Страница:
Сергей Прокофьевич Зеленский, комендант участка, в который входила застава № 1, встретил Логинова у развилки, за поселком целлюлозно-бумажного комбината.
– Что там стряслось? – спросил Логинов у коменданта, который пересел в завалишинскую машину.
Зеленский забористо выругался.
– Хулиганят, – сказал он. – Или какой-то иной смысл… Государственный герб сорвали с пограничного столба.
– На каком фланге?
– На правом. Неподалеку от замка Хельяс. Сегодня рано утром это обнаружил пограничный наряд. Подняли заставу в ружье. Обнаружили следы, но к нам они не ведут. Некто, обутый в резиновые сапоги, подошел с той стороны к столбу, поддел монтировкой никелированную пластину с гербом, вырвав шурупы с мясом! И ушел обратно, не позаботившись хоть как-то заделать следы. Нарочито грубая работа. Впрочем, сейчас сами все увидите.
Вскоре они были уже на заставе и отправились к «пострадавшему» столбу в сопровождении старшего лейтенанта Звягина, начальника заставы и проводника служебной собаки сержанта Медяника.
На месте происшествия хорошо были видны следы нарушителя границы. Он пересек ее, потоптался у советского столба, сорвал герб и ушел, но уже в другом направлении.
– Ну что скажешь, Артем Васильевич? – спросил Зеленский.
– Что тут говорить… Явный, факт нарушения границы да еще с причинением нашей стороне материального ущерба. Соседей известили?
– Я пытался связаться с финским погранкомиссаром, мне сказали, что Аксель Маури в служебной командировке. Но к сведению мое сообщение приняли. Сегодня в два часа дня по московскому времени назначили встречу у этого столба. С их стороны сюда явится представитель пограничной охраны.
– Кто именно, не знаете? – спросил Логинов.
– Мне назвали фамилию, только я не разобрал по телефону. Помню, что на конце «маа». И зовут вроде Суло. Кто-то из новеньких.
– Значит, познакомимся сегодня. Ну, а раз мы уже здесь, Сергей Прокофьевич, давайте вместе осмотрим пограничные участки заставы. Как они и чем тут дышат, наши орлы в зеленых фуражках.
– Зачастили вы к нам, товарищ подполковник, – заметил, улыбаясь, Анатолий Звягин.
– А что поделаешь, если у вас казус за казусом. Видно, крепко полюбили где-то заставу номер один.
IV
V
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
I
II
– Что там стряслось? – спросил Логинов у коменданта, который пересел в завалишинскую машину.
Зеленский забористо выругался.
– Хулиганят, – сказал он. – Или какой-то иной смысл… Государственный герб сорвали с пограничного столба.
– На каком фланге?
– На правом. Неподалеку от замка Хельяс. Сегодня рано утром это обнаружил пограничный наряд. Подняли заставу в ружье. Обнаружили следы, но к нам они не ведут. Некто, обутый в резиновые сапоги, подошел с той стороны к столбу, поддел монтировкой никелированную пластину с гербом, вырвав шурупы с мясом! И ушел обратно, не позаботившись хоть как-то заделать следы. Нарочито грубая работа. Впрочем, сейчас сами все увидите.
Вскоре они были уже на заставе и отправились к «пострадавшему» столбу в сопровождении старшего лейтенанта Звягина, начальника заставы и проводника служебной собаки сержанта Медяника.
На месте происшествия хорошо были видны следы нарушителя границы. Он пересек ее, потоптался у советского столба, сорвал герб и ушел, но уже в другом направлении.
– Ну что скажешь, Артем Васильевич? – спросил Зеленский.
– Что тут говорить… Явный, факт нарушения границы да еще с причинением нашей стороне материального ущерба. Соседей известили?
– Я пытался связаться с финским погранкомиссаром, мне сказали, что Аксель Маури в служебной командировке. Но к сведению мое сообщение приняли. Сегодня в два часа дня по московскому времени назначили встречу у этого столба. С их стороны сюда явится представитель пограничной охраны.
– Кто именно, не знаете? – спросил Логинов.
– Мне назвали фамилию, только я не разобрал по телефону. Помню, что на конце «маа». И зовут вроде Суло. Кто-то из новеньких.
– Значит, познакомимся сегодня. Ну, а раз мы уже здесь, Сергей Прокофьевич, давайте вместе осмотрим пограничные участки заставы. Как они и чем тут дышат, наши орлы в зеленых фуражках.
– Зачастили вы к нам, товарищ подполковник, – заметил, улыбаясь, Анатолий Звягин.
– А что поделаешь, если у вас казус за казусом. Видно, крепко полюбили где-то заставу номер один.
IV
– В советское посольство мне тоже попасть не так-то просто, – сказал Гуннар Пальм. – Но и терять время нельзя. Сделаем по-другому. В Стокгольме у меня есть знакомый корреспондент из Москвы, ваш соотечественник. Я ему позвоню из редакции и попрошу приехать в Ухгуилласун, не объясняя по телефону сути дела, поскольку нас могут подслушать. Когда он приедет, я расскажу ему вашу историю, Олег, и там уж мой коллега решит, как действовать дальше. Думаю, что ты, Бенгт, не будешь возражать, если мы воспользуемся твоим домом для этой встречи.
– Ради всего святого, Гуннар! – воскликнул Ландстрём. – Я уже полюбил этого славного парня, как родного сына, и сочту за честь помочь ему выпутаться из этой, прямо скажем, не простой истории. Можешь располагать и мной, и моим домом, Гуннар.
– Тогда я выпью чашечку кофе, приготовленного Хельгой, и отправлюсь звонить. – Гуннар ободряюще улыбнулся Олегу. – А вы ждите нас здесь. Надеюсь, общество его дочери вам не наскучит. Она ведь знает русский, и вы можете посвятить это время изучению шведского языка. Кто знает, может быть, он вам пригодится.
Олегу Давыдову начинало везти. Хотя было воскресенье, а все уважающие себя шведы проводили конец недели на лоне природы, Хельга отыскала Гуннара Пальма – он сидел в редакции и писал срочную статью, – привезла его домой. Бенгт тем временем возвратил «Тролля Ареда» туда, где он стоял рано утром. Сначала Ландстрём намеревался весь день собирать в бухте мусор, чтобы создать себе алиби, но вскоре не выдержал – такие дела совершаются без его участия! – и записал в вахтенном журнале выход из строя утилизационного механизма.
Повезло и Гуннару Пальму. Выпив кофе, он сел в машину, старый испытанный «ягуар» спортивного типа, Гуннар был еще и гонщик-любитель, и помчался на центральный почтамт. Он решил, что позвонить московскому журналисту из телефона-автомата – надежнее. Коллега оказался дома. Журналист готовил спешный материал для передачи по телефону, только многозначительные интонации в голосе Гуннара Пальма, которого он считал человеком в высшей степени серьезным и порядочным, заставили его все бросить и выехать в Ухгуилласун.
Уже выбравшись на скоростное шоссе, связывавшее порт Ухгуилласун со столицей, московский журналист вдруг затормозил, развернулся и двинулся снова в город. Он решил захватить с собой в эту поездку еще одного человека. С ним и беседовал потом, после общего рассказа о необычных приключениях, второй штурман теплохода «Вишера» Олег Давыдов. Беседовал наедине.
– Ради всего святого, Гуннар! – воскликнул Ландстрём. – Я уже полюбил этого славного парня, как родного сына, и сочту за честь помочь ему выпутаться из этой, прямо скажем, не простой истории. Можешь располагать и мной, и моим домом, Гуннар.
– Тогда я выпью чашечку кофе, приготовленного Хельгой, и отправлюсь звонить. – Гуннар ободряюще улыбнулся Олегу. – А вы ждите нас здесь. Надеюсь, общество его дочери вам не наскучит. Она ведь знает русский, и вы можете посвятить это время изучению шведского языка. Кто знает, может быть, он вам пригодится.
Олегу Давыдову начинало везти. Хотя было воскресенье, а все уважающие себя шведы проводили конец недели на лоне природы, Хельга отыскала Гуннара Пальма – он сидел в редакции и писал срочную статью, – привезла его домой. Бенгт тем временем возвратил «Тролля Ареда» туда, где он стоял рано утром. Сначала Ландстрём намеревался весь день собирать в бухте мусор, чтобы создать себе алиби, но вскоре не выдержал – такие дела совершаются без его участия! – и записал в вахтенном журнале выход из строя утилизационного механизма.
Повезло и Гуннару Пальму. Выпив кофе, он сел в машину, старый испытанный «ягуар» спортивного типа, Гуннар был еще и гонщик-любитель, и помчался на центральный почтамт. Он решил, что позвонить московскому журналисту из телефона-автомата – надежнее. Коллега оказался дома. Журналист готовил спешный материал для передачи по телефону, только многозначительные интонации в голосе Гуннара Пальма, которого он считал человеком в высшей степени серьезным и порядочным, заставили его все бросить и выехать в Ухгуилласун.
Уже выбравшись на скоростное шоссе, связывавшее порт Ухгуилласун со столицей, московский журналист вдруг затормозил, развернулся и двинулся снова в город. Он решил захватить с собой в эту поездку еще одного человека. С ним и беседовал потом, после общего рассказа о необычных приключениях, второй штурман теплохода «Вишера» Олег Давыдов. Беседовал наедине.
V
Стив Фергюссон, затевая на такой памятной ему русской заставе провокацию с государственным гербом, действовал с дальним умыслом. Дело в том, что он убедил себя, что переборет страх, который недавно пришел к нему, избавится от ночного кошмара, от преследующего его парня в зеленой фуражке, если посмотрит советским пограничникам в глаза. Это не так просто было сделать, но Стив Фергюссон сумел устроить себе документы специального корреспондента одной из шведских газет, которому якобы было поручено написать репортаж с русско-финской границы. Не так-то просто было организовать «визит» на границу, но у него имелись свои люди в Хельсинки. Использовав необходимые связи, он отправился в город Раройоки с разрешением присутствовать при разборе жалобы русских по поводу похищенного государственного герба.
Так он появился на правом фланге заставы № 1 вместе с одетым в капитанскую форму финским пограничником – недавно прибывшим на сборы резервистом. Сопровождал корреспондента и капитана фельдфебель из пограничной роты, которая охраняла границу на линии, совпадающей с участком Зеленского. Фельдфебель выполнял миссию переводчика, капитан-резервист языком соседей не владел, а Стив Фергюссон тем более не собирался обнаруживать перед «зеленными фуражками» знание русского языка.
Они стояли друг против друга, каждая группа у линии собственных пограничных столбов. Граница между двумя государствами проходила где-то посередине этого небольшого кочковатого пространства земли, которая ничем не отличалась от соседней.
После обмена приветствиями переводчик сказал:
– Господин капитан и корреспондент желают смотреть то место, где был украден советский герб.
– Милости прошу, – сказал Зеленский и жестом пригласил соседей и этого типа из газеты, корреспондент ему явно не нравился, перейти государственную границу, чтобы приблизиться к столбу, с которого злоумышленник, или хулиган, сорвал герб.
Фельдфебель перевел слова Зеленского и вопросительно посмотрел на капитана и журналиста из Швеции.
Капитан медлил. Стив непривычно для журналиста молчал.
– Скажите капитану Суло Тейккямаа и господину корреспонденту, что мы приглашаем осмотреть следы на земле и столб, с которого сорвали государственный герб, – сказал Артем Логинов.
Стив Фергюссон выждал, когда им переведут слова этого русского. Ему не понравилось, как этот подполковник – про подполковника Зеленского он знал, что это помощник советского погранкомиссара, – пристально рассматривает его. Понимая каждое слово, он дождался перевода, спросил разрешения у капитана и стал говорить по-фински:
– Вы уверены, что этот кощунственный акт совершен кем-то с этой стороны? Может ли господин подполковник исключить возможность того, что это сделал кто-нибудь из русских?
– Может, – сказал Логинов. – Господин капитан подтвердит мои слова о том, что появление посторонних в советской пограничной зоне исключено. Впрочем, пусть господин корреспондент подойдет поближе и рассмотрит следы. Они идут с той территории и уходят туда же.
Ах как трудно было Стиву Фергюссону сделать первый шаг! Но шеф «Осьминога» под испытующими взглядами русских офицеров, прошел на советскую территорию и принялся рассматривать оставленные его агентом Ялмаром следы.
«Как старался наследить, болван, – выругался он про себя. – Будто знал, что именно я сам, лично буду проверять его „работу“. Но задачу он выполнил – я встретился с этими людьми. А второго подполковника я где-то уже видел… Где мы могли встречаться?»
Стив Фергюссон не знал, что восемнадцать лет назад он убил друга этого русского подполковника, убил совсем недалеко отсюда.
И Артему Логинову, который внимательно, профессионально разглядывал, запоминая незнакомого ему корреспондента, и ему показалось, будто он уже видел этого человека.
«Может быть, на каком-нибудь КПП, когда этот швед отправлялся провести уик-энд в Питере? Не исключено…»
У Логинова была цепкая память на лица, но как ни пытался, он так и не вспомнил, где видел убийцу Петра Игнатенко.
Осмотрев после капитана следы и убедившись, что русские правы – ему ли это не знать! – Стив Фергюссон оглядел место на столбе, где был государственный герб, и даже потрогал пальцем дырку, из которой выпал шуруп. Потом сделал несколько снимков, разрешение у него на это имелось, молча покачал головой.
– Это прискорбный случай, – разведя руки, сказал капитан Суло Тейккямаа. – Я доложу начальству, что ваши претензии обоснованы, господа. Будем надеяться, что подобные случаи не повторятся. Наверно, пошутили туристы… К Сожалению, у нас нет недоступной зоны, как на вашей стороне. Суоми – маленькая страна и не может позволить себе отчуждения такой полосы. Поэтому наши люди живут и работают у самой границы… – Капитан показал рукою на ближайшие хутора, огороды, которые начинались сразу же за пограничными столбами.
Фельдфебель исправно переводил следом, стараясь не очень коверкать русские слова.
– Что же касается похищения русского герба, – продолжал капитан, – то мы примем все меры к его розыску и вернем вам.
«Черта с два вы его вернете! – подумал Стив, внутренне ухмыляясь. – Я подарю этот герб мистеру Ларкину. Дядюшка Сэм будет в восторге от подобного сувенира».
Так он появился на правом фланге заставы № 1 вместе с одетым в капитанскую форму финским пограничником – недавно прибывшим на сборы резервистом. Сопровождал корреспондента и капитана фельдфебель из пограничной роты, которая охраняла границу на линии, совпадающей с участком Зеленского. Фельдфебель выполнял миссию переводчика, капитан-резервист языком соседей не владел, а Стив Фергюссон тем более не собирался обнаруживать перед «зеленными фуражками» знание русского языка.
Они стояли друг против друга, каждая группа у линии собственных пограничных столбов. Граница между двумя государствами проходила где-то посередине этого небольшого кочковатого пространства земли, которая ничем не отличалась от соседней.
После обмена приветствиями переводчик сказал:
– Господин капитан и корреспондент желают смотреть то место, где был украден советский герб.
– Милости прошу, – сказал Зеленский и жестом пригласил соседей и этого типа из газеты, корреспондент ему явно не нравился, перейти государственную границу, чтобы приблизиться к столбу, с которого злоумышленник, или хулиган, сорвал герб.
Фельдфебель перевел слова Зеленского и вопросительно посмотрел на капитана и журналиста из Швеции.
Капитан медлил. Стив непривычно для журналиста молчал.
– Скажите капитану Суло Тейккямаа и господину корреспонденту, что мы приглашаем осмотреть следы на земле и столб, с которого сорвали государственный герб, – сказал Артем Логинов.
Стив Фергюссон выждал, когда им переведут слова этого русского. Ему не понравилось, как этот подполковник – про подполковника Зеленского он знал, что это помощник советского погранкомиссара, – пристально рассматривает его. Понимая каждое слово, он дождался перевода, спросил разрешения у капитана и стал говорить по-фински:
– Вы уверены, что этот кощунственный акт совершен кем-то с этой стороны? Может ли господин подполковник исключить возможность того, что это сделал кто-нибудь из русских?
– Может, – сказал Логинов. – Господин капитан подтвердит мои слова о том, что появление посторонних в советской пограничной зоне исключено. Впрочем, пусть господин корреспондент подойдет поближе и рассмотрит следы. Они идут с той территории и уходят туда же.
Ах как трудно было Стиву Фергюссону сделать первый шаг! Но шеф «Осьминога» под испытующими взглядами русских офицеров, прошел на советскую территорию и принялся рассматривать оставленные его агентом Ялмаром следы.
«Как старался наследить, болван, – выругался он про себя. – Будто знал, что именно я сам, лично буду проверять его „работу“. Но задачу он выполнил – я встретился с этими людьми. А второго подполковника я где-то уже видел… Где мы могли встречаться?»
Стив Фергюссон не знал, что восемнадцать лет назад он убил друга этого русского подполковника, убил совсем недалеко отсюда.
И Артему Логинову, который внимательно, профессионально разглядывал, запоминая незнакомого ему корреспондента, и ему показалось, будто он уже видел этого человека.
«Может быть, на каком-нибудь КПП, когда этот швед отправлялся провести уик-энд в Питере? Не исключено…»
У Логинова была цепкая память на лица, но как ни пытался, он так и не вспомнил, где видел убийцу Петра Игнатенко.
Осмотрев после капитана следы и убедившись, что русские правы – ему ли это не знать! – Стив Фергюссон оглядел место на столбе, где был государственный герб, и даже потрогал пальцем дырку, из которой выпал шуруп. Потом сделал несколько снимков, разрешение у него на это имелось, молча покачал головой.
– Это прискорбный случай, – разведя руки, сказал капитан Суло Тейккямаа. – Я доложу начальству, что ваши претензии обоснованы, господа. Будем надеяться, что подобные случаи не повторятся. Наверно, пошутили туристы… К Сожалению, у нас нет недоступной зоны, как на вашей стороне. Суоми – маленькая страна и не может позволить себе отчуждения такой полосы. Поэтому наши люди живут и работают у самой границы… – Капитан показал рукою на ближайшие хутора, огороды, которые начинались сразу же за пограничными столбами.
Фельдфебель исправно переводил следом, стараясь не очень коверкать русские слова.
– Что же касается похищения русского герба, – продолжал капитан, – то мы примем все меры к его розыску и вернем вам.
«Черта с два вы его вернете! – подумал Стив, внутренне ухмыляясь. – Я подарю этот герб мистеру Ларкину. Дядюшка Сэм будет в восторге от подобного сувенира».
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
I
Салон красоты, в котором работала Марина Резник, – назывался он «Чудесницей», – был не просто косметическим заведением, призванным помогать прекрасному полу сражаться с неумолимым, жестоким временем, он был своеобразным женским клубом, состоять в котором считалось верхом престижности.
Сюда приходили, как правило, нигде не работавшие дамы средних лет. Их уже не обременяли выросшие дети, их мужья, люди ответственные, отправляющие важные и серьезные обязанности, проводили время на службе, появляясь дома лишь для сна или вечера с преферансом. Душу мужья отводили, общаясь с приятелями на рыбалке, в охотничьих домиках либо в персональных банях с бассейнами. Но это уже иная тема. А пока события, начавшиеся накануне, приблизились вплотную к личности Марины Резник.
В креслах салона красоты, где воздух был густо пропитан запахами парфюмерии, в это послеобеденное время свободных мест не было. Да и в приемной уже собралось не менее полдюжины клиенток, и они обсуждали туалеты Аллы Пугачевой, продемонстрированные ею на последнем из концертов.
Марина Резник массировала плечи дородной Анны Афанасьевны, известной тем, что ее супруг занимал определенное служебное положение в сфере коммунального хозяйства, а Анна Афанасьевна рассказывала ей, как замечательно поставлена коммунальная служба в Австрии, куда муж ездил недавно в составе делегации.
– Вы можете себе представить, Мариночка, там даже дворники, ну те, кто метут улицы Вены, приезжают на работу на собственных машинах. Живут за городом, в коттеджах, нет, вы только подумайте – в коттеджах! – и ездят в Вену мести улицы на собственных машинах…
– Хорошо, видно, получают, – ответила Марина, продолжая трудиться над лицом Анны Афанасьевны. Она умела машинально поддакивать подопечным, а сама, меж тем, думала о своем. Сейчас ее беспокоило отсутствие радиограмм от Бориса. Как ушел в море, а с тех пор прошло уже около двух недель, так и не было от него весточки. На них доктор обычно не скупился, долго ли написать пять-шесть слов, а они так грели тоскующее Маринино сердце. И Андрея не было рядом, он торчал в своей тмутаракани, упирался рогом на какой-то стройке. А может быть, и в самом деле выйти за него замуж, как советует мама? Но как же Борис? Вдруг надоест доктору когда-нибудь море, осядет на земле. Они с мамой и местечко ему подыщут… Вон сидит в приемной жена медицинского начальника. Что стоит шепнуть ей словечко?
– Дело не в зарплате, – продолжала дворницкую тему Анна Афанасьевна. – Нашим хоть какую зарплату положи – мести улицы не станут. А уж если машину заведут… Муж говорит: студентов надо привлекать, пусть город подметают.
– У них и так хватает забот, – заступилась за бывших собратьев Марина. – И на целине строят, и картошку убирают… Опять же и учиться когда-то надо… Хотя бы и между прочим.
– Известно, как они учатся, – вступила в разговор дама из кресла Симы Гуковой, соседки Марины справа. – Моя Ляля второй год на биофаке. Чем же вы занимаетесь, спрашиваю, в университете? А балдеем, мама… Вот и ответ. Мы тут с отцом ночами не спим, все думаем, как сделать нашу действительность краше и содержательнее, а они, видите ли, балдеют!
– И не говорите, – подхватила тему клиентка Софы Пономарь, соседки Марины слева. В отличие от только что жаловавшейся на собственную дочь мамаши, которая была замужем за директором крупнейшего в городе Дома торговли, эта была супругой управляющего трестом ресторанов. – Мне мой муж рассказывал: организовали они курсы барменов и метрдотелей – так среди поступавших почти все с высшим образованием. Никто не хочет в инженеры – зарплата небольшая, говорят. Все им мало! А как же мы учились на медные гроши? Недоедали, недосыпали… Да и сейчас не можем себе позволить лишнего, хотя и заслужили, кажется. Все действительно стоящее – достань, переплати, услугу какую сделай…
Теперь дамы заговорили все разом, мешая работать, и угомонились несколько лишь тогда, когда Сима Гукова, самая старшая и самая опытная из косметичек, прикрикнула на них. Никто из нетитулованных представительниц этого «света» возмутиться таким обращением с ними не решился.
В приемной салона тем временем оставили в покое наряды Аллы Пугачевой и принялись выяснять истинные причины, по которым популярный артист театра и кино Икс развелся с балериной Игрек и женился на бывшей жене писателя Зет, отбившего в свою очередь подругу у знаменитого иллюзиониста Альфа.
– А что же он не загипнотизировал ее? – спросила недоуменно жена медицинского начальника. – Приказал бы: люби меня, люби меня – и делу конец!
– Им под страхом тюрьмы запрещают использовать гипноз в личных целях, – авторитетно заявила Татьяна Михайловна Форц, единственная работающая среди сегодняшних клиенток. Татьяна Михайловна заведовала плодоовощной базой, осуществляя в семье своей принципы официального матриархата, так как муж ее был рядовым инженером. – А то бывали случаи: приходит такой гипнотизер в магазин и говорит: «Я – инкассатор! Сложите выручку вот в эту сумку…» И представьте: никакого оружия у него нет, а завмаг складывает безо всяких яких. Так же и в сберкассе… А если он подойдет ко мне на улице и скажет: люби меня?! Я и стану тут, значит, его любить, прямо на улице? Нет, таких людей надо контролировать, возле них охрану следует держать!
– Они и так на учете, эти иллюзионисты, – авторитетно заявила Мария Степановна, муж которой был крупным функционером по части сбыта продукции предприятий Худфонда. – Ведь их можно и для шпионажа использовать… А что? Очень даже просто. Ведь он куда хочешь может проникнуть. Мне рассказывали, что даже к Гитлеру такого подсылали. Усыпи его, говорят, и пусть воевать перестанет.
– И что же? – разом повернулись к ней остальные дамы, и даже кассирша Капа подняла глаза от кроссворда в журнале «Огонек».
Мария Степановна вздохнула.
– Плохо он языки знал, – сказала она. – Не твердо… Уже до самого кабинета Гитлера дошел, всех по дороге усыпил. И тут его итальянский фашист увидел, итальянцы тогда с Гитлером дружили. «Куда идешь?» – говорит. По-итальянски, конечно. А наш иллюзионист ему в ответ: «Шляфен! Шляфен!» Спи, дескать, голубчик. А тот по-немецки не знает и потому не спит. А как по-итальянски «спать» иллюзионисту неизвестно. Он и растерялся…
Тут охрана налетела. Всех он усыпить не мог. Он, гипнотизер, только на троих мог сразу работать. Вот они его и схватили…
То что произошло дальше, дамы узнать не успели. Зазвенел телефон на конторке рядом с кассой. Кассирша Капа цепко ухватила телефонную трубку.
– Салон красоты, – объявила она басом. – Марину? Ждите…
Она нажала кнопку на специальном табло, которое придумал и соорудил их шеф, Казимир Вячеславович, бывший инженер-электрик на заводе «Энергосила», а ныне заведующий салоном, и на столе Марины Резник зажглась зеленая лампочка: вызов к телефону.
Марина даже не стала извиняться перед клиенткой – про зеленую лампочку завсегдатаям было известно. Она быстренько закончила накладывание маски Анне Афанасьевне и направилась к телефону.
– У аппарата, – привычно сказала она. В свое время Марина услыхала, что так отвечает одна из ее посетительниц и это выражение показалось ей просто шикарным.
– Это Марина Резник? – спросил на другом конце линии мужской голос, в котором слышался явно нерусский акцент.
– Совершенно точно, – ответила Марина. – Согласно паспортным данным…
Ей показалось, что голос этот она уже слышала. «Кто-то из прибалтов, – подумала Марина. – Рудик Хинт из Таллинна? Или Алекс Ленберг из Риги?»
– Кто со мной говорит? – спросила Марина.
– Вы меня не знаете, – ответил голос. – Пока… Но я привез вам маленькую весть от Бориса. Надо встретиться.
– Да-да! – заторопилась Марина. – Конечно… Но где?
Сюда приходили, как правило, нигде не работавшие дамы средних лет. Их уже не обременяли выросшие дети, их мужья, люди ответственные, отправляющие важные и серьезные обязанности, проводили время на службе, появляясь дома лишь для сна или вечера с преферансом. Душу мужья отводили, общаясь с приятелями на рыбалке, в охотничьих домиках либо в персональных банях с бассейнами. Но это уже иная тема. А пока события, начавшиеся накануне, приблизились вплотную к личности Марины Резник.
В креслах салона красоты, где воздух был густо пропитан запахами парфюмерии, в это послеобеденное время свободных мест не было. Да и в приемной уже собралось не менее полдюжины клиенток, и они обсуждали туалеты Аллы Пугачевой, продемонстрированные ею на последнем из концертов.
Марина Резник массировала плечи дородной Анны Афанасьевны, известной тем, что ее супруг занимал определенное служебное положение в сфере коммунального хозяйства, а Анна Афанасьевна рассказывала ей, как замечательно поставлена коммунальная служба в Австрии, куда муж ездил недавно в составе делегации.
– Вы можете себе представить, Мариночка, там даже дворники, ну те, кто метут улицы Вены, приезжают на работу на собственных машинах. Живут за городом, в коттеджах, нет, вы только подумайте – в коттеджах! – и ездят в Вену мести улицы на собственных машинах…
– Хорошо, видно, получают, – ответила Марина, продолжая трудиться над лицом Анны Афанасьевны. Она умела машинально поддакивать подопечным, а сама, меж тем, думала о своем. Сейчас ее беспокоило отсутствие радиограмм от Бориса. Как ушел в море, а с тех пор прошло уже около двух недель, так и не было от него весточки. На них доктор обычно не скупился, долго ли написать пять-шесть слов, а они так грели тоскующее Маринино сердце. И Андрея не было рядом, он торчал в своей тмутаракани, упирался рогом на какой-то стройке. А может быть, и в самом деле выйти за него замуж, как советует мама? Но как же Борис? Вдруг надоест доктору когда-нибудь море, осядет на земле. Они с мамой и местечко ему подыщут… Вон сидит в приемной жена медицинского начальника. Что стоит шепнуть ей словечко?
– Дело не в зарплате, – продолжала дворницкую тему Анна Афанасьевна. – Нашим хоть какую зарплату положи – мести улицы не станут. А уж если машину заведут… Муж говорит: студентов надо привлекать, пусть город подметают.
– У них и так хватает забот, – заступилась за бывших собратьев Марина. – И на целине строят, и картошку убирают… Опять же и учиться когда-то надо… Хотя бы и между прочим.
– Известно, как они учатся, – вступила в разговор дама из кресла Симы Гуковой, соседки Марины справа. – Моя Ляля второй год на биофаке. Чем же вы занимаетесь, спрашиваю, в университете? А балдеем, мама… Вот и ответ. Мы тут с отцом ночами не спим, все думаем, как сделать нашу действительность краше и содержательнее, а они, видите ли, балдеют!
– И не говорите, – подхватила тему клиентка Софы Пономарь, соседки Марины слева. В отличие от только что жаловавшейся на собственную дочь мамаши, которая была замужем за директором крупнейшего в городе Дома торговли, эта была супругой управляющего трестом ресторанов. – Мне мой муж рассказывал: организовали они курсы барменов и метрдотелей – так среди поступавших почти все с высшим образованием. Никто не хочет в инженеры – зарплата небольшая, говорят. Все им мало! А как же мы учились на медные гроши? Недоедали, недосыпали… Да и сейчас не можем себе позволить лишнего, хотя и заслужили, кажется. Все действительно стоящее – достань, переплати, услугу какую сделай…
Теперь дамы заговорили все разом, мешая работать, и угомонились несколько лишь тогда, когда Сима Гукова, самая старшая и самая опытная из косметичек, прикрикнула на них. Никто из нетитулованных представительниц этого «света» возмутиться таким обращением с ними не решился.
В приемной салона тем временем оставили в покое наряды Аллы Пугачевой и принялись выяснять истинные причины, по которым популярный артист театра и кино Икс развелся с балериной Игрек и женился на бывшей жене писателя Зет, отбившего в свою очередь подругу у знаменитого иллюзиониста Альфа.
– А что же он не загипнотизировал ее? – спросила недоуменно жена медицинского начальника. – Приказал бы: люби меня, люби меня – и делу конец!
– Им под страхом тюрьмы запрещают использовать гипноз в личных целях, – авторитетно заявила Татьяна Михайловна Форц, единственная работающая среди сегодняшних клиенток. Татьяна Михайловна заведовала плодоовощной базой, осуществляя в семье своей принципы официального матриархата, так как муж ее был рядовым инженером. – А то бывали случаи: приходит такой гипнотизер в магазин и говорит: «Я – инкассатор! Сложите выручку вот в эту сумку…» И представьте: никакого оружия у него нет, а завмаг складывает безо всяких яких. Так же и в сберкассе… А если он подойдет ко мне на улице и скажет: люби меня?! Я и стану тут, значит, его любить, прямо на улице? Нет, таких людей надо контролировать, возле них охрану следует держать!
– Они и так на учете, эти иллюзионисты, – авторитетно заявила Мария Степановна, муж которой был крупным функционером по части сбыта продукции предприятий Худфонда. – Ведь их можно и для шпионажа использовать… А что? Очень даже просто. Ведь он куда хочешь может проникнуть. Мне рассказывали, что даже к Гитлеру такого подсылали. Усыпи его, говорят, и пусть воевать перестанет.
– И что же? – разом повернулись к ней остальные дамы, и даже кассирша Капа подняла глаза от кроссворда в журнале «Огонек».
Мария Степановна вздохнула.
– Плохо он языки знал, – сказала она. – Не твердо… Уже до самого кабинета Гитлера дошел, всех по дороге усыпил. И тут его итальянский фашист увидел, итальянцы тогда с Гитлером дружили. «Куда идешь?» – говорит. По-итальянски, конечно. А наш иллюзионист ему в ответ: «Шляфен! Шляфен!» Спи, дескать, голубчик. А тот по-немецки не знает и потому не спит. А как по-итальянски «спать» иллюзионисту неизвестно. Он и растерялся…
Тут охрана налетела. Всех он усыпить не мог. Он, гипнотизер, только на троих мог сразу работать. Вот они его и схватили…
То что произошло дальше, дамы узнать не успели. Зазвенел телефон на конторке рядом с кассой. Кассирша Капа цепко ухватила телефонную трубку.
– Салон красоты, – объявила она басом. – Марину? Ждите…
Она нажала кнопку на специальном табло, которое придумал и соорудил их шеф, Казимир Вячеславович, бывший инженер-электрик на заводе «Энергосила», а ныне заведующий салоном, и на столе Марины Резник зажглась зеленая лампочка: вызов к телефону.
Марина даже не стала извиняться перед клиенткой – про зеленую лампочку завсегдатаям было известно. Она быстренько закончила накладывание маски Анне Афанасьевне и направилась к телефону.
– У аппарата, – привычно сказала она. В свое время Марина услыхала, что так отвечает одна из ее посетительниц и это выражение показалось ей просто шикарным.
– Это Марина Резник? – спросил на другом конце линии мужской голос, в котором слышался явно нерусский акцент.
– Совершенно точно, – ответила Марина. – Согласно паспортным данным…
Ей показалось, что голос этот она уже слышала. «Кто-то из прибалтов, – подумала Марина. – Рудик Хинт из Таллинна? Или Алекс Ленберг из Риги?»
– Кто со мной говорит? – спросила Марина.
– Вы меня не знаете, – ответил голос. – Пока… Но я привез вам маленькую весть от Бориса. Надо встретиться.
– Да-да! – заторопилась Марина. – Конечно… Но где?
II
Академик Колотухин принял Николая Колмакова в точно назначенное ему время. До этого майор обратился в бюро пропусков НИИэлектроприбор, где ему, согласно всем правилам, выписали по предъявленному паспорту соответствующий пропуск, заказанный лично Василием Дмитриевичем.
Чтобы не обнаруживать причастности к определенному ведомству в некоторых ситуациях, вроде вот этой, только что возникшей, у Николая Колмакова, как и остальных его коллег, наряду со служебным удостоверением был и обычный паспорт.
На проходной института пропуск тщательно проверил строгого обличья вооруженный пистолетом вахтер, внимательно сличил фотографию на паспорте с наружностью одетого в гражданское платье майора и как бы нехотя нажал педаль, которая освобождала турникет, закрывающий проход вовнутрь.
На этаже, где размещался кабинет, академика Колотухина, у Николая Ивановича снова проверили документы. Посмотрела пропуск и паспорт Колмакова и секретарь директора, миловидная женщина лет сорока. По данным майора, ее звали Нина Григорьевна, фамилия ее была Минаева, и она давно уже работала с Василием Дмитриевичем
– К вам товарищ Колмаков, – сказала секретарь, повернувшись к пульту с тумблерами и разноцветными лампочками.
– Я жду его, Нина Григорьевна, приглашайте, – ответил голос Колотухина.
Он встретил майора на полдороге от письменного стола до входа в просторный кабинет, где все было обычным: стол хозяина, стол для совещаний, низенький столик с четырьмя креслами и торшером для приватных бесед, шкафы с книгами, средне-русские пейзажи хорошего современного письма и старомодный фикус в углу. Это доброе дерево сатирики несправедливо превратили в символ мещанства, и те, кто боялись прослыть мещанами, начисто повывели их из кабинетов и квартир.
Заметив взгляд гостя на фикус, академик Колотухин улыбнулся.
– Удивляетесь? – спросил он, пожимая Колмакову руку. – Могучее дерево… Мне оно нравилось с детства. Отец тоже любил фикус, говорил мне, что помнит его ребенком в гостиной деда. А я к деду отношусь с великим почтением. Пионер русского радио, с Александром Степановичем Поповым работал вместе, помогал ему, кстати, в организации дальней радиосвязи в 1901 году. Тогда предел приема-передачи был полтораста километров…
– Увлечение эфиром у вас наследственное, – сказал Николай Иванович в тон хозяину.
– Да, – согласился Колотухин, – только вот на мне эта линия и кончилась… Сын подался на философский. А ведь и он радиоприемники в Доме пионеров мастерил. Потом как отрезало… Я заметил: наши дети упорно не хотят следовать за нами, их не интересуют профессии отцов. А ведь так хочется, чтобы сын пошел за тобой и шагнул дальше тебя. – Академик вздохнул.
– У меня дочь, – сочувственно улыбнувшись, сказал Колмаков. – Сдает экзамены в художественное училище. Сам же я рисовать абсолютно не умею, а жена по профессии врач.
– Да-да, – промолвил Василий Дмитриевич и спохватился: – Давайте перейдем к делу, Николай Иванович. Сядем вот здесь, поудобнее, в кресла. Не возражаете против чашки кофе? Или лучше чай?
– Если можно, то чай, – сказал майор. – У нас в доме все водохлёбы. И я привык, хотя и вырос на Северном Кавказе, в Моздоке. Там больше компот пьют, или, как его называют терские казаки – узвар. А если чай – то калмыцкий, плиточный. С маслом, молоком и солью.
– Пивал я такой в Казахстане, – отозвался Василий Дмитриевич.
Он подошел к письменному столу и попросил Нину Григорьевну принести два стакана чая.
– Фирменного, – добавил академик.
Потом вернулся и сел в кресло, теперь их разделял с майором только низкий столик.
– У нас в доме и здесь, в институте, тоже предпочитают чай, – сказал он. – Сейчас попробуете чай «Наша марка». В нем разные сорта плюс особый набор трав.
Заметив, что Колмаков осматривается в кабинете, академик пояснил ему:
– Здесь я бываю редко. Совещания, встречи с людьми, звонки в Москву – телефон правительственной связи проведен сюда… Остальное время – в лаборатории. Она на этом этаже. Потом я покажу вам ее, познакомлю с ведущими сотрудниками.
– Вот этого не следует делать, Василий Дмитриевич, – мягко остановил Колотухина майор. – Ведь тогда вам придется сказать, кто я такой, а этого, кроме вас, никому знать не надо… Выдумывать мне иную ипостась – значит осложнить дело, поставить вас в неловкое положение.
– Но Лев Михайлович, который просил меня принять вас и побеседовать, дал понять, что вам поручено обеспечить…
– Совершенно верно, Василий Дмитриевич, именно мне, и моим коллегам поручено оградить вас лично и ваш институт от чужого любопытства… Но из этого вовсе не следует, что наши люди будут ходить за вами по пятам или торчать в каждом институтском углу. Мы постараемся все сделать так, чтобы никто ничего не заметил. Пусть ваши люди работают спокойно. Но вы другое дело, Василий Дмитриевич. Вы – глава этого института и кого-то из представителей нашего ведомства должны знать лично – для связи, координации мероприятий… Требуется защитить ваш НИИэлектроприбор от лазутчиков, которые, несомненно, в скором времени примутся окружать и лично вас, и ваших сотрудников, и сам институт плотным кольцом. Если уже не занялись этой работой.
– И вы считаете подобную опасность вполне реальной?
– Вполне реальной, Василий Дмитриевич, – сказал Колмаков. – Обычные люди, которые никогда не видели и, дай Бог, не увидят живого настоящего шпиона, даже вообразить не могут тех усилий и тех затрат, на которые идут ЦРУ и другие секретные службы разведывательного сообщества.
– И много их? – поинтересовался Колотухин.
– Много, – ответил Колмаков. – Могу просветить. Бюро разведки и исследований госдепартамента, Разведывательное управление министерства обороны, Агентство национальной безопасности, разведуправления сухопутной армии, военно-морского флота и ВВС, Управление аэрокосмической разведки, атомный разведотдел министерства энергетики, ФБР – старшая сестра ЦРУ по возрасту, английская Интеллидженс Сервис, разведслужбы стран НАТО.
– Да, многовато, – сказал Колотухин.
Колмаков добавил:
– Советские люди не подозревают о той войне, которую развернули против СССР эти организации изощренных профессионалов. Ведь мы не всегда можем рассказать о нашей работе – законы оперативной работы требуют в большинстве случаев держать в строжайшем секрете даже успешно проведенную контрразведывательную операцию.
Чтобы не обнаруживать причастности к определенному ведомству в некоторых ситуациях, вроде вот этой, только что возникшей, у Николая Колмакова, как и остальных его коллег, наряду со служебным удостоверением был и обычный паспорт.
На проходной института пропуск тщательно проверил строгого обличья вооруженный пистолетом вахтер, внимательно сличил фотографию на паспорте с наружностью одетого в гражданское платье майора и как бы нехотя нажал педаль, которая освобождала турникет, закрывающий проход вовнутрь.
На этаже, где размещался кабинет, академика Колотухина, у Николая Ивановича снова проверили документы. Посмотрела пропуск и паспорт Колмакова и секретарь директора, миловидная женщина лет сорока. По данным майора, ее звали Нина Григорьевна, фамилия ее была Минаева, и она давно уже работала с Василием Дмитриевичем
– К вам товарищ Колмаков, – сказала секретарь, повернувшись к пульту с тумблерами и разноцветными лампочками.
– Я жду его, Нина Григорьевна, приглашайте, – ответил голос Колотухина.
Он встретил майора на полдороге от письменного стола до входа в просторный кабинет, где все было обычным: стол хозяина, стол для совещаний, низенький столик с четырьмя креслами и торшером для приватных бесед, шкафы с книгами, средне-русские пейзажи хорошего современного письма и старомодный фикус в углу. Это доброе дерево сатирики несправедливо превратили в символ мещанства, и те, кто боялись прослыть мещанами, начисто повывели их из кабинетов и квартир.
Заметив взгляд гостя на фикус, академик Колотухин улыбнулся.
– Удивляетесь? – спросил он, пожимая Колмакову руку. – Могучее дерево… Мне оно нравилось с детства. Отец тоже любил фикус, говорил мне, что помнит его ребенком в гостиной деда. А я к деду отношусь с великим почтением. Пионер русского радио, с Александром Степановичем Поповым работал вместе, помогал ему, кстати, в организации дальней радиосвязи в 1901 году. Тогда предел приема-передачи был полтораста километров…
– Увлечение эфиром у вас наследственное, – сказал Николай Иванович в тон хозяину.
– Да, – согласился Колотухин, – только вот на мне эта линия и кончилась… Сын подался на философский. А ведь и он радиоприемники в Доме пионеров мастерил. Потом как отрезало… Я заметил: наши дети упорно не хотят следовать за нами, их не интересуют профессии отцов. А ведь так хочется, чтобы сын пошел за тобой и шагнул дальше тебя. – Академик вздохнул.
– У меня дочь, – сочувственно улыбнувшись, сказал Колмаков. – Сдает экзамены в художественное училище. Сам же я рисовать абсолютно не умею, а жена по профессии врач.
– Да-да, – промолвил Василий Дмитриевич и спохватился: – Давайте перейдем к делу, Николай Иванович. Сядем вот здесь, поудобнее, в кресла. Не возражаете против чашки кофе? Или лучше чай?
– Если можно, то чай, – сказал майор. – У нас в доме все водохлёбы. И я привык, хотя и вырос на Северном Кавказе, в Моздоке. Там больше компот пьют, или, как его называют терские казаки – узвар. А если чай – то калмыцкий, плиточный. С маслом, молоком и солью.
– Пивал я такой в Казахстане, – отозвался Василий Дмитриевич.
Он подошел к письменному столу и попросил Нину Григорьевну принести два стакана чая.
– Фирменного, – добавил академик.
Потом вернулся и сел в кресло, теперь их разделял с майором только низкий столик.
– У нас в доме и здесь, в институте, тоже предпочитают чай, – сказал он. – Сейчас попробуете чай «Наша марка». В нем разные сорта плюс особый набор трав.
Заметив, что Колмаков осматривается в кабинете, академик пояснил ему:
– Здесь я бываю редко. Совещания, встречи с людьми, звонки в Москву – телефон правительственной связи проведен сюда… Остальное время – в лаборатории. Она на этом этаже. Потом я покажу вам ее, познакомлю с ведущими сотрудниками.
– Вот этого не следует делать, Василий Дмитриевич, – мягко остановил Колотухина майор. – Ведь тогда вам придется сказать, кто я такой, а этого, кроме вас, никому знать не надо… Выдумывать мне иную ипостась – значит осложнить дело, поставить вас в неловкое положение.
– Но Лев Михайлович, который просил меня принять вас и побеседовать, дал понять, что вам поручено обеспечить…
– Совершенно верно, Василий Дмитриевич, именно мне, и моим коллегам поручено оградить вас лично и ваш институт от чужого любопытства… Но из этого вовсе не следует, что наши люди будут ходить за вами по пятам или торчать в каждом институтском углу. Мы постараемся все сделать так, чтобы никто ничего не заметил. Пусть ваши люди работают спокойно. Но вы другое дело, Василий Дмитриевич. Вы – глава этого института и кого-то из представителей нашего ведомства должны знать лично – для связи, координации мероприятий… Требуется защитить ваш НИИэлектроприбор от лазутчиков, которые, несомненно, в скором времени примутся окружать и лично вас, и ваших сотрудников, и сам институт плотным кольцом. Если уже не занялись этой работой.
– И вы считаете подобную опасность вполне реальной?
– Вполне реальной, Василий Дмитриевич, – сказал Колмаков. – Обычные люди, которые никогда не видели и, дай Бог, не увидят живого настоящего шпиона, даже вообразить не могут тех усилий и тех затрат, на которые идут ЦРУ и другие секретные службы разведывательного сообщества.
– И много их? – поинтересовался Колотухин.
– Много, – ответил Колмаков. – Могу просветить. Бюро разведки и исследований госдепартамента, Разведывательное управление министерства обороны, Агентство национальной безопасности, разведуправления сухопутной армии, военно-морского флота и ВВС, Управление аэрокосмической разведки, атомный разведотдел министерства энергетики, ФБР – старшая сестра ЦРУ по возрасту, английская Интеллидженс Сервис, разведслужбы стран НАТО.
– Да, многовато, – сказал Колотухин.
Колмаков добавил:
– Советские люди не подозревают о той войне, которую развернули против СССР эти организации изощренных профессионалов. Ведь мы не всегда можем рассказать о нашей работе – законы оперативной работы требуют в большинстве случаев держать в строжайшем секрете даже успешно проведенную контрразведывательную операцию.