского и, возможно, даже бессмертие в самой истории, убив мальчишку, а в руках его, целый и невредимый, Танцующий ветер, которого он отдаст матери.
Дюпре добрался до улицы и, превозмогая боль, подошел к наемному экипажу, ожидавшему его, как он и договорился, за несколько домов от резиденции Робеспьера.
– В Клермон. Это сразу за кордонами. Как только доберемся до деревни, я покажу, куда ехать. – Дюпре открыл дверцу экипажа, поставил в него дубовый ящик, и только потом сам рухнул на сиденье. Экипаж тронулся и покатил по улице.
Он вел себя очень хорошо. Никто не сможет утверждать, что он не вел себя по-настоящему хорошо. Теперь он мог ехать домой к матери за наградой.
* * *
– Скорее, Катрин. – Франсуа быстро выскользнул из тени алькова боковой двери дома, расположенного напротив резиденции Робеспьера. Он подбежал к фургону и в следующую минуту развернул кокон из простыней и одеял, в которые был закутан Людовик-Карл.– С ним все в порядке? – Катрин в тревоге смотрела на неподвижное тело мальчика. – О боже, какой он бледный! Людовик-Карл открыл глаза и глубоко вдохнул.
– Воняет.
Катрин пыталась рассмеяться, но голос ее еще дрожал от пережитого волнения. Она помогла мальчику сесть прямо в тележке.
– На этих узких улочках всегда плохо пахнет.
– Да нет, воняют эти грязные простыни. – Людовик-Карл сморщил нос от отвращения. – Было ужасно противно лежать всю дорогу от Тампля завернутым в них. Не надо больше фургонов с грязным бельем, Катрин.
– Фургонов таких больше не будет, – согласилась Катрин, обнимая мальчика. – Через две улицы отсюда нас ждет экипаж. – Она помогла ребенку выбраться из тележки. – Ты можешь идти?
– Конечно. Жаль, тебя там не было, ты бы посмотрела, как я все здорово проделал! Это было совсем как одно из мамочкиных театральных представлений. – Людовик-Карл схватился за горло и захрипел, как в мелодраме. – Я запомнил все, что ты велела мне сделать. И так все хорошо получилось, что гражданка Симон решила, что мне и впрямь стало плохо. Вот бы тебе быть рядом.
– Ну уж нет! Я страшно боялась, даже зная, что произойдет. – Катрин накинула свой плащ на плечи мальчика. – Ты и без меня великолепно справился, Людовик-Карл.
– У этой смеси был неприятный вкус. – Людовик-Карл скорчил гримасу. – Что это было?
– Оливковое масло и горькая настойка. Жан-Марк попробовал ее сегодня днем и был совершенно с тобой согласен. – Франсуа надел на голову мальчика треуголку. – Не поднимай голову, чтобы шляпа закрывала тебе лицо. Людовик-Карл потупился и пошел в ногу с ними.
– Я видела, как Дюпре садился в экипаж. Он едет в Клермон, как я вам и говорила. – Нана присоединилась к ним, когда они добрались до конца аллеи. Она тревожно вгляделась в лицо Людовика-Карла. – Выглядит он неплохо.
– Это Нана Сарпелье, Людовик-Карл, – сказал Франсуа. – Мы ей многим обязаны. Это она заменила яд, который собирался дать тебе Дюпре, на оливковое масло и таким образом обманула его.
– Спасибо, мадемуазель, – серьезно сказал Людовик-Карл. – Хотя жаль, что вы не положили в оливковое масло мед вместо горькой настойки.
Нана засмеялась.
– Я решила, пусть лучше вкус будет горьким на случай, если Дюпре что-то заподозрит и вздумает лизнуть эту штуку. На здоровье, ваше величество. Помогать вам было для меня истинной радостью. – Лицо Нана стало жестким. – Все, что я могла сделать, чтобы навредить этому негодяю, доставляло мне удовольствие.
Франсуа пристально взглянул в глаза Нана.
– Какая горячность! Так ли уж ты была честна, утверждая, что иметь дело с Дюпре в эти недели – сущий пустяк?
Нана выдавила из себя улыбку.
– Я же говорила, он не причинил мне вреда. Просто этот негодяй мне не по душе. – Она натянула капюшон, чтобы скрыть лицо. – А теперь везите мальчика в дом месье Радона и дайте мне продолжить работу.
– Вы присоединитесь к нам у месье Радона? – спросила Катрин, беря Людовика-Карла за руку и направляясь вдоль улицы.
– Если смогу. Если же нет, встретимся в кафе «Дю Ша» завтра.
Франсуа не согласился.
– Я хочу, чтобы ты пришла к месье Радону до полуночи, Нана.
– Ох, ладно! – Нана проводила их взглядом, пока они не скрылись за углом, а потом быстро направилась к дому Робеспьера.
Прежде чем колотить обеими руками в дверь, Нана нарочно взлохматила волосы.
– Откройте! – Она забарабанила снова, в ее голосе звучало отчаяние. – Гражданин Робеспьер! Ты должен меня выслушать!
Дверь рывком распахнулась, и на Нана сердито сверкнули ледяные зеленые глаза.
– В чем дело? Неужели человек не имеет права поужинать спокойно?
– Гражданин Робеспьер? – Нана с отчаянием всматривалась в лицо мужчины. – Слава богу, я тебя нашла! Весь Париж любит тебя, гражданин, но никто не знает, где ты живешь. Меня посылали из одного места в другое, пока я чуть с ума не сошла.
Робеспьер выпрямился, словно ощетинившийся дикобраз.
– Есть причины, по которым я запретил, чтобы меня беспокоили все кому не лень. Если у тебя родственника приговорили к гильотине, значит, он виновен. Суд всегда справедлив.
– Я знаю. Поэтому я здесь. Ты сторонник добродетели и справедливости, и я не могла вынести, чтобы тебя сделали жертвой. – Нана взглянула ему в глаза. – Я Нана Сарпелье и пришла сообщить тебе об ужасном заговоре, угрожающем не только республике, но и тебе самому. Ты должен выслушать меня.
Робеспьер с минуту бесстрастно смотрел на Нана. Потом отступил в сторону.
– Проходи, гражданка.
20 часов 10 минут
Анна Дюпре вынула золотого Пегаса из ящика и поставила его на стол.
– Ты молодец, Рауль. – Она отступила и вскинула голову, оценивающе оглядывая статуэтку. – Он великолепен.
Дюпре потягивал вино и просто купался в ее удовольствии.
– Однако он не вписывается в эту комнату. Ему место в элегантном салоне.
– Я думал, через несколько дней мы уедем в Вену и отвезем его графу Прованскому.
Анна Дюпре покачала головой.
– Он потребует его для Бурбонов. А я не намерена отдавать его ему.
– Прекрасно, стало быть, мы не скажем ему, что он у нас.
– У нас?
– У вас, – быстро поправился Дюпре. – Он ваш, матушка.
Его мать взглянула на статуэтку и удовлетворенно улыбнулась.
– Да, он мой.
– Но вы поедете со мной в Вену? – взмолился Дюпре. – Граф пожелает оказать мне честь, и я хочу, чтобы вы разделили со мной мою славу. Теперь, когда мальчишка мертв, граф – наследник престола. Вы могли бы править при этом дворе.
– Я могла бы иметь свой собственный двор здесь, в Париже. Граф Прованский мне не нужен. – Она дотронулась до золотого филигранного облака, по которому мчался Пегас. – Они будут драться за приглашение. Разумеется, мне придется искать средство умиротворить Национальный конвент, но я найду способ.
В Дюпре нарастала паника.
– Прекрасно! Если вы не хотите ехать в Вену, мы останемся здесь.
– Нет. – Мать повернулась и посмотрела на него. – Я останусь здесь. А ты отправишься в Вену.
Она отсылала его прочь! На него смотрели ее безжалостные серые глаза. Пухлые губы кривила презрительная усмешка. Сбывался его худший кошмар: он больше не нужен матери. От ужаса Дюпре лишился дара речи.
– Пожалуйста, – запинаясь, пробормотал он. – Вы же знаете, мне без вас не обойтись. Я хочу быть с вами, матушка. Всегда.
– Посмотри на себя. Ты только будешь ставить меня в неловкое положение, а не помогать.
– Нет. – Дюпре упал на колени, едва обратив внимание на резкую боль в ноге. – Вена слишком далеко. Вы же знаете, я не могу выносить, когда я вдали от вас. Умоляю вас, не отталкивайте меня. Сжальтесь. Я просто умру без вас.
Анна Дюпре отвернулась.
– Я надеюсь, что ты уедешь до утра. – И она махнула рукой в сторону арки, ведущей к лестнице. – Прощай, Рауль.
Дюпре с трудом поднялся на ноги. Он не сможет убедить мать. Она отсылала его прочь, и в этот раз она больше не позволит ему приблизиться к ней. Он никогда больше не увидит ее.
– Матушка! – Это был вопль агонии. Анна Дюпре досадливо отмахнулась от сына.
– Не будь гадким мальчишкой, Рауль. Ты знаешь, как бывает, когда ты становишься…
Входная дверь распахнулась.
– Гражданин Дюпре? – В комнату вошел офицер в форме Национальной гвардии, а за ним – четверо солдат. – Тебе придется пройти с нами. Ты арестован.
– По чьему приказу? – Дюпре тупо смотрел на офицера, почти не соображая, что тот говорит. Она отсылает его прочь.
– Как вы смеете врываться в мой дом? – холодно спросила Анна Дюпре. – Что бы ни сделал мой сын, я верная гражданка республики.
– Это будет решать гражданин Робеспьер. Он ждет в экипаже снаружи.
Она больше не позволит ему приблизиться к ней.
– Я не поеду, – заявила Анна Дюпре. – Рауль, скажи ему, что он не может меня заставить…
Но двое солдат уже уводили Дюпре через входную дверь. И мать неохотно последовала за ним прочь из дома к ожидавшему экипажу.
Когда Робеспьер ступил из экипажа на булыжники, бешеная ярость обратила тонкие черты его лица в застывшую ледяную маску.
– Я справедливый человек. Учитывая твои прошлые заслуги перед республикой, даю тебе единственный шанс защищаться, прежде чем вынесу приговор. Ты, Рауль Дюпре, бывший агент Марата?
– Да, – тупо отозвался Рауль.
Он никогда больше не увидит ее.
– И ты составил заговор с целью освободить Людовика-Карла и оставить улики у моего дома, чтобы во всем обвинили меня?
– Освободить? Нет, я убил его.
– Ложь. Мы знаем, ты тайком вывез его из города и теперь он уже находится на пути в Гавр. – Робеспьер вынул бумагу, показавшуюся Дюпре знакомой. – Ты станешь отрицать, что дал гражданке Симон это предписание с моей подделанной подписью и приказом передать мальчика на твое попечение?
– Я убил его. Он лежит в фургоне с грязным бельем в аллее за твоим домом.
– Твоя девка рассказала мне, как ты тайком, вывез мальчика из Тампля, но в фургоне никакого тела найдено не было. – Рука Робеспьера крепче сжала бумагу. – Где мальчишка?
– Он мертв.
– Ты рассчитываешь уничтожить меня, связав с монархистами, которые пытаются освободить мальчишку, но тебе это не удастся. – Робеспьер пронзительно завизжал:
– Слышишь? Тебе это не удастся! Я сегодня же отправлю тебя на гильотину! – Он указал на запряженную лошадью тележку, выезжавшую из тумана. – Эта тележка и отвезет тебя на гильотину. Почему ты молчишь? Считаешь, я не обладаю достаточной властью, чтобы приговорить тебя без суда?
Зачем Робеспьер так кричит? Неужели он не понимает, что это больше не имеет никакого значения!
– Нет, я знаю, что у тебя есть такая власть.
– Я отрублю тебе голову и велю бросить в братскую могилу с другими предателями, стремящимися уничтожить меня!
– Гражданин Робеспьер, могу я вернуться в дом? – вежливо поинтересовалась Анна Дюпре. – Сегодня очень холодно, и все это меня совершенно не касается. Я всего лишь мать Рауля. За эти годы я почти не видела его, пока он не явился сегодня вечером ко мне, умоляя спрятать его. Естественно, я собиралась отказать, когда ваш солдат…
– Ты его мать? – перебил Робеспьер, переводя взгляд на ее лицо. – Да, девка Дюпре упоминала и твое имя. Я нахожу странным, что он прибежал к тебе после этой измены, если ты в ней не участвовала.
– Я же сказала: он хотел, чтобы я его спрятала. Несмотря на его недостатки, я всегда была любящей матерью.
Смерть.
– Это так, Дюпре?
Общая могила.
Анна Дюпре нервно прокашлялась.
– Скажи ему правду, Рауль.
Вместе.
Она была испугана. Он должен спасти ее. Его долг – служить ей и спасти ее.
И вдруг молнией сверкнуло озарение, да с такой силой, что заполнило весь мир. Мать шагнула к нему.
– Почему ты молчишь? Скажи гражданину Робеспьеру, что я невиновна.
И как это он раньше не понял? – недоумевал Дюпре. Она же годами твердила ему это снова и снова. Она стояла перед ним на коленях и говорила, чего хочет, чего они оба хотят.
И теперь наконец он может дать ей это.
– Я не могу сказать ему этого, матушка. Это не правда.
Глаза Анны Дюпре вылезли из орбит.
– Рауль!
Дюпре повернулся к Робеспьеру:
– Разумеется, моя мать все знала. Она руководит мной во всем, что я делаю.
– Рауль!
Дюпре обернулся к матери и любовно улыбнулся ей.
– Все будет хорошо, матушка! Не бойтесь. Вспомните, о чем вы меня молили? – Его голос вдруг стал высоким и жеманным. – «Обещай мне, что мы всегда будем вместе, Рауль». Вот о чем вы всегда просили меня. Теперь это может сбыться. Теперь мы будем вместе. Всегда.
Дюпре слабо слышал крик матери, когда солдаты уводили их к тележке, остановившейся за экипажем Робеспьера. Бедная матушка! Она еще не поняла, но потом поймет.
По-прежнему со счастливой улыбкой Дюпре забрался в тележку и стал ждать, когда к нему приведут его мать.
22 часа 47 минут
Нана отвернулась от гильотины и быстро прошла через редкую толпу, собравшуюся на площади Революции. Поскольку в последние месяцы гильотина работала днем и ночью, обезглавливание стало слишком обычным зрелищем, чтобы собирать много зрителей. Если жертва не была какой-нибудь знаменитостью или высокого дворянского рода, работа палача проходила буквально незамеченной, не считая небольшой группы зевак, проявлявших к таким зрелищам нездоровый интерес, и фанатиков.
Нана быстро пошла по улице, плотнее кутаясь в плащ, и вскоре гильотина и ее немногие приверженцы исчезли в тумане за ее спиной. Ей необходимо было стать свидетельницей казни Дюпре, чтобы освободиться от того страха и уродства, которые он внес в ее жизнь и которые, казалось, разъели всю ее душу. Но то, что сейчас она увидела, только усилило ее ощущение ужаса.
Нана сомневалась, сможет ли она когда-нибудь забыть радостную любящую улыбку Дюпре, когда обезглавили Анну Дюпре.
23 часа 55 минут
– Дюпре? – спросил Франсуа, как только Нана вошла в маленький домик месье Радона на правом берегу Сены.
– Гильотинирован.
– Ты уверена?
– Я наблюдала за этим. – Нана обернулась к мальчику, сидевшему на диване рядом с Катрин. – Ты готов к путешествию, Людовик-Карл?
– О да, все это так интересно! – Голубые глаза ребенка блестели от возбуждения, и он положил голову на плечо Катрин. – Катрин говорит, что я должен ехать в Америку, но она не уверена, остались ли еще в Чарлстоне дикари.
– Ну, если их уже не осталось, я думаю, что Жюльетта найдет для тебя что-нибудь не менее интересное. Она может даже сама отправиться на поиски дикарей, чтобы написать их, – ласково улыбнулась ему Катрин. – У тебя там будет хорошая жизнь, Людовик-Карл.
– Жаль, что ты не едешь со мной, – прошептал мальчик. – Я буду скучать по тебе, Катрин.
– Может быть, ты когда-нибудь сможешь вернуться во Францию. – Катрин поцеловала ребенка в лоб. – Или, возможно, я приеду в Чарлстон навестить тебя.
– Но не сейчас?
– Есть еще много людей, которым Франсуа должен помочь. Наше место здесь, Людовик-Карл. – Катрин ощутила прилив болезненной жалости к мальчику. Стоило ему к кому-то привязаться, как его тут же отрывали. – Поверь мне, ты полюбишь Жюльетту и Жан-Марка.
Людовик-Карл долго молчал.
– Я хотел познакомиться с Мишелем.
– Когда-нибудь. – Катрин с минуту поразмыслила. – Ты можешь писать ему. Мишель с огромным удовольствием будет получать письма из-за океана.
– А он станет со мной переписываться?
– Уверена, что станет. Но тебе надо будет очень осторожно выбирать слова.
– К этому я привык. – Лицо Людовика-Карла осветилось. – Письма…
В дом вошел Жан-Марк, и его взгляд тут же устремился к лицу Франсуа.
– Все благополучно?
Франсуа показал на мальчика.
– Все хорошо.
Жан-Марк улыбнулся Людовику-Карлу.
– Я Жан-Марк Андреас. Счастлив с тобой познакомиться.
– Месье Андреас. – Людовик-Карл церемонно наклонил голову. – Очень любезно с вашей стороны, что вы нам помогаете.
Жан-Марк несколько удивился чопорному поведению мальчика и обернулся к Нана.
– Дюпре не намекал вам на то, что он намеревался сделать с Жюльеттой?
Нана обиделась.
– Конечно, нет. Неужели вы думаете, что я позволила бы ей попасть в ловушку? Что за…
– Подождите. – Жан-Марк поднял руку. – Я вас не обвиняю. По-моему, вы справились великолепно. Мы просто не ожидали, что он нанесет удар сегодня. Мы считали, что он вначале закончит дело в Тампле. – Он помедлил. – Жюльетта на улице, прощается с Мари и Робером. Они едут в фургоне с кое-какими нашими пожитками в Вазаро. Насколько я понимаю, вы едете с ними.
– Что? – Глаза Нана округлились от удивления. – Я никуда не собираюсь ехать. Нет, ни в коем случае. Я не хочу покидать Париж.
– Здесь сейчас для тебя небезопасно, – спокойно произнес Франсуа. – Робеспьер ударится в панику, не обнаружив мальчика в Гавре. Сегодня он тебя отпустил, но завтра он с новой силой примется трясти всех, кто мог принимать участие в побеге мальчика. Я уверен, он уже послал своих людей в Тампль арестовать Пирара, и тебя в кафе «Дю Ша» может ожидать отряд Национальной гвардии.
– И прекрасно, тогда они заберут этого мерзавца Раймона. В эти последние недели я едва могла выносить его, – проворчала Нана. – Господи, но я же терпеть не могу деревню! Может быть, я поеду в Марсель? Не Париж, но по крайней мере там хоть будут люди.
– Это ненадолго, – сказала Катрин. – И Вазаро вам может понравиться больше, чем вы думаете. Когда вам ничего не будет здесь грозить и вы сможете вернуться, мы сразу пошлем за вами.
Нана устало пожала плечами и повернулась к двери.
– Отлично. Наверное, это не имеет значения. – И она ушла.
– Она не так активно возражала, как я ожидал, – нахмурился Франсуа. – И вид у нее нездоровый.
– А как, по-твоему, она должна выглядеть? В течение последних недель ей пришлось вынести всю силу злобы Дюпре, – заметил Жан-Марк.
Франсуа объяснил:
– Но она сказала, что он не причинил ей вреда.
– Не следовало нам ей верить, – сказала Катрин. Нана так много сделала для них. Франсуа рассказал Катрин, как Нана заподозрила, что Раймон Жордано и есть предатель в их группе, и связалась с графом Прованским якобы для того, чтобы выступить в роли союзницы Раймона и тем самым доказать его вину. Когда появился Дюпре, Нана настояла на том, чтобы именно ей поручили обратить планы Дюпре против него. Что ж, она с этим справилась. Но какой ценой – этого они, наверное, никогда не узнают.
– Дюпре ухитрился навредить нам всем. Почему с ней должно быть по-другому?
– Дюпре мертв, Жан-Марк, – спокойно ответил ему Франсуа. – Нана видела, как его гильотинировали.
– Слава богу! – Губы Жан-Марка сжались. – Мне самому хотелось разрезать его на кусочки сегодня днем, когда я увидел Жюльетту в том шкафу.
– Ты же знаешь, что не мог этого сделать. Нам ни за что не удалось бы вытащить мальчика из Тампля без помощи Дюпре, – сказал Франсуа. – Нана послала записку графу Прованскому о том, что мальчик мертв. Теперь убийцы графа не станут искать его. Робеспьер тоже не сможет организовать всеобщий розыск, потому что у него не будет уверенности в том, имеется ли еще что-нибудь, связывающее его имя с побегом. Это был самый лучший из всех возможных планов, и ты правильно сделал, что изображал мертвеца, пока Дюпре не убрался из квартиры.
– Теперь-то это можно сказать. – В комнату вошла Жюльетта и покаянно улыбнулась возлюбленному. – Но Жан-Марк до смерти напугал меня. Как я могла быть уверена в том, что Дюпре налил ему ту самую настойку, которую подменила Нана? Ты сыграл даже слишком убедительно, Жан-Марк. – И она повернулась к Людовику-Карлу. – Как поживаешь? Меня зовут Жюльетта.
– Привет. – Людовик-Карл ближе придвинулся к Катрин. – Катрин говорит, вы знали мою мамочку.
– И очень хорошо знала, – улыбнулась Жюльетта. – И тебя тоже. Когда-то ты меня очень любил. Конечно, ты был слишком мал, чтобы отличаться хорошим вкусом, но я уверена, что с тех пор я исправилась. Катрин рассказала тебе, как мы собираемся миновать кордоны и уехать из Парижа?
– Да. – Лицо мальчика вдруг осветилось ребячьим восторгом. – Какая блестящая идея!
– Я тоже так считаю. Ты еще узнаешь, что раз за дело взялся Жан-Марк, то все будет в полном порядке. – Жюльетта обернулась к Жан-Марку. – Почему бы тебе не отвести его в сад и не показать это?
Жан-Марк вопросительно посмотрел на мальчика.
Людовик-Карл отодвинулся от Катрин и подошел к Жан-Марку.
– Пожалуйста, мне бы очень хотелось его увидеть.
– Я, пожалуй, тоже пойду, – сказал Франсуа. – Пора разводить огонь.
Катрин кивнула, не сводя глаз с Жюльетты. Спустя минуту мужчины и мальчик вышли через боковую дверь.
В комнате воцарилось молчание. Две женщины смотрели друг на друга.
– Жан-Марк говорит, что, возможно, для нас еще долго будет небезопасно возвращаться сюда, – наконец произнесла Жюльетта. – Жаль, что вы не едете с нами.
Катрин печально улыбнулась.
– Ты же знаешь, что это невозможно.
– Знаю. – Жюльетта сморгнула слезы. – Франсуа намерен спасти всю Францию. Не понимаю, как меня угораздило поощрять твою влюбленность в такой образец добродетели. С человеком, у которого есть идеалы, жить гораздо труднее, чем с повесой вроде Филиппа.
Катрин засмеялась.
– Франсуа вовсе не образец добродетели.
– Тогда кто же он?
– Радость, сила, – мягко произнесла Катрин. – Нежность.
Жюльетта отвела глаза.
– Когда вы вернетесь в Вазаро?
– Когда сделаем все, что можно, чтобы прекратить это безумие. Когда заслужим свой сад.
– Я ошиблась. Это ты стала образцом добродетели. – Жюльетта подошла к подруге. – Теперь я знаю, что мне не следовало оставлять тебя. А теперь вы с Франсуа скорее всего станете мучениками. – Она поморщилась. – Или самыми что ни на есть назойливыми резонерами. И в том, и в другом случае вам явно нужна буду я как разрушитель вашего покоя, вашей размеренной жизни. Или я стану третьим мучеником в вашей борьбе против террора.
Катрин поднялась со стула.
– Жюльетта, перестань нести чепуху и дай мне сказать, как сильно я буду скучать по тебе.
– Ты всегда была чересчур сентиментальной. Я отказываюсь превращать этот разговор в слезливое прощание. Ты же знаешь, это не навсегда. Что такое океан для друзей? Я уверена, мы увидим… – Жюльетта бросилась к Катрин и крепко обняла подругу. Когда она снова заговорила, ее голос звучал хрипло от слез. – Пошли за мной, если будет во мне нужда. Я приду. Я всегда приду к тебе.
– А я всегда приду к тебе. – Горло Катрин, когда она обняла Жюльетту, болезненно сжалось. Столько лет вместе, столько смеха, столько слез! – Поезжай с богом.
Жюльетта засмеялась и отступила.
– Я еду не с богом, а с Жан-Марком, но надеюсь, что милосердный боже тоже пребудет с нами. И с вами, Катрин. До свидания. – Жюльетта быстро пересекла комнату и вышла в дверь, ведущую в сад.