Страница:
Отт взвыл и забормотал новое заклинание, но в ярости своей и отчаянии он постоянно сбивался со стирикского на свой родной эленийский.
— Выслушай меня, Спархок, — мягко произнесла Флейта.
— Но Отт…
— Да пусть он себе забавляется. Моя сестра справится с ним. А ты будь внимателен. Скоро наступит время действовать тебе. Я скажу тебе, когда. И ты взберешься по ступеням к идолу, по-прежнему не выпуская из своих рук Сапфирную Розу. Если Азеш или Отт или кто-нибудь еще попытаются помешать тебе, уничтожь Беллиом. Если все пройдет хорошо и ты доберешься до идола, прикоснись Беллиомом к тому обожженному и похожему на огромный рубец месту.
— Это уничтожит Азеша?
— Конечно, нет. Этот белокаменный истукан — всего лишь оболочка. Настоящий идол находится внутри него. Беллиом разобьет вдребезги большого идола, и ты увидишь самого Азеша. Настоящий идол достаточно маленький и сделан из засохшей грязи. Как только он предстанет перед тобой, опусти свой меч и возьми Беллиом в обе руки. Затем произнеси слова в точности те, которые я сейчас произнесу: «Голубая роза, я — Спархок Эленийский. Силой этих колец я повелеваю Голубой Розе вернуть этот образ той земле, из которой он возник». Затем дотронься Беллиомом до идола.
— И что тогда произойдет?
— Точно не могу тебе сказать…
— Афраэль! — встревожено запротестовал Спархок.
— Судьба Беллиома еще более скрыта от нас, чем твоя, а я не могу сказать с точностью до минуты, что ты собираешься сделать.
— Но это уничтожит Азеша?
— О, да, конечно — но, вероятно, и остальной мир тоже. Беллиом хочет освободиться от этого мира, и это может оказаться тем шансом, которого он дожидается.
Спархок тяжело сглотнул.
— Это рискованно, — словно небрежно проговорила Флейта, — но ведь никогда не узнаешь, как пойдет игра в кости, пока не кинешь их.
Неожиданно свет в Храме померк и воцарилась тьма. Это Сефрения и Отт продолжали свой магический бой. И на какое-то мгновение показалось, что этот мрак будет вечным, такая вокруг собралась непроглядная мгла.
Мало-помалу свет вернулся. Костры в огромных котлах возгорелись сами собой, и их пламя вновь осветило Храм.
Когда вернулся свет, взгляд Спархок упал на Энниаса. Изнуренное лицо Первосвященника Симмура было страшно бледным, и глаза его не выдавали ни единой мысли в его голове. Ослепленный своим честолюбием, Энниас никогда не задумывался и поэтому не понимал, какому страшному Божеству продал он свою душу в погоне за троном Архипрелата, в какой беспросветный мрак и ужас погрузил он ее. И только сейчас он постиг это, но было уже слишком поздно. Он взглянул на Спархока, и глаза его безмолвно молили о чем-то, что могло бы спасти его, не дать упасть в яму, что разверзлась у него под ногами.
Личеас рыдал, в страхе бормоча какие-то слова, а Арисса, прильнув к нему, крепко держала за плечи, и казалось, была напугана не меньше, чем Энниас.
Храм наполнился шумом и огненными искрами, звуками разрушения и клубящимся дымом. Сефрения и Отт продолжали свой поединок.
— Пора, Спархок, — голос Флейты был спокойным.
Спархок собрался с силами и двинулся вперед, по-прежнему угрожая Сапфирной Розе стальным лезвием своего меча.
— Спархок, — задумчиво проговорил тоненький голосок, — я люблю тебя.
Однако то, что услышал Спархок за этим, были уже не слова любви. Из самого сердца Беллиома раздался ужасный рык, и огромная волна ненависти Троллей-Богов захлестнула Рыцаря. Боль была нестерпимой. Он горел и замерзал в одно и тоже время, кости его ломило, и, казалось, мясо отошло от них.
— Голубая Роза! — с трудом проговорил Спархок, почти падая с ног. — Прикажи Троллям-Богам замолчать. Ты сделаешь это Голубая Роза… Теперь же!
Агония продолжалась, вой Троллей все нарастал.
— Тогда умри, Голубая Роза! — Спархок замахнулся мечом.
Вой внезапно оборвался и боль исчезла.
Спархок пересек первую террасу из оникса и ступил на вторую.
— Не делай этого, Спархок, — раздался голос в голове Спархока. — Афраэль — злобный ребенок. Она толкает тебя на погибель.
— А я все удивлялся, как долго это еще будет продолжаться? — с дрожью в голосе произнес Спархок, миновав вторую террасу. — Что же ты раньше не заговаривал со мной, Азеш?
Голос молчал.
— Ты напуган, Азеш? — спросил Спархок. — Ты боялся сказать что-нибудь такое, что изменит Судьбу, которую ты не в состоянии предвидеть? — Он уже ступил на третью террасу.
— Не делай этого, Спархок, — по-прежнему молил голос. — Я подарю тебе мир.
— Нет уж, благодарю.
— Я дам тебе бессмертие.
— Меня оно не интересует. Люди давно свыклись с мыслью о смерти. Это только Боги находят эти мысли пугающими. — Он миновал третью террасу.
— Я уничтожу твоих друзей, если ты будешь упорствовать.
— Все люди рано или поздно умирают. — Спархок старался, чтобы голос его звучал как можно безразличнее. Он ступил на четвертую террасу. Внезапно к нему пришло ощущение, что он пытается взобраться на неприступную скалу. Азеш не осмелился напасть на него открыто из-за боязни приблизить мгновение рокового удара, что принесет погибель им всем. И было еще одно преимущество у Спархока. Боги не только не могли предвидеть его Судьбу, но не могли и прочитать его мыслей. И поэтому Азеш не мог знать, когда он решит нанести удар по Голубой Розе, и не мог помешать ему. Спархок решил поиграть на этом. Все еще ощущая преграду, возведенную Азешем, он вздохнул.
— Ну что ж, раз ты сам этого так хочешь! — проговорил Спархок и занес свой меч над Беллиомом.
— Нет! — раздался ужасный крик, исходивший не только от Азеша, но и от томившихся в каменном плену Троллей-Богов.
Спархок пересек четвертую террасу. Пот ручьями струился с него. Он мог скрыть свои мысли от Богов, но не от себя самого.
— Теперь, Голубая Роза, — тихо сказал он Беллиому, ступая на пятую террасу, — я собираюсь сделать это. Ты, и Кхвай, и Гхномб, и остальные поможете мне — или погибнете. Один Бог должен здесь умереть — один или многие. Если вы мне поможете, умрет только один; если нет — то многие.
— Спархок! — раздался возмущенный голос Афраэль.
— Не вмешивайся.
— Но могу я хотя бы помочь? — с замешательством в голосе прошептала она.
Спархок на мгновение задумался.
— Ну хорошо, — сдался он, — но помни, что сейчас не время для игр, так что не тревожь и не сбивай меня с толку. Моя рука, что взведенная пружина.
Свечение, исходящее от светляка, заметно увеличилось и стало сгущаться, и наконец из самого его сердца появилась Афраэль. Она что-то тихонько наигрывала на свирели. Ноги ее как обычно были перепачканы травяным соком. Лицо маленькой Богини хранило печаль.
— Ступай вперед и разбей камень, Спархок, — печально проговорила она. — Все равно они не послушают тебя. — Малышка вздохнула. — Что касается меня, так я устала от этой вечной жизни. Разбей Беллиом, и покончим с этим.
Беллиом потемнел, и Спархок почувствовал, как самоцвет содрогнулся в его руке. Затем по его ажурным лепесткам вновь разлилось голубое сияние, мягкое и смиренное.
— Теперь они помогут, Спархок, — сказала ему Афраэль.
— Так ты лгала им? — укоризненно покачал головой рыцарь.
— Нет, я лгала тебе, а им и слова не промолвила.
Он не мог не рассмеяться.
Спархок миновал пятую террасу. Теперь идол был гораздо ближе, и очертания его приняли угрожающие размеры. Спархок мог также видеть и Отта, вспотевшего и едва переводящего дыхание; он по-прежнему вел поединок с Сефренией, и Спархок знал, да мог и воочию убедиться в этом, что бой этот будет посложнее их дуэли с Мартэлом и сразиться в нем могут лишь самые искусные маги. Теперь рыцарь смог получше разглядеть застывший страх на лице Энниаса и Ариссу с сыном в полуобморочном состоянии.
Спархок неожиданно ощутил присутствие Троллей-Богов. Это ощущение было столь всепоглощающим и непреодолимым, что рыцарю казалось, будто он видит огромные ужасные очертания, нависшие, чтобы защитить, прямо позади него. Он взобрался на шестую террасу. Осталось еще три. Может число девять приобрело особое значение в извращенных умах идолопоклонников, пронеслась праздная мысль в голове Спархока. К этому времени Бог земохцев, охваченный отчаянием и ужасом, отбросил всю свою осторожность. Он видел свою погибель, неумолимо взбирающуюся к нему по ступеням, и решил не сдаваться и пустить в ход всю свою силу и мощь в отчаянной попытке остановить этого грозного посланника в черных доспехах, несущего в своих руках его переливающуюся голубизной смерть.
Огромные языки пламени неожиданно преградили дорогу Спархоку, но не успел он почувствовать жар, исходящий от них, как они уже превратились в лед. И тут же уродливая бесформенная тварь набросилась на рыцаря, возникнув словно из ниоткуда, но огонь, еще более сильный, чем тот, что был на него послан, без следа поглотил чудище. Тролли-Боги, оставленные Спархоком без выбора, нехотя, но все же помогали ему, сметая с его пути все преграды и ухищрения Азеша.
Едва Спархок ступил на седьмую террасу, Азеш пронзительно завизжал и напустил на рыцаря череду ужасов, один отвратительнее другого, но все они растворились в магии Троллей-Богов, да и самого Беллиома. А Спархок ровной поступью прошел седьмую террасу и взобрался на восьмую.
Его окружали горы золота — монеты и слитки величиной с человеческую голову слепили своим тяжелым блеском глаза Спархоку, мешая идти. И тут, казалось, из пустоты, на сваленное огромными кучами золото обрушился целый каскад переливающихся драгоценных камней, он несся сверху подобно водопаду, в котором затерялась радуга, окрасившая несущие им воды во все богатство своих цветов и оттенков. Но послышалось ужасное чавканье и все это изобилие начало медленно таять, а потом и вовсе исчезло, как будто его и не было.
— Спасибо, Гхномб, — шепнул Спархок Троллю-Богу Еды.
Любвеобильная гурия, красоты и очарования такого, что заходило сердце, соблазнительно манила к себе Спархока, но сразу же попала в объятия похотливого Тролля. Спархоку не было известно имя Тролля-Бога Плодородия, как мягко назвал его Улэф, и поэтому не знал, как к нему обратиться, чтобы поблагодарить. Он глубоко вздохнул и взошел на девятую и последнюю террасу.
— Ты не можешь! — взвизгнул Азеш. Спархок не отвечал, мрачно и неуклонно он продвигался к идолу, все еще сжимая Беллиом в одной руке и с угрожающе занесенным мечом в другой. Совсем близко от него сверкнула молния, потом другая, но все они потонули в сапфирной ауре, которой его окружил волшебный цветок-гемма.
Отт бросил свою бесплодную дуэль с Сефренией и теперь, рыдая от страха, отползал к алтарю, слева от которого, с глазами, полными безумия, распластался ниц павший духом Энниас, и рядом с ним, крепко прижавшись друг к другу, завывали Арисса и Личеас.
Спархок добрался до узкого алтаря.
— Пожелай мне удачи, — шепнул он вечно юной Богине.
— Конечно, отец, — ответила она.
Сияние, исходившее от Беллиома, разрасталось и становилось все ярче и ярче, и идол, казалось, весь поник и съежился, выпучив от страха свои глазищи. И Спархок созерцал ту особую беззащитность, что проявляет Бессмертный, неожиданно натолкнувшись на свою собственную погибель. Одна только мысль об этом уничтожает все другие, и Азеш повел себя не умнее ребенка, охваченного гневом. Он разразился жестокой бранью и вслепую послал огненный поток, предназначенный для рыцаря в черных доспехах, посягнувшего на его собственное существование. Но едва стремительно несущийся шквал зеленого огня коснулся ослепительного голубого пламени Беллиом, а раздался оглушительный взрыв; голубое сияние пошло волнами и застыло вновь. Зеленый пламень отступил назад, а потом снова устремился на Спархока.
И они сшиблись, Беллиом и Азеш, каждый до конца выкладывая всю мощь и силу, защищая свою жизнь. И никто из них не хотел — и не мог — смягчиться и отступить. И к Спархоку неожиданно пришло ощущение, даже больше — уверенность, — что ему вот так и придется стоять на этом самом месте целую вечность с самоцветом в руке, пока Азеш и Беллиом остаются сплетенными в жаркой схватке.
Внезапно за его спиной что-то пронеслось, жужжа и крутясь в воздухе, издавая при этом звук, схожий с хлопаньем птичьих крыльев. Это нечто пронеслось над его головой и лязгнуло о грудь идола, рассыпав веером искры. Теперь Спархок разглядел, это был Локамбер Бевьера. Берит, скорее бездумно, чем обдуманно, зашвырнул Локамбером в безобразного идола — довольно глупая выходка.
Но это помогло!
Непроизвольно истукан попытался уклониться от летящего топора, хотя тот бы не смог причинить ему никакого вреда; и тут же вся исходящая от него сила и палящий огонь исчезли, как будто их и не было. Спархок, не теряя ни мгновенья, изо всех сил устремился вперед, с крепко зажатым в левой руке Беллиомом, и, уже через несколько шагов оказавшись подле идола, с размаху ткнул им как копьем в обожженный рубец чуть пониже живота мраморного изваяния. От такого сильного удара его рука онемела.
Раздался оглушающий звук такой силы, что Спархок с уверенностью подумал, что весь мир содрогнулся от его разрушительной мощи.
Рыцарь наклонил голову и, напрягая каждый свой мускул, изо всех сил надавил Беллиомом на безобразный рубец Азеша. Корчась от невыносимой муки, грозный Бог визгливо крикнул:
— Вы не оправдали моих ожиданий! Вы подвели меня!
Так, стеная и воя, он потянулся вперед своими похожими на щупальца руками, чтобы схватить Отта и Энниаса.
— О, мой Бог! — в испуге воззвал Энниас, но не к Азешу, а к Богу своего детства. — Спаси меня! Защити меня! Прости… — Его голос превратился в хрип, когда щупальца плотным кольцом охватили его.
Азеш не изощрялся в выборе наказания, что обрушил на головы императора Земоха и первосвященника Симмура. Обезумевший от боли и страха, и жажды мести тем, кого считал повинными в своих несчастьях, зловещий Бог ослеп от своего гнева, что разъяренный ребенок. Он подхватил с пола ревущую парочку и всеми многочисленными своими руками стал выкручивать свои жертвы, словно отжимал мокрую тряпку. Кровь обагрила его руки, просачиваясь меж толстых и извивающихся как угри пальцев. Он безжалостно выжимал жизни из бьющихся в агонии тел.
Почувствовав тошноту, Спархок закрыл глаза, но не мог заткнуть себе уши. Вопли становились все отчаянней и неистовей, пока не превратились в сдавленный визг, едва уловимый ухом.
Затем все стихло, и раздались два глухих удара, когда Азеш отбросил то, что осталось от ставших неугодными ему прислужников.
Арисса стояла на коленях, и ее безостановочно рвало от отвратительного зрелища этих бесформенных окровавленных останков ее любовника и отца ее единственного сына.
А огромный беломраморный истукан содрогнулся, весь пошел трещинами и с оглушительным шумом и треском огромные куски начали отваливаться от его каменного тела. Подрагивающие руки затвердели и, отвалившись от туловища, рухнули на пол, разбившись на мелкие кусочки. Неожиданно огромный камень, отвалившийся от порочного лица изваяния Божеского, ударил Спархока по защищенному доспехами плечу, и от столь сильного удара рыцарь чуть не выронил Беллиом из своей руки. Идол же с ужасным скрипом и скрежетом переломился примерно посередине, верхняя часть его туловища опрокинулась назад и со страшным грохотом рухнула на пол, разлетевшись при ударе на миллионы мелких осколков. От огромной статуи остался лишь обломок, походивший на покореженный каменный пьедестал, на котором восседал тот грубый, слепленный из кусков грязи болван, которого Отт впервые узрел две тысячи лет тому назад.
— Ты не можешь! — раздался не больше чем крысиный писк. — Я — Бог! Ты — ничтожество! Ты — насекомое! Ты — грязь!
— Возможно, — спокойно проговорил Спархок и даже с некоторой жалостью взглянул на уродливую грязную фигурку. Опустил меч и твердо сжал Беллиом в обеих руках. — Голубая Роза! — резко проговорил он. — Я — Спархок Эленийский! Силой этих колец я повелеваю Голубой Розе: верни этот образ той земле, из которой он возник! — Он вытянул вперед руки, по-прежнему сжимая Беллиом в обеих руках. — Ты жаждал Беллиома, Азеш, — сказал он. — Так получай же его. Получай его со всем, что он тебе несет. — И Беллиом коснулся маленького безобразного идола. — Голубая Роза подчинится! Теперь же! — И приговорив это, Спархок весь сжался, ожидая мгновенной смерти.
Храм содрогнулся, и Спархок почувствовал, как на него навалилась огромная невыносимая тяжесть. Пламя громадных костров медленно увядало, словно что-то невидимое, стараясь его потушить, давило всей массой на судорожно подергивающиеся огненные языки.
И воздух сотрясся от оглушительного взрыва, разнесшего шестиугольные базальтовые блоки купола Храма на многие мили в округе. И со свистом и стоном взметнулись вверх огненные языки, превращаясь в громадные столбы чудовищного бриллиантового пламени, колонны, что вознеслись вверх через проломленный купол, озаряя своим ослепительным светом брюхатые облака, вынашивающие грозу. Все выше и выше раздавался рев раскаленных колонн, иссушавших эту облачную массу. Они стремительно вздымались ввысь, опоясанные сверкающими молниями, вышедшими из чрева выжженных облаков, и, пронзая тьму, восходили к звездам.
Спархок, неумолимый и безжалостный, по-прежнему прижимал Сапфирную Розу к уродливому туловищу божка, и тот, подобно смертельно раненому воину, судорожно схватившего руку своего недруга, который вонзил и поворачивает теперь меч в его теле, впился своими крошечными цепкими щупальцами в запястье рыцаря, до крови раздирая кожу. И голос Азеша был не больше чем писк, тщедушное повизгивание крошечного существа, попавшего в лапы к смерти. Еще мгновение — и казавшийся прочным безобразный болван лишился своей силы и рассыпался в пыль.
Громадные столбы взметнувшегося пламени медленно убывали и вскоре совсем утихли, и сквозь огромную брешь, зиявшую в куполе, вновь повеяло холодом зимы.
Спархок выпрямился. Он не почувствовал радости одержанной победы. Он взглянул на Сапфирную Розу, переливающуюся у него в руках. Он мог чувствовать, как напугана она, и он мог слышать неясное хныканье Троллей-Богов, заключенных в этих трепещущих лазурных лепестках.
Флейте как-то удалось уже спуститься вниз по террасам, и она плакала в руках Сефрении.
— Ну, все кончилось, Голубая Роза, — утомленно проговорил Беллиому Спархок. — Отдыхай теперь. — Он положил драгоценный цветок-гемму обратно в мешочек и рассеянно замотал проволоку.
Неожиданно до него донеслись звуки стремительного бегства. Принцесса Арисса с сыном, спотыкаясь, неслись что было сил вниз по ониксовым террасам к блестящему полу. Испуг их был столь велик, что они летели сломя голову, казалось, совсем позабыв друг о друге. Личеас был моложе своей матери, и уже намного ее обогнал. Но это совсем не смущало его, и он несся стремглав вперед, подпрыгивая, падая, снова поднимаясь на ноги.
Улэф, с каменным лицом, уже поджидал его внизу с топором в руках.
Личеас успел только взвизгнуть, как голова его отделилась от его плеч и, описав огромную кривую дугу, грохнулась об ониксовый пол, ляпнув при ударе как спелая дыня.
— Личеас! — в ужасе завопила Арисса, когда обезглавленное тело ее сына безвольно шлепнулось к ногам Улэфа. Она застыла, с ужасом взирая на огромного со светлыми волосами, заплетенными в косу, талесийца, который взбирался к ней по террасам с поднятым окровавленным топором в руке. Улэф был не из тех, кто останавливается на полпути.
Арисса в отчаянии нащупала у себя на поясе небольшой стеклянный пузырек, вытащила его и дрожащими руками пыталась вытащить из него затычку.
Улэф не замедлил свой шаг.
Наконец пузырек был открыт, Арисса запрокинула голову и выпила все его содержимое. Моментально ее тело напряглось, и из груди ее вырвался хрип. В страшных корчах рухнула она на пол, лицо ее почернело, и язык вывалился изо рта.
— Улэф! — крикнула Сефрения все еще взбирающемуся наверх талесийцу. — Не надо. Этого уже не нужно.
— Яд? — спросил он ее.
Сефрения кивнула.
— Ненавижу яд, — проговорил он, вытирая кровь с лезвия топора своими большим и указательным пальцами. Покончив с этим, он провел пальцем по острию. — Боюсь, целая неделя уйдет на то, чтобы как следует наточить его и привести в порядок, убрав все эти засечки и зазубрины, — мрачно произнес он и начал спускаться вниз.
Спархок поднял свой меч и тоже спустился вниз по террасам. Неожиданно на него навалилась усталость. Он подобрал свои латные рукавицы и подошел к Бериту, в благоговейном трепете глядевшему на него.
— Это был отличный удар, — сказал он юноше, положив руку ему на плечо. — Благодарю тебя, брат.
Улыбка озарила лицо Берита.
— О, кстати, — добавил Спархок, — тебе бы стоило отыскать топор Бевьера. Он души в нем не чает.
Берит усмехнулся.
— Хорошо, Спархок.
Спархок оглядел усеянный трупами Храм, затем взглянул наверх, через проломленный купол, на звезды, мерцающие в холодном зимнем небе, раскинувшемся высоко над их головами.
— Кьюрик, — рассеянно проговорил он, — который сейчас час? — Он осекся, и волна невыносимого горя вновь захлестнула его. Взяв себя в руки, он оглядел своих друзей. — Со всеми все в порядке? — спросил он. Затем он что-то пробормотал себе под нос и глубоко вздохнул. — Давайте выбираться отсюда.
Они прошли по сверкающему полу из оникса и взобрались по ступеням наверх. Окинув прощальным взглядом мрачный полуразрушенный Храм, где недавно царило зло, они заметили, что все статуи, опоясывающие стену, разбились на мелкие осколки. Келтэн шагнул вперед, осматривая дорогу.
— Кажется, все солдаты дали деру, — сказал он.
Сефрения сняла чары с входа, и они двинулись дальше.
— Сефрения, — неожиданно раздался голос, едва громче карканья вороны.
— Она еще жива, — укоризненно покачал головой Улэф.
— Это случается, — сказала Сефрения. — Иногда яд действует дольше, чем обычно.
— Сефрения, помоги мне, Пожалуйста, помоги мне.
Стирикская волшебница обернулась и взглянула на принцессу Ариссу, едва держащую свою голову, моля о пощаде.
Голос Сефрении прозвучал холоднее самой смерти.
— Нет, принцесса, — ответила она. — Не жди этого от меня. — И Сефрения вновь присоединилась к Спархоку и остальным, плотным кольцом окружившим ее.
— Выслушай меня, Спархок, — мягко произнесла Флейта.
— Но Отт…
— Да пусть он себе забавляется. Моя сестра справится с ним. А ты будь внимателен. Скоро наступит время действовать тебе. Я скажу тебе, когда. И ты взберешься по ступеням к идолу, по-прежнему не выпуская из своих рук Сапфирную Розу. Если Азеш или Отт или кто-нибудь еще попытаются помешать тебе, уничтожь Беллиом. Если все пройдет хорошо и ты доберешься до идола, прикоснись Беллиомом к тому обожженному и похожему на огромный рубец месту.
— Это уничтожит Азеша?
— Конечно, нет. Этот белокаменный истукан — всего лишь оболочка. Настоящий идол находится внутри него. Беллиом разобьет вдребезги большого идола, и ты увидишь самого Азеша. Настоящий идол достаточно маленький и сделан из засохшей грязи. Как только он предстанет перед тобой, опусти свой меч и возьми Беллиом в обе руки. Затем произнеси слова в точности те, которые я сейчас произнесу: «Голубая роза, я — Спархок Эленийский. Силой этих колец я повелеваю Голубой Розе вернуть этот образ той земле, из которой он возник». Затем дотронься Беллиомом до идола.
— И что тогда произойдет?
— Точно не могу тебе сказать…
— Афраэль! — встревожено запротестовал Спархок.
— Судьба Беллиома еще более скрыта от нас, чем твоя, а я не могу сказать с точностью до минуты, что ты собираешься сделать.
— Но это уничтожит Азеша?
— О, да, конечно — но, вероятно, и остальной мир тоже. Беллиом хочет освободиться от этого мира, и это может оказаться тем шансом, которого он дожидается.
Спархок тяжело сглотнул.
— Это рискованно, — словно небрежно проговорила Флейта, — но ведь никогда не узнаешь, как пойдет игра в кости, пока не кинешь их.
Неожиданно свет в Храме померк и воцарилась тьма. Это Сефрения и Отт продолжали свой магический бой. И на какое-то мгновение показалось, что этот мрак будет вечным, такая вокруг собралась непроглядная мгла.
Мало-помалу свет вернулся. Костры в огромных котлах возгорелись сами собой, и их пламя вновь осветило Храм.
Когда вернулся свет, взгляд Спархок упал на Энниаса. Изнуренное лицо Первосвященника Симмура было страшно бледным, и глаза его не выдавали ни единой мысли в его голове. Ослепленный своим честолюбием, Энниас никогда не задумывался и поэтому не понимал, какому страшному Божеству продал он свою душу в погоне за троном Архипрелата, в какой беспросветный мрак и ужас погрузил он ее. И только сейчас он постиг это, но было уже слишком поздно. Он взглянул на Спархока, и глаза его безмолвно молили о чем-то, что могло бы спасти его, не дать упасть в яму, что разверзлась у него под ногами.
Личеас рыдал, в страхе бормоча какие-то слова, а Арисса, прильнув к нему, крепко держала за плечи, и казалось, была напугана не меньше, чем Энниас.
Храм наполнился шумом и огненными искрами, звуками разрушения и клубящимся дымом. Сефрения и Отт продолжали свой поединок.
— Пора, Спархок, — голос Флейты был спокойным.
Спархок собрался с силами и двинулся вперед, по-прежнему угрожая Сапфирной Розе стальным лезвием своего меча.
— Спархок, — задумчиво проговорил тоненький голосок, — я люблю тебя.
Однако то, что услышал Спархок за этим, были уже не слова любви. Из самого сердца Беллиома раздался ужасный рык, и огромная волна ненависти Троллей-Богов захлестнула Рыцаря. Боль была нестерпимой. Он горел и замерзал в одно и тоже время, кости его ломило, и, казалось, мясо отошло от них.
— Голубая Роза! — с трудом проговорил Спархок, почти падая с ног. — Прикажи Троллям-Богам замолчать. Ты сделаешь это Голубая Роза… Теперь же!
Агония продолжалась, вой Троллей все нарастал.
— Тогда умри, Голубая Роза! — Спархок замахнулся мечом.
Вой внезапно оборвался и боль исчезла.
Спархок пересек первую террасу из оникса и ступил на вторую.
— Не делай этого, Спархок, — раздался голос в голове Спархока. — Афраэль — злобный ребенок. Она толкает тебя на погибель.
— А я все удивлялся, как долго это еще будет продолжаться? — с дрожью в голосе произнес Спархок, миновав вторую террасу. — Что же ты раньше не заговаривал со мной, Азеш?
Голос молчал.
— Ты напуган, Азеш? — спросил Спархок. — Ты боялся сказать что-нибудь такое, что изменит Судьбу, которую ты не в состоянии предвидеть? — Он уже ступил на третью террасу.
— Не делай этого, Спархок, — по-прежнему молил голос. — Я подарю тебе мир.
— Нет уж, благодарю.
— Я дам тебе бессмертие.
— Меня оно не интересует. Люди давно свыклись с мыслью о смерти. Это только Боги находят эти мысли пугающими. — Он миновал третью террасу.
— Я уничтожу твоих друзей, если ты будешь упорствовать.
— Все люди рано или поздно умирают. — Спархок старался, чтобы голос его звучал как можно безразличнее. Он ступил на четвертую террасу. Внезапно к нему пришло ощущение, что он пытается взобраться на неприступную скалу. Азеш не осмелился напасть на него открыто из-за боязни приблизить мгновение рокового удара, что принесет погибель им всем. И было еще одно преимущество у Спархока. Боги не только не могли предвидеть его Судьбу, но не могли и прочитать его мыслей. И поэтому Азеш не мог знать, когда он решит нанести удар по Голубой Розе, и не мог помешать ему. Спархок решил поиграть на этом. Все еще ощущая преграду, возведенную Азешем, он вздохнул.
— Ну что ж, раз ты сам этого так хочешь! — проговорил Спархок и занес свой меч над Беллиомом.
— Нет! — раздался ужасный крик, исходивший не только от Азеша, но и от томившихся в каменном плену Троллей-Богов.
Спархок пересек четвертую террасу. Пот ручьями струился с него. Он мог скрыть свои мысли от Богов, но не от себя самого.
— Теперь, Голубая Роза, — тихо сказал он Беллиому, ступая на пятую террасу, — я собираюсь сделать это. Ты, и Кхвай, и Гхномб, и остальные поможете мне — или погибнете. Один Бог должен здесь умереть — один или многие. Если вы мне поможете, умрет только один; если нет — то многие.
— Спархок! — раздался возмущенный голос Афраэль.
— Не вмешивайся.
— Но могу я хотя бы помочь? — с замешательством в голосе прошептала она.
Спархок на мгновение задумался.
— Ну хорошо, — сдался он, — но помни, что сейчас не время для игр, так что не тревожь и не сбивай меня с толку. Моя рука, что взведенная пружина.
Свечение, исходящее от светляка, заметно увеличилось и стало сгущаться, и наконец из самого его сердца появилась Афраэль. Она что-то тихонько наигрывала на свирели. Ноги ее как обычно были перепачканы травяным соком. Лицо маленькой Богини хранило печаль.
— Ступай вперед и разбей камень, Спархок, — печально проговорила она. — Все равно они не послушают тебя. — Малышка вздохнула. — Что касается меня, так я устала от этой вечной жизни. Разбей Беллиом, и покончим с этим.
Беллиом потемнел, и Спархок почувствовал, как самоцвет содрогнулся в его руке. Затем по его ажурным лепесткам вновь разлилось голубое сияние, мягкое и смиренное.
— Теперь они помогут, Спархок, — сказала ему Афраэль.
— Так ты лгала им? — укоризненно покачал головой рыцарь.
— Нет, я лгала тебе, а им и слова не промолвила.
Он не мог не рассмеяться.
Спархок миновал пятую террасу. Теперь идол был гораздо ближе, и очертания его приняли угрожающие размеры. Спархок мог также видеть и Отта, вспотевшего и едва переводящего дыхание; он по-прежнему вел поединок с Сефренией, и Спархок знал, да мог и воочию убедиться в этом, что бой этот будет посложнее их дуэли с Мартэлом и сразиться в нем могут лишь самые искусные маги. Теперь рыцарь смог получше разглядеть застывший страх на лице Энниаса и Ариссу с сыном в полуобморочном состоянии.
Спархок неожиданно ощутил присутствие Троллей-Богов. Это ощущение было столь всепоглощающим и непреодолимым, что рыцарю казалось, будто он видит огромные ужасные очертания, нависшие, чтобы защитить, прямо позади него. Он взобрался на шестую террасу. Осталось еще три. Может число девять приобрело особое значение в извращенных умах идолопоклонников, пронеслась праздная мысль в голове Спархока. К этому времени Бог земохцев, охваченный отчаянием и ужасом, отбросил всю свою осторожность. Он видел свою погибель, неумолимо взбирающуюся к нему по ступеням, и решил не сдаваться и пустить в ход всю свою силу и мощь в отчаянной попытке остановить этого грозного посланника в черных доспехах, несущего в своих руках его переливающуюся голубизной смерть.
Огромные языки пламени неожиданно преградили дорогу Спархоку, но не успел он почувствовать жар, исходящий от них, как они уже превратились в лед. И тут же уродливая бесформенная тварь набросилась на рыцаря, возникнув словно из ниоткуда, но огонь, еще более сильный, чем тот, что был на него послан, без следа поглотил чудище. Тролли-Боги, оставленные Спархоком без выбора, нехотя, но все же помогали ему, сметая с его пути все преграды и ухищрения Азеша.
Едва Спархок ступил на седьмую террасу, Азеш пронзительно завизжал и напустил на рыцаря череду ужасов, один отвратительнее другого, но все они растворились в магии Троллей-Богов, да и самого Беллиома. А Спархок ровной поступью прошел седьмую террасу и взобрался на восьмую.
Его окружали горы золота — монеты и слитки величиной с человеческую голову слепили своим тяжелым блеском глаза Спархоку, мешая идти. И тут, казалось, из пустоты, на сваленное огромными кучами золото обрушился целый каскад переливающихся драгоценных камней, он несся сверху подобно водопаду, в котором затерялась радуга, окрасившая несущие им воды во все богатство своих цветов и оттенков. Но послышалось ужасное чавканье и все это изобилие начало медленно таять, а потом и вовсе исчезло, как будто его и не было.
— Спасибо, Гхномб, — шепнул Спархок Троллю-Богу Еды.
Любвеобильная гурия, красоты и очарования такого, что заходило сердце, соблазнительно манила к себе Спархока, но сразу же попала в объятия похотливого Тролля. Спархоку не было известно имя Тролля-Бога Плодородия, как мягко назвал его Улэф, и поэтому не знал, как к нему обратиться, чтобы поблагодарить. Он глубоко вздохнул и взошел на девятую и последнюю террасу.
— Ты не можешь! — взвизгнул Азеш. Спархок не отвечал, мрачно и неуклонно он продвигался к идолу, все еще сжимая Беллиом в одной руке и с угрожающе занесенным мечом в другой. Совсем близко от него сверкнула молния, потом другая, но все они потонули в сапфирной ауре, которой его окружил волшебный цветок-гемма.
Отт бросил свою бесплодную дуэль с Сефренией и теперь, рыдая от страха, отползал к алтарю, слева от которого, с глазами, полными безумия, распластался ниц павший духом Энниас, и рядом с ним, крепко прижавшись друг к другу, завывали Арисса и Личеас.
Спархок добрался до узкого алтаря.
— Пожелай мне удачи, — шепнул он вечно юной Богине.
— Конечно, отец, — ответила она.
Сияние, исходившее от Беллиома, разрасталось и становилось все ярче и ярче, и идол, казалось, весь поник и съежился, выпучив от страха свои глазищи. И Спархок созерцал ту особую беззащитность, что проявляет Бессмертный, неожиданно натолкнувшись на свою собственную погибель. Одна только мысль об этом уничтожает все другие, и Азеш повел себя не умнее ребенка, охваченного гневом. Он разразился жестокой бранью и вслепую послал огненный поток, предназначенный для рыцаря в черных доспехах, посягнувшего на его собственное существование. Но едва стремительно несущийся шквал зеленого огня коснулся ослепительного голубого пламени Беллиом, а раздался оглушительный взрыв; голубое сияние пошло волнами и застыло вновь. Зеленый пламень отступил назад, а потом снова устремился на Спархока.
И они сшиблись, Беллиом и Азеш, каждый до конца выкладывая всю мощь и силу, защищая свою жизнь. И никто из них не хотел — и не мог — смягчиться и отступить. И к Спархоку неожиданно пришло ощущение, даже больше — уверенность, — что ему вот так и придется стоять на этом самом месте целую вечность с самоцветом в руке, пока Азеш и Беллиом остаются сплетенными в жаркой схватке.
Внезапно за его спиной что-то пронеслось, жужжа и крутясь в воздухе, издавая при этом звук, схожий с хлопаньем птичьих крыльев. Это нечто пронеслось над его головой и лязгнуло о грудь идола, рассыпав веером искры. Теперь Спархок разглядел, это был Локамбер Бевьера. Берит, скорее бездумно, чем обдуманно, зашвырнул Локамбером в безобразного идола — довольно глупая выходка.
Но это помогло!
Непроизвольно истукан попытался уклониться от летящего топора, хотя тот бы не смог причинить ему никакого вреда; и тут же вся исходящая от него сила и палящий огонь исчезли, как будто их и не было. Спархок, не теряя ни мгновенья, изо всех сил устремился вперед, с крепко зажатым в левой руке Беллиомом, и, уже через несколько шагов оказавшись подле идола, с размаху ткнул им как копьем в обожженный рубец чуть пониже живота мраморного изваяния. От такого сильного удара его рука онемела.
Раздался оглушающий звук такой силы, что Спархок с уверенностью подумал, что весь мир содрогнулся от его разрушительной мощи.
Рыцарь наклонил голову и, напрягая каждый свой мускул, изо всех сил надавил Беллиомом на безобразный рубец Азеша. Корчась от невыносимой муки, грозный Бог визгливо крикнул:
— Вы не оправдали моих ожиданий! Вы подвели меня!
Так, стеная и воя, он потянулся вперед своими похожими на щупальца руками, чтобы схватить Отта и Энниаса.
— О, мой Бог! — в испуге воззвал Энниас, но не к Азешу, а к Богу своего детства. — Спаси меня! Защити меня! Прости… — Его голос превратился в хрип, когда щупальца плотным кольцом охватили его.
Азеш не изощрялся в выборе наказания, что обрушил на головы императора Земоха и первосвященника Симмура. Обезумевший от боли и страха, и жажды мести тем, кого считал повинными в своих несчастьях, зловещий Бог ослеп от своего гнева, что разъяренный ребенок. Он подхватил с пола ревущую парочку и всеми многочисленными своими руками стал выкручивать свои жертвы, словно отжимал мокрую тряпку. Кровь обагрила его руки, просачиваясь меж толстых и извивающихся как угри пальцев. Он безжалостно выжимал жизни из бьющихся в агонии тел.
Почувствовав тошноту, Спархок закрыл глаза, но не мог заткнуть себе уши. Вопли становились все отчаянней и неистовей, пока не превратились в сдавленный визг, едва уловимый ухом.
Затем все стихло, и раздались два глухих удара, когда Азеш отбросил то, что осталось от ставших неугодными ему прислужников.
Арисса стояла на коленях, и ее безостановочно рвало от отвратительного зрелища этих бесформенных окровавленных останков ее любовника и отца ее единственного сына.
А огромный беломраморный истукан содрогнулся, весь пошел трещинами и с оглушительным шумом и треском огромные куски начали отваливаться от его каменного тела. Подрагивающие руки затвердели и, отвалившись от туловища, рухнули на пол, разбившись на мелкие кусочки. Неожиданно огромный камень, отвалившийся от порочного лица изваяния Божеского, ударил Спархока по защищенному доспехами плечу, и от столь сильного удара рыцарь чуть не выронил Беллиом из своей руки. Идол же с ужасным скрипом и скрежетом переломился примерно посередине, верхняя часть его туловища опрокинулась назад и со страшным грохотом рухнула на пол, разлетевшись при ударе на миллионы мелких осколков. От огромной статуи остался лишь обломок, походивший на покореженный каменный пьедестал, на котором восседал тот грубый, слепленный из кусков грязи болван, которого Отт впервые узрел две тысячи лет тому назад.
— Ты не можешь! — раздался не больше чем крысиный писк. — Я — Бог! Ты — ничтожество! Ты — насекомое! Ты — грязь!
— Возможно, — спокойно проговорил Спархок и даже с некоторой жалостью взглянул на уродливую грязную фигурку. Опустил меч и твердо сжал Беллиом в обеих руках. — Голубая Роза! — резко проговорил он. — Я — Спархок Эленийский! Силой этих колец я повелеваю Голубой Розе: верни этот образ той земле, из которой он возник! — Он вытянул вперед руки, по-прежнему сжимая Беллиом в обеих руках. — Ты жаждал Беллиома, Азеш, — сказал он. — Так получай же его. Получай его со всем, что он тебе несет. — И Беллиом коснулся маленького безобразного идола. — Голубая Роза подчинится! Теперь же! — И приговорив это, Спархок весь сжался, ожидая мгновенной смерти.
Храм содрогнулся, и Спархок почувствовал, как на него навалилась огромная невыносимая тяжесть. Пламя громадных костров медленно увядало, словно что-то невидимое, стараясь его потушить, давило всей массой на судорожно подергивающиеся огненные языки.
И воздух сотрясся от оглушительного взрыва, разнесшего шестиугольные базальтовые блоки купола Храма на многие мили в округе. И со свистом и стоном взметнулись вверх огненные языки, превращаясь в громадные столбы чудовищного бриллиантового пламени, колонны, что вознеслись вверх через проломленный купол, озаряя своим ослепительным светом брюхатые облака, вынашивающие грозу. Все выше и выше раздавался рев раскаленных колонн, иссушавших эту облачную массу. Они стремительно вздымались ввысь, опоясанные сверкающими молниями, вышедшими из чрева выжженных облаков, и, пронзая тьму, восходили к звездам.
Спархок, неумолимый и безжалостный, по-прежнему прижимал Сапфирную Розу к уродливому туловищу божка, и тот, подобно смертельно раненому воину, судорожно схватившего руку своего недруга, который вонзил и поворачивает теперь меч в его теле, впился своими крошечными цепкими щупальцами в запястье рыцаря, до крови раздирая кожу. И голос Азеша был не больше чем писк, тщедушное повизгивание крошечного существа, попавшего в лапы к смерти. Еще мгновение — и казавшийся прочным безобразный болван лишился своей силы и рассыпался в пыль.
Громадные столбы взметнувшегося пламени медленно убывали и вскоре совсем утихли, и сквозь огромную брешь, зиявшую в куполе, вновь повеяло холодом зимы.
Спархок выпрямился. Он не почувствовал радости одержанной победы. Он взглянул на Сапфирную Розу, переливающуюся у него в руках. Он мог чувствовать, как напугана она, и он мог слышать неясное хныканье Троллей-Богов, заключенных в этих трепещущих лазурных лепестках.
Флейте как-то удалось уже спуститься вниз по террасам, и она плакала в руках Сефрении.
— Ну, все кончилось, Голубая Роза, — утомленно проговорил Беллиому Спархок. — Отдыхай теперь. — Он положил драгоценный цветок-гемму обратно в мешочек и рассеянно замотал проволоку.
Неожиданно до него донеслись звуки стремительного бегства. Принцесса Арисса с сыном, спотыкаясь, неслись что было сил вниз по ониксовым террасам к блестящему полу. Испуг их был столь велик, что они летели сломя голову, казалось, совсем позабыв друг о друге. Личеас был моложе своей матери, и уже намного ее обогнал. Но это совсем не смущало его, и он несся стремглав вперед, подпрыгивая, падая, снова поднимаясь на ноги.
Улэф, с каменным лицом, уже поджидал его внизу с топором в руках.
Личеас успел только взвизгнуть, как голова его отделилась от его плеч и, описав огромную кривую дугу, грохнулась об ониксовый пол, ляпнув при ударе как спелая дыня.
— Личеас! — в ужасе завопила Арисса, когда обезглавленное тело ее сына безвольно шлепнулось к ногам Улэфа. Она застыла, с ужасом взирая на огромного со светлыми волосами, заплетенными в косу, талесийца, который взбирался к ней по террасам с поднятым окровавленным топором в руке. Улэф был не из тех, кто останавливается на полпути.
Арисса в отчаянии нащупала у себя на поясе небольшой стеклянный пузырек, вытащила его и дрожащими руками пыталась вытащить из него затычку.
Улэф не замедлил свой шаг.
Наконец пузырек был открыт, Арисса запрокинула голову и выпила все его содержимое. Моментально ее тело напряглось, и из груди ее вырвался хрип. В страшных корчах рухнула она на пол, лицо ее почернело, и язык вывалился изо рта.
— Улэф! — крикнула Сефрения все еще взбирающемуся наверх талесийцу. — Не надо. Этого уже не нужно.
— Яд? — спросил он ее.
Сефрения кивнула.
— Ненавижу яд, — проговорил он, вытирая кровь с лезвия топора своими большим и указательным пальцами. Покончив с этим, он провел пальцем по острию. — Боюсь, целая неделя уйдет на то, чтобы как следует наточить его и привести в порядок, убрав все эти засечки и зазубрины, — мрачно произнес он и начал спускаться вниз.
Спархок поднял свой меч и тоже спустился вниз по террасам. Неожиданно на него навалилась усталость. Он подобрал свои латные рукавицы и подошел к Бериту, в благоговейном трепете глядевшему на него.
— Это был отличный удар, — сказал он юноше, положив руку ему на плечо. — Благодарю тебя, брат.
Улыбка озарила лицо Берита.
— О, кстати, — добавил Спархок, — тебе бы стоило отыскать топор Бевьера. Он души в нем не чает.
Берит усмехнулся.
— Хорошо, Спархок.
Спархок оглядел усеянный трупами Храм, затем взглянул наверх, через проломленный купол, на звезды, мерцающие в холодном зимнем небе, раскинувшемся высоко над их головами.
— Кьюрик, — рассеянно проговорил он, — который сейчас час? — Он осекся, и волна невыносимого горя вновь захлестнула его. Взяв себя в руки, он оглядел своих друзей. — Со всеми все в порядке? — спросил он. Затем он что-то пробормотал себе под нос и глубоко вздохнул. — Давайте выбираться отсюда.
Они прошли по сверкающему полу из оникса и взобрались по ступеням наверх. Окинув прощальным взглядом мрачный полуразрушенный Храм, где недавно царило зло, они заметили, что все статуи, опоясывающие стену, разбились на мелкие осколки. Келтэн шагнул вперед, осматривая дорогу.
— Кажется, все солдаты дали деру, — сказал он.
Сефрения сняла чары с входа, и они двинулись дальше.
— Сефрения, — неожиданно раздался голос, едва громче карканья вороны.
— Она еще жива, — укоризненно покачал головой Улэф.
— Это случается, — сказала Сефрения. — Иногда яд действует дольше, чем обычно.
— Сефрения, помоги мне, Пожалуйста, помоги мне.
Стирикская волшебница обернулась и взглянула на принцессу Ариссу, едва держащую свою голову, моля о пощаде.
Голос Сефрении прозвучал холоднее самой смерти.
— Нет, принцесса, — ответила она. — Не жди этого от меня. — И Сефрения вновь присоединилась к Спархоку и остальным, плотным кольцом окружившим ее.
31
За ночь ветер часто менялся, а сейчас он неизменно дул с запада, неся с собой снег. Неистовая гроза, которая прошла прошлой ночью, поглотила весь город, сорвала крыши с одних домов и разрушила другие. Улицы были покрыты обломками и тонким слоем мокрого снега. Берит нашел и привел их лошадей, и Спархок с друзьями медленно ехали по разрушенному городу. Им более не надо было спешить. За ними ехала повозка, которую Келтэн раздобыл на одной из улиц; Телэн правил лошадьми, а позади него лежал раненый Бевьер, рядом с которым покоилось завернутое в плащ тело Кьюрика. Сефрения заверила их, что тление, которое смерть неизбежно несет с собой любому человеку, не коснется Кьюрика. Сефрения ехала верхом на своей белой лошадке, прижимаясь щекой к темным густым волосам Флейты. Спархок с изумлением заметил, что по-прежнему думает о вечно юной Богине как о Флейте. Да сейчас она совсем и не походила на Богиню. Она прильнула к Сефрении, лицо ее покрывали слезы, и всякий раз, когда она открывала глаза, они были полны ужаса и отчаяния.
Солдаты Земоха и несколько оставшихся в живых солдат Азеша спасались бегством, покинув пустынный город, и траурная пустота окутала его своим скорбным молчанием. Что-то совершенно странное произошло со столицей Отта. Храм был почти полностью разрушен, и сильно изуродован дворец, но это было вполне объяснимым. Казалось невероятным то, что произошло с остальным городом. Жители еще совсем недавно покинули его, но дома их были разрушены — но не все сразу, что могло произойти из-за могучей силы взрыва потрясшего Храм, а небольшими группками по два, по три дома. Это походило на то, что запустение, пожирающее любой покинутый город, справилось с ним за считанные часы, вместо веков. Дома осели, печально поскрипывая и дожидаясь той скорбной минуты, когда тяжестью своей придавят сами себя. Стены города все искрошились, и даже булыжники, которыми были мощены улицы, выпирали или осели в провалах, разбитые и покрытые трещинами.
Их безумный отчаянный план увенчался успехом. Но победа досталась им слишком дорогой ценой. И не было ликования, и радостью не полнились их глаза. Грусть окружала их, и не только из-за тяжелой утраты.
Бевьер был бледен от сильной потери крови, а лицо его — глубоко встревожено.
— Все-таки, я до сих пор не могу понять, — признал он.
— Спархок — Анакха, — терпеливо ответила Сефрения. — Это слово стирикское, оно означает «без судьбы». Все люди подвластны судьбе, тому, что написано у них на роду, все — кроме Спархока. Он живет вне судьбы. Мы знали, что он придет, но не знали когда и кто им будет. Он сам вершит свою судьбу, и существованием своим вселяет ужас в самих Богов.
Они оставили за собой постепенно разрушающийся город в кружащемся водовороте толстых снежинок, гонимых ветром с запада, но еще долго могли они слышать шум и грохот обваливающихся домов и зданий. Путь их лежал на юг, и кони резво торопились по дороге, ведущей в Кораках. Ближе к полудню, когда снег начал ослабевать, они нашли себе приют на ночь в одной из безлюдных деревень. Они все очень устали, и мысль о том, чтобы проскакать еще хотя бы одну милю была для них просто невыносима. Улэф приготовил поесть, даже не пытаясь прибегнуть к своей обычной уловке, и они разошлись спать еще задолго до того, как на землю опустились сумерки.
Солдаты Земоха и несколько оставшихся в живых солдат Азеша спасались бегством, покинув пустынный город, и траурная пустота окутала его своим скорбным молчанием. Что-то совершенно странное произошло со столицей Отта. Храм был почти полностью разрушен, и сильно изуродован дворец, но это было вполне объяснимым. Казалось невероятным то, что произошло с остальным городом. Жители еще совсем недавно покинули его, но дома их были разрушены — но не все сразу, что могло произойти из-за могучей силы взрыва потрясшего Храм, а небольшими группками по два, по три дома. Это походило на то, что запустение, пожирающее любой покинутый город, справилось с ним за считанные часы, вместо веков. Дома осели, печально поскрипывая и дожидаясь той скорбной минуты, когда тяжестью своей придавят сами себя. Стены города все искрошились, и даже булыжники, которыми были мощены улицы, выпирали или осели в провалах, разбитые и покрытые трещинами.
Их безумный отчаянный план увенчался успехом. Но победа досталась им слишком дорогой ценой. И не было ликования, и радостью не полнились их глаза. Грусть окружала их, и не только из-за тяжелой утраты.
Бевьер был бледен от сильной потери крови, а лицо его — глубоко встревожено.
— Все-таки, я до сих пор не могу понять, — признал он.
— Спархок — Анакха, — терпеливо ответила Сефрения. — Это слово стирикское, оно означает «без судьбы». Все люди подвластны судьбе, тому, что написано у них на роду, все — кроме Спархока. Он живет вне судьбы. Мы знали, что он придет, но не знали когда и кто им будет. Он сам вершит свою судьбу, и существованием своим вселяет ужас в самих Богов.
Они оставили за собой постепенно разрушающийся город в кружащемся водовороте толстых снежинок, гонимых ветром с запада, но еще долго могли они слышать шум и грохот обваливающихся домов и зданий. Путь их лежал на юг, и кони резво торопились по дороге, ведущей в Кораках. Ближе к полудню, когда снег начал ослабевать, они нашли себе приют на ночь в одной из безлюдных деревень. Они все очень устали, и мысль о том, чтобы проскакать еще хотя бы одну милю была для них просто невыносима. Улэф приготовил поесть, даже не пытаясь прибегнуть к своей обычной уловке, и они разошлись спать еще задолго до того, как на землю опустились сумерки.