Гарди Томас. Рассказы

она была совершенно уверена, как и в том, что он не возвращался. Но она так
растревожилась, что не стала с ним спорить и заговорила о другом, словно все
это и в самом деле ей только примерещилось.
В тот же день идет она по улице и встречает дочку Джима Уидла - Нэнси.
- Что это ты как будто не выспалась сегодня, Нэнси? - говорит она ей.
- Ваша правда, миссис Прайветт, - отвечает Нэнси. - Вы только никому
про это не говорите, а вам я, пожалуй, расскажу. Вчера ведь был канун
Иванова дня, мы собрались и пошли к церкви, а домой вернулись уж за полночь.
- Да что ты! - удивилась миссис Прайветт. - Неужто и вправду уже Иванов
день? Поверишь, до того я захлопоталась, - эдак не то что Иванов, а и
Михайлов день не заметишь как пройдет.
- И страху же мы вчера натерпелись! Такое видали...
- Что же вы видели?
(Вы, - может, - и не помните, сэр, уж больно вы молоды были, когда
уехали в дальние края, а у нас в приходе верят, что под Иванов день можно
узнать, кому какая судьба выпадет: суждено кому встретиться со смертью в
этот год - тень того человека ровно в полночь войдет в церковь. Коли она
потом выйдет - одолеет тот человек свою немочь, коли нет - не миновать ему
могилы.)
- Что же вы видели? - спрашивает жена Уильяма.
- Да не стоит, пожалуй, рассказывать, - неохотно отвечает Нэнси.
- Моего мужа вы видели, - тихо говорит Бетти Прайветт.
- Ну, раз уж вы сами об этом сказали... - мнется Нэнси. - Нам и вправду
почудилось, будто мы его видели, но там было так темно и так страшно, может,
это был и не он.
- Ты добрая девушка, Нэнси, это ты, меня жалеючи, говоришь, а только
что уж тут скрывать. Он ведь так и остался в церкви, да? Видишь, я и сама
знаю не хуже твоего.
Нэнси ничего не ответила, и больше они об этом не говорили.
А три дня спустя Уильям Прайветт и Джон Чайлз косили луг мистера
Хардкома. В полдень они присели под деревом перекусить. И как сидели, так и
уснули. Джон Чайлз проснулся первый и вдруг видит - у Уильяма изо рта
выползает большущая белая мучная моль - их у нас называют "душа мельника".
Выползла и тут же улетела. Джону даже как-то не по себе стало, ведь Уильям в
молодости много лет работал на мельнице. Джон посмотрел на солнце и понял,
что проспали они довольно долго. Уильям не просыпался, и Джон окликнул его:
пора было начинать косить. Но Уильям все спал, и тогда Джон подошел к нему и
тронул за плечо. Уильям был мертв.
В тот самый день старый Филипп Хукхорн пошел к источнику набрать воды.
И когда он уже хотел уходить, то увидел, что с другой стороны к источнику
спускается - кто бы вы думали? - Уильям, да, да, Уильям! Лицо бледное, и
смотрит как-то странно. Филипп Хукхорн очень удивился: много лет тому назад
в этом самом источнике утонул маленький сын Уильяма - единственный его
ребенок, Уильям так горевал после смерти ребенка, что с тех пор его ни разу
не видели возле источника. Все знали, что он готов сделать крюк в полмили,
лишь бы обойти его стороной. Филипп вернулся в деревню, стал спрашивать
соседей, и оказалось, что Уильям и не мог в тот день быть у источника: в это
время он косил луг мили за две от деревни. А потом уж стало известно, что
скончался Уильям в тот самый час, как видели его у источника.
- Довольно грустная история, - заметил Лэкленд после минутной паузы.
- Да, да. Что поделаешь, в жизни всякое бывает, - сказал отец торговца
семенами.
- Вы, наверно, не знаете, мистер Лэкленд, какая оказия приключилась с
Эндри Сэчелом и Джейн Волленс из-за скримптонских пастора и причетника? -
спросил кровельщик, человек с веселой искоркой в глазах, который до сих пор,
сидя в передней части фургона ногами наружу, больше поглядывал вперед на
разные предметы, возникавшие в отдалении. - У них такое чудное дело вышло с
этим пастором и причетником - эдакое не часто случается. Может, эта история
вас позабавит и разгонит грусть.
Лэкленд ответил, что ничего об этом случае не знает, но Сэчела помнит
хорошо и с удовольствием послушает рассказ о нем.
- Нет, сэр, это вы старика Сэчела помните, а Эндри - его сын, он всего
года три, как женат, и как раз когда он женился, и вышел тот случай, про
который, если хотите, я вам расскажу, - а может, кто-нибудь другой
расскажет?
- Нет, нет, сосед, кому, как не вам, об этом рассказывать! - раздалось
несколько голосов, мистер Лэкленд тоже присоединился к общей просьбе,
добавив, что до отъезда хорошо знал семью Сэчелов.
- Как вы человек новый, - прошептал Лэкленду возчик, - я вас поостерегу
- не принимайте всего на веру, что Кристофер рассказывает.
Лэкленд кивнул.
- Ну что ж, я расскажу, - сказал кровельщик тоном человека,
намеревающегося строго придерживаться фактов. - Только история-то больше
касается пастора и причетника, чем Эндри, так что ее приличней бы
рассказывать кому-нибудь из духовных, ну да уж ладно.

ЧУДН_А_Я СВАДЬБА

Перевод И. Пашкина

- А вышло все это, надо вам сказать, оттого, что Эндри в те времена
любил выпить - теперь-то он, разумеется, капли в рот не берет и хорошо
делает. Джейн, его невеста, была, понимаете ли, постарше Эндри, намного ли
старше - я вам в точности не скажу: она не нашего прихода, а о таких делах
только по церковной записи в точности узнать можно. Но, во всяком случае, и
годами она бьша постарше своего жениха, - да были и еще коекакие щекотливые
обстоятельства...
(- Ах, бедняжка! - вздохнули женщины.)
...одним словом, надо было торопиться с венчанием, пока Эндри не пошел
на попятный, так что Джейн была рада-радехонька, когда наконец в одно
ноябрьское утро она вместе с Эндри, его братом и невесткой отправилась в
церковь, чтобы сочетаться с ним законным браком. Эндри вышел из деревни еще
затемно, и провожавшие махали ему вслед фонарями и кидали в воздух шляпы.
Приходская церковь была в миле с лишком от деревни, а так как погода
выдалась на редкость хорошая, ну они и решили после венчания отправиться в
Порт Бреди и провести там денек: поглядеть на корабли, на море, на солдат, а
то что за радость возвращаться из церкви к тетке Джейн, у которой она жила,
да и скучать там весь вечер.
Так вот, в то утро многие заметили, что Эндри по дороге в церковь то и
дело писал вензеля. Накануне у соседей были крестины, и Эндри, приглашенный
в крестные, всю ночь напролет усердно омывал младенца добрым элем, рассудив,
что навряд ли когда еще сподобит бог нынче крестить, завтра венчаться, а
наутро, того и гляди, родителем оказаться. Как тут не выпить ради такой
благодати.
Так он в эту ночь и не прилег ни на минуту и отправился в церковь прямо
с крестин. Вот и получилось, что, когда он со своей нареченной вошел в
церковь, пастор (а был он человек строгих правил, по крайней мере - в
церкви) посмотрел на Эндри и говорит эдак язвительно:
- Что же это такое, молодой человек? С самого утра и уже налакались!
Постыдились бы хоть для такого дня!
- Совершенно справедливо, сэр, - говорит Эндри. - Однако на ногах я
держусь, оно для нашего дела и достаточно. Я даже по одной половице могу
пройти не хуже кого иного, не в обиду вам будь сказано (признаться, тут он
малость разгорячился), - и если бы ты, пастор Билли Тугуд, крестил всю ночь
напролет вот так же на совесть, как я, так ты бы сейчас и вовсе на ногах не
стоял, провалиться мне на этом месте, коли не так!
Услышав такую отповедь, пастор Билли (у нас его иначе и не звали)
помрачнел, насупился, - он был человек вспыльчивый и не любил, чтобы его
задевали, - и сказал очень решительно:
- Я тебя венчать в таком виде не могу и не стану. Ступай домой,
протрезвись, - и захлопнул свою библию на все защелки, словно мышеловку.
Тут невеста в слезы: плачет навзрыд и просит и молит не откладывать
венчания; уже очень она боялась упустить Эндри, после стольких трудов! Да
нет, не тут-то было.
- Не могу я совершать святое таинство над нетрезвым человеком, -
говорит мистер Тугуд. - Это грешно и неприлично. Мне жаль вас, дочь моя, я
понимаю, что вам нельзя мешкать, но сейчас идите домой. И как это вы
решились привести его сюда в таком виде?
- Так ведь трезвый он и совсем не пойдет, - всхлипнула она.
- Ну, тут уж я вам ничем не могу помочь, - говорит пастор, и как она
его ни умоляла, он ни на какие уговоры не поддался. Тогда она принялась за
дело по-другому:
- Может быть, сударь, вы пойдете домой, а нас оставите здесь, и я
ручаюсь, что через часок-другой он будет трезвей самого судьи. А я уж тут
постерегу его. Ведь если он выйдет из церкви невенчанный, его обратно на
аркане не затащишь!
- Ну, хорошо, - говорит пастор. - Даю вам два часа, а потом вернусь.
- Только, ради бога, сударь, заприте дверь покрепче, чтобы нам нельзя
было выйти, - просит Джейн.
- Хорошо, - говорит пастор.
- И чтобы никто не знал, что мы здесь.
Тут пастор снял свой новенький белый стихарь и ушел, а прочие стали
уговариваться, как им сохранить это в тайне, что было не трудно, потому что
место было безлюдное, а час ранний. Свидетели, брат Эндри с женой, которые
вовсе не желали, чтобы Эндри женился на Джейн, и пришли сюда скрепя сердце,
сказали, что не намерены торчать еще два часа в этой дыре и хотят вернуться
домой в Лонгпаддл к обеду. Они так твердо стояли на своем, что причетник под
конец сказал, - ладно уж, можно и без них обойтись. Пусть себе идут домой,
как если бы венчание уже состоялось и молодые отправились в Порт Бреди. А
когда вернется священник, за свидетеля сойдет любой прохожий, да и сам он,
причетник.
На том и порешили, родные Эндри тут же ушли, а причетник затворил
церковную дверь и приготовился уже повесить на нее замок. Тут невеста, думая
все о своем, шепнула ему сквозь слезы:
- Дорогой мой сэр, не оставляйте нас тут, в церкви, кто-нибудь увидит в
окно, и пойдут такие толки, такая сплетня, что я этого не переживу. Да и мой
любезный Эндри, как бы он не сбежал от меня. Заприте нас лучше на
колокольне, мой дорогой сэр. Я уж его туда как-нибудь втащу.
Причетник охотно согласился помочь бедняжке, и они вдвоем втащили Эндри
на колокольню. Там он их и запер, а сам пошел домой с тем, чтобы вернуться
часика через два.
Только что пастор Тугуд пришел домой из церкви, как вдруг видит:
проезжает под его окном джентльмен в красном фраке и охотничьих сапогах.
Увидал его пастор и с великой радостью вспомнил, что в этот день по
соседству с его приходом назначена псовая охота. И так ему туда захотелось,
потому что в душе он был ярым охотником.
Сказать по правде, чуть выйдя из церкви или с какой-нибудь требы, он
уже ни о чем другом, кроме охоты, и думать не мог. Нечего греха таить, -
занятие это было ему не по карману, и в седле он сидел мешок мешком, и его
вороная кобыла была старая, с облезлым, словно у крысы, хвостом, а его
охотничьи сапоги и того старей, все порыжелые и потрескавшиеся. Однако он на
своем веку затравил не одну сотню лисиц. Он жил холостяком и летом,
укладываясь в кровать, каждый раз откидывал одеяло в ногах и заползал в
постель головой вперед, как лиса в нору, в память о славной зимней охоте. А
каждый раз, как на усадьбе сквайра справляли крестины, Билли ни за что,
бывало, не упустит случая за праздничным столом как следует спрыснуть это
событие старым портвейном.
Причетник, который был у пастора и за конюха, и за садовника, и за
главного управителя, только что принялся за работу в саду, как тоже увидел
охотника в красном фраке, а за ним еще много дворян и дворянчиков, и свору
гончих, и егеря Джима Тредхеджа, и загонщиков, и еще пропасть всякого
народа. Причетник любил травлю не меньше самого пастора: увидит свору
гончих, и уж себя не помнит, и удержу ему тогда никакого нет. И грядки свои,
и рассаду - все позабудет. Так и тут: кинул он на землю лопату - и скорей к
пастору. А тот и сам не меньше его рвался на охоту.
- Я насчет вашей кобылки, сэр, - мямлит причетник, а сам весь дрожит от
нетерпения. - Она у нас застоялась, ее промять, промять бы надо. Разрешите,
я этим займусь и поезжу часок-другой?
- Это ты верно говоришь, промять ее нужно. Я вот сам сейчас этим
займусь, - говорит пастор.
- Сами? Ну, а как быть с вашим меринком, сэр? С ним и вовсе сладу нет,
так он застоялся. Если изволите, я и его подседлаю?
- Ну, что же. Выводи и его, - говорит пастор, которому только бы самому
поскорее выбраться, а до причетника и дела нет.
Натянув поживей охотничьи сапоги и рейтузы, он поскакал к месту сбора,
намереваясь вернуться в самом скором времени. Только что он скрылся из глаз,
как причетник оседлал меринка и полетел вслед за ним. Прибыв к месту сбора,
пастор нашел там всех своих друзей, и началась у них потеха. Гончие, как
только их спустили, сразу пошли по следу, и все поскакали за ними. И вот,
позабыв о своем благом намерении тотчас же воротиться, скачет наш пастор
вслед за другими охотниками по пустырям между Липпетс-Вудз и Грин-Копе и,
обернувшись на всем скаку, видит, что причетник поспевает за ним по пятам.
- Ха-ха, милейший! И ты тут? - говорит он.
- Тут, сэр, тут, - говорит причетник.
- Хорошая пробежка для коней.
- Воистину так, сэр. Хи-хи!
И вот летят они, как ветры буйные, все вперед и вперед через Грин-Копе,
потом наперерез к Хайер-Джертон, потом через шоссе в Климмерстон-Ридж, потом
дальше к Йелбери-Вуд, по горам и долам, причетник следом за пастором, а
пастор, чуть отстав от собак.
Никогда еще не бывало у них такой славной травли, как в этот день, и ни
пастор, ни причетник ни разу и не вспомнили о необвенчанной парочке,
ожидавшей их на колокольне.
- А вашим лошадкам, сэр, это пойдет на пользу, - говорит причетник,
только на полголовы отставая от пастора. - Отличная это мысль пришла вашему
преподобию - промять их нынче на травле. А то, глядишь, не сегодня завтра
ударят морозы, и придется бедным животинам неделями стоять в конюшне.
- Нельзя им застаиваться, никак нельзя. Блажен, иже и скоты милует, -
отвечает ему пастор.
- Хи-хи, - посмеивается причетник, хитро подмигивая пастору.
- Ха-ха, - вторит пастор, уголком глаза скосившись на причетника. - Ату
ее! - кричит он, видя, что лиса в этот миг показалась на поле.
- Ату ее! - вторит причетник. - Вон она! Ах ты дьявол, да их там две!
- Ну-ну! Чтобы я больше не слышал от тебя таких слов! Забыл ты, что ли,
какой на тебе сан?
- Воистину так, ваша милость, воистину так. Но, право же, хорошая охота
- такая веселая штука, что и о своем высоком служении забываешь. - И опять
краешком глаза он подмигнул пастору, а пастор точно таким же манером ему.
- Хи-хи, - смеется причетник.
- Ха-ха, - вторит пастор Тугуд.
- Ах, сэр, - снова говорит причетник. - Ну, насколько же это приятнее,
чем возглашать зимними вечерами "аминь" на ваше "во веки веков"!
- Что верно то верно. Но все хорошо во благовремении, - говорит пастор
Тугуд. Он был начитан в писании и на каждый житейский случай имел текст
наготове, как и подобает пастору.
Так и скакали они до самого вечера, пока не кончилась эта охота тем,
что лиса забежала в домишко старой вдовы и забилась сначала под стол, а
потом в футляр стенных часов. Пастор с причетником прискакали одними из
первых и видели через окно, как брали лисицу, а часы при этом били без
остановки, как им еще никогда не случалось бить. Потом пришлось подумать и о
возвращении домой.
Приуныли тут пастор с причетником, потому что и кони были загнаны до
полусмерти, и сами всадники еле держались в седле от усталости. Но делать
нечего - пустились в обратный путь и плелись все время шагом, то и дело
останавливаясь.
- Нет, видно, никогда нам не добраться до дому, - стонал пастор Тугуд,
согнувшись в седле в три погибели.
- Ох, не добраться, - вторил ему причетник. - Это нам воздаяние за
беззакония наши.
- Воистину так, - бормотал в ответ пастор.
Словом, уже совсем стемнело, когда они въехали наконец в ворота
пасторова дома, тишком, как воры, прокравшись по улице, чтобы никто из
прихожан не догадался, где они весь день пропадали. Они и сами-то от
усталости еле на ногах держались, а еще надо было о лошадях позаботиться,
так что и тут ни один, ни другой не вспомнили о недовенчанной парочке. Как
только лошади были заведены в стойла и накормлены, а сами они малость
перекусили, тотчас же оба завалились спать.
Наутро, когда пастор Тугуд сидел за завтраком, вспоминая вчерашнюю
охоту, прибегает вдруг причетник и спрашивает еще в дверях, можно ли войти.
- Как же это мы, ваша милость, - говорит он. - У нас совсем из головы
вон, а ведь та пара на колокольне до сих пор не обвенчана.
Пастор так и ахнул, чуть куском не подавился.
- Господи помилуй, - говорит он, - а ведь и правда! Как это вышло
нескладно.
- И не говорите, сэр. Ведь мы, может статься, погубили несчастную
женщину.
- Ах да! Помню, помню! Ей, по правде сказать, давно уже следовало
обвенчаться.
- Подумать только, сэр, а ну как с ней там, на колокольне, что-нибудь
случилось, и ни доктора, ни бабки...
(- Ах, бедняжка, - вздохнули женщины.) ...Как бы нас за это в суд не
потащили. Да и для церкви, какой это позор для церкви!
- Замолчи ты, ради бога! Ты меня с ума сведешь! - говорит пастор. - И
какого черта я их вчера не обвенчал, пьяных ли, трезвых ли! - (Духовные лица
в те времена чертыхались не хуже простых смертных). - А ты что, сам ходил в
церковь или спрашивал у деревенских?
- Да нет, что вы, сэр! Это я вот только что вспомнил. В церковных делах
разве я смею вперед вас соваться? А сейчас, как подумал о них, меня словно
обухом по голове. Кажется, тронь пальцем - сейчас упаду!
Ну, тут пастор бросил свой завтрак и вместе с причетником скорей
побежал в церковь.
- Да их, наверно, и след простыл, - говорит на ходу мистер Тугуд. - И
хорошо бы. Они небось как-нибудь выбрались и давно уже дома.
Все же они вошли в ограду, поглядели на колокольню и видят: высоко в
окне белеет малюсенькое личико и крохотная рука помахивает им сверху.
- Бог мой, - говорит мистер Тугуд, - не знаю, как я им теперь на глаза
покажусь! - Он тяжело опустился на чью-то могильную плиту. - И надо же было
мне вчера к ним так придираться!
- Да, очень жаль, что мы с этим делом тогда же не покончили, - говорит
причетник. - Но раз убеждения вашей милости не дозволяли вам их венчать -
что же, с этим надо считаться.
- Верно, друг мой, верно. А что, по ней не видно... не произошло там с
ней чего-нибудь... преждевременного?
- Да мне видно ее только до плеч, сэр.
- Ну, а как лицо?
- Лицо страх какое бледное.
- Да что ты! Ну, будь что будет. Ох, и разломило же у меня поясницу
после вчерашнего... Но приступим к делу божию.
Они вошли в церковь и только отперли ход на колокольню, как бедняжка
Джейн и ее любезный Эндри выскочили оттуда, как голодные мыши из пустого
буфета. Эндри едва живой и вполне трезвый, а его невеста бледная и
продрогшая, но во всем прочем такая же, как вчера.
- Как? - говорит пастор, облегченно вздыхая, - вы с тех самых пор так
тут и сидели?
- А то как же, сэр, - говорит невеста, падая от слабости на скамью. - И
ни кусочка, ни глотка за все это время. Нам никак нельзя было выйти без
посторонней помощи, вот мы и сидели.
- Но почему же вы не позвали кого-нибудь? - спросил пастор.
- Она не позволила, - говорит Эндри.
- Стыдно мне было, - всхлипнула Джейн. - Да узнай об этом кто-нибудь -
нас на всю жизнь ославили бы. Раз или два Эндри совсем было собрался ударить
в колокол, но потом одумался и сказал: "Нет, лучше нам с голоду подохнуть,
чем навек опозориться!" Вот мы все ждали и ждали, а вас все нет и нет.
- Да! И я очень об этом сожалею, - сказал пастор. - Но теперь мы с этим
делом мигом покончим.
- Мне... мне бы пожевать чего-нибудь, - говорит Эндри. - Хоть корочку
бы какую или луковку, и то бы ладно. Потому я так отощал, что у меня,
кажется, все кишки к спине приросли, слышно, как они о становую кость
трутся.
- Нет, раз уж все мы тут, и в полном порядке, - с беспокойством сказала
невеста, - так давайте скорее кончать!
Эндри согласился повременить с едой, причетник позвал вторым свидетелем
одного из прихожан, самого неболтливого, и скоро брачные узы были крепко
завязаны, новобрачная успокоилась и заулыбалась, а у Эндри еще пуще живот
подвело.
- Ну, а теперь, - сказал пастор Тугуд, - вы оба идите ко мне, мы вас
накормим как следует на дорогу.
Они с благодарностью приняли приглашение и, выйдя с церковного двора,
пошли одной тропинкой, а пастор с причетником - другой, и никто их не
заметил, потому что час был еще ранний. Они вошли в пасторский дом, будто бы
только что вернулись из поездки в Порт Бреди, и тут-то уж они набросились на
еду и питье и пили и ели до отвалу.
Об этом случае долгое время никто не знал, но потом все-таки пошел
слушок, а теперь и сами они иной раз со смехом вспоминают, какая у них была
чудная свадьба. Хотя и то сказать, не бог весть что получила Джейн за все
свои труды и старания. Разве вот только свое доброе имя спасла.

- Это тот самый Эндри, который явился к сквайру на рождество вместе с
музыкантами? - спросил торговец семенами.
- Нет, нет, - ответил учитель Профитт. - То был его отец. И все
произошло оттого, что Эндри чересчур любил покушать и выпить.
Видя, что все его слушают, учитель сразу начал рассказ:

СТАРЫЙ ЭНДРИ В РОЛИ МУЗЫКАНТА

Перевод Э. Раузиной

- Я был тогда еще мальчишкой и пел в церковном хоре; на рождество мы
вместе с музыкантами всегда отправлялись в дом сквайра, а сквайр, все его
семейство и гости (в тот раз среди них был архидиакон, лорд и леди Баксби и
еще много других) рассаживались в большой зале и слушали, как мы играем и
поем. Потом нас звали в людскую и угощали превосходным ужином. Так уж было
заведено, и Эндри очень хорошо знал об этом. Мы как раз собирались к
сквайру, когда повстречали его.
- Господи, - говорит, - до чего ж мне охота попировать вместе с вами!
Жареное мясо, индейка, плумпудинг, эль - бывает же счастье людям! А
сквайру-то что - одним человеком больше, одним меньше. Я уже слишком стар,
чтобы сойти за мальчишку из хора, и чересчур бородат, чтоб меня приняли за
девицу из тех, что с вами поют. Вот ежели б вы одолжили мне скрипку и я б
пошел с вами как музыкант, а?
Ну, мы пожалели старика и дали ему старую скрипку, хотя Эндри понимал в
музыке столько же, сколько лошадь в философии; вместе со всеми Эндри
отправился в путь и, крепко зажав скрипку под мышкой, храбро вошел в дом
сквайра. Он" суетился, раскладывал ноты, устанавливал свечи так, чтоб свет
от них падал прямо на ноты, словно это дело было для него самое привычное, и
все шло как нельзя лучше, пока мы не запели "Когда узрели пастухи", а потом
"Взойди, звезда" и "О, радостные звуки". Только мы кончили последнюю песнь,
поднимается мать сквайра, высокая сердитая старуха, большая любительница
церковного пения, и обращается к Эндри:
- Послушай-ка, голубчик, ты, я вижу, не играешь вместе со всеми. В чем
дело?
Все мы готовы были провалиться сквозь землю. Надо же попасть в такую
переделку! У Эндри даже холодный пот на лбу выступил. А мы молчим, ждем -
как-то он выпутается из этой истории?
- Беда приключилась, сударыня, - говорит он, кланяясь с самым невинным
видом, что твое дитя. - По дороге я упал и сломал смычок.
- Какая жалость, - говорит она. - А нельзя ли его починить?
- Куда там, сударыня, - отвечает Эндри. - Весь изломался.
- Посмотрим, нельзя ли тебе помочь, - говорит она.
На этом как будто все и кончилось, и мы запели "Возрадуйтесь, люди,
восстаньте от сна" в ре мажор с двумя диезами. И только мы замолчали, как
старуха снова обращается к Эндри:
- У нас на чердаке хранятся негодные музыкальные инструменты, и я
велела поискать для тебя смычок, - и протягивает смычок бедняге Эндри,
который не то что играть, а и держать его в руках не умел.
- Вот теперь у нас будет полный аккомпанемент, - говорит она.
Что тут было делать? Эндри стоит среди музыкантов, глядит в ноты, а
лицо у него все сморщилось, как гнилое яблоко, потому что если кого и
боялись в нашем приходе, так именно этой горбоносой старухи. Тогда Эндри
пустился на хитрость - спрятался за чью-то спину и давай водить смычком
взад-вперед над скрипкой, но не касаясь струн. Со стороны посмотреть, так
показалось бы, что он всю душу вкладывает в игру. Быть может, все и обошлось
бы, если бы один из гостей (не кто иной, как архидиакон) не углядел, что
Эндри держит скрипку вверх тормашками, прижимая подбородком головку и
придерживая рукой конец деки. Все гости встали с мест и окружили Эндри - они
решили, что это какой-то новый способ игры на скрипке.
Тут-то все и раскрылось. Мать сквайра велела выгнать Эндри вон, как
низкого обманщика, а сквайр заявил, что Эндри должен ровно через две недели
освободить дом, который у него арендовал. Это происшествие в значительной
мере нарушило мирное течение рождественского вечера.
Однако, когда мы пришли в людскую, Эндри уже сидел там как ни в чем не
бывало - по приказу жены сквайра его впустили с черного хода, хотя за минуту
перед тем сквайр приказал выгнать его через парадный. А о том, чтобы ему
выезжать из дома, больше никто и не заикался. Но Эндри после того случая
никогда уже не выступал в роли музыканта; а теперь его и на свете нет,
бедняга давно лежит в могиле, чего и нам всем не миновать!

- А я совсем позабыл наших музыкантов с их скрипками и виолончелями, -
задумчиво проговорил Лэкленд. - Что они, по-прежнему играют в церкви?
- Где там! - ответил Кристофер Туинк. - Вот уж двадцать лет, как с этим
покончено. Теперь там играет на органе один непьющий молодой человек, и
очень даже хорошо играет, а все ж таки это не то, что в старые времена, там,
в этом органе, нужно все время ручку крутить, и молодой человек мне
жаловался - иной раз, говорит, руки все себе отмотаешь, а чувства настоящего
в музыке все равно нет.