Страница:
Я держала пистолет наготове, но знала, что, если они бросятся, меня уже нет. Их просто слишком много. Они смотрели, как я иду, и упорно отказывались двинуться. Я поняла, что они используют меня для разжигания аппетита, перча свой ужин моим страхом, присаливая погоню касаниями моего человеческого тела.
Миновав последнего мохнатого, я услыхала треск раздираемой плоти и не успела остановиться, когда рефлекторно повернулась. Ричард задрал к небу морду, скользкую от крови, и отбросил кусок мяса, который я постаралась не узнавать.
И я пустилась бежать. Лес, сквозь который я так легко проплыла с помощью Ричарда, превратился в бег с препятствиями. Я бежала, падала, вставала, бежала и наконец вылетела к стоянке. Я сама повела машину, потому что никто, кроме меня, этой ночью не едет домой. Они останутся здесь на пикник при луне.
А Эдуард и Харли смотрели на все это в приборы ночного видения с ближайших холмов. Интересно, как им понравилось.
38
39
Миновав последнего мохнатого, я услыхала треск раздираемой плоти и не успела остановиться, когда рефлекторно повернулась. Ричард задрал к небу морду, скользкую от крови, и отбросил кусок мяса, который я постаралась не узнавать.
И я пустилась бежать. Лес, сквозь который я так легко проплыла с помощью Ричарда, превратился в бег с препятствиями. Я бежала, падала, вставала, бежала и наконец вылетела к стоянке. Я сама повела машину, потому что никто, кроме меня, этой ночью не едет домой. Они останутся здесь на пикник при луне.
А Эдуард и Харли смотрели на все это в приборы ночного видения с ближайших холмов. Интересно, как им понравилось.
38
Эдуард взял с меня обещание провести в Цирке еще одну ночь. Маркус погиб, и денег уже никто не заплатит, но если кто-то взял на себя контракт, он может еще об этом не знать. Это будет просто стыд и позор, если меня убьют после всех трудов, которые мы затратили. Я спустилась по этой проклятой лестнице до самой окованной железом двери и только тут поняла, что ключа у меня нет и никто меня не ждет.
Прозрачная жидкость, хлынувшая из тела Ричарда, засохла липкой и вязкой субстанцией – среднее между кровью и клеем. Надо помыться. Надо переодеться. Надо перестать видеть перед собой пасть Ричарда, отъедающую куски от Маркуса. Чем сильнее я старалась, тем ярче становился этот образ.
Я колотила в дверь, пока руки не потеряли чувствительность, потом стала бить ногами. Никто не открывал.
– Блин! – вырвалось у меня ни про кого и про всех сразу. – Блин!
Это ощущение – его тела на моем. Кости и мышцы переползают, как змеи в мешке. Теплый поток силы, тот миг, когда хотелось пасть на колени и жрать теплое мясо. Если бы я приняла силу целиком? Если бы не отступила? Я бы стала жрать Маркуса? Я бы жрала и радовалась?
Я нечленораздельно вскрикивала, колотя по двери руками, ногами, всем телом. Колени подогнулись, ноющие ладони уперлись в дерево, и я, прислонившись головой к двери, заревела.
– Что случилось, ma petite? – Жан-Клод стоял на ступенях у меня за спиной. – Ричард не погиб; я бы это почувствовал.
Я повернулась, прислонясь спиной к двери, и стерла с лица слезы.
– Нет, не погиб, даже близко не было.
– Тогда в чем же дело?
Он спустился по ступеням, будто в танце, слишком грациозно, чтобы можно было передать словами, – даже после ночи в компании оборотней это было заметно. Рубашка на нем была глубокого и сочного голубого цвета – не настолько темная, чтобы быть синей. Рукава полные, с широкими манжетами, воротник высокий, но мягкий, почти как шарф. Никогда раньше не видела на нем ничего голубого. От этого цвета полночной синевы глаза казались еще синее, еще темнее. Джинсы на нем были черные и облегающие, как вторая кожа, сапоги до колен с раструбами, чуть прихлопывающими при ходьбе.
Он присел возле меня, не касаясь, как будто – почти – боялся это сделать.
– Ваш крест, ma petite.
Я посмотрела на крест. Он не светился – пока что. Схватив крест рукой, я дернула, оборвав цепочку, и отшвырнула его прочь. Он упал у стены, серебряно поблескивая в полутьме.
– Довольны?
Жан-Клод глядел на меня.
– Ричард жив. Маркус мертв. Верно? Я кивнула.
– Тогда отчего же слезы, ma petite? Я никогда не видел, чтобы вы плакали.
– Я не плачу.
Он чуть коснулся моей щеки и отнял руку. На кончике пальца висела слезинка. Жан-Клод поднес ее к губам, чуть лизнул.
– Вкус такой, будто ваше сердце разбито, ma petite. У меня перехватило горло. Слезы не давали дышать. Чем сильнее я старалась, тем обильнее текли слезы. Я обхватила себя руками, и пальцы влипли в густую слизь, покрывшую меня с головы до ног. Руки отдернулись, будто вляпались в какую-то грязь. И я глядела на Жан-Клода, держа руки перед собой.
– Mon Dieu, что случилось? – Он попытался меня обнять, но я оттолкнула его:
– Измажетесь с головы до ног.
Он поглядел на свою руку, измазанную прозрачной тягучей смолой.
– Как это вы оказались так близко к перекидывающемуся вервольфу? – Тут на его лице мелькнула догадка. – Ричард. Вы видели, как он перекинулся.
Я кивнула:
– Он это сделал прямо на мне. И это было... Господи, Господи, Господи!
Жан-Клод притянул меня к себе. Я его оттолкнула.
– Всю одежду измажете.
– Ничего, ничего, ma petite, это ничего. Ничего. Все нормально.
– Нормально? – Я дернулась, потом обмякла у него в руках, он обнял меня, и я вцепилась в шелк его рубашки, как в спасательный круг. Спрятав лицо у него на груди, я зашептала: – Он съел Маркуса. Съел.
– Он вервольф, ma petite. Все вервольфы так делают.
Это было так странно и так ужасно верно, что я засмеялась – резким, почти злым смехом, который тут же перешел в кашель, а кашель – во всхлипы.
Я держалась за Жан-Клода как за последний островок в мире безумия, рыдала, зарывшись в него лицом. Как будто внутри меня что-то сломалось, и сейчас я выплакивала сама себя ему в грудь.
Его голос дошел до меня издалека, будто он что-то говорил уже давно, но я не слышала. Он приговаривал по-французски, шепча мне в волосы, поглаживая по спине, укачивая на руках.
А я лежала в его объятиях. Слез больше не осталось, я была пустой, легкой и онемелой.
Жан-Клод бережно отвел мне волосы со лба и провел губами по коже, как сделал это Ричард сегодня ночью. И даже воспоминание об этом заставило меня снова заплакать. Слишком это было недавно.
– Ma petite, вы можете встать?
– Кажется, да.
Мой голос прозвучал незнакомо для меня самой. Я встала, все еще в круге его рук, прислоняясь к нему, и осторожно от него отодвинулась. Я могла стоять сама. Тряслась слегка, но это лучше, чем ничего.
Темно-голубая рубашка прилипла к его груди, пропитанная слезами и волчьей слизью.
– Теперь ванна нужна нам обоим, – сказала я.
– Это можно устроить.
– Только, пожалуйста, Жан-Клод, без приставаний, пока я не отмоюсь.
– Конечно, ma petite. Я слишком жестоко пошутил, прошу прощения.
Я посмотрела на него пристально. Как-то очень добр был сегодня Жан-Клод. Этот вампир обладал многими качествами, но доброта в их список не входила.
– Если вы что-то задумали, я об этом не хочу знать. Сегодня мне не до темных игр, договорились?
Он улыбнулся и отвесил глубокий размашистый поклон, не отрывая от меня глаз. Так кланяются на татами, когда опасаются, что противник может провести прием, если ты отвернешься.
Я мотнула головой. Что-то он на самом деле задумал. Приятно знать, что не каждый вдруг переменился до неузнаваемости. Одна вещь, на которую всегда можно положиться, – это Жан-Клод. Какая он ни есть заноза, зато он всегда есть. Надежен в каком-то своем, вывернутом смысле. Жан-Клод – надежен? Наверное, я устала сильнее, чем сама думала.
Прозрачная жидкость, хлынувшая из тела Ричарда, засохла липкой и вязкой субстанцией – среднее между кровью и клеем. Надо помыться. Надо переодеться. Надо перестать видеть перед собой пасть Ричарда, отъедающую куски от Маркуса. Чем сильнее я старалась, тем ярче становился этот образ.
Я колотила в дверь, пока руки не потеряли чувствительность, потом стала бить ногами. Никто не открывал.
– Блин! – вырвалось у меня ни про кого и про всех сразу. – Блин!
Это ощущение – его тела на моем. Кости и мышцы переползают, как змеи в мешке. Теплый поток силы, тот миг, когда хотелось пасть на колени и жрать теплое мясо. Если бы я приняла силу целиком? Если бы не отступила? Я бы стала жрать Маркуса? Я бы жрала и радовалась?
Я нечленораздельно вскрикивала, колотя по двери руками, ногами, всем телом. Колени подогнулись, ноющие ладони уперлись в дерево, и я, прислонившись головой к двери, заревела.
– Что случилось, ma petite? – Жан-Клод стоял на ступенях у меня за спиной. – Ричард не погиб; я бы это почувствовал.
Я повернулась, прислонясь спиной к двери, и стерла с лица слезы.
– Нет, не погиб, даже близко не было.
– Тогда в чем же дело?
Он спустился по ступеням, будто в танце, слишком грациозно, чтобы можно было передать словами, – даже после ночи в компании оборотней это было заметно. Рубашка на нем была глубокого и сочного голубого цвета – не настолько темная, чтобы быть синей. Рукава полные, с широкими манжетами, воротник высокий, но мягкий, почти как шарф. Никогда раньше не видела на нем ничего голубого. От этого цвета полночной синевы глаза казались еще синее, еще темнее. Джинсы на нем были черные и облегающие, как вторая кожа, сапоги до колен с раструбами, чуть прихлопывающими при ходьбе.
Он присел возле меня, не касаясь, как будто – почти – боялся это сделать.
– Ваш крест, ma petite.
Я посмотрела на крест. Он не светился – пока что. Схватив крест рукой, я дернула, оборвав цепочку, и отшвырнула его прочь. Он упал у стены, серебряно поблескивая в полутьме.
– Довольны?
Жан-Клод глядел на меня.
– Ричард жив. Маркус мертв. Верно? Я кивнула.
– Тогда отчего же слезы, ma petite? Я никогда не видел, чтобы вы плакали.
– Я не плачу.
Он чуть коснулся моей щеки и отнял руку. На кончике пальца висела слезинка. Жан-Клод поднес ее к губам, чуть лизнул.
– Вкус такой, будто ваше сердце разбито, ma petite. У меня перехватило горло. Слезы не давали дышать. Чем сильнее я старалась, тем обильнее текли слезы. Я обхватила себя руками, и пальцы влипли в густую слизь, покрывшую меня с головы до ног. Руки отдернулись, будто вляпались в какую-то грязь. И я глядела на Жан-Клода, держа руки перед собой.
– Mon Dieu, что случилось? – Он попытался меня обнять, но я оттолкнула его:
– Измажетесь с головы до ног.
Он поглядел на свою руку, измазанную прозрачной тягучей смолой.
– Как это вы оказались так близко к перекидывающемуся вервольфу? – Тут на его лице мелькнула догадка. – Ричард. Вы видели, как он перекинулся.
Я кивнула:
– Он это сделал прямо на мне. И это было... Господи, Господи, Господи!
Жан-Клод притянул меня к себе. Я его оттолкнула.
– Всю одежду измажете.
– Ничего, ничего, ma petite, это ничего. Ничего. Все нормально.
– Нормально? – Я дернулась, потом обмякла у него в руках, он обнял меня, и я вцепилась в шелк его рубашки, как в спасательный круг. Спрятав лицо у него на груди, я зашептала: – Он съел Маркуса. Съел.
– Он вервольф, ma petite. Все вервольфы так делают.
Это было так странно и так ужасно верно, что я засмеялась – резким, почти злым смехом, который тут же перешел в кашель, а кашель – во всхлипы.
Я держалась за Жан-Клода как за последний островок в мире безумия, рыдала, зарывшись в него лицом. Как будто внутри меня что-то сломалось, и сейчас я выплакивала сама себя ему в грудь.
Его голос дошел до меня издалека, будто он что-то говорил уже давно, но я не слышала. Он приговаривал по-французски, шепча мне в волосы, поглаживая по спине, укачивая на руках.
А я лежала в его объятиях. Слез больше не осталось, я была пустой, легкой и онемелой.
Жан-Клод бережно отвел мне волосы со лба и провел губами по коже, как сделал это Ричард сегодня ночью. И даже воспоминание об этом заставило меня снова заплакать. Слишком это было недавно.
– Ma petite, вы можете встать?
– Кажется, да.
Мой голос прозвучал незнакомо для меня самой. Я встала, все еще в круге его рук, прислоняясь к нему, и осторожно от него отодвинулась. Я могла стоять сама. Тряслась слегка, но это лучше, чем ничего.
Темно-голубая рубашка прилипла к его груди, пропитанная слезами и волчьей слизью.
– Теперь ванна нужна нам обоим, – сказала я.
– Это можно устроить.
– Только, пожалуйста, Жан-Клод, без приставаний, пока я не отмоюсь.
– Конечно, ma petite. Я слишком жестоко пошутил, прошу прощения.
Я посмотрела на него пристально. Как-то очень добр был сегодня Жан-Клод. Этот вампир обладал многими качествами, но доброта в их список не входила.
– Если вы что-то задумали, я об этом не хочу знать. Сегодня мне не до темных игр, договорились?
Он улыбнулся и отвесил глубокий размашистый поклон, не отрывая от меня глаз. Так кланяются на татами, когда опасаются, что противник может провести прием, если ты отвернешься.
Я мотнула головой. Что-то он на самом деле задумал. Приятно знать, что не каждый вдруг переменился до неузнаваемости. Одна вещь, на которую всегда можно положиться, – это Жан-Клод. Какая он ни есть заноза, зато он всегда есть. Надежен в каком-то своем, вывернутом смысле. Жан-Клод – надежен? Наверное, я устала сильнее, чем сама думала.
39
Жан-Клод открыл дверь спальни и вошел, пригласив меня изящным жестом. При виде кровати я остановилась. На ней сменили постель. Красные простыни. Багряные полы балдахина над почти черным деревом. С десяток подушек, пронзительно и ярко-алых. И даже после этой ночи все это бросалось в глаза.
– Кажется, мне нравится ваш новый декор.
– Белье надо было сменить. А вы всегда жаловались, что я мало использую цвета. Я глядела на кровать:
– Все, больше не жалуюсь.
– Я сделаю вам ванну. – “И он пошел в ванную, не отпустив ни шутки, ни рискованного замечания. Это почти тревожило.
Тот, кто сменил постель, убрал и кресла, на которых сидели Эдуард и Харли. Я все равно не стала бы садиться на чистые кресла, покрытая той чертовщиной, которая меня обляпала, и потому села на белый ковер, стараясь ни о чем не думать. Не думать – это легче сказать, чем сделать. Мысли гонялись друг за другом, как вервольф, ловящий собственный хвост. От такого сравнения у меня из глотки вырвался смех, перешедший во всхлип или стон, и я зажала рот тыльной стороной ладони. Мне не понравился этот звук. В нем слышались безнадежность, побитость.
Побита я не была, черт побери, но все болело. Если бы то, что я ощущала, было бы на самом деле раной, я бы истекла кровью.
Наконец дверь в ванную открылась, и в клубе влажного и теплого воздуха вышел Жан-Клод. Рубашку он снял, и совершенную грудь портил крестообразный шрам. В одной руке он держал свои сапоги, а в другой – полотенце, алое под цвет простыням.
– Я умылся под краном, пока наполнялась ванна, – сказал Жан-Клод, изящно ступая босыми ногами по белому ковру. – Боюсь, что использовал последнее чистое полотенце. Сейчас я вам принесу другое.
Отняв руку ото рта, я кивнула и смогла все же произнести:
– Спасибо.
Потом я встала раньше, чем он успел предложить мне помощь. Не нужна мне помощь.
Жан-Клод отступил в сторону. Черные волосы тугими локонами рассыпались у него по плечам, завиваясь от влажной жары ванной. Стараясь не смотреть на него, насколько это было в человеческих силах, я вошла в ванную.
Там было тепло и парно, черная мраморная ванна пузырилась пеной. Жан-Клод подал мне лаковый поднос с туалетного столика. Там стояли шампуни, мыло, соли для ванны и что-то похожее на масла.
– Выйдите и дайте мне раздеться.
– Ma petite, чтобы надеть это на вас, понадобилась помощь двоих. Разве вы сможете сами это снять?
Голос его был совершенно безразличным, лицо таким спокойным, а взгляд таким невинным, что я не смогла сдержать улыбку. И вздохнула.
– Если вы развяжете эти две завязки сзади, с остальным я справлюсь. Только без глупостей.
Я подхватила руками лифчик, потому что одна завязка его держала. Насколько я понимала, вторая завязка была главным креплением всего наряда.
Пальцы Жан-Клода коснулись верхней завязки. Я видела его в затуманенном зеркале. Завязка распалась, и кожаная сбруя поддалась с легким вздохом. Жан-Клод перешел ко второй завязке, даже не попытавшись лишний раз провести пальцами по моей коже. Развязав ее, он сделал шаг назад.
– Никаких глупостей, ma petite.
И он вышел из ванной, исчезнув из затуманенного зеркала, как фантом. Когда дверь закрылась, я стала развязывать остальные узлы. Будто счищала с себя корку, сдирая эти покрытые слизью кожаные ремешки.
Поставив поднос на край ванны, я села в воду. Вода была горячая, на самую чуточку больше, чем нужно, и я погрузилась в нее до самого подбородка, но не могла расслабиться. Эта дрянь липла пятнами к моему телу, и ее надо было снять. Я стала скрестись. Мыло пахло гардениями, шампунь – травами. Уж можете поверить: Жан-Клод не станет покупать стандартную дешевку в бакалейной лавке.
Волосы я промыла дважды, погружаясь в воду с головой. Мне удалось оттереть себя дочиста – по крайней мере наружно. Зеркало очистилось от испарины, и в нем отражалась только я. Весь тщательно наложенный грим я смыла, черные густые волосы убрала с лица. На меня глядели огромные, почти черные глаза. Кожа была бледна почти до снежной белизны. У меня был потрясенный, неземной, нереальный вид.
В дверь осторожно постучали:
– Ms petite, можно мне войти?
Я поглядела на воду – пена все еще держалась. Чуть подгребя ее ближе к себе, я ответила:
– Входите!
Пришлось сделать над собой серьезное усилие, чтобы подавить желание погрузиться чуть глубже. Но я села прямо, надеясь на пузыри пены. И вообще не буду я ежиться. Да, я сижу голая в ванне с пеной. И что? Никто тебя не смутит, если ты сама не смутишься.
Жан-Клод вошел, неся два красных махровых полотенца. И закрыл за собой дверь, чуть улыбнувшись:
– Не стоит напускать сюда холод. Я чуть прищурилась, но ответила:
– Да, наверное.
– Куда вам положить полотенца? – спросил он. – Сюда? – Он начал класть их на туалетный столик.
– Там мне их не достать.
– Сюда? – Он положил их на табурет. Жан-Клод по-прежнему был одет только в джинсы, и его бледные ступни четко вырисовывались на черном ковре.
– Тоже далеко.
Он сел на край ванны, положив полотенца на пол. И глядел на меня, будто видел сквозь пену.
– Так достаточно близко?
– Может быть, даже слишком близко.
Он поиграл пальцами с пузырьками у края ванны.
– Вам теперь лучше, ma petite?
– Я же говорила: без приставаний. Вы не запомнили?
– Насколько я запомнил, ma petite, вы сказали “без приставаний, пока я не отмоюсь”. – Он улыбнулся. – Теперь вы отмылись.
Я вздохнула:
– Господи, что за буквоед!
Он водил пальцами по воде, повернувшись так, что стали видны шрамы на спине от плетей. Тонкие и белые, и мне вдруг захотелось их потрогать.
Жан-Клод снова повернулся ко мне лицом, вытер мокрые пальцы о собственную грудь, проведя поблескивающие линии влаги через плоскую гладкость шрама вниз, к животу. Пальцы заиграли на темной линии волос, уходящей в штаны.
Я закрыла глаза и глубоко вздохнула.
– В чем дело, ma petite? – Я почувствовала, что он наклонился ко мне. – У вас начинается обморок?
Я открыла глаза. Он наклонился над ванной всем торсом, опершись правой рукой на дальний край, а левая оказалась около моего плеча. Он настолько глубоко сел над ванной, что чуть коснись я его груди, и он свалится внутрь.
– У меня не начинается обморок, – ответила я. Он склонился надо мной.
– Я так рад это слышать.
И он нежно поцеловал меня, всего лишь касанием губ, но даже от этого движения у меня живот задергался.
Я ахнула и оттолкнула его. Он свалился в ванну и ушел весь под воду, только ноги торчали. Приземлился он на мое голое тело, и я завопила.
Он вынырнул, ловя ртом воздух, длинные черные волосы текли по лицу, по плечам. И был он так поражен, как я никогда еще не видела. Потом сполз с меня – главным образом потому, что я его спихивала, и с трудом поднялся на ноги. По нему текла вода, и он глядел на меня. Я скорчилась у стенки ванны и тоже на него глядела – рассерженная.
Он встряхнул головой и засмеялся, и звук этого смеха отдался под сводами и погладил мою кожу, как ладонь.
– Я уже скоро триста лет как дамский угодник, Анита. Но почему только с вами я так неуклюж?
– Может быть, это знак, – сказала я.
– Да, наверное.
Я смотрела на него снизу вверх. Он стоял по колено в пене, промокший и в прилипших штанах. Любой Другой был бы смешон, а он – нет. Он был красив.
– Как вы можете быть так дьявольски красивы, если я знаю, кто вы такой?
Он опустился на колени прямо в воду. Пена покрыла его до пояса, и казалось, что он гол. Тонкими струйками стекала по его груди вода. Мне хотелось гладить его ладонями. Хотелось слизнуть воду с этой кожи. Подтянув колени к груди, я обхватила их руками, не доверяя самой себе.
Он подвинулся ко мне, и вода заплескалась, закружилась у моего голого тела. Он стоял на коленях и так близко, что джинсы почти касались моих подобранных ног. Это ощущение его тела в воде, так близко, заставило меня ткнуться лицом в собственные колени. Грохот моего сердца не мог меня не выдать. Я знала, что Жан-Клод нюхом чует мое желание.
– Скажите, чтобы я ушел, ma petite, и я уйду.
Я чувствовала, как он склонился надо мной, над моими мокрыми волосами.
И медленно подняла лицо.
Он опирался рукой на край ванны, руки его были по бокам от меня, и грудь оказалась в опасной близости от моего лица. Капельки воды на коже, и я смотрела на них, как он, бывало, смотрел на мою кровь: жажда, которую почти невозможно отвергнуть, побуждение столь полное, что мне не хотелось говорить “нет”.
Я расцепила руки, державшие колени, подалась вперед. И шепнула:
– Не уходи.
Осторожно, будто боясь обжечься, тронула я его руками за талию, но кожа была прохладна под скользкой водой. Прохладна и гладка на ощупь. Я подняла глаза к его лицу и поняла, что на моем отражается что-то, близкое к страху.
А его лицо было прекрасно, но как-то неуверенно, будто он не знал, что делать дальше. Я бы и подумать не могла, что такое будет выражение лица у Жан-Клода, если я буду лежать обнаженной у него на руках.
Не отрывая от него взгляда, я придвинула губы к его животу и лизнула кожу – быстрым опасливым движением.
Он вздохнул, и веки затрепетали, закрываясь, и он почти обмяк. Я прижалась губами, всасывая капли воды с этой кожи. До груди я не доставала и потому встала на колени, держась руками за его тонкий стан.
Дуновение холодного воздуха у моих голых грудей. Они вышли из воды, когда я встала, и вдруг я застыла. Мне отчаянно хотелось видеть его лицо, и я боялась поднять глаза.
Пальцы скользнули по моим плечам, вниз по мокрому телу. Вздрогнув, я глянула вверх – и от выражения его лица у меня захватило дух. Нежность, желание, радость.
– Как ты красива, ma petite. – Он приложил мне палец к губам, чтобы я не возразила. – Как ты красива. В этом я не лгу.
И его пальцы пошли вниз, по подбородку, ладони огладили шею, плечи, вниз по спине, медленно, дразняще. Они остановились у меня на талии – как мои руки лежали на талии Жан-Клода.
– И что дальше? – спросила я, чуть задыхаясь.
– Все, что ты захочешь, ma petite.
Я стала сминать его кожу на талии, ощущая плоть под руками – его плоть. Расставленными пальцами я впивалась ему в кожу, поднимаясь к ребрам.
Он погрузил пальцы в мое тело, медленно оглаживая. Сильные пальцы, прижатые к моей коже, вырвали из меня вздох. Он остановился, чуть не дойдя до грудей, и его касание стало легче пуха, будто и не aueо его. Но даже эта тень прикосновения вызвала в моем теле ответ, и соски надулись и отвердели. Тело мое его хотело. Так хотело, что кожу свербило от этой мысли.
Я прижималась руками к его груди и поняла, что он все еще повторяет мои движения, предоставляя инициативу мне.
Я поглядела в его лицо, в эту красоту, в эти темные глаза. В них не было силы, не было притяжения, но была темная полоса ресниц и густой цвет неба перед тем, как темнота проглатывает мир и все кажется черным, но остается на западе тень синевы, густая и яркая, как чернила. У красоты есть собственная сила магии.
Мои пальцы стали играть с его сосками, и я глядела ему в лицо, и сердце стучало в горле, и дыхание стало чаще.
Его ладони чашами накрыли мои груди, и я ахнула от этого прикосновения. Он чуть ниже спустился в воду, не разрывая прикосновения, нагнулся над грудями и поцеловал их очень бережно. Слизнул с них воду.
Я задрожала так, что пришлось схватиться за его голые плечи, и видны были только длинные черные волосы, склоненные надо мной. Мелькнуло наше отражение в зеркале, его рот, сомкнувшийся на моей груди, клыки, прижатые к коже. Секунду я думала, что сейчас он погрузит их, пустит длинной горячей струйкой кровь, но он отодвинулся, упал в воде на четвереньки, и его лицо оказалось ниже моего.
Теперь в нем не было нерешительности. Глаза были по-прежнему прекрасными, по-прежнему человеческими, но в них было знание, нарастающая темнота. Секс, за неимением лучшего слова, но оно слишком примитивно для определения этого взгляда мужских глаз. Это та тьма, которая есть в каждом из нас, и она выглядывает наружу. Та часть нашей души, что овладевает нами во сне и которую мы отвергаем при свете дня. Он стоял в воде с этим первобытным огнем в глазах, и я подвинулась к нему.
Я стала целовать его короткими легкими поцелуями в губы, высовывая язык, и он открыл губы мне навстречу. Охватив его лицо ладонями, я стала целовать его, исследовать.
Он встал из воды, издав звук, средний между стоном и вскриком. Руки его сомкнулись у меня за спиной, и он опрокинул нас в воду, как акула. Потом мы вынырнули, ловя ртом воздух, и он отодвинулся, привалившись к стенке ванны. Я так часто дышала, что вся тряслась, пульс колотился в горле, в затылке, и я поняла, что слышу не только свое сердце. Это билось сердце Жан-Клода.
Пульс на его шее трепетал, как самостоятельное живое существо, но я не только глазами его видела, я ощущала его как свой. Никогда в жизни я так отчетливо не ощущала путь крови в своем теле, мощные удары сердца, пульсирующее тепло кожи. Это моя жизнь билась у меня внутри. И тело Жан-Клода билось в одном ритме со мной, будто питаясь от моего пульса, моей крови. Я ощущала его жажду, и это не был всего лишь секс, но впервые я поняла, что это и не просто жажда крови. Он хотел меня всю. Он хотел согреть себя в моем теле, как протягивают руки к огню, собрать в себя тепло и жизнь от меня. Я ощущала бездвижье, бездну покоя, которую ничто живое не могло тронуть, как озеро мертвой воды во мраке. И в миг кристальной ясности я ощутила, что для меня это часть того, чем он меня привлекает: мне хотелось сунуть руки в это бездвижье, в смертный покой. Я хотела обнять его, вызвать, завоевать. Заполнить огненным потоком жизни, и в этот миг я знала, что могу так сделать, но для того мне надо будет выпить этой бездвижной темной воды.
– Мои глубочайшие извинения, ma petite, я почти потерял голову. – Он ушел глубже в воду, прислонившись к стенке ванны. – Я пришел сюда не есть, ma petite. Прошу прощения.
Сердцебиение Жан-Клода стало дальше, отодвинулось, у меня тоже сердце стало биться не так часто, и слышала я теперь лишь одно сердце – свое.
Он встал, и вода потекла с него.
– Я пойду, ma petite. – Он вздохнул. – Вы чуть не лишили меня с таким трудом обретенного самоконтроля. Только вы можете со мной такое сделать, только вы.
Я подползла к нему и пустила в свои глаза тьму.
– Не уходи.
Он смотрел на меня и с радостью, и с удивлением, и со страхом, и так, будто не доверяет мне – или не доверяет себе.
Я встала возле него на колени, шаря руками по мокрым джинсам, чуть вцепилась ногтями в ткань над бедрами и поглядела на него. Мое лицо оказалось в опасной близости от мест, которых я никогда раньше не касалась – даже руками. И я не могла не заметить, как он затвердел и напрягся под мокрой облегающей тканью, и неодолимо подмывало прижаться щекой. Я чуть провела рукой, едва касаясь, и это касание исторгло из глотки Жан-Клода тихий стон. Он глядел на меня глазами тонущего.
Я встретила его взгляд:
– Без зубов и крови.
Он медленно кивнул и лишь со второй попытки смог сказать:
– Как желает моя госпожа.
Я прильнула к нему щекой, ощутив большое и твердое. Ощутив напряжение всего его тела. Потерлась лицом, как кошка, и он тихо застонал. Я посмотрела: глаза закрыты, голова откинута назад.
Ухватившись за пояс джинсов, я встала на ноги. Вода стекала по телу, оставляя пузыри.
Руки Жан-Клода охватили меня за талию, но глаза были устремлены ниже. Он встретил мой взгляд и улыбнулся – так, как улыбался всегда. Улыбка, выдававшая порочные мысли, мысли о том, на что можно решиться лишь в темноте. И мне впервые хотелось всего, чего обещала эта улыбка.
– Сними. – Я дернула его за джинсы.
Он осторожно их расстегнул и отделил от тела мокрую ткань. Если под ними и было белье, я его не заметила. Просто джинсы вдруг оказались на ковре, а Жан-Клод – голым.
Как резной алебастр. Каждая мышца, каждый изгиб совершенны. Говорить ему, что он красив, было бы излишним. Завопить, что он классный чувак, – как-то не в масть. Вариант захихикать не рассматривался. И я тихим, полузадушенным голосом смогла сказать лишь те слова, что пришли в голову.
– Ты не обрезан.
– Нет, ma petite. Это создает трудности?
Я сделала то, что хотела сделать с первого мига, как увидела его. Охватила пальцами и чуть сжала. Жан-Клод закрыл глаза, затрепетал, положив руки мне на плечи.
– Никаких трудностей, – сказала я.
И он вдруг притянул меня к себе, наши обнаженные тела сдвинулись. Чувствуя эту твердость животом, я чуть не теряла сознание, и пришлось впиться пальцами ему в спину, чтобы устоять на вдруг ослабевших ногах.
Я целовала его грудь, встала на цыпочки, чтобы целовать плечи, шею. Языком я водила по его коже, ощущая его вкус, аромат, наполняя им себя. Мы поцеловались – почти невинным соприкосновением губ, и я сомкнула руки у него на шее, выгнулась в его объятиях. Он простонал еле слышно.
Потом скользнул вниз по моему телу, сцепив руки у меня за спиной, прижимая меня к себе, и лизнул мне живот быстрым влажным языком. Руки его играли у меня на ягодицах, дразнили меня, а он водил языком взад-вперед там, где кончался живот и начиналось другое. Пальцы его скользнули мне между ног.
Я ахнула:
– Что ты делаешь?
Он поднял глаза, все так же прижимаясь ко мне ртом.
– Угадай с трех раз, ma petite, – шепнул он, положил руки мне на бедра и раздвинул их шире. Его рука пошла внутрь, исследуя меня.
Во рту вдруг пересохло, я облизала губы и сказала хрипло:
– Кажется, ноги меня не выдержат.
Язык Жан-Клода ходил по моему бедру.
– Когда придёт время, ma petite, я удержу тебя.
Он целовал меня, опускаясь ниже, палец его скользнул внутрь. Дыхание вырвалось из меня судорожным вздохом.
Он целовал меня между бедрами, водил языком, губами. От ощущения его пальцев внутри все тело у меня напряглось, я чувствовала начало чего-то огромного, ошеломляющего.
Он встал, не отнимая рук, наклонился и стал целовать меня, долго, медленно, в такт движениям пальцев. Медленно и нежно, вдоль всего тела. Когда пальцы его вошли внутрь, я вскрикнула и задрожала.
Он оставил меня стоять в воде, одну, и дрожать – но не от холода. Я даже не успела подумать, куда он девался, как он появился передо мной с презервативом в руках, будто вытащил его из воздуха. Обертка скользнула по моему телу.
– Кажется, мне нравится ваш новый декор.
– Белье надо было сменить. А вы всегда жаловались, что я мало использую цвета. Я глядела на кровать:
– Все, больше не жалуюсь.
– Я сделаю вам ванну. – “И он пошел в ванную, не отпустив ни шутки, ни рискованного замечания. Это почти тревожило.
Тот, кто сменил постель, убрал и кресла, на которых сидели Эдуард и Харли. Я все равно не стала бы садиться на чистые кресла, покрытая той чертовщиной, которая меня обляпала, и потому села на белый ковер, стараясь ни о чем не думать. Не думать – это легче сказать, чем сделать. Мысли гонялись друг за другом, как вервольф, ловящий собственный хвост. От такого сравнения у меня из глотки вырвался смех, перешедший во всхлип или стон, и я зажала рот тыльной стороной ладони. Мне не понравился этот звук. В нем слышались безнадежность, побитость.
Побита я не была, черт побери, но все болело. Если бы то, что я ощущала, было бы на самом деле раной, я бы истекла кровью.
Наконец дверь в ванную открылась, и в клубе влажного и теплого воздуха вышел Жан-Клод. Рубашку он снял, и совершенную грудь портил крестообразный шрам. В одной руке он держал свои сапоги, а в другой – полотенце, алое под цвет простыням.
– Я умылся под краном, пока наполнялась ванна, – сказал Жан-Клод, изящно ступая босыми ногами по белому ковру. – Боюсь, что использовал последнее чистое полотенце. Сейчас я вам принесу другое.
Отняв руку ото рта, я кивнула и смогла все же произнести:
– Спасибо.
Потом я встала раньше, чем он успел предложить мне помощь. Не нужна мне помощь.
Жан-Клод отступил в сторону. Черные волосы тугими локонами рассыпались у него по плечам, завиваясь от влажной жары ванной. Стараясь не смотреть на него, насколько это было в человеческих силах, я вошла в ванную.
Там было тепло и парно, черная мраморная ванна пузырилась пеной. Жан-Клод подал мне лаковый поднос с туалетного столика. Там стояли шампуни, мыло, соли для ванны и что-то похожее на масла.
– Выйдите и дайте мне раздеться.
– Ma petite, чтобы надеть это на вас, понадобилась помощь двоих. Разве вы сможете сами это снять?
Голос его был совершенно безразличным, лицо таким спокойным, а взгляд таким невинным, что я не смогла сдержать улыбку. И вздохнула.
– Если вы развяжете эти две завязки сзади, с остальным я справлюсь. Только без глупостей.
Я подхватила руками лифчик, потому что одна завязка его держала. Насколько я понимала, вторая завязка была главным креплением всего наряда.
Пальцы Жан-Клода коснулись верхней завязки. Я видела его в затуманенном зеркале. Завязка распалась, и кожаная сбруя поддалась с легким вздохом. Жан-Клод перешел ко второй завязке, даже не попытавшись лишний раз провести пальцами по моей коже. Развязав ее, он сделал шаг назад.
– Никаких глупостей, ma petite.
И он вышел из ванной, исчезнув из затуманенного зеркала, как фантом. Когда дверь закрылась, я стала развязывать остальные узлы. Будто счищала с себя корку, сдирая эти покрытые слизью кожаные ремешки.
Поставив поднос на край ванны, я села в воду. Вода была горячая, на самую чуточку больше, чем нужно, и я погрузилась в нее до самого подбородка, но не могла расслабиться. Эта дрянь липла пятнами к моему телу, и ее надо было снять. Я стала скрестись. Мыло пахло гардениями, шампунь – травами. Уж можете поверить: Жан-Клод не станет покупать стандартную дешевку в бакалейной лавке.
Волосы я промыла дважды, погружаясь в воду с головой. Мне удалось оттереть себя дочиста – по крайней мере наружно. Зеркало очистилось от испарины, и в нем отражалась только я. Весь тщательно наложенный грим я смыла, черные густые волосы убрала с лица. На меня глядели огромные, почти черные глаза. Кожа была бледна почти до снежной белизны. У меня был потрясенный, неземной, нереальный вид.
В дверь осторожно постучали:
– Ms petite, можно мне войти?
Я поглядела на воду – пена все еще держалась. Чуть подгребя ее ближе к себе, я ответила:
– Входите!
Пришлось сделать над собой серьезное усилие, чтобы подавить желание погрузиться чуть глубже. Но я села прямо, надеясь на пузыри пены. И вообще не буду я ежиться. Да, я сижу голая в ванне с пеной. И что? Никто тебя не смутит, если ты сама не смутишься.
Жан-Клод вошел, неся два красных махровых полотенца. И закрыл за собой дверь, чуть улыбнувшись:
– Не стоит напускать сюда холод. Я чуть прищурилась, но ответила:
– Да, наверное.
– Куда вам положить полотенца? – спросил он. – Сюда? – Он начал класть их на туалетный столик.
– Там мне их не достать.
– Сюда? – Он положил их на табурет. Жан-Клод по-прежнему был одет только в джинсы, и его бледные ступни четко вырисовывались на черном ковре.
– Тоже далеко.
Он сел на край ванны, положив полотенца на пол. И глядел на меня, будто видел сквозь пену.
– Так достаточно близко?
– Может быть, даже слишком близко.
Он поиграл пальцами с пузырьками у края ванны.
– Вам теперь лучше, ma petite?
– Я же говорила: без приставаний. Вы не запомнили?
– Насколько я запомнил, ma petite, вы сказали “без приставаний, пока я не отмоюсь”. – Он улыбнулся. – Теперь вы отмылись.
Я вздохнула:
– Господи, что за буквоед!
Он водил пальцами по воде, повернувшись так, что стали видны шрамы на спине от плетей. Тонкие и белые, и мне вдруг захотелось их потрогать.
Жан-Клод снова повернулся ко мне лицом, вытер мокрые пальцы о собственную грудь, проведя поблескивающие линии влаги через плоскую гладкость шрама вниз, к животу. Пальцы заиграли на темной линии волос, уходящей в штаны.
Я закрыла глаза и глубоко вздохнула.
– В чем дело, ma petite? – Я почувствовала, что он наклонился ко мне. – У вас начинается обморок?
Я открыла глаза. Он наклонился над ванной всем торсом, опершись правой рукой на дальний край, а левая оказалась около моего плеча. Он настолько глубоко сел над ванной, что чуть коснись я его груди, и он свалится внутрь.
– У меня не начинается обморок, – ответила я. Он склонился надо мной.
– Я так рад это слышать.
И он нежно поцеловал меня, всего лишь касанием губ, но даже от этого движения у меня живот задергался.
Я ахнула и оттолкнула его. Он свалился в ванну и ушел весь под воду, только ноги торчали. Приземлился он на мое голое тело, и я завопила.
Он вынырнул, ловя ртом воздух, длинные черные волосы текли по лицу, по плечам. И был он так поражен, как я никогда еще не видела. Потом сполз с меня – главным образом потому, что я его спихивала, и с трудом поднялся на ноги. По нему текла вода, и он глядел на меня. Я скорчилась у стенки ванны и тоже на него глядела – рассерженная.
Он встряхнул головой и засмеялся, и звук этого смеха отдался под сводами и погладил мою кожу, как ладонь.
– Я уже скоро триста лет как дамский угодник, Анита. Но почему только с вами я так неуклюж?
– Может быть, это знак, – сказала я.
– Да, наверное.
Я смотрела на него снизу вверх. Он стоял по колено в пене, промокший и в прилипших штанах. Любой Другой был бы смешон, а он – нет. Он был красив.
– Как вы можете быть так дьявольски красивы, если я знаю, кто вы такой?
Он опустился на колени прямо в воду. Пена покрыла его до пояса, и казалось, что он гол. Тонкими струйками стекала по его груди вода. Мне хотелось гладить его ладонями. Хотелось слизнуть воду с этой кожи. Подтянув колени к груди, я обхватила их руками, не доверяя самой себе.
Он подвинулся ко мне, и вода заплескалась, закружилась у моего голого тела. Он стоял на коленях и так близко, что джинсы почти касались моих подобранных ног. Это ощущение его тела в воде, так близко, заставило меня ткнуться лицом в собственные колени. Грохот моего сердца не мог меня не выдать. Я знала, что Жан-Клод нюхом чует мое желание.
– Скажите, чтобы я ушел, ma petite, и я уйду.
Я чувствовала, как он склонился надо мной, над моими мокрыми волосами.
И медленно подняла лицо.
Он опирался рукой на край ванны, руки его были по бокам от меня, и грудь оказалась в опасной близости от моего лица. Капельки воды на коже, и я смотрела на них, как он, бывало, смотрел на мою кровь: жажда, которую почти невозможно отвергнуть, побуждение столь полное, что мне не хотелось говорить “нет”.
Я расцепила руки, державшие колени, подалась вперед. И шепнула:
– Не уходи.
Осторожно, будто боясь обжечься, тронула я его руками за талию, но кожа была прохладна под скользкой водой. Прохладна и гладка на ощупь. Я подняла глаза к его лицу и поняла, что на моем отражается что-то, близкое к страху.
А его лицо было прекрасно, но как-то неуверенно, будто он не знал, что делать дальше. Я бы и подумать не могла, что такое будет выражение лица у Жан-Клода, если я буду лежать обнаженной у него на руках.
Не отрывая от него взгляда, я придвинула губы к его животу и лизнула кожу – быстрым опасливым движением.
Он вздохнул, и веки затрепетали, закрываясь, и он почти обмяк. Я прижалась губами, всасывая капли воды с этой кожи. До груди я не доставала и потому встала на колени, держась руками за его тонкий стан.
Дуновение холодного воздуха у моих голых грудей. Они вышли из воды, когда я встала, и вдруг я застыла. Мне отчаянно хотелось видеть его лицо, и я боялась поднять глаза.
Пальцы скользнули по моим плечам, вниз по мокрому телу. Вздрогнув, я глянула вверх – и от выражения его лица у меня захватило дух. Нежность, желание, радость.
– Как ты красива, ma petite. – Он приложил мне палец к губам, чтобы я не возразила. – Как ты красива. В этом я не лгу.
И его пальцы пошли вниз, по подбородку, ладони огладили шею, плечи, вниз по спине, медленно, дразняще. Они остановились у меня на талии – как мои руки лежали на талии Жан-Клода.
– И что дальше? – спросила я, чуть задыхаясь.
– Все, что ты захочешь, ma petite.
Я стала сминать его кожу на талии, ощущая плоть под руками – его плоть. Расставленными пальцами я впивалась ему в кожу, поднимаясь к ребрам.
Он погрузил пальцы в мое тело, медленно оглаживая. Сильные пальцы, прижатые к моей коже, вырвали из меня вздох. Он остановился, чуть не дойдя до грудей, и его касание стало легче пуха, будто и не aueо его. Но даже эта тень прикосновения вызвала в моем теле ответ, и соски надулись и отвердели. Тело мое его хотело. Так хотело, что кожу свербило от этой мысли.
Я прижималась руками к его груди и поняла, что он все еще повторяет мои движения, предоставляя инициативу мне.
Я поглядела в его лицо, в эту красоту, в эти темные глаза. В них не было силы, не было притяжения, но была темная полоса ресниц и густой цвет неба перед тем, как темнота проглатывает мир и все кажется черным, но остается на западе тень синевы, густая и яркая, как чернила. У красоты есть собственная сила магии.
Мои пальцы стали играть с его сосками, и я глядела ему в лицо, и сердце стучало в горле, и дыхание стало чаще.
Его ладони чашами накрыли мои груди, и я ахнула от этого прикосновения. Он чуть ниже спустился в воду, не разрывая прикосновения, нагнулся над грудями и поцеловал их очень бережно. Слизнул с них воду.
Я задрожала так, что пришлось схватиться за его голые плечи, и видны были только длинные черные волосы, склоненные надо мной. Мелькнуло наше отражение в зеркале, его рот, сомкнувшийся на моей груди, клыки, прижатые к коже. Секунду я думала, что сейчас он погрузит их, пустит длинной горячей струйкой кровь, но он отодвинулся, упал в воде на четвереньки, и его лицо оказалось ниже моего.
Теперь в нем не было нерешительности. Глаза были по-прежнему прекрасными, по-прежнему человеческими, но в них было знание, нарастающая темнота. Секс, за неимением лучшего слова, но оно слишком примитивно для определения этого взгляда мужских глаз. Это та тьма, которая есть в каждом из нас, и она выглядывает наружу. Та часть нашей души, что овладевает нами во сне и которую мы отвергаем при свете дня. Он стоял в воде с этим первобытным огнем в глазах, и я подвинулась к нему.
Я стала целовать его короткими легкими поцелуями в губы, высовывая язык, и он открыл губы мне навстречу. Охватив его лицо ладонями, я стала целовать его, исследовать.
Он встал из воды, издав звук, средний между стоном и вскриком. Руки его сомкнулись у меня за спиной, и он опрокинул нас в воду, как акула. Потом мы вынырнули, ловя ртом воздух, и он отодвинулся, привалившись к стенке ванны. Я так часто дышала, что вся тряслась, пульс колотился в горле, в затылке, и я поняла, что слышу не только свое сердце. Это билось сердце Жан-Клода.
Пульс на его шее трепетал, как самостоятельное живое существо, но я не только глазами его видела, я ощущала его как свой. Никогда в жизни я так отчетливо не ощущала путь крови в своем теле, мощные удары сердца, пульсирующее тепло кожи. Это моя жизнь билась у меня внутри. И тело Жан-Клода билось в одном ритме со мной, будто питаясь от моего пульса, моей крови. Я ощущала его жажду, и это не был всего лишь секс, но впервые я поняла, что это и не просто жажда крови. Он хотел меня всю. Он хотел согреть себя в моем теле, как протягивают руки к огню, собрать в себя тепло и жизнь от меня. Я ощущала бездвижье, бездну покоя, которую ничто живое не могло тронуть, как озеро мертвой воды во мраке. И в миг кристальной ясности я ощутила, что для меня это часть того, чем он меня привлекает: мне хотелось сунуть руки в это бездвижье, в смертный покой. Я хотела обнять его, вызвать, завоевать. Заполнить огненным потоком жизни, и в этот миг я знала, что могу так сделать, но для того мне надо будет выпить этой бездвижной темной воды.
– Мои глубочайшие извинения, ma petite, я почти потерял голову. – Он ушел глубже в воду, прислонившись к стенке ванны. – Я пришел сюда не есть, ma petite. Прошу прощения.
Сердцебиение Жан-Клода стало дальше, отодвинулось, у меня тоже сердце стало биться не так часто, и слышала я теперь лишь одно сердце – свое.
Он встал, и вода потекла с него.
– Я пойду, ma petite. – Он вздохнул. – Вы чуть не лишили меня с таким трудом обретенного самоконтроля. Только вы можете со мной такое сделать, только вы.
Я подползла к нему и пустила в свои глаза тьму.
– Не уходи.
Он смотрел на меня и с радостью, и с удивлением, и со страхом, и так, будто не доверяет мне – или не доверяет себе.
Я встала возле него на колени, шаря руками по мокрым джинсам, чуть вцепилась ногтями в ткань над бедрами и поглядела на него. Мое лицо оказалось в опасной близости от мест, которых я никогда раньше не касалась – даже руками. И я не могла не заметить, как он затвердел и напрягся под мокрой облегающей тканью, и неодолимо подмывало прижаться щекой. Я чуть провела рукой, едва касаясь, и это касание исторгло из глотки Жан-Клода тихий стон. Он глядел на меня глазами тонущего.
Я встретила его взгляд:
– Без зубов и крови.
Он медленно кивнул и лишь со второй попытки смог сказать:
– Как желает моя госпожа.
Я прильнула к нему щекой, ощутив большое и твердое. Ощутив напряжение всего его тела. Потерлась лицом, как кошка, и он тихо застонал. Я посмотрела: глаза закрыты, голова откинута назад.
Ухватившись за пояс джинсов, я встала на ноги. Вода стекала по телу, оставляя пузыри.
Руки Жан-Клода охватили меня за талию, но глаза были устремлены ниже. Он встретил мой взгляд и улыбнулся – так, как улыбался всегда. Улыбка, выдававшая порочные мысли, мысли о том, на что можно решиться лишь в темноте. И мне впервые хотелось всего, чего обещала эта улыбка.
– Сними. – Я дернула его за джинсы.
Он осторожно их расстегнул и отделил от тела мокрую ткань. Если под ними и было белье, я его не заметила. Просто джинсы вдруг оказались на ковре, а Жан-Клод – голым.
Как резной алебастр. Каждая мышца, каждый изгиб совершенны. Говорить ему, что он красив, было бы излишним. Завопить, что он классный чувак, – как-то не в масть. Вариант захихикать не рассматривался. И я тихим, полузадушенным голосом смогла сказать лишь те слова, что пришли в голову.
– Ты не обрезан.
– Нет, ma petite. Это создает трудности?
Я сделала то, что хотела сделать с первого мига, как увидела его. Охватила пальцами и чуть сжала. Жан-Клод закрыл глаза, затрепетал, положив руки мне на плечи.
– Никаких трудностей, – сказала я.
И он вдруг притянул меня к себе, наши обнаженные тела сдвинулись. Чувствуя эту твердость животом, я чуть не теряла сознание, и пришлось впиться пальцами ему в спину, чтобы устоять на вдруг ослабевших ногах.
Я целовала его грудь, встала на цыпочки, чтобы целовать плечи, шею. Языком я водила по его коже, ощущая его вкус, аромат, наполняя им себя. Мы поцеловались – почти невинным соприкосновением губ, и я сомкнула руки у него на шее, выгнулась в его объятиях. Он простонал еле слышно.
Потом скользнул вниз по моему телу, сцепив руки у меня за спиной, прижимая меня к себе, и лизнул мне живот быстрым влажным языком. Руки его играли у меня на ягодицах, дразнили меня, а он водил языком взад-вперед там, где кончался живот и начиналось другое. Пальцы его скользнули мне между ног.
Я ахнула:
– Что ты делаешь?
Он поднял глаза, все так же прижимаясь ко мне ртом.
– Угадай с трех раз, ma petite, – шепнул он, положил руки мне на бедра и раздвинул их шире. Его рука пошла внутрь, исследуя меня.
Во рту вдруг пересохло, я облизала губы и сказала хрипло:
– Кажется, ноги меня не выдержат.
Язык Жан-Клода ходил по моему бедру.
– Когда придёт время, ma petite, я удержу тебя.
Он целовал меня, опускаясь ниже, палец его скользнул внутрь. Дыхание вырвалось из меня судорожным вздохом.
Он целовал меня между бедрами, водил языком, губами. От ощущения его пальцев внутри все тело у меня напряглось, я чувствовала начало чего-то огромного, ошеломляющего.
Он встал, не отнимая рук, наклонился и стал целовать меня, долго, медленно, в такт движениям пальцев. Медленно и нежно, вдоль всего тела. Когда пальцы его вошли внутрь, я вскрикнула и задрожала.
Он оставил меня стоять в воде, одну, и дрожать – но не от холода. Я даже не успела подумать, куда он девался, как он появился передо мной с презервативом в руках, будто вытащил его из воздуха. Обертка скользнула по моему телу.