Джойс Бренда. Скандальный брак

   — Жаль, что мне не довелось познакомиться с герцогиней, — тихо сказала Анна. — Какая она была?
   Герцог вздрогнул, и взгляд его просветлел.
   — Сара? Она была хорошей женой и хорошей матерью. Теплая, словно последний день весны. Твоя мать была очень похожа на нее. — Он закашлялся. — И вместе с тем они отличались, как день и ночь. Сара была спокойной и мягкой, а Джанис — как яркий свет, как сияющая звезда; теплая, великодушная, искренняя до глупости. И, конечно, веселая и жизнерадостная. Все тянулись к ней:
   мужчины и женщины, молодые и старые и, разумеется, дети. Она очень хотела иметь детей.
   Анна буквально внимала герцогу: за все годы, что она знала его, ей ни разу не довелось слышать от него таких откровений.
   Рутерфорд улыбнулся.
   — Несмотря на разницу в двенадцать лет, они были очень близки. Джанис боготворила Сару, а Сара обожала Джанис. Твоя мать могла выйти замуж за знатного пэра и вообще за любого мужчину: той осенью она стала королевой года. Она получила десяток предложений руки и сердца, но все их отвергла. — Он горько усмехнулся.
   — Я не знала, — прошептала Анна, не сводя глаз с герцога.
   — Когда твоя мать сбежала, Сара долго не могла прийти в себя. Джанис было всего восемнадцать. Она оставила Саре и мне короткую записку. Как ты знаешь, на следующий год Сара умерла.
   — А мама вышла замуж за папу.
   — Да, — мрачно произнес герцог. — Прости, я знаю, что ты тоскуешь по своему отцу и любишь его, но Джанис заслужила лучшую участь, чем скитаться с ним по свету.
   — Папа любил ее, — прошептала Анна.
   Герцог тяжело вздохнул.
   — Ее все любили, — сказал он.
   Анна замерла, пораженная мыслью, которая внезапно пришла ей в голову: что если герцог тоже любил Джанис, и, возможно, сильнее, чем предполагали их родственные отношения?
 
   Тягостный для Анны ужин окончился, чему она была искренне рада. Фелисити весь вечер бросала на Дома томные, многозначительные взгляды и не обращала никакого внимания на Теда Блейка, который не оставлял попыток завязать с ней более тесное знакомство. Кларисса, извинившись, давно ушла. Анна пожелала спокойной ночи Патрику и Фелисити, которые собирались вернуться в Хантинг Уай, потом герцогу, Дому и Блейку и направилась по лестнице в свою комнату. Но ступеньки за ее спиной заскрипели, и Анна, взявшись одной рукой , за медные перила, остановилась. Ее догонял Дом.
   — Что ты делаешь? — с дрожью в голосе спросила она.
   — Поднимаюсь по лестнице.
   — Но ты еще не выпил бренди.
   Он приблизился почти вплотную.
   — С дедом и Блейком?
   Анна посмотрела в теплые янтарные глаза.
   — Гораздо охотнее я выпил бы бренди с тобой, — не отрывая взгляда от ее лица, произнес Дом.
   Анна пришла в себя.
   — Нет, спасибо. — Она отвернулась и быстро пошла по лестнице, в спешке наступила на край платья и споткнулась. Дом поддержал ее за локоть.
   — Не нужно меня бояться, Анна, — ласково произнес он.
   — Я тебя не боюсь, — выпалила Анна. — Дай мне пройти!
   Он улыбнулся. Анне и самой стало неловко: она сопротивляется так, словно на нее напал разбойник с большой дороги.
   — Прошу, мадам. — Он слегка склонил голову. Отлично зная, что он следует за ней по пятам, Анна заспешила вверх. Мысли путались. Неужели он снова думает соблазнить ее? Можно не сомневаться! Дом Сент-Джордж не испытывает никаких угрызений совести, по крайней мере, когда дело касается ее.
   Анна почти бегом пересекла холл. Дом не отставал. Около своей комнаты Анна повернулась и прижалась спиной к двери, словно желая преградить ему путь. Дом не спеша , подошел к ней и остановился.
   — Спокойной ночи, — сказала Анна.
   — Я хочу закончить наш разговор. — Он приподнял одну бровь.
   — Какой разговор? — Анну бросило в жар.
   — Тот, который мы вели сегодня днем… и в день моего отъезда.
   Анна решила, что бесполезно притворяться, будто она не понимает, о чем речь.
   — То, что ты предлагаешь, нелепо.
   — Неужели? — засмеялся он. — Анна, ты больше не девушка, и мы муж и жена. Я не вижу ничего нелепого в том, что муж просит свою жену поехать с ним куда-нибудь на недельку.
   Анна покраснела.
   — Ты предлагаешь другое.
   Он довольно ухмыльнулся, и его глаза заблестели.
   — Да, другое.
   — И это вряд ли достойно джентльмена.
   — Я не джентльмен, и никогда не хотел им быть.
   — Но зато я леди.
   — Это правда. Но почему ты решила, что я оскорблю тебя?
   Анна вздохнула. Она изо всех сил старалась не думать, что может случиться, если она уедет с ним «на недельку». Поскольку она была не слишком искушенной в тех деликатных делах, которыми занимаются муж и жена за закрытыми дверьми, то не могла представить, что он может потребовать от нее.
   — Я не доверяю тебе, Дом, — настороженно проговорила она.
   — Я не заставлю тебя делать ничего такого, чего тебе самой не захочется.
   Анна почувствовала, что ее щеки снова запылали. Какой наглец! И как уверен в себе!
   — Это не меняет дела. — Она сердито отвернулась и сжала дверную ручку, но Дом накрыл ее руку своей.
   — Ну? Я жду ответа, Анна, — прошептал он ей на ухо.
   Анну словно огнем обожгло. Она отлично понимала, куда он клонит. Она должна сейчас же и категорически отказаться от его непорядочного предложения! Но слова застряли у нее в горле, в ногах появилась слабость — от тела Доминика исходило тепло, Анне словно передавался весь жар его желания.
   — Анна?
   Она повернулась, и его лицо оказалось почти в дюйме от нее.
   — Я хочу… чтобы ты ушел, — запинаясь, произнесла она. — Я хочу, чтобы ты уехал из Уэверли Холл. Сколько еще я должна тебе это объяснять?
   Глаза Доминика потемнели от гнева. Он обвил Анну руками и притянул к себе.
   — А я не хочу уезжать, — грубо сказал он. — Сколько еще я должен тебе это объяснять?
   У Анны не было сил ответить. Он крепко сжал ее в объятиях. Она поняла его намерения и попыталась отвернуть лицо, но, прежде чем успела это сделать, он завладел ее губами. Анна вскрикнула. Руки плотнее обвили ее талию, он раскрыл ее губы, и его язык скользнул ей в рот. Его сильное тело прижало ее к двери. Анна не смогла бы пошевелиться, даже если бы захотела.
   Но она не была уверена в том, что пошевелилась бы, если б могла, потому что поцелуй Дома был волшебным. Попеременно то жадным и страстным, то мягким и нежным. Дом то слегка покусывал, то сосал ее губу, лаская языком ее язык. Анна почувствовала, как ее тело обмякло, и, схватившись за Дома, чтобы не упасть, вернула ему поцелуй.
   Тяжело дыша, он оторвался от нее.
   — Патрик целовал тебя так когда-нибудь?
   Анна тоже едва дышала. Ее тело словно горело мучительным огнем, сжигающим всю ее изнутри.
   — Патрик? — Анна недоуменно посмотрела на Дома.
   — Да, — зло произнес он. — Патрик. Мужчина, с которым ты флиртовала весь вечер в надежде заставить меня ревновать.
   Анна удивилась. Она последовала совету Рутерфорда и вела себя несколько игриво с кузеном, но вовсе не думала, что Дом обратил на это внимание.
   — Ты добилась своей цели, — мрачно сказал Дом. — Я ревную, злюсь и очень возбужден. Это на случай, если ты не заметила.
   Анна покраснела. Она не осмеливалась оторвать взгляд от его лица.
   — Анна?
   — Что? -
   — Не дразни меня больше, если не хочешь навлечь на себя неприятности.
   Анна шумно втянула воздух, и в этот момент Дом отпустил ее. В нем боролись злость, решимость и желание. Он толчком распахнул ее дверь и отошел в сторону, давая Анне возможность войти, но она была не в силах сдвинуться с места. Дом повернулся и пошел по коридору. Анна следила за ним, пока он не скрылся на лестнице.
   У нее дрожали колени. Она испустила долгий тяжелый вздох. О Господи… Если бы он продолжал настаивать, она бы уступила ему. И что хуже всего, она и сейчас была готова уступить ему. Ее тело предавало ее.
   Анна скользнула в спальню и прижалась спиной к двери. Стук сердца гулкими ударами отдавался в ушах. В комнате было темно. Стояла зловещая тишина. Керосиновая лампа, зажженная служанкой, отбрасывала во все стороны густые тени. Лишь на раскрытом окне слегка шевелилась от ветра белая занавеска. Анна заперла дверь.
   О Господи! Разве она сможет и дальше сопротивляться Дому, если он преследует ее каждую ночь? Рано или поздно она неизбежно уступит ему. Это могло случиться даже сегодня ночью. В этой любовной игре она явно слабее его и не станет победителем….
   Анна медленно направилась к кровати. Совершенно ясно, что ей не удастся убедить Дома уехать. Если бы она действительно хотела, чтобы он покинул Уэверли Холл, она бы согласилась на его дикое предложение. Все, что ей нужно будет сделать, это вытерпеть одну неделю. Всего одну неделю… и она снова станет свободной.
   Эта мысль и ужасала, и притягивала Анну. Где-то в глубинах воображения ее преследовали картины: вот сплетаются их обнаженные тела, вот… Боже, о чем она думает?
   Ночная сорочка Анны лежала на кресле около кровати. Сломанную этажерку заменили. Анна была не в силах разговаривать с Беллой, она позовет ее позже.
   Анна подошла к застеленной кровати, решив сначала немного полежать поверх покрывала, успокоиться, а потом позвонить Белле, чтобы та помогла ей раздеться. Молодая женщина устало опустилась на кровать и сняла туфли. Потом ее взгляд упал на подушку, и Анна похолодела.
   На безупречно белой наволочке лежала сгоревшая роза.

Глава 12

   Фелисити смотрела вслед Дому. Блейк был в отчаянии. Он схватил ее за руку и тихо сказал:
   — Может, тебе доставит удовольствие небольшая прогулка со мной?
   — Сомневаюсь. — Лицо Фелисити брезгливо сморщилось. — Патрик сейчас отвезет меня домой.
   Блейк стиснул зубы.
   — Полагаю, твой брат захочет выпить бренди с герцогом.
   Рутерфорд и Патрик стояли в холле и разговаривали.
   — Мне все равно, — отрезала Фелисити. — Я устала.
   — Правда? — притворно удивился Блейк. — Минуту назад ты совсем не выглядела усталой, пока Дом не ушел. — Он улыбнулся и добавил: — Со своей женой.
   Фелисити пришла в бешенство. Ее голубые глаза засверкали.
   — Ты прав. Минуту назад я не была усталой, а сейчас очень утомлена.
   Блейк тихо засмеялся и, не обращая внимания на возмущенный возглас Фелисити, громко сказал:
   — Патрик! Я собираюсь немного прогуляться с твоей сестрой.
   — Отлично, — ответил Патрик. — Я с его светлостью буду в библиотеке.
   Фелисити открыла было рот, чтобы возразить, но Патрик и герцог уже вышли. Она резко повернулась, ее грудь взволнованно вздымалась.
   — Ты невыносим! — Фелисити скривила губы.
   — Только когда приходится. — Он оглядел ее с ног до головы. — А ты настоящая красавица. Фелисити задрала подбородок.
   — Меня не интересуют ваши комплименты, лорд Блейк.
   Тед решительно взял ее за локоть. Его взгляд помрачнел.
   — А что если я разбужу твой интерес?
   Фелисити попыталась высвободить руку, но быстро оставила эту затею, потому что Блейк уверенно провел ее через холл, и они вышли на крыльцо.
   — Пусти меня! — крикнула она.
   — Нет. — Он почти стащил ее со ступенек и увлек в парк. На лужайке, где они оказались окутанные туманом и скрытые от посторонних глаз, он отпустил ее руку и улыбнулся.
   — Неужели тебе никогда не говорили, что женщине с хорошими манерами не подобает заигрывать с женатым хозяином дома?
   — Это у тебя дурные манеры, — отрезала Фелисити.
   — Напротив, с того момента как я сегодня днем впервые увидел тебя, я сама вежливость.
   Фелисити презрительно фыркнула, повернулась к нему спиной и направилась к дому. Но не успела сделать и нескольких шагов, как Блейк догнал ее и заключил в объятия. Жалобно хрустнул кринолин, ее грудь прижалась к груди Теда.
   — Поскольку мне не удалось возбудить твой интерес цивилизованными способами, я решил прибегнуть к более варварским, — сказал он и прижался ртом к ее губам, не давая ее ярости выплеснуться наружу.
   Фелисити сопротивлялась, но Блейк сжал ее железной хваткой, и она затихла. Объятия стали нежнее, его язык скользнул между ее губ. Фелисити обвила руками широкие, плечи Блейка и приоткрыла рот, отвечая на его поцелуй, который становился все требовательнее. У Фелисити вырвался стон.
   Блейк запустил одну руку за лиф ее платья и, обхватив ее пышную грудь, тронул большим пальцем сосок. Затем, оторвавшись от ее рта, взял его губами. Фелисити вскрикнула, у нее подкосились колени и она вцепилась в Блейка. Он поднял голову и улыбнулся.
   — Ну а теперь я заинтересовал тебя?
   Фелисити сверкнула глазами и в бешенстве отвесила ему оплеуху.
   Дом и не собирался идти спать. Со свечкой в руке он спустился вниз. Герцог и Блейк ушли. На первом этаже царила полная тишина. В библиотеке он поставил свечку на стол, зажег лампу и налил себе виски.
   Дом сидел на диване, глядя на тлеющий огонь, и пытался выбросить из головы мысли о жене, надеясь охладить страсть, которая не дала бы ему уснуть. Слабые языки пламени отбрасывали на его лицо длинные прыгающие тени.
   — Доминик?
   Дом вздрогнул и чуть не пролил виски.
   — Мама? — удивленно спросил он, поднимаясь. — Я не слышал, как ты вошла.
   Кларисса еле заметно улыбнулась. Она стояла в дверях, одетая в длинный белый шелковый халат, и держала в вытянутой руке свечу. Две белые кошки, как обычно, терлись об ее ноги.
   — Да, я видела, твои мысли блуждали очень далеко. — Она протянула ему тетрадь в красном кожаном переплете. — Надеюсь, ты не против, что я брала дневник?
   Дом не отрываясь смотрел на толстую тетрадь, даже не тетрадь, а целую книгу.
   — Я искал его. Совершенно забыл, куда его подевал. — На самом деле Доминик отлично помнил, что положил дневник в спальне на прикроватный столик, откуда он исчез. Дом совершенно точно знал, что кто-то взял его, но не мог представить, кому и зачем он мог понадобиться. — Мне и в голову не пришло, что его взяла ты.
   — Знаешь, я хочу тебе кое-что объяснить.
   — Не надо, — ответил Дом, беря дневник. — Ты имела полное право прочитать его.
   — Но это право было дано только тебе. Они молча смотрели друг на друга.
   — Приятное чтение? — спросил он наконец.
   — Не совсем. Спокойной ночи, Доминик, — сказала Кларисса, повернулась и вышла.
   Дом осушил стакан виски почти до дна. Знакомое приятное тепло разлилось по телу, но напряжение не спадало. Доминик посмотрел на тетрадь. Черт побери!
   Теперь он точно не уснет. Сначала Анна, потом дневник… О чем писал Филип? Теперь простое любопытство не даст Доминику сомкнуть глаз всю ночь.
   «Прочитай! — шептал ему внутренний голос. — Неужели ты боишься мертвого человека?»
   Дом скривился и наугад открыл дневник где-то посередине. Глянув на страницу, он наткнулся на слова «мой сын», которые приковали его внимание. Он начал читать. Даты не было. Мой сын приехал домой и, как всегда, не соблаговолил поставить нас в известность о своих планах. Кларисса и я ведем себя примерно. Я мысленно проклинаю Рутерфорда. Как бы я хотел, чтобы меня избавили от этого притворства!
   Дом захлопнул дневник. В его глазах застыло изумление. Он не знал, что таят в себе записи Филипа, но такого не ожидал. Неужели отец ненавидел его? Неужели он ненавидел Рутерфорда? Почему Филип и Кларисса «ведут себя примерно», когда он вернулся домой? Какое притворство Филип имеет в виду?
   Дом почувствовал, что ему необходимо подкрепиться. Он встал и налил себе еще стакан виски. Сделав большой глоток, он немного успокоился.
   Доминик посмотрел на старые часы деда, стоявшие в углу комнаты. Была полночь. Он вернулся к дивану, взял тетрадь и открыл на первой странице. На этот раз перед записью стояло число. У Дома забилось сердце. Это был день его рождения.
 
   11 февраля 1828 года
   Я в ужасе. Кларисса уже целый день пытается произвести на свет нашего ребенка. Я не знаю, что делать.
   Чувствую себя совершенно беспомощным. Слава Богу, рядом отец. Он, как всегда, не теряет присутствия духа. Он как скала, на которую можно опереться. Но мне кажется, что и он тоже очень обеспокоен.
 
   Дом поднял глаза и задумался. Как изменился тон Филипа за тридцать лет! Здесь он озабоченный муж и любящий сын.
   Дом стал читать дальше.
 
   У меня родился сын. Я так взволнован, что чуть не плачу от радости и облегчения.
 
   Дом встал и нервно прошелся по комнате. Ясно, что в первый год после женитьбы Филип заботился о Клариссе и любил маленького Дома.
   Что же случилось в последующие двадцать восемь лет? Почему он стал так презирать свою жену, что, умирая, не оставил ей абсолютно ничего и даже позаботился о том, чтобы тон завещания был откровенно издевательским? Что случилось в их жизни, от чего из любящего отца Филип превратился в почти постороннего человека?
   Он должен все узнать. Дом снова сел и начал читать другую запись.
 
   15 декабря 1830 года
   Я обнаружил доказательства, которые искал! Да, мне пришлось подглядывать и совать нос в чужие дела, но я нашел: письма хранились в запертом ящике стола в потайном отделении. Там все ясно сказано. Я получил доказательство измены Клариссы. Будь она проклята. БУДЬ прокляты они все.
   Как я был глуп. Ведь я уже давно подозревал правду сразу после рождения сына. А может, и раньше. О Господи, я никогда не прощу ее. Я никогда их не прощу. Мне плохо, так плохо, что когда я смотрю на ружье, висящее на стене, я чувствую искушение взять его и свести счеты с моей несчастной жизнью.
   Я был не прав. Я старался жить по общепринятым правилам, но эти люди насмеялись надо мной. Они причинили мне зло. В мире нет справедливости.
   Но я слишком слаб, чтобы прекратить свое жалкое существование. Я не способен убить ни ее, ни его. Вместо этого я уеду в Индию и, возможно, никогда не вернусь.
 
   Дом поднялся и медленно вышел в холл. Он прочитал больше половины. Небо уже посветлело, а на востоке вспыхнула огненно-оранжевая полоска.
   Его отец не совершил самоубийства и не убил ни Клариссу, ни ее любовника. Он возвратился из годового путешествия по Индии только для того, чтобы почти сразу отправиться на Балканы. Действительно, с той зимы 1830 года он почти не появлялся в Уэверли Холл.
   У стены стоял сервант с огромным венецианским зеркалом. Дом подошел к нему и посмотрел на свое отражение. Когда маленьким ребенком Дом отчаянно жаждал внимания Филипа и не находил его, мальчику иногда хотелось, чтобы у него был другой отец: добрый, прекрасный геройг который бы любил его. Когда Доминик подрос, эти мечты, разумеется, исчезли, как прочие детские фантазии.
   Теперь у него были все основания полагать, что Филип не был ему отцом.
   Правда, Филип ни разу не упомянул имени любовника Клариссы. Он также не писал и о том, изменила ли она ему до брака или после и продолжалось ли это потом. Но, обнаружив неверность Клариссы, Филип стал враждебен ко всем, кто его окружал. Если в первой записи в дневнике он представал заботливым супругом и ласковым отцом, то последующие были заполнены ненавистью к жене и сыну.
   Может ли человек ненавидеть собственного сына за грехи его матери? Или этот сын и есть результат греха? Был ли Филип его отцом?
   У Дома засосало под ложечкой. Если Филип ему не отец, то вполне понятно, почему он не только не проявлял к нему никаких теплых чувств, но и испытывал глубокую неприязнь. И, разумеется, даже узнав об измене жены, Филип не мог бы при этом ненавидеть собственную плоть и кровь.
   Невероятно! Рутерфорд наверняка обо всем знал — да и как он мог этого не знать? Дом воспитывался как Сент-Джордж. Дед никогда бы не позволил ему стать наследником Филипа, а со временем наследником герцогского титула, если бы он не был настоящим Сент-Джорджем.
   И Доминик похож на Сент-Джорджей. Все мужчины в этом роду славились золотистыми волосами, янтарными глазами и поразительно красивым лицом. С самого детства и до сих пор Дом постоянно слышал, как все вокруг повторяли, что он вылитый Сент-Джордж.
   Но если Филип не его отец, то все черты Сент-Джорджей, которые находили в Доминике окружающие, всего лишь невероятное совпадение.
   Значит, Филип ненавидел его только из-за Клариссы, а не из-за того, что он не его сын. Дому хотелось, чтобы это была правда. Но он не мог убедить себя в этом.
   Был ли он настоящим Сент-Джорджем? Дом смотрел на свое отражение. Он не очень-то верил в совпадения и не хотел верить в них сейчас. Слишком боялся поверить в них.
   Закрыв глаза, он внезапно почувствовал, что ему трудно дышать. Грудь, казалось, вот-вот разорвется. Ему бы следовало пойти к матери и спросить все напрямую. Но что именно он должен спросить? «Мама, прости, пожалуйста, была ли ты неверна папе, как он утверждает, и если да, то случилось это до свадьбы или после?» За такую наглость Кларисса имела бы полное право дать ему пощечину.
   Но разве это наглость? Ведь подозрение возникло у него со слов отца. Если он не Доминик Сент-Джордж, и если Филип не его отец, значит, в итоге Рутерфорд не его дед. И тогда Уэверли Холл не принадлежит ему по праву рождения! И он не маркиз Уэверли, граф Кэмптон и Хайглоу, барон Фелдстоун и виконт Лионз! Он не наследник Филипа и не наследник Рутерфорда. Если он не Доминик Сент-Джордж. то вся его жизнь — обман. Колоссальный обман.

Глава 13

   — Доброе утро, мама.
   Эдна Коллинз вздрогнула. В свои шестьдесят лет она все еще оставалась миловидной, пухленькой, белокурой женщиной. Она сидела за овальным обеденным столом перед тарелкой, на которой горкой лежали бекон, яйца и тосты.
   — Что-то ты рано встала, Фелисити.
   Фелисити улыбнулась и поцеловала мать в щеку. На ней был фиолетовый атласный халат с темно-малиновым кантом и такие же атласные шлепанцы.
   — Да, — бодро согласилась она и улыбнулась Патрику. — Доброе утро, дорогой. Он оглядел ее с головы до ног.
   — Так. Насколько я понимаю, ты хотела отправиться со мной в Уэверли Холл.
   Фелисити засмеялась, облокотилась на стол и схватила с тарелки пшеничную лепешку.
   — Обещаю, что не задержу тебя. — Она сдавила пальцами изюминку. — Моя служанка уже готовит платье.
   Патрик пожал плечами.
   — Я выезжаю в половине десятого. Если к этому времени ты будешь готова, не возражаю, можешь поехать со мной.
   — Чудесно, — воскликнула Фелисити, плюхаясь в кресло рядом с ним.
   — Что происходит, Фелисити? — сердито спросила Эдна. Ее мощная грудь взволнованно поднималась и опускалась. — Ты думаешь, что делаешь?
   Фелисити отправила изюминку в рот и с удовольствием разжевала.
   — Мама, я взрослая женщина. Состоятельная и независимая. Если Дом нуждается в ласке, почему бы мне не одарить его ею?
   Эдна вскочила на ноги.
   — Значит, пока он в Уэверли Холл, ты решила согреть его постель? Разве я растила тебя для того, чтобы ты стала обыкновенной потаскушкой, как твоя кузина?
   Фелисити и глазом не моргнула.
   — Знаешь, мама, меня вряд ли можно назвать невинной девушкой. И ни ты, ни кто-то другой не может диктовать мне, что делать и как себя вести. — Она улыбнулась брату, который во время их разговора оставался бесстрастным.
   — Твоему следующему мужу придется хорошенько отлупить тебя по твоей симпатичной попке, — предупредила Эдна. — Я сомневаюсь, что он будет терпеть твое непорядочное поведение.
   Фелисити, зевая, встала из-за стола.
   — Другого мужа не будет. Зачем мне снова выходить замуж? Я богата, молода, красива и могу делать то, что мне нравится. Я была бы круглой дурой, если бы второй раз вышла замуж, да еще за какого-нибудь тупицу, чтобы он стал мною командовать! — Она медленно пошла через комнату и в дверях обернулась. — Не сходи с ума, мама. Я знаю, что делаю. И, кроме того, разве ты забыла: я ведь кое-что «должна» Анне. — С этими словами она вышла из комнаты.
   Эдна молча смотрела ей вслед. Патрик взял вилку и продолжил завтрак.
   Анна уже закончила завтракать, когда в столовую вошел Дом. Было начало девятого.
   — Ты ранняя пташка, — заметил Дом, подходя к ней. — Доброе утро, Анна.
   — Да, у меня всегда много работы, — ответила она, не глядя на него, и встала. — Где Блейк?
   — Какое это имеет значение? Вероятно, еще в постели. — Дом взял ее за руку. — Куда ты понеслась?
   — В четверть девятого обещал прийти Чарльз Додд, — ответила Анна. — Одна из породистых кобыл вот-вот ожеребится.
   — Ты оделась для верховой езды, — заметил Дом.
   Анна передернула плечами.
   — В десять у меня встреча с Патриком.
   Улыбка исчезла с лица Дома, и в его глазах мгновенно вспыхнул мрачный огонь.
   — Какого черта?
   — Вчера за ужином мы договорились о верховой прогулке, — спокойно ответила Анна, не обращая внимания на его изменившийся тон.
   — Понятно. Но теперь тебе придется отменить ее.
   — Ну почему ты такой дурак? — вспыхнула Анна.
   — Потому что мне не нравится, когда моя жена становится объектом непристойных сплетен и мерзких домыслов, — отрезал Дом.
   Анна вспылила. До сих пор ей не приходилось слышать никаких сплетен о себе и Патрике.
   — Возможно, тебе стоило побеспокоиться об этом четыре года назад, когда все сплетничали обо мне! И причиной всех этих пересудов был ты!
   — Ты права, Анна. Мне следовало подумать об этом четыре года назад, — хрипло ответил Дом. — Но четыре года назад мне было наплевать, и я не ревновал тебя!
   Анна открыла рот, но, так ничего и не сказав, закрыла.
   — Слушай меня внимательно, — произнес Дом. — Когда придет Патрик, ты скажешь ему, что ваше свидание отменяется, иначе я сделаю это сам.