Страница:
– Они могли бы быть братьями.
– Ну, они не братья. Между ними восемьдесят лет. Этот – убитый царь Николай Второй; другой – живой английский принц. Посмотрите на эти лица, сэр Найджел. Это не типично английские лица – ведь царь был наполовину русским, наполовину датчанином. Но это и не типично русские лица. В них сказывается кровь двух датских сестер.
– Так. Связь через брак?
– Далеко не так. Самое хорошее еще впереди. Помните принца Николая?
– Того, которого отложили в сторону на время? Греческого принца, но в действительности полудатчанина-полурусского?
– Того самого. Так вот, у царя Николая была кузина, великая княгиня Елена. Что она сделала? Отправилась в Афины и вышла замуж за Николая. Таким образом, он наполовину Романов, а она – на сто процентов. Их ребенок, следовательно, на три четверти русский и Романов. Это была принцесса Марина.
– Которая приехала сюда…
– И вышла замуж за принца Георга Виндзорского. Таким образом, два его сына, живущие до сих пор, на три восьмых Романовы. Это не означает прямого престолонаследия – в этой линии слишком много женщин, что по закону Павла не допускается. Но связь идет через браки по отцовской линии и по крови материнской линии.
– Это относится к обоим братьям?
– Да, и вот еще что. Их мать, Марина, когда родились оба сына, была православной. Это решающее условие для признания претендента высшим духовенством Православной Церкви, и этому требованию удовлетворяют очень немногие.
– Это тоже относится к обоим братьям?
– Да, конечно. И они оба служили в британской армии, дослужившись до звания майора.
– Так почему не подходит старший брат?
– Вы упомянули возраст, сэр Найджел. Старшему – шестьдесят четыре, выше установленного вами ограничения. Младшему в этом году исполнилось пятьдесят семь. Это почти то, что вам требуется. Он принц правящей династии, двоюродный брат королевы, один брак, имеет сына двадцати лет, женатого на австрийской графине, знаком со всеми дворцовыми церемониями, полный сил, бывший военный. Но самый потрясающий факт заключается в том, что он служил в армейской разведке и прошел полный курс изучения русского языка и, черт возьми, почти двуязычен.
Сияющий доктор Проубин отошел от своей разноцветной схемы. Сэр Найджел вглядывался в лицо на фотографии.
– Где он живет?
– В будни здесь, в Лондоне. На уик-энды уезжает в свое загородное поместье. Оно указано в «Дебретте».
– Возможно, мне следует поговорить с ним, – задумчиво произнес сэр Найджел. – Последний вопрос, доктор Проубин. Есть ли еще человек, настолько же полно удовлетворяющий всем требованиям?
– Только не на нашей планете, – ответил герольд.
В тот уик-энд, договорившись, что его примут, сэр Найджел Ирвин отправился в западную часть Англии, чтобы встретиться с младшим из принцев в его загородном доме. Его любезно приняли и выслушали с большим вниманием. В конце встречи принц проводил его до машины.
– Если хотя бы половина того, что вы сказали, сэр Найджел, правда, я считаю это совершенно невероятным. Безусловно, я слежу за событиями в России в средствах массовой информации. Но такое… Я должен очень внимательно все рассмотреть, проконсультироваться со всеми членами моей семьи и, конечно, попросить о неофициальной встрече ее величество.
– Может быть, сэр, этого никогда не произойдет. Может быть, не будет никакого плебисцита. Или ответ народа может быть отрицательным.
– В таком случае нам придется подождать этого дня. Счастливого пути, сэр Найджел.
На третьем этаже отеля «Метрополь» находится один из самых лучших ресторанов Москвы, оформленный в традиционно русском стиле. Название «Боярский зал» происходит от слова «бояре». Это была группа аристократов, окружавшая в давние времена царя, а если он оказывался слабым правителем, правившая за него. Со сводчатым потолком, деревянными панелями и превосходной росписью, зал переносит посетителей в давно прошедшие времена. Прекрасные вина соперничают с охлажденной на льду водкой; форель, семга и осетры доставляются прямо из рек, а зайцы, олени и кабаны – из российских лесов.
В этот ресторан 12 декабря вечером привел Николая Николаева его единственный оставшийся в живых родственник, чтобы отпраздновать семьдесят четвертый день рождения генерала.
Галина, маленькая сестренка, которую он когда-то вынес на своих плечах из горящего Смоленска, выросла и стала учительницей, а в 1956 году, когда ей исполнилось двадцать пять лет, вышла замуж за своего коллегу-учителя по фамилии Андреев. Их сын Миша родился в конце этого года.
В 1963 году они с мужем погибли в автомобильной катастрофе; нелепая случайность – в них врезался напившийся водки идиот.
Полковник Николаев прилетел на похороны с Дальнего Востока. Его ожидало письмо, написанное сестрой два года назад.
«Если со мной и Иваном что-нибудь случится, – писала она, – прошу тебя, позаботься о маленьком Мише». Николаев стоял у могилы рядом с серьезным маленьким мальчиком, которому только что исполнилось семь лет и который старался не плакать.
Из– за того, что родители были государственными служащими -при коммунизме каждый был государственным служащим, – их квартиру отобрали. Полковник танковых войск, которому исполнилось тогда тридцать семь, не имел квартиры в Москве. Когда он приезжал домой в отпуск, он жил в общежитии Академии имени Фрунзе. Комендант общежития разрешил ему оставить мальчика при себе, но только на короткое время.
После похорон Николаев привел мальчика в столовую пообедать, но у обоих не было аппетита.
– Что же мне с тобой делать, Миша? – скорее себя, а не мальчика спросил он.
Потом он уложил мальчика на свою узкую кровать и бросил несколько одеял на диван для себя. Через какое-то время он услышал, как за стеной заплакал мальчик. Чтобы отогнать тяжелые мысли, он включил радио и узнал, что в Далласе только что стреляли в Кеннеди.
Одним из преимуществ человека, имеющего звание трижды Героя, являлось то. что Звезды Героя придавали ему вес в обществе. Обычно мальчики поступают в престижное нахимовское военное училище в возрасте десяти лет, но в данном случае руководство согласилось сделать исключение. Очень маленького и очень испуганного семилетку облачили в форму и приняли в нахимовское училище, А его дядя вернулся на Дальний Восток заканчивать инспекционную поездку.
В последующие годы генерал Николаев делал для мальчика все, что мог: приезжая домой в отпуск или в командировку в Генеральный штаб, всегда навещал его; он получил собственную квартиру в Москве, чтобы подрастающему юноше было где проводить каникулы.
В восемнадцать лет Миша Андреев окончил училище в звании лейтенанта, и ничего удивительного, что он выбрал танки. Двадцать пять лет спустя ему было сорок три года, он был генерал-майором и командовал элитной танковой дивизией под Москвой.
Мужчины вошли в ресторан около восьми, столик, уже заказанный, ожидал их. Виктор, старший официант, бывший танкист, бросился им навстречу.
– Рад вас видеть, товарищ генерал. Вы меня не помните? Я был стрелком в 131-й Майкопской дивизии в Праге, в 1968 году. Ваш столик вон там, у галереи.
Посетители обернулись, чтобы посмотреть, из-за чего такая суета. Американские, швейцарские и японские бизнесмены смотрели на генерала с любопытством. Среди немногочисленных русских слышалось: «Это Коля Николаев».
Виктор приготовил два полных до краев бокала охлажденной «Московской», за счет заведения. Миша Андреев поднял бокал, чтобы выпить за здоровье своего дяди и единственного отца, которого он по-настоящему знал.
– За твое здоровье. За следующие семьдесят четыре.
– Чепуха. За твое здоровье.
Оба опрокинули бокалы и, выпив одним глотком, замерли и удовлетворенно крякнули, почувствовав разлившееся внутри тепло.
Над баром в Боярском зале расположена галерея, с которой слух обедающих услаждают традиционными русскими песнями. В этот вечер пели статная блондинка в старинном бальном платье и мужчина в смокинге, обладавший прекрасным баритоном.
Когда они закончили балладу, которую пели дуэтом, вперед выступил мужчина. Оркестр позади него примолк, и глубокий бархатный голос запел песню о любви к девушке, которую солдат оставил дома, затем зазвучала «Калинка».
Русские прекратили разговоры и слушали молча; иностранцы последовали их примеру. Голос заполнял весь зал… «Калинка, калинка, калинка моя…»
Когда замерли последние звуки, русские поднялись, чтобы приветствовать человека с седыми усами, сидевшего спиной к стене. Певец поклонился, и его наградили аплодисментами. Виктор стоял неподалеку от группы японских бизнесменов.
– Кто этот старик? – спросил один из них по-английски.
– Герой войны, Великой Отечественной войны, – ответил Виктор.
Говоривший по-английски перевел остальным.
– О-о! – Они подняли свои бокалы, приветствуя генерала.
Дядя Коля кивал, и, сияя улыбкой, поднимал свой бокал, поворачиваясь к залу и к певцу, и пил,
Это был хороший ужин: форель и утка с армянским красным вином и кофе на десерт. Сумма в счете будет не меньше месячного жалованья генерал-майора, но Михаил не огорчался из-за расходов.
Вероятно, только когда ему исполнилось тридцать и он повидал по-настоящему скверных служак, которых немало среди высокопоставленных офицеров, он понял, почему его дядя стал легендой среди танкистов. Дядя Коля всегда искренне заботился о людях, служивших под его командованием. К тому времени, когда генерал-майор Андреев получил первую дивизию и свои первые красные лампасы, он, оглядываясь вокруг во время бойни в Чечне, уже понимал, как повезло бы России, если бы нашелся еще один «дядя Коля».
Племянник никогда не забывал того, что произошло, когда ему было десять лет. Между 1945 и 1965 годами ни Сталин, ни Хрущев не считали нужным создать мемориал погибшим воинам в Москве. Культ собственной персоны имел большее значение, а ведь ни один из них не поднялся бы на Мавзолей принимать майский парад, если бы не миллионы погибших в 1941-1945 годах.
Затем, в 1966 году, после ухода Хрущева, Политбюро наконец распорядилось поставить памятник и зажечь Вечный огонь у мемориала Неизвестного солдата.
И все равно его не поставили на видном месте, а запрятали за деревья Александровского сада, поближе к Кремлевской стене, так, что он не попадал на глаза людям, стоявшим в бесконечной очереди, чтобы взглянуть на набальзамированные останки Ленина.
В том году после майского парада, когда десятилетний кадет широко раскрытыми глазами смотрел на движущиеся мимо танки, орудия и ракеты, проходящие парадным шагом войска и выбежавших на Красную площадь танцующих гимнастов, дядя взял его за руку и повел по дорожке между садом и Манежем.
Под деревом лежала плоская глыба полированного красного гранита. Рядом горело пламя в бронзовой чаше.
На камне высечены слова: «Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен».
– Я хочу, чтобы ты дал мне обещание, мальчик, – сказал полковник.
– Хорошо, дядя.
– Их миллионы там, между Москвой и Берлином. Мы не знаем, где они лежат, во многих случаях не знаем, кто они. Но они сражались рядом со мной, и это были хорошие люди. Понимаешь?
– Да, дядя.
– Что бы тебе ни обещали, какие бы деньги, повышение или почести ни предлагали, я не хочу, чтобы ты когда-либо предал этих людей.
– Обещаю, дядя.
Полковник медленно поднес руку к козырьку. Кадет последовал его примеру. Проходящая мимо толпа приехавших из провинции туристов, облизывавших мороженое, с любопытством наблюдала за ними. Их экскурсовод, в обязанности которого входило рассказывать о величии Ленина, явно растерялся и погнал людей за угол, к Мавзолею.
– Читал на днях твое интервью в «Известиях», – сказал Миша Андреев. – Вызвало шум на базе.
Генерал с острым интересом посмотрел на него.
– Не понравилось?
– Удивились, и все.
– Знаешь ли, я говорил это серьезно.
– Да, думаю, что серьезно. Ты обычно говоришь серьезно.
– Он дерьмо, мальчик.
– Раз ты так говоришь, дядя. А ведь, похоже, он победит. Может, тебе лучше бы помолчать?
– Я слишком стар для этого. Говорю, что думаю.
Старик, казалось, глубоко задумался, глядя на «княжну Романову», поющую наверху на галерее. Иностранцы узнали «Дорогой длинною, да ночью лунною», которая была старинным русским романсом, а вовсе не западной песней. Генерал протянул руку через стол и сжал плечо племянника.
– Послушай, сынок, если со мной что-нибудь случится…
– Не говори глупостей, ты еще всех нас переживешь.
– Не перебивай! Если что-то случится, я хочу, чтобы ты похоронил меня на Новодевичьем. Ладно? Я не хочу убогих гражданских похорон, я хочу священника и все что положено, весь ритуал. Понимаешь?
– Тебе – священника? Вот уж не думал, что ты веришь во все это.
– Не будь дураком. Ни один человек, в двух метрах от которого упал немецкий снаряд восемьдесят восьмого калибра и не взорвался, не откажется верить, что там, наверху, должно быть, «i» кто-то «/i» есть. Конечно, мне приходилось притворяться. Все мы притворялись. Членство в партии, лекции – все это входило в работу, и все было враньем. Поэтому я так и хочу. А теперь допьем кофе и пойдем. Машина у тебя служебная?
– Да.
– Хорошо, а то мы оба пьяненькие. Можешь отвезти меня домой.
Ночной поезд из Киева, столицы независимой Украины, с грохотом сквозь морозную мглу шел на Москву.
В купе шестого вагона сидели два англичанина и играли в карты. Брайан Винсент взглянул на часы.
– До границы полчаса, сэр Найджел. Пора готовиться ко сну.
– Наверное, пора, – согласился Найджел Ирвин.
Не раздеваясь, он забрался на верхнюю полку и до подбородка натянул на себя одеяло.
– Выгляжу как надо? – спросил он.
Бывший солдат кивнул.
– Остальное предоставьте мне, сэр.
На границе поезд остановился на короткое время. Украинские пограничники, находившиеся в поезде, уже проверили их паспорта. Русские сели в поезд во время остановки.
Спустя десять минут в спальное купе постучали. Винсент открыл дверь.
– Да?
– Паспорт, пожалуйста.
В купе горела только тусклая синяя лампочка, и, хотя в коридоре желтый свет был ярче, русскому контролеру пришлось напрячь зрение.
– Нет визы, – сказал он.
– Конечно, нет. Это дипломатические паспорта. Визы не требуется.
Украинец указал на английское слово на обложке каждого паспорта.
– Дипломат, – сказал он.
Русский, слегка растерявшись, кивнул. Он получил инструкции из ФСБ, из Москвы, обращать особое внимание при пересечении границы на фамилию и лицо или на то и другое сразу.
– А где этот человек? – спросил он, указывая на второй паспорт.
– Он там, наверху, – ответил молодой дипломат. – Дело в том, что, как вы видите, он очень стар. И ему нездоровится. Вам необходимо беспокоить его?
– А кто он?
– Ну, это отец нашего посла в Москве. Вот почему я сопровождаю его. Едет повидать сына.
Украинец показал на лежавшего на верхней полке.
– Отец посла, – повторил он.
– Спасибо, я понимаю по-русски, – сказал русский.
Он был сбит с толку. Круглолицый лысый человек на фотографии в паспорте ничем не напоминал полученное им описание внешности. И фамилией тоже. Ни Трабшо, ни Ирвин. Просто лорд Асквит.
– В коридоре, должно быть, холодно, – заметил Винсент. – Достает до костей. Пожалуйста. В знак дружбы. Из специальных запасов нашего посольства в Киеве.
Литр водки исключительного качества, такую теперь не достать. Украинец кивнул, улыбнулся и толкнул локтем своего русского коллегу. Русский проворчал что-то, поставил штамп на обоих паспортах и пошел дальше.
– Не мог расслышать всего под этими одеялами, но получилось хорошо, – сказал сэр Найджел, после того как дверь закрылась. Он спустился.
– Давайте скажем просто: чем их меньше, тем лучше, – заявил Винсент и принялся за уничтожение двух фальшивых паспортов в умывальной раковине. Кусочки вывалятся из отверстия туалета и разлетятся по снегу Южной России. Один паспорт для въезда, а другой для выезда. Те, что для выезда, с прекрасно изготовленными въездными штампами, были спрятаны.
Винсент с любопытством взглянул на сэра Найджела. В свои тридцать три года он понимал, что Ирвин по возрасту мог бы быть не только его отцом, но и дедом. Как бывший солдат войск специального назначения он побывал в нескольких «горячих точках», не исключая пустыни в Западном Ираке, где, лежа на песке, готовился сбить ракету «Скад». Но с ним всегда были товарищи по оружию, автомат, граната, возможность отвечать врагу тем же.
Мир, в который ввел его сэр Найджел Ирвин, хотя и за очень высокую плату, мир притворства и дезинформации, стратегии бесконечных обманов и прикрытий, вселял в него ошущение необходимости выпить двойную порцию водки. К счастью, у него в сумке нашлась вторая бутылка особого сорта. Он налил себе.
– Не хотите, сэр Найджел?
– Это не для меня, – сказал Ирвин. – Вызывает расстройство желудка, жжет горло. Но я выпью с вами кое-чего другого.
Он отвинтил прикрепленную к внутренней стороне атташе-кейса серебряную фляжку и налил жидкость в серебряный стаканчик. Приподняв его, как бы присоединяясь к Винсенту, он с видом знатока пригубил. Это был выдержанный портвейн мистера Трабшо с Сент-Джеймс-стрит.
– У меня такое впечатление, что вы получаете удовольствие от всего происходящего, – заметил экс-сержант Винсент.
– Дорогой мой, уж много лет прошло с тех пор, когда я так забавлялся.
Поезд доставил их на вокзал в Москве перед рассветом Температура была пятнадцать градусов ниже нуля. Какими бы холодными ни казались вокзалы зимой тем, кто спешит домой, к пылающему очагу, в них все же теплее, чем на улице. Когда сэр Найджел с Винсентом сошли с киевского ночного экспресса, перрон встретил их холодом и толпой голодающих бедняков.
Те старались держаться как можно ближе к теплым двигателям локомотивов, попасть в случайную волну теплого воздуха, вырывающегося временами из дверей кафе, или просто лежали на бетонном полу, надеясь пережить еще одну ночь.
– Держитесь поближе ко мне, сэр, – тихо предупредил Винсент, когда они направились к барьеру, где проверяли билеты и за которым открывалась привокзальная площадь.
На пути к стоянке такси они были атакованы целым полчищем нищих. Головы обездоленных были обмотаны шарфами, лица покрывала щетина, глаза запали. Все протягивали к ним руки.
– Боже мой, это ужасно, – прошептал сэр Найджел.
– Не вздумайте доставать деньги – начнется давка, – быстро произнес телохранитель.
Несмотря на почтенный возраст, сэр Найджел сам нес саквояж и атташе-кейс, чтобы у Винсента одна рука оставалась свободной. Бывший солдат спецназа держал ее у подмышки, давая понять, что у него есть оружие и он, если потребуется, пустит его в ход.
Таким образом он провел сэра Найджела, оберегая сзади, сквозь толпу к краю тротуара, где в надежде на пассажиров ожидали несколько такси.
В тот момент, когда Винсент оттолкнул чью-то просящую руку, сэр Найджел услышал, как нищий закричал ему вслед:
– Иностранец! Проклятый иностранец!
– Это потому, что они думают, мы богатые, – сказал ему на ухо Винсент. – Раз мы иностранцы, значит, богатые.
Крики провожали их до стоянки. «Поганые иностранцы! Подождите, вот придет Комаров!»
Когда они благополучно уселись в дребезжащее такси, Ирвин откинулся на спинку сиденья.
– Я даже не представлял себе, что все так плохо, – негромко сказал он. – Прошлый раз я только проехал от аэропорта до «Националя» и обратно.
– Сейчас зима, сэр Найджел. Зимой всегда хуже.
Когда они отъезжали от вокзальной площади, их обогнал милицейский грузовик. Двое милиционеров с каменными лицами в тяжелых полушубках и меховых шапках сидели в теплой кабине. Грузовик, вильнув в сторону, пошел перед ними, и они увидели заднюю часть кузова.
При повороте приоткрылся брезент, и на секунду стали видны ряды ног – завернутых в тряпье человеческих ступней. Тела. Замерзшие как камень тела, сложенные, словно вязанки дров, одно на другое.
– Фургон для трупов, – коротко объяснил Винсент. – Утренняя смена. Каждую ночь умирает по пятьсот человек, в подворотнях, на набережной.
У них были зарезервированы номера в «Национале», но они не хотели появляться там до самого конца дня. Поэтому такси доставило их к «Палас-отелю», и весь день они провели в глубоких кожаных креслах в холле.
Двумя днями ранее Джейсон Монк провел закодированную передачу со своего специально оборудованного портативного компьютера. Передача была короткой и точной. Он встречался с генералом Петровским, и все, кажется, в порядке. Он все еще передвигается по городу с помощью чеченцев, часто под видом священника, армейского или милицейского офицера или бродяги. Патриарх готов принять английского гостя второй раз.
Это было сообщение, которое через весь мир достигло штаб-квартиры «Интелкор» и в том же закодированном виде было передано в Лондон сэру Найджелу. Только у него имелся дубликат одноразового шифроблокнота, дававший возможность расшифровать информацию.
Это именно сообщение и привело его из лондонского аэропорта Хитроу в Киев, а оттуда на поезде в Москву.
Но это же сообщение перехватило ФАПСИ, теперь почти все время работающее на полковника Гришина. Директор ФАПСИ совещался с Гришиным в то самое время, когда поезд Киев – Москва сквозь ночь продвигался к столице России.
– Мы почти засекли его, – сказал директор. – Он передавал из района Арбата, а прошлый раз – из места недалеко от Сокольников. Так что он передвигается.
– Арбата? – сердито переспросил Гришин. Арбат расположен в полумиле от кремлевских стен.
– Существует еще одна опасность, о которой я должен вас предупредить, полковник. Если он пользуется, как мы предполагаем, компьютером определенного типа, то ему нет необходимости присутствовать во время передачи или приема. Он можете заранее настроить его и уйти.
– Тогда найдите прибор, – приказал Гришин. – Он вернется к нему, и там я буду его поджидать.
– Если он проведет еще две передачи или даже одну, длящуюся полсекунды, мы определим источник. С точностью до квартала, а может быть, и здания.
И ни один из них не знал, что, согласно плану сэра Найджела Ирвина, Монку требовалось отправить на Запад еще три coобщения.
– Он вернулся, полковник Гришин!
Голос отца Максима от волнения срывался на визг. Было шесть часов вечера, на улице царили крепкий мороз и кромешная тьма. Гришин все еще сидел за столом в особняке неподалеку от Кисельного бульвара. Он собирался уходить, когда зазвонил телефон. Согласно инструкции, оператор коммутатора, услышав имя «Максим», сразу переключил его на телефон начальника службы безопасности.
– Успокойтесь, отец Максим. Кто вернулся?
– Англичанин. Старый англичанин. Он пробыл у его святейшества целый час.
– Не может быть! – Гришин заплатил крупную сумму сотрудникам иммиграционного отдела Министерства внутренних дел и офицерам контрразведки ФСБ, чтобы они заранее предупредили его, и вот предупреждения не поступило. – Знаете, где он остановился?
– Нет, но он приехал на том же лимузине.
«Националь», подумал Гришин. Старый дурак остановился в том же отеле. Он с горечью сознавал, что упустил старого аса-шпиона прошлый раз из-за того, что мистер Трабшо оказался слишком быстр для него. На этот раз ошибки не будет.
– Где вы сейчас?
– Говорю по мобильному телефону с улицы.
– Это небезопасно. Идите на обычное место и ждите меня там.
– Я должен вернуться. Меня хватятся.
– Слушайте, идиот, позвоните в резиденцию и скажите, что заболели. Скажите, что пошли в аптеку за лекарством. Но будьте на месте и ждите.
Он бросил трубку, но тут же поднял ее снова и приказал своему заместителю, бывшему майору из управления пограничных войск КГБ, немедленно явиться к нему в кабинет.
– Возьмите с собой десять человек, самых лучших, в гражданской одежде, и три машины. – Он положил перед заместителем фотографию сэра Найджела Ирвина. – Вот он. Вероятно, его сопровождает человек – моложе его, черноволосый, крепкий на вид. Они в «Национале». Мне нужны двое в холле, чтобы держать под наблюдением лифты, стол администратора и двери, двое – в кафе на нижнем этаже, двое – на улице, четверо – в двух машинах. Если он появится, проследите, когда он войдет, и сообщите мне. Если он там, я не хочу, чтобы он ушел незаметно. Я должен знать.
– Если он уедет на машине?
– Следуйте за ним, пока не станет ясно, что он едет в аэропорт. Тогда организуйте автокатастрофу. Он не должен доехать до аэропорта.
– Есть, полковник.
Когда заместитель ушел, чтобы проинструктировать свою команду, Гришин позвонил другому специалисту, состоявшему у него на службе, – бывшему вору, специализировавшемуся на отелях; считалось, что он может открыть любую дверь в Москве.
– Возьми свой набор инструментов, отправляйся в гостиницу «Интурист», садись в холле и держи телефон включенным. Ты должен открыть дверь номера, мне это нужно сегодня вечером, время пока не знаю. Позвоню, когда ты потребуешься.
Гостиница «Интурист» расположена в ста метрах от «Националя», за углом на Тверской улице.
Спустя полчаса полковник Гришин появился в церкви Всех Святых на Кулишках. Обеспокоенный отец Максим, покрытый потом, ожидал его.
– Ну, они не братья. Между ними восемьдесят лет. Этот – убитый царь Николай Второй; другой – живой английский принц. Посмотрите на эти лица, сэр Найджел. Это не типично английские лица – ведь царь был наполовину русским, наполовину датчанином. Но это и не типично русские лица. В них сказывается кровь двух датских сестер.
– Так. Связь через брак?
– Далеко не так. Самое хорошее еще впереди. Помните принца Николая?
– Того, которого отложили в сторону на время? Греческого принца, но в действительности полудатчанина-полурусского?
– Того самого. Так вот, у царя Николая была кузина, великая княгиня Елена. Что она сделала? Отправилась в Афины и вышла замуж за Николая. Таким образом, он наполовину Романов, а она – на сто процентов. Их ребенок, следовательно, на три четверти русский и Романов. Это была принцесса Марина.
– Которая приехала сюда…
– И вышла замуж за принца Георга Виндзорского. Таким образом, два его сына, живущие до сих пор, на три восьмых Романовы. Это не означает прямого престолонаследия – в этой линии слишком много женщин, что по закону Павла не допускается. Но связь идет через браки по отцовской линии и по крови материнской линии.
– Это относится к обоим братьям?
– Да, и вот еще что. Их мать, Марина, когда родились оба сына, была православной. Это решающее условие для признания претендента высшим духовенством Православной Церкви, и этому требованию удовлетворяют очень немногие.
– Это тоже относится к обоим братьям?
– Да, конечно. И они оба служили в британской армии, дослужившись до звания майора.
– Так почему не подходит старший брат?
– Вы упомянули возраст, сэр Найджел. Старшему – шестьдесят четыре, выше установленного вами ограничения. Младшему в этом году исполнилось пятьдесят семь. Это почти то, что вам требуется. Он принц правящей династии, двоюродный брат королевы, один брак, имеет сына двадцати лет, женатого на австрийской графине, знаком со всеми дворцовыми церемониями, полный сил, бывший военный. Но самый потрясающий факт заключается в том, что он служил в армейской разведке и прошел полный курс изучения русского языка и, черт возьми, почти двуязычен.
Сияющий доктор Проубин отошел от своей разноцветной схемы. Сэр Найджел вглядывался в лицо на фотографии.
– Где он живет?
– В будни здесь, в Лондоне. На уик-энды уезжает в свое загородное поместье. Оно указано в «Дебретте».
– Возможно, мне следует поговорить с ним, – задумчиво произнес сэр Найджел. – Последний вопрос, доктор Проубин. Есть ли еще человек, настолько же полно удовлетворяющий всем требованиям?
– Только не на нашей планете, – ответил герольд.
В тот уик-энд, договорившись, что его примут, сэр Найджел Ирвин отправился в западную часть Англии, чтобы встретиться с младшим из принцев в его загородном доме. Его любезно приняли и выслушали с большим вниманием. В конце встречи принц проводил его до машины.
– Если хотя бы половина того, что вы сказали, сэр Найджел, правда, я считаю это совершенно невероятным. Безусловно, я слежу за событиями в России в средствах массовой информации. Но такое… Я должен очень внимательно все рассмотреть, проконсультироваться со всеми членами моей семьи и, конечно, попросить о неофициальной встрече ее величество.
– Может быть, сэр, этого никогда не произойдет. Может быть, не будет никакого плебисцита. Или ответ народа может быть отрицательным.
– В таком случае нам придется подождать этого дня. Счастливого пути, сэр Найджел.
На третьем этаже отеля «Метрополь» находится один из самых лучших ресторанов Москвы, оформленный в традиционно русском стиле. Название «Боярский зал» происходит от слова «бояре». Это была группа аристократов, окружавшая в давние времена царя, а если он оказывался слабым правителем, правившая за него. Со сводчатым потолком, деревянными панелями и превосходной росписью, зал переносит посетителей в давно прошедшие времена. Прекрасные вина соперничают с охлажденной на льду водкой; форель, семга и осетры доставляются прямо из рек, а зайцы, олени и кабаны – из российских лесов.
В этот ресторан 12 декабря вечером привел Николая Николаева его единственный оставшийся в живых родственник, чтобы отпраздновать семьдесят четвертый день рождения генерала.
Галина, маленькая сестренка, которую он когда-то вынес на своих плечах из горящего Смоленска, выросла и стала учительницей, а в 1956 году, когда ей исполнилось двадцать пять лет, вышла замуж за своего коллегу-учителя по фамилии Андреев. Их сын Миша родился в конце этого года.
В 1963 году они с мужем погибли в автомобильной катастрофе; нелепая случайность – в них врезался напившийся водки идиот.
Полковник Николаев прилетел на похороны с Дальнего Востока. Его ожидало письмо, написанное сестрой два года назад.
«Если со мной и Иваном что-нибудь случится, – писала она, – прошу тебя, позаботься о маленьком Мише». Николаев стоял у могилы рядом с серьезным маленьким мальчиком, которому только что исполнилось семь лет и который старался не плакать.
Из– за того, что родители были государственными служащими -при коммунизме каждый был государственным служащим, – их квартиру отобрали. Полковник танковых войск, которому исполнилось тогда тридцать семь, не имел квартиры в Москве. Когда он приезжал домой в отпуск, он жил в общежитии Академии имени Фрунзе. Комендант общежития разрешил ему оставить мальчика при себе, но только на короткое время.
После похорон Николаев привел мальчика в столовую пообедать, но у обоих не было аппетита.
– Что же мне с тобой делать, Миша? – скорее себя, а не мальчика спросил он.
Потом он уложил мальчика на свою узкую кровать и бросил несколько одеял на диван для себя. Через какое-то время он услышал, как за стеной заплакал мальчик. Чтобы отогнать тяжелые мысли, он включил радио и узнал, что в Далласе только что стреляли в Кеннеди.
Одним из преимуществ человека, имеющего звание трижды Героя, являлось то. что Звезды Героя придавали ему вес в обществе. Обычно мальчики поступают в престижное нахимовское военное училище в возрасте десяти лет, но в данном случае руководство согласилось сделать исключение. Очень маленького и очень испуганного семилетку облачили в форму и приняли в нахимовское училище, А его дядя вернулся на Дальний Восток заканчивать инспекционную поездку.
В последующие годы генерал Николаев делал для мальчика все, что мог: приезжая домой в отпуск или в командировку в Генеральный штаб, всегда навещал его; он получил собственную квартиру в Москве, чтобы подрастающему юноше было где проводить каникулы.
В восемнадцать лет Миша Андреев окончил училище в звании лейтенанта, и ничего удивительного, что он выбрал танки. Двадцать пять лет спустя ему было сорок три года, он был генерал-майором и командовал элитной танковой дивизией под Москвой.
Мужчины вошли в ресторан около восьми, столик, уже заказанный, ожидал их. Виктор, старший официант, бывший танкист, бросился им навстречу.
– Рад вас видеть, товарищ генерал. Вы меня не помните? Я был стрелком в 131-й Майкопской дивизии в Праге, в 1968 году. Ваш столик вон там, у галереи.
Посетители обернулись, чтобы посмотреть, из-за чего такая суета. Американские, швейцарские и японские бизнесмены смотрели на генерала с любопытством. Среди немногочисленных русских слышалось: «Это Коля Николаев».
Виктор приготовил два полных до краев бокала охлажденной «Московской», за счет заведения. Миша Андреев поднял бокал, чтобы выпить за здоровье своего дяди и единственного отца, которого он по-настоящему знал.
– За твое здоровье. За следующие семьдесят четыре.
– Чепуха. За твое здоровье.
Оба опрокинули бокалы и, выпив одним глотком, замерли и удовлетворенно крякнули, почувствовав разлившееся внутри тепло.
Над баром в Боярском зале расположена галерея, с которой слух обедающих услаждают традиционными русскими песнями. В этот вечер пели статная блондинка в старинном бальном платье и мужчина в смокинге, обладавший прекрасным баритоном.
Когда они закончили балладу, которую пели дуэтом, вперед выступил мужчина. Оркестр позади него примолк, и глубокий бархатный голос запел песню о любви к девушке, которую солдат оставил дома, затем зазвучала «Калинка».
Русские прекратили разговоры и слушали молча; иностранцы последовали их примеру. Голос заполнял весь зал… «Калинка, калинка, калинка моя…»
Когда замерли последние звуки, русские поднялись, чтобы приветствовать человека с седыми усами, сидевшего спиной к стене. Певец поклонился, и его наградили аплодисментами. Виктор стоял неподалеку от группы японских бизнесменов.
– Кто этот старик? – спросил один из них по-английски.
– Герой войны, Великой Отечественной войны, – ответил Виктор.
Говоривший по-английски перевел остальным.
– О-о! – Они подняли свои бокалы, приветствуя генерала.
Дядя Коля кивал, и, сияя улыбкой, поднимал свой бокал, поворачиваясь к залу и к певцу, и пил,
Это был хороший ужин: форель и утка с армянским красным вином и кофе на десерт. Сумма в счете будет не меньше месячного жалованья генерал-майора, но Михаил не огорчался из-за расходов.
Вероятно, только когда ему исполнилось тридцать и он повидал по-настоящему скверных служак, которых немало среди высокопоставленных офицеров, он понял, почему его дядя стал легендой среди танкистов. Дядя Коля всегда искренне заботился о людях, служивших под его командованием. К тому времени, когда генерал-майор Андреев получил первую дивизию и свои первые красные лампасы, он, оглядываясь вокруг во время бойни в Чечне, уже понимал, как повезло бы России, если бы нашелся еще один «дядя Коля».
Племянник никогда не забывал того, что произошло, когда ему было десять лет. Между 1945 и 1965 годами ни Сталин, ни Хрущев не считали нужным создать мемориал погибшим воинам в Москве. Культ собственной персоны имел большее значение, а ведь ни один из них не поднялся бы на Мавзолей принимать майский парад, если бы не миллионы погибших в 1941-1945 годах.
Затем, в 1966 году, после ухода Хрущева, Политбюро наконец распорядилось поставить памятник и зажечь Вечный огонь у мемориала Неизвестного солдата.
И все равно его не поставили на видном месте, а запрятали за деревья Александровского сада, поближе к Кремлевской стене, так, что он не попадал на глаза людям, стоявшим в бесконечной очереди, чтобы взглянуть на набальзамированные останки Ленина.
В том году после майского парада, когда десятилетний кадет широко раскрытыми глазами смотрел на движущиеся мимо танки, орудия и ракеты, проходящие парадным шагом войска и выбежавших на Красную площадь танцующих гимнастов, дядя взял его за руку и повел по дорожке между садом и Манежем.
Под деревом лежала плоская глыба полированного красного гранита. Рядом горело пламя в бронзовой чаше.
На камне высечены слова: «Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен».
– Я хочу, чтобы ты дал мне обещание, мальчик, – сказал полковник.
– Хорошо, дядя.
– Их миллионы там, между Москвой и Берлином. Мы не знаем, где они лежат, во многих случаях не знаем, кто они. Но они сражались рядом со мной, и это были хорошие люди. Понимаешь?
– Да, дядя.
– Что бы тебе ни обещали, какие бы деньги, повышение или почести ни предлагали, я не хочу, чтобы ты когда-либо предал этих людей.
– Обещаю, дядя.
Полковник медленно поднес руку к козырьку. Кадет последовал его примеру. Проходящая мимо толпа приехавших из провинции туристов, облизывавших мороженое, с любопытством наблюдала за ними. Их экскурсовод, в обязанности которого входило рассказывать о величии Ленина, явно растерялся и погнал людей за угол, к Мавзолею.
– Читал на днях твое интервью в «Известиях», – сказал Миша Андреев. – Вызвало шум на базе.
Генерал с острым интересом посмотрел на него.
– Не понравилось?
– Удивились, и все.
– Знаешь ли, я говорил это серьезно.
– Да, думаю, что серьезно. Ты обычно говоришь серьезно.
– Он дерьмо, мальчик.
– Раз ты так говоришь, дядя. А ведь, похоже, он победит. Может, тебе лучше бы помолчать?
– Я слишком стар для этого. Говорю, что думаю.
Старик, казалось, глубоко задумался, глядя на «княжну Романову», поющую наверху на галерее. Иностранцы узнали «Дорогой длинною, да ночью лунною», которая была старинным русским романсом, а вовсе не западной песней. Генерал протянул руку через стол и сжал плечо племянника.
– Послушай, сынок, если со мной что-нибудь случится…
– Не говори глупостей, ты еще всех нас переживешь.
– Не перебивай! Если что-то случится, я хочу, чтобы ты похоронил меня на Новодевичьем. Ладно? Я не хочу убогих гражданских похорон, я хочу священника и все что положено, весь ритуал. Понимаешь?
– Тебе – священника? Вот уж не думал, что ты веришь во все это.
– Не будь дураком. Ни один человек, в двух метрах от которого упал немецкий снаряд восемьдесят восьмого калибра и не взорвался, не откажется верить, что там, наверху, должно быть, «i» кто-то «/i» есть. Конечно, мне приходилось притворяться. Все мы притворялись. Членство в партии, лекции – все это входило в работу, и все было враньем. Поэтому я так и хочу. А теперь допьем кофе и пойдем. Машина у тебя служебная?
– Да.
– Хорошо, а то мы оба пьяненькие. Можешь отвезти меня домой.
Ночной поезд из Киева, столицы независимой Украины, с грохотом сквозь морозную мглу шел на Москву.
В купе шестого вагона сидели два англичанина и играли в карты. Брайан Винсент взглянул на часы.
– До границы полчаса, сэр Найджел. Пора готовиться ко сну.
– Наверное, пора, – согласился Найджел Ирвин.
Не раздеваясь, он забрался на верхнюю полку и до подбородка натянул на себя одеяло.
– Выгляжу как надо? – спросил он.
Бывший солдат кивнул.
– Остальное предоставьте мне, сэр.
На границе поезд остановился на короткое время. Украинские пограничники, находившиеся в поезде, уже проверили их паспорта. Русские сели в поезд во время остановки.
Спустя десять минут в спальное купе постучали. Винсент открыл дверь.
– Да?
– Паспорт, пожалуйста.
В купе горела только тусклая синяя лампочка, и, хотя в коридоре желтый свет был ярче, русскому контролеру пришлось напрячь зрение.
– Нет визы, – сказал он.
– Конечно, нет. Это дипломатические паспорта. Визы не требуется.
Украинец указал на английское слово на обложке каждого паспорта.
– Дипломат, – сказал он.
Русский, слегка растерявшись, кивнул. Он получил инструкции из ФСБ, из Москвы, обращать особое внимание при пересечении границы на фамилию и лицо или на то и другое сразу.
– А где этот человек? – спросил он, указывая на второй паспорт.
– Он там, наверху, – ответил молодой дипломат. – Дело в том, что, как вы видите, он очень стар. И ему нездоровится. Вам необходимо беспокоить его?
– А кто он?
– Ну, это отец нашего посла в Москве. Вот почему я сопровождаю его. Едет повидать сына.
Украинец показал на лежавшего на верхней полке.
– Отец посла, – повторил он.
– Спасибо, я понимаю по-русски, – сказал русский.
Он был сбит с толку. Круглолицый лысый человек на фотографии в паспорте ничем не напоминал полученное им описание внешности. И фамилией тоже. Ни Трабшо, ни Ирвин. Просто лорд Асквит.
– В коридоре, должно быть, холодно, – заметил Винсент. – Достает до костей. Пожалуйста. В знак дружбы. Из специальных запасов нашего посольства в Киеве.
Литр водки исключительного качества, такую теперь не достать. Украинец кивнул, улыбнулся и толкнул локтем своего русского коллегу. Русский проворчал что-то, поставил штамп на обоих паспортах и пошел дальше.
– Не мог расслышать всего под этими одеялами, но получилось хорошо, – сказал сэр Найджел, после того как дверь закрылась. Он спустился.
– Давайте скажем просто: чем их меньше, тем лучше, – заявил Винсент и принялся за уничтожение двух фальшивых паспортов в умывальной раковине. Кусочки вывалятся из отверстия туалета и разлетятся по снегу Южной России. Один паспорт для въезда, а другой для выезда. Те, что для выезда, с прекрасно изготовленными въездными штампами, были спрятаны.
Винсент с любопытством взглянул на сэра Найджела. В свои тридцать три года он понимал, что Ирвин по возрасту мог бы быть не только его отцом, но и дедом. Как бывший солдат войск специального назначения он побывал в нескольких «горячих точках», не исключая пустыни в Западном Ираке, где, лежа на песке, готовился сбить ракету «Скад». Но с ним всегда были товарищи по оружию, автомат, граната, возможность отвечать врагу тем же.
Мир, в который ввел его сэр Найджел Ирвин, хотя и за очень высокую плату, мир притворства и дезинформации, стратегии бесконечных обманов и прикрытий, вселял в него ошущение необходимости выпить двойную порцию водки. К счастью, у него в сумке нашлась вторая бутылка особого сорта. Он налил себе.
– Не хотите, сэр Найджел?
– Это не для меня, – сказал Ирвин. – Вызывает расстройство желудка, жжет горло. Но я выпью с вами кое-чего другого.
Он отвинтил прикрепленную к внутренней стороне атташе-кейса серебряную фляжку и налил жидкость в серебряный стаканчик. Приподняв его, как бы присоединяясь к Винсенту, он с видом знатока пригубил. Это был выдержанный портвейн мистера Трабшо с Сент-Джеймс-стрит.
– У меня такое впечатление, что вы получаете удовольствие от всего происходящего, – заметил экс-сержант Винсент.
– Дорогой мой, уж много лет прошло с тех пор, когда я так забавлялся.
Поезд доставил их на вокзал в Москве перед рассветом Температура была пятнадцать градусов ниже нуля. Какими бы холодными ни казались вокзалы зимой тем, кто спешит домой, к пылающему очагу, в них все же теплее, чем на улице. Когда сэр Найджел с Винсентом сошли с киевского ночного экспресса, перрон встретил их холодом и толпой голодающих бедняков.
Те старались держаться как можно ближе к теплым двигателям локомотивов, попасть в случайную волну теплого воздуха, вырывающегося временами из дверей кафе, или просто лежали на бетонном полу, надеясь пережить еще одну ночь.
– Держитесь поближе ко мне, сэр, – тихо предупредил Винсент, когда они направились к барьеру, где проверяли билеты и за которым открывалась привокзальная площадь.
На пути к стоянке такси они были атакованы целым полчищем нищих. Головы обездоленных были обмотаны шарфами, лица покрывала щетина, глаза запали. Все протягивали к ним руки.
– Боже мой, это ужасно, – прошептал сэр Найджел.
– Не вздумайте доставать деньги – начнется давка, – быстро произнес телохранитель.
Несмотря на почтенный возраст, сэр Найджел сам нес саквояж и атташе-кейс, чтобы у Винсента одна рука оставалась свободной. Бывший солдат спецназа держал ее у подмышки, давая понять, что у него есть оружие и он, если потребуется, пустит его в ход.
Таким образом он провел сэра Найджела, оберегая сзади, сквозь толпу к краю тротуара, где в надежде на пассажиров ожидали несколько такси.
В тот момент, когда Винсент оттолкнул чью-то просящую руку, сэр Найджел услышал, как нищий закричал ему вслед:
– Иностранец! Проклятый иностранец!
– Это потому, что они думают, мы богатые, – сказал ему на ухо Винсент. – Раз мы иностранцы, значит, богатые.
Крики провожали их до стоянки. «Поганые иностранцы! Подождите, вот придет Комаров!»
Когда они благополучно уселись в дребезжащее такси, Ирвин откинулся на спинку сиденья.
– Я даже не представлял себе, что все так плохо, – негромко сказал он. – Прошлый раз я только проехал от аэропорта до «Националя» и обратно.
– Сейчас зима, сэр Найджел. Зимой всегда хуже.
Когда они отъезжали от вокзальной площади, их обогнал милицейский грузовик. Двое милиционеров с каменными лицами в тяжелых полушубках и меховых шапках сидели в теплой кабине. Грузовик, вильнув в сторону, пошел перед ними, и они увидели заднюю часть кузова.
При повороте приоткрылся брезент, и на секунду стали видны ряды ног – завернутых в тряпье человеческих ступней. Тела. Замерзшие как камень тела, сложенные, словно вязанки дров, одно на другое.
– Фургон для трупов, – коротко объяснил Винсент. – Утренняя смена. Каждую ночь умирает по пятьсот человек, в подворотнях, на набережной.
У них были зарезервированы номера в «Национале», но они не хотели появляться там до самого конца дня. Поэтому такси доставило их к «Палас-отелю», и весь день они провели в глубоких кожаных креслах в холле.
Двумя днями ранее Джейсон Монк провел закодированную передачу со своего специально оборудованного портативного компьютера. Передача была короткой и точной. Он встречался с генералом Петровским, и все, кажется, в порядке. Он все еще передвигается по городу с помощью чеченцев, часто под видом священника, армейского или милицейского офицера или бродяги. Патриарх готов принять английского гостя второй раз.
Это было сообщение, которое через весь мир достигло штаб-квартиры «Интелкор» и в том же закодированном виде было передано в Лондон сэру Найджелу. Только у него имелся дубликат одноразового шифроблокнота, дававший возможность расшифровать информацию.
Это именно сообщение и привело его из лондонского аэропорта Хитроу в Киев, а оттуда на поезде в Москву.
Но это же сообщение перехватило ФАПСИ, теперь почти все время работающее на полковника Гришина. Директор ФАПСИ совещался с Гришиным в то самое время, когда поезд Киев – Москва сквозь ночь продвигался к столице России.
– Мы почти засекли его, – сказал директор. – Он передавал из района Арбата, а прошлый раз – из места недалеко от Сокольников. Так что он передвигается.
– Арбата? – сердито переспросил Гришин. Арбат расположен в полумиле от кремлевских стен.
– Существует еще одна опасность, о которой я должен вас предупредить, полковник. Если он пользуется, как мы предполагаем, компьютером определенного типа, то ему нет необходимости присутствовать во время передачи или приема. Он можете заранее настроить его и уйти.
– Тогда найдите прибор, – приказал Гришин. – Он вернется к нему, и там я буду его поджидать.
– Если он проведет еще две передачи или даже одну, длящуюся полсекунды, мы определим источник. С точностью до квартала, а может быть, и здания.
И ни один из них не знал, что, согласно плану сэра Найджела Ирвина, Монку требовалось отправить на Запад еще три coобщения.
– Он вернулся, полковник Гришин!
Голос отца Максима от волнения срывался на визг. Было шесть часов вечера, на улице царили крепкий мороз и кромешная тьма. Гришин все еще сидел за столом в особняке неподалеку от Кисельного бульвара. Он собирался уходить, когда зазвонил телефон. Согласно инструкции, оператор коммутатора, услышав имя «Максим», сразу переключил его на телефон начальника службы безопасности.
– Успокойтесь, отец Максим. Кто вернулся?
– Англичанин. Старый англичанин. Он пробыл у его святейшества целый час.
– Не может быть! – Гришин заплатил крупную сумму сотрудникам иммиграционного отдела Министерства внутренних дел и офицерам контрразведки ФСБ, чтобы они заранее предупредили его, и вот предупреждения не поступило. – Знаете, где он остановился?
– Нет, но он приехал на том же лимузине.
«Националь», подумал Гришин. Старый дурак остановился в том же отеле. Он с горечью сознавал, что упустил старого аса-шпиона прошлый раз из-за того, что мистер Трабшо оказался слишком быстр для него. На этот раз ошибки не будет.
– Где вы сейчас?
– Говорю по мобильному телефону с улицы.
– Это небезопасно. Идите на обычное место и ждите меня там.
– Я должен вернуться. Меня хватятся.
– Слушайте, идиот, позвоните в резиденцию и скажите, что заболели. Скажите, что пошли в аптеку за лекарством. Но будьте на месте и ждите.
Он бросил трубку, но тут же поднял ее снова и приказал своему заместителю, бывшему майору из управления пограничных войск КГБ, немедленно явиться к нему в кабинет.
– Возьмите с собой десять человек, самых лучших, в гражданской одежде, и три машины. – Он положил перед заместителем фотографию сэра Найджела Ирвина. – Вот он. Вероятно, его сопровождает человек – моложе его, черноволосый, крепкий на вид. Они в «Национале». Мне нужны двое в холле, чтобы держать под наблюдением лифты, стол администратора и двери, двое – в кафе на нижнем этаже, двое – на улице, четверо – в двух машинах. Если он появится, проследите, когда он войдет, и сообщите мне. Если он там, я не хочу, чтобы он ушел незаметно. Я должен знать.
– Если он уедет на машине?
– Следуйте за ним, пока не станет ясно, что он едет в аэропорт. Тогда организуйте автокатастрофу. Он не должен доехать до аэропорта.
– Есть, полковник.
Когда заместитель ушел, чтобы проинструктировать свою команду, Гришин позвонил другому специалисту, состоявшему у него на службе, – бывшему вору, специализировавшемуся на отелях; считалось, что он может открыть любую дверь в Москве.
– Возьми свой набор инструментов, отправляйся в гостиницу «Интурист», садись в холле и держи телефон включенным. Ты должен открыть дверь номера, мне это нужно сегодня вечером, время пока не знаю. Позвоню, когда ты потребуешься.
Гостиница «Интурист» расположена в ста метрах от «Националя», за углом на Тверской улице.
Спустя полчаса полковник Гришин появился в церкви Всех Святых на Кулишках. Обеспокоенный отец Максим, покрытый потом, ожидал его.