Страница:
Я смотрела, как он его разворачивает, я держала его ладонью и чувствовала бархатную гладь невероятно мягкой кожи. Он бережно, с прерывистым смехом высвободился из моих рук.
Когда он был готов, он поднял меня, взяв руками за бедра сзади, прижался ко мне, не входя, терся там, где только что была его рука.
– Пожалуйста, – шепнула я, и он развел мне ноги и медленно вдвинулся, осторожно, будто боялся причинить боль, но боли не было.
Он вошел в меня, как в ножны, и поглядел на меня. Это лицо я запомнила надолго. Из него хлестали эмоции – нежность, триумф, страсть.
– Как долго я этого хотел, ma petite, как долго!
Он медленно, почти что неуверенно вдвигался и выходил, а я смотрела в его лицо, где отражались эти эмоции, слишком сильно отражались, слишком честно. И было в его глазах что-то, похожее на боль, что-то, чего понять мне и близко не было дано.
Движения его бедер были все так же медленны, так же осторожны. Это было приятно, но хотелось большего. Прильнув губами к его губам, я сказала: “Я не стеклянная!” – и прижалась так, что ощутила клыки.
Он встал в воде на колени, прижав меня к краю ванны. Рот его питался мной, и ощутилась короткая резкая боль, рот наполнил медный вкус крови, его рот наполнился тем же вкусом, и он вдвинулся в меня, сильно и быстро. Я смотрела на него в зеркалах, смотрела, как входит в меня и выходит его тело, я обхватила его руками, ногами. Я прижимала его к себе, чувствуя, как бьется его тело внутри моего, чувствуя его жажду.
Кто-то высоко и прерывисто стонал, и это была я, обернувшая его ногами, и мышцы внизу живота судорожно напряглись.
И я прижалась к Жан-Клоду, будто хотела влезть в него и сквозь него. Захватив пригоршню его длинных волос, я смотрела ему в лицо с нескольких дюймов расстояния, смотрела в лицо, а тело его качалось в моем. Эмоций больше не было, лицо почти обмякло от страсти. У меня из уголка рта сочилась кровь, и он ее слизывал, и тело его напрягалось.
Он замедлил ритм качаний, я почуяла это усилие в его руках, в его спине. Он замедлил движения. Каждый раз, когда он вдвигался в меня, я ощущала это будто в середине груди. Будто он неимоверно вырос внутри меня, и тело мое свело на нем судорогой, как руку. Он вскрикнул и сбился с ритма, двинулся в меня сильнее, быстрее, будто хотел расплавить наши тела в тигле, отлив новое и единое тело. Волна наслаждения накатила на меня щекочущим, заливающим тело приливом. Она жгла меня холодным пламенем, а он все еще не закончил. Каждый удар его тела доставал меня до таких глубин, которых он не должен был бы даже коснуться. Как будто его тело могло достать туда, где не может достать его голос, и будто не только его тело входило в меня. На миг весь мир стал сияющей белизной и расплавился. Я впилась пальцами в спину Жан-Клода, и вылетавшие из меня звуки были слишком примитивны, чтобы назвать их воплями. Поняв, что я пустила ему из спины кровь, я вцепилась в собственную руку. Я же не спросила, как он относится к боли.
Я обернулась вокруг него, навесив на него всю массу своего тела. Он поднялся по краю ванны, вынув меня из воды, полез на четвереньках к возвышению возле ванны, держа меня на себе. Здесь он чуть опустился, и я отодвинулась. Он вышел из меня, такой же твердый и готовый, как был вначале.
Я посмотрела на него:
– Ты же не кончил!
– Я не для того так долго ждал, чтобы так быстро все кончилось. – Он опустился будто в упор лежа и лизнул царапину у меня на руке, облизал губы. – Если ты это сделала ради меня, я очень благодарен. Если же ты боялась меня поранить, это не было необходимо. Я против небольшой боли не возражаю.
– Я тоже.
Он сдвинулся в сторону.
– Я заметил, – сказал он, медленно целуя меня, лег рядом, повернулся на спину, и я почти оказалась в ванне.
– Я хочу смотреть, как ты двигаешься, ma petite. Хочу видеть тебя сверху.
Я оседлала его талию и медленно сдвинулась. Под этим углом получалось глубже, как-то острее. Руки Жан-Клода сдвинулись вверх, легли мне на груди. Он лежал подо мной, длинные кудри почти уже высохли, разметались вокруг густой мягкой волной. Это было то, чего я хотела. Видеть его таким, ощущать его внутри себя.
– Двигайся для меня, Анита.
И я стала двигаться. Я поехала на нем, как на лошади, он внутри меня напрягся, я судорожно ахнула. В зеркалах я видела нас, видела, как ходят над ним мои бедра.
– Ma petite, – шепнул он, – посмотри мне в глаза. Пусть между нами будет так, как всегда могло быть.
Я глядела в темно-синие глаза, прекрасные, но все же всего лишь глаза. Я покачала головой:
– Не получается.
– Ты должна впустить меня в свое сознание, как впустила в тело.
Он дернулся внутри меня, и стало трудно думать.
– Я не знаю как.
– Люби меня, Анита, люби меня.
Я смотрела на него и любила его.
– Я люблю тебя.
– Тогда впусти меня в себя, ma petite. Дай мне тебя любить.
Я ощутила это как отдернутую штору. Я ощутила его глаза, и они вдруг стали бездонными, бесконечный океан полночной синевы, который почему-то горел. Я ощущала свое тело, я ощущала Жан-Клода внутри него и ощущала его как шелковую кисть внутри своего сознания.
Оргазм ударил меня неожиданно, открыв Жан-Клоду мое сознание больше, чем я хотела. Меня распахнуло, и я стала тонуть в его глазах. Он подо мной вскрикнул, и я поняла, что все еще чувствую свое тело, свои руки на его груди, влагалище, которым я его охватываю. На миг открыв глаза, я увидела обмякшее лицо Жан-Клода, охваченного полным забытьем.
И я свалилась на него сверху, руки вытянув вдоль его рук, слыша, как его сердце колотится возле моей груди. Так мы лежали, отдыхая, держа друг друга, потом я соскользнула и свернулась возле него в клубок.
– Ты больше не можешь удерживать меня глазами. Даже когда я тебе позволяю, я все равно могу разорвать транс в любой момент.
– Да, ma petite.
– Тебя это беспокоит?
Он взял двумя пальцами мой локон, поигрывая им.
– Скажем так: это меня беспокоит куда меньше, чем несколько часов назад.
Я приподнялась на локте, чтобы заглянуть ему в лицо.
– То есть? Ты хочешь сказать, что, раз я с тобой спала, я уже не опасна?
Он глядел на меня, и я не могла понять выражения его глаз.
– Ты всегда опасна, ma petite. – Он приподнялся, согнувшись в поясе, поднес губы к моему рту в нежном поцелуе, отодвинулся, чтобы говорить дальше, опираясь на руку. – Было время, когда ты могла вырвать мое сердце осиновым колом или пулей. – Он взял мою руку и поднес к губам. – Сейчас ты похитила его этими нежными ручками и ароматом своего тела. – Он лег обратно, притягивая меня к себе. – Насладись своим завоеванием, ma petite.
Я отодвинула лицо, уклоняясь от поцелуя.
– Я тебя не завоевала.
– Как и я тебя, ma petite. – Он погладил меня по спине. – Я начинаю понимать, что ты никогда не будешь завоевана, и это самый сильный афродизиак на свете.
– Постоянный вызов?
– Вечный, – шепнул он.
Я дала ему притянуть себя вниз, в поцелуй, и где-то в глубине души все еще сомневалась, хорошо я поступаю или плохо, но сегодня, именно и только сегодня, мне это было решительно все равно.
40
41
42
Когда он был готов, он поднял меня, взяв руками за бедра сзади, прижался ко мне, не входя, терся там, где только что была его рука.
– Пожалуйста, – шепнула я, и он развел мне ноги и медленно вдвинулся, осторожно, будто боялся причинить боль, но боли не было.
Он вошел в меня, как в ножны, и поглядел на меня. Это лицо я запомнила надолго. Из него хлестали эмоции – нежность, триумф, страсть.
– Как долго я этого хотел, ma petite, как долго!
Он медленно, почти что неуверенно вдвигался и выходил, а я смотрела в его лицо, где отражались эти эмоции, слишком сильно отражались, слишком честно. И было в его глазах что-то, похожее на боль, что-то, чего понять мне и близко не было дано.
Движения его бедер были все так же медленны, так же осторожны. Это было приятно, но хотелось большего. Прильнув губами к его губам, я сказала: “Я не стеклянная!” – и прижалась так, что ощутила клыки.
Он встал в воде на колени, прижав меня к краю ванны. Рот его питался мной, и ощутилась короткая резкая боль, рот наполнил медный вкус крови, его рот наполнился тем же вкусом, и он вдвинулся в меня, сильно и быстро. Я смотрела на него в зеркалах, смотрела, как входит в меня и выходит его тело, я обхватила его руками, ногами. Я прижимала его к себе, чувствуя, как бьется его тело внутри моего, чувствуя его жажду.
Кто-то высоко и прерывисто стонал, и это была я, обернувшая его ногами, и мышцы внизу живота судорожно напряглись.
И я прижалась к Жан-Клоду, будто хотела влезть в него и сквозь него. Захватив пригоршню его длинных волос, я смотрела ему в лицо с нескольких дюймов расстояния, смотрела в лицо, а тело его качалось в моем. Эмоций больше не было, лицо почти обмякло от страсти. У меня из уголка рта сочилась кровь, и он ее слизывал, и тело его напрягалось.
Он замедлил ритм качаний, я почуяла это усилие в его руках, в его спине. Он замедлил движения. Каждый раз, когда он вдвигался в меня, я ощущала это будто в середине груди. Будто он неимоверно вырос внутри меня, и тело мое свело на нем судорогой, как руку. Он вскрикнул и сбился с ритма, двинулся в меня сильнее, быстрее, будто хотел расплавить наши тела в тигле, отлив новое и единое тело. Волна наслаждения накатила на меня щекочущим, заливающим тело приливом. Она жгла меня холодным пламенем, а он все еще не закончил. Каждый удар его тела доставал меня до таких глубин, которых он не должен был бы даже коснуться. Как будто его тело могло достать туда, где не может достать его голос, и будто не только его тело входило в меня. На миг весь мир стал сияющей белизной и расплавился. Я впилась пальцами в спину Жан-Клода, и вылетавшие из меня звуки были слишком примитивны, чтобы назвать их воплями. Поняв, что я пустила ему из спины кровь, я вцепилась в собственную руку. Я же не спросила, как он относится к боли.
Я обернулась вокруг него, навесив на него всю массу своего тела. Он поднялся по краю ванны, вынув меня из воды, полез на четвереньках к возвышению возле ванны, держа меня на себе. Здесь он чуть опустился, и я отодвинулась. Он вышел из меня, такой же твердый и готовый, как был вначале.
Я посмотрела на него:
– Ты же не кончил!
– Я не для того так долго ждал, чтобы так быстро все кончилось. – Он опустился будто в упор лежа и лизнул царапину у меня на руке, облизал губы. – Если ты это сделала ради меня, я очень благодарен. Если же ты боялась меня поранить, это не было необходимо. Я против небольшой боли не возражаю.
– Я тоже.
Он сдвинулся в сторону.
– Я заметил, – сказал он, медленно целуя меня, лег рядом, повернулся на спину, и я почти оказалась в ванне.
– Я хочу смотреть, как ты двигаешься, ma petite. Хочу видеть тебя сверху.
Я оседлала его талию и медленно сдвинулась. Под этим углом получалось глубже, как-то острее. Руки Жан-Клода сдвинулись вверх, легли мне на груди. Он лежал подо мной, длинные кудри почти уже высохли, разметались вокруг густой мягкой волной. Это было то, чего я хотела. Видеть его таким, ощущать его внутри себя.
– Двигайся для меня, Анита.
И я стала двигаться. Я поехала на нем, как на лошади, он внутри меня напрягся, я судорожно ахнула. В зеркалах я видела нас, видела, как ходят над ним мои бедра.
– Ma petite, – шепнул он, – посмотри мне в глаза. Пусть между нами будет так, как всегда могло быть.
Я глядела в темно-синие глаза, прекрасные, но все же всего лишь глаза. Я покачала головой:
– Не получается.
– Ты должна впустить меня в свое сознание, как впустила в тело.
Он дернулся внутри меня, и стало трудно думать.
– Я не знаю как.
– Люби меня, Анита, люби меня.
Я смотрела на него и любила его.
– Я люблю тебя.
– Тогда впусти меня в себя, ma petite. Дай мне тебя любить.
Я ощутила это как отдернутую штору. Я ощутила его глаза, и они вдруг стали бездонными, бесконечный океан полночной синевы, который почему-то горел. Я ощущала свое тело, я ощущала Жан-Клода внутри него и ощущала его как шелковую кисть внутри своего сознания.
Оргазм ударил меня неожиданно, открыв Жан-Клоду мое сознание больше, чем я хотела. Меня распахнуло, и я стала тонуть в его глазах. Он подо мной вскрикнул, и я поняла, что все еще чувствую свое тело, свои руки на его груди, влагалище, которым я его охватываю. На миг открыв глаза, я увидела обмякшее лицо Жан-Клода, охваченного полным забытьем.
И я свалилась на него сверху, руки вытянув вдоль его рук, слыша, как его сердце колотится возле моей груди. Так мы лежали, отдыхая, держа друг друга, потом я соскользнула и свернулась возле него в клубок.
– Ты больше не можешь удерживать меня глазами. Даже когда я тебе позволяю, я все равно могу разорвать транс в любой момент.
– Да, ma petite.
– Тебя это беспокоит?
Он взял двумя пальцами мой локон, поигрывая им.
– Скажем так: это меня беспокоит куда меньше, чем несколько часов назад.
Я приподнялась на локте, чтобы заглянуть ему в лицо.
– То есть? Ты хочешь сказать, что, раз я с тобой спала, я уже не опасна?
Он глядел на меня, и я не могла понять выражения его глаз.
– Ты всегда опасна, ma petite. – Он приподнялся, согнувшись в поясе, поднес губы к моему рту в нежном поцелуе, отодвинулся, чтобы говорить дальше, опираясь на руку. – Было время, когда ты могла вырвать мое сердце осиновым колом или пулей. – Он взял мою руку и поднес к губам. – Сейчас ты похитила его этими нежными ручками и ароматом своего тела. – Он лег обратно, притягивая меня к себе. – Насладись своим завоеванием, ma petite.
Я отодвинула лицо, уклоняясь от поцелуя.
– Я тебя не завоевала.
– Как и я тебя, ma petite. – Он погладил меня по спине. – Я начинаю понимать, что ты никогда не будешь завоевана, и это самый сильный афродизиак на свете.
– Постоянный вызов?
– Вечный, – шепнул он.
Я дала ему притянуть себя вниз, в поцелуй, и где-то в глубине души все еще сомневалась, хорошо я поступаю или плохо, но сегодня, именно и только сегодня, мне это было решительно все равно.
40
Проснулась я на кроваво-красных простынях, голая, одна. Жан-Клод поцеловал меня на прощание и ушел в свой гроб. Я не стала спорить. А то проснусь, а он рядом, холодный и мертвый... Скажем так: я исчерпала лимит сюрпризов от своих кавалеров.
Кавалеров. Так можно назвать того, с кем на танцы ходишь. После этой ночи слово не казалось мне точным. Я лежала, прижимая к груди простыни из шелка-сырца. От них, от моей кожи, пахло одеколоном Жан-Клода, но это было не все: я чувствовала запах его самого. Я прижимала этот запах к себе, купалась в нем. Он сказал, что любит меня, и этой ночью я в какой-то момент ему поверила. При свете дня я уже не была так уверена. Насколько это глупо: наполовину поверить, что вампир меня любит? Далеко не так глупо, как самой наполовину его любить. Но я все еще любила Ричарда. И одна ночь потрясающего секса этого не отменила. Вожделение – да, оно умирает легко, но не любовь. Истинная любовь – такая тварь, которую убить очень непросто. В дверь постучали. Мне пришлось пошарить под двумя красными подушками, пока я нашла “файрстар”. Держа его возле бока, я сказала:
– Войдите!
Вошел человек. Высокий, мускулистый, с обритыми висками и волосами, забранными в конский хвост.
Наставив на него пистолет, я прижала к груди простыни:
– Я вас не знаю.
Глаза у него полезли на лоб, голос дрожал:
– Меня зовут Эрни; я должен был спросить, не принести ли вам завтрак.
– Нет, – сказала я. – И подите прочь.
Он кивнул, не отрывая глаз от пистолета, застрял в дверях, все так же глядя на ствол. У меня возникла догадка.
– Что Жан-Клод велел тебе сделать?
Забавно, сколько народу больше боятся Жан-Клода, чем меня. Я подняла ствол к потолку.
– Он сказал, что я поступаю в ваше распоряжение и должен исполнять все ваши желания. Он сказал, чтобы я объяснил это как можно более понятно.
– Мне понятно. Теперь убирайся.
Он все еще торчал в дверях. Мне надоело.
– Эрни, я сижу голая в кровати, и я тебя не знаю. Выметайся, или я тебя пристрелю из принципа.
Ради театрального эффекта я взяла его на мушку.
Он рванулся прочь, оставив открытую дверь. Потрясающе. Теперь у меня был выбор: идти закрывать дверь голой или завернуться в простыню гигантского размера с двуспальной кровати. Выбираю простыню.
Я сидела на краю кровати, прижимая к груди простыню, полностью открытая сзади и с пистолетом в руке, когда вошел Ричард.
На нем были джинсы, белая футболка, джинсовая куртка и белые теннисные туфли. Волосы спадали вокруг лица потоком золотых и каштановых волн. Удар когтя пришелся ему по лицу, оставив на всей левой щеке грубый красный рубец. Казалось, что рубцу уже неделя. А он мог появиться уже только после моего ухода.
В одной руке у него было мое кожаное пальто, в другой – мой браунинг. Он стоял в дверях и ничего не говорил.
Я сидела на кровати и тоже молчала. Для слов мне не хватало развитости и утонченности. Что можно сказать кавалеру А, когда он застает тебя голой в кровати кавалера Б? Особенно если кавалер А накануне превратился в чудовище и кого-то съел. Уверена, что в учебниках хорошего тона такая ситуация не рассмотрена.
– Ты с ним спала?
Тихий, почти ласковый голос, будто он изо всех сил старался не заорать.
У меня подвело живот. Я не была готова к этому скандалу. Я была вооружена, но гола, и выменяла бы пистолет на одежду не задумываясь.
– Я могла бы сказать, что это все не так, как выглядит, но оно так и есть.
Попытка к юмору не удалась.
Он шагнул в комнату, как врывается буря в окно, и гнев его летел перед ним потрескивающей волной. Меня окатило силой, и я чуть не вскрикнула.
– Перестань на меня течь!
Это его остановило – буквально – на полпути.
– О чем ты говоришь?
– Твоя сила, аура или как там ее, она на меня льется. Прекрати.
– Почему? Разве это неприятно? Пока ты не впала вчера в панику, это ведь было хорошо?
Я сунула “файрстар” под подушку и встала, держа перед собой простыню.
– Да, было хорошо, пока ты не перекинулся прямо на мне. Меня залило прозрачной жижей, липкой.
От воспоминания об этом по коже прошла дрожь, и я отвернулась.
– А потому ты пошла трахаться с Жан-Клодом. Очень логично.
Глядя на него, я почувствовала, как во мне поднимается ответная злость. Если он хочет ссориться, он пришел куда надо. Я подняла руку, покрытую чудесным радужным кровоподтеком. – Это ты сделал, когда отбросил меня прочь.
– Убийств было достаточно. Больше никто не должен был умереть.
– И ты серьезно думаешь, что Райна даст тебе взять верх? Ни за что. Сначала она увидит твою смерть.
Он упрямо покачал головой:
– Я теперь Ульфрик, власть у меня. Райна будет делать то, что я скажу.
– Райной никто не может командовать – достаточно долго. Она тебе уже предлагала трах?
– Да, – ответил он, и от его тона у меня пресеклось дыхание.
– И ты это сделал, когда я ушла?
– Тебе бы это было очень сейчас на руку.
Здесь я не смогла выдержать его взгляда.
– Если ты сделаешь ее лупой, она не будет дальше интриговать. Ей главное – не терять основы своей власти.
Я заставила себя посмотреть ему в глаза.
– Я не хочу Райну, – сказал он, и такой мучительной болью исказилось его лицо, что у меня слезы выступили на глазах. – Я хочу тебя.
– Ты не можешь меня хотеть после этой ночи.
– Для того ты и спала с Жан-Клодом? Ты думала, что это обезопасит тебя от меня?
– Я не думала об этом настолько отчетливо.
Он положил на кровать пальто и пистолет и схватился руками за спинку. Дерево застонало от силы его пальцев, и он отдернул руки, будто не собирался его ломать.
– Ты спала с ним в этой постели. Прямо здесь.
Он прикрыл глаза рукой, будто пытаясь стереть этот образ.
И вскрикнул нечленораздельно.
Я шагнула к нему, вытянув руку, – и остановилась. Чем я могла его утешить? Что сказать? Да ни черта.
Он дернул на себя нижнюю простыню, выдернул, схватил матрац и сорвал его с кровати, схватился за кровать и поднял ее.
– Ричард! – крикнула я.
Кровать была из сплошного старого дуба, а он отшвырнул ее, как игрушку, дернул нижнюю простыню, и шелк порвался с треском лопнувшей кожи. Ричард стоял на коленях, держа в руках рваный шелк, протягивая ко мне руки, и обрывки стекали с них, как кровь.
Он поднялся на ноги, не совсем уверенно, пошатнулся, схватился за кровать и шагнул ко мне. “Файрстар” и браунинг лежали где-то на полу среди красных обрывков шелка и расшвырянных матрацев.
Я попятилась, пока не уперлась в угол, и отступать стало некуда. Я все еще прижимала к себе простыни, будто они могли меня защитить, протянула руку в сторону Ричарда, будто это могло помочь.
– Что ты хочешь от меня, Ричард? Что ты хочешь, чтобы я сказала? Мне очень жаль. Жаль, что я сделала тебе больно. Жаль, что не смогла пережить то, что видела ночью. Мне жаль, жаль, жаль.
Он шел ко мне, ничего не говоря, сжав руки в кулаки. Я поняла, что боюсь Ричарда, что я не знаю, что он сделает, когда дойдет до меня, и что я не вооружена. Наполовину я чувствовала, что заработала по морде хоть один раз, и это я ему должна. Но, видя, что он сделал с кроватью, я не знала, выживу ли я.
Ричард схватился за простыню, смял ее рукой, дернул меня за нее к себе, поднял на цыпочки и поцеловал. Я просто замерла. Удар, крик – этого я ожидала. Но не поцелуя.
Он надавил губами, заставляя меня открыть рот. Ощутив его язык, я отдернула голову.
Ричард положил мне ладонь на затылок, будто силой хотел заставить целоваться с ним. Ярость на его лице ужасала.
– Я стал недостаточно хорош для поцелуев?
– Я видела, как ты ел Маркуса.
Он отпустил меня так резко, что я упала на пол, запутавшись в простыне. Попыталась подняться на колени, но ноги застряли, простыня соскользнула с одной груди. Я попыталась ее натянуть. Наконец-то смутилась.
– Позавчера я мог касаться их и целовать. Сегодня мне даже нельзя их видеть.
– Не надо, Ричард.
Он встал передо мной на четвереньки, и мы оказались глаза в глаза.
– Чего не надо? Не надо психовать, что ты дала вампиру? – Он пополз вперед, придвинулся почти вплотную. – Ты дала трупу, Анита. Как, хорошо это было?
Я смотрела на него, уже не смущаясь, а злясь.
– Да, это было хорошо.
Он дернулся, будто я его ударила. Лицо его сморщилось, глаза лихорадочно забегали по комнате.
– Я люблю тебя, Анита! – Вдруг на меня поднялись полные страдания глаза. – Я люблю тебя.
Я старалась раскрыть глаза пошире, чтобы слезы не потекли по щекам.
– Я знаю, и мне жаль.
Он отвернулся, не встав с колен. Ударил по полу ладонью, заколотил двумя кулаками, пока белый ковер не окрасился кровью.
Я вскочила, наклонилась над ним, боясь дотронуться.
– Ричард, не надо, пожалуйста, не надо! Слезы текли, и я не могла их остановить. Я встала на колени рядом с ним:
– Ричард, ты же себе руки разбиваешь, перестань!
Я схватила его за окровавленные запястья, сжала. Он глядел на меня, и взгляд его был полон человеческой муки.
Я дотронулась до его лица, до шрама от когтя. Он прильнул ко мне, и по его щекам покатились слезы. От его взгляда я замерла неподвижно. Он коснулся губами моих губ, и я не отдернулась, но и не стала целовать в ответ.
Он отодвинулся – настолько, чтобы ясно видеть мое лицо.
– До свидания, Анита. – Он поднялся на ноги. Я столько хотела сказать, но все это не имело бы смысла. Уже ничего нельзя было исправить. Ничем не стереть того, что видела я этой ночью и что при этом почувствовала.
– Ричард, я... Ричард... мне очень жаль...
– Мне тоже. – Он пошел к двери, остановился, взявшись за ручку. – Я всегда буду тебя любить.
Я открыла рот – но не издала ни звука. Ничего я не могла сказать, кроме как “Я люблю тебя, Ричард, и нет слов, чтобы передать, как я сожалею”.
Он открыл дверь и вышел, не оглянувшись. Когда дверь закрылась, я села на пол, закутавшись в шелк простыни. Она пахла одеколоном Жан-Клода, но был в ней теперь и запах Ричарда. Лосьон его лип к ткани, к моим губам.
Как я могла его отпустить? А как я могла его удержать?
Я сидела на полу и ничего не делала, потому что не знала, что мне делать.
Кавалеров. Так можно назвать того, с кем на танцы ходишь. После этой ночи слово не казалось мне точным. Я лежала, прижимая к груди простыни из шелка-сырца. От них, от моей кожи, пахло одеколоном Жан-Клода, но это было не все: я чувствовала запах его самого. Я прижимала этот запах к себе, купалась в нем. Он сказал, что любит меня, и этой ночью я в какой-то момент ему поверила. При свете дня я уже не была так уверена. Насколько это глупо: наполовину поверить, что вампир меня любит? Далеко не так глупо, как самой наполовину его любить. Но я все еще любила Ричарда. И одна ночь потрясающего секса этого не отменила. Вожделение – да, оно умирает легко, но не любовь. Истинная любовь – такая тварь, которую убить очень непросто. В дверь постучали. Мне пришлось пошарить под двумя красными подушками, пока я нашла “файрстар”. Держа его возле бока, я сказала:
– Войдите!
Вошел человек. Высокий, мускулистый, с обритыми висками и волосами, забранными в конский хвост.
Наставив на него пистолет, я прижала к груди простыни:
– Я вас не знаю.
Глаза у него полезли на лоб, голос дрожал:
– Меня зовут Эрни; я должен был спросить, не принести ли вам завтрак.
– Нет, – сказала я. – И подите прочь.
Он кивнул, не отрывая глаз от пистолета, застрял в дверях, все так же глядя на ствол. У меня возникла догадка.
– Что Жан-Клод велел тебе сделать?
Забавно, сколько народу больше боятся Жан-Клода, чем меня. Я подняла ствол к потолку.
– Он сказал, что я поступаю в ваше распоряжение и должен исполнять все ваши желания. Он сказал, чтобы я объяснил это как можно более понятно.
– Мне понятно. Теперь убирайся.
Он все еще торчал в дверях. Мне надоело.
– Эрни, я сижу голая в кровати, и я тебя не знаю. Выметайся, или я тебя пристрелю из принципа.
Ради театрального эффекта я взяла его на мушку.
Он рванулся прочь, оставив открытую дверь. Потрясающе. Теперь у меня был выбор: идти закрывать дверь голой или завернуться в простыню гигантского размера с двуспальной кровати. Выбираю простыню.
Я сидела на краю кровати, прижимая к груди простыню, полностью открытая сзади и с пистолетом в руке, когда вошел Ричард.
На нем были джинсы, белая футболка, джинсовая куртка и белые теннисные туфли. Волосы спадали вокруг лица потоком золотых и каштановых волн. Удар когтя пришелся ему по лицу, оставив на всей левой щеке грубый красный рубец. Казалось, что рубцу уже неделя. А он мог появиться уже только после моего ухода.
В одной руке у него было мое кожаное пальто, в другой – мой браунинг. Он стоял в дверях и ничего не говорил.
Я сидела на кровати и тоже молчала. Для слов мне не хватало развитости и утонченности. Что можно сказать кавалеру А, когда он застает тебя голой в кровати кавалера Б? Особенно если кавалер А накануне превратился в чудовище и кого-то съел. Уверена, что в учебниках хорошего тона такая ситуация не рассмотрена.
– Ты с ним спала?
Тихий, почти ласковый голос, будто он изо всех сил старался не заорать.
У меня подвело живот. Я не была готова к этому скандалу. Я была вооружена, но гола, и выменяла бы пистолет на одежду не задумываясь.
– Я могла бы сказать, что это все не так, как выглядит, но оно так и есть.
Попытка к юмору не удалась.
Он шагнул в комнату, как врывается буря в окно, и гнев его летел перед ним потрескивающей волной. Меня окатило силой, и я чуть не вскрикнула.
– Перестань на меня течь!
Это его остановило – буквально – на полпути.
– О чем ты говоришь?
– Твоя сила, аура или как там ее, она на меня льется. Прекрати.
– Почему? Разве это неприятно? Пока ты не впала вчера в панику, это ведь было хорошо?
Я сунула “файрстар” под подушку и встала, держа перед собой простыню.
– Да, было хорошо, пока ты не перекинулся прямо на мне. Меня залило прозрачной жижей, липкой.
От воспоминания об этом по коже прошла дрожь, и я отвернулась.
– А потому ты пошла трахаться с Жан-Клодом. Очень логично.
Глядя на него, я почувствовала, как во мне поднимается ответная злость. Если он хочет ссориться, он пришел куда надо. Я подняла руку, покрытую чудесным радужным кровоподтеком. – Это ты сделал, когда отбросил меня прочь.
– Убийств было достаточно. Больше никто не должен был умереть.
– И ты серьезно думаешь, что Райна даст тебе взять верх? Ни за что. Сначала она увидит твою смерть.
Он упрямо покачал головой:
– Я теперь Ульфрик, власть у меня. Райна будет делать то, что я скажу.
– Райной никто не может командовать – достаточно долго. Она тебе уже предлагала трах?
– Да, – ответил он, и от его тона у меня пресеклось дыхание.
– И ты это сделал, когда я ушла?
– Тебе бы это было очень сейчас на руку.
Здесь я не смогла выдержать его взгляда.
– Если ты сделаешь ее лупой, она не будет дальше интриговать. Ей главное – не терять основы своей власти.
Я заставила себя посмотреть ему в глаза.
– Я не хочу Райну, – сказал он, и такой мучительной болью исказилось его лицо, что у меня слезы выступили на глазах. – Я хочу тебя.
– Ты не можешь меня хотеть после этой ночи.
– Для того ты и спала с Жан-Клодом? Ты думала, что это обезопасит тебя от меня?
– Я не думала об этом настолько отчетливо.
Он положил на кровать пальто и пистолет и схватился руками за спинку. Дерево застонало от силы его пальцев, и он отдернул руки, будто не собирался его ломать.
– Ты спала с ним в этой постели. Прямо здесь.
Он прикрыл глаза рукой, будто пытаясь стереть этот образ.
И вскрикнул нечленораздельно.
Я шагнула к нему, вытянув руку, – и остановилась. Чем я могла его утешить? Что сказать? Да ни черта.
Он дернул на себя нижнюю простыню, выдернул, схватил матрац и сорвал его с кровати, схватился за кровать и поднял ее.
– Ричард! – крикнула я.
Кровать была из сплошного старого дуба, а он отшвырнул ее, как игрушку, дернул нижнюю простыню, и шелк порвался с треском лопнувшей кожи. Ричард стоял на коленях, держа в руках рваный шелк, протягивая ко мне руки, и обрывки стекали с них, как кровь.
Он поднялся на ноги, не совсем уверенно, пошатнулся, схватился за кровать и шагнул ко мне. “Файрстар” и браунинг лежали где-то на полу среди красных обрывков шелка и расшвырянных матрацев.
Я попятилась, пока не уперлась в угол, и отступать стало некуда. Я все еще прижимала к себе простыни, будто они могли меня защитить, протянула руку в сторону Ричарда, будто это могло помочь.
– Что ты хочешь от меня, Ричард? Что ты хочешь, чтобы я сказала? Мне очень жаль. Жаль, что я сделала тебе больно. Жаль, что не смогла пережить то, что видела ночью. Мне жаль, жаль, жаль.
Он шел ко мне, ничего не говоря, сжав руки в кулаки. Я поняла, что боюсь Ричарда, что я не знаю, что он сделает, когда дойдет до меня, и что я не вооружена. Наполовину я чувствовала, что заработала по морде хоть один раз, и это я ему должна. Но, видя, что он сделал с кроватью, я не знала, выживу ли я.
Ричард схватился за простыню, смял ее рукой, дернул меня за нее к себе, поднял на цыпочки и поцеловал. Я просто замерла. Удар, крик – этого я ожидала. Но не поцелуя.
Он надавил губами, заставляя меня открыть рот. Ощутив его язык, я отдернула голову.
Ричард положил мне ладонь на затылок, будто силой хотел заставить целоваться с ним. Ярость на его лице ужасала.
– Я стал недостаточно хорош для поцелуев?
– Я видела, как ты ел Маркуса.
Он отпустил меня так резко, что я упала на пол, запутавшись в простыне. Попыталась подняться на колени, но ноги застряли, простыня соскользнула с одной груди. Я попыталась ее натянуть. Наконец-то смутилась.
– Позавчера я мог касаться их и целовать. Сегодня мне даже нельзя их видеть.
– Не надо, Ричард.
Он встал передо мной на четвереньки, и мы оказались глаза в глаза.
– Чего не надо? Не надо психовать, что ты дала вампиру? – Он пополз вперед, придвинулся почти вплотную. – Ты дала трупу, Анита. Как, хорошо это было?
Я смотрела на него, уже не смущаясь, а злясь.
– Да, это было хорошо.
Он дернулся, будто я его ударила. Лицо его сморщилось, глаза лихорадочно забегали по комнате.
– Я люблю тебя, Анита! – Вдруг на меня поднялись полные страдания глаза. – Я люблю тебя.
Я старалась раскрыть глаза пошире, чтобы слезы не потекли по щекам.
– Я знаю, и мне жаль.
Он отвернулся, не встав с колен. Ударил по полу ладонью, заколотил двумя кулаками, пока белый ковер не окрасился кровью.
Я вскочила, наклонилась над ним, боясь дотронуться.
– Ричард, не надо, пожалуйста, не надо! Слезы текли, и я не могла их остановить. Я встала на колени рядом с ним:
– Ричард, ты же себе руки разбиваешь, перестань!
Я схватила его за окровавленные запястья, сжала. Он глядел на меня, и взгляд его был полон человеческой муки.
Я дотронулась до его лица, до шрама от когтя. Он прильнул ко мне, и по его щекам покатились слезы. От его взгляда я замерла неподвижно. Он коснулся губами моих губ, и я не отдернулась, но и не стала целовать в ответ.
Он отодвинулся – настолько, чтобы ясно видеть мое лицо.
– До свидания, Анита. – Он поднялся на ноги. Я столько хотела сказать, но все это не имело бы смысла. Уже ничего нельзя было исправить. Ничем не стереть того, что видела я этой ночью и что при этом почувствовала.
– Ричард, я... Ричард... мне очень жаль...
– Мне тоже. – Он пошел к двери, остановился, взявшись за ручку. – Я всегда буду тебя любить.
Я открыла рот – но не издала ни звука. Ничего я не могла сказать, кроме как “Я люблю тебя, Ричард, и нет слов, чтобы передать, как я сожалею”.
Он открыл дверь и вышел, не оглянувшись. Когда дверь закрылась, я села на пол, закутавшись в шелк простыни. Она пахла одеколоном Жан-Клода, но был в ней теперь и запах Ричарда. Лосьон его лип к ткани, к моим губам.
Как я могла его отпустить? А как я могла его удержать?
Я сидела на полу и ничего не делала, потому что не знала, что мне делать.
41
Позвонив на автоответчик Эдуарда, я оставила сообщение. Я не могла оставаться там, где была. Не могла смотреть на разгромленную спальню и видеть страдающие глаза Ричарда. Я должна была уйти. Должна была позвонить Доминику и сказать, что я не приду. Триада силы не будет действовать, если хотя бы двоих из нас не будет на месте. Жан-Клод у себя в гробу, а Ричард исчез со сцены. Непонятно, что дальше будет с нашим маленьким триумвиратом. Я не могла себе представить, что Ричард будет стоять и смотреть, как я лапаю Жан-Клода, если я не буду лапать и его. Я могла его понять.
Странно, но от мысли, что он будет спать с Райной, я по-прежнему зеленела от ненависти. У меня не было права его ревновать, а я ревновала. Только подумать.
Я оделась в черные джинсы, безрукавку и черный блейзер. Сегодня ночью мне работать, а Берт устроит истерику за появление на работе в черном. Он считал, что это создает неверный имидж. И пошел он куда подальше. Черное мне сегодня под настроение.
Браунинг в наплечной кобуре, “файрстар” в боковой, по ножу на каждой руке и нож вдоль спины. К работе готова.
Дам Эдуарду еще десять минут и пойду отсюда. Если где-то там еще прячется убийца, я ему буду почти рада.
В дверь постучали, я вздохнула:
– Кто там?
– Кассандра.
– Заходи.
Она вошла в дверь, увидела разломанную кровать и усмехнулась:
– Слыхивала я про бурный секс, но это даже смешно.
На ней было длинное белое платье почти до лодыжек, завершали туалет белые чулки и белые туфли.
Длинные волосы развевались вдоль спины, вид у нее был приятный и летний.
Я мотнула головой:
– Это сделал Ричард.
Она перестала улыбаться.
– Он узнал, что ты спала с Жан-Клодом?
– Уже все знают? – спросила я.
– Еще не все. – Она вошла в комнату, закрыла дверь, покачала головой. – Он тебе ничего не сделал?
– Он меня не стал бить, если ты это имеешь в виду. Но чувствую я себя очень дерьмово.
Кассандра подошла к кровати, рассматривая. Взялась за край рамы, одной рукой потянула, придерживая другой. Она подняла несколько сотен фунтов металла и дерева, будто вся конструкция ничего не весила, и аккуратно поставила на ковер.
Я подняла бровь:
– Впечатляет.
Она улыбнулась почти застенчиво.
– Одно из сомнительных преимуществ ликантропа – что можно поднять почти все, что хочешь.
– Я понимаю этот соблазн.
– Я так и думала, – сказала она и начала подбирать подушки и разорванные простыни. Я стала ей помогать. – Наверное, надо сначала положить на место матрац, – предложила она.
– Ладно. Тебе помочь?
Она рассмеялась:
– Поднять его я могу, но он очень неудобный.
– Да уж.
Я взялась за край матраца.
Кассандра встала рядом со мной, подняв матрац левой рукой. Какое-то странное выражение прошло по ее лицу.
– Мне очень жаль.
– Я всерьез говорила раньше насчет тебя и Ричарда. Я хочу, чтобы он был счастлив, – сказала я.
– Мне это очень лестно. Ты мне нравишься, Анита, очень нравишься. А лучше бы не нравилась.
Я еще успела недоуменно нахмуриться, когда ее точеный кулачок просвистел размытой полосой из ниоткуда и ударил меня в лицо. Я почувствовала, как падаю назад, на пол, и не успела закрыться от удара затылком. Но больно не было. Когда надо мной сомкнулась чернота, я вообще ни черта не чувствовала.
Странно, но от мысли, что он будет спать с Райной, я по-прежнему зеленела от ненависти. У меня не было права его ревновать, а я ревновала. Только подумать.
Я оделась в черные джинсы, безрукавку и черный блейзер. Сегодня ночью мне работать, а Берт устроит истерику за появление на работе в черном. Он считал, что это создает неверный имидж. И пошел он куда подальше. Черное мне сегодня под настроение.
Браунинг в наплечной кобуре, “файрстар” в боковой, по ножу на каждой руке и нож вдоль спины. К работе готова.
Дам Эдуарду еще десять минут и пойду отсюда. Если где-то там еще прячется убийца, я ему буду почти рада.
В дверь постучали, я вздохнула:
– Кто там?
– Кассандра.
– Заходи.
Она вошла в дверь, увидела разломанную кровать и усмехнулась:
– Слыхивала я про бурный секс, но это даже смешно.
На ней было длинное белое платье почти до лодыжек, завершали туалет белые чулки и белые туфли.
Длинные волосы развевались вдоль спины, вид у нее был приятный и летний.
Я мотнула головой:
– Это сделал Ричард.
Она перестала улыбаться.
– Он узнал, что ты спала с Жан-Клодом?
– Уже все знают? – спросила я.
– Еще не все. – Она вошла в комнату, закрыла дверь, покачала головой. – Он тебе ничего не сделал?
– Он меня не стал бить, если ты это имеешь в виду. Но чувствую я себя очень дерьмово.
Кассандра подошла к кровати, рассматривая. Взялась за край рамы, одной рукой потянула, придерживая другой. Она подняла несколько сотен фунтов металла и дерева, будто вся конструкция ничего не весила, и аккуратно поставила на ковер.
Я подняла бровь:
– Впечатляет.
Она улыбнулась почти застенчиво.
– Одно из сомнительных преимуществ ликантропа – что можно поднять почти все, что хочешь.
– Я понимаю этот соблазн.
– Я так и думала, – сказала она и начала подбирать подушки и разорванные простыни. Я стала ей помогать. – Наверное, надо сначала положить на место матрац, – предложила она.
– Ладно. Тебе помочь?
Она рассмеялась:
– Поднять его я могу, но он очень неудобный.
– Да уж.
Я взялась за край матраца.
Кассандра встала рядом со мной, подняв матрац левой рукой. Какое-то странное выражение прошло по ее лицу.
– Мне очень жаль.
– Я всерьез говорила раньше насчет тебя и Ричарда. Я хочу, чтобы он был счастлив, – сказала я.
– Мне это очень лестно. Ты мне нравишься, Анита, очень нравишься. А лучше бы не нравилась.
Я еще успела недоуменно нахмуриться, когда ее точеный кулачок просвистел размытой полосой из ниоткуда и ударил меня в лицо. Я почувствовала, как падаю назад, на пол, и не успела закрыться от удара затылком. Но больно не было. Когда надо мной сомкнулась чернота, я вообще ни черта не чувствовала.
42
Из темноты я выплывала медленно, будто пробуждаясь от глубокого сна. Что меня разбудило – не знаю, я не помню, как засыпала. Попыталась перевернуться – и не смогла. И вдруг проснулась резко, с широко раскрытыми глазами, с напряженным телом. Меня уже раньше связывали, и это – одно из наименее любимых мной состояний. На несколько мгновений я поддалась животной панике, дергая веревки, связывающие мне лодыжки и запястья. Дергала и тянула, пока не сообразила, что только сильнее завязываю узлы.
Тогда я заставила себя лежать совершенно неподвижно. Сердце стучало в ушах так громко, что ничего больше слышно не было. Руки у меня были связаны над головой и выгнуты под таким острым углом, что напряжение от лопаток доходило до кистей. Даже чуть приподнять голову, чтобы посмотреть на щиколотки, было уже больно. За связанные ноги я была привязана к ногам незнакомой кровати. Опустив голову обратно, я увидела, что руки привязаны к ее изголовью. Веревка была черная и мягкая, и если бы мне надо было угадать, из чего она, я бы назвала плетеный шелк. Такая, как могла бы валяться где-нибудь в чулане у Жан-Клода. На долю секунды мелькнула эта мысль, а потом в комнату вошла явь, и у меня сердце на секунду остановилось.
К ногам кровати подошел Габриэль. Он aue одет в черные кожаные штаны, настолько обтягивающие, что будто обливали его тело, и в черные высокие сапоги до оснований бедер с ремнями наверху. Выше талии он был обнажен, и в левом соске у него блестело серебряное кольцо, в пупке – еще одно. Серебро блестело и в ушах, бросая зайчики, когда он шел к моей кровати. Длинные густые черные волосы упали вперед, обрамляя бурю серых глаз. Он обошел спинку изголовья, скрылся из виду и вновь медленно вернулся в кадр.
Сердце у меня снова начало биться, и билось так сильно, что почти не давало дышать. Браунинг, “файрстар”, кобуру и все прочее у меня забрали. Ножен на руках не было. Напрягая спину, я все еще чувствовала ножны на спине, а закинув голову назад, ощутила рукоять ножа. Надо, наверное, благодарить, что меня не раздели и не нашли его. Судя по тому, как Габриэль кружил вокруг кровати, до этого еще дойдет.
Я попыталась заговорить, не смогла, проглотила слюну и попыталась снова.
– Что это значит?
Мой голос прозвучал на удивление спокойно, даже для меня.
Комнату заполнил женский смех, густой и высокий. Только это, конечно, была не комната. Мы были в сарае, где делали похабные фильмы, и у комнаты было всего три стены. Светильники надо мной еще не горели.
В поле зрения появилась Райна на высоких каблуках цвета крови. На ней было что-то вроде красной кожаной комбинации, оставлявшей открытыми ноги и большую часть бедер.
– Привет, Анита, ты отлично выглядишь. Я медленно вдохнула через нос и так же медленно выдохнула. Сердце стало биться чуть реже.
– Ты до того, как сделать что-нибудь театральное, поговори с Ричардом. Сегодня открылась вакансия лупы. Она озадаченно склонила голову набок:
– О чем ты говоришь?
– Она спала с Жан-Клодом. – Кассандра вышла на край выгородки, спиной к стене. И вид у нее был обычный. Если она и ощущала неудобство, что выдала меня Райне, заметно это не было. И за это я ее больше всего ненавидела.
– А ты не собираешься спать с ними обоими? – спросила Райна.
– Не планировала, – ответила я. Каждый раз, когда я открывала рот, и никто меня не трогал, мне становилось чуть спокойнее. Если Райна это сделала, чтобы убрать меня с дороги, дальше ей идти незачем. Если же это месть за Маркуса, то я крупно влипла.
Райна села на кровать у меня в ногах. Я непроизвольно напряглась: ничего не могла с собой поделать. Она заметила это и засмеялась.
– О, с тобой будет очень весело!
– Можешь быть самкой-альфа, мне эта работа не нужна.
Райна вздохнула, погладила мне ногу, разминая мышцу вверху бедра, почти машинально, как гладят собаку.
– Ричард меня не хочет, Анита. Он считает меня испорченной. Он хочет тебя.
Она стиснула мне бедро так, будто сейчас отрастит когти и вырвет мышцу. Только когда я чуть вскрикнула, она остановилась.
– Чего ты хочешь?
– Твоих мучений, – улыбнулась она. Я повернула голову к Кассандре:
– Зачем ты им помогаешь?
– Я – волк Сабина.
У меня сузились глаза.
– Что ты имеешь в виду?
Райна вползла на кровать, прилегла ко мне, прижалась всем телом, стала водить пальцем по животу. Лениво так, не сосредоточенно. Не хотелось бы мне здесь быть, когда она сосредоточится.
– Кассандра с самого начала была подсадной уткой, не правда ли, дорогая?
Кассандра кивнула, подошла и встала рядом. Ореховые глаза ее были спокойны, слишком спокойны. Что бы она ни чувствовала, это было тщательно скрыто за этим симпатичным лицом. А вопрос в том, есть ли там хоть что-то, что было бы мне полезно?
Тогда я заставила себя лежать совершенно неподвижно. Сердце стучало в ушах так громко, что ничего больше слышно не было. Руки у меня были связаны над головой и выгнуты под таким острым углом, что напряжение от лопаток доходило до кистей. Даже чуть приподнять голову, чтобы посмотреть на щиколотки, было уже больно. За связанные ноги я была привязана к ногам незнакомой кровати. Опустив голову обратно, я увидела, что руки привязаны к ее изголовью. Веревка была черная и мягкая, и если бы мне надо было угадать, из чего она, я бы назвала плетеный шелк. Такая, как могла бы валяться где-нибудь в чулане у Жан-Клода. На долю секунды мелькнула эта мысль, а потом в комнату вошла явь, и у меня сердце на секунду остановилось.
К ногам кровати подошел Габриэль. Он aue одет в черные кожаные штаны, настолько обтягивающие, что будто обливали его тело, и в черные высокие сапоги до оснований бедер с ремнями наверху. Выше талии он был обнажен, и в левом соске у него блестело серебряное кольцо, в пупке – еще одно. Серебро блестело и в ушах, бросая зайчики, когда он шел к моей кровати. Длинные густые черные волосы упали вперед, обрамляя бурю серых глаз. Он обошел спинку изголовья, скрылся из виду и вновь медленно вернулся в кадр.
Сердце у меня снова начало биться, и билось так сильно, что почти не давало дышать. Браунинг, “файрстар”, кобуру и все прочее у меня забрали. Ножен на руках не было. Напрягая спину, я все еще чувствовала ножны на спине, а закинув голову назад, ощутила рукоять ножа. Надо, наверное, благодарить, что меня не раздели и не нашли его. Судя по тому, как Габриэль кружил вокруг кровати, до этого еще дойдет.
Я попыталась заговорить, не смогла, проглотила слюну и попыталась снова.
– Что это значит?
Мой голос прозвучал на удивление спокойно, даже для меня.
Комнату заполнил женский смех, густой и высокий. Только это, конечно, была не комната. Мы были в сарае, где делали похабные фильмы, и у комнаты было всего три стены. Светильники надо мной еще не горели.
В поле зрения появилась Райна на высоких каблуках цвета крови. На ней было что-то вроде красной кожаной комбинации, оставлявшей открытыми ноги и большую часть бедер.
– Привет, Анита, ты отлично выглядишь. Я медленно вдохнула через нос и так же медленно выдохнула. Сердце стало биться чуть реже.
– Ты до того, как сделать что-нибудь театральное, поговори с Ричардом. Сегодня открылась вакансия лупы. Она озадаченно склонила голову набок:
– О чем ты говоришь?
– Она спала с Жан-Клодом. – Кассандра вышла на край выгородки, спиной к стене. И вид у нее был обычный. Если она и ощущала неудобство, что выдала меня Райне, заметно это не было. И за это я ее больше всего ненавидела.
– А ты не собираешься спать с ними обоими? – спросила Райна.
– Не планировала, – ответила я. Каждый раз, когда я открывала рот, и никто меня не трогал, мне становилось чуть спокойнее. Если Райна это сделала, чтобы убрать меня с дороги, дальше ей идти незачем. Если же это месть за Маркуса, то я крупно влипла.
Райна села на кровать у меня в ногах. Я непроизвольно напряглась: ничего не могла с собой поделать. Она заметила это и засмеялась.
– О, с тобой будет очень весело!
– Можешь быть самкой-альфа, мне эта работа не нужна.
Райна вздохнула, погладила мне ногу, разминая мышцу вверху бедра, почти машинально, как гладят собаку.
– Ричард меня не хочет, Анита. Он считает меня испорченной. Он хочет тебя.
Она стиснула мне бедро так, будто сейчас отрастит когти и вырвет мышцу. Только когда я чуть вскрикнула, она остановилась.
– Чего ты хочешь?
– Твоих мучений, – улыбнулась она. Я повернула голову к Кассандре:
– Зачем ты им помогаешь?
– Я – волк Сабина.
У меня сузились глаза.
– Что ты имеешь в виду?
Райна вползла на кровать, прилегла ко мне, прижалась всем телом, стала водить пальцем по животу. Лениво так, не сосредоточенно. Не хотелось бы мне здесь быть, когда она сосредоточится.
– Кассандра с самого начала была подсадной уткой, не правда ли, дорогая?
Кассандра кивнула, подошла и встала рядом. Ореховые глаза ее были спокойны, слишком спокойны. Что бы она ни чувствовала, это было тщательно скрыто за этим симпатичным лицом. А вопрос в том, есть ли там хоть что-то, что было бы мне полезно?