Горбенко Людмила. Хозяин химер

   – Чем говорить глупости, лучше пойди осмотри зал – вдруг наш щедрый даритель еще там? – прошипел Терслей. – Давай! А мы со скорняком пока сделаем вид, что выпиваем.
   Кивнув, Жекон вышел, тщательно прикрыв за собой дверь.
   Геллан с сомнением опустил глаза в свою кружку, вполне невинно благоухающую терновым ароматом.
   – Может, это хозяин? – предположил он.
   – Упаси боже! – вздрогнул Терслей. – Если хозяева придорожных трактиров вступили в сговор, то это хуже любой засады! Ни поесть, ни попить!
   – Ни выпить! – горько добавил маг, появляясь на пороге.
   – Ну? – не выдержал Терслей. – Есть кто подозрительный?
   – Полный зал, – хмуро откликнулся маг. – Сидят, мерзавцы короткорослики, и шушукаются друг с другом. То ли просто болтают, то ли коварные планы строят – по их мятым разноцветным рожам не разберешь. Выливай напитки, командир, лучше не рисковать драгоценным здоровьем. Предлагаю сократить пребывание в этом чудесном местечке и отменить ночевку. Дуся, подай мне «подарок от заведения»!
   – Выплесни эту дрянь хозяину в рожу! – яростно предложил Геллан, придвигая ему бокал.
   – Горяч ты, дуся, – покачал головой маг. – Такое ценное добро, и сразу выплескивать! Нет, милый. Долг он, знаешь ли, платежом красен. Сейчас, минутку… Где-то у меня была пустая фляжечка. Подержи-ка тару, дуся! Ровнее, ровнее! Вот так…
   Закончив переливать содержимое бокала во флягу, маг удовлетворенно кивнул и расплылся в ядовитой улыбке. При этом выражение лица у него стало таким, что подсматривай сейчас держатель трактира в щелочку – сбежал бы от дурных предчувствий.
   – Пошли? – Геллан встал и выжидательно уставился на попутчиков. – Ну что же вы?
   – Остынь, скорняк, – одернул его Терслей. – Напитки только принесли, надо выждать приличествующее время. Не к лицу почтенным посетителям, едва зайдя, тут же рвать когти. Или ты за девушку волнуешься? Вот это зря. Она, скорняк, покрепче тебя самого будет, с одной миски похлебки может сутки без продыху по горам бегать. Деревенские, они жилистые.
   – Особенно, если из Верхних Кожемяк, – задумчиво добавил Жекон, рассеянно водя пальцем по поверхности стола. – Вспоминаю рассказ нашей попутчицы о таинственном некроманте-невидимке и его толстой пособнице и все больше склоняюсь к мысли, что именно они и есть наши зловредные недоброжелатели.
   – Для профессиональных магов их действия слишком наивны. Крысиный яд в напитке – очень уж по-детски.
   – Ребенок-некромант? – задумчиво приподнял брови Жекон. – Хоть убейте, но на такое не хватает даже моей фантазии. Ладно, пошли…
   – Послушайте! Нас чудом не отравили! – возмутился принц. – Надо что-то предпринять!
   – Да неохота возиться, – скривился маг.
   – Жекон! – Геллан схватил его за рукав. – Сегодня крысиная отрава в бокале, а что завтра?
   Маг страдальчески возвел очи к потолку.
   – Дуся, ты мне надоел своими дурацкими расспросами! Откуда я знаю, что будет завтра, – я не провидец! Вот доживем до событий, тогда и посмотрим. И вообще, где твои рыцарские замашки? Девушка уже заждалась, небось кружки три засадила, пока мы тут лясы точили.
   – Илива? Три кружки? – опешил Геллан.
   Но маг уже не слушал его. Он решительно толкнул дверь дастиса, небрежно вручил флягу с отравой засуетившемуся подавальщику, что-то тихо сказал ему на ухо и зашагал к выходу из трактира. Терслей двинулся следом, на миг притормозил у впавшего в ступор подавальщика и молча показал ему кулак. Принц озирался в поисках Иливы, пока не обнаружил, что ее в зале нет. Пришлось догонять приятелей бегом.
 
   Озеро неподалеку от Верлюта
   Зеркальный лабиринт – жуткое место. Ни один черт в здравом уме не сунется туда без особого настояния начальства, да и то курировать его будут сразу несколько административных работников, транспорт подберут из боевого ангара, а в напарники, скорее всего, дадут либо провидца, либо профессионального следопыта.
   Хотите знать, отчего такие строгости?
   Когда-то в этой точке на поверхности стояла деревенька, и в ней жили обычные люди. Охотились в окрестных лесах, рыбачили в озере (благо поселение стояло аккурат на его берегу), женились, плодились, молились деревянному истукану, параллельно греша на всю катушку.
   Словом, все было нормально, пока один из пареньков не принес с рыбалки странный ящик, наполненный бутылками темного стекла. Причем как добропорядочный и любознательный селянин, он его не присвоил, а понес к местному шаману.
   В силу профессии шаман был напрочь лишен любознательности. В отличие от прочих жителей деревни он четко знал природу чудес и, главное, их прейскурант. Поэтому он тщательно обследовал находку визуально, на «встрях», на «нюх» и вынес вердикт: пить нельзя, посему выбросить.
   А теперь угадайте, как поступил паренек?
   Да собственно так же, как поступили бы на его месте большинство смертных: он удалился в уединенное местечко и начал экспериментировать.
   Первый же опыт увенчался успехом: облитая темной жидкостью деревяшка засверкала серебристым блеском, послушно отразив круглые от восхищения глаза паренька и его открытый рот. И хотя унести необычное зеркальце с собой не получилось (покрытая блестящим слоем деревяшка словно налилась свинцовой тяжестью, не поднять), новоявленный изобретатель не огорчился.
   Он кинулся в деревню и принялся за умеренную денежку мастырить зеркала прямо на дому у односельчан.
   Через неделю не осталось дома, в котором не было хотя бы одной полностью зеркальной стены. Через две ослепленные зеркальной черепицей птицы начали пачками падать во дворы, а стены затрещали под непосильной тяжестью крыш. Через три недели суммарная площадь зеркальных поверхностей деревни впятеро превышала обычные. Через четыре люди обнаружили, что блестящая красота самостоятельно расползается все шире и шире, и остановить ее нет никакой возможности.
   Еще через несколько дней поселение полностью ушло под землю, провалившись сквозь относительно тонкую корку каменных пород, под которыми обнаружилось второе дно их родного озера…
   По иронии судьбы, после гибели зеркальная деревня превратилась в удивительно сложный и страшный лабиринт – попав туда, всякое разумное существо теряет ориентацию и мечется в поисках выхода, шарахаясь от собственных отражений, искаженных кривыми поверхностями бывших домов, заборов и труб. Уверен, по заказу такой эффект был бы просто недостижим: лабиринт совершенно одинаково действует и на людей, и на животных, и на ангелов, и на чертей.
   Несколько лет назад в нем бесследно сгинули несколько боевых работников Организации, и после этого случая Глава филиала приказал оснастить зеркальную деревню мощными автоматическими прожекторами и обнести высоким забором, во избежание повторений инцидента.
   Дополнительную сложность создают призраки.
   Так как трагедия произошла ночью, многие люди не успели покинуть дома. Их неприкаянные души до сих пор гуляют по зеркальным улицам, растапливают печи, копают огороды и доят невидимую скотину.
   Потеряться в лабиринте легче легкого, зачарованные зеркала искажают даже время, то растягивая его до бесконечности, то жадно проглатывая по нескольку часов кряду. Можно быть уверенными на сто процентов, что химера поддастся панике и заплутает среди зеркальных домов, безуспешно пытаясь поймать сотни и тысячи наших отражений. Но вот не заплутаем ли мы сами?
   Заглушив мотор капсулы, я бережно пристроил ее в неприметном горном «кармане» меж двух забавных валунов, до странности похожих на кривые рога, и двинулся к берегу.
   Озерная гладь неприветливо заволновалась.
   – Жутковато, – призналась чертовка, отскакивая от пенного «языка». – Ты знаком с правилами поведения в лабиринте?
   – Не становиться между зеркалами? – с натугой припомнил я и осторожно макнул в воду хвост.
   – Это все, что ты знаешь? – удивилась она, хлопая ресницами.
   – Послушай, детка, я старший бригады. Не надо меня учить, просто навостри свои прекрасные ушки и жди приказа.
   – Ну-ну! – Чертовка разбежалась и прыгнула, уже в воздухе дробясь на атомы.
   Черная стрела вонзилась в озеро и исчезла, оставив после себя узкую воронку да еще несколько кругов, отчаянно пытающихся принять шестиугольную форму.
   – Стой! – заорал я и раздраженно обернулся к толстяку. – Безобразие! Если подобное самовольство повторится еще хоть раз, я…
   Третий скривил утомленную мину и, тяжело протопав мимо меня, упитанной рыбкой сиганул в воду, стараясь попасть точно в то место, куда прыгнула чертовка.
   М-да. Дисциплина в коллективе, что называется, оставляет желать…
   Так как чтение нотации в отсутствие провинившихся было бы натуральной глупостью, я отложил это дело на потом и поспешил вслед за безалаберными напарниками.
   Первое прикосновение воды к коже оказалось колюче холодным, почти болезненным. Далее еще хуже: чем глубже я проникал в толщу воды, тем яростнее она хлестала меня ледяными струями.
   Напарники уже ждали на дне. За их спинами тускло светилась деревня.
   Завидев меня, Вторая коснулась кончиком пальца кривого частокола, окружавшего дома, и из песка тут же забили беспорядочные лучи света. Скрытые мощные прожекторы быстро набрали силу, и вот уже вся деревня окуталась нестерпимо резким сиянием.
   Осторожно проплыв над частоколом, я принял вертикальное положение и сделал шаг.
   Спугнутая стайка рыбешек метнулась в сторону, пуча глаза и задевая меня скользкими хвостами. Покосившаяся стена дома тут же поймала их отражения, умышленно исказив до неузнаваемости.
   Замешкавшийся Третий, идущий впереди меня, шарахнулся – блестящее зеркало настаивало, что сотня зубастых хищных акул метит прямо в него. Инстинктивно я отпрыгнул в ту же сторону и – вот идиот! – стал точно между двух почти гладких зеркальных стен противоположных домов. Деревня тут же поспешила жадно впитать мой силуэт, швыряясь полученными отражениями от одной стены к другой, от ставня к ставню, от дома к дому. Тысячи полевых работников – маленьких и огромных, худых и поперек себя шире – одновременно выпрыгнули из Зазеркалья и заполонили деревню.
   Пятый выглядывал из окон и лежал на крышах, Пятый размазывался тонким слоем по амбарным воротам и свисал с труб, Пятый жил в кучках прибитого течением мусора и в круглых листьях мертвых блестящих деревьев. Пятый был везде и нигде, словно неуловимый и вездесущий подводный бог.
   «Я ждала… я ждала… я ждала…» – слышалось в плеске холодных потоков.
   Жгуче-ледяные прикосновения водяных пальцев озера оглаживали меня уже совершенно по-хозяйски. Попытка найти взглядом напарников закончилась ничем: они исчезли, исчезли бесследно! Вокруг была только деревня и я – ее населяющий! Кошмар!
   Острые уступы лестниц складывали меня гармошкой. Черные щели бесцеремонно отсекали от меня куски, волнистые потеки зеркальной массы превращали меня в бесформенную медузу с выпуклыми глазами.
   Тихо скуля, я попытался убраться из опасной зоны, но тщетно: зеркальная магическая твердь окончательно вошла во вкус и начала новую игру.
   Стоило мне сделать шаг вперед и неосторожно оглянуться, как одно из моих отражений коварно двинулось в противоположную сторону, второе присело на корточки, а третье, четвертое, пятое, шестое и так далее брызнули в стороны, как осколки разбитого стакана.
   Некоторые зеркала нарочно запаздывали. Некоторые неведомым образом опережали мои действия, издевательски настаивая, что они-то как раз настоящие, а вот я, судя по всему, – не живое существо, а всего лишь плоское отражение!
   Поймав в зеркальном окне перекошенного набок дома подпрыгивающего «себя», я так растерялся, что протянул к нему руку, и – о радость! – за плечами плоского собрата выросла колышущаяся фигурка Второй.
   Радостно оглянувшись в приступе последней надежды, я обнаружил лишь пару жидких кустов водорослей. В противоположном заборе они не отражались вообще.
   Последняя надежда тут же поспешила откланяться, зато паника уверенно обрушилась на меня неподъемной глыбой и буквально вдавила дрожащие копыта в мелкий песок. Отчаянный вопль вырвался изо рта против воли и уплыл мутными пузырьками вперед.
   Откликнулись неподалеку.
   Короткий вскрик оборвался придушенным бульком. По соседней улице бежала, вытянув руки вперед, Вторая. Следом, размеренно пыхтя, несся толстяк.
   Добежав до наполовину разрушенного дома, из-за высокой крыши похожего на елочную игрушку, Вторая юркнула в дверь. Третий рванулся следом, но поскользнулся на поросших водорослями ступенях и со всего маху рухнул оземь, влупившись рогами в порог с такой энергией, что эхо удара долетело до самых окраинных уголков.
   Чертовка досадливо крякнула, силой втащила толстяка внутрь, но было уже поздно.
   Шум разбудил неприкаянные души прежних жителей деревни.
   Дверь домика, около которого стоял я, широко распахнулась, и на улицу вышла румяная женщина в рваных лохмотьях и с кринкой наперевес.
   – Молочка не хотите? – дружелюбно обратилась она ко мне.
   На миг наступила тишина. Стало слышно, как изнутри домика бьется о стены Третий, возбудившийся при слове «молочко», и как Вторая нежно успокаивает его весомыми ударами.
   – Отведайте! Свежайшее, сама доила!
   Селянка еще не успела договорить, а некоторые из ее отражений уже протягивали мне кринку, настойчиво тыча глиняным горлышком чуть ли не в зубы.
   Я молча замотал головой. Большинство «Пятых» тоже гордо отказались, но несколько глупеньких отражений (вот идиоты) купились на показное радушие и пригубили. Ну и свалились тут же замертво, задрав копыта, что немудрено. Уж не знаю, от какой там коровки надоила баба свое молочко, но очень уж ядовито-зеленый парок витал над кринкой.
   Сама хозяюшка в зеркале вовсе не отражалась – ни головы, ни босых ног, ни рук. Зато рваное платьишко выглядело в Зазеркалье новеньким и чистеньким.
   – Серк! Гаша! – зычно выкрикнула женщина, хищно наклоняясь над моим лежащим навзничь отражением.
   Зеленое молоко из кринки щедрой пенящейся струей окатило мертвое тело.
   Захлопали ставни, заскрипели засовы, и радостная банда, состоящая из разнокалиберных жителей деревни, избавила меня от печального зрелища, утащив рогатый труп в зазеркальные глубины.
   На сердце против воли стало до того горько – хоть плачь, но тут мое пасмурное настроение скрасил лучший друг, появившийся сразу во всех зеркалах одновременно.
   Значит, не сумела удержать его чертовка, все-таки попался. Причем зеркальной деревне он, судя по всему, пришелся по душе: она успела его не только запомнить, но даже приодеть. В последний путь «меня» провожала громадная толпа «Третьих», и все как один были наряжены в кричаще яркие костюмы.
   – Дяденька, вы тут козочку не видали? – жалобно спросил кто-то сзади.
   Не оборачиваясь, я замотал головой, параллельно – краем глаза ловя отражение «пастушка».
   Мальчонка оказался ничего себе росточком – чисто столб. Высоко над сутулыми плечами плавала соломенная шляпа, надетая на пустоту; невидимые руки стискивали кнут. Отдельно порхали две маленькие группы неухоженных ногтей. Отчего-то именно они отражались в зеркалах со всеми подробностями, включая черные каемки грязи, из-за которых казались не ногтями, а маленькими декоративными рыбешками.
   – Дяденька! Ну помогите мне! – взвизгнул пастушок с новой силой.
   Спасибо за доверие, мальчик, но память о выпитом молочке еще не выветрилась у дяди из головы.
   Порция ненависти, исторгнутая моими клетками, оказалась неожиданно такой сильной, что ее с лихвой хватило на полтора десятка отражений. С чувством глубокого мстительного удовлетворения я смотрел, как трое «Пятых» выхватили из рук пастушка кнут и применили его по назначению. Как десяток «Пятых» показали мальчишке «козу», но не совсем так, как он ожидал. А еще один, самый решительный «Пятый» проявил недюжинный педагогический талант, единственным ударом отучив парнишку заговаривать на улице с незнакомыми мужчинами и тем более задавать им глупые вопросы.
   Мелочь, а приятно.
   Вокруг меня хлопали в ладоши, улюлюкали и радостно кричали (причем молча) группы отражений толстяка, в то время как на заднем фоне пара крепких безголовых мужчин лупили проштрафившегося пастушка пустыми рукавами. С каждым ударом мое настроение все улучшалось и улучшалось. Я так засмотрелся, что даже пропустил момент появления в лабиринте аш-шуара.
   Химера возникла неожиданно и тут же застыла, растерявшись от бесконечного ряда рогатых фигур, мгновенно окруживших ее со всех сторон.
   Это было очень странное чувство. Я смотрел в глаза зеркальному аш-шуару, а его отражения потрясенно пялились на меня, хотя в реальности зверь стоял ко мне спиной.
   Потом начался настоящий ужас. Неведомая сила подбросила химеру вверх и начала играть зверем, словно подвешенной на ниточках марионеткой. Когти аш-шуара скребли по зеркальному покрытию, а ноги крушили дома и хозяйственные постройки на мелкие осколки, каждый из которых все время показывал одно и то же: рогатую фигуру Пятого.
   Зверь обезумел.
   Чья-то рука резко дернула меня за волосы, и я пролетел над зеркальными крышами, несколько раз больно стукнувшись о торчащие трубы.
   – Тсс! – прошипела Вторая, уже почти вытащив меня на поверхность. – Главное, молчи! Отражения реагируют на твой голос! Сколько часов лабиринт помнит своих гостей, Третий? Не булькай, лучше покажи на пальцах! Шесть? Даже семь? Отлично! У нас полно времени!
   Еще один рывок – и я почувствовал, как ноги наливаются тяжестью, словно на них повисли все жители зеркальной деревни разом. Интересно, как там мои бедненькие отражения? Живы ли? Целы? Как с ними обращаются?
   – Не смотри вниз! – простонала чертовка, дергая меня так неаккуратно, что правое копыто чуть не отделилось от ноги. – Секундочку! Потерпи буквально секунду!
   С почти неприличным чмокающим звуком мои задние конечности наконец выскочили из воды.
   – Скорее!
   Органы чувств настаивали, что я все-таки жив, и мне искренне хотелось им верить, невзирая на все сомнения. После предыдущей процедуры ноги слушались слабо. Мозг упорно идентифицировал их как ходули, отказываясь воспринимать живой частью тела. Впрочем, эти мелочи никого не волновали. Как раз подоспел Третий, и оба напарника пинками погнали меня прочь от озера к капсуле, ничуть не сострадая моим мучениям.
   Впихнув меня в багажный отсек, словно какую-нибудь ненужную вещь, чертовка бросилась в кресло пилота и хладнокровно стартовала.
   Возможно, оно было и ничего – я мог слегка передохнуть после стресса, – но водительница из Второй еще та, и за первые минуты полета на меня раз десять упала любимая пушечка толстяка. Причем падала, зараза, с особым цинизмом – лупя дулом по самым дорогим частям тела и расплющивая колесами остатки копыт.
   Некоторое время я терпел, но потом понял, что еще немного, и вместо копыт у меня будут лыжи, и разъярился не на шутку.
   Прошкандыбав на негнущихся конечностях вперед, я укоризненно застыл в проходе.
   – Пятый! – обрадовалась чертовка. – Оклемался? Здорово!
   Обе руки Второй оторвались от руля и приветственно замахали.
   Капсула боднула носом облако и ухнула в воздушную яму. По проходу прогрохотала проклятая пушечка, радостно пнув меня под хвост и заставив совершить немыслимый прыжок в сторону пилотских кресел.
   – Уже хочешь вести сам? – изумилась чертовка. – Ну ты и силен! Только что чуть в зеркальном лабиринте навеки не сгинул, а уже на ногах!
   Лично я затруднился бы назвать это ногами, но все-таки приосанился и кивнул.
   – А как самочувствие? – не унималась Вторая. – Видения не беспокоят?
   Честно говоря, определенный дискомфорт все-таки имелся. При одном взгляде на боковое зеркальце меня пробила дрожь, хвост онемел и возникло желание немедленно спрятаться под сиденьем. Однако признаваться в этой мимолетной слабости я был не намерен.
   – Вовсе нет! – отрезал я, отшатываясь от блестящей приборной панели.
   Едва заметная улыбка скользнула по лицу Второй.
   – Да уж… – хихикнула она. – Ты там оставил столько своих отражений, что они проживут не шесть, а все тридцать шесть часов. Мне даже кажется, что ты перестарался.
   – Зато ты ни одного не оставила. И как только тебе это удалось?
   Чертовка посмотрела на меня долгим внимательным взглядом, будто я на полном серьезе попросил ее вычислить на калькуляторе, сколько будет 1+1. Потом пожала плечами.
   – Прости, я думала, это правило знает даже последний дебильный курьер. Закрыла глаза сразу, как пересекла границу лабиринта. Эти зеркала живые, Пятый. Когда ты их не видишь, они тебя тоже не видят…
 
   Пеленкаути. Фамильное владение Киоруса
   Старый дом встретил Киоруса холодно.
   Простоявшие не протопленными долгую зиму стены выстудились и покрылись плесенью, в дымоходе возились птицы, люстры без свечей уныло свисали на цепях с потолков, словно дохлые насекомые, а из окон немилосердно дуло. Самое печальное, что пострадали некоторые витражи парадного зала, которыми некромант особенно дорожил, и выбитые мозаичные фрагменты жалко валялись под ногами, превращенные в горки цветных осколков. Раньше таких выходок крестьяне себе не позволяли – вот что значит бросить родовое гнездо на произвол судьбы.
   С трудом провернув ключ в забитой пылью скважине, Киорус толкнул тяжелую дверь и ступил на порог.
   Самовозгорающийся камин вспыхнул ярким пламенем, но некромант отметил некоторую задержку: даже магия успела забыть своего хозяина.
   Не утруждая себя тем, чтобы уворачиваться от свисающей паутины, Киорус дошел по коридору до пристройки и решительно направился к черной лестнице, ведущей в подвальные помещения – такие же просторные, как парадный зал, но без витражей и прочих украшений. Убедившись, что тут все в полном порядке, некромант с облегчением вздохнул, стряхнул с ладони паука, мгновенно прикинувшегося мертвым, и сел на низкий стул посреди лаборатории.
   Пузатые медные чаны, стеклянные пробирки, связки сухих растений, жаровни, подвесы, котлы, железные крюки – все знакомое, не единожды проверенное, готовое к использованию.
   У него было чуть менее суток, чтобы все организовать. Оставшиеся «сосуды» будут в сопровождении Лерии доставлены в дом и сгружены в подвале. Ингредиенты можно завозить хоть сейчас. На этот раз таиться он не будет: пусть вся округа знает, что некромант затеял опыт. Хорошо бы даже пустить какой-нибудь нелепый слух о том, что планируется оживление сразу нескольких чумных покойников или еще что-нибудь в этом роде, – пусть деревенские держатся от дома подальше.
   Эва приберет лабораторию. Хотелось бы иметь в распоряжении еще и Адама, но ковыляка до сих пор не вернулся из Нижнего города – несвоевременная потеря, вдвойне досадная оттого, что сгинул слуга за здорово живешь, так и не выполнив поручения.
   – Атрихигор?
   Из неприметной трещинки в бетонном настиле высунулась лобастая голова.
   – А-а-апхчи! – звонко чихнул шакс. – Не трудись повторять мое имя, я сам как раз собирался навестить тебя. Подай руку!
   Киорус протянул палец, и Атрихигор цепко ухватился за него. Синекожее тельце с некоторым трудом протиснулось сквозь пол и плюхнулось напротив некроманта. Скрестив волосатые ножки и выставив на обозрение грязные пятки, шакс с интересом огляделся и заметил:
   – А тут миленько! И пахнет намного лучше, чем в том нужнике, что ты называл жилой комнатой!
   – Как спектакль? – дипломатично спросил Киорус.
   – О! – закатил глаза Атрихигор. – Это было демонически прекрасно! Меня долго не отпускали со сцены, а какой-то ушлый поклонник даже умудрился спереть набор для педикюра, с которым я танцевал!
   – Рад твоим успехам. Надеюсь, мне тоже в конце концов повезет.
   Шакс закинул ногу за ногу и понимающе кивнул.
   – Ты собираешься провести следующий опыт в этот помещении? Хороший выбор. Стенки крепкие.
   – Это мой родной дом, – сухо сообщил некромант.
   – Для вернувшегося под отчий кров ты не слишком весел, – констатировал Атрихигор. – Старые обиды? Унизительные воспоминания? Детские комплексы? Тебя били? Твое увечное парализованное лицо – результат домашнего насилия?
   – Э-э-э… – растерялся Киорус.
   – Хочешь об этом поговорить? – оживился шакс, выдувая изо рта облачко густого темного пара и начиная энергично мять его в ручонках. – Вот. Ложись на кушетку и закрывай глаза, так будет лучше.
   – Да я…
   Плоская кровать на колесах, которую шакс только что наколдовал, умело подставилась под колени некроманта и зафиксировала упавшее тело по бокам мягкими подлокотниками.
   – Быстро рассказывай! – велел шакс. – Я лучше всех в Адском Болоте умею слушать, в противном случае Мамада не держал бы меня в личных помощниках.
   – Быстро? – не преминул уколоть некромант. – Моя жизнь слишком длинна, чтобы уместиться в несколько минут пересказа. Вряд ли ты сможешь надолго оставить свой почетный пост педикюрщика.
   – Ты начинай, а я уж сам решу.
   То ли шакс применил некое незаметное колдовство, то ли Киорус действительно нуждался в исповеди, но его голова ощутимо отяжелела, а ресницы против воли смежились.
   Никогда прежде некроманту не приходилось говорить с закрытыми глазами, и новое ощущение оказалось потрясающим. Тонкая кожа сомкнутых век словно спрятала его от всего враждебного мира, сделав невидимым и свободным.