Джоансен Айрис. В сладостном бреду

   Пальцы Вэра сжали камни крепостной стены. Он не должен чувствовать облегчения. Ваден — это всегда угроза.
   Но к этой угрозе он успел привыкнуть. Ваден стал частью его жизни, таким он оставался и в прошлом. Вэр почти успокоился, когда по костру понял, что тот здесь, наблюдает, выжидает.
   До тех пор, пока он не решится нанести удар.
   Ну, значит, время еще не пришло. Спустя три дня Ваден вернулся в горы, на свое привычное место.
   Кто-то засмеялся.
   Вэр повернулся и взглянул вниз, во двор. Он заметил Tea и Кадара, вышедших на прогулку по вечерней прохладе. Сейчас они остановились, разговаривая с маленьким мальчиком, чьей задачей было зажигать факелы. Мальчик… Он вспомнил, что хотел отослать парнишку домой, но за делами забыл. Он позвал:
   — Абдул.
   Его офицер оборвал разговор с одним из стражников и поспешил на зов с другого конца крепостной стены.
   Вэр указал на мальчика.
   — Он слишком молод. Отошли его домой.
   — Гарун хороший парнишка. Я думал… Его отец умер. Ему нужны деньги, чтобы прокормить мать.
   Вэр нахмурился.
   — Я не собираюсь кормить всю деревню. Может быть, мне теперь забирать и младенцев у их матерей? Отошли его домой.
   Абдул кивнул и развернулся, чтобы уйти.
   — Скажи ему, что он может вернуться сюда через несколько лет.
   Абдул снова кивнул.
   — И проследи, чтобы его мать не нуждалась, пока он не вырастет.
   Широкая ухмылка осветила лицо Абдула.
   — Да, хозяин.
   — И никогда больше не бери на службу мальчиков моложе шестнадцати.
   — Да, хозяин. — Абдул поспешил к солдату на посту.
   Снова смех.
   Он взглянул вниз, во двор. Она улыбалась Га-руну, а тот смотрел на нее такими глазами, словно она сама горела так же ярко, как факел в его руке.
   Что ж, он, должно быть, прав. Она источала свет и силу, которые он еще не встречал ни у одной женщины. Даже в самые неблагоприятные для себя моменты она проявила отвагу, которую он бы одобрил в любом из своих солдат.
   Она и Кадар прошли вместе с Гаруном, чтобы зажечь факелы у входной двери.
   Даже своей походкой она отличалась от других женщин. Ее шаги были легкими, целеустремленными, с налетом чуть ли не воинственной отваги. Какая жизнь воспитала в ней эту дерзость?
   Он попытался отогнать мысли о Tea. Пусть Кадар интересуется ее жизнью, его это никак не касается. Он будет держать ее на том же расстоянии, что и всех остальных.
   Она откинула голову и снова рассмеялась. В вечернем воздухе звук ее смеха окрасился сочными, теплыми красками. В его присутствии она никогда не смеялась. Она держалась осторожно и напряженно, словно боялась, что он, подобно дикому зверю, бросится на нее. Что ж, возможно, у нее есть причины для недоверия. Он действительно жаждал ее, сгорая от безумного желания распустить эти светлые шелковистые волосы, зарыться в них лицом; накрыть собой ее обнаженное, нежное тело… Он жаждал сжать упругие холмики ее грудей в своих ладонях… очутиться меж ее бедер и вонзиться в эту сладостную глубину…
   Господи, какую муку приносят ему мысли об этом.
   Значит, он постарается больше об этом не думать. Она всего лишь женщина, такая же, как сотни других. Он возьмет любую, чтобы утолить голод плоти, и навсегда из своей головы выбросит мысли о гречанке.
 
   — Сегодня я только зажигаю факелы, но скоро я стану великим воином, — хвастливо заявил Гарун. — Таким же, как лорд Вэр.
   Tea снисходительно улыбнулась. Мальчик был просто неотразим, со своими сверкающими черными глазами и радостной улыбкой до ушей.
   — Я уверена, ты и сейчас — великий факельщик. Но уже настало время отдыхать.
   Его улыбка погасла.
   — У меня еще много дел и обязанностей.
   — И одна из них — зажигать факелы. Абдул не похвалит тебя, если они не будут гореть сразу же, как опустится темнота.
   Гарун метнул на него быстрый взгляд.
   — Немедленно, лорд Кадар.
   Tea продолжала улыбаться, провожая взглядом мальчика, убегающего вверх по лестнице на крепостную стену. Ей приносили радость те несколько минут, которые она проводила по вечерам, болтая с Гаруном. Он так гордился своей работой в этой мрачной крепости.
   — Нам надо идти. Становится прохладно.
   — Сейчас. — Ее взгляд неотрывно следовал за Гаруном, пока тот переходил от одного факела к другому, оставляя за собой яркий след из горящих огней. Дети вокруг себя всегда освещают все. Она прошептала: — Он так напоминает мне Селин.
   — Кто это — Селин?
   Вопрос мгновенно вернул ее к действительности. Она повернулась и направилась к замку.
   — Вы правы, уже холодно.
   — Вы что же, считаете, что как только вы мне скажете, кто такая Селин, я тут же помчусь ее хватать? — спросил Кадар, идя за ней следом. — Как мне доказать вам, единственное, что я хочу, это помочь вам? Разве я не самый очаровательный и добросердечный из мужчин?
   Он был именно таким, как сказал, но, кроме того, еще и самым настойчивым из всех, кого она до сих пор встречала. В течение этих последних трех дней в каждый разговор он ухитрялся вставить хотя бы один каверзный вопрос о ее прошлом.
   — Если бы вы действительно оставались таким, как заявляете, то не мучили бы меня вопросами, на которые, как вы сами видите, я не желаю отвечать.
   — Но это только доказывает мою доброту. Если бы вы были такой же старой и опытной, как я, вы бы поняли, что можете полностью положиться на мои суждения.
   Она фыркнула.
   — Вы, наверное, всего на два года старше меня.
   — Ах, Tea, я уже был старше, чем вы сейчас, еще когда лежал в колыбели!
   Она открыла рот, чтобы возразить Кадару, но передумала. Несмотря на его легкомысленные слова и улыбающееся лицо, она уловила то мимолетное выражение, которое поразило ее в нем, когда он показывал ей своих соколов.
   Кадар усмехнулся.
   — Если бы я лежал в колыбели, — поправился он. — Мы были слишком бедны для такой роскоши. Я спал, завернувшись в одеяло, на полу нашей хижины. Наверное, именно поэтому я так быстро научился ходить. Я просто боялся, что крысы слопают меня, если я не смогу от них убежать.
   Она вздрогнула.
   — Это совсем не забавно.
   — Нет, но лучше смеяться над такими вещами, чем постоянно думать о них. — Он помолчал. — Вы беспокоились о крысах, когда были ребенком, Tea?
   — Нет. — Николас пришел бы в ярость, если б хоть одна крыса появилась возле его прекрасного шелка. — Внезапно она поняла, что он опять ввернул вопрос, касающийся ее жизни. Она раздраженно спросила:
   — Когда вы отвезете меня в Дамаск? Я уже полностью поправилась.
   — Скоро. Не следует спешить.
   Ему-то куда торопиться, но Селин все еще в Константинополе. Чем дольше Tea будет здесь находиться, тем больше времени Селин придется мучиться в доме Николаса.
   — Я бы хотела уехать завтра.
   — Посмотрим. Не сыграть ли нам партию в шахматы перед тем, как пойти спать?
   — Нет.
   Она бросила взгляд на Гаруна, который к этому времени уже зажег последний факел на крепостной стене. Он улыбнулся и помахал ей. Она в ответ подняла руку, чувствуя новый укол. Как бы ей хотелось, чтобы Селин была с ней здесь, сейчас. Она хотела видеть ее и знать, что она здорова и счастлива.
   Нет, она лгала себе. Она просто эгоистка. Селин единственное существо на свете, которое она любила, а ей так необходимо кого-нибудь любить в этой жестокой стране.
   — Вы очень печальны, — мягко сказал Кадар. — Поведайте мне свои мысли.
   Этот человек никогда не успокоится.
   — Я не собираюсь ни о чем рассказывать вам. — Она решительно направилась к лестнице. — Я иду спать.
 
   Два вечера спустя факелы зажигал уже не Гарун, а один из солдат.
   — Его отправили домой, — ответил Кадар, когда Tea спросила его об этом. — Он вернулся в деревню прошлым вечером. Вэру не понравилось, он слишком мал.
   — Но он так гордился… — гнев вспыхнул в ее душе. — Сколько же ему должно быть лет, чтобы зажигать факелы и бегать с мелкими поручениями?
   — Он слишком мал, — повторил Кадар. — Это не место для детей.
   Нет, подумала она с горечью, это место для женщин, которых держат для постели и услуг, и для мужчин, которых обучают убивать.
   — Он не должен был отсылать его назад.
   Кадар пожал плечами.
   — Вэр считал, что так будет лучше.
   Ее взгляд скользнул вверх, к темной фигуре на дальнем конце крепостной стены. В это время Вэр всегда стоял там, подолгу вглядываясь в горы.
   Вэр только пальцем шевельнул, и жизнь мальчика полностью изменилась. Вэр испытывал вожделение, и женщина занимала место в его постели. Вэр отказал в своем покровительстве, и ворота крепости закрылись для нее.
   Святые небеса! Пусть она ничего не может сделать с его абсолютной властью над другими, но она больше не позволит ему держать ее здесь.
   Она повернулась и побежала через двор.
   — Куда вы? — крикнул ей вслед Кадар.
   Не отвечая, она промчалась через холл, затем вверх по лестнице и, наконец, по винтовой длинной лестнице, ведущей на крепостную стену. Распахнув дверь, она вышла на воздух. Там она остановилась на мгновение, пытаясь выровнять дыхание и собраться с мыслями, прежде чем подойти к нему.
   Боже милостивый! Он показался ей таким одиноким. Она могла почти дотронуться до той стены отчуждения, которую он воздвиг вокруг себя.
   Ну что ж, он сам сделал свой выбор. Человек не может ожидать ничего другого, если он всех отталкивает от себя. Она не станет тратить на него своего сочувствия. У нее хватает собственных огорчений и забот, и одна из них зависела от него.
   Она прошла вперед и остановилась рядом.
   — Я должна поговорить с вами.
   Вэр, не повернув головы, продолжал глядеть на горы.
   — Уже поздно. Идите спать.
   — Еще рано. Прошло уже пять дней. Почему вы держите меня здесь?
   Он по-прежнему не смотрел на нее.
   — Кадар сказал, что вы еще не совсем здоровы.
   Она фыркнула.
   — Прошли даже мои ожоги. — Подойдя к нему почти вплотную, она вызывающе произнесла: — Я не могу здесь больше бездельничать. Мне надо начинать мою работу.
   Он не отвечал.
   Ей хотелось схватить и потрясти его.
   — Почему вы не позволяете мне уйти? Вы ведь не хотите, чтобы я здесь оставалась. Я почти не видела вас с тех пор, как вы принесли мне мои листья.
   Он наконец взглянул на нее.
   — Уж не хотите ли вы, чтобы я развлекал вас?
   — Нет, — проговорила она сквозь стиснутые зубы. — Меня не надо развлекать. Вы не умеете этого делать. Все, что вы знаете, это животная страсть и война.
   — Ну что ж, война, конечно, не слишком веселое развлечение, но вот страсть, может быть… — Он покачал головой. — Нет, пожалуй, это тоже не забавно. Когда во мне разгорается желание, мне не до веселья.
   Он вообще очень редко смеялся, разве что над колкими замечаниями Кадара. И все-таки она видела на его лице улыбку в ту ночь, когда ворвалась в зал, где он проводил время с Ташей. Только ли вино рассеяло тогда его мрачное настроение? Но нет, даже в ту ночь она подсознательно ощущала горечь и ожесточение, которые, словно мрачное темное облако, окутывали его, воздвигая барьер между ним и другими людьми.
   — Если хотите забав, то ступайте к Кадару, — сказал он. — И держитесь подальше от меня.
   — Я буду тревожить вас, пока вы не велите Кадару отвезти меня в Дамаск.
   — Это он хочет, чтобы вы оставались здесь. Он думает, вы не будете в безопасности, пока он не узнает о вас все. Скажите ему, что он хочет узнать, и можете на следующий день ехать в Дамаск. — Он встретил ее яростный взгляд. — А что касается меня, то мне совершенно не важно, откуда вы сами и от какой опасности бежите. Вы не принадлежите Дандрагону. Вы правы. Я знаю только войну и страсть. Вы не можете сражаться за меня, значит, остается другое. — Его взгляд скользнул к ее груди, и он произнес без обиняков: — Я чувствую дикое возбуждение, когда смотрю на вас. Если вы здесь останетесь еще на какое-то время, то вполне возможно, вы окажетесь в моей постели.
   Его грубая прямота шокировала ее, но сильнее оказалась собственная реакция. Ее груди набухли под его взглядом. Она ощутила, как твердеют и становятся чувствительными соски под мягкой тканью платья. Мог ли он увидеть в ярком свете горящих факелов этот предательский отзыв на его вожделение, подумала она со смущением. Наверное, мог. Проницательный взгляд его прищуренных глаз, казалось, проникал ей в душу, а рот кривился и влажнел от тяжелой чувственности, как и тогда, ночью, в зале.
   — Теперь каждый раз, когда я беру женщину, я желаю, чтобы это была ты. Сначала я думал, что мне просто начала надоедать Таша, но с двумя другими оказалось то же самое, — продолжал он хрипло. — Я мечтал лишь об одном — чтобы на их месте оказалась ты. Помню, какими нежными кудряшками покрыто твое лоно. Я хочу целовать его, прижаться к нему телом и двигаться…
   — Прекратите! — воскликнула она, и не узнала своего голоса. — Это… не прилично!
   — Взгляни на себя. Ты сама этого хочешь.
   — Нет, не хочу. — Она попыталась говорить спокойно. — Я не стану одной из ваших женщин. Я не желаю быть собственностью какого бы то ни было мужчины. Я заведу собственный Дом шелка, стану свободна и буду жить так, как мне нравится.
   Он наконец оторвал взгляд от ее груди и взглянул ей в лицо.
   — Тогда держитесь от меня подальше. — Он повернулся спиной к горам. — И скажите Кадару все, что он хочет узнать. Я позволил ему действовать здесь на свое усмотрение, но у меня, видимо, не хватит терпения. Если вы останетесь здесь дольше, то я уже буду действовать по своему усмотрению.
   — Никого из вас не касается, какую жизнь я оставила позади. Если вы не позволите мне уйти, я сама найду способ бежать отсюда. Я не позволю вам… Что это за огонь?
   Его взгляд вернулся к третьей горе.
   — Просто костер на склоне горы.
   Она едва услышала ответ, и перегнувшись над парапетом, вгляделась получше.
   — Нет, не там, на юге.
   Он весь напрягся.
   — Мой Бог! — Резко развернувшись, он бросился к двери ведущей вниз.
   Она поспешила за ним.
   — Что случилось?
   — Джеда. Деревня горит.
   — Деревня…
   Семьи солдат, которые служат в его отряде, все живут в деревне.
   Он отослал Гаруна назад в Джеду.
   Она слетела вниз по ступеням следом за ним.
   — Я поеду с вами.
   — Нет.
   — Я поеду.
   Он повернулся и посмотрел на нее.
   — У меня нет времени спорить с вами. Делайте, что хотите. Лишь Бог знает, может быть, вы будете там в большей безопасности, чем здесь.
   — Я возьму мази и бальзамы.. — Она побежала по коридору к кухне. — Жасмин! — позвала она.
 
   Двор уже наполнился возбужденными вооруженными людьми на лошадях, когда чуть позже Tea выбежала из дверей замка.
   Ее взгляд метался по двору, пока она не увидела Кадара.
   — Кадар!
   Он направил свою лошадь к ней.
   — Можно я поеду с вами?
   Он оглянулся на Вэра, проезжавшего в этот момент верхом по двору.
   — Думаю, вам лучше остаться здесь. Мы не знаем, что нас ждет в Джеде.
   — Не будьте идиотом. Нас ждут пострадавшие от огня люди. Жасмин последует за нами в повозке с перевязочным материалом, бальзамами и едой. — Она протянула ему руки, чтобы он поднял ее в седло. Кадар даже не пошевелился. Она добавила: — Лорд Вэр сказал, что я могу ехать.
   — В самом деле? — Выражение лица Кадара стало очень задумчивым. — Хотел бы я знать… — Он наклонился и поднял ее на лошадь. — Вы уверены? — Он галопом пересек двор и, подъехав к Вэру, натянул поводья. — Ты думаешь, это разумно?
   — Возможно, что разницы никакой нет. Я оставляю здесь часть воинов, но их может оказаться недостаточно… — Он пожал плечами. — Быть может, за пределами замка она окажется в большей безопасности.
   — Но что, если это ловушка?
   — Не знаю. В любом случае, я должен ехать. Это моя деревня горит.
   Он махнул рукой и галопом поскакал по спущенному мосту, возглавив отряд вооруженных людей, цоканье копыт эхом прокатилось в горах.
   — Что вы имели в виду? — спросила Tea, когда Кадар направил лошадь вслед за отрядом. — Насчет ловушки?
   — На самом деле, я так не думаю, — уверенно сказал Кадар. — Солдаты у Вэра обучены гораздо лучше, а воины сильнее, чем рыцари-тамплиеры. Вот почему они не решались до сих пор атаковать его. Они выжидали удобный момент.
   Он уже упоминал, что рыцари-тамплиеры преследуют Вэра. Казалось совершенно невероятным, что они решились поджечь деревню, чтобы выманить его из замка. В конце концов, они монахи, слуги Господа.
   — Пожары случаются все время. Может быть, кто-то небрежно обращался с огнем… — Похоже, Кадар не слышал ее. — Это далеко отсюда?
   — На следующем холме. Мы скоро будем там.
   Но достаточно ли быстро, чтобы помочь деревне? — с отчаянием подумала она, не отрывая взгляда от полыхающего зарева на фоне ночного неба.
   Вся деревня оказалась объята пламенем, каждый дом превратился в горящий ад.
   Tea в ужасе смотрела на полыхающий повсюду огонь.
   Тела… всюду…
   Мужчины, женщины… Боже милостивый, дети… маленькие дети!
   — Я должна помочь им. Я должна… — Она соскользнула с седла.
   — Tea! — крикнул Кадар.
   Она, не обращая на него внимания, подбежала к маленькой девочке, лежащей возле горящей хижины. Ее темные глаза неподвижно уставились в небо. Мертва.
   — Ты не сможешь здесь ничем помочь, — раздался за ней голос Вэра. — Подождите с Кадаром за пределами деревни. Живых вынесут к тебе.
   Она в горестном изумлении подняла на него глаза, он все еще был верхом, и прошептала растерянно:
   — Она мертвая.
   — Один удар меча, — сказал он тихо. — Она не страдала.
   — Меч… — Она взглянула на другие тела. Только смерть и опустошение. Торчащая стрела из спины мужчины, уткнувшегося в тропу. Женщина, скрючившаяся возле стены, пытавшаяся руками зажать рану в животе. Tea не могла поверить своим глазам. — Они убили их всех…
   — Подожди у деревни.
   Она покачала головой.
   — Может, кто-то еще жив. Я должна…
   — Я отдал солдатам приказ осмотреть все тела, чтобы выяснить это. Это их деревня, это их люди. Они сделают все очень тщательно и не ошибутся.
   Не обращая на него внимания, она поднялась и подошла к мужчине, лежащему в нескольких шагах от нее. Он также был мертв. Она шла от тела к телу, к колодцу, в центр площади — все мертвы.
   Застывшее выражение ужаса.
   Кровь.
   Женщина, прижимающая к себе ребенка со стрелой в спине.
   Из горящей хижины повалил такой густой дым, что у Tea перехватило дыхание, и она присела.
   Кадар опустился на колени возле нее.
   — Вэр велел вам уходить отсюда.
   — Я не могу, — воскликнула она яростно. — Кто-то же должен быть жив! — Какое-то движение? Она вскочила и побежала к упавшей фигурке с другой стороны колодца. — Гарун?
   Мальчик открыл глаза.
   — Мама…
   — Тсс… Все хорошо.
   Он кивнул и вновь закрыл глаза.
   Но он все еще был жив. Она обернулась к Кадару:
   — Заберите его отсюда.
   Она нашла еще одного человека, выжившего в этой кровавой бойне, старика, спрятавшегося под повозкой. Казалось невозможным, чтобы во всей деревне не осталось больше никого в живых. Быть может, солдаты найдут других… Она продолжала идти.
   Вэр резким движением развернул ее к себе.
   — Вы что, хотите сгореть здесь вместе с трупами?
   Он поднял ее на руки и понес по улице.
   — Отпустите меня, — она попыталась бороться. — Я нашла двух живых. Могут быть еще…
   — Там больше никого нет. — Его лицо оставалось непроницаемым. — И если даже там кто-то остался, их все равно уже не спасти. Вся деревня в огне. — Он опустил ее. — Позаботься о ней, Жасмин. — И снова ушел.
   Жасмин. Она не заметила, как подъехала повозка. Она ничего не видела, только смерть, и кровь, и огонь…
   — Вы плачете? — спросила Жасмин. — Вы ранены?
   Tea даже не знала, что плачет. Она подняла руку и коснулась мокрой щеки. Казалось, во всем мире не хватит слез, чтобы оплакать то, что она только что видела.
   — Нет, я не ранена.
   Она повернулась к деревне.
   Но там уже полыхало только море огня.
   — Милостивый Аллах, — голос Жасмин дрожал. — Я мало видела здесь доброты, но то, что случилось, ужасно. Ведь я выросла в этой деревне.
   Tea увидела нескольких солдат, застывших со слезами на глазах. Это был их дом, где они родились и выросли, здесь, в этом огне погибли люди, которых они любили. Стоять и смотреть на это горе было невыносимо, и она вернулась к Жасмин.
   — Вы осмотрели Гаруна?
   — Возможно, он не выживет. Он получил очень сильный удар по голове. У старика, Малика бен Карраха, только несколько ожогов.
   — Нашли они еще кого-нибудь?
   — Еще одного. Амала, сапожника. Он умер прежде, чем я смогла осмотреть его раны.
   Двое живых из целой деревни. Tea с трудом подавила приступ тошноты. Она должна держаться. Если она заболеет, то никому не сможет помочь. Tea забралась в повозку.
   — Тогда давайте вернемся в Дандрагон, там мы сможем лучше позаботиться о мальчике.
   — С вами все в порядке? — спросил откуда-то вынырнувший Кадар.
   Она кивнула.
   — Нам надо доставить Гаруна в замок.
   — Не сейчас. Вэр с несколькими воинами выехал вперед проверить, безопасна ли дорога. Я должен ждать четверть часа и затем проводить вас в замок.
   Она устало кивнула. Сердцем и умом девушка не могла постигнуть происшедшего здесь, но была согласна с тем, что нельзя везти Гаруна туда, где ему угрожает опасность.
   — Мне нужна вода, промыть его раны.
 
   Они возвращались в мрачный, угрюмый Дандрагон. Серый туман скорбным покрывалом окутывал сам замок и солдат, охранявших его.
   — Отнесите Гаруна в мою комнату, — сказала Tea солдатам, снимавшим его с повозки. Мальчик так и не пришел в себя за все время их пути до замка. Быть может, он вообще больше не очнется.
   Нет, она не должна так думать. Она поднялась по ступеням.
   — Сообщите мне, когда он очнется.
   Этот приказ исходил от Вэра, стоящего чуть поодаль. Он все еще был в доспехах, и никакие чувства не отражала его непроницаемая маска, которую он надел на себя еще в деревне. Неужели его ничто не трогает, подумала Tea с удивлением.
   Его жесткость взбесила ее.
   — Зачем? Чтобы вы отправили его назад, в его деревню, снова умирать?
   Он ничего не ответил, и выражение его лица не изменилось.
   — Дайте мне знать, — повторил он.
   Она резко повернулась и направилась в замок.
 
   Гарун пришел в себя только вечером следующего дня.
   — Мама…
   Tea крепко обвила его руками. Она не станет ему лгать. Позже ему будет труднее вынести эту боль.
   — В огне уцелели только двое. Ты и один старик… — Она попыталась вспомнить имя, которое называла Жасмин. — Малик бен Каррах.
   — В огне?
   Очевидно, его ранили еще до поджогов.
   — Там случился пожар. — Она приложила к его голове холодный компресс. — Постарайся заснуть.
   Его веки медленно закрылись.
   — Хорошо. — Две слезы покатились по его щекам. — Мама…
   Он снова был ребенком, а не маленьким гордым солдатом, который молнией проносился по двору замка со своим факелом. Ей хотелось покрепче прижать его к себе, как в то утро Селин, когда умирала их мама, но он не принадлежал ей. Теперь он ничей. Она проглотила комок в горле.
   — Обещаю, скоро будет легче.
   Она останется здесь и будет держать его за руку, пока он не заснет.
   — Вам самой следует пойти поспать, — сказала Жасмин, поставив сосуд со свежей водой на стол возле кровати. — Я посижу с мальчиком.
   Tea все еще держала его руку в своей, и у нее было такое чувство, что если она сейчас уйдет, то это будет похоже на предательство.
   — Вы тоже почти не отдыхали.
   Жасмин кивнула.
   — Что ж, хотя бы один из нас должен проявлять разум. — Она направилась к двери. — Я скажу Таше, чтобы она зашла к вам через несколько часов посмотреть, не захотите ли вы отдохнуть. Та-ша умеет обращаться с детьми.
   Но уж, конечно, не так хорошо, как с мужчинами, подумала Tea несколько раздраженно, но устыдилась своих мыслей. Девушка стала проституткой еще ребенком. Кто такая Tea, чтобы осуждать ее за попытку выжить в этом жестоком мире, где за одну кошмарную ночь такие дети, как Гарун, обречены на сиротство.
   — В этом нет необходимости. Быть может, она сможет ухаживать за ним через несколько дней, когда ему станет получше.
   — Сегодня.
   Tea устало покачала головой, когда дверь за Жасмин закрылась. И почему она постоянно спорит? Эта женщина делает все, что ей заблагорассудится. Видимо, надо еще сказать спасибо за то, что Жасмин решила, что ей следует помогать Tea. Видит Бог, она так нуждалась в поддержке в эту ночь.
   — Мальчик выживет?
   Tea сжалась, увидев Вэра, стоящего в дверях. Он был уже без доспехов, но казалось, словно их и не снимал. Его лицо по-прежнему хранило жесткое, непроницаемое выражение.
   — Я так думаю.
   Он вошел в комнату.
   — Жасмин сказала, что он очнулся и говорил с вами. Я просил сообщить мне, когда он проснется.
   — А зачем мне это делать? Ведь Жасмин бегает к вам с любыми, даже самыми мелкими новостями.
   Его внимательный взгляд остановился на лице мальчика.
   — Я хочу поговорить с ним.
   — Нет. — Она, защищая его, придвинулась ближе. — Он сейчас снова заснул. Я не позволю его тревожить.
   — Я не собираюсь трясти его, чтобы разбудить. — Он сел в кресло. — Я подожду.
   Она не хотела, чтобы он здесь сидел. Его холодное безразличие разъедало ее самообладание, как соль рану. Прошлой ночью для стольких людей мир перестал существовать, а его это словно и не касалось.
   — Это может быть долго. Несколько часов.
   — Я подожду.
   Он здесь хозяин, она не имела права выгнать его. Но она постаралась его не замечать.