Габриэль Мариус. Седьмая луна

   – От отчаяния? – не поняла Фрэнсин. – Что ты имеешь в виду?
   – Она убегала от меня не так, как это обычно делают воры мни преступники. В ее движениях был страх за свою жизнь. Ее гложет какой-то жуткий страх, и он вынуждает ее действовать так, словно речь идет о жизни и смерти. Поверьте мне, мадам, я неплохо разбираюсь в таких вещах.
   – Еще бы ей не опасаться, – хмыкнула Фрэнсин, поворачиваясь в кресле.
   – И еще одна вещь, миссис Лоуренс, – продолжил Клэй. – Она не похожа на японку. Вот, посмотрите на фотографии.
   Клэй протянул ей толстую папку с фотографиями. Видно было, что он постарался на славу. Фотографий было много, и на всех была изображена молодая женщина с длинными, стройными ногами, горделивой осанкой и густой копной черных волос.
   – Она, конечно, смахивает на азиатку, – задумчиво проговорил Клэй, – но назвать ее чистокровной японкой было бы неправильно. Она высокая, стройная, смуглая, но разрез глаз явно не японский, хотя и азиатский.
   Фрэнсин перебирала фотографии, останавливаясь прежде всего на тех, где крупным планом было изображено лицо женщины. Последние снимки она смотрела с таким напряжением, что у нее даже заболели глаза. Она никак не могла избавиться от странного ощущения, что лицо этой женщины ей чем-то знакомо. А с другой стороны, разум подсказывал, что именно так и должно быть. Люди, которые ее послали, прекрасно знали, какую женщину следует выбрать для столь сложной работы. Разумеется, они искали такую, которая была бы похожа на ее Рут.
   – Самые лучшие фотографии в конце, – сказал Клэй. – Я снял ее в тот момент, когда она сидела передо мной в метро, то есть за несколько минут до того, как она от меня сбежала.
   Фрэнсин отыскала нужную фотографию и внимательно посмотрела на нее. Сакура Уэда сидела в вагоне без жакета, в блузке с короткими рукавами и смотрела в объектив широко раскрытыми от страха глазами. Красивое овальное лицо с оливкового цвета глазами, полные чувственные губы и короткий, чуть вздернутый нос.
   – Знаете, мадам, в этой фотографии есть нечто особенное, – продолжал Клэй. – Обратите внимание на ее левую руку. – Он протянул ей лупу.
   Фрэнсин взяла увеличительное стекло и пристально посмотрела на фотографию. Увидев татуировку на руке чуть пониже локтя, она замерла и едва не потеряла сознание. Теперь уже не было никаких сомнений. Три волнистые линии опоясывали изящную руку девушки, как браслет, а дополняли этот геометрический орнамент черные точки.
   – Я никогда не видел ничего подобного, мадам, – продолжал Клэй. – Женщины вообще очень редко наносят на тело татуировки, а тут такой замысловатый рисунок. Даже специалисты развели руками от удивления. Правда, они при этом добавили, что скорее всего это какой-то очень древний символ.
   – Да, несомненно, – согласилась с ним Фрэнсин и вытерла выступивший на лбу пот.
   – Вы уже видели такую татуировку, миссис Лоуренс? – воодушевился Клэй.
   Фрэнсин кивнула.
   – Да, на Борнео, – ответила она после небольшой паузы и вкратце изложила ему давнюю историю о маленькой дочери, которую вынуждена была оставить в какой-то далекой деревне.
   – Вы хотите сказать, что эта девушка может оказаться вашей дочерью? – оторопел сыщик.
   – Нет, пока я этого утверждать не могу, – вздохнула она, не отрывая глаз от фотографии.
   – Минутку, мадам, – ухватился за эту ниточку Манро. – У вашей дочери была татуировка, когда вы еще были вместе?
   – Нет, при мне ее не было.
   – Значит, ее могли сделать позже, когда она подросла? – не унимался Клэй.
   – Да, люди из того племени, у которого мы оказались после шторма, украшали себя подобными татуировками. Но дело в том, Клэй, что они были только у мужчин. Я много раз бывала в тех местах и никогда не видела такой татуировки у женщин, не говоря уже о девушках.
   – Значит, это ложная татуировка? – предположил детектив, разглядывая фотографию через лупу.
   – Нет, татуировка может быть настоящей, но это еще не значит, что она подлинная. – Она посмотрела на детектива. – Знающие люди вполне могут сделать копию татуировки племени ибан. Особенно если речь идет о больших деньгах. Впрочем, я допускаю сумасшедшую мысль, что она на самом деле подлинная.
   Клэй недоуменно уставился на нее:
   – Вы серьезно? На каком основании?
   Фрэнсин долго молчала, собираясь с мыслями.
   – Вскоре после того, как я покинула ту деревню, – начала она дрогнувшим голосом, – туда пришли японцы. Они убили всех жителей деревни, включая женщин и детей, а после этого сожгли все дома. В живых осталось лишь несколько человек, которые чудом успели укрыться в джунглях, Так вот, эти люди утверждали, что видели своими глазами, как какой-то японец убил Рут ударом штыка.
   Ее лицо стало мертвенно-бледным и застывшим, как маска, но глаза оставались сухими. Все слезы были уже давно выплаканы.
   Клэй постучал пальцем по фотографии:
   – Но вы все еще хотите поговорить с этой женщиной не так ли, мадам?
   – Да, Клэй, хочу, – призналась она тихим голосом.
   – Значит, вы хотите, чтобы я нашел ее и привел к вам?
   Она долго молчала, отвернувшись от него.
   – Да, Клэй, я хочу видеть ее. Найди ее любой ценой. Чего бы это ни стоило.
   – Хорошо, мадам, – сказал тот с азартным блеском в глазах. – Я непременно найду ее. Обещаю.
 
   – Я с самого начала знала, что это она, – заявила Сесилия Тэн охрипшим от волнения голосом. Они сидели в небольшом китайском ресторане в Чайнатауне и обсуждали события последних дней.
   – Не говори глупостей, Сесилия, – недовольно поморщилась Фрэнсин. – Ты ведь ее никогда не видела.
   – Ну и что? – не растерялась секретарша. – Я неплохо разбираюсь в людях и сразу поняла, что в ней есть что-то особенное.
   – Хорошо, повтори еще раз, что она сказала, – попросила Фрэнсин, оглядываясь на официанта.
   – Она сказала следующее, – начала Сесилия. – Сначала спросила, можно ли поговорить с вами, а я ответила, что вы не хотите видеть ее. Мои слова ее так поразили, что я подумала: она вот-вот упадет в обморок. Тогда я сказала, что она может попробовать еще раз через пару недель, но девушка ответила, что к тому времени будет слишком поздно.
   Фрэнсин насупилась.
   – А ты не спросила, почему может быть слишком поздно?
   – Нет, вы не давали мне указания расспрашивать ее. – Она поджала губы, вспомнив, что много раз советовала Фрэнсин поговорить с этой женщиной и вот теперь снова оказалась виноватой. – Должна вам сказать, она очень похожа на вас.
   – Похожа на меня? – встрепенулась Фрэнсин.
   – Да, вы были почти такой же, когда мы впервые встретились много лет назад.
   – И чем же именно она на меня похожа?
   – Она такая же робкая, скромная и… невинная.
   Фрэнсин грустно улыбнулась:
   – Ты хочешь сказать, что сейчас я утратила свою невинность?
   Сесилия бросила на нее быстрый взгляд:
   – Мы все с годами что-то теряем.
   – Да, когда-то я была совсем другой, – тяжело вздохнула Фрэнсин. – Я была мягкой, доброй, отзывчивой, напуганной и всегда делала то, что от меня требовали. Трудно поверить, но я преклонялась перед мужем и во всем подчинялась ему, так как была убеждена, что без его помощи и поддержки я просто ничто. Но потом началась война, и она меня изменила.
   Какое-то время они молчали, глядя друг на друга. Изображенные на шторах свирепые драконы отбрасывали легкую тень на их лица, и они казались более мудрыми и многозначительными.
   – Война научила меня никому не верить и полагаться исключительно на свои силы, – продолжала Фрэнсин. – Я научилась выживать в одиночку и не надеяться на других. – Она снова замолчала, а потом вспомнила, что отвлеклась от главной темы. – А что еще удивило тебя в этой женщине?
   – Ее какая-то странная восторженность.
   – Значит, она неплохо играла свою роль.
   Щеки Сесилии покрылись легким румянцем.
   – Фрэнсин, я слишком стара, чтобы поддаваться на такие дешевые трюки. Мне было жаль ее, потому что я видела, как она беззащитна и уязвима.
   – Может, она просто больна? – озабоченно посмотрела на секретаршу Фрэнсин.
   – Нет, не больна, но в ней было что-то странное, нездоровое.
   – Объясни, пожалуйста, – прищурилась Фрэнсин.
   – Не могу. Это трудно объяснить словами, но в ее облике было что-то трагическое.
   Фрэнсин с досадой взмахнула рукой:
   – Сесилия, ты уже тысячу раз повторила, что в ней есть нечто странное! Неужели ты не можешь выразить это более внятно?
   Сесилия наклонилась над тарелкой и долго молчала.
   – Вы просили меня изложить мои впечатления своими словами, разве не так?
   – Да, именно так, – раздраженно ответила Фрэнсин и обвела рассеянным взглядом ресторан.
   Как хорошо, что вокруг не слышно английской речи. Она всегда приходила сюда, чтобы немного отдохнуть от этого языка и от своей работы.
   – Значит, вы все еще не желаете верить, что это может быть ваша дочь? – допытывалась Сесилия.
   – Вера без доказательств – это уже не вера, а религия, – глубокомысленно изрекла Фрэнсин. – А я в религию больше не верю.
   – Но что заставляет вас думать, что она мошенница?
   – Сесилия, – терпеливо пояснила Фрэнсин, – я очень состоятельная женщина и к тому же быстро стареющая, к сожалению, А теперь представь себе, что может получить от меня какая-нибудь молодая женщина, которой удастся всех убедить, что она моя дочь! Она получит много миллионов долларов! – Фрэнсин даже покраснела от возмущения. – Неужели ты думаешь, что я не оставлю дочери свое состояние, если вдруг окажется, что это действительно моя дочь? Она будет жить как королева! Она получит все, что только пожелает!
   – А что, если эта женщина и есть ваша дочь?
   – Поживем – увидим, – осторожно ответила Фрэнсин, подняв вверх руки.
   Официант принес им ароматно пахнущую свинину, жареный картофель и зелень.
   – Сесилия, – попросила Фрэнсин, когда они остались одни, – постарайся припомнить еще что-нибудь существенное.
   – Она была хрупкой, взволнованной и чуть было не рухнула на пол от обиды, когда я сказала, что вы не примете ее, – тихо промолвила секретарша. – Я видела боль в ее глазах. В тот момент она была похожа на загнанного зверька, которого внезапно бросили на растерзание злобным и жестоким хищникам. – Сесилия помолчала. – А еще мне показалось, что она много страдала и у нее была очень нелегкая жизнь. Словом, она много вынесла в этой жизни, а теперь пришла к вам за помощью.
   – Ты это серьезно? – недоверчиво посмотрела на нее Фрэнсин и иронично улыбнулась. – Первый раз ты сказала только то, что она производит впечатление умной и сообразительной женщины.
   – Да, это было мое первое впечатление, – призналась секретарша. – А во второй раз я вдруг увидела ее душу, ее страдания и боль. Это было написано на ее лице и отразилось в глазах.
   Фрэнсин вздохнула, словно потеряла всякую надежду получить от секретарши информацию, лишенную эмоциональной окраски.
   – Сесилия, не забывай, что эта женщина незаконно проникла в мою квартиру. Ни один честный человек ничего подобного себе не позволит.
   – Да, но не забывайте, что она сделала это в день голодных духов.
   Фрэнсин не нашлась что ответить и молча пережевывала мясо.
   – Ну ладно, – сказала она через минуту, – теперь все равно нам придется подождать, когда Клэй Манро приведет ее ко мне. И вот тогда мы посмотрим, что представляет собой этот голодный дух.
 
   В то зимнее утро Клэй Манро проснулся ни свет ни заря и, усевшись перед окном, в который раз принялся просматривать фотографии Сакуры Узды и ее личные вещи, которые он вытряхнул из ее сумочки. Здесь не было ни одной вещи, по которой можно было бы определить, где искать эту девушку. Затем он взял туфлю и стал внимательно рассматривать ее. Она была старая, много раз чиненная и с новым каблуком. Словом, это была обувь небогатой женщины, которая тщательно следит за ней, так как позволить себе купить новую просто не в состоянии. Во всяком случае, на обувь матерой преступницы она была совершенно не похожа.
   Затем он пересчитал ее деньги. Пятнадцать долларов шестьдесят центов. Не густо. И никаких чековых книжек. Если это ее последние деньги, то сейчас ей не на что купить даже самую дешевую булочку. Он посмотрел на остальные вещи – почти пустая пачка сигарет, сложенная вчетверо карта Нью-Йорка и дешевая губная помада. Он развернул карту и стал внимательно ее изучать. К сожалению, кроме обведенного кружком офиса миссис Лоуренс, никаких других пометок на ней не было.
   Вдруг за его спиной послышался сонный голос его подруги:
   – Что ты делаешь?
   – Спи, – недовольно отмахнулся он, продолжая копаться в дамской сумочке.
   Девушка, лежа в постели, недоуменно захихикала.
   – Что за идиотские привычки? Может, ты и в моей сумочке пороешься?
   – Нет, твоя мне не нужна, – рассердился он. – В ней все равно ничего интересного не найдешь.
   – Ошибаешься, в моей гораздо больше интересных вещей, чем в этой, – проворковала девушка.
   – Черт возьми! – воскликнул Клэй и швырнул сумку на стул.
   Никаких признаков, никакого адреса или номера телефона и вообще ничего такого, что могло бы вывести на ее след.
   – Кто: она?
   – Это моя работа, – сухо ответил Клэй, не желая продолжать разговор.
   Девушка обиженно поджала губы.
   – Эй, парень, ты хочешь сказать, что со мной ты уже закончил работать? Иди сюда, я дам тебе полизать мою губную помаду.
   Клэй сердито сверкнул глазами и отвернулся. Накануне вечером в ресторане эта официанточка выглядела намного соблазнительнее, чем сейчас, в его постели. Вчера он наклюкался до такой степени, что привел к себе эту дамочку.
   – Я ухожу через полчаса, – строго предупредил он, даже не посмотрев в ее сторону. – Вставай и одевайся.
   – А как насчет позавтракать? – кокетливо протянула она, не желая так быстро сдаваться.
   – Я не завтракаю. Давай шевелись!
   Он встал и направился в ванную, опасаясь, что официантка займет ее часа на два. Он снимал эту квартиру уже много лет и никогда не приводил к себе женщин. А теперь лишний раз убедился, что был прав и допустил непростительную глупость, притащив к себе эту легкомысленную особу. Встав под горячую воду, он с интересом наблюдал, как быстро краснел огромный шрам, пересекающий его грудь. Память о Вьетнаме. Теперь уже все позади, а когда-то он пережил немало ужасных минут. Это произошло вскоре после того, как был убит президент Кеннеди. Сперва Клэй гордился, что стал одним из первых американцев, оказавшихся во Вьетнаме в разгар борьбы с коммунизмом, однако потом предпочел не упоминать об этих заслугах. Война стала настолько грязной, что гордиться было нечем. Благодаря своему ранению Клэй единственный из всей роты остался в живых. Кроме того, эта рана помогла ему пережить самые трудные годы, в течение которых многие его друзья по Вьетнаму либо спились, либо поубивали друг друга, либо умерли от передозировки наркотиков.
   Он выключил воду, тщательно вытерся огромным полотенцем, набросил халат и вышел из ванной, надеясь, что новая знакомая уже оделась и готова покинуть его квартиру. Но не тут-то было. Она, обмотавшись простыней, подкрашивала на кухне губы.
   – Яйца будешь? – предложила она.
   – Да, я их обожаю, – проворчал Клэй, мучительно вспоминая ее имя.
   А потом махнул рукой и пошел одеваться.
   – Мне нравится твоя квартира! – крикнула девушка, намекая на готовность к новой встрече. – А еще больше мне нравится твое умение заниматься любовью. Интересно, где ты обучался этому мастерству?
   – Во Вьетнаме, – грустно пошутил Манро. – Послушай, у меня мало времени.
   – Куда ты спешишь? – Она недоуменно посмотрела на него. – Ведь сейчас еще и семи нет.
   – Работа. Одевайся и пошли.
   Она обиженно поджала губы.
   – А яйца?
   – Мне сейчас не до них.
   – Но ты же сказал, что любишь их!
   – Да, Чентел, – он вспомнил, наконец, ее имя, – но еще я сказал, что никогда не завтракаю, – повысил он голос, с трудом сдерживая раздражение.
   – Меня зовут не Чентел, а Чиффон, – поморщилась она.
   – Какая разница! – в сердцах воскликнул Манро и посмотрел на часы.
   – Значит, эта ночь для тебя ничего не значит? – чуть не расплакалась она.
   – Ты что, смеешься надо мной?
   – Значит, все, что ты со мной делал, – это просто так, ради забавы? – не унималась она.
   – Это не забава, это секс, – отмахнулся он.
   – Нет, такие вещи делают только тогда, когда испытывают настоящие чувства!
   Он снова поморщился:
   – Боже мой, Чиффон! Что за бред! Пошли быстрее, я опаздываю! И не забудь снять мою рубашку, она стоит тридцать баксов!
   – Да пошел ты… – Она сняла рубашку и швырнула ему в лицо.
   – Сама пошла! – огрызнулся он.
   – Грубиян!
   – А ты шлюха! – Он схватил ее трусики и швырнул ей. – Одевайся!
   – Ты мерзавец!
   – А ты готовить не умеешь! – Он схватил яичницу и швырнул ее в помойное ведро.
   Оставшиеся несколько минут они провели в напряженном молчании. Она молча одевалась, а он нетерпеливо переминался с ноги на ногу у двери, наблюдая за ней. Ему вдруг стало жаль ее.
   – Послушай, как там тебя, мне действительно пора, – смягчившись, пробурчал Клэй. – Не принимай все так близко к сердцу.
   – Я тоже хороша, прости.
   – Сколько времени ты работаешь в этом ресторане?
   – Два месяца.
   – Послушай, дорогая, ты должна правильно оценивать ситуацию, – назидательным тоном произнес Клэй. – Подвыпившие парни всегда будут тащить тебя в постель, но из этого вовсе не следует, что они готовы жениться на тебе, понятно? Такова специфика твоей работы.
   – Я об этом и не мечтаю, – обиженно заявила она. – Хорошо бы, если б утром они помнили мое имя.
   – Прости, мы неплохо провели время, но я действительно вчера перебрал, – виновато улыбнулся Клэй.
   – Пошел ты!.. – Она прошла мимо него с высоко поднятой головой и скрылась за дверью.
   Манро облегченно вздохнул, тщательно запер дверь на два замка и бегом сбежал по лестнице. Девушка к тому времени уже исчезла из виду и из его жизни.
 
   Сакуру бил озноб, она чувствовала себя так плохо, что даже злость на какое-то время улетучилась. Она потеряла не только сумочку с последними долларами и сигаретами, но и последние туфли, без которых теперь просто не могла выйти на улицу. Она ощущала эту потерю так остро, как только может ощущать ее человек, в полной мере испытавший нищету и безысходность. Как можно жить без нормальной обуви, да еще зимой? Летом она могла бы обмотать ноги пластиковым пакетом и пойти в магазин, а зимой? Денег ей было не очень жалко, так как они все равно исчезли бы через два дня, а вот туфли она могла бы носить еще пару сезонов. «Ненавижу тебя, – с горечью думала она о матери. – Ты оставила меня в руках врагов».
   Она подошла к окну и обхватила плечи руками. Был еще один неприятный момент, о котором она старалась не думать. Ведь те люди, что следили за ней в метро, теперь могут без особого труда вычислить ее и задержать. Она не сомневалась, что это ее враги и от них можно ожидать только неприятностей. Впрочем, они ее плохо знают, если думают, что с ней будет просто справиться. Они и понятия не имеют, что она выросла в таких городах, по сравнению с которыми их вонючий Нью-Йорк – просто детский сад.
   Правда, и она со своей стороны недооценила миссис Лоуренс. Разумеется, она не ожидала, что та бросится к ней с распростертыми объятиями, но и такого откровенного предательства не могла себе представить. Она надеялась, что та хотя бы примет ее и выслушает. Сакура живо представила себе лицо того чернокожего парня в метро, и ее передернуло. Фрэнсин Лоуренс натравила на нее таких злобных собак, от которых, пожалуй, нелегко будет избавиться.
   Она вспомнила, как пронесла букет цветов в ее квартиру. Интересно, она догадалась, от кого они? И если да, то почему наотрез отказалась ее принять? Что она ей сделала, в чем провинилась?
   Сакура прислонилась к стеклу и задумалась. Теперь надо как можно быстрее достать немного денег и убираться из этого проклятого города, пока еще не поздно. Из окна ее комнаты на втором этаже, которую она сняла на несколько иней у какого-то бродячего уличного художника, албанца по происхождению по имени Стефан, был виден ряд таких же старых и облезлых зданий, а за ними виднелся мост Джорджа Вашингтона.
   Услышав в коридоре вкрадчивые шаги албанца, Сакура отпрянула от окна, привела себя в порядок, насколько это было возможно без косметики, и вышла в коридор. Хозяин уже скрылся в своей квартире. Она подошла к двери и тихонько постучала.
   – Кто это? – послышался изнутри приглушенный голос.
   Сакура всегда гордилась тем, что прекрасно говорит на английском. Ей вообще очень легко давались языки, но в этот момент она почему-то перешла на французский.
   – Это я, Сакура. Можно войти?
   – Да.
   Его квартира состояла из двух небольших комнат с огромными, во всю стену, окнами. Все свободное пространство было забито мольбертами, а воздух густо насыщен масляными красками и еще какими-то химическими растворами. Впервые она увидела художника на улице, где он рисовал портреты за небольшую плату, и остановилась, заметив перед ним табличку: «Сдаю комнату». Так она и оказалась в этом старом доме в самом бедном районе города.
   В квартире было так жарко, что Стефан возился у мольберта, сняв рубашку. Он был лет на двадцать старше ее, но при этом неплохо выглядел и был довольно симпатичным мужчиной. Кроме того, он был немногословен, что вполне ее устраивало.
   – Привет, – беззаботно произнесла Сакура, стараясь выдавить из себя милую улыбку.
   – Я уже вижу, что у тебя что-то случилось, – вместо приветствия сказал он.
   Улыбка мгновенно исчезла с ее лица.
   – Да, Стефан, случилось. Я потеряла сумочку, в которой были все мои деньги.
   – Ага, – протянул он и понимающе усмехнулся.
   – Я пришла сказать, что не смогу заплатить тебе за комнату. Я даже еды купить сейчас не могу. Может быть, мы договоримся как-нибудь?
   – О чем и как?
   – Ну, к примеру, я могла бы поработать на тебя или что-нибудь в этом роде. Приготовить обед, убрать квартиру. Думаю, здесь не убирали лет сто.
   Его лицо оставалось непроницаемым.
   – Если моя квартира кажется тебе такой грязной, то почему бы тебе не найти другую?
   – Мне некуда идти, и нет денег, – тихо ответила она, только сейчас сообразив, что обидела его своим замечанием. – Извини, Стефан, я не хотела тебя обидеть. Мне действительно повезло, что я встретила тебя.
   – Я не нуждаюсь ни в уборщице, ни в поварихе, – отмахнулся он.
   Она поняла, что надеяться ей не на что.
   – Ты зря так говоришь, я прекрасно готовлю. Я могу приготовить прекрасную еду из самых дешевых продуктов, причем неплохо знаю как западную, так и восточную кухню.
   – Меня не интересует еда, – повторил он равнодушно. – Но могу предложить тебе нечто другое.
   Сакура сглотнула и с опаской посмотрела на него:
   – Что именно? Он долго смотрел на полупустую чашку кофе.
   – Сними одежду.
   У нее потемнело в глазах. В ее жизни было много всяких неприятностей, ее даже изнасиловали однажды, но она все пережила, так как никогда не продавала свое тело. Она могла согласиться на что угодно, но только не на это. А с другой стороны, у нее нет сейчас никакой возможности заработать деньги. Ведь все равно рано или поздно придется продавать себя.
   – Я не имела в виду такой договор, – прошептала она испуганно, боясь посмотреть на него.
   – Что? – не расслышал тот.
   – Я сказала, что ни за что на свете не стану проституткой! – выпалила она, покраснев от стыда.
   Он удивленно вытаращил на нее глаза:
   – А я и не предлагал тебе ничего подобного. Напомни, как тебя зовут.
   – Сакура.
   – Так вот, Сакура, я имел в виду вовсе не секс. Мне нужна натурщица, чтобы писать картины, понятно?
   – Ты хочешь, чтобы я позировала? – догадалась она.
   – Именно так. Ты можешь раздеться?
   Она, конечно, доверяла ему не больше, чем любому другому человеку, но сейчас ей некуда было деваться. А если он вдруг начнет приставать к ней, на его рабочем столе достаточно острых предметов, чтобы она могла себя защитить. Сейчас главное – заработать хоть немного денег, поесть, купить новые туфли и как можно быстрее покинуть Нью-Йорк. С трудом преодолев последние сомнения, она отошла подальше от стола и нехотя сняла юбку.
   – Нижнее белье тоже, – велел Стефан, бросив на нее равнодушный взгляд.
   Она густо покраснела, судорожно сглотнула и сняла с себя остатки одежды онемевшими от стыда руками.
   – Надеюсь, это все? – спросила она нарочито спокойным голосом.
   – Повернись, – скомандовал Стефан.
   Она повернулась и уставилась на грязную дверь.
   – Хорошо, а теперь повернись ко мне лицом, – последовал новый приказ. – Подними руки. – Он смотрел на нее прищуренными глазами, словно оценивал, стоит ли вообще приступать к делу с таким материалом. – Ну ладно, – удовлетворенно хмыкнул он, – можешь одеваться. – Он отвернулся к мольберту и забыл про нее.
   Сакура молча оделась и вдруг ощутила какую-то странную обиду. Он произнес это «ладно, можешь одеваться» с таким возмутительным равнодушием, что у нее все оборвалось внутри. Что он хотел этим сказать? Униженная и разочарованная, она вопросительно посмотрела на него.
   – Ну и что теперь? Ты не будешь рисовать меня? – В ее голосе невольно прозвучали угрожающие нотки.