Страница:
– Я еще понимаю, – сказал академик, – тотальный шпионаж в годы войны. Тогда действительно требуются разведчики всех рангов – от лазутчиков до глубоко законспирированных агентов. Но в мирное время… Конечно, я не исключаю опасности, которая подстерегает наш институт. На Западе могут в принципе вычислить, для чего мы создали НИИэлектроприбор. Но мы у себя предприняли строжайшие меры к тому, чтобы предотвратить малейшую возможность утечки информации.
– Не сомневаюсь в этом, Василий Дмитриевич, – заверил Колотухина майор Колмаков. – Но боюсь, что вы неправы, считая, что тотальный шпионаж возможен только в годы войны. Я не могу поделиться с вами нашей статистикой, это служебная тайна, но вот официально обнародованные сведения наших польских коллег: за послевоенные годы, примерно, до восемьдесят второго года, органы государственной безопасности Польской народной республики обезвредили две тысячи сто сорок шпионов.
– Две тысячи с лишним! – воскликнул Колотухин.
– Представьте себе… Из них треть работала на Центральное разведывательное управление США. Семьсот тринадцать человек. Из Интеллидженс Сервис двести тридцать один агент. Двести с лишним человек из западногерманской разведки и столько же из французского «Второго бюро». Только за первую половину восемьдесят четвертого года зафиксировано триста сорок случаев особого интереса разведывательных служб стран НАТО к стратегическим оборонным объектам Польши. А в мае нынешнего года польские контрразведчики задержали дипломатов Англии и Соединенных Штатов, которые занимались шпионажем против ПНР. Вот вам факты, Василий Дмитриевич, вместе с цифрами. И, конечно же, политическая напряженность в этой стране усугубляется тоже не без помощи спецслужб.
– Да, это впечатляет, – задумчиво проговорил академик. – Поверьте мне, Николай Иванович, я с большим уважением отношусь к вашей профессии и хорошо понимаю степень обеспокоенности, контрразведки. Разумеется, я дилетант в специфичных вопросах вашей службы, но знаю, что один из принципов военной разведки утверждает: если нельзя доказать, что противной стороне неизвестен какой-либо факт – а это доказать почти всегда невозможно, – то разведка должна исходить из предположения, что противнику известно об этом факте. Так ведь?
– Совершенно верно, Василий Дмитриевич, – подтвердил Колмаков. – Поэтому нельзя рисковать, уверяя себя в том, что та сторона ничего не знает о существе ваших работ. Надо исходить из того, что им известно, по крайней мере, направление научных исследований НИИэлектроприбора. Значит, тем более следует ждать гостей из-за кордона. Возможно, они уже в Ленинграде. Возможно, по приказу ЦРУ, пробудились старые слиперы, получив приказ возобновить деятельность.
– Старые… Как вы сказали, Николай Иванович?
– Слиперы… Или еще консы. Так они зовут законсервированных агентов. Эти люди внедряются среди нас, живут, ничем не отличаясь от окружающих, и ждут сигнала.
– И долго ждут? – спросил Василий Дмитриевич.
– Порой десятилетиями… Чтобы потом в нужный для их хозяев момент и неожиданно для нас, контрразведчиков, начать действовать. Это самая опасная категория агентов.
– Мины замедленного действия…
– Вот-вот, – подхватил Колмаков. – Этих самых слиперов очень трудно обнаружить. Не занимаясь долгое время никакой шпионской деятельностью, они «следят» и становятся как бы вне подозрений. Зачастую их обнаруживают только после того, как они выполнили задание. Таких агентов держат в консервации столько времени, чтобы безошибочно и неотвратимо нанести удар… А термин «слипер» произошел от английского глагола «to sleep» – «спать»… Словом, эти спящие агенты – серьезная опасность, Василий Дмитриевич.
Академик Колотухин передернул плечами и откровенно поежился.
– Прямо скажем, ваши слова благодушному настроению не способствуют, Николай Иванович. Да, не способствуют… И к оптимизму не располагают. – Колмаков сдержанно рассмеялся и, как бы снимая напряжение, вызванное его жестким рассказом, медленно взял в руки стакан чая, отпил глоток.
– Но ведь на то и щука в море, чтоб карась не дремал, Василий Дмитриевич. Справимся и на этот раз. Главное, что вы сами хорошо понимаете опасность, которая может угрожать вашему столь важному делу. А уж что касается щита, то мы его вам обеспечим. В этом наш долг, Василий Дмитриевич.
– Спасибо, Николай Иванович, – просто сказал академик. – Мне думается, что коль контакты в этой области мы будем осуществлять, общаясь друг с другом, вам полезно будет знать, хотя бы приблизительно, чем мы тут занимаемся… Думаю, некоторое знание поможет точнее представлять направление удара, который затевают наши противники.
– Наверное, вы правы, – согласился Колмаков.
– Тогда, видимо, не надо говорить, что сам я являюсь специалистом по лазерам…
– Это мне известно, – кивнул Николай Иванович.
– Так вот сейчас мы работаем над созданием принципиально новой системы противоракетной обороны. Использование антиракет – это неэффективно, связано с большими затратами, не дает гарантии предохранения территории от поражения. В Соединенных Штатах, например, стоимость обороны городов оценивается почти в сто миллиардов долларов, но специалисты не могут гарантировать, что эти города действительно будут прикрыты.
Американские стратеги давно вынашивают идею создания спутниковой системы, которая была бы в состоянии перехватывать и уничтожать межконтинентальные баллистические ракеты вскоре после их запуска, то есть до того, как они приблизятся к их территории. Один из проектов такой системы, зашифрованный словом «Бэмби» – это аббревиатура выражения «Ballistic Missele Boost Gutecept», – предусматривает запуск антиракет либо с орбитальных платформ, либо в виде серии кассетных боеголовок с земли. Содержание этой весьма ненадежной системы обходилось бы в полсотни миллиардов долларов в год
Существует проект системы «Ника-Экс» с антиракетой «Спринт», которую американцы хотели еще оснастить и ядерной боеголовкой. Эта система позволяет межконтинентальным баллистическим ракетам пройти большую часть участка пикирования на цель. В этом случае плотные слои атмосферы помогут отсеять ложные цели от фактической ракеты. Но подрывать чужую ракету, когда она близко подошла к цели, опасно. Этот взрыв причинит ущерб территории, которая находится рядом с целью. Словом, идей и проектируемых систем противоракетной обороны предостаточно.
Колмаков улыбнулся:
– Я перед тем, как прийти к вам, Василий Дмитриевич, проштудировал отчет специальной группы изучения оборонной техники, которую возглавляет доктор Джеймс Флетчер, с предисловием Ричарда Делауэра, заместителя министра обороны США по научно-исследовательским и опытно-конструкторским работам… Кроме того, ознакомился с текстами интервью, которые дает направо и налево генерал-лейтенант Абрахамсон, шеф управления по делам стратегической оборонной инициативы.
– Тогда вы подготовленный собеседник, Николай Иванович, – в свою очередь улыбнулся академик. – Впрочем, и без этой специальной информации вы, конечно, знаете, что мы всякому новому виду наступательного оружия, а оружие «звездных войн» наступательное, что бы ни утверждали Рейган и его команда, противопоставляем оружие оборонительное. Вот и в данном случае разрабатываем установку, особый луч которой подстережет ракету противника еще до того, как она проникнет на советскую территорию, исследует электронную схему системы наведения этой ракеты в цель, а затем так перестроит эту схему, что та направит ракету в обратную сторону. Короче, как у Александра Невского: «Кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет». Добавим только: от собственного меча…
– Но это же фантастика, Василий Дмитриевич! – воскликнул Николай Колмаков.
– Ничуть, – ответил академик. – Электронные боевые средства – давно реальность нашего времени. Еще в годы второй мировой войны был разработан, например, неконтактный взрыватель, оснащенный микрорадаром, который размещался в головной части снаряда. На заданном расстоянии от цели по сигналу радиолокатора производился взрыв. И вот для того, чтобы нейтрализовать такой взрыватель, в Соединенных Штатах разработали портативный передатчик, создающий помехи в работе микрорадаров. Передатчик помещался в солдатский ранец, с его помощью можно было либо заранее подорвать взрыватель, либо вообще предотвратить взрыв.
– Значит, с помощью подобного устройства можно подрывать ракеты в воздухе? – спросил майор.
– В принципе можно, – подтвердил Колотухин. – Но мы ставим задачу шире и перспективнее. Не подрывать, это опять-таки ненадежно, а отправлять вражеские ракеты туда, откуда они прилетели.
Американские политики и пентагоновские генералы всегда исповедовали идею «первого удара». Наша установка любой первый удар превратит в последний. Они погибнут от собственного оружия.
– Да будет так! – торжественно-шутливо заключил майор Колмаков. – Работайте спокойно, Василий Дмитриевич. Думайте о щите для Отечества, а мы организуем защиту для вашего института. Как говорили когда-то: «Но пассаран!»
III
IV
V
– Не сомневаюсь в этом, Василий Дмитриевич, – заверил Колотухина майор Колмаков. – Но боюсь, что вы неправы, считая, что тотальный шпионаж возможен только в годы войны. Я не могу поделиться с вами нашей статистикой, это служебная тайна, но вот официально обнародованные сведения наших польских коллег: за послевоенные годы, примерно, до восемьдесят второго года, органы государственной безопасности Польской народной республики обезвредили две тысячи сто сорок шпионов.
– Две тысячи с лишним! – воскликнул Колотухин.
– Представьте себе… Из них треть работала на Центральное разведывательное управление США. Семьсот тринадцать человек. Из Интеллидженс Сервис двести тридцать один агент. Двести с лишним человек из западногерманской разведки и столько же из французского «Второго бюро». Только за первую половину восемьдесят четвертого года зафиксировано триста сорок случаев особого интереса разведывательных служб стран НАТО к стратегическим оборонным объектам Польши. А в мае нынешнего года польские контрразведчики задержали дипломатов Англии и Соединенных Штатов, которые занимались шпионажем против ПНР. Вот вам факты, Василий Дмитриевич, вместе с цифрами. И, конечно же, политическая напряженность в этой стране усугубляется тоже не без помощи спецслужб.
– Да, это впечатляет, – задумчиво проговорил академик. – Поверьте мне, Николай Иванович, я с большим уважением отношусь к вашей профессии и хорошо понимаю степень обеспокоенности, контрразведки. Разумеется, я дилетант в специфичных вопросах вашей службы, но знаю, что один из принципов военной разведки утверждает: если нельзя доказать, что противной стороне неизвестен какой-либо факт – а это доказать почти всегда невозможно, – то разведка должна исходить из предположения, что противнику известно об этом факте. Так ведь?
– Совершенно верно, Василий Дмитриевич, – подтвердил Колмаков. – Поэтому нельзя рисковать, уверяя себя в том, что та сторона ничего не знает о существе ваших работ. Надо исходить из того, что им известно, по крайней мере, направление научных исследований НИИэлектроприбора. Значит, тем более следует ждать гостей из-за кордона. Возможно, они уже в Ленинграде. Возможно, по приказу ЦРУ, пробудились старые слиперы, получив приказ возобновить деятельность.
– Старые… Как вы сказали, Николай Иванович?
– Слиперы… Или еще консы. Так они зовут законсервированных агентов. Эти люди внедряются среди нас, живут, ничем не отличаясь от окружающих, и ждут сигнала.
– И долго ждут? – спросил Василий Дмитриевич.
– Порой десятилетиями… Чтобы потом в нужный для их хозяев момент и неожиданно для нас, контрразведчиков, начать действовать. Это самая опасная категория агентов.
– Мины замедленного действия…
– Вот-вот, – подхватил Колмаков. – Этих самых слиперов очень трудно обнаружить. Не занимаясь долгое время никакой шпионской деятельностью, они «следят» и становятся как бы вне подозрений. Зачастую их обнаруживают только после того, как они выполнили задание. Таких агентов держат в консервации столько времени, чтобы безошибочно и неотвратимо нанести удар… А термин «слипер» произошел от английского глагола «to sleep» – «спать»… Словом, эти спящие агенты – серьезная опасность, Василий Дмитриевич.
Академик Колотухин передернул плечами и откровенно поежился.
– Прямо скажем, ваши слова благодушному настроению не способствуют, Николай Иванович. Да, не способствуют… И к оптимизму не располагают. – Колмаков сдержанно рассмеялся и, как бы снимая напряжение, вызванное его жестким рассказом, медленно взял в руки стакан чая, отпил глоток.
– Но ведь на то и щука в море, чтоб карась не дремал, Василий Дмитриевич. Справимся и на этот раз. Главное, что вы сами хорошо понимаете опасность, которая может угрожать вашему столь важному делу. А уж что касается щита, то мы его вам обеспечим. В этом наш долг, Василий Дмитриевич.
– Спасибо, Николай Иванович, – просто сказал академик. – Мне думается, что коль контакты в этой области мы будем осуществлять, общаясь друг с другом, вам полезно будет знать, хотя бы приблизительно, чем мы тут занимаемся… Думаю, некоторое знание поможет точнее представлять направление удара, который затевают наши противники.
– Наверное, вы правы, – согласился Колмаков.
– Тогда, видимо, не надо говорить, что сам я являюсь специалистом по лазерам…
– Это мне известно, – кивнул Николай Иванович.
– Так вот сейчас мы работаем над созданием принципиально новой системы противоракетной обороны. Использование антиракет – это неэффективно, связано с большими затратами, не дает гарантии предохранения территории от поражения. В Соединенных Штатах, например, стоимость обороны городов оценивается почти в сто миллиардов долларов, но специалисты не могут гарантировать, что эти города действительно будут прикрыты.
Американские стратеги давно вынашивают идею создания спутниковой системы, которая была бы в состоянии перехватывать и уничтожать межконтинентальные баллистические ракеты вскоре после их запуска, то есть до того, как они приблизятся к их территории. Один из проектов такой системы, зашифрованный словом «Бэмби» – это аббревиатура выражения «Ballistic Missele Boost Gutecept», – предусматривает запуск антиракет либо с орбитальных платформ, либо в виде серии кассетных боеголовок с земли. Содержание этой весьма ненадежной системы обходилось бы в полсотни миллиардов долларов в год
Существует проект системы «Ника-Экс» с антиракетой «Спринт», которую американцы хотели еще оснастить и ядерной боеголовкой. Эта система позволяет межконтинентальным баллистическим ракетам пройти большую часть участка пикирования на цель. В этом случае плотные слои атмосферы помогут отсеять ложные цели от фактической ракеты. Но подрывать чужую ракету, когда она близко подошла к цели, опасно. Этот взрыв причинит ущерб территории, которая находится рядом с целью. Словом, идей и проектируемых систем противоракетной обороны предостаточно.
Колмаков улыбнулся:
– Я перед тем, как прийти к вам, Василий Дмитриевич, проштудировал отчет специальной группы изучения оборонной техники, которую возглавляет доктор Джеймс Флетчер, с предисловием Ричарда Делауэра, заместителя министра обороны США по научно-исследовательским и опытно-конструкторским работам… Кроме того, ознакомился с текстами интервью, которые дает направо и налево генерал-лейтенант Абрахамсон, шеф управления по делам стратегической оборонной инициативы.
– Тогда вы подготовленный собеседник, Николай Иванович, – в свою очередь улыбнулся академик. – Впрочем, и без этой специальной информации вы, конечно, знаете, что мы всякому новому виду наступательного оружия, а оружие «звездных войн» наступательное, что бы ни утверждали Рейган и его команда, противопоставляем оружие оборонительное. Вот и в данном случае разрабатываем установку, особый луч которой подстережет ракету противника еще до того, как она проникнет на советскую территорию, исследует электронную схему системы наведения этой ракеты в цель, а затем так перестроит эту схему, что та направит ракету в обратную сторону. Короче, как у Александра Невского: «Кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет». Добавим только: от собственного меча…
– Но это же фантастика, Василий Дмитриевич! – воскликнул Николай Колмаков.
– Ничуть, – ответил академик. – Электронные боевые средства – давно реальность нашего времени. Еще в годы второй мировой войны был разработан, например, неконтактный взрыватель, оснащенный микрорадаром, который размещался в головной части снаряда. На заданном расстоянии от цели по сигналу радиолокатора производился взрыв. И вот для того, чтобы нейтрализовать такой взрыватель, в Соединенных Штатах разработали портативный передатчик, создающий помехи в работе микрорадаров. Передатчик помещался в солдатский ранец, с его помощью можно было либо заранее подорвать взрыватель, либо вообще предотвратить взрыв.
– Значит, с помощью подобного устройства можно подрывать ракеты в воздухе? – спросил майор.
– В принципе можно, – подтвердил Колотухин. – Но мы ставим задачу шире и перспективнее. Не подрывать, это опять-таки ненадежно, а отправлять вражеские ракеты туда, откуда они прилетели.
Американские политики и пентагоновские генералы всегда исповедовали идею «первого удара». Наша установка любой первый удар превратит в последний. Они погибнут от собственного оружия.
– Да будет так! – торжественно-шутливо заключил майор Колмаков. – Работайте спокойно, Василий Дмитриевич. Думайте о щите для Отечества, а мы организуем защиту для вашего института. Как говорили когда-то: «Но пассаран!»
III
– И вы думаете, Джон, что Викингу удастся завербовать эту вашу бывшую пассию? – спросил Стив Фергюссон нового заместителя, майора Джона Бриггса, который еще недавно был известен, как судовой врач теплохода «Вишера» Борис Кунин.
– Я просто уверен в этом, – сказал Джон Бриггс. – Она влюблена в меня, как говорят в России, до потери пульса. А любовь – самое уязвимое в психике женщины. Влюбленную в тебя женщину можно заставить делать все, что угодно. Обокрасть родного отца, выдать брата, предать родину… Все, дорогой мистер Фергюссон!
– Но в этом и слабость женщины-агента, – возразил Стив Фергюссон. – Если контрразведчик будет обладать такими же мужскими данными, какими обладаете вы, Джон, то он влюбит в себя нашу сотрудницу и легко перевербует, сделает из нее двойника. Тогда она и вас продаст с последними потрохами.
– Не исключено, – спокойно согласился Джон Бриггс. – Поэтому я, лично инструктируя Викинга, рекомендовал ему не торопить события, не раскрываться перед Мариной Резник раньше времени. У него хорошая крыша, у Викинга… Сначала он передаст ей записочку от меня, которую я, якобы, написал, когда заходил еще в прошлый раз в Ухгуилласун. Этого уже достаточно для первого знакомства… Марина любит рестораны, шикарные автомобили, заграничные тряпки, словом то, что их поэт называл иронически «изячной жизнью». Наш Викинг в состоянии вести именно такой образ жизни. Главное, Марина не знает пока о моем исчезновении. По нашим сведениям, русские молчат об инциденте с теплоходом «Вишера».
– Им просто некому предъявить претензии, – заметил Стив Фергюссон. – Но все-таки вы поступили легкомысленно, Джон, прихватив с собой русского штурмана. И эта потопленная шлюпка… Наверняка были жертвы, а их в подобном случае следовало бы избежать.
– За шлюпку спрашивайте с вашего Рекса! – огрызнулся Джон Бриггс. – Я еще толком не успел прийти в себя, как он развернул катер и протаранил русских. Его самодеятельность испортила все дело!
– Ну-ну, – примиряюще заговорил Стив Фергюссон. – За шлюпку Рекс свое получил… Но все-таки он был прав, когда предлагал вам ликвидировать штурмана. Теперь этот штурман живой свидетель.
– Он мертв! – возразил Бриггс. – Я убежден в этом. Иначе бы Давыдов объявился… Не может же он находиться в чужой стране и ничем не проявить себя? Давно бы пришел в полицию… Или попытался проникнуть в посольство. Но там мы повсюду расставили сети. Ему ведь нужно что-то пить-есть, необходимы деньги, какой-то кров… Нет, Стив, как ни жаль мне этого парня, но его больше не существует. Он наверняка утонул тогда у пирса.
– Я посылал туда наших аквалангистов, – сказал Стив Фергюссон. – Они не сумели обнаружить тела.
– Вынесло течением в открытое море, захватило потоком из озера Фелар… Да, жаль Давыдова. Но умер он как моряк. Ушел навсегда в море…
– Мир праху его, – подыгрывая Джону Бриггсу, в тон произнес Стив Фергюссон. – И вы по-прежнему настаиваете на необходимости подбросить полиции труп с документами этого человека?
– Конечно. Его паспорт я предусмотрительно прихватил с собою с «Вишеры». За сходную цену приобретем в морге труп какого-нибудь неизвестного бродяги, наши специалисты обработают его так, будто над ним усердствовали волны w прибрежные скалы, и аккуратно оставим в подходящем месте на берегу. С советским паспортом моряка заграничного плавания на имя Олега Давыдова… Чего проще.
– Вы думаете, что после выдачи русским останков, они успокоятся?
– А что им останется делать? Зароют моего друга Олега Давыдова где-нибудь на Волковом кладбище – и делу конец.
– Гм, – хмыкнул Стив Фергюссон, – в логике вам не откажешь, Джон. Кстати, вы мне позволите задать вопрос, так сказать, личного свойства? Поверьте, мною движет не праздное любопытство, а исключительно профессиональный интерес…
– Задавайте, Стив, – усмехнулся бывший судовой врач. – Теперь мне до конца дней отвечать на «профессиональные» вопросы коллег.
– Я просто восхищен вашей столь длительной миссией в России, Джон… Продержаться столько времени! Я уже не говорю о вашей столь необычной и отлично проведенной легализации… Представляю, как вам было трудно в первые дни, недели, месяцы!
– Трудно было все эти годы, Стив, – перебил Фергюссона его заместитель.
– Не сомневаюсь, – согласился Фергюссон. – Но я хотел спросить о другом. Что заставило вас, Джон, так срочно просить руководство об экстренном вывозе? Возникла реальная опасность провала? Впрочем, если вам не хочется, не отвечайте. Я не обижусь, Джон.
– Нет, отчего же… Мне известно, Стив, что вы первоклассный специалист нашего ведомства, не раз бывали за кордоном нелегально и знаете, что такое жить под чужим именем. Я вас тоже как-нибудь попрошу поделиться своими собственными впечатлениями…
Джон Бриггс взял из пачки тонкую коричневую сигарету, прикурил от протянутой Стивом Фергюссоном ронсоновской зажигалки.
– Я попросту устал, дорогой Стив, устал… И до этого накатывало, но в этот раз, когда ждал выхода «Вишеры» в море, почувствовал: до такой степени исчерпал силы, что выйду на Невский проспект и заору изо всех сил: «Люди! Вяжите меня! Я американский шпион!»
– Совсем в русском духе, – понимающе улыбнулся Стив Фергюссон. – По Достоевскому…
– Верно, – согласился Джон Бриггс. – Впрочем, за эти годы я, наверное, стал более русским, чем был по происхождению. Ведь у меня есть русские корни… Да… Вот я и струсил… Конечно, заявлять о принадлежности к ЦРУ на Невском проспекте я не стал бы, но тот факт, что стал думать об этом, пусть и с мрачным юмором, напугал меня. А тут еще узнаю, что заход «Вишеры» в Ухгуилласун отменен.
– Это мы перестарались, – пояснил Стив. – Организовали Балтийскому пароходству слишком крупный фрахт.
– Тогда я и потребовал забрать меня по аварийному каналу… Понимаете, Стив, это накатывает сразу. Еще вчера ты был первоклассным агентом: хладнокровным, расчетливым, невозмутимым, логически мыслящим, рассчитывающим каждый шаг. И вдруг сегодня ты неожиданно превратился в выжатый лимон. Многие разведчики потеряли голову, когда не сумели остановиться у крайней черты! Психику нельзя напрягать беспредельно. Разведчик, если чувствует приближение срыва, должен немедленно уходить.
«Он прав, – с горечью подумал Стив. – И у меня тоже чувство приближения срыва… Только страх ко мне пришел уже здесь… А что будет, если меня отправят в Россию?»
Додумать эту неотвязную теперь мысль шефу «Осьминога» и экономическому директору морской агентской конторы «Эвалд Юхансон и компания» не удалось. В кабинете появился сотрудник фирмы, один из тех, кто пришел сюда вместе с ним и числился одновременно в кадрах ЦРУ.
– Извините за беспокойство, мистер Фергюссон, – сказал сотрудник, – но чрезвычайные обстоятельства вынуждают.
– Что случилось, Фред?
– В контору явился посетитель. Он требует встречи с руководством фирмы. Мистер Юхансон здесь, но я решил доложить об этом именно вам.
– Что за посетитель, Фред? Выкладывайте!
– Этот русский, мистер Фергюссон! Второй штурман теплохода «Вишера» Олег Давыдов…
– Я просто уверен в этом, – сказал Джон Бриггс. – Она влюблена в меня, как говорят в России, до потери пульса. А любовь – самое уязвимое в психике женщины. Влюбленную в тебя женщину можно заставить делать все, что угодно. Обокрасть родного отца, выдать брата, предать родину… Все, дорогой мистер Фергюссон!
– Но в этом и слабость женщины-агента, – возразил Стив Фергюссон. – Если контрразведчик будет обладать такими же мужскими данными, какими обладаете вы, Джон, то он влюбит в себя нашу сотрудницу и легко перевербует, сделает из нее двойника. Тогда она и вас продаст с последними потрохами.
– Не исключено, – спокойно согласился Джон Бриггс. – Поэтому я, лично инструктируя Викинга, рекомендовал ему не торопить события, не раскрываться перед Мариной Резник раньше времени. У него хорошая крыша, у Викинга… Сначала он передаст ей записочку от меня, которую я, якобы, написал, когда заходил еще в прошлый раз в Ухгуилласун. Этого уже достаточно для первого знакомства… Марина любит рестораны, шикарные автомобили, заграничные тряпки, словом то, что их поэт называл иронически «изячной жизнью». Наш Викинг в состоянии вести именно такой образ жизни. Главное, Марина не знает пока о моем исчезновении. По нашим сведениям, русские молчат об инциденте с теплоходом «Вишера».
– Им просто некому предъявить претензии, – заметил Стив Фергюссон. – Но все-таки вы поступили легкомысленно, Джон, прихватив с собой русского штурмана. И эта потопленная шлюпка… Наверняка были жертвы, а их в подобном случае следовало бы избежать.
– За шлюпку спрашивайте с вашего Рекса! – огрызнулся Джон Бриггс. – Я еще толком не успел прийти в себя, как он развернул катер и протаранил русских. Его самодеятельность испортила все дело!
– Ну-ну, – примиряюще заговорил Стив Фергюссон. – За шлюпку Рекс свое получил… Но все-таки он был прав, когда предлагал вам ликвидировать штурмана. Теперь этот штурман живой свидетель.
– Он мертв! – возразил Бриггс. – Я убежден в этом. Иначе бы Давыдов объявился… Не может же он находиться в чужой стране и ничем не проявить себя? Давно бы пришел в полицию… Или попытался проникнуть в посольство. Но там мы повсюду расставили сети. Ему ведь нужно что-то пить-есть, необходимы деньги, какой-то кров… Нет, Стив, как ни жаль мне этого парня, но его больше не существует. Он наверняка утонул тогда у пирса.
– Я посылал туда наших аквалангистов, – сказал Стив Фергюссон. – Они не сумели обнаружить тела.
– Вынесло течением в открытое море, захватило потоком из озера Фелар… Да, жаль Давыдова. Но умер он как моряк. Ушел навсегда в море…
– Мир праху его, – подыгрывая Джону Бриггсу, в тон произнес Стив Фергюссон. – И вы по-прежнему настаиваете на необходимости подбросить полиции труп с документами этого человека?
– Конечно. Его паспорт я предусмотрительно прихватил с собою с «Вишеры». За сходную цену приобретем в морге труп какого-нибудь неизвестного бродяги, наши специалисты обработают его так, будто над ним усердствовали волны w прибрежные скалы, и аккуратно оставим в подходящем месте на берегу. С советским паспортом моряка заграничного плавания на имя Олега Давыдова… Чего проще.
– Вы думаете, что после выдачи русским останков, они успокоятся?
– А что им останется делать? Зароют моего друга Олега Давыдова где-нибудь на Волковом кладбище – и делу конец.
– Гм, – хмыкнул Стив Фергюссон, – в логике вам не откажешь, Джон. Кстати, вы мне позволите задать вопрос, так сказать, личного свойства? Поверьте, мною движет не праздное любопытство, а исключительно профессиональный интерес…
– Задавайте, Стив, – усмехнулся бывший судовой врач. – Теперь мне до конца дней отвечать на «профессиональные» вопросы коллег.
– Я просто восхищен вашей столь длительной миссией в России, Джон… Продержаться столько времени! Я уже не говорю о вашей столь необычной и отлично проведенной легализации… Представляю, как вам было трудно в первые дни, недели, месяцы!
– Трудно было все эти годы, Стив, – перебил Фергюссона его заместитель.
– Не сомневаюсь, – согласился Фергюссон. – Но я хотел спросить о другом. Что заставило вас, Джон, так срочно просить руководство об экстренном вывозе? Возникла реальная опасность провала? Впрочем, если вам не хочется, не отвечайте. Я не обижусь, Джон.
– Нет, отчего же… Мне известно, Стив, что вы первоклассный специалист нашего ведомства, не раз бывали за кордоном нелегально и знаете, что такое жить под чужим именем. Я вас тоже как-нибудь попрошу поделиться своими собственными впечатлениями…
Джон Бриггс взял из пачки тонкую коричневую сигарету, прикурил от протянутой Стивом Фергюссоном ронсоновской зажигалки.
– Я попросту устал, дорогой Стив, устал… И до этого накатывало, но в этот раз, когда ждал выхода «Вишеры» в море, почувствовал: до такой степени исчерпал силы, что выйду на Невский проспект и заору изо всех сил: «Люди! Вяжите меня! Я американский шпион!»
– Совсем в русском духе, – понимающе улыбнулся Стив Фергюссон. – По Достоевскому…
– Верно, – согласился Джон Бриггс. – Впрочем, за эти годы я, наверное, стал более русским, чем был по происхождению. Ведь у меня есть русские корни… Да… Вот я и струсил… Конечно, заявлять о принадлежности к ЦРУ на Невском проспекте я не стал бы, но тот факт, что стал думать об этом, пусть и с мрачным юмором, напугал меня. А тут еще узнаю, что заход «Вишеры» в Ухгуилласун отменен.
– Это мы перестарались, – пояснил Стив. – Организовали Балтийскому пароходству слишком крупный фрахт.
– Тогда я и потребовал забрать меня по аварийному каналу… Понимаете, Стив, это накатывает сразу. Еще вчера ты был первоклассным агентом: хладнокровным, расчетливым, невозмутимым, логически мыслящим, рассчитывающим каждый шаг. И вдруг сегодня ты неожиданно превратился в выжатый лимон. Многие разведчики потеряли голову, когда не сумели остановиться у крайней черты! Психику нельзя напрягать беспредельно. Разведчик, если чувствует приближение срыва, должен немедленно уходить.
«Он прав, – с горечью подумал Стив. – И у меня тоже чувство приближения срыва… Только страх ко мне пришел уже здесь… А что будет, если меня отправят в Россию?»
Додумать эту неотвязную теперь мысль шефу «Осьминога» и экономическому директору морской агентской конторы «Эвалд Юхансон и компания» не удалось. В кабинете появился сотрудник фирмы, один из тех, кто пришел сюда вместе с ним и числился одновременно в кадрах ЦРУ.
– Извините за беспокойство, мистер Фергюссон, – сказал сотрудник, – но чрезвычайные обстоятельства вынуждают.
– Что случилось, Фред?
– В контору явился посетитель. Он требует встречи с руководством фирмы. Мистер Юхансон здесь, но я решил доложить об этом именно вам.
– Что за посетитель, Фред? Выкладывайте!
– Этот русский, мистер Фергюссон! Второй штурман теплохода «Вишера» Олег Давыдов…
IV
В тот день, когда Андрей Колотухин вернулся в Ленинград из Оренбургской области, в городе было непривычно жарко.
Из Пулкова, едва Колотухин-младший оказался в зале ожидания аэропорта, он позвонил домой, но там никого не было. По случаю воскресенья отец наверняка уехал на дачу и сидит сейчас на озере с удочкой в руках. Василий Дмитриевич считал рыбалку лучшим отдыхом для человека, занимающегося интеллектуальным трудом. Для него самого этот отдых заключался в том, что академик настраивал две-три удочки, запускал их в воду и тут же вынимал блокнот, черкал в нем, занимаясь сложнейшими расчетами, и не замечал, как рыбы объедали червяка или вообще отгрызали крючок вместе с наживкой.
«Баба Палаша, наверно, уехала в Брест, – подумал Андрей. – А может быть, подалась с отцом на дачу…»
Ему не терпелось сделать еще один звонок, той, ради которой он сорвался в Ленинград прежде срока, хотя это и стоило ему больших трудов. Хорошо что поддержали его просьбу Стас и Рафик. Но сейчас звонить Марине Андрей не решался. Он доберется до дома, примет душ, побреемся, ведь летел уже вторые сутки, переоденется и тогда позвонит Марине, которая так взбудоражила его телеграммой.
Добравшись до дома, Андрей вошел в подъезд и увидел молодого человека лет тридцати, в полотняных брюках, легкой свободного покроя куртке и белой кепочке с большим козырьком. Он как будто ждал кого-то, но едва Андрей появился в подъезде, сделал шаг к лифту и первым нажал кнопку вызова.
– Вам высоко? – благожелательно спросил незнакомец в лифте, с готовностью протягивая руку к панели с кнопками.
– На седьмой, пожалуйста, – попросил Андрей, благодарно взглянув на попутчика – у него самого руки были заняты дорожными сумками.
– А мне повыше, – бодро сказал незнакомец и нажал кнопку у цифры «семь».
Когда Андрей выходил из кабины лифта, он почувствовал, как в спину ему пристально смотрят. «Чушь какая», – подумал он и заставил себя не повернуться.
Захлопнулись позади двери лифта, кабина поехала дальше и, уже открывая дверь квартиры ключом, Андрей начисто забыл об этой встрече.
Через полчаса он звонил Марине домой. Трубку взяла Бронислава Иосифовна.
– А кто это говорит со мной? – спросила она. – Ах, это вы, Андрюшенька! Какая радость, что приехали… А Мариночка за городом, на даче… Повезла младшую сестренку на свежий воздух… Она вас так ждала! Да-да, Андрюшенька, ей было очень плохо, просто извелась. Вы из дома звоните? Знаете, я ведь сижу в городе по ее просьбе… Она чувствовала, что вы сегодня приедете. Вот вы и приехали! Какая радость для всех нас! Очень хорошо сделали, Андрюша… Вот что. Оставайтесь дома, а я сейчас вызову такси, это быстро, у нас таксопарк рядом, и диспетчеры меня знают, вызову машину и подъеду к вашему дому. Заберу вас и махнем в Кавголово. Там с Мариной встретитесь. В общем, ждите меня через полчаса у подъезда! Вызываю машину…
Положив трубку, Бронислава Иосифовна шумно вздохнула и только сейчас сообразила, как удачно она впервые в жизни назвала Маринину дочь ее младшей сестренкой.
«Значит, судьба, – подумала Бронислава Иосифовна, – значит, так тому и быть… Завтра же начну хлопотать об удочерении Яночки. А что? Такая доченька только омолодит новую мамочку… Может быть, и я найду академика».
А взволнованный разговором и близкой встречей с Мариной Андрей так и не спросил Брониславу Иосифовну, знает ли она, к какому подъезду ей подъехать.
Когда через четверть часа – ждать больше в огромной пустой квартире было невмоготу – Андрей спустился вниз и вышел из подъезда на улицу, он даже не заметил за кустами справа того тридцатилетнего молодца, который совсем еще недавно поднимался с ним вместе в лифте.
Из Пулкова, едва Колотухин-младший оказался в зале ожидания аэропорта, он позвонил домой, но там никого не было. По случаю воскресенья отец наверняка уехал на дачу и сидит сейчас на озере с удочкой в руках. Василий Дмитриевич считал рыбалку лучшим отдыхом для человека, занимающегося интеллектуальным трудом. Для него самого этот отдых заключался в том, что академик настраивал две-три удочки, запускал их в воду и тут же вынимал блокнот, черкал в нем, занимаясь сложнейшими расчетами, и не замечал, как рыбы объедали червяка или вообще отгрызали крючок вместе с наживкой.
«Баба Палаша, наверно, уехала в Брест, – подумал Андрей. – А может быть, подалась с отцом на дачу…»
Ему не терпелось сделать еще один звонок, той, ради которой он сорвался в Ленинград прежде срока, хотя это и стоило ему больших трудов. Хорошо что поддержали его просьбу Стас и Рафик. Но сейчас звонить Марине Андрей не решался. Он доберется до дома, примет душ, побреемся, ведь летел уже вторые сутки, переоденется и тогда позвонит Марине, которая так взбудоражила его телеграммой.
Добравшись до дома, Андрей вошел в подъезд и увидел молодого человека лет тридцати, в полотняных брюках, легкой свободного покроя куртке и белой кепочке с большим козырьком. Он как будто ждал кого-то, но едва Андрей появился в подъезде, сделал шаг к лифту и первым нажал кнопку вызова.
– Вам высоко? – благожелательно спросил незнакомец в лифте, с готовностью протягивая руку к панели с кнопками.
– На седьмой, пожалуйста, – попросил Андрей, благодарно взглянув на попутчика – у него самого руки были заняты дорожными сумками.
– А мне повыше, – бодро сказал незнакомец и нажал кнопку у цифры «семь».
Когда Андрей выходил из кабины лифта, он почувствовал, как в спину ему пристально смотрят. «Чушь какая», – подумал он и заставил себя не повернуться.
Захлопнулись позади двери лифта, кабина поехала дальше и, уже открывая дверь квартиры ключом, Андрей начисто забыл об этой встрече.
Через полчаса он звонил Марине домой. Трубку взяла Бронислава Иосифовна.
– А кто это говорит со мной? – спросила она. – Ах, это вы, Андрюшенька! Какая радость, что приехали… А Мариночка за городом, на даче… Повезла младшую сестренку на свежий воздух… Она вас так ждала! Да-да, Андрюшенька, ей было очень плохо, просто извелась. Вы из дома звоните? Знаете, я ведь сижу в городе по ее просьбе… Она чувствовала, что вы сегодня приедете. Вот вы и приехали! Какая радость для всех нас! Очень хорошо сделали, Андрюша… Вот что. Оставайтесь дома, а я сейчас вызову такси, это быстро, у нас таксопарк рядом, и диспетчеры меня знают, вызову машину и подъеду к вашему дому. Заберу вас и махнем в Кавголово. Там с Мариной встретитесь. В общем, ждите меня через полчаса у подъезда! Вызываю машину…
Положив трубку, Бронислава Иосифовна шумно вздохнула и только сейчас сообразила, как удачно она впервые в жизни назвала Маринину дочь ее младшей сестренкой.
«Значит, судьба, – подумала Бронислава Иосифовна, – значит, так тому и быть… Завтра же начну хлопотать об удочерении Яночки. А что? Такая доченька только омолодит новую мамочку… Может быть, и я найду академика».
А взволнованный разговором и близкой встречей с Мариной Андрей так и не спросил Брониславу Иосифовну, знает ли она, к какому подъезду ей подъехать.
Когда через четверть часа – ждать больше в огромной пустой квартире было невмоготу – Андрей спустился вниз и вышел из подъезда на улицу, он даже не заметил за кустами справа того тридцатилетнего молодца, который совсем еще недавно поднимался с ним вместе в лифте.
V
«Негативный опыт зимней кампании 1939—1940 года и участие во второй мировой войне на стороне Гитлера заставили правящие круги Суоми, национальную буржуазию, либеральную общественность резко изменить курс в сторону налаживания дружеских отношений с Россией. Немаловажное значение имело то обстоятельство, что в Финляндии, единственной из стран-союзниц Германии, не был введен режим оккупации. Кроме того, русские сочли возможным не воспользоваться правом победителей по вопросу возмещения ущерба, нанесенного им военными действиями Финляндии, выдвинув имевший большой политический резонанс принцип частичной компенсации…»
Майкл Джимлин ударил по клавише, которая ставила точку, и крутнулся на вертящемся стуле, отворачиваясь от стола с пишущей машинкой.
Советник американского посольства сочинял политический отчет о положении страны, где он был аккредитован в качестве дипломата, занимая по совместительству должность резидента ЦРУ. На этот раз Майкл Джимлин выполнял задание не Лэнгли, а ведомства, к которому официально принадлежал: справка о причинах добрососедских отношений между Советским Союзом и Финляндией потребовалась для бюро разведки и исследований государственного департамента США. Государственный департамент, выполняющий функции министерства иностранных дел, всегда был связан с разведывательной деятельностью за границей, ибо его лидеры считали, что разница между шпионом и дипломатом лишь в одном: разоблаченного лазутчика вешают, а провалившегося дипломата объявляют «персоной нон грата» и высылают из аккредитовавшей его страны.
В нынешнем виде бюро разведки и исследований госдепартамента было создано под руководством Джорджа Маршалла, который был госсекретарем США в 1947—1949 годах. Позднее, 3 февраля 1968 года, газета «Вашингтон пост» опубликовала документ, составленный Джорджем Маршаллом, своего рода директиву, где прямо говорилось:
«Основным элементом работы госдепартамента должно стать проведение наступательной активной разведки, не ограниченной в средствах. Это позволит США достичь внешнеполитических целей и исключить возможность провалов».
В обязанности бюро разведки и исследований включили сбор, анализ и распространение политической, экономической и социальной информации для остальных разведслужб, особенно для ЦРУ и, конечно же, для самого госдепартамента. Директор бюро по своему положению причислен к рангу заместителя государственного секретаря.
Откуда же черпает бюро нужную информацию? До шестидесяти процентов сведений, подлежащих затем квалифицированному анализу, выуживается из докладов, справок и отчетов трехсот с лишним американских посольств и зарубежных миссий. Сбор этих данных возложен прежде всего на политические и экономические отделы посольств. В штате самого посла имеются атташе по торговле, финансам, труду, науке, сельскому хозяйству – они отвечают за сбор и подачу сведений из сферы собственной деятельности.
Глава бюро разведки и исследований является представителем госдепартамента в национальном совете по вопросам разведывательной деятельности за рубежом, в других межведомственных организациях, связанных с разведкой, и таким образом при оценке политических, экономических и социальных фактов, собранных всем «комбинатом шпионажа», отражает точку зрения госдепартамента. При бюро существует и группа специальных исследований, которая проводит аналитическую и исследовательскую работу в области политики. Она вырабатывает рекомендации по секретным внешнеполитическим вопросам и контролирует некоторые виды тайных операций.
Информационную продукцию в бюро разведки и исследований выпускают семь исследовательских отделов. Шесть из них закреплены за определенными регионами планеты: Западная Европа, Латинская Америка, Африка, Ближний Восток и Южная Азия, Дальний Восток, СССР и Восточная Европа. Седьмой, функциональный, занимается специальными экономическими вопросами по направлениям человеческой деятельности транспорт Земли, мировая торговля, судоходство, трудовые ресурсы мира и тому подобное. Седьмой отдел занимается также составлением географических карт.
Особое место в бюро разведки и исследований госдепартамента занимает отдел текущей разведывательной информации. Этот отдел непрерывно занимается изучением и оценкой военно-стратегической обстановки в мире, он творчески перерабатывает массу сведений, которая идет от других членов разведывательного сообщества Соединенных Штатов, и аккумулирует их в оперативном центре. Этот оперцентр, созданный в начале 60-х годов, обязан срочно извещать государственного секретаря о возникновении критических ситуаций и предупреждать о назревающих кризисах, представляющих угрозу «жизненным интересам» Америки.
Майкл Джимлин вспомнил слова заместителя директора бюро разведки и исследований госдепартамента Джона Денни. Тот с предельной откровенностью заявил в палате представителей конгресса: «Для определения внешнеполитического курса правительства США должно располагать данными о положении дел не только в странах потенциального противника, но и в дружественных странах»
Майкл Джимлин ударил по клавише, которая ставила точку, и крутнулся на вертящемся стуле, отворачиваясь от стола с пишущей машинкой.
Советник американского посольства сочинял политический отчет о положении страны, где он был аккредитован в качестве дипломата, занимая по совместительству должность резидента ЦРУ. На этот раз Майкл Джимлин выполнял задание не Лэнгли, а ведомства, к которому официально принадлежал: справка о причинах добрососедских отношений между Советским Союзом и Финляндией потребовалась для бюро разведки и исследований государственного департамента США. Государственный департамент, выполняющий функции министерства иностранных дел, всегда был связан с разведывательной деятельностью за границей, ибо его лидеры считали, что разница между шпионом и дипломатом лишь в одном: разоблаченного лазутчика вешают, а провалившегося дипломата объявляют «персоной нон грата» и высылают из аккредитовавшей его страны.
В нынешнем виде бюро разведки и исследований госдепартамента было создано под руководством Джорджа Маршалла, который был госсекретарем США в 1947—1949 годах. Позднее, 3 февраля 1968 года, газета «Вашингтон пост» опубликовала документ, составленный Джорджем Маршаллом, своего рода директиву, где прямо говорилось:
«Основным элементом работы госдепартамента должно стать проведение наступательной активной разведки, не ограниченной в средствах. Это позволит США достичь внешнеполитических целей и исключить возможность провалов».
В обязанности бюро разведки и исследований включили сбор, анализ и распространение политической, экономической и социальной информации для остальных разведслужб, особенно для ЦРУ и, конечно же, для самого госдепартамента. Директор бюро по своему положению причислен к рангу заместителя государственного секретаря.
Откуда же черпает бюро нужную информацию? До шестидесяти процентов сведений, подлежащих затем квалифицированному анализу, выуживается из докладов, справок и отчетов трехсот с лишним американских посольств и зарубежных миссий. Сбор этих данных возложен прежде всего на политические и экономические отделы посольств. В штате самого посла имеются атташе по торговле, финансам, труду, науке, сельскому хозяйству – они отвечают за сбор и подачу сведений из сферы собственной деятельности.
Глава бюро разведки и исследований является представителем госдепартамента в национальном совете по вопросам разведывательной деятельности за рубежом, в других межведомственных организациях, связанных с разведкой, и таким образом при оценке политических, экономических и социальных фактов, собранных всем «комбинатом шпионажа», отражает точку зрения госдепартамента. При бюро существует и группа специальных исследований, которая проводит аналитическую и исследовательскую работу в области политики. Она вырабатывает рекомендации по секретным внешнеполитическим вопросам и контролирует некоторые виды тайных операций.
Информационную продукцию в бюро разведки и исследований выпускают семь исследовательских отделов. Шесть из них закреплены за определенными регионами планеты: Западная Европа, Латинская Америка, Африка, Ближний Восток и Южная Азия, Дальний Восток, СССР и Восточная Европа. Седьмой, функциональный, занимается специальными экономическими вопросами по направлениям человеческой деятельности транспорт Земли, мировая торговля, судоходство, трудовые ресурсы мира и тому подобное. Седьмой отдел занимается также составлением географических карт.
Особое место в бюро разведки и исследований госдепартамента занимает отдел текущей разведывательной информации. Этот отдел непрерывно занимается изучением и оценкой военно-стратегической обстановки в мире, он творчески перерабатывает массу сведений, которая идет от других членов разведывательного сообщества Соединенных Штатов, и аккумулирует их в оперативном центре. Этот оперцентр, созданный в начале 60-х годов, обязан срочно извещать государственного секретаря о возникновении критических ситуаций и предупреждать о назревающих кризисах, представляющих угрозу «жизненным интересам» Америки.
Майкл Джимлин вспомнил слова заместителя директора бюро разведки и исследований госдепартамента Джона Денни. Тот с предельной откровенностью заявил в палате представителей конгресса: «Для определения внешнеполитического курса правительства США должно располагать данными о положении дел не только в странах потенциального противника, но и в дружественных странах»