Страница:
— Я — человек военный, — перебил Лоу. — И, как военному, мне трудно представить, что русские, заполучив две Бомбы, тут же поспешат сбросить их на Вашингтон или Нью-Йорк. Скорее уж они предпочтут сначала отработать методику, накопить побольше зарядов… и тут мы с вами им не можем помешать. Если только не высаживать десант в Казахстане и не похищать обе игрушки у русских прямо с полигона. Но на это мистер Трумэн не даст мистеру Даллесу полномочий. И потому вы решили пойти по легкому пути и перевернуть вверх дном Лос-Аламос. Так вот: на это уже я вам не могу дать полномочий. Можете сказать генералу, что полковник Лоу спятил и охраняет своих умников, как наседка своих цыплят. И ни одного цыпленка не позволит зажарить.
В эти минуты толстяк Лоу действительно походил на заботливую наседку, уверенную в своем праве защитить потомство любой ценой. Правда, яйцеголовые были далеко не птенчиками. «И кто-то из них готов подставить и курочку, и весь курятник», — подумал Дженкинс. Вслух же он сказал:
— Ладно. Допустим, вы правы. Допустим, покой этой вашей ученой братии для страны важнее, чем один окопавшийся здесь сукин сын. Но ведь можно усилить хотя бы элементарные меры безопасности. Контролировать, по крайней мере, любой выезд за пределы Лос-Аламоса. Возможно, связник здешнего агента сидит в Санта-Фе и ждет не дождется, когда кто-то из ваших, полковник, птенцов принесет ему на блюдце формулу-другую…
— Это сложно, — мрачным тоном произнес Лоу. — У многих из наших физиков есть здесь автомобили, и мы не можем запретить им съездить в Санта-Фе немного развеяться. Поездки оговорены контрактом. К тому же здесь, в Лос-Аламосе, нет никаких развлечений, кроме выпивки и жратвы. И еще работы, конечно. Я могу разок-другой напроситься к кому-нибудь в попутчики. Однако если этим же начнут регулярно заниматься мои сержанты, то яйцеголовые сразу догадаются, что военные усилили контроль. Они и так подозревают, что парни из состава Специального инженерного подразделения кладут мне на стол еженедельные рапорты, кто и что болтает в лабораториях.
— А что именно болтают? — живо полюбопытствовал Дженкинс.
Полковник Лоу ухмыльнулся:
— Ничего серьезного. Ничего подозрительного. В симпатиях к коммунизму никто не признавался. И если кто-то и выругает Гарри — то это не значит, что он непременно сочувствует дяде Джо.
— Интересно, — протянул Дженкинс. — За что именно ругают ваши физики президента? Криминала в этом нет, я просто так интересуюсь.
— Ну да, просто так, — понимающе покивал полковник. — Ругают, знаете, в основном за то, что Гарри до сих пор не отправил в отставку мистера Аллена Даллеса. Дескать, плохо работает.
Дженкинс сделал вид, что не заметил шпильки. Он уже понял, что злиться на полковника глупо, а еще глупее — демонстрировать свою злость. Полковник только радуется, видя, что его шуточки сработали. Только он, Дженкинс, отныне не доставит Лоу такого удовольствия.
— Хорошо, — сказал он. — Контролировать каждую поездку в столицу штата вы не можете. Но хоть усилить режим секретности в самих лабораториях вы можете? Я вчера нарочно обследовал ваши так называемые шкафчики для хранения секретной документации. Это ведь смеху подобно, полковник!
— А в чем дело? — насторожился Лоу. — Все по инструкции. Шкафчики из твердых пород дерева. Каждый заперт на два висячих замка. Ключи у каждого только свои…
— Какие там ключи! — пренебрежительно сказал Дженкинс. Кажется, появилась возможность поставить упрямого полковника на место. — Достаточно наклонить шкаф задней стенкой к полу — и можете спокойно вынимать листы из прорези в самом низу. Мистер Фейнман, как я успел заметить, вообще не пользуется ключами: наклоняет свою ячейку и берет все, что надо. С таким же успехом он мог бы опорожнить любое чужое хранилище.
— Я приму к сведению, Дженкинс, — хмуро пообещал Лоу, черкая какие-то каракули на бумаге. — Надеюсь, вы не станете на этом основании подозревать в шпионаже именно Фейнмана?
— Не стану, — успокоил полковника Дженкинс. — Шпион вел бы себя поаккуратнее… И мистера Теллера я тоже не стану подозревать — по тем же причинам.
— Что вы еще, черт возьми, раскопали? — совсем помрачнел полковник. — Эдди тоже наклоняет секретный ящичек?
— О, нет, — тонко улыбнулся Дженкинс. — Мистер Эдвард Теллер вообще не пользуется специальным шкафом для хранения секретной документации. Он хранит свои бумаги в ящике своего письменного стола. Который вообще, по совести говоря, не запирается на ключ.
Толстая физиономия полковника Лоу стала похожей на увядший подсолнух. Дженкинс с радостью заметил, что самоуверенности у военного значительно поубавилось.
— Надеюсь, вы не станете, мистер Дженкинс, отвлекать генерала такой ерундой? — не без тревоги в голосе спросил Лоу.
— А вы-то что волнуетесь? — изобразил удивление Дженкинс. — Генерал ведь не будет прислушиваться к бредням какого-то штатского, пусть даже и прибывшего из Вашингтона с самыми широкими полномочиями…
— Дорогой Дженкинс, не стоит быть злопамятным, — теперь в голосе полковника проступили просительные интонации. — Клянусь вам, что я приму к сведению ваши наблюдения. Более того, через два дня — когда вы вернетесь из Санта-Фе — я представлю вам отчет по всем интересующим вас вопросам.
— Включая и характер конфиденциальных бесед ваших высоколобых в свободное от работы время? — лениво поинтересовался Дженкинс.
— Включая и болтовню, — пробормотал Лоу. — Хотя, повторяю, вы не найдете там ничего интересного. Балласт, уверяю вас.
— Тем лучше, — усмехнулся Дженкинс. — Тогда через пару дней мы вернемся к нашему разговору. А пока пожелайте мне счастливого пути… Вы уже распорядились насчет джипа?
Полковник перевел дыхание. Похоже, он опасался, что Дженкинс может задержаться здесь подольше.
— Зачем вам джип? — тоном заботливой мамаши проговорил он. — Никакого комфорта. Я предлагаю вам гораздо лучший вариант. Сегодня в Санта-Фе едет один из наших физиков, у него «форд». Замечательно доедете. Идет?
— «Форд» так «форд», — не стал спорить Дженкинс. Только сейчас он почувствовал, как устал. Как в этом климате умники еще ухитряются работать?
— Отлично! — повеселел полковник. Он поднял трубку, набрал номер и небрежным тоном сказал в микрофон: — Это Лоу… Да-да, возьмете попутчика… Да, зайдите ко мне, а потом можете ехать…
Минут через пять в дверь постучали.
— Входите, — нетерпеливо произнес полковник. На пороге возник очкастый мужчина лет тридцати пяти — сутулый, лысоватый. Одет он был по-дорожному.
— Ну вот, Дженкинс, — с облегчением сказал Лоу. — Он-то вас и отвезет в город на своем роскошном лимузине.
— Клаус Фукс. К вашим услугам, — дружелюбно кивнул мужчина. — Рад буду вас подбросить. Машина уже у подъезда.
Глава шестая
В эти минуты толстяк Лоу действительно походил на заботливую наседку, уверенную в своем праве защитить потомство любой ценой. Правда, яйцеголовые были далеко не птенчиками. «И кто-то из них готов подставить и курочку, и весь курятник», — подумал Дженкинс. Вслух же он сказал:
— Ладно. Допустим, вы правы. Допустим, покой этой вашей ученой братии для страны важнее, чем один окопавшийся здесь сукин сын. Но ведь можно усилить хотя бы элементарные меры безопасности. Контролировать, по крайней мере, любой выезд за пределы Лос-Аламоса. Возможно, связник здешнего агента сидит в Санта-Фе и ждет не дождется, когда кто-то из ваших, полковник, птенцов принесет ему на блюдце формулу-другую…
— Это сложно, — мрачным тоном произнес Лоу. — У многих из наших физиков есть здесь автомобили, и мы не можем запретить им съездить в Санта-Фе немного развеяться. Поездки оговорены контрактом. К тому же здесь, в Лос-Аламосе, нет никаких развлечений, кроме выпивки и жратвы. И еще работы, конечно. Я могу разок-другой напроситься к кому-нибудь в попутчики. Однако если этим же начнут регулярно заниматься мои сержанты, то яйцеголовые сразу догадаются, что военные усилили контроль. Они и так подозревают, что парни из состава Специального инженерного подразделения кладут мне на стол еженедельные рапорты, кто и что болтает в лабораториях.
— А что именно болтают? — живо полюбопытствовал Дженкинс.
Полковник Лоу ухмыльнулся:
— Ничего серьезного. Ничего подозрительного. В симпатиях к коммунизму никто не признавался. И если кто-то и выругает Гарри — то это не значит, что он непременно сочувствует дяде Джо.
— Интересно, — протянул Дженкинс. — За что именно ругают ваши физики президента? Криминала в этом нет, я просто так интересуюсь.
— Ну да, просто так, — понимающе покивал полковник. — Ругают, знаете, в основном за то, что Гарри до сих пор не отправил в отставку мистера Аллена Даллеса. Дескать, плохо работает.
Дженкинс сделал вид, что не заметил шпильки. Он уже понял, что злиться на полковника глупо, а еще глупее — демонстрировать свою злость. Полковник только радуется, видя, что его шуточки сработали. Только он, Дженкинс, отныне не доставит Лоу такого удовольствия.
— Хорошо, — сказал он. — Контролировать каждую поездку в столицу штата вы не можете. Но хоть усилить режим секретности в самих лабораториях вы можете? Я вчера нарочно обследовал ваши так называемые шкафчики для хранения секретной документации. Это ведь смеху подобно, полковник!
— А в чем дело? — насторожился Лоу. — Все по инструкции. Шкафчики из твердых пород дерева. Каждый заперт на два висячих замка. Ключи у каждого только свои…
— Какие там ключи! — пренебрежительно сказал Дженкинс. Кажется, появилась возможность поставить упрямого полковника на место. — Достаточно наклонить шкаф задней стенкой к полу — и можете спокойно вынимать листы из прорези в самом низу. Мистер Фейнман, как я успел заметить, вообще не пользуется ключами: наклоняет свою ячейку и берет все, что надо. С таким же успехом он мог бы опорожнить любое чужое хранилище.
— Я приму к сведению, Дженкинс, — хмуро пообещал Лоу, черкая какие-то каракули на бумаге. — Надеюсь, вы не станете на этом основании подозревать в шпионаже именно Фейнмана?
— Не стану, — успокоил полковника Дженкинс. — Шпион вел бы себя поаккуратнее… И мистера Теллера я тоже не стану подозревать — по тем же причинам.
— Что вы еще, черт возьми, раскопали? — совсем помрачнел полковник. — Эдди тоже наклоняет секретный ящичек?
— О, нет, — тонко улыбнулся Дженкинс. — Мистер Эдвард Теллер вообще не пользуется специальным шкафом для хранения секретной документации. Он хранит свои бумаги в ящике своего письменного стола. Который вообще, по совести говоря, не запирается на ключ.
Толстая физиономия полковника Лоу стала похожей на увядший подсолнух. Дженкинс с радостью заметил, что самоуверенности у военного значительно поубавилось.
— Надеюсь, вы не станете, мистер Дженкинс, отвлекать генерала такой ерундой? — не без тревоги в голосе спросил Лоу.
— А вы-то что волнуетесь? — изобразил удивление Дженкинс. — Генерал ведь не будет прислушиваться к бредням какого-то штатского, пусть даже и прибывшего из Вашингтона с самыми широкими полномочиями…
— Дорогой Дженкинс, не стоит быть злопамятным, — теперь в голосе полковника проступили просительные интонации. — Клянусь вам, что я приму к сведению ваши наблюдения. Более того, через два дня — когда вы вернетесь из Санта-Фе — я представлю вам отчет по всем интересующим вас вопросам.
— Включая и характер конфиденциальных бесед ваших высоколобых в свободное от работы время? — лениво поинтересовался Дженкинс.
— Включая и болтовню, — пробормотал Лоу. — Хотя, повторяю, вы не найдете там ничего интересного. Балласт, уверяю вас.
— Тем лучше, — усмехнулся Дженкинс. — Тогда через пару дней мы вернемся к нашему разговору. А пока пожелайте мне счастливого пути… Вы уже распорядились насчет джипа?
Полковник перевел дыхание. Похоже, он опасался, что Дженкинс может задержаться здесь подольше.
— Зачем вам джип? — тоном заботливой мамаши проговорил он. — Никакого комфорта. Я предлагаю вам гораздо лучший вариант. Сегодня в Санта-Фе едет один из наших физиков, у него «форд». Замечательно доедете. Идет?
— «Форд» так «форд», — не стал спорить Дженкинс. Только сейчас он почувствовал, как устал. Как в этом климате умники еще ухитряются работать?
— Отлично! — повеселел полковник. Он поднял трубку, набрал номер и небрежным тоном сказал в микрофон: — Это Лоу… Да-да, возьмете попутчика… Да, зайдите ко мне, а потом можете ехать…
Минут через пять в дверь постучали.
— Входите, — нетерпеливо произнес полковник. На пороге возник очкастый мужчина лет тридцати пяти — сутулый, лысоватый. Одет он был по-дорожному.
— Ну вот, Дженкинс, — с облегчением сказал Лоу. — Он-то вас и отвезет в город на своем роскошном лимузине.
— Клаус Фукс. К вашим услугам, — дружелюбно кивнул мужчина. — Рад буду вас подбросить. Машина уже у подъезда.
Глава шестая
ТЕЛЕФОНОГРАММА ОТ БРАТЬЕВ КАРАМАЗОВЫХ
Хотите совет профессионала? Так вот: если на вас стремительно набегает из-за угла вооруженная до зубов троица, а дырка в животе или во лбу вам совершенно ни к чему, то есть только один способ избавиться от неприятностей. Да-да, он самый.
Бежать со всех ног и даже быстрее. Именно этим я и занялся, как только обнаружил троих неугомонных обормотов с площади Театральной Революции. Причем ноги мои оказались гораздо умнее головы. Пока голова еще только раздумывала, куда бежать да где спрятаться да припоминала карту, ноги уже сделали свой исторический выбор и понесли меня вниз к Волге. Голова, правда, в последний момент ногам немного помогла, благодаря увиденному ей количество адреналина в крови существенно прибавилось. Дело в том, что погоню возглавил тип, которым смело можно было пугать детей. На площади он топтался где-то сбоку — очевидно, руководил, — и внешность его я хорошенько не зафиксировал. Зато уж когда он с двумя подручными появился вдруг в пределах моей прямой видимости, то за долю секунды, прежде, чем пуститься наутек, я его срисовал. И мысленно содрогнулся.
Говорят, шрамы украшают мужчин. Разнообразные сексуальные руководства (из тех, которыми торгуют в переходах на Пушке) в один голос утверждают: шрамы на теле необычайно возбуждают женщин, и чем больше рубец, тем лучше для партнерши. Сам я хоть и попадал в разнообразные передряги, чреватые членовредительством, но выбирался из них, увы, без существенных отметин. Детский шрамик на ноге, оставшийся после неудачного прыжка через козла на уроке физкультуры (промахнулся и въехал ногой в подвернувшееся стекло) — не в счет. Ленка наверняка его и не замечает. Поэтому оценить на практике ценность этих сведений из брошюр анонимных секс-инструкторов мне до сих пор не удалось. Но я верю, верю. Должно быть, брошюры правы. И тогда мой главный преследователь обязан пользоваться у женщин фантастическим успехом. Поскольку его шрам проходил через все лицо — огромный красный рубец, похожий на след от казацкой шашки. Но именно похожий. Ибо на самом деле такую отметину оставляет обычно осколок гранаты. Да еще и не нашей Ф-1, а какой-то импортной. Очень мило. Неужели все-таки Стекляшка? Но что, простите, могут делать эти ребятки в Саратове? Заграница далеко, а во внутренние дела РУ не вмешивается. Или теперь вмешивается? Или эта троица из диких? Или это вообще посторонние кадры, а гранатный след на физиономии старшого никакого отношения к теперешним делам не имеет? Просто память былых походов, благо походов таких пруд пруди. И везде до черта импортного оружия. Афганистан? Карабах? Приднестровье? Голову можно сломать, пока угадаешь…
Впрочем, самокритично признался себе я на бегу, голову сейчас я могу сломать гораздо более простым способом. Проклятый дипломат оттягивал мне руку, и я в который раз проклял свою болтливость. Не заикнись я в присутствии чувствительного мотоцикла «Дитрих Кнабе» о своей работе на Лубянке, одураченный драндулет доставил бы меня подальше от этих приключений на мою голову. Размышляя таким образом, я несся мимо милого особнячка за металлической оградкой, успевая даже заметить на том особнячке музейную табличку со знакомым профилем. Явно писатель и явно советский. Фадеев? Федин? Шолохов? Хотя нет: Шолохова здесь быть не может. Он ведь жил на Дону, а не на Волге. Правильно, у него еще и роман был «Тихий Дон». Значит, остаются Фадеев и Федин. Оба на Ф, как граната Ф-1. Я с сожалением подумал вдруг, что зря не захватил с собой гранату. Не с целью обязательно взорвать ее в городе (я ведь не Партизан, в конце концов), а в качестве психологического оружия. Мордоворота со шрамом один ее вид сильно бы отрезвил: дважды наступать на те же грабли никому, знаете ли, неохота.
Металлическая ограда, оберегающая фединско-фадеевский заповедник, резко оборвалась, и я метнулся направо и вниз, срезая угол. Здесь был этакий комфортабельный спуск во внутренний двор, с десяток бетонных ступенек. Метрах в двадцати от спуска виднелась серебристая спина автотрейлера, из-за которого чертовски выгодно вести стрельбу. Неприцельную, поверх голов. Убивать троицу мне пока не хотелось. Достаточно, если они залягут и дадут мне возможность смыться — дворами, дворами и куда-нибудь подальше отсюда. Как я и ожидал, дворик вокруг трейлера был пуст. Случайных мамаш с детьми в зоне возможной перестрелки, кажется, не наблюдалось. Зато наблюдались крепкая кирпичная стена и дверь, наглухо закрытая. А за дверью, похоже, — нечто вроде склада. Промтоварного или продовольственного. Что ж, если шальная пуля продырявит мешок с сахарным песком, то не страшно. В крайнем случае Московское управление Минбеза РФ возместит ущерб.
Я поставил, наконец, свой дипломат поближе к заднему колесу, чтобы подхватить его (чемоданчик, понятно, а не колесо) в любой момент. Затем вынул «Макаров» из кобуры под мышкой и стал осторожно выглядывать из-за своего четырехколесного серебристого укрытия. По моим расчетам, троица должна появиться на лестнице секунд через тридцать. И даже позже — если они не полные дураки и думают о мерах собственной безопасности… Буквально через секунду дураком оказался я. Наглым, самоуверенным московским дураком, привыкшим к комфорту. Привыкшим выдавать желаемое за действительное. Привыкшим жить по столичным меркам. Короче — дураком в квадрате. В кубе.
Дверь, которую я легкомысленно считал наглухо запертой, внезапно отворилась, и дворик стал немедленно наполняться посторонними гражданами, каждый из которых был готовой мишенью для случайной пули. И с моей стороны, и с противоположной. Помещение за дверью действительно оказалось складом — только не продовольственным и даже не промтоварным, а книжным. И эти внезапно возникшие граждане явно вознамерились разгрузить трейлер, заполненный, как выяснилось, тоже книгами. Потного чекиста Макса Лаптева — с выпученными глазами и пистолетом на изготовку! — они еще не обнаружили и вели себя крайне легкомысленно. «Ну, разве можно нормально работать в такой обстановке?» — подумал я с отчаянием.
Тем временем работники книжного склада принялись деловито сновать туда-сюда с этими несчастными пачками, закрывая мне обзор, а моему «Макарову» сужая сектор обстрела. Из всей складской публики настоящим профессиональным грузчиком был, похоже, только один. Седовласый вальяжный тип с крупным породистым лицом, одетый в новенькую спецовку. Но как раз этот самый деятель занимался, в основном, общим руководством: энергично распоряжался, давал указания и вел учет. Остальные грузчики наверняка были дилетантами, потому что, подчиняясь воле седовласого командира, ухитрялись делать множество лишних движений и попросту расходовали силы, и без того невеликие. Видимо, все эти люди изначально были какими-то конторскими служащими, а на складе просто подрабатывали в свободное от арифмометров время.
Из толпы грузчиков-любителей особенно выделялись двое: долговязый парень в джинсовом костюме и миниатюрная девушка в сером плащике. Сначала джинсовый парень навьючил на себя только четыре пачки, но, навьючив, обнаружил, что девушка в плащике взяла столько же. Этот джентльмен немедленно вернул свою поклажу на место, отнял у девушки половину пачек, погрозил ей длинным пальцем и присовокупил чужую ношу к своей. Девушка, благодарно улыбнувшись, засеменила налегке, скрылась за дверью и уже успела вернуться и взять две новых пачки, а вежливый парень все никак не мог приподнять с места свой потяжелевший груз, морщился и чертыхался. На вытянутом его лице написаны были гордость от содеянного и одновременно сожаление. Гордость преобладала. Поступок был и галантен, и красив, но не по плечу молодому грузчику из конторских. В буквальном смысле слова не по плечу. Я с трудом подавил идиотское желание выйти из укрытия и помочь ему дотащить эти несчастные пачки, с которыми он так и продолжал возиться, не в силах унести всю груду. Безумству храбрых поем мы песню.
— Алексей Иванович! — строго сказал погрузочно-разгрузочный начальник, кивая на пачки. — Задерживаете процесс…
Слово «процесс» он произнес вкусно, веско, с эдакой руководящей значительностью в голосе.
— Да-да, — виновато ответил джинсовый Алексей и предпринял очередную попытку стронуть с места груз. Ему уже почти удалось приподнять гору из пачек и даже сделать шага три… И тут случилось, наконец, то, что и должно было случиться.
На лестнице, ведущей во дворик, появилась пистолетная троица, возглавляемая любимцем женщин. Все трое увидели одновременно: а) полный двор цивильного народа и б) вашего покорного слугу, выглядывающего из-за серебристого бока трейлера. И заодно — пистолет в руке вашего покорного слуги. А может, сначала они обратили внимание на пистолет, а потом уж на толпу народа. В шахматах такая ситуация называется патовой. Вернее, она могла бы стать очень выигрышной для меня, если бы я был точно уверен, что мои преследователи не станут стрелять в толпу. Тогда я имел бы возможность уйти.
Но я не был уверен и поэтому остался. Черт их поймет, этих мужиков со шрамами. Может, они обожают палить в женщин, детей и безоружных грузчиков книжного склада? Очень мне не хотелось убеждаться в этом на практике.
Всего две-три секунды продолжалась немая сцена, а затем человек со шрамом показал себя неплохим шахматистом. Главное — смелым. Ибо патовая ситуация на доске разрешается просто: доска встряхивается и освобождается от лишних фигур. В данном случае фигурам позволено было разбежаться самим. Главный мой соглядатай что-то нечленораздельно закричал и пальнул пару раз в воздух из своего шпалера. И то, и другое произвело много шума, особенно второе. Бедняга Алексей от неожиданности выронил все пачки, но затем проявил недюжинную смекалку: бросился на асфальт и перекатился поближе к бетонному парапету лестницы, в мертвую зону. Седовласый командир грузчиков тоже не растерялся: с криком «Все назад!» он нырнул в гостеприимно открытую дверь собственного склада. Команда начальника оказалась решающей. Те, кто был поближе к двери, запрыгнули туда вслед за шефом; те, кто был, наоборот, подальше, тоже правильно поняли приказ «Назад!» и моментально укрылись за трейлером.
Не повезло только девушке в сером плаще. Когда прозвучала команда, она как раз была строго на середине между трейлером и дверью, замешкалась, не зная, куда бежать, и упустила время. И — осталась на месте, попытавшись, как воробышек, спрятаться за брошенными книжными пачками. В суматохе обертка одной из пачек разорвалась, и на асфальт просыпались уже знакомые мне опусы писателя Черника. Я сам себе пообещал: если выпутаюсь из этой передряги, обязательно куплю такую книгу и прочитаю. Должен же я знать, из-за чего люди рискуют жизнью. Может, и вправду бестселлер?
Тем временем человек со шрамом опять проорал наверху нечто угрожающее и вновь пальнул вверх. Если он хотел таким образом очистить поле боя, то достиг обратного: испуганная девушка только еще сильнее съежилась под хлипкой защитой нескольких книжных пачек. «Сюда! Сюда беги!» — полузадушенным голосом приказывал шеф из дверей склада. «Прячься!» — громким шепотом призывали коллеги со стороны трейлера, что только усиливало неразбериху.
Как ни верти, пачки вместе с девушкой оказывались ровнехонько на линии огня. Мое желание немножко пострелять поверх голов своих преследователей сразу как-то прошло. Любой мой выстрел мог вызвать три ответных выстрела, а тогда молоденькой грузчице уже наверняка не спастись.
— Эй! — крикнул ей уже я сам и, когда она испуганно повернула в мою сторону свою головку, я изобразил рукой, свободной от пистолета, чтобы она немедля улепетывала в любую сторону. Но она не поняла меня, и осталась на прежнем месте. Так заяц, предчувствуя неминуемую смерть, складывает ушки и уже не шевелится. Девушка возле книжных пачек, по-моему, собиралась погибать. И это мне категорически не нравилось.
Вооруженная троица, между тем, начала медленно, очень медленно, но спускаться по злополучной лестнице, двигаясь неумолимо в мою сторону. А я все еще пребывал в каком-то ступоре, не решаясь на активные действия. Странно, но и троица не спешила переходить к пальбе. То ли у них был план взять меня живым, то ли они — как и я — боялись попасть в девушку. Тогда это не киллеры, подумал я. Тем наплевать, жертвой больше, жертвой меньше, какая разница… И не Стекляшка — тамошних братьев-разведчиков тоже приучают не церемониться… Кто же они такие, дьявол их разбери? И что им от меня-то надо?
Словно бы отвечая на этот вопрос, незнакомец со шрамом воскликнул, обращаясь именно ко мне:
— Хенде хох!
Это был уже полный бред. Абсолютная и безоговорочная психушка. Троица определенно сбежала из желтого дома, подумал я с тоской. Никаких других объяснений этому возгласу на немецком языке у меня не было. Я, конечно, слышал, что до войны примерно в этих краях существовала какая-то республика поволжских немцев и что сейчас-де поговаривают об ее восстановлении. Может, это летучий отряд каких-нибудь немецких сепаратистов? Но я за годы работы на Лубянке сроду не слышал ни о каких немецких сепаратистах в центре России. Или они только что появились, пока я отвлекался от текущих сводок, занимаясь Партизаном и убитыми физиками?
Моя остроумная гипотеза была немедленно опровергнута.
Ибо возможный немецкий сепаратист неожиданно перешел на английский и крикнул в мою сторону с той же интонацией:
— Хэндс ап!
А затем протяжно добавил, тщательно выговаривая каждый слог, как будто объяснялся с иностранцем:
— Ру-ки вверх! Сда-вай-ся!
Ситуация, в которую я попал, выглядела настолько безумной, что и выходить из нее можно было лишь по законам психушки. Поэтому я не открыл пальбу ни по головам, ни поверх голов трех движущихся мишеней. И тем более не ударился в бега. А просто взял и закричал в ответ, тоже почему-то по слогам:
— Сда-юсь! Не стре-ляй-те! — И — бросил на асфальт свой «Макаров». Через пару мгновений все было кончено: трое соглядатаев, как я и надеялся, стрелять не стали, а дружно устремились ко мне. Щелчок наручников на моих руках позволил преследователям перевести дыхание и расслабиться, а человеку со шрамом даже и улыбнуться победно. Вы видели когда-нибудь, как улыбается чудовище Франкенштейна? Наверное, видели в каком-нибудь американском видеофильме. Так вот: их улыбки были похожи.
С этим же выражением лица главный преследователь проговорил грузчикам, которые стали понемногу приходить в себя:
— Все нормально, господа, все нормально… Занимайтесь своим делом.
Мне же этот монстр торжественно объявил, что я арестован. Сначала на приличном немецком. Потом на плохом английском. И, в заключение, на ломаном русском. Обычно так коверкают язык в надежде, что иностранцу будет понятнее. И стоило мне уяснить для себя это обстоятельство, как я тоже облегченно вздохнул и расслабился. Насколько позволяли наручники, естественно. Теперь я уже почти не сомневался, кто гонялся за мною с пистолетами наголо, чуть не шлепнул и, в конце концов, взял в плен. Льва узнаешь по его длинным-предлинным ушам.
— С кем имею честь? — спросил я у главаря со шрамом зловеще-вежливым тоном. Есть у меня в запасе такая интонация для объяснения с обалдуями.
Главный мой преследователь, а теперь и страж удивленно спросил:
— Вы что, говорите по-русски?
— Более чем, — сурово отозвался я, с удовлетворением отмечая, как торжество победителя с лица со шрамом потихоньку улетучивается. — Итак?
Возможный любимец женщин подобрался.
— Управление Минбеза по Саратовской области, старший лейтенант Юрий Коваленко.
Что и требовалось доказать.
— Документики попрошу, — сварливо потребовал я. Старлей Коваленко, окончательно помрачнев, сунул мне в нос свою бордовую книжицу. Он уже понял, что произошла накладка, но пока не догадывался, в чем именно. Самое любопытное, что и я тоже еще не догадался.
— Замечательно, — сказал я. — А теперь не сочтите за труд, обыщите меня. Вот здесь, в правом кармане…
Один из троицы исполнил мою просьбу и извлек на свет божий удостоверение точно такой же формы и расцветки.
— Капитан Максим Лаптев, — представился я. — Московское управление Минбеза. Может, снимете наручники, наконец?
Старлей Коваленко, возможно, был лопух, но дело свое знал. Всего-то мгновение ему потребовалось, чтобы понять: удостоверение подлинное. Остальное время он уже потратил на расшаркивания, извинения и прочий политес. Оковы были моментально сняты. Все это, заметим, происходило на глазах ошеломленных книгонош, которые, отложив свои пачки, во все глаза глядели на арест государственного преступника. И были заметно разочарованы, когда преступник (то есть я) был освобожден.
— Просим прощения, — проговорил я всей этой книжной команде. — У нас просто здесь учения. Типа игры «Зарница». Патроны холостые.
Слова мои неприятно удивили грузчиков и грузчиц. Долговязый парень стал с ожесточением отряхиваться, сообразив, что напрасно пачкал в пыли свой джинсовый костюмчик. Девушка, которая чуть не стала мишенью, поглядела на меня с упреком. Мне ничего не оставалось, как ответить ей добросовестным оловянным взглядом честного гэбиста. Ноблесс оближ, как говорят французы. В переводе на русский это означает: «Назвался груздем — полезай в кузов». Или в кабину, если речь идет об автомобиле.
— Играют они… — злобно проворчал седовласый начальник погрузки. — Людей перепугали, производственный процесс нарушили… Просрали великую державу, а теперь, видите ли, в казаки-разбойники сыграть захотелось. Андропова на вас нет…
— Ты Андропова не трогай, — окрысился старлей Коваленко. — Грузишь свою макулатуру — и грузи дальше. А то заберем к нам на Дзержинку до выяснения. Очень смелые стали…
Мой саратовский коллега со шрамом, по-моему, ужасно огорчался, что ему не удалось никого задержать, и вполне мог прихватить с собой этого гегемона. Нравы здесь, как я успел заметить, патриархальные.
— Подвезете меня? — пресек я своим вопросом зарождающийся скандальчик. К тому времени «Макаров» был мне услужливо возвращен, а мой дипломат бережно держал на руках, словно младенца, один из трех моих бывших преследователей. Это, как видно, означало высокую степень саратовского гостеприимства. К слову сказать, на обороте той карты города, которую я изучал перед приездом, мелкими буковками напечатан был список городских достопримечательностей. Под номером восьмым значился там Саратовский калач. Вполне возможно, троица оперативников уже досадовала из-за собственной неоперативности: им следовало бы всегда держать под рукой Саратовский Калач N 8 и вручать вкупе с солонкой своим несостоявшимся арестантам. Как знак вечной любви местного Минбеза.
Бежать со всех ног и даже быстрее. Именно этим я и занялся, как только обнаружил троих неугомонных обормотов с площади Театральной Революции. Причем ноги мои оказались гораздо умнее головы. Пока голова еще только раздумывала, куда бежать да где спрятаться да припоминала карту, ноги уже сделали свой исторический выбор и понесли меня вниз к Волге. Голова, правда, в последний момент ногам немного помогла, благодаря увиденному ей количество адреналина в крови существенно прибавилось. Дело в том, что погоню возглавил тип, которым смело можно было пугать детей. На площади он топтался где-то сбоку — очевидно, руководил, — и внешность его я хорошенько не зафиксировал. Зато уж когда он с двумя подручными появился вдруг в пределах моей прямой видимости, то за долю секунды, прежде, чем пуститься наутек, я его срисовал. И мысленно содрогнулся.
Говорят, шрамы украшают мужчин. Разнообразные сексуальные руководства (из тех, которыми торгуют в переходах на Пушке) в один голос утверждают: шрамы на теле необычайно возбуждают женщин, и чем больше рубец, тем лучше для партнерши. Сам я хоть и попадал в разнообразные передряги, чреватые членовредительством, но выбирался из них, увы, без существенных отметин. Детский шрамик на ноге, оставшийся после неудачного прыжка через козла на уроке физкультуры (промахнулся и въехал ногой в подвернувшееся стекло) — не в счет. Ленка наверняка его и не замечает. Поэтому оценить на практике ценность этих сведений из брошюр анонимных секс-инструкторов мне до сих пор не удалось. Но я верю, верю. Должно быть, брошюры правы. И тогда мой главный преследователь обязан пользоваться у женщин фантастическим успехом. Поскольку его шрам проходил через все лицо — огромный красный рубец, похожий на след от казацкой шашки. Но именно похожий. Ибо на самом деле такую отметину оставляет обычно осколок гранаты. Да еще и не нашей Ф-1, а какой-то импортной. Очень мило. Неужели все-таки Стекляшка? Но что, простите, могут делать эти ребятки в Саратове? Заграница далеко, а во внутренние дела РУ не вмешивается. Или теперь вмешивается? Или эта троица из диких? Или это вообще посторонние кадры, а гранатный след на физиономии старшого никакого отношения к теперешним делам не имеет? Просто память былых походов, благо походов таких пруд пруди. И везде до черта импортного оружия. Афганистан? Карабах? Приднестровье? Голову можно сломать, пока угадаешь…
Впрочем, самокритично признался себе я на бегу, голову сейчас я могу сломать гораздо более простым способом. Проклятый дипломат оттягивал мне руку, и я в который раз проклял свою болтливость. Не заикнись я в присутствии чувствительного мотоцикла «Дитрих Кнабе» о своей работе на Лубянке, одураченный драндулет доставил бы меня подальше от этих приключений на мою голову. Размышляя таким образом, я несся мимо милого особнячка за металлической оградкой, успевая даже заметить на том особнячке музейную табличку со знакомым профилем. Явно писатель и явно советский. Фадеев? Федин? Шолохов? Хотя нет: Шолохова здесь быть не может. Он ведь жил на Дону, а не на Волге. Правильно, у него еще и роман был «Тихий Дон». Значит, остаются Фадеев и Федин. Оба на Ф, как граната Ф-1. Я с сожалением подумал вдруг, что зря не захватил с собой гранату. Не с целью обязательно взорвать ее в городе (я ведь не Партизан, в конце концов), а в качестве психологического оружия. Мордоворота со шрамом один ее вид сильно бы отрезвил: дважды наступать на те же грабли никому, знаете ли, неохота.
Металлическая ограда, оберегающая фединско-фадеевский заповедник, резко оборвалась, и я метнулся направо и вниз, срезая угол. Здесь был этакий комфортабельный спуск во внутренний двор, с десяток бетонных ступенек. Метрах в двадцати от спуска виднелась серебристая спина автотрейлера, из-за которого чертовски выгодно вести стрельбу. Неприцельную, поверх голов. Убивать троицу мне пока не хотелось. Достаточно, если они залягут и дадут мне возможность смыться — дворами, дворами и куда-нибудь подальше отсюда. Как я и ожидал, дворик вокруг трейлера был пуст. Случайных мамаш с детьми в зоне возможной перестрелки, кажется, не наблюдалось. Зато наблюдались крепкая кирпичная стена и дверь, наглухо закрытая. А за дверью, похоже, — нечто вроде склада. Промтоварного или продовольственного. Что ж, если шальная пуля продырявит мешок с сахарным песком, то не страшно. В крайнем случае Московское управление Минбеза РФ возместит ущерб.
Я поставил, наконец, свой дипломат поближе к заднему колесу, чтобы подхватить его (чемоданчик, понятно, а не колесо) в любой момент. Затем вынул «Макаров» из кобуры под мышкой и стал осторожно выглядывать из-за своего четырехколесного серебристого укрытия. По моим расчетам, троица должна появиться на лестнице секунд через тридцать. И даже позже — если они не полные дураки и думают о мерах собственной безопасности… Буквально через секунду дураком оказался я. Наглым, самоуверенным московским дураком, привыкшим к комфорту. Привыкшим выдавать желаемое за действительное. Привыкшим жить по столичным меркам. Короче — дураком в квадрате. В кубе.
Дверь, которую я легкомысленно считал наглухо запертой, внезапно отворилась, и дворик стал немедленно наполняться посторонними гражданами, каждый из которых был готовой мишенью для случайной пули. И с моей стороны, и с противоположной. Помещение за дверью действительно оказалось складом — только не продовольственным и даже не промтоварным, а книжным. И эти внезапно возникшие граждане явно вознамерились разгрузить трейлер, заполненный, как выяснилось, тоже книгами. Потного чекиста Макса Лаптева — с выпученными глазами и пистолетом на изготовку! — они еще не обнаружили и вели себя крайне легкомысленно. «Ну, разве можно нормально работать в такой обстановке?» — подумал я с отчаянием.
Тем временем работники книжного склада принялись деловито сновать туда-сюда с этими несчастными пачками, закрывая мне обзор, а моему «Макарову» сужая сектор обстрела. Из всей складской публики настоящим профессиональным грузчиком был, похоже, только один. Седовласый вальяжный тип с крупным породистым лицом, одетый в новенькую спецовку. Но как раз этот самый деятель занимался, в основном, общим руководством: энергично распоряжался, давал указания и вел учет. Остальные грузчики наверняка были дилетантами, потому что, подчиняясь воле седовласого командира, ухитрялись делать множество лишних движений и попросту расходовали силы, и без того невеликие. Видимо, все эти люди изначально были какими-то конторскими служащими, а на складе просто подрабатывали в свободное от арифмометров время.
Из толпы грузчиков-любителей особенно выделялись двое: долговязый парень в джинсовом костюме и миниатюрная девушка в сером плащике. Сначала джинсовый парень навьючил на себя только четыре пачки, но, навьючив, обнаружил, что девушка в плащике взяла столько же. Этот джентльмен немедленно вернул свою поклажу на место, отнял у девушки половину пачек, погрозил ей длинным пальцем и присовокупил чужую ношу к своей. Девушка, благодарно улыбнувшись, засеменила налегке, скрылась за дверью и уже успела вернуться и взять две новых пачки, а вежливый парень все никак не мог приподнять с места свой потяжелевший груз, морщился и чертыхался. На вытянутом его лице написаны были гордость от содеянного и одновременно сожаление. Гордость преобладала. Поступок был и галантен, и красив, но не по плечу молодому грузчику из конторских. В буквальном смысле слова не по плечу. Я с трудом подавил идиотское желание выйти из укрытия и помочь ему дотащить эти несчастные пачки, с которыми он так и продолжал возиться, не в силах унести всю груду. Безумству храбрых поем мы песню.
— Алексей Иванович! — строго сказал погрузочно-разгрузочный начальник, кивая на пачки. — Задерживаете процесс…
Слово «процесс» он произнес вкусно, веско, с эдакой руководящей значительностью в голосе.
— Да-да, — виновато ответил джинсовый Алексей и предпринял очередную попытку стронуть с места груз. Ему уже почти удалось приподнять гору из пачек и даже сделать шага три… И тут случилось, наконец, то, что и должно было случиться.
На лестнице, ведущей во дворик, появилась пистолетная троица, возглавляемая любимцем женщин. Все трое увидели одновременно: а) полный двор цивильного народа и б) вашего покорного слугу, выглядывающего из-за серебристого бока трейлера. И заодно — пистолет в руке вашего покорного слуги. А может, сначала они обратили внимание на пистолет, а потом уж на толпу народа. В шахматах такая ситуация называется патовой. Вернее, она могла бы стать очень выигрышной для меня, если бы я был точно уверен, что мои преследователи не станут стрелять в толпу. Тогда я имел бы возможность уйти.
Но я не был уверен и поэтому остался. Черт их поймет, этих мужиков со шрамами. Может, они обожают палить в женщин, детей и безоружных грузчиков книжного склада? Очень мне не хотелось убеждаться в этом на практике.
Всего две-три секунды продолжалась немая сцена, а затем человек со шрамом показал себя неплохим шахматистом. Главное — смелым. Ибо патовая ситуация на доске разрешается просто: доска встряхивается и освобождается от лишних фигур. В данном случае фигурам позволено было разбежаться самим. Главный мой соглядатай что-то нечленораздельно закричал и пальнул пару раз в воздух из своего шпалера. И то, и другое произвело много шума, особенно второе. Бедняга Алексей от неожиданности выронил все пачки, но затем проявил недюжинную смекалку: бросился на асфальт и перекатился поближе к бетонному парапету лестницы, в мертвую зону. Седовласый командир грузчиков тоже не растерялся: с криком «Все назад!» он нырнул в гостеприимно открытую дверь собственного склада. Команда начальника оказалась решающей. Те, кто был поближе к двери, запрыгнули туда вслед за шефом; те, кто был, наоборот, подальше, тоже правильно поняли приказ «Назад!» и моментально укрылись за трейлером.
Не повезло только девушке в сером плаще. Когда прозвучала команда, она как раз была строго на середине между трейлером и дверью, замешкалась, не зная, куда бежать, и упустила время. И — осталась на месте, попытавшись, как воробышек, спрятаться за брошенными книжными пачками. В суматохе обертка одной из пачек разорвалась, и на асфальт просыпались уже знакомые мне опусы писателя Черника. Я сам себе пообещал: если выпутаюсь из этой передряги, обязательно куплю такую книгу и прочитаю. Должен же я знать, из-за чего люди рискуют жизнью. Может, и вправду бестселлер?
Тем временем человек со шрамом опять проорал наверху нечто угрожающее и вновь пальнул вверх. Если он хотел таким образом очистить поле боя, то достиг обратного: испуганная девушка только еще сильнее съежилась под хлипкой защитой нескольких книжных пачек. «Сюда! Сюда беги!» — полузадушенным голосом приказывал шеф из дверей склада. «Прячься!» — громким шепотом призывали коллеги со стороны трейлера, что только усиливало неразбериху.
Как ни верти, пачки вместе с девушкой оказывались ровнехонько на линии огня. Мое желание немножко пострелять поверх голов своих преследователей сразу как-то прошло. Любой мой выстрел мог вызвать три ответных выстрела, а тогда молоденькой грузчице уже наверняка не спастись.
— Эй! — крикнул ей уже я сам и, когда она испуганно повернула в мою сторону свою головку, я изобразил рукой, свободной от пистолета, чтобы она немедля улепетывала в любую сторону. Но она не поняла меня, и осталась на прежнем месте. Так заяц, предчувствуя неминуемую смерть, складывает ушки и уже не шевелится. Девушка возле книжных пачек, по-моему, собиралась погибать. И это мне категорически не нравилось.
Вооруженная троица, между тем, начала медленно, очень медленно, но спускаться по злополучной лестнице, двигаясь неумолимо в мою сторону. А я все еще пребывал в каком-то ступоре, не решаясь на активные действия. Странно, но и троица не спешила переходить к пальбе. То ли у них был план взять меня живым, то ли они — как и я — боялись попасть в девушку. Тогда это не киллеры, подумал я. Тем наплевать, жертвой больше, жертвой меньше, какая разница… И не Стекляшка — тамошних братьев-разведчиков тоже приучают не церемониться… Кто же они такие, дьявол их разбери? И что им от меня-то надо?
Словно бы отвечая на этот вопрос, незнакомец со шрамом воскликнул, обращаясь именно ко мне:
— Хенде хох!
Это был уже полный бред. Абсолютная и безоговорочная психушка. Троица определенно сбежала из желтого дома, подумал я с тоской. Никаких других объяснений этому возгласу на немецком языке у меня не было. Я, конечно, слышал, что до войны примерно в этих краях существовала какая-то республика поволжских немцев и что сейчас-де поговаривают об ее восстановлении. Может, это летучий отряд каких-нибудь немецких сепаратистов? Но я за годы работы на Лубянке сроду не слышал ни о каких немецких сепаратистах в центре России. Или они только что появились, пока я отвлекался от текущих сводок, занимаясь Партизаном и убитыми физиками?
Моя остроумная гипотеза была немедленно опровергнута.
Ибо возможный немецкий сепаратист неожиданно перешел на английский и крикнул в мою сторону с той же интонацией:
— Хэндс ап!
А затем протяжно добавил, тщательно выговаривая каждый слог, как будто объяснялся с иностранцем:
— Ру-ки вверх! Сда-вай-ся!
Ситуация, в которую я попал, выглядела настолько безумной, что и выходить из нее можно было лишь по законам психушки. Поэтому я не открыл пальбу ни по головам, ни поверх голов трех движущихся мишеней. И тем более не ударился в бега. А просто взял и закричал в ответ, тоже почему-то по слогам:
— Сда-юсь! Не стре-ляй-те! — И — бросил на асфальт свой «Макаров». Через пару мгновений все было кончено: трое соглядатаев, как я и надеялся, стрелять не стали, а дружно устремились ко мне. Щелчок наручников на моих руках позволил преследователям перевести дыхание и расслабиться, а человеку со шрамом даже и улыбнуться победно. Вы видели когда-нибудь, как улыбается чудовище Франкенштейна? Наверное, видели в каком-нибудь американском видеофильме. Так вот: их улыбки были похожи.
С этим же выражением лица главный преследователь проговорил грузчикам, которые стали понемногу приходить в себя:
— Все нормально, господа, все нормально… Занимайтесь своим делом.
Мне же этот монстр торжественно объявил, что я арестован. Сначала на приличном немецком. Потом на плохом английском. И, в заключение, на ломаном русском. Обычно так коверкают язык в надежде, что иностранцу будет понятнее. И стоило мне уяснить для себя это обстоятельство, как я тоже облегченно вздохнул и расслабился. Насколько позволяли наручники, естественно. Теперь я уже почти не сомневался, кто гонялся за мною с пистолетами наголо, чуть не шлепнул и, в конце концов, взял в плен. Льва узнаешь по его длинным-предлинным ушам.
— С кем имею честь? — спросил я у главаря со шрамом зловеще-вежливым тоном. Есть у меня в запасе такая интонация для объяснения с обалдуями.
Главный мой преследователь, а теперь и страж удивленно спросил:
— Вы что, говорите по-русски?
— Более чем, — сурово отозвался я, с удовлетворением отмечая, как торжество победителя с лица со шрамом потихоньку улетучивается. — Итак?
Возможный любимец женщин подобрался.
— Управление Минбеза по Саратовской области, старший лейтенант Юрий Коваленко.
Что и требовалось доказать.
— Документики попрошу, — сварливо потребовал я. Старлей Коваленко, окончательно помрачнев, сунул мне в нос свою бордовую книжицу. Он уже понял, что произошла накладка, но пока не догадывался, в чем именно. Самое любопытное, что и я тоже еще не догадался.
— Замечательно, — сказал я. — А теперь не сочтите за труд, обыщите меня. Вот здесь, в правом кармане…
Один из троицы исполнил мою просьбу и извлек на свет божий удостоверение точно такой же формы и расцветки.
— Капитан Максим Лаптев, — представился я. — Московское управление Минбеза. Может, снимете наручники, наконец?
Старлей Коваленко, возможно, был лопух, но дело свое знал. Всего-то мгновение ему потребовалось, чтобы понять: удостоверение подлинное. Остальное время он уже потратил на расшаркивания, извинения и прочий политес. Оковы были моментально сняты. Все это, заметим, происходило на глазах ошеломленных книгонош, которые, отложив свои пачки, во все глаза глядели на арест государственного преступника. И были заметно разочарованы, когда преступник (то есть я) был освобожден.
— Просим прощения, — проговорил я всей этой книжной команде. — У нас просто здесь учения. Типа игры «Зарница». Патроны холостые.
Слова мои неприятно удивили грузчиков и грузчиц. Долговязый парень стал с ожесточением отряхиваться, сообразив, что напрасно пачкал в пыли свой джинсовый костюмчик. Девушка, которая чуть не стала мишенью, поглядела на меня с упреком. Мне ничего не оставалось, как ответить ей добросовестным оловянным взглядом честного гэбиста. Ноблесс оближ, как говорят французы. В переводе на русский это означает: «Назвался груздем — полезай в кузов». Или в кабину, если речь идет об автомобиле.
— Играют они… — злобно проворчал седовласый начальник погрузки. — Людей перепугали, производственный процесс нарушили… Просрали великую державу, а теперь, видите ли, в казаки-разбойники сыграть захотелось. Андропова на вас нет…
— Ты Андропова не трогай, — окрысился старлей Коваленко. — Грузишь свою макулатуру — и грузи дальше. А то заберем к нам на Дзержинку до выяснения. Очень смелые стали…
Мой саратовский коллега со шрамом, по-моему, ужасно огорчался, что ему не удалось никого задержать, и вполне мог прихватить с собой этого гегемона. Нравы здесь, как я успел заметить, патриархальные.
— Подвезете меня? — пресек я своим вопросом зарождающийся скандальчик. К тому времени «Макаров» был мне услужливо возвращен, а мой дипломат бережно держал на руках, словно младенца, один из трех моих бывших преследователей. Это, как видно, означало высокую степень саратовского гостеприимства. К слову сказать, на обороте той карты города, которую я изучал перед приездом, мелкими буковками напечатан был список городских достопримечательностей. Под номером восьмым значился там Саратовский калач. Вполне возможно, троица оперативников уже досадовала из-за собственной неоперативности: им следовало бы всегда держать под рукой Саратовский Калач N 8 и вручать вкупе с солонкой своим несостоявшимся арестантам. Как знак вечной любви местного Минбеза.