Джоансен Айрис. В сладостном бреду

   Она с недоумением нахмурилась:
   — Какое отношение имеет знамя к тамплиерам?
   Вэр, чуть прищурившись, внимательно посмотрел ей в лицо.
   — А вы не знаете?
   — Стала бы я тогда спрашивать.
   — Трудно предвидеть, что бы вы стали делать в том или другом случае или как бы вы узнали тайну. Это не… — Вэр резко оборвал себя и устало покачал головой. — Одно я знаю твердо: мы не можем возвращаться в Дандрагон и поведем Кемала в другом направлении, подальше от замка.
   — Куда? — спросил Кадар. — Внутренние районы страны полыхают жаждой крови. И от Кемала, и от тамплиеров одновременно ты не сможешь спрятаться.
   — Есть одно место, где можно скрыться и от тех, и от других. — Вэр встретил его взгляд. — Если ты возьмешься быть нашим проводником. Как это случалось прежде.
   — Прежде? — переспросил Кадар, но, внезапно поняв, тихо свистнул. — Там вы действительно были бы в безопасности и от тех и от других. Но это отнюдь не значит, что вы останетесь в живых. Ты ведь уже был когда-то сам на волосок от того, чтобы навсегда проститься с этой грешной землей. Он не будет рад твоему вторжению снова.
   — У нас нет выбора. Мы должны где-то укрыться, пока я не придумаю другой выход. — Помолчав, он добавил: — Конечно, если ты согласишься отвести нас туда.
   — У меня нет желания быть вновь втянутым в эту трясину. — Он пожал плечами. — Но я никогда не отказываю судьбе, когда она ломится в мою дверь. Полагаю, это слишком невежливо.
   — О чем вы говорите? — нетерпеливо спросила Tea.
   — Кажется, мы собираемся навестить Старца с гор, — ответил ей Кадар.

14

   Они ехали всю ночь и весь следующий день, останавливаясь только, чтобы дать отдых лошадям и напоить их. На закате Вэр придержал своего коня на лесной вырубке, на склоне холма.
   — Мы разобьем здесь лагерь на ночь.
   — Разумно ли? — спросила Селин. — Вы не должны останавливаться из-за нас с Tea. Мы вполне еще можем ехать.
   — Вы стойкие, могучие женщины и можете ехать, но я слишком устал. — Кадар спешился с лошади и обратился к Вэру: — Я видел ручей в миле отсюда, вниз по холму. Вы можете разбивать лагерь, пока я напою лошадей и стреножу их. — Вэр кивнул, спускаясь на землю, затем снял с седла Tea.
   — Я пойду с вами, — Селин взяла свою лошадь под уздцы и поспешила вниз по склону вслед за Кадаром.
   Откуда у Селин брались силы после этих двух дней без отдыха, устало удивилась Tea.
   Она повернулась к Вэру и повторила вопрос Селин:
   — Разумно ли останавливаться?
   — Это лучше, чем загнать себя и лошадей до смерти. Кемал тоже вынужден отдыхать и есть. Мы тронемся в путь рано утром.
   — Мы не видели никаких примет погони. Вы уверены, что он преследует нас?
   — Конечно. Он должен восстановить поруганную честь, прежде чем вновь осмелится предстать пред ясные очи Саладина. — Он отвернулся. — Сядьте. Я разожгу костер, и скоро будет готова еда.
   Она без сил опустилась на землю. Каждая мышца ее тела болела и ныла, она почти теряла сознание от усталости. Просиживая все дни над вышиванием, она совсем не была готова к такого рода физическим испытаниям.
   Позже, после того как они поели, она почувствовала себя немного лучше, но все еще не могла говорить от усталости.
   Состояние Селин было не намного лучше. Ее энергия или, быть может, стремление казаться бодрой и сильной быстро иссякла. Она первая легла, завернувшись в одеяло, и моментально уснула.
   Кадар улыбнулся.
   — Хорошо, что ее свалил сон. Иначе она бы настаивала, чтобы ее включили в очередь на дежурство. — Он встал и потянулся. — Я пойду первым, — сказал он Вэру. — Сменишь меня в полночь.
   Вэр кивнул.
   Tea смотрела вслед Кадару, тот шел вверх по тропе, к самой верхней точке, откуда хорошо проглядывалась лежащая внизу долина.
   — Он очень тих, что совсем на него не похоже.
   — Да. — Вэр сжал губы. — Будь другой путь, я никогда не попросил бы его вернуться к Старцу. Это для него слишком опасно.
   — Более, чем для нас? Он рассказывал мне, что жил с ассасинами.
   — Но он порвал с Синаном и как-то раз признался, что скорее предпочел бы укус скорпиона, чем возвращение в этот замкнутый круг. — Он кивнул. — Я не могу винить его. Лучше скорпион, чем змея.
   — Синан напоминает вам змею?
   Он пожал плечами.
   — По его смертоносности, пожалуй. Но змею можно убить. Мне всегда было любопытно… — Он опять пожал плечами. — Не обращайте на меня внимания. Я попал в Майсеф, крепость Синана, очень больным. Из-за лихорадки мне привиделись странные вещи.
   — И когда же мы доберемся до этих змеиных гор?
   — Мы подъедем к подножию Нозаири завтра к вечеру. Признаться, я удивлен, что вы не спорите со мной по поводу того, что мы направляемся в Майсеф.
   — Разумеется, я вам не возражаю. Вы бы никогда не потянули нас в змеиное гнездо, если бы представился выбор. Не понимаю, почему вы упорно настаиваете на том, что я не в состоянии рассуждать здраво.
   — Вы женщина. А я не привык, чтобы они вообще рассуждали.
   Tea мгновенно ощетинилась.
   — Вам просто всегда было некогда, да и неинтересно знать их мысли, вас слишком занимали их тела, чтобы обращать внимание на что-либо другое.
   — Может быть, и так. — Он помолчал. — Но моя мать не походила на вас. Она пела нежные песни, смеялась и всегда склоняла голову перед волей отца. Я никогда не замечал, чтобы она о чем-нибудь серьезно думала.
   — Но я не похожа на вашу мать. И не жаждала быть такой же.
   — Я не говорил, что хотел бы видеть вас такой. Я просто сказал вам, что не привык к женщинам, способным рассуждать. — Он подумал немного. — Полагаю, если бы вы оказались не способны думать, мне бы этого в вас не хватало.
   — Поразительно!
   — Но без вашего язвительного язычка я бы обошелся. — И он добавил еле слышно: — Я не враг вам. У вас нет причин отталкивать меня.
   Он не прав! У нее очень веские причины держать его на расстоянии.
   — Я отношусь к вам, как к врагу, потому что вы вели себя так. Вы отняли у меня два года моей жизни.
   — И все эти два года я посвятил тому, чтобы обеспечить вам безопасность.
   — И вы ожидаете моей благодарности?
   — Нет, — вздохнул он устало. — Я знал, когда вез вас в Эль Санан, что вы не простите меня.
   — И вы правы, не прощу. — Она посмотрела на огонь. — И когда минует опасность со стороны Кемала, мы с вами разойдемся. Я не позволю вам заключать меня в новую тюрьму.
   — Кемал — это наименьшая беда, с которой вы можете встретиться. Тамплиеры теперь никогда не перестанут охотиться за вами. — И он выпалил с неожиданной силой: — Великий Боже, не кто иной, как Ваден, теперь убедился, что вы представляете собой опасность! Зачем вообще вы рассказали всем об этом?!
   — Я не пойму, о чем вы говорите. Я ничего никому не говорила. Как я бы смогла?
   — Знамя. Трон льва. Откуда вы узнали?
   Она уставилась на него в полной растерянности.
   — Узнала о чем?
   Он внимательно изучал выражение ее лица.
   — Боже мой, вы действительно даже ни о чем не догадывались, — сказал он изумленно. — Я было подумал, что Кадар мог оказаться прав и я каким-то образом проговорился, сам не сознавая этого. Но вы не знаете о Троне льва.
   — Конечно, знаю. Я сама создавала рисунок и вышивала это знамя.
   — И вы понимали, что это Трон?
   — Не будьте идиотом. Ничего не может быть яснее.
   — Но это совсем не ясно для Кадара. А для Селин?
   Она нахмурилась.
   — Не знаю. Мы никогда не говорили об этом. Полагаю, она знала, что это Трон.
   — Спросите ее. Держу пари, что нет.
   — Но какая разница, так это или нет?
   — Не знаю. — Он вздрогнул. — Но должна быть разница. Вы можете это увидеть, а они нет. Быть может, это моя вина. Быть может, это все сделал я.
   К своему изумлению, она увидела, что его лицо в неровном свете костра внезапно мертвенно побледнело.
   — Вы говорите чепуху. Я сама вышила Трон со львами, а вы заявляете, что это ваша вина?
   — Это тот самый Трон. — Он помолчал. — Такой я увидел в пещерах под Храмом. Это был ее Трон.
   — Ее?
   Он открыл было рот, чтобы продолжить, но затем покачал головой. — Вы и так знаете уже слишком много. Я не могу…
   Ею овладел внезапный приступ гнева.
   — О нет, на этот раз вы так со мной не поступите! Вы говорите, что тамплиеры собираются преследовать меня и убить, независимо от того, что я сделала. Вы держите меня в неведении и обращаетесь со мной так, словно у меня совершенно нет собственных мозгов. Но сейчас вы ответите на все мои вопросы. Я должна знать причину, из-за которой все это со мной случилось.
   — Будет лучше, если я…
   — Это моя жизнь. Вы украли из нее два года. Я не позволю вам снова отнять у меня право распоряжаться собой.
   Он еще некоторое время смотрел на нее, прежде чем перевести взгляд на пламя костра.
   — Задавайте вопросы.
   — Чей трон вы видели там?
   — Ашеры.
   — И кто такая эта Ашера?
   — Богиня, которой поклонялись израильтяне в Ханаане много веков тому назад. Богиня плодородия и всякого произрастания на земле.
   Она кивнула.
   — До того, как они поняли, что существует только один Бог. Это не так.
   Она застыла.
   — Что вы имеете в виду? После того как Моисей спустился с горы Синай с десятью заповедями, все стали поклоняться только одному единому Богу.
   — Нет.
   — Вы хотите сказать, — прошептала она, — что священные книги говорят неправду?
   — Я говорю, что они написаны людьми, которые, вероятно, на хотели допустить никакого упоминания о том, что возможны отступления от истинного пути.
   — Этого не может быть.
   Он горько улыбнулся.
   — Вот видите, как это поразило и ужаснуло вас? Наша религия основывается на священном писании, и вы не можете допустить, что оно не совершенно. Вы испугались, что если там есть хоть одна ложь, то можно подвергнуть сомнению и все остальное, а это значит, что все здание может рухнуть.
   — Это богохульство. Существует только один Бог.
   — А разве я говорю что-нибудь другое? Я говорю только о богине Ашере, которой поклонялись в Ханаане, даже если это запрещено. Бог в древности известен им как Яхве, и богиня Ашера была его женой. Ее именовали Львицей, и она, сидя на Троне со львами, слыла богиней плодородия, как я уже говорил.
   Она покачала головой.
   — Я не верю этому.
   — Так было. Ханааняне не отказались от своей богини. В конце концов, чтобы стереть ее память из душ людей, а всякое упоминание о ней с лица Земли, священники уничтожали каждое изображение и все реликвии, посвященные культу Ашеры. — Он на мгновение замолчал. — Все, за исключением Трона со львами. Они перенесли его в Храм Соломона и спрятали в глубоких пещерах вместе с записями, запретив когда-либо говорить об этом и показывать остальному миру.
   — Почему они не уничтожили его?
   — Из-за религиозных предрассудков. Они веками поклонялись богине и, как считали ханааняне, она была женой единого непроизносимого истинного Бога. Трон со львами оставался символом и свидетельством ее могущества. А что, если в этой легенде все же заключена правда, ведь тогда они бы нанесли оскорбление богине, уничтожив ее Трон?
   — Я не верю, что тамплиеры так суеверны.
   — Нет, конечно. Во времена, когда они обнаружили Трон и записи, тысячи людей сражались и погибали в крестовом походе, чтобы доказать неверным, что существует один истинный Бог. Они отчаянно хотели уничтожить этот Трон. Но не смогли этого сделать.
   — Почему же?
   — Быть может, они тоже испугались. Но по другой причине. В записях оказалось то, что одновременно и смутило и ужаснуло их. Что-то, что могло быть истолковано по-разному.
   — О чем вы говорите? — прошептала она.
   — Там было высказано сомнение в существовании Ашеры как самостоятельной богини.
   Она растерянно смотрела на него.
   — Как? Что это значит?
   — Можно предположить, что Яхве и Ашера не были мужем и женой… но одним целым. Одним единым богом… или богиней.
   Она смотрела на него, не веря своим ушам. Он не мог иметь в виду то, что говорил, а он тем временем продолжал:
   — Таким образом, они могли уничтожить действительно священную реликвию. Поэтому решено хранить Трон в неприкосновенности, но никто не смел даже узнать о его существовании.
   — Всем известно, что Бог — мужчина.
   — Разумеется, известно. Но записи… Возможно, они говорят лишь о том, что Ашера — всего лишь часть Бога, ведающая продолжением рода. Без сомнения, Бог многолик в Его бесконечном могуществе.
   — И один из его ликов женщина?
   — Я не сказал этого.
   — Потому, что побоялись. — Ее голос дрожал. — Я тоже боюсь говорить об этом. — Бог должен сохранять свою божественную сущность, которую она знала с детства. Все в мире может меняться, но Бог должен оставаться всегда неизменным. — Я ни за что в это не поверю.
   — Ваше право, но поймите, что тамплиеры готовы на все, лишь бы быть уверенными, что ни одна душа также никогда не сможет в это поверить. Папа и Церковь правят этим миром. И ничто, из того, что они проповедуют, не может подвергаться сомнению.
   — Разве может кто-то усомниться в истинности нашей веры?
   — Послушайте меня, тамплиеры боятся, что вы теперь можете задавать себе вопросы и сомневаться. Вы создали знамя, что для них означает насмешку и вызов. — Он замолк на мгновение. — К тому же вы отдали его неверному.
   — Чепуха. Мое знамя не имеет никакого отношения ни к богам, ни к богиням. Это ваше знамя.
   — Если оно мое, то почему вы отдали его Кемалу?
   — Вы знаете почему. Я отдала бы его самому сатане, лишь бы с глаз долой.
   — Именно так и думают в Ордене: вы отдали его сатане. Они уверены, что я рассказал вам о Троне, и вы, вышив это знамя, вручили его Кемалу, чтобы укрепить руку неверных. — Он покачал го-лозой. — И отнюдь не легче, что Кемал во всеуслышание объявил, что стяг обладает магической силой и помогает ему в битвах.
   Tea усмехнулась.
   — На самом деле знамя совершенно обыкновенное. Простое совпадение, что он начал выигрывать сражения.
   — Так ли? Скажите об этом Кемалу, Великому Магистру Ордена тамплиеров.
   — Я говорю вам, там нет никакой магии. На мысль вышить… — Внезапно у нее в памяти возникли те дни, когда она без усталости работала над знаменем. Но это не обычное упоение вышивкой, что-то еще заставляло ее забывать о сне и еде. Она сказала с дрожью в голосе: — Я не ведьма. Я не могу вплетать заклинания в стежки. Я просто очень хотела создать знамя именно для вас. Я настроила все свои мысли на вас, и тогда рисунок появился в моем воображении сам по себе… Он словно возник сам.
   Вэр встретился с ней взглядом.
   — Это не магия. — Ее руки непроизвольно сжались в кулаки. — Я никогда не приму того, что здесь есть еще что-то, помимо простой случайности, что мой рисунок в точности соответствует вашему Трону со львами.
   — Я не спорю. У меня нет способа узнать, где правда, а где ложь. Что-то затуманилось в моем сознании с тех пор, как я увидел этот Трон.
   — А для меня ничего не изменилось. Все, что вы наговорили мне здесь, — чепуха, и если тамплиеры верят в нее, они еще и безумцы. — Она забралась под свое одеяло и повернулась к нему спиной. Надо перестать дрожать. Нет никаких причин, по которым стоило так расстраиваться. Ничего не изменилось с того момента, как Вэр рассказал о том, о чем прежде считал невозможным поведать. Бог не покарает ее только за то, что она слушала эту ересь. И все же она чувствовала, что все как-то незаметно изменилось и земля ушла у нее из-под ног.
   — Не надо бояться.
   — Мне не страшно.
   — Тогда, значит, вы храбрее, чем я. — Рука Вэра легла на ее плечо. — Я знаю, что вы сейчас чувствуете. Когда я увидел этот Трон, то мне хотелось только одного: бежать куда-нибудь и спрятаться. Лишь после того как Кадар выходил меня после ранения, я начал думать. Я чувствовал себя ребенком, заблудившимся в темноте.
   — Не дотрагивайтесь до меня.
   — Я просто хочу успокоить вас, чтобы вам стало легче, — сказал он, запинаясь. — Я уверен, вы нуждаетесь в этом.
   — Мне ничего от вас не нужно. — Она бы отодвинулась от его руки, но, видит Бог, ей и в самом деле так нужно было его участие. Больше всего на свете ей бы хотелось сейчас прижаться к нему, позволить ему крепко держать ее в своих объятиях, защищать от этой пустоты и неуверенности, что разъедала сейчас ее душу.
   Он убрал руку.
   — Что ж, пусть будет так.
   И внезапно ей стало холодно и одиноко. Хоть бы он снова дотронулся до нее!
   — Но послушайте меня. Если вы верите в Бога, вы должны осознать, что существует и план его творения. Возможно, он не так точен, как ваши рисунки к вышивкам, но, тем не менее, он существует. Нам следует придерживаться этой правды. — Он вновь замолчал. — И я не верю, что Бог наказывает за то, что ты иначе понимаешь этот план жизни. Бог добр. Все зло в человеке.
   — Для меня все осталось прежним. Я не могу видеть Бога по-другому.
   — Вы уже смотрите по-другому. — Она услышала, как он ложится, заворачиваясь в свои одеяла. — Вы попытаетесь удержаться от этого, но сомнение заползет в ваш мозг, минуя все преграды. Впустите мысль. Бог дал нам способность думать. Наверное, он хотел, чтобы мы ею воспользовались. — Он помолчал, прежде чем продолжить: — Вы не сделали ничего дурного. Если какой-то грех и был совершен, то это мой грех. И я единственный, кто будет наказан.
   — Вряд ли, если ваши враги добьются своей цели.
   — У них ничего не получится, — заявил он. — Спите. Мы должны тронуться в путь на рассвете.
   Спать? Сможет ли она заснуть в эту ночь? В ее голове в ужасающем вихре мелькали троны со львами, знамена и отвергнутые богини. Даже такая невероятная мысль, что у Бога могут быть черты женщины, ее пугала так же, как и все остальное. Как рабыня, она всегда думала о Боге как о полновластном хозяине, имевшем право быть добрым или жестоким; а также о том, что Бог дал мужчине свою любовь и поддержку, а для женщины оставил лишь терпеливое снисхождение. Она сражалась за свободу, за то, чтобы ее ничто не связывало ни с одним хозяином, но ее мать учила ее принимать и почитать Бога из святого писания без сомнений и вопросов. И не имело значения, что Бог и Церковь позволили мужчине сделать это рабство вездесущим. Бог есть Бог. Его законы незыблемы.
   Она должна выбросить подобные мысли из головы. Несмотря на совет Вэра, она не позволит ни одному его слову запасть ей в душу.
   Однако все ее усилия оказались тщетны. Проваливаясь в беспокойное забытье, она видела золотые глаза, сверкающие на шелковом полотнище знамени.
 
   — Это здесь. — Вэр остановился. — Майсеф лежит в нескольких милях вверх по этой горной тропе.
   Кадар придержал лошадь и посмотрел вверх на гору.
   — Ты уверен, Вэр?
   — Да. У нас нет выбора. — Он оглянулся через плечо. — Я видел клубы пыли на горизонте за нами, когда мы последний раз останавливались, чтобы напоить лошадей.
   Tea со страхом посмотрела на него.
   — Почему вы ничего нам не сказали?
   — Зачем? Чтобы и вы так же стали беспокоиться, как и я? Это ни к чему.
   Да, Вэр никогда не перекладывал на других свою ношу, если мог нести ее один.
   — Я бы предпочла знать.
   Он пожал плечами и взглянул на Кадара.
   — Поезжай первым. Они тебя знают.
   — Будем надеяться, что у Старца остались и старые слуги. — Кадар пришпорил лошадь, объезжая их по тропе. — Что ж, следуйте за мной.
   — Вы думаете, Кемал не двинется дальше этого места? — спросила Tea, глядя через плечо на Вэра. Не клубы ли пыли вдалеке?
   — Это зависит от того, насколько он ценит свою голову выше своей чести, — сказал Вэр. — Я думаю, что он последует за нами… до первой встречи со слугами Старца. Возможно, это отобьет у него охоту дальше преследовать нас.
   Взгляд Tea метнулся к Селин, направившей свою лошадь следом за Кадаром вверх по тропе.
   — Я бы не хотела подвергать ее опасности. Не могли бы мы спрятать ее здесь, у подножия горы.
   — Оставить ее здесь? — Вэр покачал головой. — Ничего не выйдет, если только мы не привяжем ее к дереву. Но тогда она окажется совершенно беспомощной, если Кемал найдет ее. Нет, с нами в горах ей будет безопаснее.
   Гора совсем не казалась Tea местом, обладающим хоть какими-то признаками надежного укрытия. Она вздымалась темной, мрачной глыбой и таила в себе угрозу. Девушка зябко передернула плечами. Это все ее воображение. Гора совершенно такая же, как и все остальные.
   Но в других горах за деревьями и скалами не скрывались ассасины.
   — Мы не могли бы ехать быстрее?
   — Нет, пока в этом не будет необходимости. Лошади устали, а нам, возможно, придется совершить резкий бросок вперед.
   — А разве кони Кемала не устали?
   — Возможно. Если только он не взял свежих для смены.
   Она даже не подумала о такой возможности.
   — А почему этот Синан не станет помогать Кемалу? Разве он не последователь Саладина?
   — Он ненавидит султана.
   — Ну, тогда почему бы ему не приветствовать, тамплиеров, если они последуют за нами?
   — Он ненавидит и франков тоже.
   — Тогда кому же он предан в этом мире?
   — Своей собственной секте, ассасинам. Он совершенно независимый правитель здесь, в горах. И он с большим удовольствием наблюдает, как сарацины и франки уничтожают друг друга. — Он помолчал, затем добавил: — Если они не досаждают ему.
   — А если потревожат?
   — Был момент, когда Саладин решил покончить с ассасинами. Он привел сюда армию и осадил Майсеф. Синана в тот момент не оказалось в его резиденции, и им не составило бы большого труда захватить его, когда он возвращался на защиту своей крепости. Но по какой-то причине они этого не сделали. И с этого момента каждую ночь Саладина стали мучить жуткие ночные кошмары. Он даже боялся спать. Его силы быстро истощались. Изможденный, замученный, он стал бояться собственной тени. Однажды ночью он проснулся и обнаружил возле своей постели несколько горячих лепешек, которые, как известно, пекут только ассасины, кинжал с отравленным лезвием и бумагу с угрожающим посланием в стихах. Султан был убежден, что это сам Старец с гор приходил к нему в шатер. Его нервы окончательно сдали, и он отправил посланника к Синану, умоляя простить его за его грехи и позволить ему убраться восвояси с гор. Он обещал оставить ассасинов на веки вечные в покое. — Вэр ехидно улыбнулся. — Конечно, Синан великодушно простил его.
   Tea нашла в этом повествовании мрачное очарование.
   — Как же мог ассасин пробраться в шатер к такому властелину? Ведь его, должно быть, окружала вся его армия.
   — Спроси у Кадара. Умение всюду проникать — одно из обязательных правил, которым обучают всех воинов Синана.
   Ее взгляд проследовал к Кадару.
   — А ответит ли он мне, если я спрошу об этом?
   — Скорее всего нет. Он предпочитает не рассказывать о том времени, которое он провел с Синаном.
   Она тотчас же вспомнила слова Кадара:
   «Можно научиться ходить по темным тропам, но если зайти по ним слишком далеко, можно себя потерять».
   Она внезапно ясно поняла, что не хочет ничего знать об этих темных тропах. Если она узнает, то неизвестно, сможет ли когда-нибудь относиться к Кадару так же, как и сейчас. И она спросила о другом.
   — Стражу, наверное, подкупили, что она оказалась настолько слепой, чтобы не заметить, как ассасин проскользнул в шатер к Саладину?
   Вэр покачал головой.
   — Синан использует и подкуп и хитрость, когда расставляет фигуры в своей игре, но Саладину сарацины слишком преданы, чтобы можно было на них повлиять. Нет, Синан действовал иными путями.
   Ночные кошмары и ужас. Tea начала бить мелкая дрожь.
   — Но как можно контролировать сны человека? Не простая ли это случайность? — Она вспомнила, что уже ссылалась на стечение обстоятельств, когда рассказывала, как создавала свое знамя. Эти воспоминания тревожили ее, и она постаралась отбросить их прочь. — Вы ведь не верите в магическую силу этого человека, правда?
   Вэр не ответил прямо.
   — Я верю, что это блистательный человек с душой чудовища и непомерным самомнением. Сложите вместе эти качества, и вам станет понятно, какие корни питают эти нездоровые, жуткие цветы. За долгие годы он привык к поклонению, его боялись больше, чем любого человека на этой земле. Смерть в битве обычна, она не вызывает страха, но человек, который просто отбирает жизнь, когда этого меньше всего ожидаешь, обладает безграничной властью, основанной на страхе.
   — Захочет ли он укрыть нас?
   — Если Кадар обнаружит его в хорошем расположении духа. Он находил Кадара интересным и был склонен снисходительно относиться к нему.
   — А если он окажется в дурном настроении?
   — Тогда мы понесемся отсюда так, как будто за нами гонится сам Сатана. — И он мрачно добавил: — Что на самом деле будет соответствовать действительности. — Он оглянулся и весь напрягся. — Они приближаются.
   Tea последовала за его взглядом и… задохнулась от испуга.
   Вооруженные всадники. Они уже недалеко.
   Впереди всех скакал Кемал.
   Над головой развевалось знамя, и львы с золотыми сверкающими глазами казались живыми в гаснущем свете дня. Они тоже мчались к ним.
   — Едем. — Вэр подхватил поводья ее лошади и дал шпоры своему коню, бросив его в галоп вверх по крутому скалистому склону.
   Бешеный стук копыт эхом отзывался в ее сердце.
   Ветер трепал ее волосы и обжигал щеки.
   Лошади, тяжело дыша и раздувая ноздри, скакали вверх по тропе.
   Стук копыт теперь настигал их.
   Ее сердце замирало от страха.