Страница:
– Если он тебе настолько хороший друг, чтобы выручить твою шею из этой передряги, почему ты раньше о нем не сказала? Я вообще не знал о его существовании до той заварушки, которая у тебя была с охотниками на оборотней.
– Охотниками, – повторила я и покачала головой.
– Что тебе не нравится?
– Убивают оборотней – это охота. Убивают обычных людей – это убийство.
– Ты теперь сочувствуешь монстрам, Анита? – спросил Дольф, и голос его был настолько ровен, что можно было по ошибке счесть его спокойным – а Дольф не был спокоен. Он был взбешен.
– Тебя злит что-то еще, помимо моего счета трупов, – сказала я.
– У тебя шашни с Принцем города. Отсюда ты и добываешь внутреннюю информацию насчет монстров?
Я сделала глубокий вдох и медленный выдох.
– Иногда.
– Ты должна была мне сказать, Анита.
– С каких это пор я должна докладывать в полицию о своей личной жизни?
Он только смотрел, ничего не говоря.
Я опустила глаза и стала рассматривать собственные руки. Потом подняла взгляд, и смотреть в глаза Дольфа оказалось трудно – труднее, чем мне бы хотелось.
– Что ты хочешь от меня услышать, Дольф? Да, меня тоже смущает, что один из моих кавалеров – монстр.
– Так брось его.
– Поверь мне, Дольф, будь это так легко, я бы это сделала.
– Как я могу тебе доверять твою работу, Анита? Ты же спишь с врагом.
– Почему все считают, что я с ним сплю? Неужели никто на свете, кроме меня, не может с кем-то встречаться, не ложась в постель?
– Извини за допущение. Но сама понимаешь, что такое допущение сделают многие.
– Знаю.
Открылась дверь – это вернулся Грили. Его глаза отметили снятые наручники, кофе на столе.
– Ведете светскую беседу?
– Как прошло заявление для прессы? – спросил Дольф.
Грили пожал плечами:
– Я им сказал, что миз Блейк сейчас допрашивают об обстоятельствах происшествия. Сказал, что вампиры здесь не замешаны. Не уверен, что они это съели. Продолжают добиваться разговора с Истребительницей. Это так они называют подружку Принца города.
Тут я вздрогнула. Как бы ни была успешна моя карьера, а в прессе я окажусь миссис Жан-Клод. Он куда фотогеничнее меня.
Дольф встал и сказал:
– Я забираю Аниту.
Грили ответил ему тяжелым взглядом:
– Я так не думаю.
Дольф поставил кофе на стол, встал и подошел вплотную к детективу. Голос он понизил, слышен был только хриплый шепот.
Грили покачал головой – “нет”.
Еще шепот. Грили посмотрел, на меня злобно.
– Ладно, но она вернется в участок еще до утра, иначе это вам припекут задницу, сержант.
– Она вернется, – сказал Дольф.
Риццо смотрел на нас во все глаза.
– Вы ее отсюда увозите – и не в участок?
Даже я услышала обвинение в этом голосе.
– Таково мое решение, Риццо, – прорычал Грили. – Тебе ясно?
Каким-то образом Дольф взял верх в сравнении рангов, и Грили это не нравилось. Если Риццо хочет подставиться, чтобы на нем сорвали злость, – флаг ему в руки.
Риццо слинял обратно к стене, но восторга не выразил.
– Ясно.
– Уводите ее, – сказал Грили. – Попробуйте черным ходом. Но не знаю, как вы уйдете от камер.
– Прорвемся, – ответил Дольф. – Пошли, Анита.
Я поставила чашку на стол.
– В чем дело, Дольф?
– Хочу, чтобы ты взглянула на одно тело.
– Подозреваемая в убийстве используется в расследовании другого дела? А начальство не будет писать кипятком?
– Я согласовал, – сказал Дольф.
Я посмотрела на него большими глазами:
– Как?
– Лучше тебе не знать.
Я глядела на него, он на меня, и я первой отвела глаза. Почти всегда, когда мне говорят, что мне лучше не знать, я понимаю это совсем наоборот. То есть что мне лучше знать. Но есть горстка людей, которым я в этом вопросе верю. Дольф один из них.
– Ладно, поехали, – сказала я.
Дольф позволил мне смыть с руки засохшую кровь, и мы поехали.
18
19
– Охотниками, – повторила я и покачала головой.
– Что тебе не нравится?
– Убивают оборотней – это охота. Убивают обычных людей – это убийство.
– Ты теперь сочувствуешь монстрам, Анита? – спросил Дольф, и голос его был настолько ровен, что можно было по ошибке счесть его спокойным – а Дольф не был спокоен. Он был взбешен.
– Тебя злит что-то еще, помимо моего счета трупов, – сказала я.
– У тебя шашни с Принцем города. Отсюда ты и добываешь внутреннюю информацию насчет монстров?
Я сделала глубокий вдох и медленный выдох.
– Иногда.
– Ты должна была мне сказать, Анита.
– С каких это пор я должна докладывать в полицию о своей личной жизни?
Он только смотрел, ничего не говоря.
Я опустила глаза и стала рассматривать собственные руки. Потом подняла взгляд, и смотреть в глаза Дольфа оказалось трудно – труднее, чем мне бы хотелось.
– Что ты хочешь от меня услышать, Дольф? Да, меня тоже смущает, что один из моих кавалеров – монстр.
– Так брось его.
– Поверь мне, Дольф, будь это так легко, я бы это сделала.
– Как я могу тебе доверять твою работу, Анита? Ты же спишь с врагом.
– Почему все считают, что я с ним сплю? Неужели никто на свете, кроме меня, не может с кем-то встречаться, не ложась в постель?
– Извини за допущение. Но сама понимаешь, что такое допущение сделают многие.
– Знаю.
Открылась дверь – это вернулся Грили. Его глаза отметили снятые наручники, кофе на столе.
– Ведете светскую беседу?
– Как прошло заявление для прессы? – спросил Дольф.
Грили пожал плечами:
– Я им сказал, что миз Блейк сейчас допрашивают об обстоятельствах происшествия. Сказал, что вампиры здесь не замешаны. Не уверен, что они это съели. Продолжают добиваться разговора с Истребительницей. Это так они называют подружку Принца города.
Тут я вздрогнула. Как бы ни была успешна моя карьера, а в прессе я окажусь миссис Жан-Клод. Он куда фотогеничнее меня.
Дольф встал и сказал:
– Я забираю Аниту.
Грили ответил ему тяжелым взглядом:
– Я так не думаю.
Дольф поставил кофе на стол, встал и подошел вплотную к детективу. Голос он понизил, слышен был только хриплый шепот.
Грили покачал головой – “нет”.
Еще шепот. Грили посмотрел, на меня злобно.
– Ладно, но она вернется в участок еще до утра, иначе это вам припекут задницу, сержант.
– Она вернется, – сказал Дольф.
Риццо смотрел на нас во все глаза.
– Вы ее отсюда увозите – и не в участок?
Даже я услышала обвинение в этом голосе.
– Таково мое решение, Риццо, – прорычал Грили. – Тебе ясно?
Каким-то образом Дольф взял верх в сравнении рангов, и Грили это не нравилось. Если Риццо хочет подставиться, чтобы на нем сорвали злость, – флаг ему в руки.
Риццо слинял обратно к стене, но восторга не выразил.
– Ясно.
– Уводите ее, – сказал Грили. – Попробуйте черным ходом. Но не знаю, как вы уйдете от камер.
– Прорвемся, – ответил Дольф. – Пошли, Анита.
Я поставила чашку на стол.
– В чем дело, Дольф?
– Хочу, чтобы ты взглянула на одно тело.
– Подозреваемая в убийстве используется в расследовании другого дела? А начальство не будет писать кипятком?
– Я согласовал, – сказал Дольф.
Я посмотрела на него большими глазами:
– Как?
– Лучше тебе не знать.
Я глядела на него, он на меня, и я первой отвела глаза. Почти всегда, когда мне говорят, что мне лучше не знать, я понимаю это совсем наоборот. То есть что мне лучше знать. Но есть горстка людей, которым я в этом вопросе верю. Дольф один из них.
– Ладно, поехали, – сказала я.
Дольф позволил мне смыть с руки засохшую кровь, и мы поехали.
18
Я не склонна к пустой болтовне, но по сравнению с Дольфом у меня просто недержание речи. Мы ехали в тишине по шоссе № 270, только шины шуршали по дороге да гудел двигатель. Либо Дольф отключил радио, либо сейчас никто в Сент-Луисе не совершал преступлений. Я бы поставила на первое. Одно из преимуществ работы детектива спецподразделения – нет необходимости все время слушать радио, потому что большинство вызовов тебя не касается. Если Дольф кому-то будет нужен, его всегда можно найти по пейджеру.
Я попыталась держаться, чтобы Дольф заговорил первым, но через пятнадцать минут сдалась.
– Куда мы едем?
– Клив-Кер.
У меня брови поехали вверх.
– Слишком шикарное место для противоестественного убийства.
– Ага.
Я ждала продолжения. Его не было.
– Ладно, спасибо, что просветил меня, Дольф.
Он мельком глянул на меня и снова стал смотреть на дорогу.
– Через несколько минут будем на месте, Анита.
– Терпение никогда не было моей сильной стороной, Дольф.
У него задергались губы. Потом он улыбнулся. И наконец расхохотался – коротко, резко.
– Да уж!
– Рада, что смогла поднять настроение, – сказала я.
– С тобой всегда хорошо посмеяться, Анита, когда ты никого не убиваешь.
Что сказать на это, я не знала. Слишком уж это было близко к правде, пожалуй. В салоне снова наступило молчание, и я не стада пытаться его нарушать. На этот раз оно было не напряженное, дружеское, чуть пронизанное смехом. Дольф больше на меня не злился – можно выдержать недолгое молчание.
Клив-Кер был старым районом, но не выглядел таковым. Его возраст выдавали только большие дома и обширные участки. При некоторых особняках были круговые подъездные дорожки и флигели для слуг. Некоторые новые дома, вползшие туда там и сям, иногда больших дворов не имели, зато отличались разнообразием: были тут и бассейны, и сады камней. Никакой штампованной архитектуры.
Олив – одна из моих любимых улиц. Мне нравится эта смесь бензоколонок, пончиковых, ювелирных магазинов, мерседесовских-дилерских контор, музыкальных и видеомагазинов “Блокбастер”. Клив-Кер в отличие от других шикарных районов не ведет войны с бедняками. В этой части города объединяются и деньги, и торговля, где можно купить и дорогие антикварные вещи, и повозить детишек по “Мики-Д”.
Дольф свернул на дорогу, зажатую между двумя бензоколонками. Она так резко уходила вниз, что мне захотелось нажать на тормоз. У Дольфа такого желания не возникло, и машина поскакала вниз по холму. Ладно, он полицейский, квитанцию за превышение скорости ему вряд ли выпишут. Мы, пролетели мимо новых домов у дороги: настоящий дорогой пригород. Дома все еще были разнообразны, но участки несколько съежились, и понятно было, что ни в одном из них никогда не было флигеля для слуг. Дорога пошла чуть вверх, потом выровнялась. Сигнал поворота Дольф нажал, еще пока мы были во впадине. Со вкусом сделанная табличка сообщала: “Кантрисайд-Хиллз”.
В узких улочках скопились полицейские машины, мигалки разрывали ночь. Полицейские в форме сдерживали кучку людей, одетых в накинутые на пижамы легкие пальто или просто в халаты. Выходя из машины, я заметила дрогнувшую на той стороне улицы занавеску в окне. Действительно, зачем вылезать наружу, когда можно с удобством смотреть из дома?
Дольф провел меня мимо полицейского кордона, мимо трепещущей желтой ленты, огораживающей место происшествия. Находившийся в центре внимания дом был одноэтажный и огорожен кирпичной стеной той же высоты, образующей закрытый двор. Даже железные кованые ворота при въезде – средиземноморский стиль. Если не считать двора, то дом был похож на типичное пригородное домовладение. Каменная дорожка, квадратные клумбы с каменной оградой, розы. Сад был залит светом, и каждый лист, каждый лепесток давал свою тень. Кто-то очень перебрал с наземными светильниками.
– Здесь даже фонарь не нужен, – сказала я.
Дольф покосился на меня:
– Ты здесь никогда не бывала?
Я встретила его взгляд, но не смогла понять.
– Нет, не бывала. А должна была?
Дольф, не отвечая, открыл дверь в дом. Он пошел впереди, я – за ним. Он гордится тем, что не давит на своих сотрудников, давая им возможность посмотреть, непредвзято оценить обстановку и прийти к собственным выводам. Но даже для него такое поведение было таинственно, и мне это не нравилось.
Гостиная была узкой, но длинной, и в торце стоял телевизор с видеомагнитофоном. Копов было столько, что некуда было ногу поставить. Место убийства всегда привлекает внимания больше, чем нужно. Честно говоря, я боюсь, что из-за этой толкотни теряется больше улик и следов, чем все эти люди могут найти. Убийство может сделать копу карьеру, может из носящего форму сделать его детективом в штатском. Найди главную улику, главный след, блесни в критический момент – и тебя заметят. И дело даже не только в этом. Убийство – последнее оскорбление, последнее, что ты можешь сделать другому человеку. И копы это чувствуют лучше всех прочих.
Полицейские раздались перед Дольфом, все глаза покосились на меня. Большинство глаз было мужских, и после первого взгляда меня изучали с головы до ног. Вы знаете, как это бывает. Когда заметишь симпатичное лицо и верхнюю часть, тут же становится интересно, так ли хороши ноги, как все остальное. И в обратную сторону – тоже. Но любой мужчина, который начинает осматривать меня с ног и заканчивает лицом, тут же теряет в моих глазах все ранее набранные очки.
Два коротких коридора отходили от гостиной. Под прямым углом. За открытой дверью были видны устланные ковром ступени, ведущие в подвал. Копы сновали вверх-вниз, как муравьи, волоча кусочки следов и улик в пластиковых пакетах.
Дольф повел меня в коридор, и мы оказались во второй гостиной с камином. Она была поменьше и попроще, но дальняя стена была полностью кирпичная, что придавало комнате уютный, теплый вид. Слева в открытую дверь была видна кухня. Верхняя половина стены открывалась, как окно, и можно было работать в кухне и разговаривать с людьми в гостиной. Такая штука была в доме моего отца.
Следующая комната была явно новой. У стен был свежепокрашенный вид, как у недавно построенных.
Левая стена состояла из стеклянной скользящей двери. Почти весь пол занимала ванна, на ее скользкой поверхности еще держались бусинки воды. Ванну построили раньше, чем покрасили стены, – приоритет есть приоритет.
Коридор еще был не совсем закончен, даже на полу лежал пластик, по которому ходили устанавливавшие ванну рабочие. Была еще одна большая ванная, тоже не совсем законченная, и закрытая дверь в конце коридора. Дверь была резная – новое дерево, светлый дуб. Первая закрытая дверь, которую я в этом доме увидела. Что-то зловещее было в этом.
Если не считать копов, ничего неуместного я не заметила. Симпатичный дом для людей верхушки среднего класса. Семейного типа. Если бы я вошла прямо туда, где бойня, все было бы в порядке, но от этой долгой подготовки в груди сжался ком. Что случилось в этом приятном доме с новой ванной и кирпичным камином? Мне не хотелось знать. Хотелось уйти, пока я еще не видела этого ужаса. За этот год я уже видала столько тел, что на всю жизнь хватит.
Дольф взялся за ручку двери. Я положила руку на его локоть.
– Это не дети?
Он поглядел на меня через плечо. Как правило, он бы не ответил, сказал бы что-нибудь вроде: “Сейчас сама увидишь”. Сегодня он сказал:
– Нет, не дети.
Я глубоко и медленно вздохнула.
– Это хорошо.
Пахло сырой штукатуркой, свежим цементом, а под этим чуялся запах крови. Запах только что пролитой крови, еле заметный, оттуда, из-за двери. Как пахнет кровь? Металлический такой запах, почти искусственный. Он сам по себе даже не очень силен. От него не стошнит – стошнит от того, что его сопровождает. Где-то в древней глубине души мы все знаем, что кровь – это все. Без нее мы умираем. Если забрать у врага достаточно крови, мы заберем у него жизнь. Вот почему кровь играет колоссальную роль почти в любой религии на нашей планете. Это первичная материя, и как бы мы ни цивилизовали наш мир, древняя часть нашей души всегда распознает кровь.
Дольф остановился, держась за ручку двери. Когда он заговорил, он не смотрел на меня.
– Расскажешь, что ты думаешь об этом деле, а потом я тебя отвезу, чтобы ты дала показания. Ты же понимаешь.
– Понимаю, – ответила я.
– Если ты мне наврала, Анита, в чем бы то ни было, скажи об этом сегодня. Два тела за два дня – это много придется объяснять.
– Я тебе не врала, Дольф.
“По крайней мере, не сильно”, – добавила я про себя.
Он кивнул, не оборачиваясь, и открыл дверь. Вошел он первым и повернулся так, чтобы видеть мое лицо.
– Дольф, в чем дело?
– Смотри сама, – ответил он.
Поначалу я видела только светло-серый ковер на полу и бюро с большим зеркалом у правой стены. Остальную обстановку в комнате мне загораживала группа копов. По кивку Дольфа они расступились, а Дольф не отрывал глаз от меня, от моего лица. Никогда я раньше не видела, чтобы он так пристально следил за моей реакцией. Это нервировало.
На полу лежало тело. Мужчина, распятый, приколотый ножами в запястьях и лодыжках. Ножи с черными рукоятками. Он лежал в центре большого красного круга. Круг должен был быть большой, чтобы кровь из тела до него не дотекла и не размыла. Кровь всосалась в ковер огромным пятном. Лицо мужчины было отвернуто в сторону от меня, и я видела только светлые короткие волосы. Грудь была обнажена и так густо покрыта кровью, что казалось, будто он в красной рубахе. Ножи только удерживали его на месте, убили его не они. Смертельной была зияющая дыра внизу груди, сразу под ребрами. Как огромная пещера, куда могли войти сразу две руки.
– У него вынули сердце, – сказала я.
Дольф глядел на меня.
– Ты это увидела от дверей?
– Разве я не права?
– Если хочешь вынуть сердце, зачем подбираться снизу?
– Если тебе надо, чтобы он выжил, тогда приходится ломать ребра и идти трудным путем. Но его хотели убить, а если нужно только сердце, проще его достать из-под ребер.
Я направилась к телу, Дольф шел впереди, наблюдая за моим лицом.
– Дольф, в чем дело?
Он покачал головой:
– Ты мне только расскажи об этом теле, Анита.
Я посмотрела на него пристально:
– Что ты темнишь, Дольф?
– Я не темню.
Это была ложь. Что-то тут было нечисто, но я не стала давить – без толку. Если Дольф не хочет давать информацию, он ее не даст. Точка.
В комнате стояла двуспальная кровать с сиреневыми атласными простынями и количеством подушек большим, чем можно использовать. Она была сильно смята, будто на ней не только спали. И на простынях были темные, почти черные пятна.
– Это кровь?
– Мы так думаем, – ответил Дольф.
– От убийства?
– Когда ты закончишь осмотр, мы запакуем простыни и отправим в лабораторию.
Тонкий намек, что пора делать дело. Я подошла к телу, стараясь не замечать Дольфа. Это было легче, чем может показаться, – тело было в этом спектакле солистом. Чем ближе я подходила, тем больше видела подробностей, и тем меньше мне хотелось видеть. Под кровью была симпатичная грудь, мускулистая, но не гипертрофированная. Волосы очень коротко подстрижены, курчавые и светлые. Что-то было мучительно знакомое в этой голове. Черные кинжалы были обернуты серебряной проволокой. Они были загнаны в тело по рукоятку, ломая кости на своем пути. Красный круг – это определенно была кровь. Внутри него вились нарисованные кровью каббалистические символы. Некоторые я узнала – достаточно, чтобы понять, что имею дело с каким-то видом некромантии. Я знала символы смерти и символы того, что ей противостоит.
Почему-то в круг входить мне не хотелось. Я тщательно стала обходить его по краю, пока не увидела лицо. Прислонившись к стене, я смотрела в широкие глаза Роберта, вампира. Мужа Моники. Будущего папаши.
– Черт возьми, – тихо сказала я.
– Ты его знаешь? – спросил Дольф.
Я кивнула:
– Роберт. Его зовут Роберт.
Символы смерти имеют смысл, если хочешь принести в жертву вампира. Но зачем? И зачем таким образом?
Я шагнула вперед, коснулась круга и остановилась намертво. Будто миллионы насекомых поползли по всему телу. Дыхание перехватило. Я отступила от кровавой линии, и ощущение исчезло. Я его все еще помнила кожей, головой, но сейчас все было в порядке. Сделав глубокий вдох и медленный выдох, я снова шагнула вперед. Это не было как удар о стену – скорее как удар в одеяло, обволакивающее, душащее, кишащее червями одеяло. Я попыталась прейти вперед, через круг, – и не смогла, отшатнулась назад. Если бы за спиной не было стены, я бы упала.
Сейчас же я только сползла по стене, пока не села, подогнув колени. Ноги были в нескольких дюймах от круга – трогать его снова я не хотела.
Дольф прошел через круг, будто его там и не было, и присел рядом со мной, частично оставшись в круге.
– Анита, в чем дело?
Я покачала головой:
– Точно не знаю. Это круг силы, и я не могу через него переступить.
Он глянул на часть своего тела, оставшуюся внутри круга:
– Я же могу?
– Ты не аниматор. Я не колдунья и не слишком знаю официальную магию, но некоторые из этих символов либо символы смерти, либо символы защиты от мертвых. – Я смотрела на Дольфа, а по коже все еще бежали мурашки от попытки перейти круг. – Это заклинание и для удержания мертвых, и для защиты от них, и я не могу его переступить.
– И что это значит, Анита? – спросил Дольф, глядя на меня сверху вниз.
– Это значит, – ответил чей-то женский голос, – что этот круг создала не она.
Я попыталась держаться, чтобы Дольф заговорил первым, но через пятнадцать минут сдалась.
– Куда мы едем?
– Клив-Кер.
У меня брови поехали вверх.
– Слишком шикарное место для противоестественного убийства.
– Ага.
Я ждала продолжения. Его не было.
– Ладно, спасибо, что просветил меня, Дольф.
Он мельком глянул на меня и снова стал смотреть на дорогу.
– Через несколько минут будем на месте, Анита.
– Терпение никогда не было моей сильной стороной, Дольф.
У него задергались губы. Потом он улыбнулся. И наконец расхохотался – коротко, резко.
– Да уж!
– Рада, что смогла поднять настроение, – сказала я.
– С тобой всегда хорошо посмеяться, Анита, когда ты никого не убиваешь.
Что сказать на это, я не знала. Слишком уж это было близко к правде, пожалуй. В салоне снова наступило молчание, и я не стада пытаться его нарушать. На этот раз оно было не напряженное, дружеское, чуть пронизанное смехом. Дольф больше на меня не злился – можно выдержать недолгое молчание.
Клив-Кер был старым районом, но не выглядел таковым. Его возраст выдавали только большие дома и обширные участки. При некоторых особняках были круговые подъездные дорожки и флигели для слуг. Некоторые новые дома, вползшие туда там и сям, иногда больших дворов не имели, зато отличались разнообразием: были тут и бассейны, и сады камней. Никакой штампованной архитектуры.
Олив – одна из моих любимых улиц. Мне нравится эта смесь бензоколонок, пончиковых, ювелирных магазинов, мерседесовских-дилерских контор, музыкальных и видеомагазинов “Блокбастер”. Клив-Кер в отличие от других шикарных районов не ведет войны с бедняками. В этой части города объединяются и деньги, и торговля, где можно купить и дорогие антикварные вещи, и повозить детишек по “Мики-Д”.
Дольф свернул на дорогу, зажатую между двумя бензоколонками. Она так резко уходила вниз, что мне захотелось нажать на тормоз. У Дольфа такого желания не возникло, и машина поскакала вниз по холму. Ладно, он полицейский, квитанцию за превышение скорости ему вряд ли выпишут. Мы, пролетели мимо новых домов у дороги: настоящий дорогой пригород. Дома все еще были разнообразны, но участки несколько съежились, и понятно было, что ни в одном из них никогда не было флигеля для слуг. Дорога пошла чуть вверх, потом выровнялась. Сигнал поворота Дольф нажал, еще пока мы были во впадине. Со вкусом сделанная табличка сообщала: “Кантрисайд-Хиллз”.
В узких улочках скопились полицейские машины, мигалки разрывали ночь. Полицейские в форме сдерживали кучку людей, одетых в накинутые на пижамы легкие пальто или просто в халаты. Выходя из машины, я заметила дрогнувшую на той стороне улицы занавеску в окне. Действительно, зачем вылезать наружу, когда можно с удобством смотреть из дома?
Дольф провел меня мимо полицейского кордона, мимо трепещущей желтой ленты, огораживающей место происшествия. Находившийся в центре внимания дом был одноэтажный и огорожен кирпичной стеной той же высоты, образующей закрытый двор. Даже железные кованые ворота при въезде – средиземноморский стиль. Если не считать двора, то дом был похож на типичное пригородное домовладение. Каменная дорожка, квадратные клумбы с каменной оградой, розы. Сад был залит светом, и каждый лист, каждый лепесток давал свою тень. Кто-то очень перебрал с наземными светильниками.
– Здесь даже фонарь не нужен, – сказала я.
Дольф покосился на меня:
– Ты здесь никогда не бывала?
Я встретила его взгляд, но не смогла понять.
– Нет, не бывала. А должна была?
Дольф, не отвечая, открыл дверь в дом. Он пошел впереди, я – за ним. Он гордится тем, что не давит на своих сотрудников, давая им возможность посмотреть, непредвзято оценить обстановку и прийти к собственным выводам. Но даже для него такое поведение было таинственно, и мне это не нравилось.
Гостиная была узкой, но длинной, и в торце стоял телевизор с видеомагнитофоном. Копов было столько, что некуда было ногу поставить. Место убийства всегда привлекает внимания больше, чем нужно. Честно говоря, я боюсь, что из-за этой толкотни теряется больше улик и следов, чем все эти люди могут найти. Убийство может сделать копу карьеру, может из носящего форму сделать его детективом в штатском. Найди главную улику, главный след, блесни в критический момент – и тебя заметят. И дело даже не только в этом. Убийство – последнее оскорбление, последнее, что ты можешь сделать другому человеку. И копы это чувствуют лучше всех прочих.
Полицейские раздались перед Дольфом, все глаза покосились на меня. Большинство глаз было мужских, и после первого взгляда меня изучали с головы до ног. Вы знаете, как это бывает. Когда заметишь симпатичное лицо и верхнюю часть, тут же становится интересно, так ли хороши ноги, как все остальное. И в обратную сторону – тоже. Но любой мужчина, который начинает осматривать меня с ног и заканчивает лицом, тут же теряет в моих глазах все ранее набранные очки.
Два коротких коридора отходили от гостиной. Под прямым углом. За открытой дверью были видны устланные ковром ступени, ведущие в подвал. Копы сновали вверх-вниз, как муравьи, волоча кусочки следов и улик в пластиковых пакетах.
Дольф повел меня в коридор, и мы оказались во второй гостиной с камином. Она была поменьше и попроще, но дальняя стена была полностью кирпичная, что придавало комнате уютный, теплый вид. Слева в открытую дверь была видна кухня. Верхняя половина стены открывалась, как окно, и можно было работать в кухне и разговаривать с людьми в гостиной. Такая штука была в доме моего отца.
Следующая комната была явно новой. У стен был свежепокрашенный вид, как у недавно построенных.
Левая стена состояла из стеклянной скользящей двери. Почти весь пол занимала ванна, на ее скользкой поверхности еще держались бусинки воды. Ванну построили раньше, чем покрасили стены, – приоритет есть приоритет.
Коридор еще был не совсем закончен, даже на полу лежал пластик, по которому ходили устанавливавшие ванну рабочие. Была еще одна большая ванная, тоже не совсем законченная, и закрытая дверь в конце коридора. Дверь была резная – новое дерево, светлый дуб. Первая закрытая дверь, которую я в этом доме увидела. Что-то зловещее было в этом.
Если не считать копов, ничего неуместного я не заметила. Симпатичный дом для людей верхушки среднего класса. Семейного типа. Если бы я вошла прямо туда, где бойня, все было бы в порядке, но от этой долгой подготовки в груди сжался ком. Что случилось в этом приятном доме с новой ванной и кирпичным камином? Мне не хотелось знать. Хотелось уйти, пока я еще не видела этого ужаса. За этот год я уже видала столько тел, что на всю жизнь хватит.
Дольф взялся за ручку двери. Я положила руку на его локоть.
– Это не дети?
Он поглядел на меня через плечо. Как правило, он бы не ответил, сказал бы что-нибудь вроде: “Сейчас сама увидишь”. Сегодня он сказал:
– Нет, не дети.
Я глубоко и медленно вздохнула.
– Это хорошо.
Пахло сырой штукатуркой, свежим цементом, а под этим чуялся запах крови. Запах только что пролитой крови, еле заметный, оттуда, из-за двери. Как пахнет кровь? Металлический такой запах, почти искусственный. Он сам по себе даже не очень силен. От него не стошнит – стошнит от того, что его сопровождает. Где-то в древней глубине души мы все знаем, что кровь – это все. Без нее мы умираем. Если забрать у врага достаточно крови, мы заберем у него жизнь. Вот почему кровь играет колоссальную роль почти в любой религии на нашей планете. Это первичная материя, и как бы мы ни цивилизовали наш мир, древняя часть нашей души всегда распознает кровь.
Дольф остановился, держась за ручку двери. Когда он заговорил, он не смотрел на меня.
– Расскажешь, что ты думаешь об этом деле, а потом я тебя отвезу, чтобы ты дала показания. Ты же понимаешь.
– Понимаю, – ответила я.
– Если ты мне наврала, Анита, в чем бы то ни было, скажи об этом сегодня. Два тела за два дня – это много придется объяснять.
– Я тебе не врала, Дольф.
“По крайней мере, не сильно”, – добавила я про себя.
Он кивнул, не оборачиваясь, и открыл дверь. Вошел он первым и повернулся так, чтобы видеть мое лицо.
– Дольф, в чем дело?
– Смотри сама, – ответил он.
Поначалу я видела только светло-серый ковер на полу и бюро с большим зеркалом у правой стены. Остальную обстановку в комнате мне загораживала группа копов. По кивку Дольфа они расступились, а Дольф не отрывал глаз от меня, от моего лица. Никогда я раньше не видела, чтобы он так пристально следил за моей реакцией. Это нервировало.
На полу лежало тело. Мужчина, распятый, приколотый ножами в запястьях и лодыжках. Ножи с черными рукоятками. Он лежал в центре большого красного круга. Круг должен был быть большой, чтобы кровь из тела до него не дотекла и не размыла. Кровь всосалась в ковер огромным пятном. Лицо мужчины было отвернуто в сторону от меня, и я видела только светлые короткие волосы. Грудь была обнажена и так густо покрыта кровью, что казалось, будто он в красной рубахе. Ножи только удерживали его на месте, убили его не они. Смертельной была зияющая дыра внизу груди, сразу под ребрами. Как огромная пещера, куда могли войти сразу две руки.
– У него вынули сердце, – сказала я.
Дольф глядел на меня.
– Ты это увидела от дверей?
– Разве я не права?
– Если хочешь вынуть сердце, зачем подбираться снизу?
– Если тебе надо, чтобы он выжил, тогда приходится ломать ребра и идти трудным путем. Но его хотели убить, а если нужно только сердце, проще его достать из-под ребер.
Я направилась к телу, Дольф шел впереди, наблюдая за моим лицом.
– Дольф, в чем дело?
Он покачал головой:
– Ты мне только расскажи об этом теле, Анита.
Я посмотрела на него пристально:
– Что ты темнишь, Дольф?
– Я не темню.
Это была ложь. Что-то тут было нечисто, но я не стала давить – без толку. Если Дольф не хочет давать информацию, он ее не даст. Точка.
В комнате стояла двуспальная кровать с сиреневыми атласными простынями и количеством подушек большим, чем можно использовать. Она была сильно смята, будто на ней не только спали. И на простынях были темные, почти черные пятна.
– Это кровь?
– Мы так думаем, – ответил Дольф.
– От убийства?
– Когда ты закончишь осмотр, мы запакуем простыни и отправим в лабораторию.
Тонкий намек, что пора делать дело. Я подошла к телу, стараясь не замечать Дольфа. Это было легче, чем может показаться, – тело было в этом спектакле солистом. Чем ближе я подходила, тем больше видела подробностей, и тем меньше мне хотелось видеть. Под кровью была симпатичная грудь, мускулистая, но не гипертрофированная. Волосы очень коротко подстрижены, курчавые и светлые. Что-то было мучительно знакомое в этой голове. Черные кинжалы были обернуты серебряной проволокой. Они были загнаны в тело по рукоятку, ломая кости на своем пути. Красный круг – это определенно была кровь. Внутри него вились нарисованные кровью каббалистические символы. Некоторые я узнала – достаточно, чтобы понять, что имею дело с каким-то видом некромантии. Я знала символы смерти и символы того, что ей противостоит.
Почему-то в круг входить мне не хотелось. Я тщательно стала обходить его по краю, пока не увидела лицо. Прислонившись к стене, я смотрела в широкие глаза Роберта, вампира. Мужа Моники. Будущего папаши.
– Черт возьми, – тихо сказала я.
– Ты его знаешь? – спросил Дольф.
Я кивнула:
– Роберт. Его зовут Роберт.
Символы смерти имеют смысл, если хочешь принести в жертву вампира. Но зачем? И зачем таким образом?
Я шагнула вперед, коснулась круга и остановилась намертво. Будто миллионы насекомых поползли по всему телу. Дыхание перехватило. Я отступила от кровавой линии, и ощущение исчезло. Я его все еще помнила кожей, головой, но сейчас все было в порядке. Сделав глубокий вдох и медленный выдох, я снова шагнула вперед. Это не было как удар о стену – скорее как удар в одеяло, обволакивающее, душащее, кишащее червями одеяло. Я попыталась прейти вперед, через круг, – и не смогла, отшатнулась назад. Если бы за спиной не было стены, я бы упала.
Сейчас же я только сползла по стене, пока не села, подогнув колени. Ноги были в нескольких дюймах от круга – трогать его снова я не хотела.
Дольф прошел через круг, будто его там и не было, и присел рядом со мной, частично оставшись в круге.
– Анита, в чем дело?
Я покачала головой:
– Точно не знаю. Это круг силы, и я не могу через него переступить.
Он глянул на часть своего тела, оставшуюся внутри круга:
– Я же могу?
– Ты не аниматор. Я не колдунья и не слишком знаю официальную магию, но некоторые из этих символов либо символы смерти, либо символы защиты от мертвых. – Я смотрела на Дольфа, а по коже все еще бежали мурашки от попытки перейти круг. – Это заклинание и для удержания мертвых, и для защиты от них, и я не могу его переступить.
– И что это значит, Анита? – спросил Дольф, глядя на меня сверху вниз.
– Это значит, – ответил чей-то женский голос, – что этот круг создала не она.
19
Женщина стояла прямо в дверях. Она была высокая, стройная, в лиловом костюме с белой рубашкой мужского покроя. Вошла она с такой стремительностью, что я сбросила лет десять с ее возраста. Выглядела она на тридцать, а была двадцати с чем-то лет и наполнена собой. Где-то, может быть, моего возраста, но был в ней некоторый блеск новизны, который у меня давным-давно стерся.
Дольф стоял, протягивая мне руку, чтобы я встала, но я покачала головой.
– Разве что ты меня понесешь. Я еще не могу стоять.
– Анита, это детектив Рейнольдс, – сказал Дольф, и видно было, что его это не очень радует.
Рейнольдс обошла круг, как это сделала я, но лишь для того, чтобы получше меня рассмотреть, и остановилась по другую сторону от Дольфа. Она смотрела на меня, улыбаясь, полная энтузиазма. Я подняла на нее глаза. Кожа у меня все еще дергалась от попытки пересечь круг.
Она наклонилась и шепнула:
– Светишь на всю комнату, лапонька.
– Для того и белье подбирала, – ответила я.
Она этого не ожидала.
Ноги мне никак было не вытянуть, не коснувшись снова круга, значит, чтобы перестать светить, надо было встать. Я протянула руку Дольфу.
– Помоги, только не урони меня туда.
Детектив Рейнольдс взяла меня за вторую руку без просьбы, но мне, честно говоря, помощь была нужна.
Как только она меня коснулась, у меня все волоски встали дыбом. Я выдернула руку и упала бы в круг, если бы Дольф меня не подхватил.
– Что с тобой, Анита? – спросил Дольф.
Я прислонилась к нему и постаралась дышать медленно и ровно.
– Просто в эту минуту мне больше магии не выдержать.
– Принесите ей стул из столовой, – сказал Дольф, ни к кому конкретно не обращаясь, но полисмен в форме тут же вышел – может быть, за стулом.
Пока он ходил, Дольф взял меня на руки. Поскольку стоять я не могла, протестовать было трудно, но ощущение было крайне дурацкое.
– Что это у тебя на спине, Анита? – спросил Дольф.
Я и забыла про нож в наспинных ножнах. От необходимости отвечать меня избавил полисмен, принесший стул.
Дольф опустил меня на сиденье.
– Детектив Рейнольдс пыталась наложить на тебя заклятие?
Я отрицательно помотала головой.
– Кто-нибудь, объясните мне, что тут происходит.
По бледной шее Рейнольдс разлилась нездоровая краснота.
– Я пыталась вроде как прочесть ее ауру.
– Зачем? – спросил Дольф.
– Просто из любопытства. Я читала о некромантах, но никогда ни одного не видела.
Я посмотрела на нее:
– Если захотите еще поэкспериментировать, детектив, сперва спросите.
Она кивнула. Теперь она выглядела моложе и куда как менее уверенно в себе.
– Я прошу прощения...
– Рейнольдс! – сказал Дольф.
– Да, сэр?
– Станьте вон там.
Она посмотрела на нас обоих, кивнула:
– Да, сэр.
Она отошла к остальным копам, стараясь делать вид, что ничего особенного не случилось, но все время на нас оглядывалась.
– С каких пор у вас служит колдунья? – спросила я.
– Рейнольдс – первый детектив с противоестественными способностями. Она сама выбирала себе назначение и захотела в нашу группу.
Мне понравилось, что он сказал “наша группа”.
– Она сказала, что это не я начертила круг. Ты действительно думал, что я вот это сделала? – Я показала на тело.
Он глядел на меня пристально.
– Ты Роберта недолюбливала.
– Если бы я убивала всех, кого недолюбливаю, по Сент-Луису не пройти было бы из-за трупов. А какого еще черта ты меня сюда притащил? Она колдунья и о заклинаниях наверняка знает побольше моего.
Дольф смотрел все тем же взглядом.
– Объясни подробнее.
– Я поднимаю мертвых, но обучения на колдунью не проходила. Почти все, что я делаю, это, – я пожала плечами, – вроде природных способностей. Теоретическую магию я изучала в колледже, но только самые основы, так что, если тебе нужна информация о тщательно и подробно наложенных чарах вроде вот этих, я тебе помочь не могу.
– Если бы Рейнольдс здесь не было, что бы ты предложила?
– Найти колдунью, которая сняла бы эти чары.
Он кивнул.
– Версии, кто и почему? – ткнул он большим пальцем через плечо в сторону трупа.
– Роберта сделал вампиром Жан-Клод. Это очень сильные узы. Думаю, чары наложили, чтобы Жан-Клод не узнал, что происходит.
– Роберт мог предупредить своего Мастера из такого далека?
Я подумала, но ответа не нашла.
– Не знаю. Может быть. Мастера вампиров владеют телепатией в разной степени – кто лучше, кто хуже. Насколько ею владеет Жан-Клод, мне неизвестно.
– На эту декорацию потребовалось время, – сказал Дольф. – Зачем было убивать его именно так?
– Хороший вопрос. – У меня возникла довольно неприятная мысль. – Это странный способ, но это может быть вызов власти Жан-Клода над его территорией.
– Почему?
У Дольфа уже был в руках блокнот и ручка. Почти как в старые добрые времена.
– Роберт принадлежал ему, и вот его убивают. Это может быть своего рода посланием.
Дольф обернулся на тело.
– Но посланием для кого? Может, Роберт просто кому-то насолил и это личные счеты. Если это сообщение для твоего приятеля, почему не убить его в клубе Жан-Клода? Он же там работал?
Я кивнула.
– Кто бы это ни был, такую тонкую и долгую работу он не мог бы выполнить в клубе, где полно других вампиров. Нужно уединение. А чары наложили, чтобы Жан-Клод или какой-нибудь еще вампир не прибежал на выручку.
Я задумалась. Что я знаю о Роберте? Немного. Шестерка у Жан-Клода, любовник, а теперь муж Моники. Будущий папаша. Все, что я о нем знала, было мне известно от других. Его убили в собственной спальне, а я могла выдвинуть лишь одну версию: это послание Жан-Клоду. Я считала его шестеркой только потому, что Жан-Клод так к нему относился. Раз он не Мастер вампиров, то никто его не станет убивать ради него самого. Черт меня побери, я ведь действительно считала Роберта расходным материалом. Ничего себе.
– Ты что-то придумала, – сказал Дольф.
– На самом деле нет. Может, я слишком долго якшаюсь с вампирами и начинаю мыслить, как один из них.
– Объясни.
– Я предположила, что смерть Роберта связана с его Мастером. Первая мысль была, что никто не стал бы убивать Роберта как такового, поскольку он того не стоит. В том смысле, что убийство Роберта не сделает тебя Принцем города, так чего возиться?
Дольф на меня странно глянул:
– Анита, ты начинаешь меня тревожить.
– Тревожить? Я начинаю себя пугать!
И я постаралась посмотреть на картину убийства свежим взглядом, не с точки зрения вампира. Кто взял бы на себя столько хлопот, чтобы убить Роберта? Ни малейшего понятия.
– Если исключить вызов власти Жан-Клода, я придумать не могу, кто и зачем мог бы убить Роберта. Наверное, я слишком мало о нем знаю. Может быть, одна из радикальных групп, “Человек Превыше Всего” или “Люди Против Вампиров”. Но тут нужно серьезное знание магии, а любая из этих групп закидает камнями колдунью так же охотно, как проткнет колом вампира. Для них и тот, и другая – семя дьяволово.
– А почему такая группа выбрала именно этого вампира?
– У него жена беременна, – ответила я.
– Она тоже вампир? – спросил Дольф.
Я покачала головой:
– Нет, человек.
У Дольфа расширились глаза – чуть-чуть. Самое сильное выражение удивления, которое я видала у него за все годы работы. Его, как и почти любого хорошего копа, не так легко поразить.
– Беременна? А отец – этот вампир?
– Да.
Дольф покачал головой.
– Да, тогда он у такой группы стал бы звездой хит-парада. Расскажи мне о размножении вампиров, Анита.
– Сначала я должна позвонить Жан-Клоду.
– Зачем?
– Предупредить. Согласна, это могут быть личные счеты с Робертом, и ты прав. Фанатики из ЧПВ прикончили бы его, не задумываясь, но на всякий случай я хочу предупредить Жан-Клода. – Тут мне стукнула в голову свежая мысль. – Может, потому кто-то хочет и моей смерти.
Дольф стоял, протягивая мне руку, чтобы я встала, но я покачала головой.
– Разве что ты меня понесешь. Я еще не могу стоять.
– Анита, это детектив Рейнольдс, – сказал Дольф, и видно было, что его это не очень радует.
Рейнольдс обошла круг, как это сделала я, но лишь для того, чтобы получше меня рассмотреть, и остановилась по другую сторону от Дольфа. Она смотрела на меня, улыбаясь, полная энтузиазма. Я подняла на нее глаза. Кожа у меня все еще дергалась от попытки пересечь круг.
Она наклонилась и шепнула:
– Светишь на всю комнату, лапонька.
– Для того и белье подбирала, – ответила я.
Она этого не ожидала.
Ноги мне никак было не вытянуть, не коснувшись снова круга, значит, чтобы перестать светить, надо было встать. Я протянула руку Дольфу.
– Помоги, только не урони меня туда.
Детектив Рейнольдс взяла меня за вторую руку без просьбы, но мне, честно говоря, помощь была нужна.
Как только она меня коснулась, у меня все волоски встали дыбом. Я выдернула руку и упала бы в круг, если бы Дольф меня не подхватил.
– Что с тобой, Анита? – спросил Дольф.
Я прислонилась к нему и постаралась дышать медленно и ровно.
– Просто в эту минуту мне больше магии не выдержать.
– Принесите ей стул из столовой, – сказал Дольф, ни к кому конкретно не обращаясь, но полисмен в форме тут же вышел – может быть, за стулом.
Пока он ходил, Дольф взял меня на руки. Поскольку стоять я не могла, протестовать было трудно, но ощущение было крайне дурацкое.
– Что это у тебя на спине, Анита? – спросил Дольф.
Я и забыла про нож в наспинных ножнах. От необходимости отвечать меня избавил полисмен, принесший стул.
Дольф опустил меня на сиденье.
– Детектив Рейнольдс пыталась наложить на тебя заклятие?
Я отрицательно помотала головой.
– Кто-нибудь, объясните мне, что тут происходит.
По бледной шее Рейнольдс разлилась нездоровая краснота.
– Я пыталась вроде как прочесть ее ауру.
– Зачем? – спросил Дольф.
– Просто из любопытства. Я читала о некромантах, но никогда ни одного не видела.
Я посмотрела на нее:
– Если захотите еще поэкспериментировать, детектив, сперва спросите.
Она кивнула. Теперь она выглядела моложе и куда как менее уверенно в себе.
– Я прошу прощения...
– Рейнольдс! – сказал Дольф.
– Да, сэр?
– Станьте вон там.
Она посмотрела на нас обоих, кивнула:
– Да, сэр.
Она отошла к остальным копам, стараясь делать вид, что ничего особенного не случилось, но все время на нас оглядывалась.
– С каких пор у вас служит колдунья? – спросила я.
– Рейнольдс – первый детектив с противоестественными способностями. Она сама выбирала себе назначение и захотела в нашу группу.
Мне понравилось, что он сказал “наша группа”.
– Она сказала, что это не я начертила круг. Ты действительно думал, что я вот это сделала? – Я показала на тело.
Он глядел на меня пристально.
– Ты Роберта недолюбливала.
– Если бы я убивала всех, кого недолюбливаю, по Сент-Луису не пройти было бы из-за трупов. А какого еще черта ты меня сюда притащил? Она колдунья и о заклинаниях наверняка знает побольше моего.
Дольф смотрел все тем же взглядом.
– Объясни подробнее.
– Я поднимаю мертвых, но обучения на колдунью не проходила. Почти все, что я делаю, это, – я пожала плечами, – вроде природных способностей. Теоретическую магию я изучала в колледже, но только самые основы, так что, если тебе нужна информация о тщательно и подробно наложенных чарах вроде вот этих, я тебе помочь не могу.
– Если бы Рейнольдс здесь не было, что бы ты предложила?
– Найти колдунью, которая сняла бы эти чары.
Он кивнул.
– Версии, кто и почему? – ткнул он большим пальцем через плечо в сторону трупа.
– Роберта сделал вампиром Жан-Клод. Это очень сильные узы. Думаю, чары наложили, чтобы Жан-Клод не узнал, что происходит.
– Роберт мог предупредить своего Мастера из такого далека?
Я подумала, но ответа не нашла.
– Не знаю. Может быть. Мастера вампиров владеют телепатией в разной степени – кто лучше, кто хуже. Насколько ею владеет Жан-Клод, мне неизвестно.
– На эту декорацию потребовалось время, – сказал Дольф. – Зачем было убивать его именно так?
– Хороший вопрос. – У меня возникла довольно неприятная мысль. – Это странный способ, но это может быть вызов власти Жан-Клода над его территорией.
– Почему?
У Дольфа уже был в руках блокнот и ручка. Почти как в старые добрые времена.
– Роберт принадлежал ему, и вот его убивают. Это может быть своего рода посланием.
Дольф обернулся на тело.
– Но посланием для кого? Может, Роберт просто кому-то насолил и это личные счеты. Если это сообщение для твоего приятеля, почему не убить его в клубе Жан-Клода? Он же там работал?
Я кивнула.
– Кто бы это ни был, такую тонкую и долгую работу он не мог бы выполнить в клубе, где полно других вампиров. Нужно уединение. А чары наложили, чтобы Жан-Клод или какой-нибудь еще вампир не прибежал на выручку.
Я задумалась. Что я знаю о Роберте? Немного. Шестерка у Жан-Клода, любовник, а теперь муж Моники. Будущий папаша. Все, что я о нем знала, было мне известно от других. Его убили в собственной спальне, а я могла выдвинуть лишь одну версию: это послание Жан-Клоду. Я считала его шестеркой только потому, что Жан-Клод так к нему относился. Раз он не Мастер вампиров, то никто его не станет убивать ради него самого. Черт меня побери, я ведь действительно считала Роберта расходным материалом. Ничего себе.
– Ты что-то придумала, – сказал Дольф.
– На самом деле нет. Может, я слишком долго якшаюсь с вампирами и начинаю мыслить, как один из них.
– Объясни.
– Я предположила, что смерть Роберта связана с его Мастером. Первая мысль была, что никто не стал бы убивать Роберта как такового, поскольку он того не стоит. В том смысле, что убийство Роберта не сделает тебя Принцем города, так чего возиться?
Дольф на меня странно глянул:
– Анита, ты начинаешь меня тревожить.
– Тревожить? Я начинаю себя пугать!
И я постаралась посмотреть на картину убийства свежим взглядом, не с точки зрения вампира. Кто взял бы на себя столько хлопот, чтобы убить Роберта? Ни малейшего понятия.
– Если исключить вызов власти Жан-Клода, я придумать не могу, кто и зачем мог бы убить Роберта. Наверное, я слишком мало о нем знаю. Может быть, одна из радикальных групп, “Человек Превыше Всего” или “Люди Против Вампиров”. Но тут нужно серьезное знание магии, а любая из этих групп закидает камнями колдунью так же охотно, как проткнет колом вампира. Для них и тот, и другая – семя дьяволово.
– А почему такая группа выбрала именно этого вампира?
– У него жена беременна, – ответила я.
– Она тоже вампир? – спросил Дольф.
Я покачала головой:
– Нет, человек.
У Дольфа расширились глаза – чуть-чуть. Самое сильное выражение удивления, которое я видала у него за все годы работы. Его, как и почти любого хорошего копа, не так легко поразить.
– Беременна? А отец – этот вампир?
– Да.
Дольф покачал головой.
– Да, тогда он у такой группы стал бы звездой хит-парада. Расскажи мне о размножении вампиров, Анита.
– Сначала я должна позвонить Жан-Клоду.
– Зачем?
– Предупредить. Согласна, это могут быть личные счеты с Робертом, и ты прав. Фанатики из ЧПВ прикончили бы его, не задумываясь, но на всякий случай я хочу предупредить Жан-Клода. – Тут мне стукнула в голову свежая мысль. – Может, потому кто-то хочет и моей смерти.