Хомяков Петр Михайлович. Боги и твари. Волхвы. Греческий Олимп. КГБ

   – Да, вот это разумно. Но я о другом. О должности.
   – А что должность? Ты директор успешно работающего закрытого института.
   – Института нет. Пока меня не было, он развалился. А все перспективные работники разбежались. Пример Алексея и Виктора…
   – Это кто?
   – Это те лейтенанты, которых призвали из запаса и направили в Афганистан потому, что они были одними из главных разработчиков управляемых землетрясений.
   – Ну, и правильно. Почему бы их и не призвать? Вот все сделали и теперь имеют заслуженное поощрение.
   – Я не о них. Я о тех, кто, не дожидаясь этого заслуженного поощрения, разбежался. И из ВНИИСИ-2, и из смежных институтов с нами связанных.
   – Новых наберешь.
   – Не хочу. ВНИИСИ-2 был целенаправленно разрушен. И моя гибель должна была завершить этот процесс.
   – Не говори глупостей! – повысил голос генерал.
   – Юрий Тимофеевич, не надо на меня орать! Мы все после Афгана нервные, и нас на глотку не возьмешь! Я знаю, что меня хотели грохнуть. Не сами, а подставив душманам. И непосредственно выполнял это сын вашего друга подполковник ГРУ Тасунян.
   – Не пори чушь, Петр!
   – А я и не порю чушь. Или вам рассказать подробности? Как и кому меня сдавали? Как подставляли? Как пользовались моей дуростью в этих делах? Но я потомок волхвов! Боги не дали мне погибнуть! И не дадут! А те, кто поднимут на меня руку, сами сдохнут!
   – Ты переутомился. У тебя нервное истощение. Поэтому не сержусь на тебя. А с Тасуняном поговорим, когда он вернется.
   Петр зло захохотал.
   – Если вернется. Он сейчас в коме в Кабульском госпитале. Не только этому черножопому орангутангу других подставлять. Его тоже можно. А вот двум его мордоворотам, которые непосредственно меня минировали и под душманов подводили, не повезло. Их головы и х…и масудовцы подкинули в штаб в Кундузе.
   – Да что за вещи ты говоришь?! Замолчи немедленно!
   – Так что, мое будущее не обсуждаем?
   – Потом, Петр, потом.
   – Ладно, потом, так потом. Кстати, потом и ситуация будет другая. Наш нынешний император сдохнет месяца через два, от силы три. Хорошие мы методики разработали. А испытывали их, кстати, при участии Ольги Юрьевны.
   – Петр, я сейчас психушку вызову.
   – Ладно, молчу. Пойду, займусь сексом с любимой женушкой. Мы оба честно друг друга ждали. И я, откровенно говоря, еще не насытился.
   Петр встал, и лениво пошел в их с Ольгой комнату.
   После этого разговора прошло четыре месяца. Генерал устроил Петру и Ольге отдельную новую кооперативную квартиру в элитном доме. Жить с Петром становилось после Афганистана все труднее.
   Однако, генерал видел, что с Ольгой они ладят великолепно. Она, кстати, снова была беременна, как и говорила матери, с нетерпением ожидая Петра.
   А с другой стороны, во многом Петр был прав. Генсек умер через три месяца. Но коренной русак Юрий Тимофеевич Кузьмин снова оказался в выигрыше. Он не был ни с кем повязан, чист, без особых претензий.
   Но, вероятно, знал много лишнего. Поэтому его не оставили курировать столь деликатные вопросы, а перевели в другой отдел ЦК. Но с повышением. И теперь он был зав отделом.
   ВНИИСИ-2, как и предсказывал Петр, расформировали. Все работы разбросали по разным институтам Академии наук, а координацию работ передали в 12-ю лабораторию КГБ.
   Петр не пытался сохранить институт. Однако какое-то предвиденье подвигло его прихватить в свой личный архив изрядную долю материалов исследований. А передать «наследникам» наоборот поменьше.
   Самого же Петра избрали членом-корреспондентом Академии наук и предложили работать в секретариате Академии, в отделении, занимающемся связями Академии с отраслями ВПК, армией и спецслужбами.
   Работа была бюрократическая. И могла бы быть даже утомительной. Но Петр, как член-корреспондент АН, лауреат Госпремии и орденоносец (а после Афганистана, он стал еще и обладателем ордена Ленина) службой откровенно манкировал. Появлялся на работе редко. Подписывал, не читая, кучи скопившиеся бумаг, и уходил.
   Он снова занялся спортом. А кроме того, возился с машиной, которую приобрел после Афганистана.
   Жизнь для Петра как бы застыла. Ему всего было достаточно. А вулканическая энергия как-то поутихла. Редкие командировки вносили в эту жизнь некоторое разнообразие.
   Вот и сейчас, он был доволен, что выбрался по делам в Кинешму. Где на каком-то вполне мирном заводе, опять чего-то испытывали. Чего-то, что напридумывали его коллеги по Академии для ненасытных нужд обороны.
   Боже, думал он иногда, да что же это наша страна собирается со всем миром воевать? Да если даже сотую часть всех этих «игрушек» применить, то можно, кажется взорвать не только Землю, но и ближайшие планеты в придачу.
   Потому и народ живет так убого.
   Он вспомнил разговор с братом, который как-то пригласил его с собой в баню. Петр давно не был в обычной городской бане и был неприятно удивлен убогостью раздевалки и предбанника. Хотя, парная была довольно неплоха.
   Брат был младше Петра на четыре года. Он тоже пошел по научной стезе. Но его путь как бы повторял путь Петра, если бы тому не повезло в жизни.
   Поразила фраза брата.
   – Бабка, наконец, сдохла. Жду, не дождусь, когда дед коньки отбросит. Можно будет хоть бабу в дом привести.
   – Я могу тебе чем-нибудь помочь? – спросил Петр.
   – Мог бы, если бы у твоей Ольки была еще одна сестра. А так, ничем.
   Брат был гордый и такой же, как и Петр, по-буробински безбашенный.
   Они тогда парились, пили пиво, говорили за жизнь.
   А потом Петру захотелось перетравить все Политбюро измененными биорезонансными методиками. И в придачу потрясти Москву хорошим землетрясением.
   Вот и сейчас, несмотря на то, что он ехал в купейном вагоне, обстановка была весьма скромной. Проводница, молодая девчонка, билась, как могла. Но старый, раздолбанный вагон невозможно было привести в божеский вид.
   Народу было мало. И Петр оказался в купе один. За стеной послышалась возня.
   – Ну, чем вы недовольны? – прозвучал голос проводницы.
   – Постель плохо застелена.
   – Ну, нет у нас других!
   – Тогда сама ложись сюда.
   – Зачем?
   – Улучшишь качество белья.
   Опять возня. И голос проводницы:
   – Пустите, кричать буду.
   – Да хоть оборись. Кому ты блядюшка маленькая нужна.
   Петр резко встал и пошел в другое купе. Двое мордоворотов пыхтя пытались завалить проводницу на полку.
   Петр дал пинка одному. Тот яростно обернулся. И получил левой снизу. Голова мордоворота дернулась назад. Второй удар послал его в нокаут.
   – Ах ты сука! – второй мордоворот бросил проводницу и надвигался на Петра. Он был покрупнее первого и являлся явно не таким легким противником.
   Буробин не стал геройствовать. После Афганистана он уломал тестя на то, чтобы тот сделал ему разрешение на ношение оружия. И не расставался с пистолетом.
   Вот и сейчас он вынул ствол и с ненавистью произнес:
   – Сидеть, ублюдок!
   Мордоворот ошалело сел.
   – Когда остановка? – спросил Петр проводницу.
   – Через тридцать пять минут.
   – Вызовешь милицию, – приказал он ей.
   Поначалу пришедший сержант явно не хотел снимать мордоворотов с поезда. Да и пистолет Петра вызвал у него гораздо больше сомнений, чем два потенциальных насильника.
   Все же до чего же прав был товарищ Сталин в иных терминах, – подумал Петр. – Какой емкий термин «социально близкие». Однако мы этой близости реализоваться не дадим.
   Другой, помимо разрешение на оружие, «прощальный подарок» тестя сыграл свою роль. Удостоверение консультанта ЦК КПСС подействовало на станционного пинкертона магически.
   – Какие будут указания, товарищ Буробин? – побледнев пролепетал сержант.
   – Чтобы эти уроды раньше, чем через пятнадцать суток не вышли. И умотали с твоей станции на другом поезде. Не на «Москва-Кинешма». Понял?
   – Так точно!
   – Тогда выполняй.
   – Зря вы так, – сказала она ему потом. – Если захотят меня достать, все равно достанут.
   – Не думаю, что захотят. Так, если случайно встретятся. Месть, знаете ли, чувство скорее аристократическое. Да, кстати, а чаем поить будете?
   – Попозже. Но для вас могу и сейчас сделать.
   – Что вы, спасибо. Попозже, так попозже. А что это вы одна? А напарница есть?
   – Нет. Здесь постоянно проводников не хватает. А мы из студенческого отряда. Ивановский мед.
   – О, да вы будущий доктор!
   – Да, детский.
   – Одна из самых благородных профессий.
   Она немного смутилась.
   – Да, наверное. Но я достаточно случайно пошла на эту специальность. У меня там тетя преподает.
   Она не поняла, почему так откровенничает с этим пожилым по ее меркам человеком. Хотя только что он спас ее от унижений. Но все же.
   Между тем, он предложил.
   – Только, пожалуйста, не сочтите за наглость. Но предлагаю поужинать со мной. Когда у вас тут будет большой перегон без остановок?
   – Через час сорок.
   – Тогда жду. И, Бога ради, не подумайте ничего… – он вдруг отчаянно смутился, – ничего такого.
   Они сидели у него в купе, пили коньяк из серебряных рюмочек, которые теперь входили в его «джентльменский дорожный набор». Он угощал ее невиданными деликатесами из цековских буфетов, и они говорили. Говорили обо всем.
   О древних колдунах, устройстве Вселенной, его любимых управляемых грозах и землетрясениях, индийских йогах и модных в тот год экстрасенсах.
   Он смотрел на чистое круглое личико этой девочки, и ему почему-то хотелось плакать от какой-то щемящей жалости к ней. От жалости ко всем таким, как она, чудным принцессам, которые не знают, что они принцессы, и кому так и суждено провести жизнь в этих раздолбанных вагонах, убогих квартирах, рядом с этими человекообразными мордоворотами.
   И как же редко встретятся им на пути те, кто хотя бы смогут и решатся элементарно помочь, защитить или, тем более, одарить.
   Она смеялась его шуткам, удивленно распахивала глаза на его откровения из области на грани науки и мистики.
   Вообще, у нее были чудные глаза. Голубые, чистые с удивительно красивым разрезом. «В разлет», как говорят о таких. Когда она смеялась, глаза лукаво сощуривались. И напоминали ему кого-то.
   Кого?
   Рысь. Точно. Если бы рысь могла смеяться, наверное, она точно так же лукаво щурила бы свои глазки на круглой мордочке.
   – Знаете, мне хочется назвать вас «Рыськой». Вам никто не говорил, что вы похожи на смеющегося рысенка?
   – Нет.
   Коньяк к исходу ночи изрядно вскружил ей голову. И она смело сказала:
   – А мне хочется назвать вас «дяденька волхв». Не обидитесь?
   Он рассмеялся.
   – Мы чудно проговорили. И путь пролетел незаметно. Знаете, я хочу подарить вам на память о нашей встрече один талисман.
   Он снял брелок с ключей. Этот брелок был куплен им в Кабуле в одной лавке. Хозяин уверял, что это настоящий цейлонский звездчатый сапфир. Такая ценность в качестве брелка для ключей? Нонсенс. Но он купил его. И таскал всегда с собой на связке ключей.
   – Что это?
   Она осторожно взяла красивый камешек в грубой оправе с маленьким колечком, позволяющим пристегивать его, куда захочешь.
   – Хозяин лавки говорил, что это цейлонский звездчатый сапфир. Откровенно говоря, не знаю. Но смотрится неплохо. И так подходит к вашим глазам.
   Она смущенно потупилась.
   – Не отказывайтесь. Пусть это будет подарок дяденьки волхва Рыське. И пусть он принесет вам счастье.
   – Спасибо… Спасибо, дяденька волхв.

Глава 15. Закон Кармы

   Вся страна смотрела телевизор. Давно такого не было, чтобы народ искренне интересовался политикой. Давно.
   А вот ему было все равно. Это часто случалось в жизни Петра, ему было не интересно то, что интересовало других. Вернее, интересовало, конечно. Но именно во времена всплеска этого массового увлечения чем-то у него оказывались свои дела, которые были решающими в его жизни. И он холодно проходил мимо поклонения кумирам, олимпиад, чемпионатов по футболу и прочих, тому подобных вещей.
   Сейчас вроде бы ничего у него не было. Но массовый интерес к политике нового генсека его обходил стороной. Впрочем, сочувствие начавшееся обновление у него вызывало. Но не более того.
   Буробин лениво потянулся на диване и пультом выключил телевизор. Неплохое изделие, этот пульт, – подумал он. – Жаль, только на импортных теликах такое есть. И сколько же убожества сразу стало заметно, как только мы получили возможность сравнивать нашу жизнь с жизнью в нормальных странах.
   – Па, мы пойдем с тобой жечь костер в лес? Ты же обещал.
   Младший сын Буробина, Тимофей, вбежал в комнату.
   – Конечно, пойдем. Разве папа когда-нибудь не выполнял своих обещаний?
   – Не…
   – Так что же задаешь некорректные вопросы?
   – А что такое не…
   – Не корректные, значит не вежливые. А ты же джентльмен. Должен быть всегда вежлив.
   Он вдруг рассмеялся, вспомнив один афоризм из времен своей бурной молодости.
   – Вежливо, но в зубы.
   – Неандерталец, ну чему ты ребенка учишь? – Ольга стояла в дверях, слушая их разговор с сыном.
   – Олюня, разве я учу? Я так, подаю личный пример. «К смелым делам по примеру отцов, будь пионер готов» – пародийно пропел Буробин и поднял сына к потолку.
   – А ты, маленький неандерталец, готов к смелым делам по примеру отцов?
   – Петр, ну хватит прикалывать. Ребенок твоего юмора не поймет.
   – Этот юмор адресован вам, любовь моя.
   Он поставил сына на пол, и подошел к ней. Она оставалась для него все такой же желанной и сладкой. Хотя в чем здесь парадокс? Ему только слегка за сорок, а ей только тридцать пять. Какие наши годы?!
   – Знаешь, – сказал он ей ночью после сеанса любовных игр, – я удивляюсь нашей с тобой судьбе. Сейчас у всех все начинается. Все в каких-то надеждах, перспективах. А мы с тобой как будто уже всего достигли. Достигли всего, чего хотели. Мы так мало хотим? Или так мало можем?
   – Ну, можем-то мы еще не так уж мало…
   Ее улыбка даже в полумраке ночной комнаты была заметно лукава. Он нежно погладил ее грудь, а потом скользнул рукой вниз.
   – Ты права, сладкая моя.
   За последние годы тесть заметно сдал. Было видно, что генерал не поспевает за бегом времени. И это его гнетет.
   – Ну, хоть ты, Петр объясни мне, что происходит? Куда мы катимся? – спросил он как-то при встрече.
   – Как куда катимся? Катимся к неизбежному концу вашей красной империи, Юрий Тимофеевич.
   – Какой вашей, Петр?! Почему вашей?! Она что, не твоя тоже?!
   – Давайте по рассуждаем. Я хороший ученый? Хороший. Скажу без ложной скромности. Польза с моей науки есть? Есть. Сколько жизней наших ребят я сберег, завалив эти чертовы пещеры, например. Но пошло ли это все на пользу? Нет. И этот долбанный Афган мы все равно просрем.
   Так что все мои знания и умения псу под хвост. И потому-то мы так убого живем.
   Генерал хотел возразить, но Петр прервал его.
   – Убого, убого. Ну, что такого особенного в том, что у нас с Ольгой трехкомнатная квартира и вторая за всю жизнь машина. Это только на фоне общего убожества остальных кажется раем. А так, все по минимуму.
   И то, получил я все это вроде бы своим трудом, но на самом деле только благодаря вам. Так значит без вас я никчемный? Значит, грош мне цена в базарный день?
   А остальные? Такие же, как я, но у кого нет доброго Юрия Тимофеевича? Они что, вот так все вообще поголовно никчемные? Надоело это всем нам, Юрий Тимофеевич. Надоело.
   – Но будет же еще хуже! Неужели вы, дураки, этого не понимаете?!!
   – Лучше тридцать лет питаться живой кровью, чем триста лет падалью. Не я сказал. Классик. А потом, чего вы мне-то это говорите? Я не при чем. Сижу себе. В бизнес не лезу. В политику тоже. Вот хотел в академики пролезть. Не вышло. Ну, да черт с ним. Нам с Ольгой хватает и того, что есть. А пупок драть за большее как-то не хочется.
   Да, надо бы нам какую-нибудь недвижимость за городом приобрести. Что там слышно, когда нормальным людям разрешат нормально покупать дома в деревне?
   – Вам нашей дачи мало?
   – Так Юрий Тимофеевич, она же казенная. Сегодня есть. Завтра нет. А хочется своего, кровного.
   – Эх, Петр, учился бы у своего свояка Влада. Он вот гораздо старше тебя, а куража не растерял. В Америку намыливается.
   – Да ну? И в каком качестве?
   – Будет там профессором в университете каком-то.
   – Е…ть мой лысый череп, – Буробин теперь совершенно не стеснялся при тесте, – ну, чему научит там американов никчемный Влад. Он же ничего не умеет, кроме как интриговать.
   – Умеет, не умеет. А вот устраивается.
   – Вот, видите, кстати, и вы уже к таким перспективам относитесь без истерик. Могли бы себе представить, что семья вашей старшей дочери переедет на постоянное жительство к потенциальному противнику?
   – Да они только на год.
   – Бросьте, Юрий Тимофеевич. Сами знаете, что не на год. Они уже в России больше десяти лет не появляются. Отвыкли от мелочей нашего неустроенного быта.
   «Будет же еще хуже! Неужели вы, дураки, этого не понимаете?!!». Эти слова тестя Буробин тогда попросту пропустил мимо ушей. Однако вспомнил их, когда грянул Чернобыль.
   Тогда многие чины Академии наук то ли в порыве патриотизма, то ли желая искупить часть своей косвенной вины за случившееся, потянулись участвовать в ликвидации аварии.
   Буробин откровенно игнорировал намеки начальства, что неплохо бы и ему съездить туда.
   – Что мне там делать? Это не по моей части, – отвечал он на такие намеки.
   Однако, потом намеки стали более настоятельными. И он понял, что может попасть под кампанию. Благо по всей стране шла кадровая чистка. И он, скрепя сердце, поехал.
   Суть его задания состояла в том, что было необходимо выяснить, имели ли место некие спровоцированные микроземлетрясения, внесшие свою лепту в то уникальное сочетание неблагоприятных условий, которые и привели к аварии.
   А он как никак был ведущим специалистом страны в вопросах подобного рода.
   – Ну, как, что удалось выяснить? – спросил его Коваленко после приезда.
   Валера опять появился в его жизни как чертик из табакерки, и попросил о встрече. И предложил в качестве места рандеву спецобъект «Лысая гора».
   Но на этот раз Петр отказался от услуг милых ведьм. Ему вполне хватало его сладкой женушки.
   Поэтому встретились в одном из только что появившихся кооперативных ресторанов.
   – Знаешь, Валера, выяснил я не так много. Признаюсь откровенно, истина была мне по барабану. Главной задачей для меня там было держаться как можно дальше от объекта. Да, собственно, объект мне был и не нужен. Ибо если там была некая геологическая структура, в которой можно было вызвать микроземлетрясение, то она отнюдь не ограничивалась станцией.
   – Ну, и что. Была структура?
   – Знаешь, была. И есть. Геология-то не меняется так быстро. И эта структура такова, что микроземлетрясение вполне могло в ней быть спровоцировано.
   – Ты это написал в своем отчете?
   – Написал. Но, если мы будем исходить из гипотезы, что там было некое напряжение, то этим микроземлетрясением оно снято. И определить сейчас было ли оно, практически невозможно.
   – А теоретически?
   – Теоретически можно. Но в отчете я этого не писал. Ибо тогда пришлось бы начинать там большие детальные исследования. Расследовать причины таких событий гораздо сложнее, чем их вызвать.
   Так вот, я не желаю такие исследование инициировать и торчать в зоне заражения. Поэтому написал, что микроземлетрясение вполне было бы возможно вызвать, но так ли это было на самом деле сейчас определить нельзя в принципе.
   – Хорошо, не для отчета. Твои чисто личные впечатления.
   – По-моему что-то было. Но не уверен. С другой стороны, если что-то и было, то оно наверняка было спровоцировано искусственно. Это уже полная уверенность.
   Однако в этой связи хочу заметить тебе, что спецы говорят о целом букете неблагоприятных маловероятных событий. Тогда это микроземлетрясение лишь один, извини, цветок, в этом букете.
   Понимаешь?
   – Как не понять. Хороша ложка к обеду. И тот, или те, кто эту ложку подносил, знали, когда будет обед. Те, кто тряс землю, знали, когда будет проводится этот рискованный эксперимент по опробыванию новых режимов работы станции. Да-а-а…
   – И я про то же. Впрочем, это уже не моя тема. Однако, просто интересно, это внешние, или свои? И кто-то из «своих» просто хотел подставить нового генсека, затеявшего широкие реформы?
   – Не знаю, не знаю. Искренне тебе говорю. Но, похоже, что наши методы осваиваются достаточно широким кругом лиц.
   – В этой связи хочется сделать одну реплику. Не возражаешь?
   – С чего бы мне возражать?
   – Да так. В былые времена ты стремился удерживать меня от таких реплик.
   – Так времена изменились. Да и мы тоже.
   – Тогда, дружище, скажу тебе, что в чем-то мы с тобой одинаковы. Мы интеллектуалы, обслуживающие силовиков. Но нами пользуются как проститутками. А мы желаем лишь одного, чтобы нам за наши услуги нормально платили.
   – С чего ты вдруг об этом задумался? Или почувствовал некую вину?
   – Нет. Да и перед кем чувствовать вину? Перед быдлом сановным, или быдлом простонародным? Так я перед ними ни в чем не виноват. Просто потому, что перед быдлом нет вины в принципе. Вина может быть перед людьми достойными. Или… – он вдруг замолчал.
   – Или? – переспросил Коваленко.
   – Или перед Богами.
   – Надо как-то утихомирить этих армян. Совершенно не кстати влезли они со своим Карбахом. У нас и так сложностей полно. Какие будут идеи?
   Генеральный секретарь, инициатор перестройки обвел соратников внимательным взглядом.
   – Есть одна идея, чем их занять, – подал голос председатель КГБ.
   – Вот и займите их по своему усмотрению.
   – Готов доложить свой план уже завтра.
   – Ну, зачем нам этот бюрократизм! Мы же стремимся к большей демократии. Вы планы свои не докладывайте, а действуйте, как сочтете нужным.
   Хитер, – подумал шеф КГБ, – при случае он ни при чем. Однако и мы такое можем, что никто в случае чего не поверит.
   Валерий отдыхал в закрытом санатории в Сухуми, когда произошла спитакская трагедия. Всех младших офицеров, отдыхавших там, собрали и объявили им, что их отпуск прерван. Они были мобилизованы на обеспечение охраны доставки хлеба в разрушенный город.
   Полковник Коваленко подобной мобилизации не подлежал. Но вызвался возглавить группу своих младших коллег.
   – Надо же осуществлять некое руководство таким ответственным заданием, – сказал он.
   На самом деле, ему надо было посмотреть лично, что случилось. Неужели опять Буробин? Или просто его методы действительно освоены уже многими?
   Масштабы трагедии потрясли даже его.
   К сожалению, карабахскую проблему спитакская катастрофа не сняла.
   Гениальные методы Буробина опять сработали зря.
   Петр сидел на кухне. Он был дома один. Старший сын был на даче с бабкой и дедом. А Ольга с младшим ушла в цирк. Был ранний вечер. Звонок в дверь не вызвал подозрений. И Петр, как всегда, не глядя, открыл дверь.
   – Не ждал, полковник, – лицо Тасуняна было изуродовано большим шрамом.
   – Ба, виконт Леон!
   – Не понял.
   – Знаешь, был такой фильм «Ярославна – королева Франции» и там была песня с таким припевом. Вот мы с Ольгой про себя сразу и прозвали тебя виконтом Леоном.
   – Да, вы шутники. Но, может, чаем напоишь?
   – Можно. И не только чаем.
   Они прошли на кухню. Буробин как будто совершенно не помнил давних предупреждений Коваленко. Они сели за стол, и Петр как ни в чем не бывало принимал Тасуняна, как дорогого гостя. Старого боевого товарища.
   Левон рассказывал о том, как их колонну при возвращении из Панджшера разгромили тогда душманы. Как он лежал потом в госпитале. Как был демобилизован по здоровью.
   Петр тоже что-то лениво рассказывал.
   Попутно обсуждали последние политические новости.
   – Кстати, там сегодня должно быть интересное заседание Верховного Совета. Не включишь ли телевизор, – попросил Леон.
   Буробин включил телевизор. И, подыгрывая Тасуняну, сделал звук громче.
   – Слушай, неужели не догадываешься, зачем я к тебе пришел? – спросил Тасунян.
   Петр смотрел на него совершенно спокойно. Он знал, что Тасунян далеко не тот орел, каким был до ранения. А пистолет Буробина со взведенным курком, – вот случайность то! – был под рукой. В буквальном смысле. Под полотенцем, брошенным на кухонный диванчик.
   Тогда Валерий прямо спросил его:
   – Спитак – твоих рук дело?
   – Нет, – твердо ответил Буробин. И говорил правду. – Но сделано, судя по всему по нашим методам. Уж больно политически все во время. Во время, на взгляд тех, кто хочет отвлечь армян от Карабаха.
   – Да, дела. Но это не столь важно. Знаешь ли, слишком все это грязно и кроваво. Поэтому я считаю, в опасности все те, кто хотя бы косвенно причастен к этой трагедии. Поэтому будь осторожнее.
   Тогда и стал Буробин держать пистолет поближе. На всякий случай. В данный момент под полотенцем, валявшемся справа от него.
   Поэтому можно было опасаться «виконта Леона» в прихожей. Но никак не на кухне.
   – Догадываюсь.
   – И не боишься?
   – Чего бояться калеку.
   – Ты тогда нас подставил?
   – Убийцу укокошить можно смело, а вора обобрать святое дело. Это ответ, а не нападение. Ответ за попытку взорвать меня или сдать душманам.
   – Но мои родители в Спитаке не были убийцами!
   – Сожалею. Но не я тряс ваш городок.
   – Но ты создал этот чертов метод!
   – А ты принимал участие в его испытаниях. Вы, вояки, ничего не умеете, кроме как убивать, но почему-то по большей части такие сентиментальные. И вину за убийства всегда хотите переложить на других. То на тех, кто отдал приказ, то на тех, кто создал оружие. Не выйдет, виконт Леон. По своим долгам платить надо самим.