Страница:
Камерон на мгновение остановился и закрыл глаза, превозмогая захлестнувшую его боль.
Он ее любит! Любит сильнее, чем ему казалось. Какая мука!
Ему захотелось вернуться хотя бы на часок, чтобы только обнять ее, обнять еще разок!
И куда он так заторопился? Впрочем, с каждым часом, проведенным вместе, расставаться становилось все труднее.
— Дэниел!..
— Келли?!
Он еще не видел ее, но побежал назад, продираясь сквозь заросли кукурузы.
Вот она снова его окликнула. Он остановился.
— Я здесь, Келли?
Она показалась футах в двадцати от него.
Волосы ее растрепались и блестели на солнце, широко раскрытые глаза издалека казались темными. Огромные, умоляющие, прекрасные, влекущие глаза…
Грудь ее высоко вздымалась — она задыхалась от бега, и ему показалось, что воздух вокруг наэлектризован, как во время грозы.
— Дэниел! — страстным шепотом произнесла она и бросилась к нему.
Он вполголоса произнес ее имя и тоже бросился к йен навстречу, раздвигая стебли. Тихо шуршали зеленые листья, в воздухе пахло осенью. Так сладко, так возбуждающе!
Подхватив ее на руки, он закружился на месте. Когда он остановился, она медленно опустилась на землю.
— Дэниел, не уходи! — прошептала она.
— Так надо.
— Не сейчас.
— Келли, мам будет еще тяжелее расстаться.
— Нет! Нет! — Девушка приподнялась на цыпочки и, обняв его за шею, потянулась, чтобы поцеловать. Камерон почувствовал, как она напряжена, и ему даже показалось, что он ощутил соленый привкус ее слез.
Отстранившись от любимой, он заглянул ей в блестящие серебристые глаза.
— Мне надо идти, — повторил Дэниел.
— Когда стемнеет, милый, когда стемнеет. Прощу тебя, давай вернемся!
Сердце у него гулко забилось. Конечно, значительно удобнее уходить в темноте. И лучше уж уйти, когда оба они успокоятся и к тому же не нужно будет пробираться через поля при свете дня.
Не сводя с него глаз, она прильнула к веку. Он ощутил податливость ее полной груди и жар ее бедер и закрыл глаза, охваченный неодолимым желанием еще раз увидеть ее золотистые волосы на белой подушке — как волшебный огонь, разжигающий их чувства.
— Келли! — Он коснулся губами ее шеи. — Боже мой, мне надо идти!
Девушка отстранилась и поглядела ему в глаза. Господи, он никогда еще не видывал такого таинства, такого соблазна!
— Дэниел, побудь еще немного. Давай вернемся. Подари мне эти несколько часов до наступления темноты. Ради Бога, пойдем со мной, — молила она, взяв его за руку.
— До наступления темноты, Келли, — согласился он. — Больше не могу.
— Мне больше и не нужно, — прошептала девушка, глядя ему в глаза.
Не выпуская его руки, она повернулась, и они пошли по направлению к дому.
Во дворе Камерон остановился. Келли отпустила его руку и вопросительно-умоляюще взглянула на него.
Волосы ее так и пылали под лучами солнца.
— Все в порядке. Идем.
Дэниел шагнул вперед, не сомневаясь ни в чем, потому что верил ей.
Они быстро пересекли лужайку и вошли в дом. Не успела за ними закрыться дверь, как он обнял ее и притянул к себе, обвел кончиком языка искушающий овал ее губ, снова ощутил их сладость.
Странно, почему она так напряжена в его объятиях? Он заглянул ей в глаза.
— Келли, поверь, я очень сожалею. Извини за все, что я наговорил, за то, что разозлился на тебя. Извини.
Девушка покачала головой:
— Это… это не имеет значения.
— Имеет. Я ощутил обиду в твоем поцелуе.
Келли снова покачала головой и, казалось, очень расстроилась.
— Нет.
— В таком случае иди сюда, — сказал, он и стал снова целовать ее, вкладывая в поцелуи всю свою страсть, всю нежность и желание.
Она вдруг снова напряглась. Камерон недоуменно отстранился и заглянул ей в глаза. Глаза были полны слез и от этого вовсе отливали серебром.
— Келли, мне не стоило возвращаться.
— Нет, я очень хотела, чтобы ты вернулся.
— Но…
— Не здесь, Дэниел. Не у двери. И не с саблей на боку — она нас разъединяет.
Боже, какая она податливая, какая женственная… Голос ее дрожал, руки тоже. Она была так красива!
— Келли… — пробормотал он, целуя ее в висок, потом в пульсирующую жилку на шее. Пальцы его подобрались к застежке на ее платье. Она застенчиво уклонилась, щеки ее пылали. Казалось, девушка как будто боялась, что кто-то увидит их интимные ласки.
Он тихо рассмеялся:
— Келли…
— Пойдем со мной, Дэниел, — прошептала она. В глазах ее застыла мольба, сладкий серебристый соблазн.
— Я пойду за тобой хоть на край света! — воскликнул он, подхватив ее на руки. Она обняла его за шею, не отрывая от него серебристо-серых глаз.
Они добрались до спальни. Келли облизала пересохшие губы и опустила ноги на пол. Положив ладони ему на грудь, торопливо поцеловала его и отступила назад.
Озадаченный ее поведением, он протянул к ней руку, но девушка с робкой и какой-то жалобной улыбкой попросила:
— Давай сюда саблю, Дэниел.
Затем отстегнула ножны и чуть не согнулась под тяжестью оружия. Камерон подхватил клинок, и Келли, улыбнувшись, направилась к кровати.
Сев на краешек постели, она вдруг откинулась на спину.
Волосы ее рассыпались и запылали золотистым пламенем на белоснежном покрывале.
У Камерона вдруг перехватило дыхание.
Келли встретилась с ним взглядом и обвела губы кончиком языка.
— Дэниел, оставь саблю, прошу тебя. — Она зазывно провела рукой по покрывалу рядом с собой. — Иди скорее ко мне.
Цирцея над морем, наверное, не пела так сладко, заманивая моряков.
А в эту Цирцею он был влюблен.
Положив саблю на кресло возле камина. Камерон приблизился к кровати. Чуть помедлив, расстегнул единственную пуговицу на рубахе и сдернул ее через голову.
Потом улыбнулся и проговорил одними губами:
— Я люблю тебя, ангелок.
Он хотел было примоститься рядом с Келли, как вдруг услышал за спиной чьи-то шаги. Мгновенно насторожившись, он резко обернулся.
И получил сокрушительный удар кулаком в челюсть.
В глазах у него потемнело, тем не менее синие мундиры янки он распознал безошибочно. Северяне! В комнате были враги.
Но куда сильнее, чем удар в челюсть, его поразило другое. Келли! Она предала его! Умышленно привела сюда и соблазнила, как последнего идиота, и он, разрази его гром, поддался ее чарам!
— Шлюха! — взревел Камерон, и тут перед ним вновь мелькнул кулак человека в синем. — Ну уж нет! — крикнул Дэниел и заорал так громко и так грозно, что Келли, соскочив с кровати, прижалась к стене и завопила от ужаса.
Мужчины-северяне, заслышав боевой клич мятежников, разом побелели от страха.
Дэниел, поигрывая бицепсами, двигался по комнате с ловкостью танцора. Подчиненные Эрика по очереди наваливались на южанина, и он одного за другим укладывал их отработанными меткими ударами: одному заехал кулаком в челюсть, другого пнул в пах.
— Будь ты проклят! — услышала Келли голос Дабни.
Еще один глухой звук, и Эрик покатился по полу, прижимая руку к окровавленной челюсти. Он вытащил пистолет.
— Нет! — взвизгнула девушка.
Но ее никто не слушал. Противникам Камерона наконец удалось броситься на него всем скопом, и пока Дэниел расправлялся с двумя нападавшими, третий ударил его пистолетом по затылку. Схватившись за голову. Камерон рухнул на колени.
Эрик тотчас, зайдя со спины, приставил к голове отбивавшегося пистолет. Послышался звук взводимого курка.
— Не шевелиться! — предупредил капитан.
Келли молилась, затаив дыхание.
Дэниел, скрипнув зубами, зажмурился, а когда открыл глаза, они были не того синего цвета, который поражал девушку.
Нет, в них пылала черная ненависть.
Один из людей Эрика завернул ему руки за спину, надел наручники. Келли болезненно поморщилась, услышав лязг металла.
Затем, схватив Камерона за плечи, Эрик резко рванул его К себе. Келли до сих пор не замечала, что Дэниел такой высокий. Он почти на целый дюйм возвышался над Дабни и его солдатами.
— Как тебе нравятся оковы, приятель? — издевательски спросил Эрик. — Ведь именно это ваши южане надевают на своих рабов. Не жмут, а?
Камерон неожиданно развернулся и пнул мучителя в живот.
Откинувшись назад, Эрик схватился за живот и грязно выругался.
Дэниел, воспользовавшись замешательством, подошел к Келли. Она видела капельки пота на груди, слышала его учащенное дыхание и поежилась под его колючим ледяным взглядом.
— Дэниел, — прошептала она, вздрогнув.
— Стальные кандалы меня не удержат. И тюремные решетки тоже. Обещаю тебе, я вернусь. Вернусь, чтобы посчитаться с тобой.
— Заткнись, мятежник! — вдруг ожил Эрик. — Она поступила, как подобает добропорядочной янки. Молодец, Келли! Хорошая работа!
Ей хотелось орать, визжать, рвать волосы у себя на голове. Понятно, что Дэниел поверит самому худшему — поверит, что она давно замышляла предательство. «Я спасала твою жизнь, глупец!» — хотелось крикнуть ей, но сейчас любые оправдания были бы неуместны. Тем более в присутствии Дабни и трех солдат.
Во рту у нее пересохло и, заметив презрительную ухмылку на его лице, она решила было объясниться:
— Дэниел, я не…
— Бедняжка янки, — прервал ее Эрик. — Лакомый кусочек, правда, южанин? У нас на Севере свое оружие. А она вообще смертельное оружие, не так ли, парень?
— Я вам не парень, — решительно заявил Камерон и улыбнулся Келли. Да так, что у той мурашки по спине побежали. — Я вернусь, Келли. И тебе негде будет спрятаться. Поверь мне, я вернусь. Обещаю.
— Ну хватит! — грубо оборвал Дабни. — Уведите его, капрал Смитерс!
Нерасторопный Смитерс замешкался. Дэниел усмехнулся.
Они все еще боятся его сапог.
Келли не сдвинулась с места, готовая сквозь землю провалиться. Она чувствовала запах любимого, слышала биение его сердца.
И снова поймала на себе его взгляд.
Эрик тотчас со всей силы ударил Дэниела пистолетом по затылку. Не издав ни звука, неистовый мятежник наконец упал, и черные ресницы, опустившись на глаза, прикрыли рвущуюся из них холодную ненависть.
Часть 2
Глава 11
Он ее любит! Любит сильнее, чем ему казалось. Какая мука!
Ему захотелось вернуться хотя бы на часок, чтобы только обнять ее, обнять еще разок!
И куда он так заторопился? Впрочем, с каждым часом, проведенным вместе, расставаться становилось все труднее.
— Дэниел!..
— Келли?!
Он еще не видел ее, но побежал назад, продираясь сквозь заросли кукурузы.
Вот она снова его окликнула. Он остановился.
— Я здесь, Келли?
Она показалась футах в двадцати от него.
Волосы ее растрепались и блестели на солнце, широко раскрытые глаза издалека казались темными. Огромные, умоляющие, прекрасные, влекущие глаза…
Грудь ее высоко вздымалась — она задыхалась от бега, и ему показалось, что воздух вокруг наэлектризован, как во время грозы.
— Дэниел! — страстным шепотом произнесла она и бросилась к нему.
Он вполголоса произнес ее имя и тоже бросился к йен навстречу, раздвигая стебли. Тихо шуршали зеленые листья, в воздухе пахло осенью. Так сладко, так возбуждающе!
Подхватив ее на руки, он закружился на месте. Когда он остановился, она медленно опустилась на землю.
— Дэниел, не уходи! — прошептала она.
— Так надо.
— Не сейчас.
— Келли, мам будет еще тяжелее расстаться.
— Нет! Нет! — Девушка приподнялась на цыпочки и, обняв его за шею, потянулась, чтобы поцеловать. Камерон почувствовал, как она напряжена, и ему даже показалось, что он ощутил соленый привкус ее слез.
Отстранившись от любимой, он заглянул ей в блестящие серебристые глаза.
— Мне надо идти, — повторил Дэниел.
— Когда стемнеет, милый, когда стемнеет. Прощу тебя, давай вернемся!
Сердце у него гулко забилось. Конечно, значительно удобнее уходить в темноте. И лучше уж уйти, когда оба они успокоятся и к тому же не нужно будет пробираться через поля при свете дня.
Не сводя с него глаз, она прильнула к веку. Он ощутил податливость ее полной груди и жар ее бедер и закрыл глаза, охваченный неодолимым желанием еще раз увидеть ее золотистые волосы на белой подушке — как волшебный огонь, разжигающий их чувства.
— Келли! — Он коснулся губами ее шеи. — Боже мой, мне надо идти!
Девушка отстранилась и поглядела ему в глаза. Господи, он никогда еще не видывал такого таинства, такого соблазна!
— Дэниел, побудь еще немного. Давай вернемся. Подари мне эти несколько часов до наступления темноты. Ради Бога, пойдем со мной, — молила она, взяв его за руку.
— До наступления темноты, Келли, — согласился он. — Больше не могу.
— Мне больше и не нужно, — прошептала девушка, глядя ему в глаза.
Не выпуская его руки, она повернулась, и они пошли по направлению к дому.
Во дворе Камерон остановился. Келли отпустила его руку и вопросительно-умоляюще взглянула на него.
Волосы ее так и пылали под лучами солнца.
— Все в порядке. Идем.
Дэниел шагнул вперед, не сомневаясь ни в чем, потому что верил ей.
Они быстро пересекли лужайку и вошли в дом. Не успела за ними закрыться дверь, как он обнял ее и притянул к себе, обвел кончиком языка искушающий овал ее губ, снова ощутил их сладость.
Странно, почему она так напряжена в его объятиях? Он заглянул ей в глаза.
— Келли, поверь, я очень сожалею. Извини за все, что я наговорил, за то, что разозлился на тебя. Извини.
Девушка покачала головой:
— Это… это не имеет значения.
— Имеет. Я ощутил обиду в твоем поцелуе.
Келли снова покачала головой и, казалось, очень расстроилась.
— Нет.
— В таком случае иди сюда, — сказал, он и стал снова целовать ее, вкладывая в поцелуи всю свою страсть, всю нежность и желание.
Она вдруг снова напряглась. Камерон недоуменно отстранился и заглянул ей в глаза. Глаза были полны слез и от этого вовсе отливали серебром.
— Келли, мне не стоило возвращаться.
— Нет, я очень хотела, чтобы ты вернулся.
— Но…
— Не здесь, Дэниел. Не у двери. И не с саблей на боку — она нас разъединяет.
Боже, какая она податливая, какая женственная… Голос ее дрожал, руки тоже. Она была так красива!
— Келли… — пробормотал он, целуя ее в висок, потом в пульсирующую жилку на шее. Пальцы его подобрались к застежке на ее платье. Она застенчиво уклонилась, щеки ее пылали. Казалось, девушка как будто боялась, что кто-то увидит их интимные ласки.
Он тихо рассмеялся:
— Келли…
— Пойдем со мной, Дэниел, — прошептала она. В глазах ее застыла мольба, сладкий серебристый соблазн.
— Я пойду за тобой хоть на край света! — воскликнул он, подхватив ее на руки. Она обняла его за шею, не отрывая от него серебристо-серых глаз.
Они добрались до спальни. Келли облизала пересохшие губы и опустила ноги на пол. Положив ладони ему на грудь, торопливо поцеловала его и отступила назад.
Озадаченный ее поведением, он протянул к ней руку, но девушка с робкой и какой-то жалобной улыбкой попросила:
— Давай сюда саблю, Дэниел.
Затем отстегнула ножны и чуть не согнулась под тяжестью оружия. Камерон подхватил клинок, и Келли, улыбнувшись, направилась к кровати.
Сев на краешек постели, она вдруг откинулась на спину.
Волосы ее рассыпались и запылали золотистым пламенем на белоснежном покрывале.
У Камерона вдруг перехватило дыхание.
Келли встретилась с ним взглядом и обвела губы кончиком языка.
— Дэниел, оставь саблю, прошу тебя. — Она зазывно провела рукой по покрывалу рядом с собой. — Иди скорее ко мне.
Цирцея над морем, наверное, не пела так сладко, заманивая моряков.
А в эту Цирцею он был влюблен.
Положив саблю на кресло возле камина. Камерон приблизился к кровати. Чуть помедлив, расстегнул единственную пуговицу на рубахе и сдернул ее через голову.
Потом улыбнулся и проговорил одними губами:
— Я люблю тебя, ангелок.
Он хотел было примоститься рядом с Келли, как вдруг услышал за спиной чьи-то шаги. Мгновенно насторожившись, он резко обернулся.
И получил сокрушительный удар кулаком в челюсть.
В глазах у него потемнело, тем не менее синие мундиры янки он распознал безошибочно. Северяне! В комнате были враги.
Но куда сильнее, чем удар в челюсть, его поразило другое. Келли! Она предала его! Умышленно привела сюда и соблазнила, как последнего идиота, и он, разрази его гром, поддался ее чарам!
— Шлюха! — взревел Камерон, и тут перед ним вновь мелькнул кулак человека в синем. — Ну уж нет! — крикнул Дэниел и заорал так громко и так грозно, что Келли, соскочив с кровати, прижалась к стене и завопила от ужаса.
Мужчины-северяне, заслышав боевой клич мятежников, разом побелели от страха.
Дэниел, поигрывая бицепсами, двигался по комнате с ловкостью танцора. Подчиненные Эрика по очереди наваливались на южанина, и он одного за другим укладывал их отработанными меткими ударами: одному заехал кулаком в челюсть, другого пнул в пах.
— Будь ты проклят! — услышала Келли голос Дабни.
Еще один глухой звук, и Эрик покатился по полу, прижимая руку к окровавленной челюсти. Он вытащил пистолет.
— Нет! — взвизгнула девушка.
Но ее никто не слушал. Противникам Камерона наконец удалось броситься на него всем скопом, и пока Дэниел расправлялся с двумя нападавшими, третий ударил его пистолетом по затылку. Схватившись за голову. Камерон рухнул на колени.
Эрик тотчас, зайдя со спины, приставил к голове отбивавшегося пистолет. Послышался звук взводимого курка.
— Не шевелиться! — предупредил капитан.
Келли молилась, затаив дыхание.
Дэниел, скрипнув зубами, зажмурился, а когда открыл глаза, они были не того синего цвета, который поражал девушку.
Нет, в них пылала черная ненависть.
Один из людей Эрика завернул ему руки за спину, надел наручники. Келли болезненно поморщилась, услышав лязг металла.
Затем, схватив Камерона за плечи, Эрик резко рванул его К себе. Келли до сих пор не замечала, что Дэниел такой высокий. Он почти на целый дюйм возвышался над Дабни и его солдатами.
— Как тебе нравятся оковы, приятель? — издевательски спросил Эрик. — Ведь именно это ваши южане надевают на своих рабов. Не жмут, а?
Камерон неожиданно развернулся и пнул мучителя в живот.
Откинувшись назад, Эрик схватился за живот и грязно выругался.
Дэниел, воспользовавшись замешательством, подошел к Келли. Она видела капельки пота на груди, слышала его учащенное дыхание и поежилась под его колючим ледяным взглядом.
— Дэниел, — прошептала она, вздрогнув.
— Стальные кандалы меня не удержат. И тюремные решетки тоже. Обещаю тебе, я вернусь. Вернусь, чтобы посчитаться с тобой.
— Заткнись, мятежник! — вдруг ожил Эрик. — Она поступила, как подобает добропорядочной янки. Молодец, Келли! Хорошая работа!
Ей хотелось орать, визжать, рвать волосы у себя на голове. Понятно, что Дэниел поверит самому худшему — поверит, что она давно замышляла предательство. «Я спасала твою жизнь, глупец!» — хотелось крикнуть ей, но сейчас любые оправдания были бы неуместны. Тем более в присутствии Дабни и трех солдат.
Во рту у нее пересохло и, заметив презрительную ухмылку на его лице, она решила было объясниться:
— Дэниел, я не…
— Бедняжка янки, — прервал ее Эрик. — Лакомый кусочек, правда, южанин? У нас на Севере свое оружие. А она вообще смертельное оружие, не так ли, парень?
— Я вам не парень, — решительно заявил Камерон и улыбнулся Келли. Да так, что у той мурашки по спине побежали. — Я вернусь, Келли. И тебе негде будет спрятаться. Поверь мне, я вернусь. Обещаю.
— Ну хватит! — грубо оборвал Дабни. — Уведите его, капрал Смитерс!
Нерасторопный Смитерс замешкался. Дэниел усмехнулся.
Они все еще боятся его сапог.
Келли не сдвинулась с места, готовая сквозь землю провалиться. Она чувствовала запах любимого, слышала биение его сердца.
И снова поймала на себе его взгляд.
Эрик тотчас со всей силы ударил Дэниела пистолетом по затылку. Не издав ни звука, неистовый мятежник наконец упал, и черные ресницы, опустившись на глаза, прикрыли рвущуюся из них холодную ненависть.
Часть 2
СЕРДЦА В ОКОВАХ
Глава 11
Октябрь 1862 года
Было еще светло, когда фургон, в котором везли Камерона, остановился перед зданием тюрьмы Олд-Кэпитол в Вашингтоне, округ Колумбия, так что Дэниелу удалось разглядеть его как следует. При безжалостном свете дня перед ним предстали мрачные, сырые, обветшалые стены. Над этим гиблым местом поднималось страшное зловоние. Здание было обнесено высоким дощатым забором, а окна забраны металлическими решетками.
Как любой гость, до войны частенько бывавший в столице, он довольно хорошо знал эту тюрьму.
Ему всегда нравился Вашингтон: изумительно красивые длинные аллеи, внушительные административные здания, широкие улицы и зеленые бульвары… Река несла городу прохладу, всюду пахло цветами. — Когда во время Войны за независимость тысяча восемьсот двенадцатого года был разрушен Капитолий, на Первой улице построили кирпичное здание для временного размещения правительства. Потом конгресс переселили, а здание, в просторечии называемое Олд-Кэпитол, стало постепенно ветшать.
«И с тех пор совсем обветшало», — устало подумал Дэниел.
Кто-то грубо пихнул его в спину.
— Прибыли, полковник. Прошу, ваша новая резиденция на Севере, — со смешком сказал янки. — Поторапливайтесь!
Он и поторопился бы, но как? Руки и ноги закованы в кандалы, все тело в синяках и кровоподтеках, да еще затекло — в общем, подняться не так-то просто.
Дорога сюда от лагеря, где янки держали его вначале, показалась ему бесконечной. Все тело ныло, ибо его пинали и избивали до потери сознания. Невыносимо болели ребра, открылась и кровоточила старая рана.
В лагере было множество солдат, которые время от времени заглядывали в палатку, куда бросили пленного, чтобы поглазеть на него, как на какого-то диковинного зверя. Каждому любопытно было взглянуть на знаменитого Дании Камерона, кавалериста, которого наконец-то выбили из седла. Некоторые парни издевательски хохотали, другие, глумясь, спрашивали, как ему нравится валяться связанным, словно свинья перед закланием.
Были и такие, которые только мрачно его разглядывали. Впрочем, один солдат высказал-таки возмущение: так, мол, обращаться с человеком — кем бы он ви был — нельзя.
Майор, как видно, придерживался того же мнения, и в мгновение ока любопытных прогнали, а ему принесли стул и одеяло.
Затем Дэниел стал получать свежую воду и приличную пищу.
Судя по всему, пленные в лагере питались неплохо.
Однако даже майор, по-видимому, его побаивался, потому что не рискнул снять с него кандалы. Только после того, как Камерон заявил специально приставленному к нему молодому солдату, что едва ли сможет есть или отправлять свою нужду в наручниках, ему освободили руки. Перепуганный солдатик потом все время держал пленника на мушке, пока тот ел.
Майор-янки также требовал уважительного к Камерону отношения. Ведь когда-то рее они были братьями и с Божьей помощью снова ими будут. Как выяснилось, этот северянин знал Джесса, и его шокировало столь недостойное обращение с выпускником Уэст-Пойнта.
— Сам Красотка предпочел сражаться за родной край — устало проговорил майор. — Я не стал бы заковывать вас в кандалы, если бы был уверен, что вы не сбежите.
— Сэр, мой долг перед самим Красоткой сбежать при первой же возможности, — честно признался ему Дэниел.
Ему пришлось признать то, что честность в данном случае была неуместна, ибо проклятые кандалы с него не сняли. Почти всю ночь он провел без сна — болело избитое, затекшее тело.
Впрочем, боль сейчас была весьма кстати, потому что отвлекала от ненужных мыслей, ведь стоило ему только задуматься, как его охватывала слепая ярость.
Глупец! Армии янки не удалось выбить его из седла, а вот ведьмочка с золотыми волосами и серебристыми глазами только пальчиком поманила — и он готов!
Страдая от мучительной боли. Камерон снова и снова проигрывал каждое слово, вспоминая, как он уходил и как она всеми силами старалась вернуть его. Он буквально задыхался от гнева, ему, похоже, было уже безразлично, как закончится война. Лишь бы поскорее вернуться и посчитаться с «ангелочком».
Он еще не решил, как именно с ней расправится. Главное — чтобы долго мучилась. Чтобы страдания ее стали невыносимыми.
Он сладострастно напряг пальцы, представив, как они сжимаются на ее горле.
Нет, это слишком просто.
Тогда что же?
Может быть, подойдет какая-нибудь древнеанглийская пытка?
Вроде дыбы?
Нет, и это недостаточно жестоко.
Настало утро, а ярость ничуть не утихла.
Прошел еще день. Майор по-прежнему опекал своего узника. Похоже, что весть о боевых подвигах Дэниела на Западе еще перед войной за ночь распространилась среди солдат.
Впрочем, вероятно, некоторые из солдат Союза ненавидели его скорее за то, что он встал на сторону мятежников, когда отделилась Виргиния. Но большая часть солдат, видимо, его понимала. Ему стали оказывать маленькие знаки внимания: кто-то принес красное яблоко, кто-то сунул Фляжку ирландского виски.
Ночью, играя с майором в карты, он узнал, что утром его увезут в Олд-Кэпитол.
— Я постараюсь сообщить вашему брату о вашем местонахождении. Скажу, что вы живы, здоровы, только выведены из строя, — заверил его страж.
Дэниел поморщился. Джесс перевернет небо и землю, чтобы вызволить младшего брата, и перессорится со своими. Особенно если узнает, что у него открылась старая рана.
— Спасибо, майор. Но Джесс сейчас, наверное, очень занят.
Пусть штопает и латает солдат, не стоит ему обо мне сообщать.
— Он все равно обо всем узнает.
— Не сомневаюсь, но всему свое время. Я уже большой мальчик и сам выбрал свою дорогу. — Он на мгновение задумался. — И сам совершал свои глупые ошибки.
— Я бы отпустил вас, полковник Камерон, но вы слишком заметная фигура. Возможно, вас обменяют. Они все еще обменивают солдата на солдата, сержанта на сержанта, полковника на полковника. А за одного генерала берут шестьдесят солдат.
Но ходят слухи, что наша сторона собирается прекратить обмен.
Всякий раз, когда мы возвращаем на поле боя одного из ваших мятежников, он снова начинает крушить янки.
— На войне как на войне, — вежливо заметил Дэниел.
— К великому сожалению, полковник, к великому сожалению. — Майор вздохнул и задумчиво потеребил бакенбарды. — Я даже не могу предоставить вам большие удобства.
Даже сняв наручники, придется оставить кандалы у вас на ногах. Говорят, вы деретесь как дьявол. Интересно, где вы этому научились?
Камерон усмехнулся:
— Драться я научился еще дома.
— Ваш папаша, наверное, приглашал профессионального учителя?
— Нет, сэр. Когда мм с Джессом время от времени выясняли отношения с помощью кулаков, мне хочешь не хочешь приходилось брать выносливостью.
Майор рассмеялся и выпил с Дэниелом ирландского виски.
Наутро майора поблизости не оказалось, а солдаты, присланные для охраны, были отнюдь не настроены проявлять уважение к врагу.
— Двигайтесь, полковник! — толкнул его в спину конвойный.
Кто-то схватил его за плечи и поставил на ноги, потом его грубо вытолкнули из фургона.
Поскольку и руки, и ноги у него были закованы в кандалы, он не удержался и упал ничком в грязь, сильно ударившись.
Стиснув зубы, он кое-как поднялся на ноги.
К нему торопливо приблизился одетый с иголочки подполковник. На вид ему едва ли было года двадцать два.
— Довольно, солдат! — приказал он.
— Да, сэр! Слушаюсь, сэр! Будет исполнено, сэр! — фыркнул тот.
— Полковник Дэниел Камерон, вы, как военнопленный, будете теперь содержаться в тюрьме Олд-Кэпитол. Будьте примерным заключенным, сэр, и мы постараемся максимально облегчить ваше существование.
— Он хочет сказать, что постарается не довести вас до смерти, полковник! — крикнул кто-то из зарешеченного окна.
— Вот именно, — сказал конвойный и схватил Дэниела за плечо. — Этого лучше поскорее отвести в камеру, сэр. Он опасен.
Видимо, в охране не только он считал Дэниела опасным, несмотря на то что у Камерона практически не было ни малейшего шанса причинить им вред, тем более что их там тьма-тьмущая, как снаружи, так и внутри. Пленника грубо втолкнули в большую камеру с прочными дверями, стараясь держаться от него подальше.
В камере его встретили братья-конфедераты, мрачные, всклокоченные, исхудавшие. Некоторые кутались в одеяла. Одеты южане были кто во что горазд: на одних болтались лохмотья роскошной формы луизианских зуавов с широкими галифе, на других — какие-то выгоревшие брюки; кое-кто был в форме бойцов вооруженных отрядов, а в одежде других сохранились серый и желтоватый цвета регулярных войск.
Все они молча смотрели, как его втолкнули в камеру и он, споткнувшись, снова упал. Упрямо расправив плечи, он с трудом поднялся. Босые ноги нового пленника кровоточили, волосы свалялись, перепачканное грязью лицо было сплошь в синяках и кровоподтеках.
Но будь он и в королевской мантии, ему не оказали бы более горячего приема.
Раздались радостные крики, и вдруг прозвучал боевой клич мятежников, от которого содрогнулись тюремные стены.
— Полковник Камерон! — только и слышалось со всех сторон. И каждый спешил лично пожать ему руку.
Охранник-янки под дверью выругался себе под нос:
— С этим заключенным мы еще хлебнем горя!
Тяжелая дверь с грохотом захлопнулась, и Дэниел оказался в кругу своих земляков.
— Ваши ноги, сэр, изранены и распухли, — проговорил юный солдатик с васильковыми глазами. Он подошел ближе и поставил перед ним сапоги. — У меня здесь родня в округе Колумбия. Вот прислали мне запасную пару. Я буду счастлив, если вы обуетесь.
— Спасибо, дружок, — улыбнулся Дэниел.
К нему подошел еще один солдат:
— Моя жена только что прислала мне вязаные носки, а на старой паре еще нет ни дырочки, сэр.
Камерон лукаво хмыкнул. Кто-то дал ему одеяло, потом предложили тонкую манильскую сигару, каких он давненько уже не курил. Поблагодарив сокамерников, он рассказал им о битве при Шарпсбурге и от души посмеялся над «подвигами» соратников.
— Это правда, сэр?
— Как и все в этой жизни. Билли Будэн, — ответил он пареньку, подарившему ему сапоги, — кое-что правда, а кое-что приукрашено. — Он вдруг поморщился: холод застенка, оттого что он сидел прислонившись, усилил боль в растянутой шейной мышце.
— Полковник, тут для вас припасена охапочка соломы — не ахти что, но все-таки… У некоторых из нас родственники в этих местах, так что, подкупив охранников, мы порой получаем кое-какие приятные пустячки.
Дэниел поднялся на ноги и закурил. Он с наслаждением затянулся и снова улыбнулся молодому солдатику, не замечая. что горестные складки у губ делают улыбку совсем невеселой.
— Не беспокойся, друг. Я не собираюсь здесь долго задерживаться. — Он загасил сигару. — Мне еще надо закончить одно дельце.
Холодная ярость в синих глазах явно не соответствовала его спокойному тону.
— Похоже, вы настроены решительно, сэр, — заметил Билли.
— Еще как! Я выберусь отсюда, и ничто меня не остановит!
В камере тотчас все стихло, солдаты теперь глядели на него во все глаза, по всей видимости, испытывая неподдельный страх.
— Благодарю вас, — сказал он уже мягче и печально улыбнулся. — Спасибо за все, но я очень устал. Доброй вам ночи.
Охапку соломы едва ли можно было назвать удобной постелью, впрочем, какая разница? Он был среди своих.
Упав на сено, он, как ни странно, заснул мертвым сном.
В Мэриленд пришла осень. Начали желтеть листья, одевая деревья в красивые красные, желтые и огненно-оранжевые цвета.
Вечерами становилось прохладно, налетал свежий ветерок.
После долгого утомительного дня Келли сидела на крыльце своего дома, наслаждаясь прохладой. Но как бы ни был свеж и нежен ветерок, он не мог развеять одолевавшие ее мысли. Как ни пыталась она убедить себя в том, что приняла единственно правильное решение, ничего не удавалось. В ночи все время звучал голос Дэниела. И его обещание, произнесенное с такой горечью, с такой ненавистью: «Я вернусь…»
Но он явно вернется не скоро, его увезли в тюрьму Олд-Кэпитол в Вашингтоне, и такого заключенного, как он, там будут охранять особенно бдительно. Так ей сказал Эрик.
Она вздрогнула, вспомнив тот вечер, когда Дэниела взяли в плен.
На руки и на ноги ему надели кандалы, один из офицеров забрал себе его сапоги.
Люди Эрика унесли его, а сам он задержался.
Она никогда не забудет тот вечер: ни вынужденное предательство, ни происшедшее после этого.
Эрик навалился на нее, приперев к стене, и с ехидством произнес, что желает получить лишь то, что она с готовностью отдавала врагу.
Она не забыла сковавший ее ужас, когда ей показалось, что он вот-вот осуществит угрозу и прибегнет к насилию.
И откуда только силы взялись! Она мило улыбнулась и, когда он наклонился, вытащила у него из кармана пистолет. Едва он прижался к ней губами, как она нацелила пистолет ему прямо в живот, предупредив, что умеет нажимать на спусковой крючок и сделает это и глазом не моргнув.
Дабни поверил и отскочил от нее с такой поспешностью, что Келли выставила его из дома, пригрозив, что разыщет его командование и расскажет, чем занимается капитан кавалерии.
Эрик ушел, поклявшись рано или поздно отомстить.
Она сползла по стене на пол и плакала, пока не заснула.
Утром стало ясно, что надо как-то жить дальше. Дэниел пробыл с ней не так уж долго.
Впрочем, жизнь и до его появления потеряла всякий смысл.
На следующий день явился еще один солдат. Что ж, если понадобится, то в пистолете Эрика есть еще шесть патронов.
Но этот солдат пришел для того, чтобы возвратить ей несколько голов скота взамен конфискованных. И теперь у нее два поросенка, две лошади, две коровы, коза н несколько десятков цыплят. Уход за животными требовал немало времени, да и огород надо понемногу восстанавливать, несмотря на то что приближалась зима.
В округе, судя по всему, будет явная нехватка кукурузы.
Келли радовалась любой работе, лишь бы отвлечься от мыслей о Дэниеле, о их коротком счастье и долгих страданиях, что выпали на ее долю.
Она пыталась убедить себя, что все к лучшему. Дэниел слишком безрассуден, слишком дерзок, слишком любит рисковать. Продолжай он участвовать в боевых операциях, его наверняка убили бы. Ни один солдат не застрахован от шальной пули, а с его стремлением лезть в самое пекло получить пулю — всего лишь дело времени.
В тюрьме он будет в безопасности.
Впрочем, сам Камерон, никогда бы не согласился с ее точкой зрения. Хотя условия в тюрьме Олд-Кэпитол на самом деле вряд ли так уж отвратительны. Ведь тюрьма находится в самом Вашингтоне, где наверняка немало добропорядочных граждан, которые обязательно потребуют достойного обращения с военнопленными. В конце концов северяне для того и в войну вступили, чтобы доказать, что все американцы — едины.
Но не это главное. Главное — взгляд, которым одарил ее Дэниел на прощание. У нее даже мурашки по спине пробежали.
Было еще светло, когда фургон, в котором везли Камерона, остановился перед зданием тюрьмы Олд-Кэпитол в Вашингтоне, округ Колумбия, так что Дэниелу удалось разглядеть его как следует. При безжалостном свете дня перед ним предстали мрачные, сырые, обветшалые стены. Над этим гиблым местом поднималось страшное зловоние. Здание было обнесено высоким дощатым забором, а окна забраны металлическими решетками.
Как любой гость, до войны частенько бывавший в столице, он довольно хорошо знал эту тюрьму.
Ему всегда нравился Вашингтон: изумительно красивые длинные аллеи, внушительные административные здания, широкие улицы и зеленые бульвары… Река несла городу прохладу, всюду пахло цветами. — Когда во время Войны за независимость тысяча восемьсот двенадцатого года был разрушен Капитолий, на Первой улице построили кирпичное здание для временного размещения правительства. Потом конгресс переселили, а здание, в просторечии называемое Олд-Кэпитол, стало постепенно ветшать.
«И с тех пор совсем обветшало», — устало подумал Дэниел.
Кто-то грубо пихнул его в спину.
— Прибыли, полковник. Прошу, ваша новая резиденция на Севере, — со смешком сказал янки. — Поторапливайтесь!
Он и поторопился бы, но как? Руки и ноги закованы в кандалы, все тело в синяках и кровоподтеках, да еще затекло — в общем, подняться не так-то просто.
Дорога сюда от лагеря, где янки держали его вначале, показалась ему бесконечной. Все тело ныло, ибо его пинали и избивали до потери сознания. Невыносимо болели ребра, открылась и кровоточила старая рана.
В лагере было множество солдат, которые время от времени заглядывали в палатку, куда бросили пленного, чтобы поглазеть на него, как на какого-то диковинного зверя. Каждому любопытно было взглянуть на знаменитого Дании Камерона, кавалериста, которого наконец-то выбили из седла. Некоторые парни издевательски хохотали, другие, глумясь, спрашивали, как ему нравится валяться связанным, словно свинья перед закланием.
Были и такие, которые только мрачно его разглядывали. Впрочем, один солдат высказал-таки возмущение: так, мол, обращаться с человеком — кем бы он ви был — нельзя.
Майор, как видно, придерживался того же мнения, и в мгновение ока любопытных прогнали, а ему принесли стул и одеяло.
Затем Дэниел стал получать свежую воду и приличную пищу.
Судя по всему, пленные в лагере питались неплохо.
Однако даже майор, по-видимому, его побаивался, потому что не рискнул снять с него кандалы. Только после того, как Камерон заявил специально приставленному к нему молодому солдату, что едва ли сможет есть или отправлять свою нужду в наручниках, ему освободили руки. Перепуганный солдатик потом все время держал пленника на мушке, пока тот ел.
Майор-янки также требовал уважительного к Камерону отношения. Ведь когда-то рее они были братьями и с Божьей помощью снова ими будут. Как выяснилось, этот северянин знал Джесса, и его шокировало столь недостойное обращение с выпускником Уэст-Пойнта.
— Сам Красотка предпочел сражаться за родной край — устало проговорил майор. — Я не стал бы заковывать вас в кандалы, если бы был уверен, что вы не сбежите.
— Сэр, мой долг перед самим Красоткой сбежать при первой же возможности, — честно признался ему Дэниел.
Ему пришлось признать то, что честность в данном случае была неуместна, ибо проклятые кандалы с него не сняли. Почти всю ночь он провел без сна — болело избитое, затекшее тело.
Впрочем, боль сейчас была весьма кстати, потому что отвлекала от ненужных мыслей, ведь стоило ему только задуматься, как его охватывала слепая ярость.
Глупец! Армии янки не удалось выбить его из седла, а вот ведьмочка с золотыми волосами и серебристыми глазами только пальчиком поманила — и он готов!
Страдая от мучительной боли. Камерон снова и снова проигрывал каждое слово, вспоминая, как он уходил и как она всеми силами старалась вернуть его. Он буквально задыхался от гнева, ему, похоже, было уже безразлично, как закончится война. Лишь бы поскорее вернуться и посчитаться с «ангелочком».
Он еще не решил, как именно с ней расправится. Главное — чтобы долго мучилась. Чтобы страдания ее стали невыносимыми.
Он сладострастно напряг пальцы, представив, как они сжимаются на ее горле.
Нет, это слишком просто.
Тогда что же?
Может быть, подойдет какая-нибудь древнеанглийская пытка?
Вроде дыбы?
Нет, и это недостаточно жестоко.
Настало утро, а ярость ничуть не утихла.
Прошел еще день. Майор по-прежнему опекал своего узника. Похоже, что весть о боевых подвигах Дэниела на Западе еще перед войной за ночь распространилась среди солдат.
Впрочем, вероятно, некоторые из солдат Союза ненавидели его скорее за то, что он встал на сторону мятежников, когда отделилась Виргиния. Но большая часть солдат, видимо, его понимала. Ему стали оказывать маленькие знаки внимания: кто-то принес красное яблоко, кто-то сунул Фляжку ирландского виски.
Ночью, играя с майором в карты, он узнал, что утром его увезут в Олд-Кэпитол.
— Я постараюсь сообщить вашему брату о вашем местонахождении. Скажу, что вы живы, здоровы, только выведены из строя, — заверил его страж.
Дэниел поморщился. Джесс перевернет небо и землю, чтобы вызволить младшего брата, и перессорится со своими. Особенно если узнает, что у него открылась старая рана.
— Спасибо, майор. Но Джесс сейчас, наверное, очень занят.
Пусть штопает и латает солдат, не стоит ему обо мне сообщать.
— Он все равно обо всем узнает.
— Не сомневаюсь, но всему свое время. Я уже большой мальчик и сам выбрал свою дорогу. — Он на мгновение задумался. — И сам совершал свои глупые ошибки.
— Я бы отпустил вас, полковник Камерон, но вы слишком заметная фигура. Возможно, вас обменяют. Они все еще обменивают солдата на солдата, сержанта на сержанта, полковника на полковника. А за одного генерала берут шестьдесят солдат.
Но ходят слухи, что наша сторона собирается прекратить обмен.
Всякий раз, когда мы возвращаем на поле боя одного из ваших мятежников, он снова начинает крушить янки.
— На войне как на войне, — вежливо заметил Дэниел.
— К великому сожалению, полковник, к великому сожалению. — Майор вздохнул и задумчиво потеребил бакенбарды. — Я даже не могу предоставить вам большие удобства.
Даже сняв наручники, придется оставить кандалы у вас на ногах. Говорят, вы деретесь как дьявол. Интересно, где вы этому научились?
Камерон усмехнулся:
— Драться я научился еще дома.
— Ваш папаша, наверное, приглашал профессионального учителя?
— Нет, сэр. Когда мм с Джессом время от времени выясняли отношения с помощью кулаков, мне хочешь не хочешь приходилось брать выносливостью.
Майор рассмеялся и выпил с Дэниелом ирландского виски.
Наутро майора поблизости не оказалось, а солдаты, присланные для охраны, были отнюдь не настроены проявлять уважение к врагу.
— Двигайтесь, полковник! — толкнул его в спину конвойный.
Кто-то схватил его за плечи и поставил на ноги, потом его грубо вытолкнули из фургона.
Поскольку и руки, и ноги у него были закованы в кандалы, он не удержался и упал ничком в грязь, сильно ударившись.
Стиснув зубы, он кое-как поднялся на ноги.
К нему торопливо приблизился одетый с иголочки подполковник. На вид ему едва ли было года двадцать два.
— Довольно, солдат! — приказал он.
— Да, сэр! Слушаюсь, сэр! Будет исполнено, сэр! — фыркнул тот.
— Полковник Дэниел Камерон, вы, как военнопленный, будете теперь содержаться в тюрьме Олд-Кэпитол. Будьте примерным заключенным, сэр, и мы постараемся максимально облегчить ваше существование.
— Он хочет сказать, что постарается не довести вас до смерти, полковник! — крикнул кто-то из зарешеченного окна.
— Вот именно, — сказал конвойный и схватил Дэниела за плечо. — Этого лучше поскорее отвести в камеру, сэр. Он опасен.
Видимо, в охране не только он считал Дэниела опасным, несмотря на то что у Камерона практически не было ни малейшего шанса причинить им вред, тем более что их там тьма-тьмущая, как снаружи, так и внутри. Пленника грубо втолкнули в большую камеру с прочными дверями, стараясь держаться от него подальше.
В камере его встретили братья-конфедераты, мрачные, всклокоченные, исхудавшие. Некоторые кутались в одеяла. Одеты южане были кто во что горазд: на одних болтались лохмотья роскошной формы луизианских зуавов с широкими галифе, на других — какие-то выгоревшие брюки; кое-кто был в форме бойцов вооруженных отрядов, а в одежде других сохранились серый и желтоватый цвета регулярных войск.
Все они молча смотрели, как его втолкнули в камеру и он, споткнувшись, снова упал. Упрямо расправив плечи, он с трудом поднялся. Босые ноги нового пленника кровоточили, волосы свалялись, перепачканное грязью лицо было сплошь в синяках и кровоподтеках.
Но будь он и в королевской мантии, ему не оказали бы более горячего приема.
Раздались радостные крики, и вдруг прозвучал боевой клич мятежников, от которого содрогнулись тюремные стены.
— Полковник Камерон! — только и слышалось со всех сторон. И каждый спешил лично пожать ему руку.
Охранник-янки под дверью выругался себе под нос:
— С этим заключенным мы еще хлебнем горя!
Тяжелая дверь с грохотом захлопнулась, и Дэниел оказался в кругу своих земляков.
— Ваши ноги, сэр, изранены и распухли, — проговорил юный солдатик с васильковыми глазами. Он подошел ближе и поставил перед ним сапоги. — У меня здесь родня в округе Колумбия. Вот прислали мне запасную пару. Я буду счастлив, если вы обуетесь.
— Спасибо, дружок, — улыбнулся Дэниел.
К нему подошел еще один солдат:
— Моя жена только что прислала мне вязаные носки, а на старой паре еще нет ни дырочки, сэр.
Камерон лукаво хмыкнул. Кто-то дал ему одеяло, потом предложили тонкую манильскую сигару, каких он давненько уже не курил. Поблагодарив сокамерников, он рассказал им о битве при Шарпсбурге и от души посмеялся над «подвигами» соратников.
— Это правда, сэр?
— Как и все в этой жизни. Билли Будэн, — ответил он пареньку, подарившему ему сапоги, — кое-что правда, а кое-что приукрашено. — Он вдруг поморщился: холод застенка, оттого что он сидел прислонившись, усилил боль в растянутой шейной мышце.
— Полковник, тут для вас припасена охапочка соломы — не ахти что, но все-таки… У некоторых из нас родственники в этих местах, так что, подкупив охранников, мы порой получаем кое-какие приятные пустячки.
Дэниел поднялся на ноги и закурил. Он с наслаждением затянулся и снова улыбнулся молодому солдатику, не замечая. что горестные складки у губ делают улыбку совсем невеселой.
— Не беспокойся, друг. Я не собираюсь здесь долго задерживаться. — Он загасил сигару. — Мне еще надо закончить одно дельце.
Холодная ярость в синих глазах явно не соответствовала его спокойному тону.
— Похоже, вы настроены решительно, сэр, — заметил Билли.
— Еще как! Я выберусь отсюда, и ничто меня не остановит!
В камере тотчас все стихло, солдаты теперь глядели на него во все глаза, по всей видимости, испытывая неподдельный страх.
— Благодарю вас, — сказал он уже мягче и печально улыбнулся. — Спасибо за все, но я очень устал. Доброй вам ночи.
Охапку соломы едва ли можно было назвать удобной постелью, впрочем, какая разница? Он был среди своих.
Упав на сено, он, как ни странно, заснул мертвым сном.
В Мэриленд пришла осень. Начали желтеть листья, одевая деревья в красивые красные, желтые и огненно-оранжевые цвета.
Вечерами становилось прохладно, налетал свежий ветерок.
После долгого утомительного дня Келли сидела на крыльце своего дома, наслаждаясь прохладой. Но как бы ни был свеж и нежен ветерок, он не мог развеять одолевавшие ее мысли. Как ни пыталась она убедить себя в том, что приняла единственно правильное решение, ничего не удавалось. В ночи все время звучал голос Дэниела. И его обещание, произнесенное с такой горечью, с такой ненавистью: «Я вернусь…»
Но он явно вернется не скоро, его увезли в тюрьму Олд-Кэпитол в Вашингтоне, и такого заключенного, как он, там будут охранять особенно бдительно. Так ей сказал Эрик.
Она вздрогнула, вспомнив тот вечер, когда Дэниела взяли в плен.
На руки и на ноги ему надели кандалы, один из офицеров забрал себе его сапоги.
Люди Эрика унесли его, а сам он задержался.
Она никогда не забудет тот вечер: ни вынужденное предательство, ни происшедшее после этого.
Эрик навалился на нее, приперев к стене, и с ехидством произнес, что желает получить лишь то, что она с готовностью отдавала врагу.
Она не забыла сковавший ее ужас, когда ей показалось, что он вот-вот осуществит угрозу и прибегнет к насилию.
И откуда только силы взялись! Она мило улыбнулась и, когда он наклонился, вытащила у него из кармана пистолет. Едва он прижался к ней губами, как она нацелила пистолет ему прямо в живот, предупредив, что умеет нажимать на спусковой крючок и сделает это и глазом не моргнув.
Дабни поверил и отскочил от нее с такой поспешностью, что Келли выставила его из дома, пригрозив, что разыщет его командование и расскажет, чем занимается капитан кавалерии.
Эрик ушел, поклявшись рано или поздно отомстить.
Она сползла по стене на пол и плакала, пока не заснула.
Утром стало ясно, что надо как-то жить дальше. Дэниел пробыл с ней не так уж долго.
Впрочем, жизнь и до его появления потеряла всякий смысл.
На следующий день явился еще один солдат. Что ж, если понадобится, то в пистолете Эрика есть еще шесть патронов.
Но этот солдат пришел для того, чтобы возвратить ей несколько голов скота взамен конфискованных. И теперь у нее два поросенка, две лошади, две коровы, коза н несколько десятков цыплят. Уход за животными требовал немало времени, да и огород надо понемногу восстанавливать, несмотря на то что приближалась зима.
В округе, судя по всему, будет явная нехватка кукурузы.
Келли радовалась любой работе, лишь бы отвлечься от мыслей о Дэниеле, о их коротком счастье и долгих страданиях, что выпали на ее долю.
Она пыталась убедить себя, что все к лучшему. Дэниел слишком безрассуден, слишком дерзок, слишком любит рисковать. Продолжай он участвовать в боевых операциях, его наверняка убили бы. Ни один солдат не застрахован от шальной пули, а с его стремлением лезть в самое пекло получить пулю — всего лишь дело времени.
В тюрьме он будет в безопасности.
Впрочем, сам Камерон, никогда бы не согласился с ее точкой зрения. Хотя условия в тюрьме Олд-Кэпитол на самом деле вряд ли так уж отвратительны. Ведь тюрьма находится в самом Вашингтоне, где наверняка немало добропорядочных граждан, которые обязательно потребуют достойного обращения с военнопленными. В конце концов северяне для того и в войну вступили, чтобы доказать, что все американцы — едины.
Но не это главное. Главное — взгляд, которым одарил ее Дэниел на прощание. У нее даже мурашки по спине пробежали.