Страница:
Унося с собой эту мысль, с тем чтобы обдумывать ее все дни и все ночи,
равно глухие для них, они пошли домой.
1888
Перевод М. Беккер
Человек, смутивший мирную жизнь двух женщин, о которых речь пойдет
впереди - кстати говоря, это был ничем не выдающийся молодой человек, -
впервые узнал об их существовании поздним октябрьским вечером в городе
Мелчестере. Войдя внутрь церковной ограды, он тщетно пытался разглядеть гро-
моздившееся перед ним и весьма совершенное в своем роде произведение
английской средневековой архитектуры, чьи высокие сужающиеся кверху башни
поднимались к небу с окружавшей его ровной сырой лужайки. Сейчас, ночью,
присутствие собора ощущалось не столько зрением, сколько слухом - невидимые
в темноте стены отражали шум и гам, проникавший с улицы, которая вела на
городскую площадь, и гулкое эхо отдавалось у него в ушах.
Отложив до утра попытку изучить опустевшее здание, человек стал
внимательно прислушиваться к городскому шуму, в котором можно было различить
дребезжанье шарманок, удары гонга, звон колокольчиков, щелканье трещоток и
невнятные возгласы людей. В той стороне, откуда доносился этот разноголосый
рев, в воздухе стояло какое-то призрачное сиянье. Человек двинулся туда.
Пройдя под сводами ворот, он зашагал по ровной прямой улице и вскоре
очутился на площади.
Едва ли где-нибудь еще в Европе ему довелось бы найти место, где так
близко соседствовали бы столь разительные контрасты. Яркие краски и
полыхавшие везде огни приводили на память восьмой круг Дантова ада, и вместе
с тем тут царило безудержное веселье, словно на Олимпе, каким изобразил его
Гомер. Коптящее пламя бесчисленных керосиновых ламп освещало палатки,
ларьки, киоски и прочие временные сооружения, заполнявшие огромную площадь.
На фоне этого тусклого медного сиянья, словно стая мошкары в лучах
заходящего солнца, проносились туда-сюда, вверх, вниз и по кругу десятки
людских фигур, большей частью повернутых в профиль. Они двигались так
ритмично, что казалось, были пущены в ход каким-то неведомым механизмом. Да
их и в самом деле приводила в движение машина - то были фигуры людей,
катавшихся на качелях, гигантских шагах и на трех паровых каруселях,
установленных в центре площади. Именно отсюда и доносились звуки шарманок.
Поразмыслив, молодой человек предпочел освещенную яркими огнями
жизнерадостную толпу мрачному памятнику архитектуры. Невольно подлаживаясь к
ухваткам окружающих, он раскурил короткую трубку, сдвинул шляпу набекрень,
заложил руку в карман и подошел к самой большой и многолюдной паровой машине
- так называли карусели их владельцы. Ярко разукрашенная карусель вертелась
полным ходом. В эту минуту медные трубы помещенного в центре музыкального
инструмента, под звуки которого двигались по кругу люди, обратились прямо на
молодого человека, а установленные под углом друг к другу длинные зеркала,
вращающиеся вместе со всей машиной, словно гигантский калейдоскоп,
отбрасывали ему в глаза отражения вертящихся людей и коней.
Теперь можно было разглядеть, что молодой человек совсем не похож на
большинство людей в толпе. По виду это был один из тех не лишенных лоска и
даже утонченности молодых людей, какие встречаются только в больших городах,
и главным образом в Лондоне. Деликатного сложения, прилично, хотя и не по
моде одетый, он мог быть врачом, священником или юристом. Ничто не обличало
в нем грубых или практических наклонностей; внешность его, напротив,
свидетельствовала о натуре мягкой и чувствительной. В наш век, когда
господствующей страстью стало мелкое честолюбие, которое явно вытесняет
освященное временем чувство любви, его едва ли можно было назвать типичным
представителем среднего сословия.
Вертящиеся фигуры проходили у него перед глазами с безмятежной грацией,
тем более неожиданной, что спокойствие и изящество движений отнюдь не
свойственны подобной толпе. При помощи какого-то хитроумного приспособления
(поистине чуда карусельной техники) деревянные кони скакали галопом, причем
в то время как один взвивался на дыбы, другой, соседний, опускал копыта
наземь. Наездники, совершенно зачарованные движениями коней, наслаждались
одним из самых веселых развлечений нашего времени. Здесь были люди всех
возрастов - от шести до шестидесяти лет. Вначале молодой человек не различал
отдельных лиц, но постепенно взор его привлекла самая хорошенькая девушка из
множества катавшихся на карусели.
Не та девушка в светлом платье и шляпке, которую он заметил вначале,
нет, другая - в черной пелерине, серой юбке, в светлых перчатках и... нет,
даже не она, а та, что позади нее - в малиновой юбке, темном жакете,
коричневой шляпке и перчатках. Эта девушка, без сомнения, была лучше всех.
Остановив на ней свой выбор, наш праздный наблюдатель принялся
разглядывать свою избранницу - насколько это было возможно за те короткие
промежутки, когда она попадала в поле его зрения. Целиком поглощенная
катаньем, она не замечала ничего вокруг. Лицо ее сияло безудержным
восторгом. В эту минуту она забыла о себе, о других, обо всем на свете - не
только о своих заботах. Ему же, полному смутной печали и модной в те годы
меланхолии приятно было видеть это юное существо, счастливое, словно в раю.
Страшась неизбежной минуты, когда безжалостный машинист, притаившийся
где-то за блестящим причудливым сооружением, решит, что эта партия
наездников уже достаточно накаталась на свой пенни, и остановит весь сложный
аппарат, состоящий из паровой машины, деревянных коней, зеркал, труб,
барабанов, тарелок и прочего, он равнодушно смотрел, как мимо проносятся
другие фигуры - две менее привлекательные девушки, старуха с ребенком, двое
подростков, чета молодоженов, старик, куривший глиняную трубку, франтоватый
юноша с кольцом на пальце, молодые женщины, сидящие в колеснице, двое
поденщиков-плотников и все остальные, - и с нетерпением ожидал, когда снова
появится пленившая его сельская красотка. Он никогда еще не встречал такой
прелестной девушки, и с каждым новым оборотом карусели она производила на
него все более сильное впечатление.
Наконец машина остановилась, и со всех сторон послышались вздохи
наездников. Он поспешил туда, где, по его расчетам, она должна была сойти.
Новая партия наездников уже начала занимать опустевшие седла, а девушка все
сидела на прежнем месте, видимо намереваясь прокатиться вторично. Молодой
человек подошел к ее коню и, улыбаясь, спросил, нравится ли ей катанье.
- Очень! - отвечала девушка, сияя глазами. - Больше всего на свете!
Завязать с ней разговор оказалось совсем нетрудно. Откровенная, даже
чересчур откровенная от природы, Анна к тому же имела так мало жизненного
опыта, что не научилась еще искусству сдержанности, и он очень скоро сумел
преодолеть ее робость и заставить ее отвечать на вопросы. Девушка рассказала
ему, что приехала в Мелчестер из деревни на Большой равнине, в первый раз в
жизни видит паровую карусель и никак не возьмет в толк, что это за машина.
Здесь она живет у миссис Харнхем. Та сама предложила взять ее в служанки и
обучить всему, что для этого нужно, если Анна окажется достаточно
понятливой. Миссис Харнхем - молодая леди, до замужества ее звали мисс Эдит
Уайт, и жила она в деревне по соседству с Анной. Хозяйка очень добра к Анне,
потому что знает ее с детства. Она сама всему ее обучает. Миссис Харнхем -
ее единственный друг в целом свете. Детей у хозяйки нет, ну она и
привязалась к Анне, и никого другого ей не надо, даром что Анна только
недавно приехала. Миссис Харнхем никогда не придирается к ней, и только
попроси - отпускает погулять. Муж этой молодой леди - богатый виноторговец,
но миссис Харнхем его не очень-то любит. Живут они совсем недалеко - днем
отсюда видно. Самой Анне в Мелчестере нравится гораздо больше, чем в
заброшенной деревне, а в будущее воскресенье она купит себе новую шляпку за
пятнадцать шиллингов девять пенсов.
Потом она спросила у своего нового знакомого, где он живет, и он
сказал, что в Лондоне. В этом древнем дымном городе живут все люди, о
которых можно сказать, что они живут, а не только прозябают, - и они даже
умирают, если приходится с ним расстаться. Два-три раза в год он бывает по
делам в Уэссексе; вчера приехал из Уинтончестера, а через два дня уедет в
соседнее графство. Но за одно свойство он все же предпочитает провинцию
столице - только здесь можно встретить таких прелестных девушек, как Анна.
Потом веселая карусель закружилась опять, и красивый молодой человек,
освещенная яркими огнями толпа на базарной площади, дома, стоящие по краям,
и весь необъятный мир - все снова завертелось перед глазами беззаботной
девушки, все поплыло в одну сторону, а в зеркалах, находившихся справа, все
неслось в противоположном направлении. Ей казалось, что сама она -
единственная неподвижная точка в этой кружащейся, ослепительной, призрачной
вселенной и что самое большое, главное во всем этом - фигура ее недавнего
собеседника. Каждый раз, когда Анна проходила часть своей орбиты,
расположенную ближе к нему, оба, улыбаясь, взглядывали друг на друга, и на
их лицах появлялось то особенное выражение, которое сейчас еще, быть может,
не означает ничего, но которое так часто в дальнейшем приводит за собою
страсть, тоску, близость, разрыв, преданность, перенаселение, тяжкий труд,
удовлетворенность, покорность судьбе, смирение и отчаяние.
Когда они снова замедлили свой бег, юноша подошел к Анне и предложил ей
прокатиться еще раз.
- Я плачу! - воскликнул он. - Эх, куда ни шло - пропадать так
пропадать!
Она засмеялась и смеялась так, что на глазах у нее выступили слезы.
- Почему вы смеетесь, милая девушка? - спросил он.
- Потому... потому что вы ведь ученый, у вас, наверно, много денег, и
вы это в шутку говорите.
- Ха-ха-ха! - засмеялся юноша. Он галантно вынул деньги, и она снова
завертелась по кругу.
Глядя на то, как он с трубкой в руках, в грубой куртке и широкополой
фетровой шляпе, надетых для прогулки, улыбаясь, стоит среди пестрой толпы,
кто мог бы подумать, что это Чарльз Брэдфорд Рэй, эсквайр, молодой юрист,
обучавшийся в Уинтончестере, получивший в Линкольнз-инне право адвокатской
практики. Участвуя в выездной сессии по западному судебному округу, он
случайно задержался в Мелчестере из-за мелкого арбитражного дела - остальные
его собратья уже перекочевали в столицу соседнего графства.
Дом, о котором говорила девушка, стоял в дальнем конце площади. Это
было довольно большое, внушительного вида здание со множеством окон,
выходящих на площадь. У окна на втором этаже сидела дама лет двадцати восьми
- тридцати. Шторы были еще не задернуты, и дама, подперев голову рукою,
рассеянно озирала причудливую картину за окном. В просторной гостиной было
темно, но отсветы уличных фонарей ярко освещали ее задумчивое лицо, темные
глаза и тонкие нервные губы - лицо, которое скорее можно было назвать
привлекательным, нежели красивым.
Мужчина, появившийся откуда-то сзади, подошел к окну.
- Это ты, Эдит? - спросил он. - А я тебя не заметил. Почему ты сидишь в
темноте?
- Смотрю на ярмарку, - равнодушно отозвалась дама.
- Да что ты? По-моему, одно безобразие - шум, крик! И когда только
прекратится эта несносная канитель!
- А мне нравится.
- Что ж, о вкусах не спорят.
Из вежливости он с минуту постоял у окна, затем вышел из комнаты.
Вскоре миссис Харнхем позвонила.
- Анна еще не возвращалась? - спросила она у служанки.
- Нет, мэм.
- Ей давно пора быть дома. Я отпустила ее всего на десять минут.
- Может, пойти поискать ее, мэм? - живо отозвалась служанка.
- Нет, незачем. Она послушная девушка и скоро вернется сама.
Однако, когда служанка удалилась, миссис Харнхем встала, прошла в свою
комнату, надела плащ, шляпу и спустилась вниз к мужу.
- Я хочу посмотреть ярмарку, а заодно поискать Анну, - сказала она. - Я
за нее отвечаю и должна следить, чтобы с нею ничего не случилось. Ей уже
давно пора вернуться. Ты пойдешь со мной?
- Ничего с ней не сделается. Я видел ее на карусели, она болтала со
своим молодым человеком. Впрочем, если хочешь, я пойду, хотя я предпочел бы
уйти куда-нибудь совсем в другую сторону.
- Ну что ж, ступай, если хочешь. Я пойду одна. Выйдя из дому, она
смешалась с толпой, запрудившей
площадь, и вскоре увидела Анну верхом на вертящемся коне. Как только
карусель остановилась и Анна спрыгнула наземь, миссис Харнхем подошла
поближе и строго сказала:
- Анна, как можно быть такой непослушной? Я ведь отпустила тебя всего
на десять минут.
Анна не знала, что отвечать, и молодой человек, отошедший было в
сторону, поспешил к ней на помощь.
- Пожалуйста, не сердитесь на нее, - вежливо сказал он. - Это я
виноват, что она задержалась. Она была такая хорошенькая верхом на этой
лошадке, что я уговорил ее прокатиться еще раз. Уверяю вас, ничего плохого
тут с ней быть не может.
- В таком случае оставляю ее на ваше попечение, - сказала миссис
Харнхем, поворачиваясь, чтобы идти обратно.
Однако ей не сразу удалось уйти. Что-то позади привлекло внимание
толпы, все устремились туда, и супругу виноторговца так крепко прижали к
новому знакомцу Анны, что она не могла двинуться с места. Лица их оказались
совсем рядом, и она, так же как и Анна, чувствовала на своей щеке дыхание
молодого человека. Им оставалось только улыбнуться этому досадному
происшествию, но ни один из них не произнес ни слова, и все трое ждали, что
будет дальше. Вдруг миссис Харнхем почувствовала, что ее пальцы сжимает
чья-то мужская рука, и по лицу юноши поняла, что это его рука, но она поняла
также и то, что он думает, будто держит руку Анны. Вряд ли она могла бы
объяснить, что помешало ей рассеять это недоразумение. Не удовлетворившись
одним пожатием, молодой человек шутливо просунул два пальца ей в перчатку и
стал гладить ее ладонь. Наконец толпа начала редеть, но прошло еще несколько
минут, прежде чем миссис Харнхем смогла уйти.
"Интересно, как это они познакомились? - размышляла она, уходя. - Анна,
право же, слишком вольно себя держит, а он безнравственный, но очень милый".
Слегка взволнованная поведением и голосом незнакомца, а также нежным
пожатием его руки, она, вместо того, чтобы идти домой, повернула обратно,
спряталась в укромный уголок и стала следить за юной парой. В сущности,
подумала миссис Харнхем (почти столь же легко поддающаяся чувству, как и
сама Анна), вполне простительно, что Анна поощряет его ухаживания. В конце
концов неважно, как она познакомилась с ним. Ведь он такой благовоспитанный,
и притом такой обаятельный, и глаза у него такие красивые. При мысли о том,
что он на несколько лет моложе ее, миссис Харнхем почему-то вздохнула.
Наконец парочка покинула карусель, и миссис Харнхем услышала, как
молодой человек сказал, что проводит Анну до дому. Итак, Анна нашла себе
поклонника и, по-видимому, весьма преданного. Он очень заинтересовал миссис
Харнхем. Подойдя к дому виноторговца - в это время там было уже довольно
пустынно - они постояли минуту-другую в темноте возле стены, где их не было
видно, а потом разошлись. Анна направилась к дверям, а молодой человек
вернулся обратно на площадь.
- Анна, - сказала миссис Харнхем, подходя к дому, - я все время
смотрела на тебя. Мне, право, кажется, что этот молодой человек поцеловал
тебя на прощанье.
- Да видите ли, - смущенно забормотала Анна, - он сказал, что если мне
все равно... мне ведь от этого вреда не будет, а ему будет очень приятно.
- Так я и знала! Но ведь ты только сегодня с ним познакомилась?
- Да, мэм.
- И ты, конечно, сказала ему, как тебя зовут и кто ты такая?
- Он меня спросил.
- Однако о себе он ничего не рассказал?
- А вот- и рассказал! - с торжеством вскричала Анна.Он Чарльз Брэдфорд
из Лондона.
- Если он порядочный человек, я, разумеется, не имею ничего против
этого знакомства, - заметила хозяйка Анны, вопреки всем своим принципам
расположенная в пользу молодого человека. - Впрочем, если он попытается
встретиться с тобой снова, придется еще подумать. И откуда в тебе такая
прыть - только месяц, как приехала в Мелчестер, никогда в жизни не видела
мужчины в городском костюме и, смотрите пожалуйста - ухитрилась увлечь
молодого лондонца!
- Я его не увлекала. У меня и в мыслях не было, - смущенно проговорила
Анна.
Войдя в дом и оставшись в одиночестве, миссис Харнхем подумала, каким
благовоспитанным и благородным молодым человеком казался спутник Анны.
Нежное прикосновение его руки глубоко взволновало ее, и она никак не могла
понять, чем привлекла его простушка Анна.
На следующее утро Эдит Харнхем, по обыкновению, отправилась в
Мелчестерский собор. Войдя в церковную ограду, она сквозь туман снова
увидела того, кто накануне вечером так поразил ее воображение. Он задумчиво
разглядывал уходящую ввысь громаду нефа. Потом, когда Эдит уселась, он тоже
вошел в церковь и сел через проход от нее.
Молодой человек не обращал особенного внимания на миссис Харнхем, она
же не сводила с него глаз и все больше дивилась - что могло привлечь его к
неотесанной деревенской девушке? Подобно своей служанке, хозяйка имела
весьма смутное представление о молодых людях нашего века. В противном случае
она удивлялась бы гораздо меньше. Рэй посидел немного, оглядываясь по
сторонам, потом, не дожидаясь конца службы, внезапно встал и ушел, и миссис
Харнхем - одинокая впечатлительная женщина - утратила всякий интерес к
хвале, возносимой Иисусу. О, зачем она не вышла замуж за какого-нибудь
жителя Лондона, постигшего все тонкости любви - вот хотя бы как этот юноша,
который по ошибке погладил ее руку?
Дело, назначенное к слушанию в мелчестерском суде, было несложное, и
разбор его занял всего несколько часов; в выездной сессии в Кэстербридже,
главном городе соседнего графства, тоже входящего в Западный судебный округ,
Рэй не участвовал и поэтому туда не поехал. В третьем городе открытие сессии
было назначено на следующий понедельник, а разбор дел начинался во вторник
утром. Естественный порядок вещей требовал, чтобы Рэй прибыл туда в
понедельник вечером; но жители этого города увидели его развевающуюся мантию
и болтающуюся за спиной косицу белого парика, завитого ярусами по лучшим
образцам ассирийских барельефов, только в среду, когда, выйдя из своей
квартиры, он торопливо зашагал по Хайстрит. Однако, хоть Рэй и вошел в
здание суда, делать ему там было нечего. Усевшись за судейский стол,
покрытый синим сукном, он чинил перья, а мысли его витали где-то очень
далеко от разбираемого дела. Вспоминая свои необдуманные поступки, на
которые еще неделю назад вовсе не считал себя способным, он испытывал
глубокое недовольство собой.
На другой день после ярмарки ему снова удалось встретиться с Анной. Они
ходили на земляную крепость Старого Мелчестера, и он настолько увлекся
прелестной сельской девушкой, что остался в городе на воскресенье,
понедельник и вторник. За это время они виделись еще несколько раз, и в
конце концов он одержал полную победу - девушка теперь принадлежала ему
душой и телом.
Необузданная страсть к простой, бесхитростной девочке, неопытность
которой так легко толкнула ее в объятия Рэя, была, как он думал, следствием
его уединенной жизни в городе. Он глубоко сожалел, что ради удовлетворения
мимолетного желания так легкомысленно играл ее чувством, и теперь надеялся
только, что ей не придется из-за него страдать.
Она просила его вернуться, плакала, умоляла. Он обещал приехать и
намеревался сдержать свое слово, считал, что не имеет права ее бросить.
Конечно, такие случайные связи всегда обременительны, но благодаря
расстоянию в сотню миль (ограниченному воображению девушки оно покажется
целой тысячей) это летнее увлечение, надо надеяться, не слишком усложнит ему
жизнь, а воспоминание об ее простодушной любви может даже принести известную
пользу - его меньше будет тянуть к разным городским удовольствиям, и ничто
не будет отвлекать его от работы. Три-четыре раза в год он будет выезжать в
Мелчестер на сессию суда и тогда сможет видеться с нею.
Вымышленное, или, вернее, неполное имя, которым он назвал себя, когда
еще не думал, как далеко может зайти это знакомство, сорвалось с его губ
случайно, без всякой задней мысли. Он и позже не пытался рассеять
заблуждения Анны, но, уезжая, решил, что нужно дать ей адрес писчебумажной
лавки неподалеку от своей квартиры, куда она могла бы посылать ему письма,
адресуя их на инициалы "Ч. Б.".
Кончилась сессия, и Рэй отправился домой. По пути он опять заехал в
Мелчестер и провел еще несколько часов со своей прелестной дикаркой. В
Лондоне потянулись скучные однообразные дни. Часто рыжевато-коричневый туман
обволакивал улицы, отгораживая его комнату и его самого от всего мира, и в
такие вечера при свете газа жизнь начинала казаться ему настолько
нереальной, что он оставлял свои занятия и принимался глядеть в огонь, снова
и снова возвращаясь мыслью к доверчивой девочке из Мелчестера. Иногда его
вдруг охватывала такая нежность к ней, что он не мог найти себе места. Он
входил через северную дверь под полутемные церковные своды уголовного суда,
смешивался с толпой молодых адвокатов, одетых подобно ему и, подобно ему, не
занятых в деле; протискивался в ту или иную переполненную народом судебную
камеру, где шел какой-нибудь громкий процесс, как будто был его участником,
- впрочем, полицейские, стоявшие у дверей, отлично знали, что он имеет не
больше отношения к этому делу, чем праздные зеваки, с восьми часов утра
толпившиеся у входа на галерею, ибо они, как и сам Рэй, принадлежали к той
категории людей, которые живут одними надеждами. Но он продолжал эти
бесцельные скитания и все время думал только о том, как не похожи участники
этих сцен на розовую, свежую Анну.
Он очень удивлялся, почему эта крестьянская девушка до сих пор ничего
ему не написала - ведь он сказал, чтобы она писала, когда ей только
вздумается. Поразительная сдержанность со стороны столь юного существа! В
конце концов он послал ей коротенькое письмецо с просьбой ответить. С
обратной почтой ответа не было, но спустя еще день владелец писчебумажного
магазина вручил ему надписанный аккуратным женским почерком конверт со
штемпелем Мелчестера.
Рэй получил письмо, и этого было достаточно, чтобы удовлетворить его
мечтательное воображение. Он не спешил вскрывать конверт, заранее предвкушая
заключавшиеся в нем сладкие воспоминания и нежные клятвы, и прошло добрых
полчаса, прежде чем он приступил к чтению. Наконец, усевшись возле камина,
он развернул записку и был приятно удивлен, не обнаружив в ней ничего
изобличающего дурной вкус. Он никогда еще не получал такого прелестного
послания от женщины. Написанное, разумеется, очень бесхитростным языком,
письмо содержало весьма поверхностные мысли, но от него веяло такой девичьей
скромностью, таким сдержанным женским достоинством, что Рэй перечел его два
раза подряд. Письмо заполняло четыре страницы, по старинному обычаю
несколько строчек было написано на полях, бумага была самая обыкновенная,
совсем не того цвета и формата, какой был тогда в моде. Но что из того? Ему
приходилось получать письма от женщин, которые по праву считали себя
светскими дамами, но ни в одном из них не было такой задушевности, такого
неподдельного чувства. В письме нельзя было найти ни одной особенно тонкой
или остроумной мысли, в нем подкупало все вместе взятое и, кроме просьбы
написать или приехать еще раз, там не содержалось ни единого намека на какие
бы то ни было претензии по отношению к нему. Еще недавно Рэю и в голову бы
не пришло поддерживать подобную переписку, но теперь он послал ей,
подписавшись все тем же неполным именем, коротенькое письмецо, в котором
просил писать, обещал скоро приехать и в заключение добавлял, что никогда не
забудет, как много они значили друг для друга в те короткие дни, когда были
вместе.
Вернемся теперь немного назад, к тому дню, когда Анна получила письмо
от Рэя.
Письмо передал ей в собственные руки почтальон, разносивший утреннюю
почту. Покраснев до ушей, Анна вертела письмо в руках.
- Это мне? - спросила она.
- Ну да, ты разве не видишь? - улыбаясь, отвечал почтальон.
Он сразу догадался, что это за послание и отчего она так смутилась.
- Конечно, вижу, - сказала Анна. Взглянув на письмо, она принужденно
засмеялась и покраснела еще больше.
Выражение растерянности не покинуло лица Анны и после ухода почтальона.
Она вскрыла конверт, поцеловала бумагу, спрятала письмо в карман и
задумалась. Постепенно глаза ее наполнились слезами.
Через несколько минут Анна понесла чай в спальню миссис Харнхем.
Хозяйка посмотрела на нее и сказала:
- Ты что-то сегодня грустишь, Анна. Что с тобой?
- Я не грущу, а радуюсь, только... - Анна подавила вздох.
- Так что же с тобой?
- Я получила письмо, да что в нем толку, раз я не могу его прочесть?
- Давай, я прочту тебе, если хочешь.
- Но ведь оно от одного человека... я не хочу, чтобы его кто-нибудь
читал, - прошептала Анна.
- Я никому не скажу. Оно от того молодого человека?
- Наверно.
Анна нерешительно вынула письмо и сказала:
равно глухие для них, они пошли домой.
1888
Перевод М. Беккер
Человек, смутивший мирную жизнь двух женщин, о которых речь пойдет
впереди - кстати говоря, это был ничем не выдающийся молодой человек, -
впервые узнал об их существовании поздним октябрьским вечером в городе
Мелчестере. Войдя внутрь церковной ограды, он тщетно пытался разглядеть гро-
моздившееся перед ним и весьма совершенное в своем роде произведение
английской средневековой архитектуры, чьи высокие сужающиеся кверху башни
поднимались к небу с окружавшей его ровной сырой лужайки. Сейчас, ночью,
присутствие собора ощущалось не столько зрением, сколько слухом - невидимые
в темноте стены отражали шум и гам, проникавший с улицы, которая вела на
городскую площадь, и гулкое эхо отдавалось у него в ушах.
Отложив до утра попытку изучить опустевшее здание, человек стал
внимательно прислушиваться к городскому шуму, в котором можно было различить
дребезжанье шарманок, удары гонга, звон колокольчиков, щелканье трещоток и
невнятные возгласы людей. В той стороне, откуда доносился этот разноголосый
рев, в воздухе стояло какое-то призрачное сиянье. Человек двинулся туда.
Пройдя под сводами ворот, он зашагал по ровной прямой улице и вскоре
очутился на площади.
Едва ли где-нибудь еще в Европе ему довелось бы найти место, где так
близко соседствовали бы столь разительные контрасты. Яркие краски и
полыхавшие везде огни приводили на память восьмой круг Дантова ада, и вместе
с тем тут царило безудержное веселье, словно на Олимпе, каким изобразил его
Гомер. Коптящее пламя бесчисленных керосиновых ламп освещало палатки,
ларьки, киоски и прочие временные сооружения, заполнявшие огромную площадь.
На фоне этого тусклого медного сиянья, словно стая мошкары в лучах
заходящего солнца, проносились туда-сюда, вверх, вниз и по кругу десятки
людских фигур, большей частью повернутых в профиль. Они двигались так
ритмично, что казалось, были пущены в ход каким-то неведомым механизмом. Да
их и в самом деле приводила в движение машина - то были фигуры людей,
катавшихся на качелях, гигантских шагах и на трех паровых каруселях,
установленных в центре площади. Именно отсюда и доносились звуки шарманок.
Поразмыслив, молодой человек предпочел освещенную яркими огнями
жизнерадостную толпу мрачному памятнику архитектуры. Невольно подлаживаясь к
ухваткам окружающих, он раскурил короткую трубку, сдвинул шляпу набекрень,
заложил руку в карман и подошел к самой большой и многолюдной паровой машине
- так называли карусели их владельцы. Ярко разукрашенная карусель вертелась
полным ходом. В эту минуту медные трубы помещенного в центре музыкального
инструмента, под звуки которого двигались по кругу люди, обратились прямо на
молодого человека, а установленные под углом друг к другу длинные зеркала,
вращающиеся вместе со всей машиной, словно гигантский калейдоскоп,
отбрасывали ему в глаза отражения вертящихся людей и коней.
Теперь можно было разглядеть, что молодой человек совсем не похож на
большинство людей в толпе. По виду это был один из тех не лишенных лоска и
даже утонченности молодых людей, какие встречаются только в больших городах,
и главным образом в Лондоне. Деликатного сложения, прилично, хотя и не по
моде одетый, он мог быть врачом, священником или юристом. Ничто не обличало
в нем грубых или практических наклонностей; внешность его, напротив,
свидетельствовала о натуре мягкой и чувствительной. В наш век, когда
господствующей страстью стало мелкое честолюбие, которое явно вытесняет
освященное временем чувство любви, его едва ли можно было назвать типичным
представителем среднего сословия.
Вертящиеся фигуры проходили у него перед глазами с безмятежной грацией,
тем более неожиданной, что спокойствие и изящество движений отнюдь не
свойственны подобной толпе. При помощи какого-то хитроумного приспособления
(поистине чуда карусельной техники) деревянные кони скакали галопом, причем
в то время как один взвивался на дыбы, другой, соседний, опускал копыта
наземь. Наездники, совершенно зачарованные движениями коней, наслаждались
одним из самых веселых развлечений нашего времени. Здесь были люди всех
возрастов - от шести до шестидесяти лет. Вначале молодой человек не различал
отдельных лиц, но постепенно взор его привлекла самая хорошенькая девушка из
множества катавшихся на карусели.
Не та девушка в светлом платье и шляпке, которую он заметил вначале,
нет, другая - в черной пелерине, серой юбке, в светлых перчатках и... нет,
даже не она, а та, что позади нее - в малиновой юбке, темном жакете,
коричневой шляпке и перчатках. Эта девушка, без сомнения, была лучше всех.
Остановив на ней свой выбор, наш праздный наблюдатель принялся
разглядывать свою избранницу - насколько это было возможно за те короткие
промежутки, когда она попадала в поле его зрения. Целиком поглощенная
катаньем, она не замечала ничего вокруг. Лицо ее сияло безудержным
восторгом. В эту минуту она забыла о себе, о других, обо всем на свете - не
только о своих заботах. Ему же, полному смутной печали и модной в те годы
меланхолии приятно было видеть это юное существо, счастливое, словно в раю.
Страшась неизбежной минуты, когда безжалостный машинист, притаившийся
где-то за блестящим причудливым сооружением, решит, что эта партия
наездников уже достаточно накаталась на свой пенни, и остановит весь сложный
аппарат, состоящий из паровой машины, деревянных коней, зеркал, труб,
барабанов, тарелок и прочего, он равнодушно смотрел, как мимо проносятся
другие фигуры - две менее привлекательные девушки, старуха с ребенком, двое
подростков, чета молодоженов, старик, куривший глиняную трубку, франтоватый
юноша с кольцом на пальце, молодые женщины, сидящие в колеснице, двое
поденщиков-плотников и все остальные, - и с нетерпением ожидал, когда снова
появится пленившая его сельская красотка. Он никогда еще не встречал такой
прелестной девушки, и с каждым новым оборотом карусели она производила на
него все более сильное впечатление.
Наконец машина остановилась, и со всех сторон послышались вздохи
наездников. Он поспешил туда, где, по его расчетам, она должна была сойти.
Новая партия наездников уже начала занимать опустевшие седла, а девушка все
сидела на прежнем месте, видимо намереваясь прокатиться вторично. Молодой
человек подошел к ее коню и, улыбаясь, спросил, нравится ли ей катанье.
- Очень! - отвечала девушка, сияя глазами. - Больше всего на свете!
Завязать с ней разговор оказалось совсем нетрудно. Откровенная, даже
чересчур откровенная от природы, Анна к тому же имела так мало жизненного
опыта, что не научилась еще искусству сдержанности, и он очень скоро сумел
преодолеть ее робость и заставить ее отвечать на вопросы. Девушка рассказала
ему, что приехала в Мелчестер из деревни на Большой равнине, в первый раз в
жизни видит паровую карусель и никак не возьмет в толк, что это за машина.
Здесь она живет у миссис Харнхем. Та сама предложила взять ее в служанки и
обучить всему, что для этого нужно, если Анна окажется достаточно
понятливой. Миссис Харнхем - молодая леди, до замужества ее звали мисс Эдит
Уайт, и жила она в деревне по соседству с Анной. Хозяйка очень добра к Анне,
потому что знает ее с детства. Она сама всему ее обучает. Миссис Харнхем -
ее единственный друг в целом свете. Детей у хозяйки нет, ну она и
привязалась к Анне, и никого другого ей не надо, даром что Анна только
недавно приехала. Миссис Харнхем никогда не придирается к ней, и только
попроси - отпускает погулять. Муж этой молодой леди - богатый виноторговец,
но миссис Харнхем его не очень-то любит. Живут они совсем недалеко - днем
отсюда видно. Самой Анне в Мелчестере нравится гораздо больше, чем в
заброшенной деревне, а в будущее воскресенье она купит себе новую шляпку за
пятнадцать шиллингов девять пенсов.
Потом она спросила у своего нового знакомого, где он живет, и он
сказал, что в Лондоне. В этом древнем дымном городе живут все люди, о
которых можно сказать, что они живут, а не только прозябают, - и они даже
умирают, если приходится с ним расстаться. Два-три раза в год он бывает по
делам в Уэссексе; вчера приехал из Уинтончестера, а через два дня уедет в
соседнее графство. Но за одно свойство он все же предпочитает провинцию
столице - только здесь можно встретить таких прелестных девушек, как Анна.
Потом веселая карусель закружилась опять, и красивый молодой человек,
освещенная яркими огнями толпа на базарной площади, дома, стоящие по краям,
и весь необъятный мир - все снова завертелось перед глазами беззаботной
девушки, все поплыло в одну сторону, а в зеркалах, находившихся справа, все
неслось в противоположном направлении. Ей казалось, что сама она -
единственная неподвижная точка в этой кружащейся, ослепительной, призрачной
вселенной и что самое большое, главное во всем этом - фигура ее недавнего
собеседника. Каждый раз, когда Анна проходила часть своей орбиты,
расположенную ближе к нему, оба, улыбаясь, взглядывали друг на друга, и на
их лицах появлялось то особенное выражение, которое сейчас еще, быть может,
не означает ничего, но которое так часто в дальнейшем приводит за собою
страсть, тоску, близость, разрыв, преданность, перенаселение, тяжкий труд,
удовлетворенность, покорность судьбе, смирение и отчаяние.
Когда они снова замедлили свой бег, юноша подошел к Анне и предложил ей
прокатиться еще раз.
- Я плачу! - воскликнул он. - Эх, куда ни шло - пропадать так
пропадать!
Она засмеялась и смеялась так, что на глазах у нее выступили слезы.
- Почему вы смеетесь, милая девушка? - спросил он.
- Потому... потому что вы ведь ученый, у вас, наверно, много денег, и
вы это в шутку говорите.
- Ха-ха-ха! - засмеялся юноша. Он галантно вынул деньги, и она снова
завертелась по кругу.
Глядя на то, как он с трубкой в руках, в грубой куртке и широкополой
фетровой шляпе, надетых для прогулки, улыбаясь, стоит среди пестрой толпы,
кто мог бы подумать, что это Чарльз Брэдфорд Рэй, эсквайр, молодой юрист,
обучавшийся в Уинтончестере, получивший в Линкольнз-инне право адвокатской
практики. Участвуя в выездной сессии по западному судебному округу, он
случайно задержался в Мелчестере из-за мелкого арбитражного дела - остальные
его собратья уже перекочевали в столицу соседнего графства.
Дом, о котором говорила девушка, стоял в дальнем конце площади. Это
было довольно большое, внушительного вида здание со множеством окон,
выходящих на площадь. У окна на втором этаже сидела дама лет двадцати восьми
- тридцати. Шторы были еще не задернуты, и дама, подперев голову рукою,
рассеянно озирала причудливую картину за окном. В просторной гостиной было
темно, но отсветы уличных фонарей ярко освещали ее задумчивое лицо, темные
глаза и тонкие нервные губы - лицо, которое скорее можно было назвать
привлекательным, нежели красивым.
Мужчина, появившийся откуда-то сзади, подошел к окну.
- Это ты, Эдит? - спросил он. - А я тебя не заметил. Почему ты сидишь в
темноте?
- Смотрю на ярмарку, - равнодушно отозвалась дама.
- Да что ты? По-моему, одно безобразие - шум, крик! И когда только
прекратится эта несносная канитель!
- А мне нравится.
- Что ж, о вкусах не спорят.
Из вежливости он с минуту постоял у окна, затем вышел из комнаты.
Вскоре миссис Харнхем позвонила.
- Анна еще не возвращалась? - спросила она у служанки.
- Нет, мэм.
- Ей давно пора быть дома. Я отпустила ее всего на десять минут.
- Может, пойти поискать ее, мэм? - живо отозвалась служанка.
- Нет, незачем. Она послушная девушка и скоро вернется сама.
Однако, когда служанка удалилась, миссис Харнхем встала, прошла в свою
комнату, надела плащ, шляпу и спустилась вниз к мужу.
- Я хочу посмотреть ярмарку, а заодно поискать Анну, - сказала она. - Я
за нее отвечаю и должна следить, чтобы с нею ничего не случилось. Ей уже
давно пора вернуться. Ты пойдешь со мной?
- Ничего с ней не сделается. Я видел ее на карусели, она болтала со
своим молодым человеком. Впрочем, если хочешь, я пойду, хотя я предпочел бы
уйти куда-нибудь совсем в другую сторону.
- Ну что ж, ступай, если хочешь. Я пойду одна. Выйдя из дому, она
смешалась с толпой, запрудившей
площадь, и вскоре увидела Анну верхом на вертящемся коне. Как только
карусель остановилась и Анна спрыгнула наземь, миссис Харнхем подошла
поближе и строго сказала:
- Анна, как можно быть такой непослушной? Я ведь отпустила тебя всего
на десять минут.
Анна не знала, что отвечать, и молодой человек, отошедший было в
сторону, поспешил к ней на помощь.
- Пожалуйста, не сердитесь на нее, - вежливо сказал он. - Это я
виноват, что она задержалась. Она была такая хорошенькая верхом на этой
лошадке, что я уговорил ее прокатиться еще раз. Уверяю вас, ничего плохого
тут с ней быть не может.
- В таком случае оставляю ее на ваше попечение, - сказала миссис
Харнхем, поворачиваясь, чтобы идти обратно.
Однако ей не сразу удалось уйти. Что-то позади привлекло внимание
толпы, все устремились туда, и супругу виноторговца так крепко прижали к
новому знакомцу Анны, что она не могла двинуться с места. Лица их оказались
совсем рядом, и она, так же как и Анна, чувствовала на своей щеке дыхание
молодого человека. Им оставалось только улыбнуться этому досадному
происшествию, но ни один из них не произнес ни слова, и все трое ждали, что
будет дальше. Вдруг миссис Харнхем почувствовала, что ее пальцы сжимает
чья-то мужская рука, и по лицу юноши поняла, что это его рука, но она поняла
также и то, что он думает, будто держит руку Анны. Вряд ли она могла бы
объяснить, что помешало ей рассеять это недоразумение. Не удовлетворившись
одним пожатием, молодой человек шутливо просунул два пальца ей в перчатку и
стал гладить ее ладонь. Наконец толпа начала редеть, но прошло еще несколько
минут, прежде чем миссис Харнхем смогла уйти.
"Интересно, как это они познакомились? - размышляла она, уходя. - Анна,
право же, слишком вольно себя держит, а он безнравственный, но очень милый".
Слегка взволнованная поведением и голосом незнакомца, а также нежным
пожатием его руки, она, вместо того, чтобы идти домой, повернула обратно,
спряталась в укромный уголок и стала следить за юной парой. В сущности,
подумала миссис Харнхем (почти столь же легко поддающаяся чувству, как и
сама Анна), вполне простительно, что Анна поощряет его ухаживания. В конце
концов неважно, как она познакомилась с ним. Ведь он такой благовоспитанный,
и притом такой обаятельный, и глаза у него такие красивые. При мысли о том,
что он на несколько лет моложе ее, миссис Харнхем почему-то вздохнула.
Наконец парочка покинула карусель, и миссис Харнхем услышала, как
молодой человек сказал, что проводит Анну до дому. Итак, Анна нашла себе
поклонника и, по-видимому, весьма преданного. Он очень заинтересовал миссис
Харнхем. Подойдя к дому виноторговца - в это время там было уже довольно
пустынно - они постояли минуту-другую в темноте возле стены, где их не было
видно, а потом разошлись. Анна направилась к дверям, а молодой человек
вернулся обратно на площадь.
- Анна, - сказала миссис Харнхем, подходя к дому, - я все время
смотрела на тебя. Мне, право, кажется, что этот молодой человек поцеловал
тебя на прощанье.
- Да видите ли, - смущенно забормотала Анна, - он сказал, что если мне
все равно... мне ведь от этого вреда не будет, а ему будет очень приятно.
- Так я и знала! Но ведь ты только сегодня с ним познакомилась?
- Да, мэм.
- И ты, конечно, сказала ему, как тебя зовут и кто ты такая?
- Он меня спросил.
- Однако о себе он ничего не рассказал?
- А вот- и рассказал! - с торжеством вскричала Анна.Он Чарльз Брэдфорд
из Лондона.
- Если он порядочный человек, я, разумеется, не имею ничего против
этого знакомства, - заметила хозяйка Анны, вопреки всем своим принципам
расположенная в пользу молодого человека. - Впрочем, если он попытается
встретиться с тобой снова, придется еще подумать. И откуда в тебе такая
прыть - только месяц, как приехала в Мелчестер, никогда в жизни не видела
мужчины в городском костюме и, смотрите пожалуйста - ухитрилась увлечь
молодого лондонца!
- Я его не увлекала. У меня и в мыслях не было, - смущенно проговорила
Анна.
Войдя в дом и оставшись в одиночестве, миссис Харнхем подумала, каким
благовоспитанным и благородным молодым человеком казался спутник Анны.
Нежное прикосновение его руки глубоко взволновало ее, и она никак не могла
понять, чем привлекла его простушка Анна.
На следующее утро Эдит Харнхем, по обыкновению, отправилась в
Мелчестерский собор. Войдя в церковную ограду, она сквозь туман снова
увидела того, кто накануне вечером так поразил ее воображение. Он задумчиво
разглядывал уходящую ввысь громаду нефа. Потом, когда Эдит уселась, он тоже
вошел в церковь и сел через проход от нее.
Молодой человек не обращал особенного внимания на миссис Харнхем, она
же не сводила с него глаз и все больше дивилась - что могло привлечь его к
неотесанной деревенской девушке? Подобно своей служанке, хозяйка имела
весьма смутное представление о молодых людях нашего века. В противном случае
она удивлялась бы гораздо меньше. Рэй посидел немного, оглядываясь по
сторонам, потом, не дожидаясь конца службы, внезапно встал и ушел, и миссис
Харнхем - одинокая впечатлительная женщина - утратила всякий интерес к
хвале, возносимой Иисусу. О, зачем она не вышла замуж за какого-нибудь
жителя Лондона, постигшего все тонкости любви - вот хотя бы как этот юноша,
который по ошибке погладил ее руку?
Дело, назначенное к слушанию в мелчестерском суде, было несложное, и
разбор его занял всего несколько часов; в выездной сессии в Кэстербридже,
главном городе соседнего графства, тоже входящего в Западный судебный округ,
Рэй не участвовал и поэтому туда не поехал. В третьем городе открытие сессии
было назначено на следующий понедельник, а разбор дел начинался во вторник
утром. Естественный порядок вещей требовал, чтобы Рэй прибыл туда в
понедельник вечером; но жители этого города увидели его развевающуюся мантию
и болтающуюся за спиной косицу белого парика, завитого ярусами по лучшим
образцам ассирийских барельефов, только в среду, когда, выйдя из своей
квартиры, он торопливо зашагал по Хайстрит. Однако, хоть Рэй и вошел в
здание суда, делать ему там было нечего. Усевшись за судейский стол,
покрытый синим сукном, он чинил перья, а мысли его витали где-то очень
далеко от разбираемого дела. Вспоминая свои необдуманные поступки, на
которые еще неделю назад вовсе не считал себя способным, он испытывал
глубокое недовольство собой.
На другой день после ярмарки ему снова удалось встретиться с Анной. Они
ходили на земляную крепость Старого Мелчестера, и он настолько увлекся
прелестной сельской девушкой, что остался в городе на воскресенье,
понедельник и вторник. За это время они виделись еще несколько раз, и в
конце концов он одержал полную победу - девушка теперь принадлежала ему
душой и телом.
Необузданная страсть к простой, бесхитростной девочке, неопытность
которой так легко толкнула ее в объятия Рэя, была, как он думал, следствием
его уединенной жизни в городе. Он глубоко сожалел, что ради удовлетворения
мимолетного желания так легкомысленно играл ее чувством, и теперь надеялся
только, что ей не придется из-за него страдать.
Она просила его вернуться, плакала, умоляла. Он обещал приехать и
намеревался сдержать свое слово, считал, что не имеет права ее бросить.
Конечно, такие случайные связи всегда обременительны, но благодаря
расстоянию в сотню миль (ограниченному воображению девушки оно покажется
целой тысячей) это летнее увлечение, надо надеяться, не слишком усложнит ему
жизнь, а воспоминание об ее простодушной любви может даже принести известную
пользу - его меньше будет тянуть к разным городским удовольствиям, и ничто
не будет отвлекать его от работы. Три-четыре раза в год он будет выезжать в
Мелчестер на сессию суда и тогда сможет видеться с нею.
Вымышленное, или, вернее, неполное имя, которым он назвал себя, когда
еще не думал, как далеко может зайти это знакомство, сорвалось с его губ
случайно, без всякой задней мысли. Он и позже не пытался рассеять
заблуждения Анны, но, уезжая, решил, что нужно дать ей адрес писчебумажной
лавки неподалеку от своей квартиры, куда она могла бы посылать ему письма,
адресуя их на инициалы "Ч. Б.".
Кончилась сессия, и Рэй отправился домой. По пути он опять заехал в
Мелчестер и провел еще несколько часов со своей прелестной дикаркой. В
Лондоне потянулись скучные однообразные дни. Часто рыжевато-коричневый туман
обволакивал улицы, отгораживая его комнату и его самого от всего мира, и в
такие вечера при свете газа жизнь начинала казаться ему настолько
нереальной, что он оставлял свои занятия и принимался глядеть в огонь, снова
и снова возвращаясь мыслью к доверчивой девочке из Мелчестера. Иногда его
вдруг охватывала такая нежность к ней, что он не мог найти себе места. Он
входил через северную дверь под полутемные церковные своды уголовного суда,
смешивался с толпой молодых адвокатов, одетых подобно ему и, подобно ему, не
занятых в деле; протискивался в ту или иную переполненную народом судебную
камеру, где шел какой-нибудь громкий процесс, как будто был его участником,
- впрочем, полицейские, стоявшие у дверей, отлично знали, что он имеет не
больше отношения к этому делу, чем праздные зеваки, с восьми часов утра
толпившиеся у входа на галерею, ибо они, как и сам Рэй, принадлежали к той
категории людей, которые живут одними надеждами. Но он продолжал эти
бесцельные скитания и все время думал только о том, как не похожи участники
этих сцен на розовую, свежую Анну.
Он очень удивлялся, почему эта крестьянская девушка до сих пор ничего
ему не написала - ведь он сказал, чтобы она писала, когда ей только
вздумается. Поразительная сдержанность со стороны столь юного существа! В
конце концов он послал ей коротенькое письмецо с просьбой ответить. С
обратной почтой ответа не было, но спустя еще день владелец писчебумажного
магазина вручил ему надписанный аккуратным женским почерком конверт со
штемпелем Мелчестера.
Рэй получил письмо, и этого было достаточно, чтобы удовлетворить его
мечтательное воображение. Он не спешил вскрывать конверт, заранее предвкушая
заключавшиеся в нем сладкие воспоминания и нежные клятвы, и прошло добрых
полчаса, прежде чем он приступил к чтению. Наконец, усевшись возле камина,
он развернул записку и был приятно удивлен, не обнаружив в ней ничего
изобличающего дурной вкус. Он никогда еще не получал такого прелестного
послания от женщины. Написанное, разумеется, очень бесхитростным языком,
письмо содержало весьма поверхностные мысли, но от него веяло такой девичьей
скромностью, таким сдержанным женским достоинством, что Рэй перечел его два
раза подряд. Письмо заполняло четыре страницы, по старинному обычаю
несколько строчек было написано на полях, бумага была самая обыкновенная,
совсем не того цвета и формата, какой был тогда в моде. Но что из того? Ему
приходилось получать письма от женщин, которые по праву считали себя
светскими дамами, но ни в одном из них не было такой задушевности, такого
неподдельного чувства. В письме нельзя было найти ни одной особенно тонкой
или остроумной мысли, в нем подкупало все вместе взятое и, кроме просьбы
написать или приехать еще раз, там не содержалось ни единого намека на какие
бы то ни было претензии по отношению к нему. Еще недавно Рэю и в голову бы
не пришло поддерживать подобную переписку, но теперь он послал ей,
подписавшись все тем же неполным именем, коротенькое письмецо, в котором
просил писать, обещал скоро приехать и в заключение добавлял, что никогда не
забудет, как много они значили друг для друга в те короткие дни, когда были
вместе.
Вернемся теперь немного назад, к тому дню, когда Анна получила письмо
от Рэя.
Письмо передал ей в собственные руки почтальон, разносивший утреннюю
почту. Покраснев до ушей, Анна вертела письмо в руках.
- Это мне? - спросила она.
- Ну да, ты разве не видишь? - улыбаясь, отвечал почтальон.
Он сразу догадался, что это за послание и отчего она так смутилась.
- Конечно, вижу, - сказала Анна. Взглянув на письмо, она принужденно
засмеялась и покраснела еще больше.
Выражение растерянности не покинуло лица Анны и после ухода почтальона.
Она вскрыла конверт, поцеловала бумагу, спрятала письмо в карман и
задумалась. Постепенно глаза ее наполнились слезами.
Через несколько минут Анна понесла чай в спальню миссис Харнхем.
Хозяйка посмотрела на нее и сказала:
- Ты что-то сегодня грустишь, Анна. Что с тобой?
- Я не грущу, а радуюсь, только... - Анна подавила вздох.
- Так что же с тобой?
- Я получила письмо, да что в нем толку, раз я не могу его прочесть?
- Давай, я прочту тебе, если хочешь.
- Но ведь оно от одного человека... я не хочу, чтобы его кто-нибудь
читал, - прошептала Анна.
- Я никому не скажу. Оно от того молодого человека?
- Наверно.
Анна нерешительно вынула письмо и сказала: