Страница:
Василий завтракал поздно; он ел колбасу с черным хлебом. когда в дверь позвонили. Через несколько секунд вошла его жена с побелевшим лицом, а за ней – двое мужчин. Оба в черных масках и с оружием. У Василия отвисла челюсть и изо рта вывалился кусок колбасы.
– Слушайте, я бедный человек, у меня нет… – начал он.
– Заткнись! – сказал один из вошедших, в то время как другой грубо толкнул его дрожащую жену на стул. Василию сунули в лицо оторванный клочок бумаги.
– Ты водитель номер пятьдесят два центрального таксопарка? – спросил первый.
– Да, но честно, ребята…
Палец в черной перчатке ткнул в строчку наряда.
– Две ночи назад, поездка в Чистый переулок. Около полуночи. Кто это был?
– Откуда я могу знать?
– Не умничай, приятель, или я вышибу тебе мозги. Подумай.
Василий подумал. Ничего не приходило на ум.
– Священник, – подсказал спрашивающий.
Вот что! В голове просветлело.
– Правильно, теперь я вспомнил. Чистый переулок, маленькая улочка. Мне пришлось сверяться по карте. Должен был подождать минут десять, пока его впустили. Потом он рассчитался, и я уехал.
– Опиши.
– Среднего роста, среднего телосложения. Около пятидесяти лет. Священники, понимаете, они все на одно лицо. Нет, минутку, он был без бороды.
– Иностранец?
– Не думаю. По-русски говорил как русский.
– Видел его раньше?
– Никогда.
– А потом?
– Нет. Я предложил заехать за ним, но он сказал, что не знает, сколько он там пробудет. Послушайте, если с ним что-то случилось, я тут ни при чем. Только вез его десять минут.
– И последнее. Откуда?
– Из «Метрополя», конечно. Здесья работаю. Ночная смена на стоянке у «Метрополя».
– Он шел по тротуару или вышел из дверей?
– Из дверей.
– Откуда ты знаешь?
– Я стоял первым. Вышел из машины. Тут надо быть внимательным, или будешь ждать целый час, а какой-нибудь нахал перехватит пассажира. Поэтому я следил за дверью, не выйдет ли еще один турист. А он и выходит. Черная ряса, высокая скуфья. Помню, я подумал: что священник делает в таком месте? Он посмотрел на стоянку и пошел прямо ко мне.
– Один? С ним был кто-нибудь?
– Нет. Один.
– Он назвал фамилию?
– Нет, только адрес, куда ему надо. Заплатил наличными рублями.
– Разговаривали?
– Нет. Он только сказал, куда ему надо, и больше ни слова. Когда мы приехали, он попросил: «Подождите здесь». Когда вернулся от дверей, то спросил: «Сколько?» Вот и все. Послушайте, ребята, клянусь, я и пальцем его не тронул…
– Приятного аппетита, – произнес допрашивающий и ткнул Василия лицом в колбасу. И они ушли.
Полковник Гришин бесстрастно выслушал доклад. Все это могло не иметь никакого значения. Человек вышел из дверей «Метрополя» в половине двенадцатого. Он мог жить там, мог приходить в гости, мог пройти через вестибюль из другого входа. Но стоит проверить.
В МУРе Гришин имел нескольких информаторов. Старший из них – генерал-майор из президиума управления. Следующим и самым нужным был чиновник-делопроизводитель. Для этой работы первый не подходил из-за своего высокого положения, а второго нельзя было оторвать от его полок с документами. Подходящим казался следователь из отдела убийств Дмитрий Бородин.
Следователь пришел в отель вечером, показал свое милицейское удостоверение и сказал, что ему нужен главный управляющий.
– Убийство? – встревоженно спросил управляющий – австриец, проработавший в Москве восемь лет. – Надеюсь, ни с кем из наших гостей ничего не случилось?
– Насколько мне известно, нет. Просто проверка, – ответил Бородин. – Покажите мне полный список постояльцев за три последних дня.
Управляющий сел к компьютеру и вызвал необходимую информацию.
– Вам нужна распечатка? – спросил он.
– Да, я хочу получить списки на бумаге.
Бородин приступил к работе, просматривая списки. Если судить по именам, то среди шестисот гостей только десять были русскими. Остальные – из разных стран Западной Европы плюс Соединенные Штаты и Канада. «Метрополь» был дорогим отелем, обслуживал приезжих туристов и бизнесменов. Бородин получил указание искать слово «отец» перед именем гостя. Он такого не нашел.
– У вас проживают какие-нибудь священники Православной Церкви? – спросил он.
Управляющий удивился.
– Нет, насколько я знаю… я хочу сказать, что никто не регистрировался как священник.
Бородин просмотрел список имен еще раз.
– Я возьму список, – наконец сказал он. Управляющий был только рад избавиться от него.
И лишь на следующее утро полковник Гришин получил возможность ознакомиться с этим списком. Когда в десять часов один из двоих служащих, находящихся в особняке, принес в его кабинет кофе, он застал начальника службы безопасности СПС бледным и трясущимся от гнева.
Он робко справился о здоровье, но начальник раздраженно отмахнулся. Когда служащий вышел, Гришин взглянул на свои руки, лежавшие на бюваре, и попытался остановить дрожь. Ему были знакомы припадки гнева, и когда они случались, он почти терял над собой контроль.
Имя стояло в середине списка на третьей странице распечатки: доктор Филип Питерс, американский ученый.
Десять лет он подкарауливал это имя. Дважды десять лет назад он прочесывал архивы иммиграционного отдела старого Второго главного управления, куда Министерство иностранных дел передавало копии каждого обращения за визой на въезд в СССР. Дважды он наталкивался и пристально рассматривал фотографию, приложенную к обращению: густые седые кудри, дымчатые очки, прячущие слабые глаза, которые были далеко не слабыми.
В лефортовских подвалах он тряс этими фотографиями перед лицом Круглова и профессора Блинова, и они подтвердили, что именно с этим человеком они встречались в туалете Музея искусств народов Востока и в часовне Успенского собора во Владимире.
Но не дважды, а много раз он клялся, что, если человек, которому принадлежит этот псевдоним, когда-нибудь вернется в Россию, он сведет с ним счеты.
И вот он вернулся. После прошедших десяти лет он, должно быть, думает, что ему сойдет с рук его оскорбительная самонадеянность и неслыханная наглость – возвратиться на территорию, которой правит Анатолий Гришин.
Он встал и, подойдя к шкафу, стал искать старое досье. Найдя его, он достал оттуда другую фотографию, увеличенную копию маленькой, еще в давние времена присланную Олдричем Эймсом. После окончания работы «Комитета Монаха» связник из Первого главного управления передал ее Гришину в качестве сувенира. Сувенир-насмешка. Но он берег ее как драгоценность.
Лицо выглядело моложе, чем оно было бы теперь, но взгляд такой же прямой. Волосы светлые, небрежно причесанные, седые усы и дымчатые очки отсутствовали. Но лицо оставалось таким же – лицом молодого Джейсона Монка.
Гришин сделал два телефонных звонка, не оставив у ответивших ему сомнений относительно того, что он не потерпит промедления. От связника в отделе иммиграции аэропорта он хотел узнать, когда прибыл этот человек и откуда и не покинул ли он страну.
Бородину он приказал вернуться в «Метрополь» и узнать, когда прибыл доктор Питере, выехал ли он, и если нет, то какой номер занимает.
К середине дня он получил все ответы. Доктор Питере прибыл рейсом из Лондона на самолете британских авиалиний семь дней назад, и если он покинул страну, то не через Шереметьево. От Бородина он узнал, что доктор Питере вселился по брони, сделанной известной туристической фирмой в Лондоне, в тот же день, когда он прибыл в аэропорт, но не выехал и находится в номере 841.
Одно только странно, сказал Бородин. Нигде не могут найти паспорта доктора Питерса. Он должен оставаться у администратора, но его кто-то взял. Все служащие отрицают, что им что-либо известно о том, как это произошло.
Это не удивило Гришина. Он знал, как сильно действие стодолларовой купюры. Паспорт для въезда, вероятно, будет уничтожен. Монк станет другой личностью, но среди шестисот иностранцев в «Метрополе» этого никто не заметит. Когда он пожелает уехать, он просто уйдет, не заплатив; испарится, исчезнет. Управляющий отеля пожмет плечами и спишет убыток.
– Сделай-ка вот что, – сказал он Бородину, который все еще оставался в отеле. – Достань запасной ключ и скажи управляющему, что если он хоть полслова скажет доктору Питерсу, то его не уволят, а на десять лет сошлют в соляные копи. Придумай для него какую-нибудь историю.
Гришин решил, что эта работа не для его черногвардейцев. Их слишком легко узнать, а дело может кончиться заявлением протеста со стороны американского посольства. Лучше пусть это сделают обычные преступники и примут вину на себя. В долгоруковской мафии существовала группа, специализирующаяся на высокопрофессиональных взломах.
Вечером, позвонив несколько раз в номер 841 и убедившись, что там никого нет, туда вошли два человека с ключом. Третий остался у кожаных кресел в конце холла на случай, если вернется постоялец.
Произвели тщательный обыск. Ничего интересного не обнаружили. Ни паспорта, ни папок, ни атташе-кейса, ни каких-либо личных бумаг. Где бы он ни находился, у Монка должны были быть удостоверения личности на другого человека. Комнату оставили в точности такой, какой она была до появления взломщиков.
На другой стороне коридора чеченец приоткрыл дверь своего номера и в узкую шелку наблюдал, как взломщики вошли и вышли, а затем доложил по сотовому телефону.
Ровно в десять вечера Джейсон Монк вошел в вестибюль отеля с видом человека, только что поужинавшего и желающего лечь спать. Он не подошел к стойке портье, имея пластиковый ключ при себе. Оба входа находились под наблюдением, у каждого стояли по два наблюдателя, и когда он вошел в один из лифтов, двое из них неторопливо направились к другому. Другая пара пошла к лестнице.
Монк прошел по коридору до своего номера, постучал в дверь напротив, из которой ему передали чемодан, и вошел в номер 841.
Первая пара бандитов, поднявшись на другом лифте, появилась в конце коридора как раз в тот момент, когда закрылась дверь. Вскоре прибыла и вторая пара, поднявшаяся по лестнице. Они коротко поговорили. Двое устроились в креслах, откуда они могли видеть коридор, в то время как их компаньоны отправились вниз докладывать.
В половине одиннадцатого они увидели, как из комнаты напротив номера 841 вышел человек, прошел мимо них и направился к лифту. Они не обратили на него внимания. Не из той комнаты.
В 22.45 телефон в номере Монка зазвонил. Звонили из бюро обслуживания, спрашивая, не нужно ли ему еще полотенец. Он ответил «нет», поблагодарил и положил трубку.
Воспользовавшись тем, что находилось у него в чемодане, Монк сделал последние приготовления. В одиннадцать он вышел на узкий балкон и плотно закрыл за собой стеклянные двери. Он не мог запереть их снаружи, поэтому скрепил плотной клейкой лентой.
Обвязав талию куском крепкой веревки, он спустился на один этаж на балкон номера 741, находившегося как раз под его комнатой. Оттуда, перелезая через четыре разделявших балконы ограждения, он добрался до окна номера 733.
В 23.10 неожиданный стук в окно напугал шведского бизнесмена, который лежал голый на постели и, сжимая рукой пенис, смотрел порнографический фильм.
Охваченный паникой, швед некоторое время не мог решить, надеть ему махровый халат или сначала нажать на кнопку «стоп»: наконец он выбрал халат. Прикрывшись, он встал и подошел к окну. Человек снаружи показывал жестами, что просит разрешения войти. Окончательно заинтригованный швед отпер балконную дверь. Незнакомец обратился к нему с вязко-неторопливым акцентом южноамериканской глубинки:
– Очень по-соседски, друг, да, сэр. Полагаю, вы удивляетесь, что я делал на вашем балконе…
Здесь он был прав. Швед не имел об этом ни малейшего представления.
– Ладно, я скажу вам. Черт знает, что случилось. Я тут рядом, в соседнем номере, и вышел выкурить сигару, не желая дымить в комнате и все такое, и вы не поверите, эту чертову дверь захлопнул ветер! Тут я сообразил, что у меня нет выбора, кроме как перелезть через перегородки и попросить у вас позволения пройти через вашу комнату.
На улице было холодно, курильщик сигар был полностью одет и в руке держал атташе-кейс; ветра не было заметно, а балконные двери не защелкивались автоматически, но бизнесмена это совершенно не интересовало.
Его незваный гость, все еще бормоча слова благодарности и извинения, открыл входную дверь и, пожелав шведу прекрасного вечера, удалился.
Бизнесмен, занимающийся торговлей туалетными принадлежностями, запер балконную дверь, задернул шторы, снял халат, снова включил видео и вернулся к не наносящему урона его бюджету времяпрепровождению перед экраном.
Не замеченный никем, Монк прошел по коридору седьмого этажа, спустился по лестнице и сел в ожидавший у тротуара «БМВ» Магомеда.
В полночь в номер 741, воспользовавшись запасным ключом, вошли три человека с небольшим чемоданчиком. Поработав там двадцать минут, они удалились.
В четыре утра устройство, как выяснилось позднее, содержавшее три фунта пластиковой взрывчатки в твердой оболочке, взорвалось под потолком комнаты 741. Судебные эксперты могли бы установить, что устройство поместили наверху сложенной на кровати пирамидой мебели и оно взорвалось точно под серединой кровати в аналогичной комнате этажом выше.
Комната 841 выгорела полностью. Матрас и пуховое одеяло на кровати превратились в слои ткани и пуха, большей частью обуглившихся, и все вокруг покрывал слой сажи. Внизу лежали обломки дерева от кровати, шкафа и другой мебели, осколки стекла от зеркал и ламп и многочисленные раздробленные человеческие кости.
Прибыли четыре машины «скорой помощи». Медики вскоре уехали, потому что оказывать помощь было некому, кроме впавших в истерику жильцов из трех соседних номеров. Однако возбужденные постояльцы не говорили по-русски, а медики не знали никакого другого языка. Видя, что люди физически не пострадали, они предоставили ночному дежурному успокаивать своих гостей и уехали.
Приехали пожарные, но, несмотря на то что все в комнатах, где бушевал пожар – обуглилось от высокой температуры, ничего в данный момент не горело. Бригаде судебных экспертов пришлось много поработать, собирая в пакеты все до последней крошки останки, в том числе и человеческие, для последующего анализа.
Отдел убийств представлял по приказу генерал-майора следователь Бородин. С первого взгляда он увидел, что в комнате не осталось ничего крупнее кисти человеческой руки, а также страшную дыру диаметром более метра в полу, но кое-что нашлось в ванной.
Дверь, по всей видимости, была закрыта, потому что она развалилась на куски и щепки долетели до раковины. Стена, в которой находилась дверь, тоже рухнула внутрь ванной под давлением взрывной волны.
Но под кучей штукатурки лежал атташе-кейс. покореженный, покрытый сажей и глубокими царапинами. Его содержимое, однако, сохранилось. Очевидно, в момент взрыва кейс стоял в самом укромном уголке ванной, у стены между унитазом и биде. Вода из разбитой сантехники намочила кейс, но не испортила того, что лежало внутри. Бородин, проверив, что за ним никто не наблюдает, сунул оба документа под пиджак.
Полковник Гришин собирался пить кофе, когда ему принесли документы. Он с удовлетворением посмотрел на оба. Один был в папке, на русском языке, и Гришин узнал «Черный манифест». Другим документом был американский паспорт на имя Джейсона Монка.
«Два раза ты приходил, – подумал полковник, – и уходил. Но теперь, друг мой, ты не уйдешь».
В тот же день произошло еще два события, ни одно из которых не привлекло к себе ни малейшего внимания. Англичанин, чье имя в паспорте было указано как Брайан Маркс, прибыл в аэропорт Шереметьево дневным рейсом из Лондона, а «вольво»-седан с двумя англичанами пересек финско-российскую границу.
С точки зрения чиновников в аэропорту, новоприбывший ничем не отличался от сотен других и, по-видимому, не говорил по-русски. Но как и все остальные, он прошел через различные контрольные пункты и наконец, выйдя на улицу, подозвал такси и попросил отвезти его в центр города.
Отпустив такси на углу, он удостоверился, что за ним не следят, и пешком направился в маленькую второклассную гостиницу, где снял одноместный номер.
Его декларация о наличии валюты показывала, что он имеет при себе скромную сумму английских фунтов стерлингов, которые он должен предъявить при выезде или представить вместо них официальные обменные чеки и несколько так называемых дорожных чеков, к которым тоже относилось это правило. Но в декларации не упоминались пачки стодолларовых купюр, приклеенных к тыльной стороне его бедер.
Его настоящая фамилия была другой, не Маркс, но сходство «Маркс» с Карлом Марксом (хотя при разном написании) забавляло гравера, готовившего его паспорт. Выбирая имя, он предпочел оставить свое настоящее – Брайан. Это был тот самый говорящий по-русски бывший солдат войск особого назначения, которого сэр Найджел Ирвин посылал на разведку в сентябре.
Заняв номер, он приступил к выполнению различных заданий и приобретениям. Он взял в агентстве в аренду небольшую машину и объездил Воронцове на юго-западе столицы.
В течение двух дней, в разное время, чтобы не привлекать внимания, он кружил, наблюдая, вокруг одного большого здания складского типа – строения без окон, к которому в дневное время непрерывно подъезжали тяжелые грузовые машины.
Ночью он вел наблюдения, гуляя пешком, проходя мимо него много раз, всегда с зажатой в руке бутылкой водки. В тех редких случаях, когда ему встречался прохожий, он просто начинал пошатываться из стороны в сторону, словно обыкновенный пьяный. и на него не обращали внимания.
То, что он видел, ему нравилось. Ограждение из сетки не будет препятствием. Отсек, где происходила погрузка и разгрузка машин, запирался на ночь, но с противоположной стороны здания имелась небольшая дверь с висячим замком, и единственный сторож время от времени обходил территорию после наступления темноты. Иными словами, здание представляло уязвимую цель.
На старом рынке подержанных автомобилей в Южном порту, где можно купить за наличные все, от немыслимой развалюхи до почти нового лимузина, только что украденного на Западе, он приобрел комплект московских номеров и набор инструментов, включая пару мощных кусачек.
В центре города он купил дюжину дешевых, но надежных наручных часов и много батареек, мотки электрического провода и клейкой ленты. Когда он убедился, что может найти склад с абсолютной точностью в любое время дня или ночи и добраться до центра города несколькими различными маршрутами, он вернулся в гостиницу и стал ждать «вольво», направлявшуюся из Санкт-Петербурга.
Встреча с Кайрэном и Митчем была назначена в «Макдоналдсе» на Тверской улице. Эти два бойца из войск особого назначения медленно, но без осложнений доехали до Москвы.
В гараже в южной части Лондона в «вольво» заложили необычный груз. Оба передних колеса сняли и заменили на старомодные шины с камерами внутри. Перед этим каждую камеру разрезали и заполнили сотнями шариков величиной с палец из пластиковой взрывчатки «Семтекс». Затем камеры заклеили, вставили в шины и накачали.
При вращении колес порошкообразная взрывчатка чрезвычайно устойчива, если только не соприкасается с ртутно-фульминантным детонатором. Вот с этим грузом после отправления на пароме Стокгольм – Хельсинки «вольво» спокойно прошла тысячу километров до Москвы. Детонаторы доехали на дне коробки гаванских сигар, якобы купленных на пароме, но в действительности изготовленных в Лондоне.
Кайрэн и Митч остановились в другой гостинице. Брайан сопровождал их, когда они на «вольво» приехали на заброшенный пустырь около Южного порта и, подняв домкратом автомобиль, заменили два передних колеса на новые, которые эти «туристы» предусмотрительно привезли с собой. Никто не обратил на них внимания: московские автомобильные воры всегда потрошили машины вокруг Южного порта. Еще несколько минут ушло на то, чтобы выпустить воздух из камер и вынуть их, затем, затолкав их в сумку, вернуться в гостиницу и отодрать прилипший к изнанке «Семтекс».
Пока Кайрэн и Митч разбирались со своим добром в гостинице, Брайан забрал разрезанные на полоски резиновые камеры и прошел по улице, бросая их в мусорные урны и баки.
Три фунта пластиковой взрывчатки разделили на двенадцать небольших частей, величиной приблизительно с картонную пачку сигарет. К каждой добавили по детонатору, батарейке и часы, а еще провода для соединения компонентов в нужных местах. И наконец, бомбы обвязали прочной клейкой лентой.
– Слава Богу, – заметил во время работы Митч, – нам не надо возиться с этой вонючей селедкой.
«Семтекс– Х», самая популярная пластиковая взрывчатка из всех РУЗ (радиоуправляемых зарядов), издавна производилась в Чехословакии, и при коммунистическом режиме ее готовили совершенно лишенной запаха, что делало ее очень популярной среди террористов. Однако после падения коммунизма новый чешский президент Вацлав Гавел быстро пошел навстречу просьбе Запада изменить формулу и добавить особо неприятный запах, чтобы легче было обнаружить взрывчатку при перевозке. Запах весьма напоминал запах гнилой рыбы, вот почему Митч упомянул селедку.
К середине девяностых годов детекторные приборы настолько усовершенствовались, что могли определять взрывчатку при полном отсутствии запаха. Но нагретая резина обладает собственным, очень похожим запахом, почему и использовались шины как средство транспортировки. «Вольво» не подлежала такому виду проверки. но сэр Найджел предпочитал чрезвычайную осторожность – качество, полностью одобряемое Кайрэном и Митчем.
Налет на завод был произведен через шесть дней после того, как полковник Гришин получил «Черный манифест» и паспорт Джейсона Монка.
Верной автомашиной «вольво» с новыми передними колесами и такими же новыми и фальшивыми московскими номерами управлял Брайан. Если бы их остановили, то он мог объясниться по-русски.
Они оставили машину в трех кварталах от объекта и остальную часть пути прошли пешком. Сетка ограждения позади здания не устояла перед мощными кусачками. Все трое, пригнувшись, пробежали пятьдесят футов по бетонной площадке, отделявшей их от здания, и скрылись в тени, отбрасываемой грудой бочек с краской.
Пятнадцать минут спустя единственный ночной сторож начал свой обход. Он услышал, как кто-то громко рыгнул в тени, обернулся и посветил фонарем в направлении звука. Он увидел пьяного, свалившегося у стены склада, с зажатой в руке бутылкой водки.
У него не хватило времени сообразить, как этот человек проник на закрытую территорию, потому что, повернувшись спиной к бочкам, он не увидел, как из-за них выскочил кто-то в черном комбинезоне и ударил его по затылку обрезком стальной трубы. У сторожа перед глазами вспыхнул яркий свет, а затем наступила темнота.
Брайан склеил лодыжки, запястья и рот сторожа плотной клейкой лентой, а в это время Кайрэн и Митч сбили с двери замок. Они втащили бесчувственного сторожа внутрь и, положив его у стены, закрыли дверь.
Внутри производственное помещение освещалось рядами тусклых лампочек, висевших на балках потолочных перекрытий. Большую часть помещения занимали гигантские рулоны газетной бумаги и бочки с типографской краской. Но в центре стояло то, ради чего эти три человека пришли туда: три огромные офсетные печатные машины.
Пришедшие знали, что где-то у главного входа находится второй сторож, уютно устроившийся в своей стеклянной будке перед телевизором или с газетой в руках. Брайан тихо проскользнул между машинами, чтобы позаботиться и о нем. После этого, вернувшись, он прошел к задней стене и встал на страже у выхода.
Кайрэн и Митч не были невеждами в отношении трех агрегатов, стоящих перед ними. Изготовленные в Соединенных Штатах фирмой «Бейкер-Перкинс», они не имели аналогов в России. и заменить их было невозможно. Новые поставки потребуют длительной морской транспортировки из Балтимора в Санкт-Петербург. Если нарушить технологическую схему, то даже «Боинг-747» не сможет доставить по воздуху недостающие компоненты.
Выдавая себя за финских газетных издателей, намеревающихся переоборудовать свою типографию машинами «Бейкер-Перкинс», Кайрэн и Митч воспользовались экскурсией по типографии в Норвиче в Англии, любезно организованной для них фирмой, использующей такие машины. После чего ушедший на пенсию инженер за очень хорошее вознаграждение завершил их образование.
Они выбрали объекты четырех типов. В каждую машину вводились гигантские рулоны бумаги, и их подача отличалась сложной технологией, обеспечивающей замену закончившегося рулона новым без образования шва. Эти подающие установки были первым объектом. Кайрэн начал размещать свои небольшие бомбы точно в тех местах, где взрыв гарантировал, что установка по подаче бумаги никогда больше не заработает.
Митч занялся механизмами, подающими краску. Эти машины были предназначены для четырехцветной печати, и подача точного количества каждой из четырех красок в нужный момент зависела от смесителя, с которым сообщались четыре большие цистерны. Покончив с этими образцами техники, два диверсанта перешли к самим прессам.
– Слушайте, я бедный человек, у меня нет… – начал он.
– Заткнись! – сказал один из вошедших, в то время как другой грубо толкнул его дрожащую жену на стул. Василию сунули в лицо оторванный клочок бумаги.
– Ты водитель номер пятьдесят два центрального таксопарка? – спросил первый.
– Да, но честно, ребята…
Палец в черной перчатке ткнул в строчку наряда.
– Две ночи назад, поездка в Чистый переулок. Около полуночи. Кто это был?
– Откуда я могу знать?
– Не умничай, приятель, или я вышибу тебе мозги. Подумай.
Василий подумал. Ничего не приходило на ум.
– Священник, – подсказал спрашивающий.
Вот что! В голове просветлело.
– Правильно, теперь я вспомнил. Чистый переулок, маленькая улочка. Мне пришлось сверяться по карте. Должен был подождать минут десять, пока его впустили. Потом он рассчитался, и я уехал.
– Опиши.
– Среднего роста, среднего телосложения. Около пятидесяти лет. Священники, понимаете, они все на одно лицо. Нет, минутку, он был без бороды.
– Иностранец?
– Не думаю. По-русски говорил как русский.
– Видел его раньше?
– Никогда.
– А потом?
– Нет. Я предложил заехать за ним, но он сказал, что не знает, сколько он там пробудет. Послушайте, если с ним что-то случилось, я тут ни при чем. Только вез его десять минут.
– И последнее. Откуда?
– Из «Метрополя», конечно. Здесья работаю. Ночная смена на стоянке у «Метрополя».
– Он шел по тротуару или вышел из дверей?
– Из дверей.
– Откуда ты знаешь?
– Я стоял первым. Вышел из машины. Тут надо быть внимательным, или будешь ждать целый час, а какой-нибудь нахал перехватит пассажира. Поэтому я следил за дверью, не выйдет ли еще один турист. А он и выходит. Черная ряса, высокая скуфья. Помню, я подумал: что священник делает в таком месте? Он посмотрел на стоянку и пошел прямо ко мне.
– Один? С ним был кто-нибудь?
– Нет. Один.
– Он назвал фамилию?
– Нет, только адрес, куда ему надо. Заплатил наличными рублями.
– Разговаривали?
– Нет. Он только сказал, куда ему надо, и больше ни слова. Когда мы приехали, он попросил: «Подождите здесь». Когда вернулся от дверей, то спросил: «Сколько?» Вот и все. Послушайте, ребята, клянусь, я и пальцем его не тронул…
– Приятного аппетита, – произнес допрашивающий и ткнул Василия лицом в колбасу. И они ушли.
Полковник Гришин бесстрастно выслушал доклад. Все это могло не иметь никакого значения. Человек вышел из дверей «Метрополя» в половине двенадцатого. Он мог жить там, мог приходить в гости, мог пройти через вестибюль из другого входа. Но стоит проверить.
В МУРе Гришин имел нескольких информаторов. Старший из них – генерал-майор из президиума управления. Следующим и самым нужным был чиновник-делопроизводитель. Для этой работы первый не подходил из-за своего высокого положения, а второго нельзя было оторвать от его полок с документами. Подходящим казался следователь из отдела убийств Дмитрий Бородин.
Следователь пришел в отель вечером, показал свое милицейское удостоверение и сказал, что ему нужен главный управляющий.
– Убийство? – встревоженно спросил управляющий – австриец, проработавший в Москве восемь лет. – Надеюсь, ни с кем из наших гостей ничего не случилось?
– Насколько мне известно, нет. Просто проверка, – ответил Бородин. – Покажите мне полный список постояльцев за три последних дня.
Управляющий сел к компьютеру и вызвал необходимую информацию.
– Вам нужна распечатка? – спросил он.
– Да, я хочу получить списки на бумаге.
Бородин приступил к работе, просматривая списки. Если судить по именам, то среди шестисот гостей только десять были русскими. Остальные – из разных стран Западной Европы плюс Соединенные Штаты и Канада. «Метрополь» был дорогим отелем, обслуживал приезжих туристов и бизнесменов. Бородин получил указание искать слово «отец» перед именем гостя. Он такого не нашел.
– У вас проживают какие-нибудь священники Православной Церкви? – спросил он.
Управляющий удивился.
– Нет, насколько я знаю… я хочу сказать, что никто не регистрировался как священник.
Бородин просмотрел список имен еще раз.
– Я возьму список, – наконец сказал он. Управляющий был только рад избавиться от него.
И лишь на следующее утро полковник Гришин получил возможность ознакомиться с этим списком. Когда в десять часов один из двоих служащих, находящихся в особняке, принес в его кабинет кофе, он застал начальника службы безопасности СПС бледным и трясущимся от гнева.
Он робко справился о здоровье, но начальник раздраженно отмахнулся. Когда служащий вышел, Гришин взглянул на свои руки, лежавшие на бюваре, и попытался остановить дрожь. Ему были знакомы припадки гнева, и когда они случались, он почти терял над собой контроль.
Имя стояло в середине списка на третьей странице распечатки: доктор Филип Питерс, американский ученый.
Десять лет он подкарауливал это имя. Дважды десять лет назад он прочесывал архивы иммиграционного отдела старого Второго главного управления, куда Министерство иностранных дел передавало копии каждого обращения за визой на въезд в СССР. Дважды он наталкивался и пристально рассматривал фотографию, приложенную к обращению: густые седые кудри, дымчатые очки, прячущие слабые глаза, которые были далеко не слабыми.
В лефортовских подвалах он тряс этими фотографиями перед лицом Круглова и профессора Блинова, и они подтвердили, что именно с этим человеком они встречались в туалете Музея искусств народов Востока и в часовне Успенского собора во Владимире.
Но не дважды, а много раз он клялся, что, если человек, которому принадлежит этот псевдоним, когда-нибудь вернется в Россию, он сведет с ним счеты.
И вот он вернулся. После прошедших десяти лет он, должно быть, думает, что ему сойдет с рук его оскорбительная самонадеянность и неслыханная наглость – возвратиться на территорию, которой правит Анатолий Гришин.
Он встал и, подойдя к шкафу, стал искать старое досье. Найдя его, он достал оттуда другую фотографию, увеличенную копию маленькой, еще в давние времена присланную Олдричем Эймсом. После окончания работы «Комитета Монаха» связник из Первого главного управления передал ее Гришину в качестве сувенира. Сувенир-насмешка. Но он берег ее как драгоценность.
Лицо выглядело моложе, чем оно было бы теперь, но взгляд такой же прямой. Волосы светлые, небрежно причесанные, седые усы и дымчатые очки отсутствовали. Но лицо оставалось таким же – лицом молодого Джейсона Монка.
Гришин сделал два телефонных звонка, не оставив у ответивших ему сомнений относительно того, что он не потерпит промедления. От связника в отделе иммиграции аэропорта он хотел узнать, когда прибыл этот человек и откуда и не покинул ли он страну.
Бородину он приказал вернуться в «Метрополь» и узнать, когда прибыл доктор Питере, выехал ли он, и если нет, то какой номер занимает.
К середине дня он получил все ответы. Доктор Питере прибыл рейсом из Лондона на самолете британских авиалиний семь дней назад, и если он покинул страну, то не через Шереметьево. От Бородина он узнал, что доктор Питере вселился по брони, сделанной известной туристической фирмой в Лондоне, в тот же день, когда он прибыл в аэропорт, но не выехал и находится в номере 841.
Одно только странно, сказал Бородин. Нигде не могут найти паспорта доктора Питерса. Он должен оставаться у администратора, но его кто-то взял. Все служащие отрицают, что им что-либо известно о том, как это произошло.
Это не удивило Гришина. Он знал, как сильно действие стодолларовой купюры. Паспорт для въезда, вероятно, будет уничтожен. Монк станет другой личностью, но среди шестисот иностранцев в «Метрополе» этого никто не заметит. Когда он пожелает уехать, он просто уйдет, не заплатив; испарится, исчезнет. Управляющий отеля пожмет плечами и спишет убыток.
– Сделай-ка вот что, – сказал он Бородину, который все еще оставался в отеле. – Достань запасной ключ и скажи управляющему, что если он хоть полслова скажет доктору Питерсу, то его не уволят, а на десять лет сошлют в соляные копи. Придумай для него какую-нибудь историю.
Гришин решил, что эта работа не для его черногвардейцев. Их слишком легко узнать, а дело может кончиться заявлением протеста со стороны американского посольства. Лучше пусть это сделают обычные преступники и примут вину на себя. В долгоруковской мафии существовала группа, специализирующаяся на высокопрофессиональных взломах.
Вечером, позвонив несколько раз в номер 841 и убедившись, что там никого нет, туда вошли два человека с ключом. Третий остался у кожаных кресел в конце холла на случай, если вернется постоялец.
Произвели тщательный обыск. Ничего интересного не обнаружили. Ни паспорта, ни папок, ни атташе-кейса, ни каких-либо личных бумаг. Где бы он ни находился, у Монка должны были быть удостоверения личности на другого человека. Комнату оставили в точности такой, какой она была до появления взломщиков.
На другой стороне коридора чеченец приоткрыл дверь своего номера и в узкую шелку наблюдал, как взломщики вошли и вышли, а затем доложил по сотовому телефону.
Ровно в десять вечера Джейсон Монк вошел в вестибюль отеля с видом человека, только что поужинавшего и желающего лечь спать. Он не подошел к стойке портье, имея пластиковый ключ при себе. Оба входа находились под наблюдением, у каждого стояли по два наблюдателя, и когда он вошел в один из лифтов, двое из них неторопливо направились к другому. Другая пара пошла к лестнице.
Монк прошел по коридору до своего номера, постучал в дверь напротив, из которой ему передали чемодан, и вошел в номер 841.
Первая пара бандитов, поднявшись на другом лифте, появилась в конце коридора как раз в тот момент, когда закрылась дверь. Вскоре прибыла и вторая пара, поднявшаяся по лестнице. Они коротко поговорили. Двое устроились в креслах, откуда они могли видеть коридор, в то время как их компаньоны отправились вниз докладывать.
В половине одиннадцатого они увидели, как из комнаты напротив номера 841 вышел человек, прошел мимо них и направился к лифту. Они не обратили на него внимания. Не из той комнаты.
В 22.45 телефон в номере Монка зазвонил. Звонили из бюро обслуживания, спрашивая, не нужно ли ему еще полотенец. Он ответил «нет», поблагодарил и положил трубку.
Воспользовавшись тем, что находилось у него в чемодане, Монк сделал последние приготовления. В одиннадцать он вышел на узкий балкон и плотно закрыл за собой стеклянные двери. Он не мог запереть их снаружи, поэтому скрепил плотной клейкой лентой.
Обвязав талию куском крепкой веревки, он спустился на один этаж на балкон номера 741, находившегося как раз под его комнатой. Оттуда, перелезая через четыре разделявших балконы ограждения, он добрался до окна номера 733.
В 23.10 неожиданный стук в окно напугал шведского бизнесмена, который лежал голый на постели и, сжимая рукой пенис, смотрел порнографический фильм.
Охваченный паникой, швед некоторое время не мог решить, надеть ему махровый халат или сначала нажать на кнопку «стоп»: наконец он выбрал халат. Прикрывшись, он встал и подошел к окну. Человек снаружи показывал жестами, что просит разрешения войти. Окончательно заинтригованный швед отпер балконную дверь. Незнакомец обратился к нему с вязко-неторопливым акцентом южноамериканской глубинки:
– Очень по-соседски, друг, да, сэр. Полагаю, вы удивляетесь, что я делал на вашем балконе…
Здесь он был прав. Швед не имел об этом ни малейшего представления.
– Ладно, я скажу вам. Черт знает, что случилось. Я тут рядом, в соседнем номере, и вышел выкурить сигару, не желая дымить в комнате и все такое, и вы не поверите, эту чертову дверь захлопнул ветер! Тут я сообразил, что у меня нет выбора, кроме как перелезть через перегородки и попросить у вас позволения пройти через вашу комнату.
На улице было холодно, курильщик сигар был полностью одет и в руке держал атташе-кейс; ветра не было заметно, а балконные двери не защелкивались автоматически, но бизнесмена это совершенно не интересовало.
Его незваный гость, все еще бормоча слова благодарности и извинения, открыл входную дверь и, пожелав шведу прекрасного вечера, удалился.
Бизнесмен, занимающийся торговлей туалетными принадлежностями, запер балконную дверь, задернул шторы, снял халат, снова включил видео и вернулся к не наносящему урона его бюджету времяпрепровождению перед экраном.
Не замеченный никем, Монк прошел по коридору седьмого этажа, спустился по лестнице и сел в ожидавший у тротуара «БМВ» Магомеда.
В полночь в номер 741, воспользовавшись запасным ключом, вошли три человека с небольшим чемоданчиком. Поработав там двадцать минут, они удалились.
В четыре утра устройство, как выяснилось позднее, содержавшее три фунта пластиковой взрывчатки в твердой оболочке, взорвалось под потолком комнаты 741. Судебные эксперты могли бы установить, что устройство поместили наверху сложенной на кровати пирамидой мебели и оно взорвалось точно под серединой кровати в аналогичной комнате этажом выше.
Комната 841 выгорела полностью. Матрас и пуховое одеяло на кровати превратились в слои ткани и пуха, большей частью обуглившихся, и все вокруг покрывал слой сажи. Внизу лежали обломки дерева от кровати, шкафа и другой мебели, осколки стекла от зеркал и ламп и многочисленные раздробленные человеческие кости.
Прибыли четыре машины «скорой помощи». Медики вскоре уехали, потому что оказывать помощь было некому, кроме впавших в истерику жильцов из трех соседних номеров. Однако возбужденные постояльцы не говорили по-русски, а медики не знали никакого другого языка. Видя, что люди физически не пострадали, они предоставили ночному дежурному успокаивать своих гостей и уехали.
Приехали пожарные, но, несмотря на то что все в комнатах, где бушевал пожар – обуглилось от высокой температуры, ничего в данный момент не горело. Бригаде судебных экспертов пришлось много поработать, собирая в пакеты все до последней крошки останки, в том числе и человеческие, для последующего анализа.
Отдел убийств представлял по приказу генерал-майора следователь Бородин. С первого взгляда он увидел, что в комнате не осталось ничего крупнее кисти человеческой руки, а также страшную дыру диаметром более метра в полу, но кое-что нашлось в ванной.
Дверь, по всей видимости, была закрыта, потому что она развалилась на куски и щепки долетели до раковины. Стена, в которой находилась дверь, тоже рухнула внутрь ванной под давлением взрывной волны.
Но под кучей штукатурки лежал атташе-кейс. покореженный, покрытый сажей и глубокими царапинами. Его содержимое, однако, сохранилось. Очевидно, в момент взрыва кейс стоял в самом укромном уголке ванной, у стены между унитазом и биде. Вода из разбитой сантехники намочила кейс, но не испортила того, что лежало внутри. Бородин, проверив, что за ним никто не наблюдает, сунул оба документа под пиджак.
Полковник Гришин собирался пить кофе, когда ему принесли документы. Он с удовлетворением посмотрел на оба. Один был в папке, на русском языке, и Гришин узнал «Черный манифест». Другим документом был американский паспорт на имя Джейсона Монка.
«Два раза ты приходил, – подумал полковник, – и уходил. Но теперь, друг мой, ты не уйдешь».
В тот же день произошло еще два события, ни одно из которых не привлекло к себе ни малейшего внимания. Англичанин, чье имя в паспорте было указано как Брайан Маркс, прибыл в аэропорт Шереметьево дневным рейсом из Лондона, а «вольво»-седан с двумя англичанами пересек финско-российскую границу.
С точки зрения чиновников в аэропорту, новоприбывший ничем не отличался от сотен других и, по-видимому, не говорил по-русски. Но как и все остальные, он прошел через различные контрольные пункты и наконец, выйдя на улицу, подозвал такси и попросил отвезти его в центр города.
Отпустив такси на углу, он удостоверился, что за ним не следят, и пешком направился в маленькую второклассную гостиницу, где снял одноместный номер.
Его декларация о наличии валюты показывала, что он имеет при себе скромную сумму английских фунтов стерлингов, которые он должен предъявить при выезде или представить вместо них официальные обменные чеки и несколько так называемых дорожных чеков, к которым тоже относилось это правило. Но в декларации не упоминались пачки стодолларовых купюр, приклеенных к тыльной стороне его бедер.
Его настоящая фамилия была другой, не Маркс, но сходство «Маркс» с Карлом Марксом (хотя при разном написании) забавляло гравера, готовившего его паспорт. Выбирая имя, он предпочел оставить свое настоящее – Брайан. Это был тот самый говорящий по-русски бывший солдат войск особого назначения, которого сэр Найджел Ирвин посылал на разведку в сентябре.
Заняв номер, он приступил к выполнению различных заданий и приобретениям. Он взял в агентстве в аренду небольшую машину и объездил Воронцове на юго-западе столицы.
В течение двух дней, в разное время, чтобы не привлекать внимания, он кружил, наблюдая, вокруг одного большого здания складского типа – строения без окон, к которому в дневное время непрерывно подъезжали тяжелые грузовые машины.
Ночью он вел наблюдения, гуляя пешком, проходя мимо него много раз, всегда с зажатой в руке бутылкой водки. В тех редких случаях, когда ему встречался прохожий, он просто начинал пошатываться из стороны в сторону, словно обыкновенный пьяный. и на него не обращали внимания.
То, что он видел, ему нравилось. Ограждение из сетки не будет препятствием. Отсек, где происходила погрузка и разгрузка машин, запирался на ночь, но с противоположной стороны здания имелась небольшая дверь с висячим замком, и единственный сторож время от времени обходил территорию после наступления темноты. Иными словами, здание представляло уязвимую цель.
На старом рынке подержанных автомобилей в Южном порту, где можно купить за наличные все, от немыслимой развалюхи до почти нового лимузина, только что украденного на Западе, он приобрел комплект московских номеров и набор инструментов, включая пару мощных кусачек.
В центре города он купил дюжину дешевых, но надежных наручных часов и много батареек, мотки электрического провода и клейкой ленты. Когда он убедился, что может найти склад с абсолютной точностью в любое время дня или ночи и добраться до центра города несколькими различными маршрутами, он вернулся в гостиницу и стал ждать «вольво», направлявшуюся из Санкт-Петербурга.
Встреча с Кайрэном и Митчем была назначена в «Макдоналдсе» на Тверской улице. Эти два бойца из войск особого назначения медленно, но без осложнений доехали до Москвы.
В гараже в южной части Лондона в «вольво» заложили необычный груз. Оба передних колеса сняли и заменили на старомодные шины с камерами внутри. Перед этим каждую камеру разрезали и заполнили сотнями шариков величиной с палец из пластиковой взрывчатки «Семтекс». Затем камеры заклеили, вставили в шины и накачали.
При вращении колес порошкообразная взрывчатка чрезвычайно устойчива, если только не соприкасается с ртутно-фульминантным детонатором. Вот с этим грузом после отправления на пароме Стокгольм – Хельсинки «вольво» спокойно прошла тысячу километров до Москвы. Детонаторы доехали на дне коробки гаванских сигар, якобы купленных на пароме, но в действительности изготовленных в Лондоне.
Кайрэн и Митч остановились в другой гостинице. Брайан сопровождал их, когда они на «вольво» приехали на заброшенный пустырь около Южного порта и, подняв домкратом автомобиль, заменили два передних колеса на новые, которые эти «туристы» предусмотрительно привезли с собой. Никто не обратил на них внимания: московские автомобильные воры всегда потрошили машины вокруг Южного порта. Еще несколько минут ушло на то, чтобы выпустить воздух из камер и вынуть их, затем, затолкав их в сумку, вернуться в гостиницу и отодрать прилипший к изнанке «Семтекс».
Пока Кайрэн и Митч разбирались со своим добром в гостинице, Брайан забрал разрезанные на полоски резиновые камеры и прошел по улице, бросая их в мусорные урны и баки.
Три фунта пластиковой взрывчатки разделили на двенадцать небольших частей, величиной приблизительно с картонную пачку сигарет. К каждой добавили по детонатору, батарейке и часы, а еще провода для соединения компонентов в нужных местах. И наконец, бомбы обвязали прочной клейкой лентой.
– Слава Богу, – заметил во время работы Митч, – нам не надо возиться с этой вонючей селедкой.
«Семтекс– Х», самая популярная пластиковая взрывчатка из всех РУЗ (радиоуправляемых зарядов), издавна производилась в Чехословакии, и при коммунистическом режиме ее готовили совершенно лишенной запаха, что делало ее очень популярной среди террористов. Однако после падения коммунизма новый чешский президент Вацлав Гавел быстро пошел навстречу просьбе Запада изменить формулу и добавить особо неприятный запах, чтобы легче было обнаружить взрывчатку при перевозке. Запах весьма напоминал запах гнилой рыбы, вот почему Митч упомянул селедку.
К середине девяностых годов детекторные приборы настолько усовершенствовались, что могли определять взрывчатку при полном отсутствии запаха. Но нагретая резина обладает собственным, очень похожим запахом, почему и использовались шины как средство транспортировки. «Вольво» не подлежала такому виду проверки. но сэр Найджел предпочитал чрезвычайную осторожность – качество, полностью одобряемое Кайрэном и Митчем.
Налет на завод был произведен через шесть дней после того, как полковник Гришин получил «Черный манифест» и паспорт Джейсона Монка.
Верной автомашиной «вольво» с новыми передними колесами и такими же новыми и фальшивыми московскими номерами управлял Брайан. Если бы их остановили, то он мог объясниться по-русски.
Они оставили машину в трех кварталах от объекта и остальную часть пути прошли пешком. Сетка ограждения позади здания не устояла перед мощными кусачками. Все трое, пригнувшись, пробежали пятьдесят футов по бетонной площадке, отделявшей их от здания, и скрылись в тени, отбрасываемой грудой бочек с краской.
Пятнадцать минут спустя единственный ночной сторож начал свой обход. Он услышал, как кто-то громко рыгнул в тени, обернулся и посветил фонарем в направлении звука. Он увидел пьяного, свалившегося у стены склада, с зажатой в руке бутылкой водки.
У него не хватило времени сообразить, как этот человек проник на закрытую территорию, потому что, повернувшись спиной к бочкам, он не увидел, как из-за них выскочил кто-то в черном комбинезоне и ударил его по затылку обрезком стальной трубы. У сторожа перед глазами вспыхнул яркий свет, а затем наступила темнота.
Брайан склеил лодыжки, запястья и рот сторожа плотной клейкой лентой, а в это время Кайрэн и Митч сбили с двери замок. Они втащили бесчувственного сторожа внутрь и, положив его у стены, закрыли дверь.
Внутри производственное помещение освещалось рядами тусклых лампочек, висевших на балках потолочных перекрытий. Большую часть помещения занимали гигантские рулоны газетной бумаги и бочки с типографской краской. Но в центре стояло то, ради чего эти три человека пришли туда: три огромные офсетные печатные машины.
Пришедшие знали, что где-то у главного входа находится второй сторож, уютно устроившийся в своей стеклянной будке перед телевизором или с газетой в руках. Брайан тихо проскользнул между машинами, чтобы позаботиться и о нем. После этого, вернувшись, он прошел к задней стене и встал на страже у выхода.
Кайрэн и Митч не были невеждами в отношении трех агрегатов, стоящих перед ними. Изготовленные в Соединенных Штатах фирмой «Бейкер-Перкинс», они не имели аналогов в России. и заменить их было невозможно. Новые поставки потребуют длительной морской транспортировки из Балтимора в Санкт-Петербург. Если нарушить технологическую схему, то даже «Боинг-747» не сможет доставить по воздуху недостающие компоненты.
Выдавая себя за финских газетных издателей, намеревающихся переоборудовать свою типографию машинами «Бейкер-Перкинс», Кайрэн и Митч воспользовались экскурсией по типографии в Норвиче в Англии, любезно организованной для них фирмой, использующей такие машины. После чего ушедший на пенсию инженер за очень хорошее вознаграждение завершил их образование.
Они выбрали объекты четырех типов. В каждую машину вводились гигантские рулоны бумаги, и их подача отличалась сложной технологией, обеспечивающей замену закончившегося рулона новым без образования шва. Эти подающие установки были первым объектом. Кайрэн начал размещать свои небольшие бомбы точно в тех местах, где взрыв гарантировал, что установка по подаче бумаги никогда больше не заработает.
Митч занялся механизмами, подающими краску. Эти машины были предназначены для четырехцветной печати, и подача точного количества каждой из четырех красок в нужный момент зависела от смесителя, с которым сообщались четыре большие цистерны. Покончив с этими образцами техники, два диверсанта перешли к самим прессам.