Страница:
потом возвращайтесь домой - и больше вас ничто не касается. Остальное
доделают ребята.
Снова спустили лесенку, и все, кроме Оулета, сошли с колокольни,
прокрались поодиночке вдоль задней стены церкви и исчезли: каждый отправился
выполнять данное ему поручение. Лиззи смело прошла по улице, а за ней, почти
следом, и Стокдэйл.
- Вы идете домой, миссис Ньюбери? - спросил он.
Это официальное "миссис Ньюбери" показало ей, что отчуждение между ними
еще усилилось.
- Нет, не домой, - сказала она. - Мне нужно сперва кое-что сделать. Чай
вам подаст Марта-Сарра.
- Я не о том беспокоюсь, - ответил Стокдэйл. - Какие еще могут быть у
вас дела в этой греховной затее?
- Да так, мелочь.
- Что же именно? Я пойду с вами.
- Нет, я пойду одна. Пожалуйста, идите домой. Я вернусь не позже чем
через час.
- Лиззи, вам ничто не грозит? - спросил молодой человек, в душе
которого вновь шевельнулась нежность.
- Ничего мне не грозит - ничего такого, о чем стоило бы говорить, -
ответила она и пошла в направлении к Уормел-Кроссу.
Стокдэйл отворил калитку и остановился, глядя на происходящее в
яблоневом саду. Акцизники все еще трудились там, и он, не устояв против
соблазна, вошел в сад и стал наблюдать за их манипуляциями. Подойдя ближе,
он увидел потайной погреб, о существовании которого не подозревал, - погреб
был из бревен, выложенных квадратом, а сверху прикрыт слоем земли толщиною в
фут и дерном.
Акцизники взглянули на открытое, совсем еще юное лицо Стокдэйла и,
решив, очевидно, что он вне подозрений, продолжали свою работу. Вытащив все
бочонки, они принялись срывать дерн, растаскивать бревна и разрушать стены
погреба, пока он весь не развалился и не утратил какую бы то ни было форму;
возле, корнями наружу, лежала яблонька. Но яму, в свое время хранившую столь
большие запасы контрабандных товаров, так и не засыпали, ни в тот раз, ни
позже, и на этом месте и по сей день осталось заметное углубление.
ХОЖДЕНИЕ К УОРМЕЛ-КРОССУ И ТО, ЧТО ПРОИЗОШЛО ПОСЛЕ
Обнаруженную контрабанду надо было еще до вечера переправить в Бадмаут,
так что теперь акцизникам в первую очередь требовалось раздобыть лошадей и
повозки, и с этой целью они обошли всю деревню. Латимер сновал повсюду с
куском мела в руке и на каждой попадавшейся ему на глаза телеге и упряжи
ставил казенную метку в виде широкой стрелы, да так ретиво, как будто готов
был переметить даже ограды и дороги. Владелец помеченной таким образом
повозки или упряжи обязан был предоставить ее в распоряжение властей.
Стокдэйл, вдоволь насмотревшись на все это, пошел восвояси, приунывший и
подавленный. Лиззи уже вернулась, пройдя через кухонную дверь, но еще не
успела снять капор. Вид у нее был усталый, а настроение не лучше, чем у
Стокдэйла. Разговаривать им было не о чем, и проповедник ушел к себе,
надеясь отвлечься чтением; но из этого ничего не получилось, и он позвонил в
колокольчик, чтобы ему принесли чаю.
Лиззи сама внесла поднос, ибо служанка еще утром убежала в деревню;
развернувшиеся там события так ее взбудоражили, что она забыла о собственных
обязанностях. Но не успели загрустившие влюбленные обменяться хотя бы
словом, как появилась Марта, вся пылая от волнения.
- Ох, мистер Стокдэйл и миссис Ньюбери! Что там делается! Акцизники ни
одной исправной телеги найти не могут. Взяли у Томаса Баллэма; и у Уильяма
Роджера, и у Стивена Спрэка, выкатили на дорогу, а колеса-то раз! - и
свалились, и телеги набок! Тут и увидели, что ни в одном колесе нету чеки.
Тогда взялись за фургон Самуэля Шейна, а в нем все болты повыпадали. Тогда
забрали тележку у молочника, а в ней тоже ни одного шпенька! Теперь пошли в
кузницу делать новые шпеньки, а кузнеца-то нигде и нету!
Стокдэйл взглянул на Лиззи; она чуть-чуть покраснела и вышла из
комнаты, а следом за ней и Марта. Обе они были еще в коридоре, как вдруг
раздался стук у входа, и Стокдэйл услышал голос Латимера, тот обращался к
Лиззи.
- Миссис Ньюбери, скажите, бога ради: кузнец тут не проходил? Только бы
нам его найти - хоть за волосы, да притащим к наковальне, где ему быть
полагается!
- Ну, он же известный лентяй, - кокетливо сказала Лиззи. - А зачем он
вам понадобился, мистер Латимер?
- Да ведь как же! Во всей деревне не найдешь лошади, подкованной на все
четыре ноги! У иных три подковы, а у иных и всего-то две! На телегах колеса
без чеки, у фургона ступицы без втулок, и ни у кого ни единой исправной
сбруи - эдак мы дотемна отсюда не выберемся! Ну и отчаянный у вас здесь
народ, миссис Ньюбери! Только это они уж через край хватили, даром им не
пройдет, помяните мое слово! Во всем приходе ни одного не сыщешь, кто б не
заслуживал порки!
А кузнец Хардмен в это самое время стоял в конце проулка за кустом
остролиста и покуривал трубку. Простившись с миссис Ньюбери, Латимер именно
туда и направился, а Хардмен, заслышав шаги, не вытерпел - любопытство
пересилило в нем осторожность. Он высунулся из-за куста как раз в тот
момент, когда Латимер глянул в его сторону. Хардмену ничего не оставалось,
как с невозмутимым видом выйти из-за куста.
- Вот уж целый час, как мы тебя разыскиваем, - сказал Латимер, сверкая
глазами.
- Вишь ты, какая незадача, - отвечал Хардмен. - А я вот вздумал было
пройтись да посмотреть, нет ли еще где припрятанных бочонков, - чтобы
передать их властям.
- Как же, как же, мы в этом не сомневаемся, - произнес Латимер с
уничтожающим сарказмом. - Ты бы непременно доставил их властям. Вы ведь
всегда готовы нам помочь, целый день только и делали, что помогали. А теперь
будь так любезен, пройди-ка со мной в кузницу, и мы, с твоего позволения,
кое-что тебе закажем - именем короля!
Они ушли, и вскоре в кузнице зазвенели не слишком частые удары молота.
Так или иначе, лошади и телеги были приведены в годное состояние, но только
под вечер, когда часы пробили шесть, и грязные дороги заблестели под косыми
лучами закатного солнца. Контрабандные бочонки вскоре были уложены на
телеги, и Латимер и трое из его соратников медленно выехали из деревни и
Двинулись по направлению к порту Бадмаут, до коего путь был весьма не
близкий; оставшимся акцизникам было поручено караулить ту партию бочонков,
которую, как уже выяснилось, контрабандисты затопили где-то между
Рингсвортом и бухтой Лалстэд, а также во что бы то ни стало разыскать Оулета
- единственного из жителей деревни, против кого имелись прямые улики, а
именно - яма, обнаруженная в его саду.
Пока телеги, меченные меловым знаком, проезжали по улице в тусклом
свете сгущавшихся сумерек, на пороге каждого дома стояли женщины и дети; и
грустное выражение, с каким они посматривали на конфискованную
собственность, недвусмысленно свидетельствовало о том, что все население
Незер-Мойнтона связано с делами незаконной торговли.
- Ну, Лиззи, вот достойный финал вашей авантюры, - сказал Стокдэйл,
когда скрип колес почти уже замер вдали. - Я благодарю бога за то, что вам
удалось, не навлекши на себя подозрений, выпутаться из этой истории и все
ваши потери ограничились потерей контрабандного вина. Быть может, вы
присядете и разрешите поговорить с вами?
- Только не сейчас, мистер Стокдэйл, погодите немного, - ответила
Лиззи. - Сейчас мне нужно уйти на минутку.
- Неужели опять на этот ужасный спуск? - спросил он беспомощным тоном.
- Нет, не туда. Я только хочу узнать, чем закончатся сегодняшние дела.
Он ничего не ответил, и она пошла к двери, но медленно, как будто
выжидая, не скажет ли он еще чего-нибудь.
- Вы не вызвались пойти со мной, - сказала она наконец. - Вы, наверное,
ненавидите меня после сегодняшнего?
- Как вы можете так говорить, Лиззи, вы же знаете, я хочу только одного
- чтобы вы больше не участвовали в этих делах! Пойти с вами! Разумеется, я
пойду, хотя бы только для того, чтобы уберечь вас от опасности. Но зачем вам
опять идти?
- Затем, что не могу я сейчас сидеть дома сложа руки. Там что-то
происходит, и я должна знать что. Пойдемте!
И они вышли вдвоем в темноту надвигающейся ночи.
Дойдя до проезжей дороги, Лиззи свернула направо, и Стокдэйл скоро
заметил, что они идут в ту же сторону, куда уехали повозки с захваченной
контрабандой. Лиззи опиралась на его руку и время от времени вдруг
придерживала его за локоть, показывая этим, что надо остановиться и
прислушаться. Первую четверть мили они прошли довольно быстро, и после двух
или трех таких остановок Лиззи сказала:
- Я уже слышу их - а вы?
- Да, я слышу скрип колес. Но что из этого?
- Мне только хочется знать, далеко ли они успели отъехать от нашей
деревни.
- Ах, вот оно что! - воскликнул Стокдэйл, которого вдруг осенила
догадка. - Затевается что-то недоброе! Теперь я припоминаю, когда мы
выходили из деревни, там не было видно ни одного мужчины.
- Тсс! - прошептала она. Скрип колес внезапно прекратился, сменившись
иными звуками.
- Там дерутся! - воскликнул Стокдэйл. - Там может произойти убийство!
Лиззи, пустите, я иду туда. Совесть не позволяет мне стоять здесь и ничего
не делать!
- Никакого убийства не произойдет, и даже головы никому не проломят, -
сказала Лиззи. - Наших тридцать, а их всего четверо; ничего плохого не
будет.
- Значит, там действительно свершается нападение! - воскликнул
Стокдэйл. - И вы знали об этом заранее. Почему вы держите сторону тех, кто
нарушает закон?
- А почему вы держите сторону тех, кто отбирает силой у деревенских
торговцев то, что они честно купили во Франции на свои собственные деньги? -
сказала она твердо.
- Купля эта нечестная.
- Нет, честная! - возразила она. - Оулет, и я, и все остальные, - мы
заплатили по тридцать шиллингов за каждый бочонок еще до того, как их
погрузили на борт в Щербуре! И если король, который для нас ровным счетом
ничто, посылает своих чиновников, чтобы они крали у нас наше добро, так мы
имеем право выкрасть его обратно!
Стокдэйл не стал вступать в пререкания и шел все так же быстро туда,
откуда доносился шум; Лиззи держалась с ним рядом.
- Вы только не вмешивайтесь, дорогой Ричард, хорошо? - с беспокойством
сказала она немного погодя, когда они уже приближались к месту событий. - Не
надо подходить ближе. Это уже Уормел-Кросс, тут-то и должны были их
захватить. Вы ничем не поможете, только вам самому попадет.
- Сперва выясним, что тут происходит, - сказал Стокдэйл.
Они прошли еще немного, и снова послышался скрип колес. Стокдэйл
сообразил, что теперь повозки движутся им навстречу. Еще минута, и впереди
показались все три телеги; Стокдэйл и Лиззи сошли в канаву, чтобы дать им
проехать.
Вместо четырех сопровождающих, как это было, когда телеги выезжали из
деревни, теперь подле них шла целая ватага человек в двадцать - тридцать, и
у всех, как это к изумлению своему увидел Стокдэйл, лица были вымазаны
сажей. В толпе он заметил шесть или семь крупных женских фигур, и по их
широкому шагу определил, что это переодетые мужчины. Телеги проехали, а
пятеро из толпы отстали от прочих и подошли к Лиззи и ее спутнику.
- По этой дороге временно прохода нету, - сказала одна из высоченных
женщин, у которой локоны, длиною в добрый фут, свисали согласно тогдашней
моде вдоль щек. Стокдэйл по голосу узнал, что это не кто иной, как Оулет.
- Почему же? - спросил Стокдэйл. - Ведь это проезжий тракт.
- Послушайте-ка, вы, юноша, - начал было Оулет. - Ба, да это
методистский проповедник! И вы тоже тут, миссис Ньюбери? Ну, так вот что,
Лиззи, незачем вам сюда идти. Они уже все улепетнули, и народ отобрал свое
назад.
Затем мельник пустился догонять своих товарищей. Стокдэйл и Лиззи также
повернули к дому.
- Я б от души желала, чтобы ничего этого не было. Но нас вынудили, -
сказала она тоном сожаления. - Если бы акцизникам удалось увезти бочонки,
половина жителей в нашей деревне целый месяц, а то и два, терпела бы нужду.
Стокдэйл, по-видимому, ее не слушал.
- Нет, я не могу так уйти, - сказал он. - Почем знать, может быть, все
четверо акцизников убиты.
- Убиты! - с презрением воскликнула Лиззи. - Нет, у нас тут убийством
не занимаются.
- Во всяком случае, я дойду до Уормел-Кросса, я хочу сам
удостовериться, - решительно сказал Стокдэйл и, - даже не пожелав ей
благополучного возвращения домой, повернул обратно. Лиззи стояла и смотрела
ему вслед, пока его не скрыла тьма, затем печально побрела к Незер-Мойнтону.
На дороге было пустынно - в такое время года, да еще ночью здесь иной
раз часами не попадался навстречу прохожий. Стокдэйл шел и не слышал ни
единого звука, кроме скрипа собственных шагов; наконец он очутился возле
лесных зарослей у дороги к Уормел-Кроссу. Но еще не доходя до перекрестка,
он услышал голоса, несшиеся откуда-то из чащи.
- Эй! Эге-гей! Помогите! На помощь!
В голосах не чувствовалось ни отчаяния, ни какой-нибудь особенной
слабости, но тревога в них, несомненно, была. У Стокдэйла не имелось при
себе оружия, и, прежде чем ринуться в кромешную лесную темь, он выдернул из
ближайшей изгороди кол, - так, на всякий случай. Войдя в лес, он крикнул:
- Что случилось? Кто зовет? Где вы?
- Здесь! - откликнулись голоса, и Стокдэйл пошел туда, откуда они
раздавались; пробравшись сквозь кусты ежевики, он очутился подле тех, кого
отыскивал.
- Почему вы не выходите на дорогу?
- Мы привязаны к деревьям!
- Кто вы такие?
- Я несчастный Билл Латимер, акцизный чиновник, - ответил жалобный
голос. - Подите же сюда, перережьте веревки, сделайте милость. Мы уж
боялись, что до утра никто сюда и не заглянет.
Стокдэйл проворно освободил пленников, и они принялись разминаться и
расправлять затекшие руки и ноги.
- Мерзавцы! - восклицал Латимер, все более разъяряясь, хотя вначале,
когда Стокдэйл только подошел к нему, он вел себя на редкость кротко. - Это
все они, те же самые! Знаю я, они все из Незер-Мойнтона!
- Но показать это под присягой мы все-таки не можем, - отозвался кто-то
из акцизников. - Ведь ни один не подал голоса.
- Что вы собираетесь предпринять? - спросил Стокдэйл.
- Я бы с охотой вернулся сейчас в Мойнтон и рассчитался с ними, -
сказал Латимер.
- И мы тоже, - поддакнули его товарищи.
- Будем биться на смерть!
- Да! Да! - поддержали его остальные.
- Но, - продолжал Латимер несколько менее пылко, когда они выбрались из
чащи, - мы ведь не знаем наверняка, что эти плуты с перемазанными рожами
были из Мойнтона. И доказать это трудно.
- Что верно, то верно, - согласились его помощники.
- А потому предпринимать мы ничего не будем, - закончил Латимер уже с
полным спокойствием. - По мне, так лучше быть на их месте, чем на нашем. У
меня кожа на руках огнем горит от веревок, которыми эти две здоровенные
дылды меня связали. И теперь, когда у нас был досуг подумать, я вот как
рассудил: служба королю достается нам что-то слишком дорого. Вот уж двое
суток, как я и на часок глаз не сомкнул: ну и, стало быть, разойдемся-ка,
благословись, по домам.
Остальные трое с радостью приняли этот план действий, поблагодарив
Стокдэйла за своевременную помощь, акцизники распрощались с ним на
перекрестке и зашагали по дороге в западном направлении, а Стокдэйл повернул
к Незер-Мойнтону.
Священник шел и думал, и мысли его были не веселые. Добравшись до дома,
он не поднялся к себе наверх, а прошел прямо в маленькую гостиную, где Лиззи
обычно проводила вечера вместе со своей матерью. На этот раз она сидела там
одна, все еще в капоре и накидке. Подойдя к ней, он остановился и с минуту
стоял, словно в каком-то оцепенении, глядя на разделявший их стол. Так как
Стокдэйл молчал, Лиззи подняла к нему глаза, и по выражению их видно было,
что она предчувствует недоброе.
- Куда они все ушли? - спросил он каким-то безжизненным голосом.
- Кто?.. Не знаю. Я их с тех пор не видела. Я пошла прямо домой.
- Если вашим соучастникам удастся сбыть эти бочонки, вы, я полагаю,
получите большие барыши?
- Одна доля достанется мне, а другая моему двоюродному брату Оулету,
еще по доле двум фермерам, а последнюю долю разделят между теми, кто нам
помогал.
- И вы все еще не решили, - продолжал он медленно, - отказаться от
торговли контрабандой?
Лиззи встала со стула и положила руку ему на плечо.
- Не просите меня об этом, - сказала она шепотом. - Вы сами не знаете,
чего от меня требуете. Придется объяснить вам, хоть мне и не хотелось бы. На
деньги, вырученные от этой торговли, мы с матерью и существуем. Он удивился.
- Это мне в голову не приходило, - сказал он. - Но на вашем месте я бы
лучше нанялся подметать улицы. Что такое деньги по сравнению с чистой
совестью?
- Совесть у меня чиста. Матушку свою я знаю с детства, а вот короля
никогда и в глаза не видала. Мне дела нет до его налогов, но для меня очень
важно, чтобы нам с матерью было на что жить.
- Выходите за меня замуж и обещайте, что перестанете заниматься
контрабандой. Я буду содержать вашу матушку.
- Вы очень добры, - сказала Лиззи, видимо тронутая. - Дайте мне
подумать. Я не хотела бы решать сейчас.
Лиззи дала ему ответ только на следующий день. Вечером она вошла к нему
в комнату; выражение лица у нее было печальное и строгое.
- Я не могу сделать по-вашему, - горячо сказала она. - Вы слишком
многого от меня требуете. Ведь я всю жизнь этим занимаюсь!
Слова ее и то, как она держалась, показывали, что ей пришлось выдержать
борьбу с собой и что решение далось ей нелегко.
Стокдэйл побледнел, но ответил спокойно:
- В таком случае, Лиззи, мы должны расстаться. Я не могу поступать
против своих убеждений и обращать мой духовный сан в посмешище. Вы знаете,
как я вас люблю; я все готов для вас сделать, но это единственное, чем я не
могу поступиться.
- Ну, что вам так дался ваш духовный сан? - горячо возразила она. -
Ведь у меня есть собственный просторный дом. Почему бы вам не жениться на
мне, и поселиться здесь с нами, и вовсе перестать быть священником? Право
же, Ричард, в нашем деле нет ничего позорного, если только посмотреть на
него моими глазами. Контрабанду доставляют нам лишь зимой, летом мы этим
никогда не занимаемся. И это так красит нашу скучную жизнь в зимнее время,
так приятно будоражит, и я до того ко всему этому привыкла, что даже и
помыслить не могу, как без этого жить! По ночам, когда воет ветер, вместо
того чтобы томиться скукой и до того уж отупеть, что даже и замечать не
будешь, воет он или нет, ты все время начеку; ум твой действует, если даже
сама ты в бездействии: все думаешь, как-то там твои друзья управляются?
Ходишь по комнате взад и вперед, и все смотришь в окно, а потом и сама
выйдешь, и ночью идешь, как днем, каждая ведь тропинка тебе известна, и,
бывает, что прямо на волоске висишь, того и гляди, попадешься в лапы старому
Латимеру и его молодчикам, да только где им, разиням, мы их и не боимся
по-настоящему, они только проворства нам прибавляют.
- Он все же напугал вас прошлой ночью, и я советую вам вовремя
остановиться, пока не стряслось настоящей беды.
Она покачала головой.
- Нет, пусть все будет по-прежнему. Так уж мне на роду написано. Это у
меня в крови, и меня не исправишь. Ах, Ричард, кабы вы знали, до чего мне
трудно то, чего вы требуете, и какому тяжкому испытанию вы подвергаете меня,
когда заставляете выбирать между привычной жизнью и любовью к вам!
Он стоял, облокотясь о каминную полку и прикрыв глаза рукой.
- Лучше б нам было никогда не видеть друг друга, Лиззи, - сказал он. -
Не в добрый час мы встретились. Вот уж не думал, что наш союз - это такое
безнадежное и неосуществимое дело!.. Ну да теперь поздно плакаться. По
крайней мере, мне выпало счастье узнать вас.
- Вы идете против церкви, а я - против короля, - сказала она. -
По-моему, из нас вышла бы отличная пара.
Он грустно улыбнулся, а Лиззи все стояла, опустив голову, и глаза у нее
стали наливаться слезами.
Печальным был тот вечер для них обоих, и столь же печальны были и
последовавшие затем дни. И он и она занимались каждый своими делами, но
как-то машинально, и подавленное состояние духа молодого священника было
замечено в деревне многими из его прихожан. Но никто не догадывался, что
причиной тому Лиззи, которая все это время не выходила из дому; все в
деревне были уверены, что Лиззи и Оулет давным-давно втихомолку договорились
пожениться.
В такой неопределенности протекла вся неделя, но однажды утром Стокдэйл
сказал:
- Я получил письмо, Лиззи, - вы не возражаете, если я буду так вас
называть, пока не уеду?
- Вы уезжаете? - спросила она растерянно.
- Да, я уезжаю. Так будет лучше для нас обоих. Мне не следует
оставаться здесь после того, что произошло. Сказать вам правду, я просто не
в силах жить здесь,и видеть вас каждый день, и сохранять при этом ту
твердость воли, которая мне нужна, чтобы не изменить принятому мною решению.
Я только что узнал, что постоянный священник прибудет сюда через неделю:
тогда я смогу уехать куда-нибудь в другое место.
То, что он за все это время не поколебался в своих намерениях, больно
уязвило Лиззи.
- Вы никогда не любили меня, - сказала она с горечью.
- Я мог бы сказать вам то же самое, - возразил он, - но не стану.
Напоследок окажите мне любезность: накануне отъезда я буду читать в часовне
проповедь - приходите послушать.
Лиззи утром в воскресенье обычно ходила в церковь, но вечером, вместе с
другими не слишком твердыми в вере жителями Незер-Мойнтона, нередко посещала
часовню; она согласилась прийти.
В приходе стало известно, что Стокдэйл уезжает, и очень многие, даже и
не только методисты, сожалели об этом. Оставшиеся дни пролетели быстро, и в
воскресенье вечером, накануне назначенного на утро отъезда, Лиззи сидела в
часовне и в последний раз слушала молодого проповедника. Тесная часовенка
была битком набита народом; как все и ожидали, темой для своей проповеди
Стокдэйл избрал контрабандную торговлю, так широко практикуемую среди
местных жителей. Слушатели, относя слова священника к самим себе, не
догадывались, что обращены они были, главным образом, к Лиззи. Стокдэйл
вложил в свою проповедь столько чувства, что под конец едва мог справиться с
волнением. Его собственное страстное желание убедить и не отрывавшийся от
него грустный взгляд Лиззи слишком разбередили душу молодого человека, он
даже не помнил, как ему удалось закончить речь. Словно в тумане, видел он,
что Лиззи повернулась и вышла вместе с остальными прихожанами; а немного
погодя и сам он отправился домой.
Она пригласила его отужинать, и они сели за стол вдвоем - мать Лиззи,
как обычно в воскресные вечера, рано легла спать.
- Мы расстаемся друзьями - ведь правда? - спросила Лиззи с деланной
веселостью. Она ни словом не обмолвилась о его проповеди, что принесло ему
немалое разочарование, но он тоже заставил себя улыбнуться.
- Разумеется, - ответил он, и они сели за стол.
В первый раз они разделяли трапезу - и, очевидно, в последний. После
ужина Стокдэйл, более не в силах поддерживать пустой разговор, поднялся
из-за стола и взял Лиззи за руку.
- Лиззи, - проговорил он, - вы, стало быть, считаете, что мы должны
расстаться?
- Это вы так считаете, - сказала она печально. - А мне вам больше
сказать нечего.
- И мне тоже, - ответил он. - Если таково ваше последнее слово -
прощайте!
Он нагнулся и поцеловал ее, и Лиззи невольно вернула ему поцелуй.
- Я выеду рано, - торопливо сказал он. - Мы больше не увидимся.
И он действительно уехал рано. Когда в сером утреннем сумраке он вышел
из дому, чтобы сесть в повозку, которая Должна была его увезти отсюда, ему
почудилось, что в окне наверху - в спальне Лиззи - за слегка раздвинутыми
занавесками мелькнуло лицо, но свет еще только чуть брезжил, мокрые стекла
отсвечивали, сказать с уверенностью было нельзя. Стокдэйл сел в повозку и
уехал, и в следующее воскресенье в часовне в Незер-Мойнтоне проповедь читал
уже новый священник.
Прошло два года после отъезда Стокдэйла. За это время он получил
наконец приход и проповедовал теперь в небольшом городке далеко от
побережья, но однажды он вновь появился в Незер-Мойнтоне, прибыв туда точно
таким же способом, что и в первый раз. Трясясь в фургоне, он расспрашивал
своего возницу, и полученные ответы вызвали в молодом священнике живейший
интерес. В результате этой беседы он тут же без всяких колебаний направился
к своему прежнему жилищу. Было около шести часов вечера и то же время года,
как и тогда, когда он покидал Незер-Мойнтон. Так же поблескивала сырая
земля, на западе ярко горел закат, и на бордюрах вдоль дома поднимали
головки примулы, посаженные руками Лиззи.
Лиззи, должно быть, увидела его из окна, потому что, когда он
приблизился к дому, она уже стояла на пороге, приотворив дверь; но тут же,
словно спохватившись, отступила назад и проговорила принужденным тоном:
- Мистер Стокдэйл?.. Вы?
- Я, конечно, - сказал он, беря ее за руку. - Ведь я написал вам, что
зайду.
- Да, но вы не сказали когда.
- Потому что и сам не знал, когда дела потребуют моего присутствия
здесь.
- Вы приехали по делу?
- По делу, не могу это отрицать. Но я часто мечтал приехать только
затем, чтобы повидать вас... Но что у вас здесь произошло? Я предсказывал
вам это, Лиззи, а вы тогда не хотели меня слушать.
- Да, верно, - сказала она, пригорюнившись. - Но ведь так уж меня
растили и воспитывали, это вошло у меня в плоть и кровь. Ну, да уж теперь со
всем этим покончено. Акцизникам платят за каждого захваченного
контрабандиста, живого или мертвого, и наша торговля сошла на нет. Нас
травили, словно крыс.
- Я слышал, Оулет совсем уехал?
- Да, он теперь в Америке. В последний раз, когда его пытались
доделают ребята.
Снова спустили лесенку, и все, кроме Оулета, сошли с колокольни,
прокрались поодиночке вдоль задней стены церкви и исчезли: каждый отправился
выполнять данное ему поручение. Лиззи смело прошла по улице, а за ней, почти
следом, и Стокдэйл.
- Вы идете домой, миссис Ньюбери? - спросил он.
Это официальное "миссис Ньюбери" показало ей, что отчуждение между ними
еще усилилось.
- Нет, не домой, - сказала она. - Мне нужно сперва кое-что сделать. Чай
вам подаст Марта-Сарра.
- Я не о том беспокоюсь, - ответил Стокдэйл. - Какие еще могут быть у
вас дела в этой греховной затее?
- Да так, мелочь.
- Что же именно? Я пойду с вами.
- Нет, я пойду одна. Пожалуйста, идите домой. Я вернусь не позже чем
через час.
- Лиззи, вам ничто не грозит? - спросил молодой человек, в душе
которого вновь шевельнулась нежность.
- Ничего мне не грозит - ничего такого, о чем стоило бы говорить, -
ответила она и пошла в направлении к Уормел-Кроссу.
Стокдэйл отворил калитку и остановился, глядя на происходящее в
яблоневом саду. Акцизники все еще трудились там, и он, не устояв против
соблазна, вошел в сад и стал наблюдать за их манипуляциями. Подойдя ближе,
он увидел потайной погреб, о существовании которого не подозревал, - погреб
был из бревен, выложенных квадратом, а сверху прикрыт слоем земли толщиною в
фут и дерном.
Акцизники взглянули на открытое, совсем еще юное лицо Стокдэйла и,
решив, очевидно, что он вне подозрений, продолжали свою работу. Вытащив все
бочонки, они принялись срывать дерн, растаскивать бревна и разрушать стены
погреба, пока он весь не развалился и не утратил какую бы то ни было форму;
возле, корнями наружу, лежала яблонька. Но яму, в свое время хранившую столь
большие запасы контрабандных товаров, так и не засыпали, ни в тот раз, ни
позже, и на этом месте и по сей день осталось заметное углубление.
ХОЖДЕНИЕ К УОРМЕЛ-КРОССУ И ТО, ЧТО ПРОИЗОШЛО ПОСЛЕ
Обнаруженную контрабанду надо было еще до вечера переправить в Бадмаут,
так что теперь акцизникам в первую очередь требовалось раздобыть лошадей и
повозки, и с этой целью они обошли всю деревню. Латимер сновал повсюду с
куском мела в руке и на каждой попадавшейся ему на глаза телеге и упряжи
ставил казенную метку в виде широкой стрелы, да так ретиво, как будто готов
был переметить даже ограды и дороги. Владелец помеченной таким образом
повозки или упряжи обязан был предоставить ее в распоряжение властей.
Стокдэйл, вдоволь насмотревшись на все это, пошел восвояси, приунывший и
подавленный. Лиззи уже вернулась, пройдя через кухонную дверь, но еще не
успела снять капор. Вид у нее был усталый, а настроение не лучше, чем у
Стокдэйла. Разговаривать им было не о чем, и проповедник ушел к себе,
надеясь отвлечься чтением; но из этого ничего не получилось, и он позвонил в
колокольчик, чтобы ему принесли чаю.
Лиззи сама внесла поднос, ибо служанка еще утром убежала в деревню;
развернувшиеся там события так ее взбудоражили, что она забыла о собственных
обязанностях. Но не успели загрустившие влюбленные обменяться хотя бы
словом, как появилась Марта, вся пылая от волнения.
- Ох, мистер Стокдэйл и миссис Ньюбери! Что там делается! Акцизники ни
одной исправной телеги найти не могут. Взяли у Томаса Баллэма; и у Уильяма
Роджера, и у Стивена Спрэка, выкатили на дорогу, а колеса-то раз! - и
свалились, и телеги набок! Тут и увидели, что ни в одном колесе нету чеки.
Тогда взялись за фургон Самуэля Шейна, а в нем все болты повыпадали. Тогда
забрали тележку у молочника, а в ней тоже ни одного шпенька! Теперь пошли в
кузницу делать новые шпеньки, а кузнеца-то нигде и нету!
Стокдэйл взглянул на Лиззи; она чуть-чуть покраснела и вышла из
комнаты, а следом за ней и Марта. Обе они были еще в коридоре, как вдруг
раздался стук у входа, и Стокдэйл услышал голос Латимера, тот обращался к
Лиззи.
- Миссис Ньюбери, скажите, бога ради: кузнец тут не проходил? Только бы
нам его найти - хоть за волосы, да притащим к наковальне, где ему быть
полагается!
- Ну, он же известный лентяй, - кокетливо сказала Лиззи. - А зачем он
вам понадобился, мистер Латимер?
- Да ведь как же! Во всей деревне не найдешь лошади, подкованной на все
четыре ноги! У иных три подковы, а у иных и всего-то две! На телегах колеса
без чеки, у фургона ступицы без втулок, и ни у кого ни единой исправной
сбруи - эдак мы дотемна отсюда не выберемся! Ну и отчаянный у вас здесь
народ, миссис Ньюбери! Только это они уж через край хватили, даром им не
пройдет, помяните мое слово! Во всем приходе ни одного не сыщешь, кто б не
заслуживал порки!
А кузнец Хардмен в это самое время стоял в конце проулка за кустом
остролиста и покуривал трубку. Простившись с миссис Ньюбери, Латимер именно
туда и направился, а Хардмен, заслышав шаги, не вытерпел - любопытство
пересилило в нем осторожность. Он высунулся из-за куста как раз в тот
момент, когда Латимер глянул в его сторону. Хардмену ничего не оставалось,
как с невозмутимым видом выйти из-за куста.
- Вот уж целый час, как мы тебя разыскиваем, - сказал Латимер, сверкая
глазами.
- Вишь ты, какая незадача, - отвечал Хардмен. - А я вот вздумал было
пройтись да посмотреть, нет ли еще где припрятанных бочонков, - чтобы
передать их властям.
- Как же, как же, мы в этом не сомневаемся, - произнес Латимер с
уничтожающим сарказмом. - Ты бы непременно доставил их властям. Вы ведь
всегда готовы нам помочь, целый день только и делали, что помогали. А теперь
будь так любезен, пройди-ка со мной в кузницу, и мы, с твоего позволения,
кое-что тебе закажем - именем короля!
Они ушли, и вскоре в кузнице зазвенели не слишком частые удары молота.
Так или иначе, лошади и телеги были приведены в годное состояние, но только
под вечер, когда часы пробили шесть, и грязные дороги заблестели под косыми
лучами закатного солнца. Контрабандные бочонки вскоре были уложены на
телеги, и Латимер и трое из его соратников медленно выехали из деревни и
Двинулись по направлению к порту Бадмаут, до коего путь был весьма не
близкий; оставшимся акцизникам было поручено караулить ту партию бочонков,
которую, как уже выяснилось, контрабандисты затопили где-то между
Рингсвортом и бухтой Лалстэд, а также во что бы то ни стало разыскать Оулета
- единственного из жителей деревни, против кого имелись прямые улики, а
именно - яма, обнаруженная в его саду.
Пока телеги, меченные меловым знаком, проезжали по улице в тусклом
свете сгущавшихся сумерек, на пороге каждого дома стояли женщины и дети; и
грустное выражение, с каким они посматривали на конфискованную
собственность, недвусмысленно свидетельствовало о том, что все население
Незер-Мойнтона связано с делами незаконной торговли.
- Ну, Лиззи, вот достойный финал вашей авантюры, - сказал Стокдэйл,
когда скрип колес почти уже замер вдали. - Я благодарю бога за то, что вам
удалось, не навлекши на себя подозрений, выпутаться из этой истории и все
ваши потери ограничились потерей контрабандного вина. Быть может, вы
присядете и разрешите поговорить с вами?
- Только не сейчас, мистер Стокдэйл, погодите немного, - ответила
Лиззи. - Сейчас мне нужно уйти на минутку.
- Неужели опять на этот ужасный спуск? - спросил он беспомощным тоном.
- Нет, не туда. Я только хочу узнать, чем закончатся сегодняшние дела.
Он ничего не ответил, и она пошла к двери, но медленно, как будто
выжидая, не скажет ли он еще чего-нибудь.
- Вы не вызвались пойти со мной, - сказала она наконец. - Вы, наверное,
ненавидите меня после сегодняшнего?
- Как вы можете так говорить, Лиззи, вы же знаете, я хочу только одного
- чтобы вы больше не участвовали в этих делах! Пойти с вами! Разумеется, я
пойду, хотя бы только для того, чтобы уберечь вас от опасности. Но зачем вам
опять идти?
- Затем, что не могу я сейчас сидеть дома сложа руки. Там что-то
происходит, и я должна знать что. Пойдемте!
И они вышли вдвоем в темноту надвигающейся ночи.
Дойдя до проезжей дороги, Лиззи свернула направо, и Стокдэйл скоро
заметил, что они идут в ту же сторону, куда уехали повозки с захваченной
контрабандой. Лиззи опиралась на его руку и время от времени вдруг
придерживала его за локоть, показывая этим, что надо остановиться и
прислушаться. Первую четверть мили они прошли довольно быстро, и после двух
или трех таких остановок Лиззи сказала:
- Я уже слышу их - а вы?
- Да, я слышу скрип колес. Но что из этого?
- Мне только хочется знать, далеко ли они успели отъехать от нашей
деревни.
- Ах, вот оно что! - воскликнул Стокдэйл, которого вдруг осенила
догадка. - Затевается что-то недоброе! Теперь я припоминаю, когда мы
выходили из деревни, там не было видно ни одного мужчины.
- Тсс! - прошептала она. Скрип колес внезапно прекратился, сменившись
иными звуками.
- Там дерутся! - воскликнул Стокдэйл. - Там может произойти убийство!
Лиззи, пустите, я иду туда. Совесть не позволяет мне стоять здесь и ничего
не делать!
- Никакого убийства не произойдет, и даже головы никому не проломят, -
сказала Лиззи. - Наших тридцать, а их всего четверо; ничего плохого не
будет.
- Значит, там действительно свершается нападение! - воскликнул
Стокдэйл. - И вы знали об этом заранее. Почему вы держите сторону тех, кто
нарушает закон?
- А почему вы держите сторону тех, кто отбирает силой у деревенских
торговцев то, что они честно купили во Франции на свои собственные деньги? -
сказала она твердо.
- Купля эта нечестная.
- Нет, честная! - возразила она. - Оулет, и я, и все остальные, - мы
заплатили по тридцать шиллингов за каждый бочонок еще до того, как их
погрузили на борт в Щербуре! И если король, который для нас ровным счетом
ничто, посылает своих чиновников, чтобы они крали у нас наше добро, так мы
имеем право выкрасть его обратно!
Стокдэйл не стал вступать в пререкания и шел все так же быстро туда,
откуда доносился шум; Лиззи держалась с ним рядом.
- Вы только не вмешивайтесь, дорогой Ричард, хорошо? - с беспокойством
сказала она немного погодя, когда они уже приближались к месту событий. - Не
надо подходить ближе. Это уже Уормел-Кросс, тут-то и должны были их
захватить. Вы ничем не поможете, только вам самому попадет.
- Сперва выясним, что тут происходит, - сказал Стокдэйл.
Они прошли еще немного, и снова послышался скрип колес. Стокдэйл
сообразил, что теперь повозки движутся им навстречу. Еще минута, и впереди
показались все три телеги; Стокдэйл и Лиззи сошли в канаву, чтобы дать им
проехать.
Вместо четырех сопровождающих, как это было, когда телеги выезжали из
деревни, теперь подле них шла целая ватага человек в двадцать - тридцать, и
у всех, как это к изумлению своему увидел Стокдэйл, лица были вымазаны
сажей. В толпе он заметил шесть или семь крупных женских фигур, и по их
широкому шагу определил, что это переодетые мужчины. Телеги проехали, а
пятеро из толпы отстали от прочих и подошли к Лиззи и ее спутнику.
- По этой дороге временно прохода нету, - сказала одна из высоченных
женщин, у которой локоны, длиною в добрый фут, свисали согласно тогдашней
моде вдоль щек. Стокдэйл по голосу узнал, что это не кто иной, как Оулет.
- Почему же? - спросил Стокдэйл. - Ведь это проезжий тракт.
- Послушайте-ка, вы, юноша, - начал было Оулет. - Ба, да это
методистский проповедник! И вы тоже тут, миссис Ньюбери? Ну, так вот что,
Лиззи, незачем вам сюда идти. Они уже все улепетнули, и народ отобрал свое
назад.
Затем мельник пустился догонять своих товарищей. Стокдэйл и Лиззи также
повернули к дому.
- Я б от души желала, чтобы ничего этого не было. Но нас вынудили, -
сказала она тоном сожаления. - Если бы акцизникам удалось увезти бочонки,
половина жителей в нашей деревне целый месяц, а то и два, терпела бы нужду.
Стокдэйл, по-видимому, ее не слушал.
- Нет, я не могу так уйти, - сказал он. - Почем знать, может быть, все
четверо акцизников убиты.
- Убиты! - с презрением воскликнула Лиззи. - Нет, у нас тут убийством
не занимаются.
- Во всяком случае, я дойду до Уормел-Кросса, я хочу сам
удостовериться, - решительно сказал Стокдэйл и, - даже не пожелав ей
благополучного возвращения домой, повернул обратно. Лиззи стояла и смотрела
ему вслед, пока его не скрыла тьма, затем печально побрела к Незер-Мойнтону.
На дороге было пустынно - в такое время года, да еще ночью здесь иной
раз часами не попадался навстречу прохожий. Стокдэйл шел и не слышал ни
единого звука, кроме скрипа собственных шагов; наконец он очутился возле
лесных зарослей у дороги к Уормел-Кроссу. Но еще не доходя до перекрестка,
он услышал голоса, несшиеся откуда-то из чащи.
- Эй! Эге-гей! Помогите! На помощь!
В голосах не чувствовалось ни отчаяния, ни какой-нибудь особенной
слабости, но тревога в них, несомненно, была. У Стокдэйла не имелось при
себе оружия, и, прежде чем ринуться в кромешную лесную темь, он выдернул из
ближайшей изгороди кол, - так, на всякий случай. Войдя в лес, он крикнул:
- Что случилось? Кто зовет? Где вы?
- Здесь! - откликнулись голоса, и Стокдэйл пошел туда, откуда они
раздавались; пробравшись сквозь кусты ежевики, он очутился подле тех, кого
отыскивал.
- Почему вы не выходите на дорогу?
- Мы привязаны к деревьям!
- Кто вы такие?
- Я несчастный Билл Латимер, акцизный чиновник, - ответил жалобный
голос. - Подите же сюда, перережьте веревки, сделайте милость. Мы уж
боялись, что до утра никто сюда и не заглянет.
Стокдэйл проворно освободил пленников, и они принялись разминаться и
расправлять затекшие руки и ноги.
- Мерзавцы! - восклицал Латимер, все более разъяряясь, хотя вначале,
когда Стокдэйл только подошел к нему, он вел себя на редкость кротко. - Это
все они, те же самые! Знаю я, они все из Незер-Мойнтона!
- Но показать это под присягой мы все-таки не можем, - отозвался кто-то
из акцизников. - Ведь ни один не подал голоса.
- Что вы собираетесь предпринять? - спросил Стокдэйл.
- Я бы с охотой вернулся сейчас в Мойнтон и рассчитался с ними, -
сказал Латимер.
- И мы тоже, - поддакнули его товарищи.
- Будем биться на смерть!
- Да! Да! - поддержали его остальные.
- Но, - продолжал Латимер несколько менее пылко, когда они выбрались из
чащи, - мы ведь не знаем наверняка, что эти плуты с перемазанными рожами
были из Мойнтона. И доказать это трудно.
- Что верно, то верно, - согласились его помощники.
- А потому предпринимать мы ничего не будем, - закончил Латимер уже с
полным спокойствием. - По мне, так лучше быть на их месте, чем на нашем. У
меня кожа на руках огнем горит от веревок, которыми эти две здоровенные
дылды меня связали. И теперь, когда у нас был досуг подумать, я вот как
рассудил: служба королю достается нам что-то слишком дорого. Вот уж двое
суток, как я и на часок глаз не сомкнул: ну и, стало быть, разойдемся-ка,
благословись, по домам.
Остальные трое с радостью приняли этот план действий, поблагодарив
Стокдэйла за своевременную помощь, акцизники распрощались с ним на
перекрестке и зашагали по дороге в западном направлении, а Стокдэйл повернул
к Незер-Мойнтону.
Священник шел и думал, и мысли его были не веселые. Добравшись до дома,
он не поднялся к себе наверх, а прошел прямо в маленькую гостиную, где Лиззи
обычно проводила вечера вместе со своей матерью. На этот раз она сидела там
одна, все еще в капоре и накидке. Подойдя к ней, он остановился и с минуту
стоял, словно в каком-то оцепенении, глядя на разделявший их стол. Так как
Стокдэйл молчал, Лиззи подняла к нему глаза, и по выражению их видно было,
что она предчувствует недоброе.
- Куда они все ушли? - спросил он каким-то безжизненным голосом.
- Кто?.. Не знаю. Я их с тех пор не видела. Я пошла прямо домой.
- Если вашим соучастникам удастся сбыть эти бочонки, вы, я полагаю,
получите большие барыши?
- Одна доля достанется мне, а другая моему двоюродному брату Оулету,
еще по доле двум фермерам, а последнюю долю разделят между теми, кто нам
помогал.
- И вы все еще не решили, - продолжал он медленно, - отказаться от
торговли контрабандой?
Лиззи встала со стула и положила руку ему на плечо.
- Не просите меня об этом, - сказала она шепотом. - Вы сами не знаете,
чего от меня требуете. Придется объяснить вам, хоть мне и не хотелось бы. На
деньги, вырученные от этой торговли, мы с матерью и существуем. Он удивился.
- Это мне в голову не приходило, - сказал он. - Но на вашем месте я бы
лучше нанялся подметать улицы. Что такое деньги по сравнению с чистой
совестью?
- Совесть у меня чиста. Матушку свою я знаю с детства, а вот короля
никогда и в глаза не видала. Мне дела нет до его налогов, но для меня очень
важно, чтобы нам с матерью было на что жить.
- Выходите за меня замуж и обещайте, что перестанете заниматься
контрабандой. Я буду содержать вашу матушку.
- Вы очень добры, - сказала Лиззи, видимо тронутая. - Дайте мне
подумать. Я не хотела бы решать сейчас.
Лиззи дала ему ответ только на следующий день. Вечером она вошла к нему
в комнату; выражение лица у нее было печальное и строгое.
- Я не могу сделать по-вашему, - горячо сказала она. - Вы слишком
многого от меня требуете. Ведь я всю жизнь этим занимаюсь!
Слова ее и то, как она держалась, показывали, что ей пришлось выдержать
борьбу с собой и что решение далось ей нелегко.
Стокдэйл побледнел, но ответил спокойно:
- В таком случае, Лиззи, мы должны расстаться. Я не могу поступать
против своих убеждений и обращать мой духовный сан в посмешище. Вы знаете,
как я вас люблю; я все готов для вас сделать, но это единственное, чем я не
могу поступиться.
- Ну, что вам так дался ваш духовный сан? - горячо возразила она. -
Ведь у меня есть собственный просторный дом. Почему бы вам не жениться на
мне, и поселиться здесь с нами, и вовсе перестать быть священником? Право
же, Ричард, в нашем деле нет ничего позорного, если только посмотреть на
него моими глазами. Контрабанду доставляют нам лишь зимой, летом мы этим
никогда не занимаемся. И это так красит нашу скучную жизнь в зимнее время,
так приятно будоражит, и я до того ко всему этому привыкла, что даже и
помыслить не могу, как без этого жить! По ночам, когда воет ветер, вместо
того чтобы томиться скукой и до того уж отупеть, что даже и замечать не
будешь, воет он или нет, ты все время начеку; ум твой действует, если даже
сама ты в бездействии: все думаешь, как-то там твои друзья управляются?
Ходишь по комнате взад и вперед, и все смотришь в окно, а потом и сама
выйдешь, и ночью идешь, как днем, каждая ведь тропинка тебе известна, и,
бывает, что прямо на волоске висишь, того и гляди, попадешься в лапы старому
Латимеру и его молодчикам, да только где им, разиням, мы их и не боимся
по-настоящему, они только проворства нам прибавляют.
- Он все же напугал вас прошлой ночью, и я советую вам вовремя
остановиться, пока не стряслось настоящей беды.
Она покачала головой.
- Нет, пусть все будет по-прежнему. Так уж мне на роду написано. Это у
меня в крови, и меня не исправишь. Ах, Ричард, кабы вы знали, до чего мне
трудно то, чего вы требуете, и какому тяжкому испытанию вы подвергаете меня,
когда заставляете выбирать между привычной жизнью и любовью к вам!
Он стоял, облокотясь о каминную полку и прикрыв глаза рукой.
- Лучше б нам было никогда не видеть друг друга, Лиззи, - сказал он. -
Не в добрый час мы встретились. Вот уж не думал, что наш союз - это такое
безнадежное и неосуществимое дело!.. Ну да теперь поздно плакаться. По
крайней мере, мне выпало счастье узнать вас.
- Вы идете против церкви, а я - против короля, - сказала она. -
По-моему, из нас вышла бы отличная пара.
Он грустно улыбнулся, а Лиззи все стояла, опустив голову, и глаза у нее
стали наливаться слезами.
Печальным был тот вечер для них обоих, и столь же печальны были и
последовавшие затем дни. И он и она занимались каждый своими делами, но
как-то машинально, и подавленное состояние духа молодого священника было
замечено в деревне многими из его прихожан. Но никто не догадывался, что
причиной тому Лиззи, которая все это время не выходила из дому; все в
деревне были уверены, что Лиззи и Оулет давным-давно втихомолку договорились
пожениться.
В такой неопределенности протекла вся неделя, но однажды утром Стокдэйл
сказал:
- Я получил письмо, Лиззи, - вы не возражаете, если я буду так вас
называть, пока не уеду?
- Вы уезжаете? - спросила она растерянно.
- Да, я уезжаю. Так будет лучше для нас обоих. Мне не следует
оставаться здесь после того, что произошло. Сказать вам правду, я просто не
в силах жить здесь,и видеть вас каждый день, и сохранять при этом ту
твердость воли, которая мне нужна, чтобы не изменить принятому мною решению.
Я только что узнал, что постоянный священник прибудет сюда через неделю:
тогда я смогу уехать куда-нибудь в другое место.
То, что он за все это время не поколебался в своих намерениях, больно
уязвило Лиззи.
- Вы никогда не любили меня, - сказала она с горечью.
- Я мог бы сказать вам то же самое, - возразил он, - но не стану.
Напоследок окажите мне любезность: накануне отъезда я буду читать в часовне
проповедь - приходите послушать.
Лиззи утром в воскресенье обычно ходила в церковь, но вечером, вместе с
другими не слишком твердыми в вере жителями Незер-Мойнтона, нередко посещала
часовню; она согласилась прийти.
В приходе стало известно, что Стокдэйл уезжает, и очень многие, даже и
не только методисты, сожалели об этом. Оставшиеся дни пролетели быстро, и в
воскресенье вечером, накануне назначенного на утро отъезда, Лиззи сидела в
часовне и в последний раз слушала молодого проповедника. Тесная часовенка
была битком набита народом; как все и ожидали, темой для своей проповеди
Стокдэйл избрал контрабандную торговлю, так широко практикуемую среди
местных жителей. Слушатели, относя слова священника к самим себе, не
догадывались, что обращены они были, главным образом, к Лиззи. Стокдэйл
вложил в свою проповедь столько чувства, что под конец едва мог справиться с
волнением. Его собственное страстное желание убедить и не отрывавшийся от
него грустный взгляд Лиззи слишком разбередили душу молодого человека, он
даже не помнил, как ему удалось закончить речь. Словно в тумане, видел он,
что Лиззи повернулась и вышла вместе с остальными прихожанами; а немного
погодя и сам он отправился домой.
Она пригласила его отужинать, и они сели за стол вдвоем - мать Лиззи,
как обычно в воскресные вечера, рано легла спать.
- Мы расстаемся друзьями - ведь правда? - спросила Лиззи с деланной
веселостью. Она ни словом не обмолвилась о его проповеди, что принесло ему
немалое разочарование, но он тоже заставил себя улыбнуться.
- Разумеется, - ответил он, и они сели за стол.
В первый раз они разделяли трапезу - и, очевидно, в последний. После
ужина Стокдэйл, более не в силах поддерживать пустой разговор, поднялся
из-за стола и взял Лиззи за руку.
- Лиззи, - проговорил он, - вы, стало быть, считаете, что мы должны
расстаться?
- Это вы так считаете, - сказала она печально. - А мне вам больше
сказать нечего.
- И мне тоже, - ответил он. - Если таково ваше последнее слово -
прощайте!
Он нагнулся и поцеловал ее, и Лиззи невольно вернула ему поцелуй.
- Я выеду рано, - торопливо сказал он. - Мы больше не увидимся.
И он действительно уехал рано. Когда в сером утреннем сумраке он вышел
из дому, чтобы сесть в повозку, которая Должна была его увезти отсюда, ему
почудилось, что в окне наверху - в спальне Лиззи - за слегка раздвинутыми
занавесками мелькнуло лицо, но свет еще только чуть брезжил, мокрые стекла
отсвечивали, сказать с уверенностью было нельзя. Стокдэйл сел в повозку и
уехал, и в следующее воскресенье в часовне в Незер-Мойнтоне проповедь читал
уже новый священник.
Прошло два года после отъезда Стокдэйла. За это время он получил
наконец приход и проповедовал теперь в небольшом городке далеко от
побережья, но однажды он вновь появился в Незер-Мойнтоне, прибыв туда точно
таким же способом, что и в первый раз. Трясясь в фургоне, он расспрашивал
своего возницу, и полученные ответы вызвали в молодом священнике живейший
интерес. В результате этой беседы он тут же без всяких колебаний направился
к своему прежнему жилищу. Было около шести часов вечера и то же время года,
как и тогда, когда он покидал Незер-Мойнтон. Так же поблескивала сырая
земля, на западе ярко горел закат, и на бордюрах вдоль дома поднимали
головки примулы, посаженные руками Лиззи.
Лиззи, должно быть, увидела его из окна, потому что, когда он
приблизился к дому, она уже стояла на пороге, приотворив дверь; но тут же,
словно спохватившись, отступила назад и проговорила принужденным тоном:
- Мистер Стокдэйл?.. Вы?
- Я, конечно, - сказал он, беря ее за руку. - Ведь я написал вам, что
зайду.
- Да, но вы не сказали когда.
- Потому что и сам не знал, когда дела потребуют моего присутствия
здесь.
- Вы приехали по делу?
- По делу, не могу это отрицать. Но я часто мечтал приехать только
затем, чтобы повидать вас... Но что у вас здесь произошло? Я предсказывал
вам это, Лиззи, а вы тогда не хотели меня слушать.
- Да, верно, - сказала она, пригорюнившись. - Но ведь так уж меня
растили и воспитывали, это вошло у меня в плоть и кровь. Ну, да уж теперь со
всем этим покончено. Акцизникам платят за каждого захваченного
контрабандиста, живого или мертвого, и наша торговля сошла на нет. Нас
травили, словно крыс.
- Я слышал, Оулет совсем уехал?
- Да, он теперь в Америке. В последний раз, когда его пытались