Горбенко Людмила. Хозяин химер

   С грустной иронией юноша подумал о том, что граница между порядочным человеком и мелким преступником проходит аккурат по линии желудка. Стоит только как следует проголодаться – и ты начинаешь понимать базарных воришек, нарушающих божественные заповеди за горячий пирожок.
   Несмотря на невеселые мысли, шага путник не сбавлял. Его близорукие голубые глаза с прежним упрямством смотрели вперед, а мягкие русые пряди взлетали над головой, повинуясь порывам озорного весеннего ветра.
   Звали молодого человека Геллан, и он не просто гулял по окрестностям, а находился в процессе поиска работы.
   Первоначальная наивная уверенность в том, что его – такого молодого, сильного и энергичного – отхватят с руками и ногами, давно покинула Геллана. Теперь, умудренный опытом трехнедельных отказов, он знал: энергичные молодые люди без документов и приличных рекомендаций ажиотажным спросом у работодателей не пользуются. Бодрым темным лошадкам хозяева предпочитают пусть не таких бодрых, но зато хорошо знакомых.
   Вот такие нынче времена, увы. Нет между людьми прежнего доверия.
   Впрочем… справедливости ради стоит отметить, что пара скелетов в шкафу молодого путника все же имелась.
   Первая и основная тайна заключалась в том, что Геллана на самом деле звали Алессандр Ла-Эм, он имел от рождения гречишно-медовую кожу, высокие скулы, острые уши, скрученные жесткими дредами черные волосы и яркие зеленые глаза. Коротко говоря, юноша был чистокровным оттийцем, и за одно это сейчас в Каперии могли оторвать голову.
   Кроме того, в жилах псевдо-Геллана текла кровь не рядового гражданина, а клана правителей Оттии, и за это голову могли уже не просто оторвать, а оторвать с особым цинизмом и выслать с курьером оттийскому королевскому дому.
   На маленькое северо-западное островное государство имели зуб все соседи и некоторые соседи соседей. В свое время Оттия повоевала вничью со всеми, до кого дотянулась, и, не выиграв ни одной войны, все же сумела нанести противникам столь глобальные разрушения, что они долго зализывали раны и восстанавливали руины, проклиная тот миг, когда они по дурости ввязались в эту авантюру.
   В самой Оттии рушить было практически нечего. Сельское хозяйство по праву гордилось высокоудойными коровами, морозоустойчивыми зерновыми, сомнительного качества льном и красным перцем такой убийственной остроты, что некоторые страны запретили его к ввозу, признав опасным для здоровья человека. При этом коренные оттийцы безо всякого ущерба для организмов приправляли этим продуктом большинство блюд, включая детские лакричные тянучки.
   Но есть на свете справедливость. В настоящий момент страна расплачивалась за прошлые грехи, беднея и потихоньку уменьшаясь с каждым годом – со всех сторон на остров наступало море. Причины столь странного природного явления были покрыты мраком неизвестности, но ни коллективные молитвы всем богам, включая языческих, ни попытки укрепить берег с помощью новейших конструкций и самых дорогих магических реактивов ничего не дали. Остров таял.
   Так как исторически сложившимися увлечениями оттийцев были морской разбой, вырезание фигурок из дерева и кости, а также умение драться, помногу пить и долго, разухабисто, с чувством петь, в самые патетические моменты переходя на ультразвук, то соседние страны принимали у себя переселенцев неохотно. Ситуация усугублялась еще и природной силой северных генов. Стоило оттийцу жениться на чужеземке, и уже через поколение никто не мог признать в совместном потомстве ничего материнского, кроме штанишек с национальным узором. Оттиец плюс иностранка всегда равнялось множеству маленьких симпатичных оттийцев – без вариантов.
   Королевский дом держался до последнего. Но когда береговые улицы превратились в каналы, в фонтане на набережной вовсю плескалась морская вода и метали икру рыбы, а в окна нижнего этажа стали заглядывать гребни самых высоких волн, королева-мать сдалась.
   Новая земля была не просто нужна – она была нужна позарез.
   Рядовые граждане, погрузив на лошадей годами нажитый скарб, с проклятиями переселялись в центр острова, в горы. Половина государственного флота круглосуточно дрейфовала по нейтральным водам в тщетной надежде наткнуться на необитаемый островок, двор полным составом осел в загородной резиденции. Король-отец лично провел с единственным сыном доверительную беседу, в ходе которой сообщил, что славную оттийскую традицию жениться либо по большой любви, либо по маленькой досадной случайности, метко именуемой в народе «залет», придется на время забыть. Брак с дочерью одного из соседских монархов, во-первых, гарантирует ненападение на Оттию этого самого монарха, во-вторых, дает немного денег и новых земель в качестве приданого. Кроме того, пора взрослеть и набираться жизненного опыта, чтобы оттийская корона легла не на легкомысленную голову лоботряса, а на чело сознательного человека, имеющего стойкие принципы.
   Уже давно ожидающий чего-то подобного Алессандр ответил, что, во-первых, быть лоботрясом – это и есть его стойкий принцип, а во-вторых, как сознательный человек он категорически не согласен с матримониальной политикой правящего семейства и намерен жениться исключительно по собственному выбору.
   Король саркастически улыбнулся и предложил сыну попытаться для разнообразия хотя бы месяц пожить, самостоятельно зарабатывая на жизнь. Заключительной нотой беседы стало вручение Алессандру дорожного предписания для поездки в монастырь, где он должен был в течение года набираться ума, терпения, выносливости и прочих качеств, необходимых будущему монарху.
   Уйдя из залы с упрямо вздернутой головой, принц обнаружил под дверью семейного старичка-мага Муальда, застывшего в недвусмысленной позе.
   – Опять поругались, – уверенно констатировал маг и засеменил следом за широко шагающим принцем.
   – Подслушивал? – укорил Алессандр, не оборачиваясь.
   Толстый ковер смягчил звук энергично впечатываемых в лестницу кожаных подметок. Прохладный соленый ветер взлохматил небрежно переброшенные на спину дреды.
   – И не скрываю этого, – согласился Муальд, ступая вслед за наследником престола на балкон. – Как придворный маг я обязан быть в курсе самых важных событий королевства.
   – Я думал, для этого существуют колдовские шары и специальные зеркала.
   – Безусловно, магическая наука значительно продвинулась вперед, но… личное присутствие все же кажется мне более надежным. Вот ты, например, еще не знаешь, на какой день назначен твой отъезд в монастырь, а я знаю!
   – Отъезда не будет, – решительно отрубил принц.
   – То есть как? – искренне удивился Муальд. – Когда я подслушивал их величеств за завтраком, твоя мать совершенно отчетливо произнесла…
   – Не будет! – еще тверже повторил Алессандр. – Я просто сбегу из этого чертового дворца и начну наконец жить как свободный человек.
   – Не смей! – перепугался маг. – Даже не думай, Алес! Пока тебя поймают, королева-мать из меня последнюю душу вытрясет! Чем плох монастырь? Выучишь молитвы, попрактикуешься в рукопашном бое, наберешься опыта…
   – И ты туда же! – вскипел принц. – Сговорились, да? Ты еще вспомни о необходимости жениться для блага страны!
   – А что такого? – изумился Муальд. – Практически все монархи женятся по расчету – и это правильно. Думаешь, если ты выберешь невесту самостоятельно, она окажется лучше той, что подберет для тебя родной отец? Алес, мальчик мой, ты еще слишком молод и горяч! Когда ты смотришь на хорошенькую незнакомую девушку, то сразу представляешь ее в своей постели – а это роковая ошибка для будущего монарха!
   – А где я должен ее представлять? – хмыкнул принц. – В чужой постели?
   – Ты должен увидеть ее на троне! Именно так и не иначе! Сумеет ли выглядеть скромной и одновременно величественной? Каким тоном будет говорить с подданными? Здорова ли, крепка ли разумом? Достаточно ли терпима? Мудра или эгоистична? Не склонна ли поддаваться чужому влиянию? Мой тебе совет: ищи такую же, как твоя матушка, ничего лучше ни для себя, ни для страны не придумаешь.
   – Да уж, – мрачно процедил Алессандр, внутренне содрогаясь.
   – Что же касается монастыря, – окрыленный успехом своей речи, продолжил Муальд, – то я приготовил тебе в дорогу небольшую иноземную диковину. Держи, повесишь на шею.
   Маленькая раковина-жемчужница с запаянными серебром створками послушно скользнула в протянутую ладонь, оставив за собой влажный след.
   – Там в отверстии пробковая затычка, – начал объяснять маг. – Если вдруг срочно понадобится передать из монастыря важную информацию, вынешь воск и поднесешь ракушку ко рту. Я услышу все, что ты скажешь. Только почем зря не болтай! Артефакт заряжен всего на несколько минут разговора!
   Вечером в довершение всех неприятностей в комнату принца торжественно вплыло туманное белое пятно, имеющее дамские очертания. Как любой уважающий себя древний замок, родовое гнездо Ла-Эмов имело своего призрака, и это была покойная пра-пра-прабабушка Алессандра королева Скрешиния. Встреча с ней считалась такой же верной приметой близкой свадьбы, как набухшая влагой черная туча перед дождем. Еще при жизни покойница отличалась склонностью к подглядыванию в чужие спальни, не оставив этого увлечения и после смерти. Разница с прежним материальным существованием состояла лишь в том, что призраку не было нужды просверливать в настенных портретах дырочки, и ее покойное величество Скрешиния вовсю пользовалась данным преимуществом, перепугав до икоты не одно поколение новобрачных.
   – Алес, мальчик мой, почему ты до сих пор холост? Я устала ждать! Ты обязан вступить в брак как можно скорее и показать себя молодой жене настоящим Ла-Эмом! – рявкнула призрачная дама, сопровождая напутствие не слишком приличным жестом, и степенно удалилась через потолок.
   Той же ночью Алессандр бежал.
   Единственный холостой наследник дома Оттии ушел истинно по-королевски: в кромешной темноте, не прощаясь, взяв с собой только деньги и раковину, он величественно шагнул прямо с подоконника в рыбацкую лодку. Разместившись на жестком дне среди кильки и молча терпя щипки от крабов, возмущенных тем, что сначала их зачем-то выловили, а потом на них вдобавок сели, Алессандр читал при тусклом свете фонаря облепленную чешуей позавчерашнюю газету и все более мрачнел.
   Новости были неутешительные. В Луалабатском султанате произошел очередной переворот и теперь разгоралась гражданская война. Ввиду огромного потока беженцев все благополучные страны континента ввели режим запрета на въезд подозрительных иностранцев. Кроме того, оказалось, что один из флагманов Оттии спровоцировал настоящий дипломатический скандал. Перепившиеся моряки не то напали на мирный круизный корабль флага Орасса и сгоряча обесчестили несколько пассажирок, не то по-дружески попросили взаймы пресной воды и, получив отказ, в сердцах постреляли экипаж – на месте описания подробностей бесчинств в газете оказалась дыра.
   Алессандр вздохнул. Зная соотечественников, можно было предположить что угодно. Ясно одно – соваться в разгар конфликта в любой портовый город с зелеными глазами и витыми черными дредами на голове было все равно как написать краской на собственной груди: «Ударь меня, моряк, – я оттиец. Возможно, именно я просил взаймы воду и в качестве благодарности надругался над твоей теткой».
   По счастью, на свете мало проблем, которые не решаются с помощью денег.
   Старенький деревенский шаман, не имеющий лицензии, лично вытравил принцу волосы кислотой и сообщил, что отныне они станут расти тонкими и слабыми, но зато идеально прямыми. Он же осветлил кожу до умеренной бледности, убрав т, ерракотово-медовый оттенок.
   Приведенный шаманом хирург подрезал острые уши до благопристойной круглизны и закапал в глаза едкую настойку, от которой Алессандр стал значительно хуже видеть, но зато окончательно утратил остатки сходства с самим собой. Голубые глаза, мягкие русые волосы, розовые щеки – истинный капериец, да и только.
   Или орассец.
   Или халлиянин.
   Или еще кто из порядочных рас, в любом случае уже не придерешься.
   Времени Алессандру было отпущено год – именно такую гарантию на сохранность измененной внешности, посовещавшись и поскандалив друг с другом, дали доктора. Всего лишь год на то, чтобы получить новые (и при этом законные) документы, найти приличное местечко для проживания и доказать всем, что он не лоботряс, а самостоятельный мужчина.
   Рыбацкая лодчонка, на этот раз заполненная не рыбой, а кальмарами, высадила Алессандра в мелком каперийском городке Крабсе. Денег почти не осталось, документов не было вовсе, и молодой человек решил проблему самым простым, как ему казалось, способом. Едва сойдя на берег, он добрел до порта, незаметно нырнул в воду и выплыл уже перед самым причалом, притворившись утопающим. Дескать, чудом спасся во время шторма – теперь при себе ни денег, ни бумаг.
   Как оказалось, простой способ не учитывал местный менталитет. Единственными, кто обратил внимания на вяло бултыхающегося в холодной воде парня, были мальчишки. Они же и оказали ему посильную помощь, закидав обломками деревянного бочонка в качестве плавсредства и искренне сокрушаясь, когда попадали не рядом, а непосредственно по голове страдальца.
   Алессандр впервые в жизни плавал так долго и так тяжело. Он нахлебался воды до соленой отрыжки, над поверхностью оставалась только дрожащая от холода рука с синими ногтями, когда его наконец заметили и вытащили на причал скучающие без работы грузчики. В итоге спасательной операции Алессандр потерял именной нож и дорогие сапоги, а приобрел стойкое отвращение к морю во всех видах, новое имя – Геллан и новую профессию: помощник трактирщика.
   В трактире принцу не понравилось, очень уж скудный оказался заработок. Каперийцы падали под стол на той стадии, которая у оттийцев называлась «прополоскать горло перед тем, как начать пить»: две кружки, и готово.
   Устав копить медяки, Геллан высказал хозяину все, что думает о его заведении, ассортименте напитков, постоянном контингенте, а также перспективах на будущее. Все бы ничего, но в азарте спора нахальный юноша до того разгорячился, что посмел сравнить хваленую «Каперскую горькую» с «Перцем Оттии», обозвав каперийскую гордость «тухлой копией». Хозяин в свою очередь поведал наемному работнику всю правду о нем, красочно описав храп по ночам, высокомерную улыбочку, привычку кривиться, когда клиенты заказывают слишком мало, а также сообщил, что, по его мнению, представляет собой «Перец Оттии» и куда его следует засунуть Геллану.
   Постепенно к спору присоединились посетители, несогласные с тем, что их называют «чернь», и отпрыск королевского семейства подвергся реальной опасности быть размазанным по липкому трактирному полу. Прекрасные свежепрооперированные округлые уши Геллана чуть не оторвали.
   По счастью, принц вовремя опомнился. Скользким угрем протиснувшись сквозь спровоцированную им же самим потасовку, он сгреб и увязал в узел свое скромное имущество и покинул трактир, сожалея лишь об оставленном жалованье за текущую неделю. Зато документ был при себе – желтый пергамент, выписанный портовым отделением стражи Крабса, гласил, что «предъявитель сего, кличущий себя Гелланом, является особой, пострадавшей от утопления, вследствие чего не имеет другой бумаги, кроме представленной».
   Крабс не единственный город на свете.
   И Геллан бодро двинулся вдоль побережья, тормозя всех, с кем ему было по пути, и расплачиваясь за добрую услугу затейливыми байками. Возницы на рассказы про быт и нравы королей только недоверчиво хмыкали, но слушали во все уши – принц оказался прирожденным сказителем.
   Именно так родился на свет новый способ путешествия на дальние расстояния без денег, в дальнейшем метко названный «телегостопом». Среди неимущей молодежи он набирал популярность столь стремительно, что когда сутки спустя Геллан поднял руку, голосуя на обочине старой дороги, из остановившийся телеги принцу радостно замахали.
   – Привет, коллега! – сказал кудрявый черноволосый парень, зыркая глазами из-под съехавшей на брови круглой шапочки-подшлемника. Крутой изгиб полных губ подчеркивали тонкие завитые усы, прямо под ними притаилась крупная родинка. Подбородок чисто выбрит, в ухе поблескивает серебряное колечко серьги. Синяя куртка была ему явно коротковата, и он то и дело поддергивал уезжающие к локтям рукава. – Тебе куда?
   Геллан неопределенно махнул, описав полукруг.
   – Мы в Буркатскую долину, – меланхолично доложил возница.
   Геллан, которому было уже все равно, куда ехать, лишь бы не идти, мотнул головой в знак согласия.
   – Садись.
   Черноволосый попутчик учтиво подвинулся.
   – Спасибо, – сказал Геллан, запрыгивая в телегу и устраиваясь между двумя туго скрученными рулонами свежевыделанных коровьих шкур. Нос моментально уловил соблазнительный запах – у самого бортика приютилась огромная голова домашнего сыра, распространяющая вокруг аппетитный аромат.
   – Пожалуйста, – пожал плечами черноволосый и представился: – Терслей.
   – Геллан, – ответил бывший принц, отворачиваясь от сыра и сглатывая голодную слюну. Сейчас даже окружающий пейзаж воспринимался им сквозь призму пустого желудка: трава зеленела, словно пучок молодого лучка на тарелке, камни обманчиво притворялись печеными картофелинами, а горки разрытого кротами чернозема подло смахивали на любимую королевским семейством осетровую икру.
   – Слушай, – доверительно шепнул ему на ухо Терслей, – какие-нибудь дорожные байки знаешь? До того охочий до брехни возница попался – у меня уже язык опух, а ему все мало.
   – Правдивые истории из жизни коронованных особ подойдут? – уныло предложил Геллан, глядя себе под ноги.
   – То, что надо! – обрадовался попутчик. – Начинай!
 
   Крабский порт
   В порту вовсю кипела подготовка к встрече высокородного гостя. Стайками летали широко раскрытые «глаза», вдоль береговой линии курсировали две боевые капсулы Организации, а высоко над ними неподвижно висело приплюснутое веретено наблюдательного отряда, ощетинившееся таким количеством антенн, пушек и защитных лучей, что даже облака предпочитали обходить его стороной.
   Мы появились как раз в тот момент, когда с палубы пассажирского корабля спускался капитан. Точнее, его бережно несли на носилках двое матросов.
   Третий, как штатный паникер нашей бригады, немедленно заподозрил худшее.
   – Почему он не шевелится? Что стряслось?
   – Ничего из ряда вон выходящего, – безмятежным тоном профессионального психоаналитика ответил куратор. – Не то холера, не то острое кишечное отравление, не то перелом. Очередная жертва невезения Фарада. В больнице разберутся, не беспокойся, Жак.
   – А как там наш ценный клиент? – встревожился я. – Не заразился ли от капитана?
   – Нет! – уверенно сказал куратор. – Целехонек! Да вот же он!
   Это действительно был принц, и мы с напарниками сразу его узнали.
   Бывают люди, в которых на первый взгляд нет ничего особенного, их много. Гораздо реже встречается другой тип – тот, кто сразу бросается в глаза и остается в центре внимания, где бы ни находился и что бы ни делал.
   Принц Аброузии был характерным представителем клана оригиналов. Уже в том, как он величаво и неспешно ступил на трап, заключался вызов – ведь за его спиной теснились остальные пассажиры, многие из которых спешили. Но отодвинуть в сторону закутанного с ног до головы в белые одежды иностранца было поистине невозможно: двое молчаливых чертей, замаскированных под слуг, держали толпу на расстоянии.
   Вышитая туфля с загнутым носком коснулась трапа и немедленно отдернулась.
   – Пфуй! – расстроился принц, останавливаясь, снимая с ноги обувку и поднося ее к глазам. – Грязно!
   Толпа, собравшаяся к этому времени сзади, застонала. Заплакал чей-то ребенок, зажатый среди тел и придавленный кладью. Сопровождающие Фарада черти мученически возвели глаза к небу и крепче стиснули зубы.
   – Эй, на трапе! – заорали с палубы. – Что застыли – спускаемся, спускаемся! Поживей!
   На лицах «слуг» появилось одинаково отчаянное выражение. Они переглянулись, дружно вздохнули и наконец приняли единственно верное решение: подхватили его высочество под локотки и понесли к берегу. Чисто автоматически я отметил, что у одного из чертей обломан рог, а лицо второго пылает лихорадочным воспаленным румянцем. М-да… Как говорится, есть о чем задуматься…
   Ступив на твердую землю, наши несчастные коллеги заметно оживились. Тот, что с обломанным рогом, остался сторожить Фарада, а его краснощекий напарник шустро метнулся в сторону портового трактира и спустя минуту возвратился, ведя под руку упирающегося таможенника.
   Вырванный из мягких лап алкогольного дурмана, сотрудник таможни явно торопился обратно и потому приступил к выполнению служебных обязанностей с поразительной ретивостью.
   – Куда следуете? – гаркнул он, в упор сверля принца глазами.
   – Малая Велия! Нифер! – безмятежно сдувая и надувая щеки, сообщил пассажир.
   – Велия? – изумился таможенник. – Какого же тогда рожна… гм… зачем сошли в Крабсе? Морем до Лагаса, далее по реке. Так намного проще и дешевле.
   – Дешшевле? – Иностранец будто покатал слово во рту и выплюнул, попробовав на вкус и сочтя несъедобным. – Мне. Нужно. Велия. Нифер. Карета. Пять.
   Таможенник вздохнул.
   – Багаж есть?
   Судя по недоумевающему взгляду иностранца, он не понял вопроса.
   – Ну багаж! Такие коробки, сумки, сундуки. – Таможенник нарисовал руками в воздухе прямоугольные фигуры. – Сколько? – Он поднял два пальца, потом три, четыре и, не дождавшись реакции на свою пантомиму, уронил руку.
   Обычное человеческое заблуждение состоит в том, что при взаимном непонимании стороны начинают орать. Незнание языка исключением не является – многие искренне верят, что громко выкрикнутое в ухо собеседнику слово автоматически доходит до мозга уже переведенным. Даже без словаря.
   Откашлявшись и приподнявшись на цыпочки (принц был высок), таможенник гаркнул:
   – По-нашему говорите?
   Отшатнувшись и потерев ухо, иностранец кивнул.
   – Как ваше имя?! Что у вас есть?! Предъявите документ!
   – Я есть Фарад От-Абу-Шоох. Я имею жену Розу, имею жену Зарему, имею жену Парасю, имею Лолиту, имею гарем.
   С восторженным ужасом поглядев на извращенца и на всякий случай отодвинувшись, таможенник уточнил:
   – И где все эти родственники? Зарема, Парася и эта, как ее… Роза! Где этот гарем?
   – В ка… ку…
   Придя на помощь хозяину, слуга-черт выразительно указал назад. На берег как раз величественно сходили две типичные восточные матроны в черных одеяниях до пят; за ними, сотрясая скрипучий трап, двигалась широкоплечая красавица, разодетая в парчу и увешанная пучками золотых подвесок. Короткая, до плеч, паранджа откинулась, и на свет появились яблочно-румяные щеки, две толстые косы кренделем и любопытные глаза, щедро обведенные сурьмой. Красный рот расплылся в улыбке и сплюнул подсолнечную шелуху.
   – Парася! – обрадовался иностранец, по-медвежьи ласково шлепая любимую пониже спины.
   – Это гарем? – на всякий случай уточнил таможенник.
   – Гарем там, – ткнула пальчиком через плечо Парася. – Сейчас спустятся, не беспокойтесь. Вместе с багажом и Лолитой. Вы че надо спрашивайте – я переведу.
   – Куда следуете?
   – В Малую Велию.
   – Отчего сходите в Крабсе?
   – Не можем плыть, Лолиту укачивает, – со смешком сообщила Парася. – Всю палубу заплевала, дура горбатая. Нас тут встретить должны, Фарадик договорился. Поедем каретами. Думаю, в четыре влезем. Или в пять, если евнухи в одной не уместятся. Разожрались – страсть! Зады больше моего – куда годится, а?
   – С вами еще и евнухи? – опешил таможенник, с содроганием пытаясь представить себе мужской зад больше Парасиного.
   – А как же! В гареме без них никуда. То подай, это поднеси. Опять же за Лолитой с ковров навоз подбирать, сами понимаете…
   Откровенно говоря, таможенник понимал все меньше и меньше. Но когда на трапе показались возбужденная компания дам в черном, группа рыхлых мужчин с мешками и бережно ведомая за рубиновый ошейник белая верблюдица с чисто человеческим отвращением на морде – в нем проснулся профессиональный долг.
   – Перегруз! – радостно завопил он. – Перевозка домашней скотины не предусмотренных правилами размеров! Придется доплачивать!
   – Ты насчет скотины того… поосторожней, – предупредила Парася, но иностранец уже лез за кошельком. Видно, слово «платить» и его производные были ему известны.
   – Сколько? – деловито осведомился он, доставая из недр одежды диковинную штуку – кожаный футляр с навесным замочком и блестящими кнопками.
   Ответ на этот вроде бы простой вопрос вызвал у таможенника некоторые затруднения. Глаза помутнели, словно смотрели не наружу, а внутрь черепной коробки, где шел сложный процесс подсчета.
   – По половине паунда за каждое место багажа! – выдал пробный результат таможенник. – Устроит?
   Судя по тому, что иностранец не отшатнулся в испуге, – вполне.