Страница:
подошел мальчик лет двенадцати, и оба, выйдя со скотного двора, пошли полем,
но не в ту сторону, куда все остальные, а в гору, к уединенному местечку
высоко над заливными лугами, почти на краю Эгдонской вересковой степи, чей
темный лик стал уже виден в отдалении, когда они подошли к своему жилищу.
- Я только что слышала на ферме, что твой отец завтра приезжает из
Энглбери с молодой женой, - сказала женщина. - Мне придется послать тебя за
покупками на базар, так ты наверняка встретишь их где-нибудь.
- Ладно, пойду, - отозвался мальчик. - Значит, отец женился?
- Да... Если ты их встретишь, рассмотри ее получше и скажешь мне потом,
какова она собой.
- Хорошо, мама.
- Погляди, какие у нее волосы - темные или светлые, и какого она роста,
такая ли высокая, как я... Да из каких она - из тех, кто всю жизнь работает
для куска хлеба, или белоручка, которая никогда не знала нужды. Думается
мне, что он взял богатую барышню.
- Ладно, погляжу.
Уже в сумерках мать и сын добрались до вершины холма и вошли в свою
мазанку. На ее глиняных стенах дожди оставили так много промоин и канавок,
что первоначальной обмазки уже не было видно, а в соломенной крыше там и сям
виднелись стропила, как проступающие под кожей ребра.
Мать опустилась на колени в углу перед очагом, на котором между двумя
кусками торфа сложена была охапка вереска, и раздувала тлеющие в горячей
золе искры до тех пор, пока торф не загорелся. Огонь румянил ее бледные щеки
и оживлял темные глаза - в эти минуты они казались такими же красивыми, как
были когда-то.
- Да, - снова начала она, - погляди, темные ли у нее глаза и волосы или
светлые и, если удастся, рассмотри руки - белые они или нет. А если нет, то
какие - как у хозяек или как у работниц вроде меня.
Мальчик так же послушно, но теперь уже рассеянно обещал все исполнить.
Мать не замечала, что он своим перочинным ножом ковыряет спинку деревянного
стула.
МОЛОДАЯ ЖЕНА
От Энглбери до Холмстока дорога вся ровная, только в одном месте ее
однообразие нарушает крутой подъем, и фермеры, возвращаясь домой с базара,
всю дорогу гонят лошадь рысью, а по этому невысокому склону едут шагом.
На другой день, когда солнце уже клонилось к закату, но светило еще
ярко, по этой ровной дороге из Энглбери катила на запад красивая новенькая
двуколка с лимонно-желтым кузовом и красными колесами. Двуколку везла
крепкая лошадка, а правил ею мужчина в цвете лет с гладко выбритым, как у
актера, лицом, пылавшим багровым румянцем, какой часто украшает физиономии
зажиточных фермеров, когда они возвращаются из города после выгодной сделки.
Рядом с ним сидела женщина гораздо его моложе, почти девочка. На ее щеках
тоже играл румянец, но совсем другого сорта - нежный, тающий, как розовые
лепестки, пронизанные солнечным светом.
Эта дорога была неглавная, по ней мало кто ездил, и длинная белая лента
гравия впереди была пуста, на ней виднелось только одно пятнышко, очень
медленно передвигавшееся. Вот оно превратилось в фигуру мальчика, который не
шел, а плелся черепашьим шагом и беспрестанно оглядывался; он нес тяжелый
узел - правда, не этим объяснялась его медлительность, но это могло служить
ему некоторым оправданием. Когда быстро катившаяся двуколка замедлила ход у
подъема, о котором мы уже упоминали, маленький пешеход был всего на
несколько шагов впереди. Упершись в бок той рукой, на которой висел тяжелый
узел, он обернулся и, ожидая, пока лошадь поравняется с ним, смотрел- в упор
на жену фермера, словно изучая каждую ее черту.
Заходившее солнце ярко освещало ее лицо, четко выделяя каждый его штрих
и оттенок, вырез тонких ноздрей, цвет глаз.
Фермера, видимо, раздражало упорное внимание мальчика, но он не
приказал ему сойти с дороги, и мальчик продолжал шагать почти рядом, не
сводя глаз с молодой женщины, пока они не добрались до вершины подъема.
Здесь фермер с видимым облегчением погнал лошадь рысью. Все это время он как
будто совершенно не замечал присутствия мальчика.
- Как этот бедный мальчик смотрел на меня! - промолвила молодая
женщина.
- Да, милая, я это тоже заметил.
- Он, должно быть, из вашей деревни?
- Нет. Он живет с матерью где-то по соседству, - кажется, в двух-трех
милях от нас.
- И, наверное, знает, кто мы такие?
- Ну конечно. Первое время тут все будут на тебя глазеть, моя
красавица, сама понимаешь...
- Понимаю. Но, может, этот бедняжка смотрел на нас так вовсе не из
любопытства, а в надежде, что мы его подвезем? Ноша у него, видно, тяжелая.
- Пустяки, - небрежно возразил муж. - Наши деревенские парнишки легко
могут снести на спине и целых три пуда. А у этого узел не такой уж тяжелый,
только громоздкий... Ну вот, остается проехать еще одну милю, и будет виден
наш дом, если только к тому времени не стемнеет.
Колеса вертелись все так же быстро, и гравий летел во все стороны.
Наконец вдали показался большой белый дом, за которым теснились службы и
стояли скирды.
Мальчик между тем ускорил шаг и, свернув на тропинку милях в полутора
от белого дома, стал подниматься по ней в гору, туда, где тянулись пастбища
похуже. Скоро он дошел до своего дома.
Мать уже успела вернуться с фермы, где работала, и, стоя на пороге, в
свете догоравшего заката промывала капусту.
- Подержи-ка решето! - сказала она, как только сын подошел к ней.
Он бросил на землю узел и взял в руки решето, а мать, насыпая на сетку
мокрые капустные листья, спросила:
- Ну, что, видел ее?
- Да, совсем близко.
- Похожа на богатую барышню?
- Да. Не только похожа, а самая настоящая барышня.
- И молоденькая?
- Ну... не девчонка, конечно, и держит себя, как взрослая женщина.
- Понятно. А какие же у нее волосы? И лицо?
- Волосы светлые, а лицо такое красивое, - ну, просто как у куколки.
- И глаза, наверное, не темные, как у меня?
- Нет. Вроде как голубые. А губы розовые, очень красивые, и, когда она
смеется, зубы так и блестят.
- А росту какого? Высокая? - уже резко спросила мать.
- Не заметил - ведь она сидела.
- Так сходи завтра утром в Холмсток к обедне. Они, наверное, там будут.
Заберись в церковь пораньше и смотри, как она войдет, а потом скажешь мне,
кто выше, я или она.
- Ладно, мама. Но почему бы тебе самой не пойти и посмотреть?
- Мне идти глазеть на нее! Да пройди она сейчас мимо нашего окошка, я и
то на нее бы не взглянула... С ней был, конечно, и мистер Лодж? Что он
говорил, как держал себя?
- Да как всегда...
- Не обращал на тебя внимания?
- Нет. Как будто и не видел.
На другой день мать надела на мальчика чистую рубашку и послала его в
Холмсток. Он подошел к старинной маленькой церкви как раз в ту минуту, когда
дверь отперли, и тотчас шмыгнул внутрь. Сев на скамью около кропильницы, он
смотрел, как входят прихожане. Одним из последних вошел богатый фермер Лодж
с молодой женой. Миссис Лодж шла по боковому проходу с естественной
застенчивостью скромной женщины, которая в первый раз появляется среди
чужих. Все глаза были устремлены на нее, так что на этот раз пристальное
внимание мальчика никем не было замечено.
Едва он, вернувшись домой, переступил порог, как мать спросила:
- Ну?
- Она невысокая. Скорее даже маленькая, - сказал мальчик.
- Ага! - удовлетворенно пробормотала Рода.
- Но очень, очень хорошенькая. Просто красавица. Видно, юная свежесть
жены Лоджа произвела впечатление даже на этого сдержанного и несколько
угрюмого мальчика.
- Ну, хватит о ней, - поспешно остановила его мать. - Накрой-ка на
стол. Кролик тебе на этот раз попался очень жирный. Смотри только, сам не
попадись!.. А ты мне еще не сказал, какие у нее руки.
- Не видал. Она не снимала перчаток.
- А как она сегодня была одета?
- На ней была белая шляпка, а платье как будто из серебра. Оно очень
громко шуршало и свистело, когда задевало за скамьи, так что она даже
раскраснелась от стыда и все подбирала его, чтобы оно ни за что не
цеплялось. Но все-таки, когда она садилась, платье еще больше зашуршало.
Мистер Лодж был такой довольный, грудь выпятил, на жилете большие золотые
печатки, точно у лорда какого. А она здорово стеснялась - видно было, что уж
и платью этому не рада.
- Как же, не рада! Ну, довольно толковать о ней!
В последующие дни мальчику время от времени случалось видеть
молодоженов, и после каждой такой встречи мать заставляла его подробно
рассказывать о них. Рода Брук легко могла бы и сама увидеть молодую миссис
Лодж - для этого ей нужно было только пройти милю-другую, - однако она ни
разу не пыталась это сделать, она и близко не подходила к дому фермера. И на
скотном дворе второй, дальней фермы Лоджа, где она каждый день доила коров,
Рода никогда не принимала участия в разговорах о жене фермера. Арендатор
этой молочной фермы, которому была хорошо известна история высокой
доильщицы, по доброте души всегда старался прекратить шушуканье остальных
женщин, чтобы не расстраивать Роду. Но в первые дни по приезде миссис Лодж
всех на скотном дворе очень занимала эта новость; и по отдельным фразам
доильщиц, как и по описанию сына, Рода Брук уже представляла себе свою
ничего не подозревающую соперницу так ясно, словно видела ее фотографию.
СОН
После приезда молодых прошло две или три недели. Как-то вечером, когда
мальчик уже спал, Рода допоздна сидела у очага над золой сгоревшего торфа,
которую она сгребла в кучу, чтобы погасить еще тлевшие в ней искры. Перед ее
мысленным взором словно витал над этой золой образ новой жены Лоджа, и,
поглощенная его созерцанием, она не замечала, как бегут часы. Наконец
сказалась усталость после трудного рабочего дня, и Рода легла в постель.
Однако женщина, которая так сильно занимала ее мысли и в этот и в
предыдущие дни, не оставила ее в покое и ночью. Впервые Гертруда явилась во
сне той, кого она вытеснила из жизни Лоджа. Роде Брук приснитесь (ибо нельзя
же поверить, будто она это видела наяву до того, как уснула), что молодая
жена Лоджа, в том самом платье из серебристого шелка и белой шляпке, но
ужасно подурневшая и сморщенная, как старуха, сидит у нее на груди. Тяжесть
ее тела давила все сильнее грудь Роды, голубые глаза злобно смотрели ей в
лицо. И вдруг ночная гостья, издеваясь, протянула вперед левую руку,
повернув ее так, что обручальное кольцо на ее пальце сверкнуло прямо в глаза
Роде. Взбешенная Рода сделала попытку освободиться от давившей на грудь
тяжести. Видение, все не сводя с нее глаз, отодвинулось на конец кровати, но
затем, потихоньку придвигаясь все ближе, снова очутилось на прежнем месте и
все так же вертело левой рукой перед глазами Роды.
Задыхаясь, Рода последним отчаянным усилием впилась пальцами в эту
назойливо мелькавшую перед нею руку и, отшвырнув женщину на пол, с
подавленным криком вскочила с постели.
- Силы небесные! - вся в холодном поту воскликнула она, присев на край
кровати. - Это не сон - она была здесь.
Рода еще и сейчас словно ощущала под пальцами руку соперницы, живое
человеческое тело. Она посмотрела на пол, куда сбросила женщину, - но на
полу не было ничего.
Этой ночью Рода Брук не сомкнула больше глаз, и, когда она на заре
пришла на ферму доить, все заметили, как она бледна, как осунулась. Сегодня
молоко лилось в ее подойник неровной, дрожащей струей, потому что у нее все
еще тряслась правая рука и в пальцах сохранялось ощущение чужого тела... Она
пришла домой полдничать такая усталая, словно был уже конец рабочего дня.
- Что это за шум был ночью у тебя в комнате, мама? - спросил у нее сын.
- Ты, должно быть, свалилась с кровати?
- Разве ты слышал, как что-то упало? А когда это было, в котором часу?
- Как раз пробило два.
Рода не стала ничего объяснять и, когда они поели, молча занялась
хозяйством, а мальчик помогал ей - он терпеть не мог работать в поле у
фермера, и мать его к этому не принуждала.
В двенадцатом часу вдруг стукнула садовая калитка. Рода выглянула в
окно - и окаменела. В глубине сада, у калитки, стояла та самая женщина,
которую она видела во сне!
- Ага, это она! Она говорила, что придет! - воскликнул мальчик, тоже
увидев гостью.
- Говорила? Когда? И откуда она знает про нас?
- А я ее встретил. Вчера. И разговаривал с нею.
- Я же тебе приказывала никогда не вступать в разговоры ни с кем из
этого дома и даже близко к нему не подходить, - сказала мать, покраснев от
гнева.
- Да она первая со мной заговорила. И я вовсе не подходил к их дому. Я
ее встретил на дороге.
- И что же ты ей сказал?
- Да ничего. Она спросила: "Ты ведь тот самый мальчик, которому
пришлось тащить с базара такой тяжелый узел? Бедняжка!" Потом посмотрела на
мои башмаки и сказала, что они здорово прохудились, и, когда наступит
дождливая погода, ноги у меня будут промокать. А я ей сказал, что живу с
матерью и сколько мы ни работаем, нам только на хлеб хватает, - оттого я и
хожу в таких башмаках. Тут она и говорит: "Я вас навещу, принесу тебе
башмаки покрепче и познакомлюсь с твоей матерью". Она и другим в деревне
дарит всякие вещи.
Миссис Лодж между тем успела подойти к двери. На ней был уже не тот
шелковый наряд, в каком она приснилась Роде прошлой ночью, а простенькое
платье из какой-то легкой ткани, которое гораздо больше шло к ней, и
соломенная шляпка. На руке висела корзинка.
Все пережитое этой ночью было еще слишком свежо в памяти Роды. Она
почти ожидала, что увидит те же морщины, то же выражение злобы и жестокости
на лице миссис Лодж. Она охотно уклонилась бы от встречи и разговора, но это
было невозможно. В доме не было другого выхода, к тому же на легкий стук
миссис Лодж мальчик уже бросился открывать.
- Вижу, что не ошиблась домом, - промолвила гостья с улыбкой, увидев
его. - Я в этом не была уверена, пока ты не открыл дверь.
Фигура, движения - все было как у ночного видения Роды. Но голос звучал
так мелодично и невыразимо приятно, взгляд и улыбка были так
пленительно-ласковы, так не похожи на выражение лица ночной гостьи, что Рода
не верила своим глазам и ушам. Теперь она была искренне рада, что не
поддалась чувству вражды к миссис Лодж и не спряталась от нее, как сперва
хотела.
А гостья достала из корзинки обещанные мальчику башмаки и другие
полезные вещи.
При таком доказательстве добрых чувств к ней и сыну Роде стало очень
совестно. Это простодушное, ни в чем не повинное юное существо ей, Роде,
следовало благословлять, а не проклинать! Когда Гертруда Лодж ушла, в
комнате словно свет померк.
Через два дня Гертруда пришла узнать, оказались ли башмаки впору; а
недели через две снова навестила Роду. На этот раз мальчика не было дома.
- Я много гуляю, - сказала миссис Лодж. - А ваш дом ближайший за нашей
деревней. Вы здоровы? Вид у вас не очень хороший.
Рода ответила, что здорова. И в самом деле, хотя она была бледна, в ее
правильных чертах и крепком теле чувствовалось больше прочной силы, чем в
стоявшей перед ней молодой женщине с нежным личиком. Они разговорились, и
беседа приняла дружески-доверительный характер. Когда миссис Лодж собралась
уходить, Рода сказала:
- Надеюсь, вы привыкнете к здешнему воздуху, мэм, и вам не повредит
сырость наших заливных лугов.
Миссис Лодж ответила, что в этом можно не сомневаться: у нее вообще
крепкое здоровье.
- Хотя, знаете ли, одна мелочь меня беспокоит, - добавила она. - Ничего
серьезного, но я не могу понять, что это такое.
Она засучила левый рукав - и глазам Роды предстала рука точь-в-точь
такая же, какую она видела и сжимала в своем сне. На розовой коже виднелись
какие-то странные пятна, словно следы чьих-то пальцев, которые грубо
стиснули руку в этом месте. Рода не могла оторвать от них глаз: ей казалось,
что она узнает отпечатки собственных четырех пальцев.
- Как это случилось? - спросила она машинально.
- Не знаю, - миссис Лодж покачала головой. - Однажды ночью я крепко
спала, и мне приснилось, что я не дома, а в каком-то незнакомом месте. И
вдруг я почувствовала в руке такую острую боль, что проснулась. Должно быть,
я еще днем ушибла руку - но вот не могу припомнить, как это случилось... Я
говорю моему муженьку, - добавила она, улыбаясь, - что люди могут подумать,
будто он, рассердившись, ударил меня по руке. Ну, да авось все скоро
пройдет.
- Конечно, пройдет... А когда же эти пятна у вас появились?
Миссис Лодж, подумав, сказала, что это было ровно две недели назад.
- Проснувшись, я никак не могла сообразить, где я, - продолжала она. -
Но тут часы пробили два - и я очнулась.
Миссис Лодж указала именно ту ночь и тот час, когда Рода видела ее во
сне, и та почувствовала себя виноватой. Простодушный рассказ молодой женщины
глубоко поразил ее. Она не подумала о том, что бывают странные совпадения,
капризы случая. Картина той страшной ночи с удивительной яркостью встала
перед ней.
"Так неужели же, - сказала она себе, когда гостья ушла, - неужели у
меня дурной глаз и я могу против воли причинять людям зло?"
Она знала, что со времени ее радения люди за спиной называют ее
ведьмой, но прежде никак не могла понять, почему ее клеймят таким позорным
словом, и не обращала на это внимания. Теперь она задавала себе вопрос:
неужели же люди правы, и этим объясняется то, что случилось с миссис Лодж?
Разве бывает такое на свете?
СОВЕТ
Подходило лето. Рода Брук почти боялась новой встречи с миссис Лодж,
несмотря на то что питала уже к молодой жене фермера чувство, близкое к
нежности. Что-то в ее душе говорило ей, что она, Рода Брук, - преступница.
Но порой, когда она шла не на работу, а по каким-нибудь делам, словно
какой-то рок гнал ее по направлению к Холмстоку. Таким образом, следующая
встреча с миссис Лодж произошла на дороге. Рода не могла не заговорить о
том, что ее так смущало и беспокоило. И, обменявшись с Гертрудой несколькими
словами, она спросила, запинаясь:
- Как ваша рука?.. Наверное, все уже прошло?
Она еще раньше с ужасом заметила, что Гертруде трудно двигать
негнущейся левой рукой.
- Нет, не совсем... По правде говоря, с нею ничуть не лучше, скорее
хуже. Временами она болит ужасно.
- Так вы бы сходили к доктору, мэм.
Гертруда ответила, что она уже побывала у доктора, - на этом настоял
муж. Однако доктор, видно, не понимает, что с ее рукой. Он прописал горячие
ванны, но они ничуть не помогли.
- Можно взглянуть? - сказала Рода.
Миссис Лодж засучила рукав и обнажила больное место, повыше запястья.
Когда Рода его увидела, ей стоило большого труда сохранить самообладание. На
руке не было ни раны, ни язвы, но в этом месте она словно ссохлась, и на
сморщенной коже отпечатки четырех пальцев стали еще заметнее. Мало того,
Роде казалось, что расположены эти отпечатки именно так, как ее пальцы - в
том страшном сне - сжали руку Гертруды: большой палец - на самом запястье, а
безымянный - ближе к локтю.
Видимо, и Гертруда за то время, что они с Родой не виделись, успела
заметить, на что похожи эти пятна.
- Правда, они напоминают отпечатки пальцев? - сказала она. И затем с
улыбкой добавила: - Муж говорит - можно подумать, будто какая-то ведьма или
сам сатана прикоснулся к этому месту, и вот рука сохнет.
Рода задрожала.
- Что за бредни! - сказала она поспешно. - Я бы на вашем месте и
слушать такое не стала!
- Я не приняла бы его слова близко к сердцу, но, видите ли... -
Гертруда замялась, - мне кажется, что из-за этой руки я стала мужу...
противна... нет, не то что противна, но он уже меньше меня любит. Мужчины
придают такое значение красоте!..
- Да, некоторые - и он тоже.
- Вначале он очень гордился мной.
- Так закрывайте руку, чтобы он не видел...
Все равно - он знает, что рука обезображена. - Гертруда отвернулась,
чтобы скрыть слезы.
- Не горюйте, мэм. От всей души желаю вам, чтобы это скорее прошло.
Рода Брук вернулась домой, и снова, как жуткое наваждение, ее стала
мучить неотвязная мысль о больной руке миссис Лодж. Как ни внушала она себе,
что это - нелепое суеверие, чувство вины становилось все острее. В глубине
души Рода ничего не имела бы против того, чтобы красота ее соперницы немного
пострадала, каким бы образом это ни произошло; но причинять Гертруде
физическую боль она никак не хотела. Хотя с появлением этой красивой и
молодой женщины Рода теряла всякую надежду на то, что Лодж когда-нибудь
загладит свою вину перед ней, - все же в ее сердце не оставалось уже ни
капли ненависти к невольной разлучнице.
Что подумала бы эта милая, кроткая Гертруда, если бы узнала о ее ночном
кошмаре? Она проявила столько дружелюбия, что скрывать это от нее казалось
Роде предательством. Но сама заговорить Рода была не в силах, и как помочь
Гертруде, она не знала.
Она думала об этом всю ночь, а на другое утро, подоив коров, пошла в
Холмсток, надеясь, что ей удастся хоть на минуту встретиться где-нибудь с
Гертрудой Лодж, которая словно приворожила ее. Наблюдая издали за домом
фермера, Рода наконец увидела его жену: та ехала в двуколке одна - вероятно,
куда-то в дальнее поле к мужу. Миссис Лодж тоже заметила Роду и погнала
лошадь галопом ей навстречу.
- А, Рода, доброе утро! - сказала она, подъехав. - Я как раз собиралась
к вам.
От Роды не укрылось, что миссис Лодж с трудом держит вожжи.
- Ну, как ваша рука?.. - спросила Рода.
- Мне сказали, что есть способ узнать причину болезни, а тогда, может,
и удастся меня вылечить, - озабоченно сказала миссис Лодж. - Надо сходить к
одному знающему человеку - где-то на Эгдонской пустоши. Те, что мне это
советовали, не знают, жив ли он еще... И я сейчас даже не могу припомнить,
как его зовут. Но вам, говорят, известно про него больше, чем кому другому
во всей округе. Так скажите мне, ходят еще к нему люди за советом? Господи,
как же его зовут? Ну, да вы, верно, знаете.
- Это не колдун ли Трендл? - спросила Рода, бледнея.
- Да, да, Трендл. Он еще жив?
- Думаю, что жив, - ответила Рода неохотно.
- А почему вы сказали про него "колдун"?
- Ну... говорят... говорили когда-то, что он... что ему дана особенная
сила, какой нет у других людей.
- Ох, до чего же у нас суеверный народ! Посылать меня к такому
человеку! А я-то думала, что это лекарь! Нет, не пойду я к нему! Ни за что!
Миссис Лодж поехала дальше. Рода вздохнула с облегчением. Еще когда
Гертруда только заговорила о том, что ей советовали справиться насчет
Трендла именно у нее, Роды, та поняла язвительный смысл этого совета: кому
же, мол, как не ведьме знать все про колдуна? Значит, люди по-прежнему
подозревают ее... Еще недавно это открытие ничуть не смутило бы такую
здравомыслящую женщину, как Рода. Но неотвязное воспоминание о том страшном
сне делало ее суеверной. И на нее вдруг напал страх: а что, если этот
знахарь, Трендл, укажет на нее как на виновницу порчи, от которой блекнет
красота Гертруды, и та возненавидит ее, будет считать ее дьяволицей в
человеческом образе? К счастью, Гертруда, кажется, не хочет к нему
обращаться.
Однако этим дело не кончилось. Два дня спустя чья-то тень появилась в
светлом квадрате, который послеполуденное солнце рисовало на полу в домике
Роды. Увидев, кто стоит у окна, Рода стремглав кинулась открывать.
- Вы одни? - спросила Гертруда. Заметно было, что она измучена тревогой
и расстроена не меньше, чем Рода.
- Одна, - ответила Рода.
- Рука у меня все болит и стала на вид еще хуже, - продолжала молодая
фермерша. - Это так странно, просто загадка. Хоть бы знать наверное, что это
излечимо! Я все подумываю насчет того колдуна Трендла. Конечно, верить таким
людям нельзя, но я все же не прочь побывать у него - ну, просто любопытно,
что он скажет. Только муж мой ни в коем случае не должен об этом знать. Что,
Трендл живет далеко отсюда?
- Далеко, в глубине Эгдона. Отсюда пять миль, - ответила Рода с
усилием.
- Все равно, придется идти туда пешком. Вы не согласились бы проводить
меня - ведь я не знаю дороги... Ну, хотя бы завтра, после обеда.
- Я? Ох, нет! - вздрогнув от испуга, пробормотала Рода. - Мне никак
нельзя...
Ей опять стало страшно - а вдруг откроется какая-то связь между
болезнью Гертруды и тем, что она, Рода, в порыве злобы сделала с ней во сне,
- и это навсегда оттолкнет от нее новую подругу, которая добра к ней, как
никто на свете.
Миссис Лодж принялась ее упрашивать, и Рода, несмотря на мучившие ее
дурные предчувствия, в конце концов согласилась пойти с нею. Посещение
знахаря могло кончиться для нее печально, но совесть не позволяла
отказаться. Как не помочь Гертруде, если есть какая-то возможность избавить
ее от загадочного недуга? Они уговорились встретиться на другой день на краю
вересковой пустоши, чтобы никто их не увидел и не догадался, куда они идут.
V КОЛДУН ТРЕНДЛ
Уж как не хотелось Роде на следующий день идти к колдуну! Но она
обещала проводить Гертруду. К тому же по временам ее мучила болезненная
потребность пойти навстречу опасности и проверить, - не наделена ли она,
Рода, и в самом деле какой-то тайной силой, о которой никогда не
подозревала?
Она вышла из дому незадолго до условленного времени и, после получаса
быстрой ходьбы, очутилась на юго-восточном краю Эгдонской пустоши, где
темнел молодой ельник. Там уже виднелась стройная фигурка в плаще и вуали,
закрывавшей лицо. Рода с невольным содроганием заметила, что рука у миссис
Лодж висит на перевязи.
Они обменялись только двумя-тремя словами и сразу стали подниматься
наверх, в глубь этой торжественно-безмолвной волнистой степи, раскинувшейся
высоко над плодородной долиной, откуда они шли. Путь был неблизкий. От
но не в ту сторону, куда все остальные, а в гору, к уединенному местечку
высоко над заливными лугами, почти на краю Эгдонской вересковой степи, чей
темный лик стал уже виден в отдалении, когда они подошли к своему жилищу.
- Я только что слышала на ферме, что твой отец завтра приезжает из
Энглбери с молодой женой, - сказала женщина. - Мне придется послать тебя за
покупками на базар, так ты наверняка встретишь их где-нибудь.
- Ладно, пойду, - отозвался мальчик. - Значит, отец женился?
- Да... Если ты их встретишь, рассмотри ее получше и скажешь мне потом,
какова она собой.
- Хорошо, мама.
- Погляди, какие у нее волосы - темные или светлые, и какого она роста,
такая ли высокая, как я... Да из каких она - из тех, кто всю жизнь работает
для куска хлеба, или белоручка, которая никогда не знала нужды. Думается
мне, что он взял богатую барышню.
- Ладно, погляжу.
Уже в сумерках мать и сын добрались до вершины холма и вошли в свою
мазанку. На ее глиняных стенах дожди оставили так много промоин и канавок,
что первоначальной обмазки уже не было видно, а в соломенной крыше там и сям
виднелись стропила, как проступающие под кожей ребра.
Мать опустилась на колени в углу перед очагом, на котором между двумя
кусками торфа сложена была охапка вереска, и раздувала тлеющие в горячей
золе искры до тех пор, пока торф не загорелся. Огонь румянил ее бледные щеки
и оживлял темные глаза - в эти минуты они казались такими же красивыми, как
были когда-то.
- Да, - снова начала она, - погляди, темные ли у нее глаза и волосы или
светлые и, если удастся, рассмотри руки - белые они или нет. А если нет, то
какие - как у хозяек или как у работниц вроде меня.
Мальчик так же послушно, но теперь уже рассеянно обещал все исполнить.
Мать не замечала, что он своим перочинным ножом ковыряет спинку деревянного
стула.
МОЛОДАЯ ЖЕНА
От Энглбери до Холмстока дорога вся ровная, только в одном месте ее
однообразие нарушает крутой подъем, и фермеры, возвращаясь домой с базара,
всю дорогу гонят лошадь рысью, а по этому невысокому склону едут шагом.
На другой день, когда солнце уже клонилось к закату, но светило еще
ярко, по этой ровной дороге из Энглбери катила на запад красивая новенькая
двуколка с лимонно-желтым кузовом и красными колесами. Двуколку везла
крепкая лошадка, а правил ею мужчина в цвете лет с гладко выбритым, как у
актера, лицом, пылавшим багровым румянцем, какой часто украшает физиономии
зажиточных фермеров, когда они возвращаются из города после выгодной сделки.
Рядом с ним сидела женщина гораздо его моложе, почти девочка. На ее щеках
тоже играл румянец, но совсем другого сорта - нежный, тающий, как розовые
лепестки, пронизанные солнечным светом.
Эта дорога была неглавная, по ней мало кто ездил, и длинная белая лента
гравия впереди была пуста, на ней виднелось только одно пятнышко, очень
медленно передвигавшееся. Вот оно превратилось в фигуру мальчика, который не
шел, а плелся черепашьим шагом и беспрестанно оглядывался; он нес тяжелый
узел - правда, не этим объяснялась его медлительность, но это могло служить
ему некоторым оправданием. Когда быстро катившаяся двуколка замедлила ход у
подъема, о котором мы уже упоминали, маленький пешеход был всего на
несколько шагов впереди. Упершись в бок той рукой, на которой висел тяжелый
узел, он обернулся и, ожидая, пока лошадь поравняется с ним, смотрел- в упор
на жену фермера, словно изучая каждую ее черту.
Заходившее солнце ярко освещало ее лицо, четко выделяя каждый его штрих
и оттенок, вырез тонких ноздрей, цвет глаз.
Фермера, видимо, раздражало упорное внимание мальчика, но он не
приказал ему сойти с дороги, и мальчик продолжал шагать почти рядом, не
сводя глаз с молодой женщины, пока они не добрались до вершины подъема.
Здесь фермер с видимым облегчением погнал лошадь рысью. Все это время он как
будто совершенно не замечал присутствия мальчика.
- Как этот бедный мальчик смотрел на меня! - промолвила молодая
женщина.
- Да, милая, я это тоже заметил.
- Он, должно быть, из вашей деревни?
- Нет. Он живет с матерью где-то по соседству, - кажется, в двух-трех
милях от нас.
- И, наверное, знает, кто мы такие?
- Ну конечно. Первое время тут все будут на тебя глазеть, моя
красавица, сама понимаешь...
- Понимаю. Но, может, этот бедняжка смотрел на нас так вовсе не из
любопытства, а в надежде, что мы его подвезем? Ноша у него, видно, тяжелая.
- Пустяки, - небрежно возразил муж. - Наши деревенские парнишки легко
могут снести на спине и целых три пуда. А у этого узел не такой уж тяжелый,
только громоздкий... Ну вот, остается проехать еще одну милю, и будет виден
наш дом, если только к тому времени не стемнеет.
Колеса вертелись все так же быстро, и гравий летел во все стороны.
Наконец вдали показался большой белый дом, за которым теснились службы и
стояли скирды.
Мальчик между тем ускорил шаг и, свернув на тропинку милях в полутора
от белого дома, стал подниматься по ней в гору, туда, где тянулись пастбища
похуже. Скоро он дошел до своего дома.
Мать уже успела вернуться с фермы, где работала, и, стоя на пороге, в
свете догоравшего заката промывала капусту.
- Подержи-ка решето! - сказала она, как только сын подошел к ней.
Он бросил на землю узел и взял в руки решето, а мать, насыпая на сетку
мокрые капустные листья, спросила:
- Ну, что, видел ее?
- Да, совсем близко.
- Похожа на богатую барышню?
- Да. Не только похожа, а самая настоящая барышня.
- И молоденькая?
- Ну... не девчонка, конечно, и держит себя, как взрослая женщина.
- Понятно. А какие же у нее волосы? И лицо?
- Волосы светлые, а лицо такое красивое, - ну, просто как у куколки.
- И глаза, наверное, не темные, как у меня?
- Нет. Вроде как голубые. А губы розовые, очень красивые, и, когда она
смеется, зубы так и блестят.
- А росту какого? Высокая? - уже резко спросила мать.
- Не заметил - ведь она сидела.
- Так сходи завтра утром в Холмсток к обедне. Они, наверное, там будут.
Заберись в церковь пораньше и смотри, как она войдет, а потом скажешь мне,
кто выше, я или она.
- Ладно, мама. Но почему бы тебе самой не пойти и посмотреть?
- Мне идти глазеть на нее! Да пройди она сейчас мимо нашего окошка, я и
то на нее бы не взглянула... С ней был, конечно, и мистер Лодж? Что он
говорил, как держал себя?
- Да как всегда...
- Не обращал на тебя внимания?
- Нет. Как будто и не видел.
На другой день мать надела на мальчика чистую рубашку и послала его в
Холмсток. Он подошел к старинной маленькой церкви как раз в ту минуту, когда
дверь отперли, и тотчас шмыгнул внутрь. Сев на скамью около кропильницы, он
смотрел, как входят прихожане. Одним из последних вошел богатый фермер Лодж
с молодой женой. Миссис Лодж шла по боковому проходу с естественной
застенчивостью скромной женщины, которая в первый раз появляется среди
чужих. Все глаза были устремлены на нее, так что на этот раз пристальное
внимание мальчика никем не было замечено.
Едва он, вернувшись домой, переступил порог, как мать спросила:
- Ну?
- Она невысокая. Скорее даже маленькая, - сказал мальчик.
- Ага! - удовлетворенно пробормотала Рода.
- Но очень, очень хорошенькая. Просто красавица. Видно, юная свежесть
жены Лоджа произвела впечатление даже на этого сдержанного и несколько
угрюмого мальчика.
- Ну, хватит о ней, - поспешно остановила его мать. - Накрой-ка на
стол. Кролик тебе на этот раз попался очень жирный. Смотри только, сам не
попадись!.. А ты мне еще не сказал, какие у нее руки.
- Не видал. Она не снимала перчаток.
- А как она сегодня была одета?
- На ней была белая шляпка, а платье как будто из серебра. Оно очень
громко шуршало и свистело, когда задевало за скамьи, так что она даже
раскраснелась от стыда и все подбирала его, чтобы оно ни за что не
цеплялось. Но все-таки, когда она садилась, платье еще больше зашуршало.
Мистер Лодж был такой довольный, грудь выпятил, на жилете большие золотые
печатки, точно у лорда какого. А она здорово стеснялась - видно было, что уж
и платью этому не рада.
- Как же, не рада! Ну, довольно толковать о ней!
В последующие дни мальчику время от времени случалось видеть
молодоженов, и после каждой такой встречи мать заставляла его подробно
рассказывать о них. Рода Брук легко могла бы и сама увидеть молодую миссис
Лодж - для этого ей нужно было только пройти милю-другую, - однако она ни
разу не пыталась это сделать, она и близко не подходила к дому фермера. И на
скотном дворе второй, дальней фермы Лоджа, где она каждый день доила коров,
Рода никогда не принимала участия в разговорах о жене фермера. Арендатор
этой молочной фермы, которому была хорошо известна история высокой
доильщицы, по доброте души всегда старался прекратить шушуканье остальных
женщин, чтобы не расстраивать Роду. Но в первые дни по приезде миссис Лодж
всех на скотном дворе очень занимала эта новость; и по отдельным фразам
доильщиц, как и по описанию сына, Рода Брук уже представляла себе свою
ничего не подозревающую соперницу так ясно, словно видела ее фотографию.
СОН
После приезда молодых прошло две или три недели. Как-то вечером, когда
мальчик уже спал, Рода допоздна сидела у очага над золой сгоревшего торфа,
которую она сгребла в кучу, чтобы погасить еще тлевшие в ней искры. Перед ее
мысленным взором словно витал над этой золой образ новой жены Лоджа, и,
поглощенная его созерцанием, она не замечала, как бегут часы. Наконец
сказалась усталость после трудного рабочего дня, и Рода легла в постель.
Однако женщина, которая так сильно занимала ее мысли и в этот и в
предыдущие дни, не оставила ее в покое и ночью. Впервые Гертруда явилась во
сне той, кого она вытеснила из жизни Лоджа. Роде Брук приснитесь (ибо нельзя
же поверить, будто она это видела наяву до того, как уснула), что молодая
жена Лоджа, в том самом платье из серебристого шелка и белой шляпке, но
ужасно подурневшая и сморщенная, как старуха, сидит у нее на груди. Тяжесть
ее тела давила все сильнее грудь Роды, голубые глаза злобно смотрели ей в
лицо. И вдруг ночная гостья, издеваясь, протянула вперед левую руку,
повернув ее так, что обручальное кольцо на ее пальце сверкнуло прямо в глаза
Роде. Взбешенная Рода сделала попытку освободиться от давившей на грудь
тяжести. Видение, все не сводя с нее глаз, отодвинулось на конец кровати, но
затем, потихоньку придвигаясь все ближе, снова очутилось на прежнем месте и
все так же вертело левой рукой перед глазами Роды.
Задыхаясь, Рода последним отчаянным усилием впилась пальцами в эту
назойливо мелькавшую перед нею руку и, отшвырнув женщину на пол, с
подавленным криком вскочила с постели.
- Силы небесные! - вся в холодном поту воскликнула она, присев на край
кровати. - Это не сон - она была здесь.
Рода еще и сейчас словно ощущала под пальцами руку соперницы, живое
человеческое тело. Она посмотрела на пол, куда сбросила женщину, - но на
полу не было ничего.
Этой ночью Рода Брук не сомкнула больше глаз, и, когда она на заре
пришла на ферму доить, все заметили, как она бледна, как осунулась. Сегодня
молоко лилось в ее подойник неровной, дрожащей струей, потому что у нее все
еще тряслась правая рука и в пальцах сохранялось ощущение чужого тела... Она
пришла домой полдничать такая усталая, словно был уже конец рабочего дня.
- Что это за шум был ночью у тебя в комнате, мама? - спросил у нее сын.
- Ты, должно быть, свалилась с кровати?
- Разве ты слышал, как что-то упало? А когда это было, в котором часу?
- Как раз пробило два.
Рода не стала ничего объяснять и, когда они поели, молча занялась
хозяйством, а мальчик помогал ей - он терпеть не мог работать в поле у
фермера, и мать его к этому не принуждала.
В двенадцатом часу вдруг стукнула садовая калитка. Рода выглянула в
окно - и окаменела. В глубине сада, у калитки, стояла та самая женщина,
которую она видела во сне!
- Ага, это она! Она говорила, что придет! - воскликнул мальчик, тоже
увидев гостью.
- Говорила? Когда? И откуда она знает про нас?
- А я ее встретил. Вчера. И разговаривал с нею.
- Я же тебе приказывала никогда не вступать в разговоры ни с кем из
этого дома и даже близко к нему не подходить, - сказала мать, покраснев от
гнева.
- Да она первая со мной заговорила. И я вовсе не подходил к их дому. Я
ее встретил на дороге.
- И что же ты ей сказал?
- Да ничего. Она спросила: "Ты ведь тот самый мальчик, которому
пришлось тащить с базара такой тяжелый узел? Бедняжка!" Потом посмотрела на
мои башмаки и сказала, что они здорово прохудились, и, когда наступит
дождливая погода, ноги у меня будут промокать. А я ей сказал, что живу с
матерью и сколько мы ни работаем, нам только на хлеб хватает, - оттого я и
хожу в таких башмаках. Тут она и говорит: "Я вас навещу, принесу тебе
башмаки покрепче и познакомлюсь с твоей матерью". Она и другим в деревне
дарит всякие вещи.
Миссис Лодж между тем успела подойти к двери. На ней был уже не тот
шелковый наряд, в каком она приснилась Роде прошлой ночью, а простенькое
платье из какой-то легкой ткани, которое гораздо больше шло к ней, и
соломенная шляпка. На руке висела корзинка.
Все пережитое этой ночью было еще слишком свежо в памяти Роды. Она
почти ожидала, что увидит те же морщины, то же выражение злобы и жестокости
на лице миссис Лодж. Она охотно уклонилась бы от встречи и разговора, но это
было невозможно. В доме не было другого выхода, к тому же на легкий стук
миссис Лодж мальчик уже бросился открывать.
- Вижу, что не ошиблась домом, - промолвила гостья с улыбкой, увидев
его. - Я в этом не была уверена, пока ты не открыл дверь.
Фигура, движения - все было как у ночного видения Роды. Но голос звучал
так мелодично и невыразимо приятно, взгляд и улыбка были так
пленительно-ласковы, так не похожи на выражение лица ночной гостьи, что Рода
не верила своим глазам и ушам. Теперь она была искренне рада, что не
поддалась чувству вражды к миссис Лодж и не спряталась от нее, как сперва
хотела.
А гостья достала из корзинки обещанные мальчику башмаки и другие
полезные вещи.
При таком доказательстве добрых чувств к ней и сыну Роде стало очень
совестно. Это простодушное, ни в чем не повинное юное существо ей, Роде,
следовало благословлять, а не проклинать! Когда Гертруда Лодж ушла, в
комнате словно свет померк.
Через два дня Гертруда пришла узнать, оказались ли башмаки впору; а
недели через две снова навестила Роду. На этот раз мальчика не было дома.
- Я много гуляю, - сказала миссис Лодж. - А ваш дом ближайший за нашей
деревней. Вы здоровы? Вид у вас не очень хороший.
Рода ответила, что здорова. И в самом деле, хотя она была бледна, в ее
правильных чертах и крепком теле чувствовалось больше прочной силы, чем в
стоявшей перед ней молодой женщине с нежным личиком. Они разговорились, и
беседа приняла дружески-доверительный характер. Когда миссис Лодж собралась
уходить, Рода сказала:
- Надеюсь, вы привыкнете к здешнему воздуху, мэм, и вам не повредит
сырость наших заливных лугов.
Миссис Лодж ответила, что в этом можно не сомневаться: у нее вообще
крепкое здоровье.
- Хотя, знаете ли, одна мелочь меня беспокоит, - добавила она. - Ничего
серьезного, но я не могу понять, что это такое.
Она засучила левый рукав - и глазам Роды предстала рука точь-в-точь
такая же, какую она видела и сжимала в своем сне. На розовой коже виднелись
какие-то странные пятна, словно следы чьих-то пальцев, которые грубо
стиснули руку в этом месте. Рода не могла оторвать от них глаз: ей казалось,
что она узнает отпечатки собственных четырех пальцев.
- Как это случилось? - спросила она машинально.
- Не знаю, - миссис Лодж покачала головой. - Однажды ночью я крепко
спала, и мне приснилось, что я не дома, а в каком-то незнакомом месте. И
вдруг я почувствовала в руке такую острую боль, что проснулась. Должно быть,
я еще днем ушибла руку - но вот не могу припомнить, как это случилось... Я
говорю моему муженьку, - добавила она, улыбаясь, - что люди могут подумать,
будто он, рассердившись, ударил меня по руке. Ну, да авось все скоро
пройдет.
- Конечно, пройдет... А когда же эти пятна у вас появились?
Миссис Лодж, подумав, сказала, что это было ровно две недели назад.
- Проснувшись, я никак не могла сообразить, где я, - продолжала она. -
Но тут часы пробили два - и я очнулась.
Миссис Лодж указала именно ту ночь и тот час, когда Рода видела ее во
сне, и та почувствовала себя виноватой. Простодушный рассказ молодой женщины
глубоко поразил ее. Она не подумала о том, что бывают странные совпадения,
капризы случая. Картина той страшной ночи с удивительной яркостью встала
перед ней.
"Так неужели же, - сказала она себе, когда гостья ушла, - неужели у
меня дурной глаз и я могу против воли причинять людям зло?"
Она знала, что со времени ее радения люди за спиной называют ее
ведьмой, но прежде никак не могла понять, почему ее клеймят таким позорным
словом, и не обращала на это внимания. Теперь она задавала себе вопрос:
неужели же люди правы, и этим объясняется то, что случилось с миссис Лодж?
Разве бывает такое на свете?
СОВЕТ
Подходило лето. Рода Брук почти боялась новой встречи с миссис Лодж,
несмотря на то что питала уже к молодой жене фермера чувство, близкое к
нежности. Что-то в ее душе говорило ей, что она, Рода Брук, - преступница.
Но порой, когда она шла не на работу, а по каким-нибудь делам, словно
какой-то рок гнал ее по направлению к Холмстоку. Таким образом, следующая
встреча с миссис Лодж произошла на дороге. Рода не могла не заговорить о
том, что ее так смущало и беспокоило. И, обменявшись с Гертрудой несколькими
словами, она спросила, запинаясь:
- Как ваша рука?.. Наверное, все уже прошло?
Она еще раньше с ужасом заметила, что Гертруде трудно двигать
негнущейся левой рукой.
- Нет, не совсем... По правде говоря, с нею ничуть не лучше, скорее
хуже. Временами она болит ужасно.
- Так вы бы сходили к доктору, мэм.
Гертруда ответила, что она уже побывала у доктора, - на этом настоял
муж. Однако доктор, видно, не понимает, что с ее рукой. Он прописал горячие
ванны, но они ничуть не помогли.
- Можно взглянуть? - сказала Рода.
Миссис Лодж засучила рукав и обнажила больное место, повыше запястья.
Когда Рода его увидела, ей стоило большого труда сохранить самообладание. На
руке не было ни раны, ни язвы, но в этом месте она словно ссохлась, и на
сморщенной коже отпечатки четырех пальцев стали еще заметнее. Мало того,
Роде казалось, что расположены эти отпечатки именно так, как ее пальцы - в
том страшном сне - сжали руку Гертруды: большой палец - на самом запястье, а
безымянный - ближе к локтю.
Видимо, и Гертруда за то время, что они с Родой не виделись, успела
заметить, на что похожи эти пятна.
- Правда, они напоминают отпечатки пальцев? - сказала она. И затем с
улыбкой добавила: - Муж говорит - можно подумать, будто какая-то ведьма или
сам сатана прикоснулся к этому месту, и вот рука сохнет.
Рода задрожала.
- Что за бредни! - сказала она поспешно. - Я бы на вашем месте и
слушать такое не стала!
- Я не приняла бы его слова близко к сердцу, но, видите ли... -
Гертруда замялась, - мне кажется, что из-за этой руки я стала мужу...
противна... нет, не то что противна, но он уже меньше меня любит. Мужчины
придают такое значение красоте!..
- Да, некоторые - и он тоже.
- Вначале он очень гордился мной.
- Так закрывайте руку, чтобы он не видел...
Все равно - он знает, что рука обезображена. - Гертруда отвернулась,
чтобы скрыть слезы.
- Не горюйте, мэм. От всей души желаю вам, чтобы это скорее прошло.
Рода Брук вернулась домой, и снова, как жуткое наваждение, ее стала
мучить неотвязная мысль о больной руке миссис Лодж. Как ни внушала она себе,
что это - нелепое суеверие, чувство вины становилось все острее. В глубине
души Рода ничего не имела бы против того, чтобы красота ее соперницы немного
пострадала, каким бы образом это ни произошло; но причинять Гертруде
физическую боль она никак не хотела. Хотя с появлением этой красивой и
молодой женщины Рода теряла всякую надежду на то, что Лодж когда-нибудь
загладит свою вину перед ней, - все же в ее сердце не оставалось уже ни
капли ненависти к невольной разлучнице.
Что подумала бы эта милая, кроткая Гертруда, если бы узнала о ее ночном
кошмаре? Она проявила столько дружелюбия, что скрывать это от нее казалось
Роде предательством. Но сама заговорить Рода была не в силах, и как помочь
Гертруде, она не знала.
Она думала об этом всю ночь, а на другое утро, подоив коров, пошла в
Холмсток, надеясь, что ей удастся хоть на минуту встретиться где-нибудь с
Гертрудой Лодж, которая словно приворожила ее. Наблюдая издали за домом
фермера, Рода наконец увидела его жену: та ехала в двуколке одна - вероятно,
куда-то в дальнее поле к мужу. Миссис Лодж тоже заметила Роду и погнала
лошадь галопом ей навстречу.
- А, Рода, доброе утро! - сказала она, подъехав. - Я как раз собиралась
к вам.
От Роды не укрылось, что миссис Лодж с трудом держит вожжи.
- Ну, как ваша рука?.. - спросила Рода.
- Мне сказали, что есть способ узнать причину болезни, а тогда, может,
и удастся меня вылечить, - озабоченно сказала миссис Лодж. - Надо сходить к
одному знающему человеку - где-то на Эгдонской пустоши. Те, что мне это
советовали, не знают, жив ли он еще... И я сейчас даже не могу припомнить,
как его зовут. Но вам, говорят, известно про него больше, чем кому другому
во всей округе. Так скажите мне, ходят еще к нему люди за советом? Господи,
как же его зовут? Ну, да вы, верно, знаете.
- Это не колдун ли Трендл? - спросила Рода, бледнея.
- Да, да, Трендл. Он еще жив?
- Думаю, что жив, - ответила Рода неохотно.
- А почему вы сказали про него "колдун"?
- Ну... говорят... говорили когда-то, что он... что ему дана особенная
сила, какой нет у других людей.
- Ох, до чего же у нас суеверный народ! Посылать меня к такому
человеку! А я-то думала, что это лекарь! Нет, не пойду я к нему! Ни за что!
Миссис Лодж поехала дальше. Рода вздохнула с облегчением. Еще когда
Гертруда только заговорила о том, что ей советовали справиться насчет
Трендла именно у нее, Роды, та поняла язвительный смысл этого совета: кому
же, мол, как не ведьме знать все про колдуна? Значит, люди по-прежнему
подозревают ее... Еще недавно это открытие ничуть не смутило бы такую
здравомыслящую женщину, как Рода. Но неотвязное воспоминание о том страшном
сне делало ее суеверной. И на нее вдруг напал страх: а что, если этот
знахарь, Трендл, укажет на нее как на виновницу порчи, от которой блекнет
красота Гертруды, и та возненавидит ее, будет считать ее дьяволицей в
человеческом образе? К счастью, Гертруда, кажется, не хочет к нему
обращаться.
Однако этим дело не кончилось. Два дня спустя чья-то тень появилась в
светлом квадрате, который послеполуденное солнце рисовало на полу в домике
Роды. Увидев, кто стоит у окна, Рода стремглав кинулась открывать.
- Вы одни? - спросила Гертруда. Заметно было, что она измучена тревогой
и расстроена не меньше, чем Рода.
- Одна, - ответила Рода.
- Рука у меня все болит и стала на вид еще хуже, - продолжала молодая
фермерша. - Это так странно, просто загадка. Хоть бы знать наверное, что это
излечимо! Я все подумываю насчет того колдуна Трендла. Конечно, верить таким
людям нельзя, но я все же не прочь побывать у него - ну, просто любопытно,
что он скажет. Только муж мой ни в коем случае не должен об этом знать. Что,
Трендл живет далеко отсюда?
- Далеко, в глубине Эгдона. Отсюда пять миль, - ответила Рода с
усилием.
- Все равно, придется идти туда пешком. Вы не согласились бы проводить
меня - ведь я не знаю дороги... Ну, хотя бы завтра, после обеда.
- Я? Ох, нет! - вздрогнув от испуга, пробормотала Рода. - Мне никак
нельзя...
Ей опять стало страшно - а вдруг откроется какая-то связь между
болезнью Гертруды и тем, что она, Рода, в порыве злобы сделала с ней во сне,
- и это навсегда оттолкнет от нее новую подругу, которая добра к ней, как
никто на свете.
Миссис Лодж принялась ее упрашивать, и Рода, несмотря на мучившие ее
дурные предчувствия, в конце концов согласилась пойти с нею. Посещение
знахаря могло кончиться для нее печально, но совесть не позволяла
отказаться. Как не помочь Гертруде, если есть какая-то возможность избавить
ее от загадочного недуга? Они уговорились встретиться на другой день на краю
вересковой пустоши, чтобы никто их не увидел и не догадался, куда они идут.
V КОЛДУН ТРЕНДЛ
Уж как не хотелось Роде на следующий день идти к колдуну! Но она
обещала проводить Гертруду. К тому же по временам ее мучила болезненная
потребность пойти навстречу опасности и проверить, - не наделена ли она,
Рода, и в самом деле какой-то тайной силой, о которой никогда не
подозревала?
Она вышла из дому незадолго до условленного времени и, после получаса
быстрой ходьбы, очутилась на юго-восточном краю Эгдонской пустоши, где
темнел молодой ельник. Там уже виднелась стройная фигурка в плаще и вуали,
закрывавшей лицо. Рода с невольным содроганием заметила, что рука у миссис
Лодж висит на перевязи.
Они обменялись только двумя-тремя словами и сразу стали подниматься
наверх, в глубь этой торжественно-безмолвной волнистой степи, раскинувшейся
высоко над плодородной долиной, откуда они шли. Путь был неблизкий. От