Джоансен Айрис. В сладостном бреду

   Жасмин несколько мгновений изучала ее, а затем сказала с неприятной улыбкой:
   — Вы что же, так невинны, что не понимаете, в чем состоит самый лучший способ успокоить и доставить удовольствие мужчине? Тогда я вам скажу — это удовлетворить его вожделение! — Затем ее глаза расширились от удивления, когда она прочитала ответ на лице Tea. — В самом деле? Вы держались так самоуверенно, я подумала… — Она нахмурилась. — Почему вы не сказали мне? Я бы нашла чем заняться, вместо того чтобы заботиться о не существующей угрозе. Таше нет нужды беспокоиться по поводу женщины, у которой нет никакого опыта.
   Tea с возмущением взглянула на нее.
   — Я не обязана докладывать каждому встречному, что у меня никогда не было мужчины.
   — Вам следовало бы рассказать об этом мне… если вы хотели, чтобы вам здесь жилось хорошо. — Жасмин проследовала дальше по лестнице. — Вы можете ухаживать за моим хозяином, даже отдаться ему. Как только он лишит вас невинности, он тут же потеряет к вам интерес, и на вашем фоне только ярче засверкают таланты Таши.
   — Сколько раз вам повторять, я не собираюсь в постель вашего хозяина.
   — Из ваших покоев в покои моего господина ведут две двери. Я пошлю Омара принести воды. Вы найдете целебные мази и бальзамы в коридоре.
   Tea шла за служанкой с ощущением беспомощного раздражения и растерянности. Она чувствовала себя так, словно пыталась остановить бешеный горный поток, встав у него на пути. Внезапное преображение Жасмин явилось столь же непонятным и так же сбивало с толку, как и все в Дандрагоне.
   Ну что ж, по крайней мере, Жасмин не будет мешать ей сегодня. Но один Бог знает, не изменит ли она завтра своего к ней отношения. Tea повернулась и взбежала по ступеням, чтобы у себя в комнате поискать лечебные мази.
   Вэр уже сидел в лохани с водой, когда Tea вошла к нему в комнату. Его глаза были прикрыты, откинутая назад голова покоилась на краю бочонка.
   Кадар со скрещенными ногами сидел возле камина. Он приветливо улыбнулся ей.
   — Берегитесь! У него скверное настроение. Если вам не удастся ублажить его, он, возможно, вас утопит.
   — Ну, я никогда не видела его в другом настроении. — Она бесцеремонно прошла вперед, поставила мази на пол и придвинула табурет к лохани. — Поэтому мне не с чем сравнивать. — Она бросила в воду горсть ароматных листьев. — Но по крайней мере, он будет приятно пахнуть.
   — Убирайся, — сказал Вэр, не открывая глаз. — Слуги меня вымоют.
   — Вы можете и сами вымыться. Я здесь не для этого. — Она села на табурет и налила на ладони масла. — Сначала будет больно.
   Кадар мгновенно вскочил на ноги.
   — Думаю, мне лучше пойти распорядиться насчет ужина. Я не выношу стонов и криков.
   — Трус! — сказал Вэр.
   — Мудрец, — поправил его Кадар, направляясь к двери.
   Пальцы Tea впились в твердые мускулы на шее Вэра.
   — Ох! — Он попытался повернуть голову.
   — Сидите спокойно. — Ее пальцы нажали еще сильнее. — Потом будет легче.
   — Потом? — Он вздрогнул от боли. — Ты собираешься мучить меня?
   — Если бы я хотела этого, то просто бросила бы вас с этими вздутыми в шишки мышцами. А теперь помолчите и позвольте мне спокойно делать свое дело.
   — Завтра у меня появятся синяки.
   — Не надолго. У меня вчера они красовались по вашей милости, а сегодня уже почти не видно.
   — Синяки? Где?
   — На плечах. Вы были не слишком приветливы в ту ночь, когда нашли меня в пустыне.
   Он хмуро взглянул на нее.
   — Думаю, ты просто хочешь, чтобы я почувствовал себя виноватым. Я не видел вчера никаких синяков.
   Жар удушливой волной окатил ее при одном только воспоминании об этом дерзком взгляде.
   — Вы не смотрели на мои плечи.
   Он некоторое время молчал, затем произнес:
   — Нет… Я смотрел на твои… Боже! Ты хочешь разорвать мне все мышцы? Ты словно режешь меня ножом!
   — Это хорошо. Сначала боль — потом облегчение.
   — Ты уверена, что не пытаешься мне просто жестоко отомстить?
   — Я бы не стала этого делать. — Но пришлось признаться себе, что ей сейчас было приятно чувствовать его беспомощность и покорность ее сильным рукам. — Я верю, что долг платежом красен. Вы сослужили мне великую службу. Я должна отплатить вам тем же.
   Он резко выдохнул, когда новый приступ боли пронзил его тело.
   — И вы делаете это, пытаясь свести меня с ума этой пыткой?
   — Нет, я совсем о другом, я ведь уже говорила, что хочу преподнести вам подарок. Туника, украшенная вышивкой, будет выглядеть великолепно, так что любой, кто вас в ней увидит, придет в восторг.
   — Приберегите ваш подарок. Я простой человек и никогда бы не надел такую роскошную одежду.
   Она обдумала его слова.
   — Тогда я вышью вам знамя. Воин должен иметь свое знамя. Какой знак вышить вам на нем? Сокола?
   — Это не имеет значения. Не тратьте зря своих усилий. Я сражаюсь за золото, не за славу.
   — Знамя, — повторила она горячо. — И все рыцари христианского мира будут вам завидовать.
   — Тогда они будут полными дураками, — сказал он с неожиданной силой. — Я не тот человек.
   Ее руки замерли на мгновение, затем она опять продолжила массировать его плечи.
   — Вы богаты. У вас чудесный замок. Я уверена, что многие вам завидуют.
   Он промолчал.
   — Ну, во всяком случае, они будут завидовать вашему знамени.
   Напряжение в мышцах чуть ослабло.
   — Вы и в самом деле способны создать нечто удивительное?
   — Конечно.
   Он усмехнулся.
   — Тогда вас нельзя оставлять одну в обществе Кадара. Он тоже верит, что способен творить чудеса.
   — Не чудеса. Я только делаю великолепно свое дело. — Мускулы на его шее почти совсем расслабились, и она продолжала мять их уже с меньшей силой. — Нельзя быть скромным и оставаться в стороне, когда дело касается твоей работы. Тогда подумают, что ты можешь меньше, чем на самом деле.
   — Ужасная доля.
   — Как ваша шея? Уже лучше?
   — Да. У вас сильные руки, — добавил он многозначительно. — Они не похожи на нежные руки девушки, которая все время сидит за пяльцами.
   — Когда я была маленькой, я вязала шелковые ковры. Моя мать убедила Николаса позволить ей обучать меня вышивке, но было уже слишком поздно. Ей пришлось три года растягивать и выправлять мне мышцы на руках и пальцах.
   — Выправлять?
   — Детские руки и кости еще только формируются, и, когда они долго работают над коврами, мышцы затвердевают и искривляются, и тогда руки становятся уродливыми и не годятся ни для какой другой, работы.
   — Милосердный Боже. Тогда почему заставляют детей делать эту работу?
   — Детские руки очень маленькие, а это тонкая работа, — сказала она без всякого выражения. — Все привлекают детей для того, чтобы делать ковры.
   — И вы тоже будете так делать?
   — Нет, у меня вообще не будут работать дети. — И она добавила с удовлетворением: — Мышцы почти разгладились. Теперь вы почувствуете, как им станет легче.
   — Да, действительно легче. — Он помолчал немного. — Что делала ваша мать с вашими руками?
   — Что-то похожее на то, что я сейчас творю с вашей шеей. Каждый вечер она их мяла, растягивала, разминала. Нам давали отдохнуть от работы каждые четыре часа, и она заставляла меня в это время делать упражнения.
   — Какого черта тогда она позволила им дать вам сразу выделывать ковры? — спросил он резко.
   — По-моему, с вами теперь все в порядке. — Она отняла руки от его шеи. — Пойду попрошу Омара принести еще горячей…
   Его рука взметнулась над плечом и схватила ее за запястье, при этом его взгляд все еще был направлен прямо перед собой.
   — Почему?
   — Отпустите меня!
   Он притянул ее руку к себе, пока она не оказалась у него перед глазами.
   — Маленькая, — пробормотал он, — красивой формы. — Его большой палец потер мозоль на ее пальце. — И сильная. Мне нравятся ваши руки, Tea из Димаса. — Он поднес ее кисть ко рту и лениво лизнул ее ладонь. — Я бы очень рассердился, если бы они были изуродованы.
   Она едва могла дышать.
   — Вы бы не узнали об этом. Потому что в этом случае мы бы не встретились. Я никогда бы не решилась идти в Дамаск, если бы умела только то, чему меня обучили в детстве.
   Он снова лизнул ее ладонь.
   — Почему ваша мать столь жестока, что позволила так издеваться над своим ребенком?
   — Она не была жестока. — С каждым разом, когда он касался ее ладони, она чувствовала странное покалывание в руке, которое потом переходило и на все тело. — Не надо… так делать.
   — Масло на ваших руках напоминает по вкусу лимон. Мне оно нравится. Так почему она позволила использовать вас на такой работе?
   — Она… У нее не было выбора. Мама умоляла Николаса… — Она слишком разговорилась. Святые небеса, чувства, эмоции. Она вырвала свою руку и вскочила на ноги. — Почему вы все время спрашиваете? Теперь это все в прошлом. Моя мать умерла.
   — Как именно?
   — От лихорадки. Несколько женщин скончались этой зимой. — Tea поспешно направилась к двери. — Я позову Омара…
   — Tea.
   Она остановилась, уже взявшись за ручку двери.
   — Я не буду больше отвечать на ваши вопросы.
   — Я… благодарю тебя.
   Она вскинула на него взгляд. Его большое тело светилось в воде, словно полированная бронза, но ее задержало не это. Выражение его лица…
   Нежность в этом звере?
   Словно испугавшись проявления своих чувств, он быстро опустил глаза и сказал грубовато:
   — Впрочем, я совершенно не нуждался в ваших услугах. У меня всего лишь немного затекли мышцы. — Он нахмурился. — Ну, может быть, несколько больше, чем слегка.
   Легкая улыбка тронула ее губы. Он напомнил ей обиженного мальчишку.
   — И мне не нужен Омар. — Он потянулся за мылом. — Пришли мне Ташу.
   Tea погасила улыбку. Нет, это не маленький мальчик. Это грубое сластолюбивое животное, для которого женщины — его игрушки.
   — Как пожелаете. — Она резко захлопнула за собой дверь.
   Жасмин ждала ее в холле. Ее острый взгляд мгновенно отметил намокшее платье Tea.
   — Вы намокли. Он хватал вас руками?
   — Нет, — отрезала она. — Я просто прислонилась к бочке. Он не дотронулся до меня. — Почему же она чувствовала на себе жар его прикосновений?
   Ее грудь набухла и стала чувствительной, и все еще покалывало ладонь там, где он лизал ее.
   — Я же сказала вам, это не входит в мои намерения. — Tea повернулась и медленно прошла через холл к своей комнате. — Он спрашивал Ташу.
   — Хорошо. Я позову ее.
   Tea закрыла дверь, затем подошла к окну и распахнула ставни. Ворвавшийся ветерок охладил ее пылающие щеки. С какой стати она так реагирует на этого человека? Он очень груб. и обладает поистине варварской чувственностью дикого животного, словом, он являл собой все то, что так ее пугало. Она всегда думала, что если какой-нибудь мужчина сможет привлечь ее, то это, без сомнения, будет добрый, мягкий человек, спокойный и красивый, как китайский шелк. Вэр из Дандрагона больше похож на крепкую мягкую кожу, утыканную шипами. Ей не следовало помогать ему. Это было ошибкой.
   И все же она не могла поступить иначе. Он сдержал свое обещание и достал для нее то, в чем она так нуждалась, несмотря на очевидный риск для себя. Она должна ему гораздо больше, чем небольшой массаж для облегчения боли.
   — Я принесла вам другое платье.
   Tea обернулась и увидела Жасмин, стоящую в дверях. Служанка прошла в комнату и набросила голубое хлопчатобумажное платье на спинку кресла.
   — Вы не можете все время ходить в одном и том же платье. Вы запачкаете его, да и сейчас оно у вас мокрое и грязное от лохани.
   — Оно почти совсем высохло. — Это прозвучало не очень вежливо, и она постаралась сгладить неловкость. — Очень красивый цвет.
   — Лорд Вэр подарил его Таше, но оно ей совсем не подходит.
   — Таша? — изумленно повторила Tea. — Она предлагает мне свое платье?
   Жасмин пожала плечами.
   — Она его не хватится. У нее их много. Когда лорд Вэр приводит в свой дом женщину из деревни, он дает ей много подарков. В Джеду она возвращается хорошо обеспеченной и может рассчитывать выгодно выйти замуж.
   — Но захочет ли мужчина взять в жены женщину, которая… — Она остановилась, испугавшись, что оскорбила Жасмин. — В Константинополе мужчины предпочитают женщин, которых еще не касался мужчина.
   Жасмин улыбнулась с оттенком горечи.
   — Здесь то же самое, но Джеда — очень бедная деревня. У нас нет плодородной земли, и перед тем, как лорд Вэр прибыл в Дандрагон, мы едва ухитрялись сводить концы с концами на этих бесплодных холмах. Он призвал молодых мужчин, дал им прекрасное оружие и обучил их военному искусству. Он забрал пожилых мужчин и женщин сюда, в замок, и они стали его слугами.
   — А взяв молодых женщин, он сделал их своими наложницами, — сухо докончила Tea.
   — Ну что ж, почему бы и нет? Он никогда не требует замужнюю женщину или невинную девушку. Наши женщины сами рвутся в Дандрагон. Он использует их всего несколько месяцев, а затем отпускает назад с таким количеством зрлота, что у них не бывает недостатка в женихах.
   — И с Ташей будет так же?
   — Нет! — быстро ответила Жасмин. — Таша другая. Она останется здесь. Она знает, как доставить ему удовольствие, и делает это так, как другие никогда не смогут. Он никогда от нее не устанет.
   — Это правда, она очень красива.
   Жасмин гордо вскинула голову.
   — Да. И я научила ее играть на лире. Она не слишком умна, но у нее золотое и очень верное сердце. Он, без сомнения, предпочтет оставить ее при себе и отошлет других прочь.
   — И она не хочет приданого?
   Жасмин резко отвернулась.
   — Снимайте ваше платье и примерьте это. Таша шире в бедрах, и, возможно, его придется подгонять по вашей фигуре.
   Tea покачала головой.
   — Я не могу взять платье без ее согласия.
   — У вас есть мое разрешение. Этого вполне достаточно.
   Tea вновь покачала головой.
   Жасмин с раздражением посмотрела на нее.
   — Вы очень упрямы. Я имею право отдать вам ее платье. Таша никогда бы не попала сюда, если бы я не обратила на нее внимание моего хозяина.
   — И все-таки это ее платье, а не ваше.
   — Таша отдала бы вам его, если бы я попросила. Она хорошая, послушная дочь.
   Tea широко открыла глаза, не в силах скрыть своего изумления.
   — Она ваша дочь?
   Жасмин коротко кивнула.
   — А теперь примерьте платье.
   Tea рассеянно сняла свое белое платье и накинула голубое.
   — И вы сами привели ее в кровать к лорду Вэру?
   — Вы думаете, что сделала из своей дочери шлюху?
   — Я этого не сказала.
   — Я и так все поняла, — горько заметила Жасмин. — Вы ведь не знаете, что это такое — быть нищим без куска хлеба, но я даже не знала, что она продавала себя на улицах Джеды, до тех пор, пока уже не стало слишком поздно. Она пошла на это, чтобы мы обе смогли выжить. — Жасмин помолчала, затем продолжила: — Ей тогда не исполнилось и двенадцати лет.
   Tea почувствовала дурноту.
   — И вы ничего не могли предпринять?
   — Мой муж умер через год после ее рождения, и не было никого, кто мог бы поддержать нас. Здесь, в Джеде, для одинокой женщины, если она хочет прокормить себя, доступно только одно дело. — Она прямо посмотрела в глаза Tea. — Я тоже продавала себя, но я уже была немолода, а мужчины предпочитают молоденьких, с гладким телом. Таша решила, что теперь ее обязанность помогать мне, как я помогала ей.
   — Простите меня, — тихо сказала Tea. — Я не хотела оскорбить вас.
   — Вы не могли обидеть меня. Я горжусь своей Ташей. И мне нет дела до женщин деревни, которые шарахаются от нас, словно от прокаженных.
   Она наметила лишний материал по бокам на талии Tea.
   — Как я и думала, здесь надо ушить. Снимайте платье, я его переделаю.
   Tea послушно сняла и протянула его Жасмин.
   — Лорд Вэр знает, что она ваша дочь?
   Жасмин покачала головой.
   — Сначала я боялась, что ей повредит моя репутация, когда обратила на нее внимание хозяина. Теперь это уже неважно, но ему совсем не обязательно знать об этом.
   — Что вы будете делать, если лорд Вэр отошлет ее обратно в деревню?
   — Такого не случится, не должно быть!
   Tea не утверждала бы это с такой уверенностью, вспомнив ту бесцеремонность и грубость, с которыми он обращался с Ташей.
   — Но вы сказали, что он дает хорошее приданое.
   — Вы что, так глупы? — вспыхнула Жасмин. — Она не такая, как все остальные женщины. Она — шлюха! Мужчины не женятся на них ни за какое приданое. Она может только жить на него до тех пор, пока оно не кончится и ей не придется снова идти на улицу. Она должна остаться здесь, где ей ничего не грозит.
   Ничего не грозит здесь, в Дандрагоне? С Вэром? Эта женщина и в самом деле хваталась за соломинку, но Tea не могла винить ее за это. Сама она не думала о своей собственной доле как о счастливой, но она и не голодала, к тому же она знала иной способ заработать себе на кусок хлеба, не продавая свое тело. Она никогда не задумывалась о том, что дом Николаса в какой-то мере защищал ее.
   — Надеюсь, она будет в безопасности, где бы ни оказалась.
   Жасмин взяла у нее платье и перекинула его через руку.
   — Я пригляжу за тем, чтобы она не оказалась на улице. — Она направилась к двери. — Я переделаю платье к завтрашнему дню.
   — Только спросите Ташу, могу ли я взять его.
   Жасмин нахмурилась с выражением брезгливого осуждения.
   — Очень хорошо. Хотя это лишняя потеря времени. Она всегда поступает так, как я ей велю.
 
   — Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. — Вэр вонзил зубы в крылышко цыпленка. — Ты должен покинуть Дандрагон. Ты пробыл здесь слишком долго.
   Кадар покачал головой.
   — Нет, еще недостаточно. Иначе твои манеры уже стали бы более приятными и ты не пытался бы вышвырнуть меня отсюда столь грубо. Совершенно ясно, что ты еще очень нуждаешься во мне.
   — Я ни в ком не нуждаюсь. — Вэр отодвинул тарелку и откинулся на спинку стула. — Где женщина?
   — Она отклонила честь разделить с нами трапезу, предпочитая есть у себя в покоях. Ты, должно быть, оказался слишком груб. с нашей гостьей. Она ведь только пыталась помочь тебе.
   — Я не был слишком груб. — Он подумал немного и затем добавил: — Для себя.
   — Это ни о чем не говорит. — Кадар протянул руку за вином. — Она помогла тебе?
   — Да. — К тому времени, как она закончила массаж, мышцы шеи стали такими мягкими, расслабленными, что, казалось, они вот-вот растекутся по плечам. Но это состояние длилось не дольше нескольких ударов сердца. Как только он взял ее за руку, в тот же миг его тело затвердело. — Но Таша помогла мне больше. — Это было неправдой. Таша утолила его вожделение, но осталось странное чувство неудовлетворенности. — Я хочу, чтобы ты увез гречанку в Дамаск послезавтра. Найди для нее место в дорогом хорошем магазине и оставайся там, пока не будешь уверен, что она устроилась и находится в безопасности. — Он отпил глоток из кубка. — А затем иди своей дорогой. Не возвращайся сюда больше.
   — Какое хорошее вино, — сказал Кадар. — Не думаю, что смогу теперь довольствоваться худшим сортом. — Он перешел к камину и сел в своей любимой позе со скрещенными ногами. — Я учил сегодня Tea играть в шахматы. Она очень умна, но у нее удивительные прорехи в образовании. Она знает цифры, читает и пишет. Говорит на греческом, арабском и французском. И в то же время она никогда не играла ни в какие игры, не слушала трубадуров и их баллад, не видела танцев и сама никогда не танцевала. Она знает, что происходит в мире, но так, словно слышала об этом за стенами монастыря.
   Вэр сжал бокал, вспомнив скупые слова девушки о ее работе над коврами в доме Николаса.
   — Не похоже, разве что порядки у добрых сестер жестче, чем я себе воображаю.
   — Я уверен, Tea от чего-то сбежала, — продолжал Кадар. — Если она действительно так искусна, как заявляет, то представляет достаточно большую ценность для преследователя.
   — Как только она окажется в безопасности в Дамаске, я за нее ответственности больше не несу. Я обрубаю все связи.
   — От некоторых связей невозможно отказаться. Ты спас ей жизнь.
   — Я обрубаю все связи, — с нажимом повторил он.
   — Ваден удержал руку, — тихо сказал Кадар. — Это может означать, что угроза миновала.
   Вэр знал, что Кадару трудно все понять. Он пытался предостеречь, уберечь его, не открывая слишком многого, но добился лишь того, что Кадар уверился, что опасность меньше, чем она есть на самом деле. А она никогда не минует, даже если Вэр умрет.
   — Уезжай из Дандрагона в Египет, можешь на север, в Китай. Только от меня подальше.
   Вэр замолчал, а Кадар продолжил, словно ни в чем не бывало:
   — Думаю, мы должны разузнать, чего она боится, прежде чем я отвезу ее в Дамаск. Это займет, по крайней мере, неделю. Последнее время я очень сожалел, что вынудил тебя прийти ей на помощь.
   — Никто меня не… — Он оборвал себя, встретив понимающий взгляд Кадара. Все это сейчас ни к чему, понял он вдруг с безнадежным отчаянием. Кадар может думать и делать все, что ему угодно. — Вы уедете отсюда послезавтра. — Вэр оттолкнул кресло и поднялся. — Я иду на обход.
   — А я остаюсь здесь, возле огня, пить чудесное вино, — он прислонился к камням камина, — и раздумывать о том, как за эту неделю убедить Tea, что мы — залог ее безопасности.
 
   На склоне третьей горы не горел огонь.
   Вэр медленно сжал пальцы в кулак, вглядываясь в темноту.
   Что-то не так.
   Кадар решил бы, что отсутствие Вадена доказывает, что угроза миновала.
   И он бы ошибся. Опасность не могла исчезнуть.
   Она могла лишь изменить свой лик. Куда мог деться Ваден?
 
   — Я разочарован в тебе. — Властное лицо Великого Магистра Жерара де Райдфорта не предвещало ничего доброго. — Неужели тебе ни разу не представилась благоприятная возможность?
   Ваден не стал отвечать прямо.
   — Он появляется только в окружении своей охраны. Вы разве ведете себя не так же?
   — Каждый день его жизни увеличивает опасность для нас. Он, должно быть, все уже рассказал этому Кадару.
   — Возможно.
   — А что остальные обитатели замка?
   Ваден пожал плечами.
   — Никакой опасности. Офицеры Вэра боятся его и не любят. При нем женщины в замке, но не дольше нескольких месяцев, затем он их отсылает в деревню с богатым приданым. Он держится обособленно от слуг, да и от всех тоже.
   — Опасность все равно существует, — пробормотал Великий Магистр. — Так, значит, тебе нечего больше сообщить?
   На какое-то мгновение Ваден вспомнил срубленные ветки дерева, валявшиеся на земле перед Вэром.
   — Пока все по-старому.
   Великий Магистр с силой ударил кулаком по столу.
   — Не может все находиться по-прежнему. Ты слышишь меня? Он должен быть убит. Прошло два года. Дольше ждать нельзя. Это необходимо свершить сейчас. Я выбрал тебя, потому что ты его двойник. Я не знал, что ты еще и глупец.
   — Глупец? — мягко переспросил Ваден.
   — Да, и сукин сын, который… — Он замолчал и, встретив взгляд Вадена, отступил на шаг. — Ты осмеливаешься угрожать мне?
   — Разве я угрожаю? Я просто стою перед вами. — Ваден склонил голову с издевательской покорностью, а затем резко повернулся и направился к выходу. — Ну а теперь я должен вернуться к своим обязанностям. Я уверен, Вэр соскучился по мне.
   — Не разочаровывай меня снова, Ваден, — проворчал Жерар де Райдфорт. — Все это слишком затянулось.
   — Тогда пошлите еще кого-нибудь поиграть с ним в кошки-мышки.
   — Ты знаешь, я не могу этого сделать. Задача слишком деликатная, чтобы поручать ее кому-то еще. — Он помолчал. — Твой отец очень гордился бы тобой, если бы ты успешно выполнил свою задачу.
   — Я все сделаю в свое время. — Ваден вышел из палатки.
   Он остановился снаружи и глубоко вдохнул чистого, холодного воздуха. Он всегда задыхался в присутствии Великого Магистра. Да помилуют его святые небеса, де Райдфорт оказался самым настоящим фанатиком и дураком, самовлюбленным и самонадеянным. Неужели он думает, его, Вадена, могут поколебать эти последнее слова? Он не собирается совершать убийство ни во имя Храма, ни во имя отца. Он решится на это, потому что так должно быть. Бог поможет им всем, если смерть Вэра останется только на руках и совести Великого Магистра.
 
   Великий Магистр рухнул в кресло в самом мрачном настроении. Он внимательно смотрел на дверь, за которой только что скрылся Ваден. Самонадеянный ублюдок! Как смел он говорить с ним без трепетного уважения. С ним, Великим Магистром, обласканным королями и принцами, Жераром де Райдфортом! А этот рыцарь без роду и племени осмелился смотреть на него с презрением!
   После смерти Вэра настанет очередь и Вадена.
   Отец Вадена тогда спросит за гибель сына, но всегда можно сослаться на необходимость, мол, Ваден слишком много знал и стал очень неосторожен…
   Но в эту минуту главной проблемой оставался Вэр из Дандрагона. Великому Магистру не давала покоя мысль, что он сам не может убить предателя. Вэр оставался саднящей раной в мозгу Великого Магистра, и он больше не собирался терпеть его.
   Дандрагон, скорее всего, слишком могуществен, чтобы его легко можно было сокрушить, однако Райдфорт должен что-то предпринять, чтобы показать этому другому ублюдку, что тому никуда не спрятаться от возмездия Храма.

4

   На склоне третьей горы ярко горел огонь костра.
   Ваден вернулся.